Пик Победы, восхождение / Тянь-Шань / Горы мира / Mountain.RU

СНЕЖНЫЙ КОТЁНОК №498
или две поездки к пяти “семёркам”

Воспоминания о поездке к наивысшей вершине Тянь-Шаня, пику Победа (7439 м), и о восхождении на него

Седьмого августа во второй половине дня мы опять вышли к повороту на Хан. День получился солнечным. Вдоль ледника дул легкий ветерок. В этих местах ледник всегда открытый (без снежного покрова), за исключением дней после сильных снегопадов. Шел шестой день на Иныльчеке, но народ двигался не так резво, как хотелось. В результате медленного трехчасового перехода мы достигли еле заметного перегиба поверхности ледника, откуда хорошо видно место нашего будущего ночлега. Мы сделали привал.

- Можешь идти. Я их доведу. – Обратился ко мне Николай.
- Хорошо - сказал я и быстрыми шагами, почти бегом, рванул вперед.

Я это сделал намеренно, чтобы испанцы поняли, что здесь надо ходить быстро. Это же самое простое место по сравнению с тем, что будет. За двадцать минут я дошел до стоянок. Среди прочих людей я заметил тайванек, с которыми мы познакомились вчера на базе. Гид с двумя маленькими девушками молча сидели вокруг небольшой горелки, где кипятилась вода.

- Как успехи? – Поинтересовался я.
- Неважно. Садись, перекуси с нами, - гид закопошился в продуктах.

Вчера сунулись наверх. Пошел снегопад. С нашими тайваньскими силами к горловине подошли только к одиннадцати часам. В это время там такое началось: волосы вставали дыбом при очередном обвале. Гул не прекращался ни на минуту. Мы “свалили” обратно. Не стали проходить. Завтра у них будет последняя попытка. Сроки поджимают.

Я сочувственно посмотрел на них и, пожелав удачи, с остатками “бефстроганов” отправился к только что подошедшим испанцам.

Нет. Это ты сейчас “черная дыра” в отношении пищи, поэтому лопай сам! – Николай выдержал паузу. - А ты знаешь, что эти девушки твои клиентки? - Я замер от удивления. - Но они приехали на полмесяца раньше, поэтому с тобой не стыковались. А то была задумка у Щетникова.

Очень интересно! - я живо представил картину, как я их пытаюсь завести на Хан, ем и сплю с ними. Как же хорошо, что я сейчас отвечаю только сам за себя, ведь я простужен и не знаю, вылечусь ли сам.

Утром собрались оперативно и почти затемно вышли наверх по леднику Семеновского. Подъем хорошо просматривается и позволяет видеть черные точки людей, вышедших раньше.

Впереди вверху видна стена пика Чапаева с грозно нависающими карнизами. Не знаю, кто дал ему такое название – пик Чапаева, но получается, что оно как нельзя лучше подходит к нраву этого великана. Эта вершина держит в страхе всех, кто проходит под ней, потому как никто не может дать стопроцентной гарантии, что нависающий сверху карниз не обрушится именно в эту минуту.

Этот неприятный участок пути под стеной пика Чапаева, называемый горловиной, проходится рано утром, пока лучи солнца не разбудили гору, носящую имя грозного военачальника.

Когда дошли до того места, где протоптанные в снегу следы начинают петлять между большими трещинами, мы надели кошки, достали веревку и образовали одну большую связку. Обычно, несмотря на всю технику безопасности, народ здесь ходит без кошек и веревок, но клиенты есть клиенты. Их лучше понадежнее привязать, чтобы не упустить. Да и командные действия отрабатывать тоже надо. Вот такой одной большой связкой мы и поднялись к отметке 5100 м.

Николай выбрал место для ночевки под защитой большого ледового уступа, и мы принялись топтать в снегу площадки под палатки. Все это происходило невдалеке от “народной” тропы, по которой как раз в этот момент несколько человек спускалось вниз. Один из них остановился и стал убеждать нас в том, что вчера видел, как через наш ледовый уступ перескакивала лавина, сошедшая с Чапаева. Мы немного помялись и решили завести порядком уже вымотавшихся испанцев еще на 200 метров выше, к более безопасным стандартным ночевкам на 5300 м.

…Рюкзаки уже были скинуты, площадки почти вытоптаны, что, кстати, тоже требует физических усилий, и испанцы с большой неохотой и руганью встретили решение перебраться выше. Им было трудно понять, что часто бывает нужно сорваться с места ночевки, которое почти готово и, взвалив рюкзаки, снова идти до нового места. Это сравнимо с тем, когда ты имеешь труднодоступную цель, раскладываешь все силы по ступенькам лестницы ведущей к ней, а потом, когда ты без сил падаешь, выясняется, что надо встать и идти снова. На высоте эффект усиливается вдвойне.

Мы с грехом пополам прошли горловину и поднялись на 5300.

Испанцы сильно устали и были в бешенстве от этого. Наиболее горячие - Пати и Жюлен - потрясали воздух десятиэтажными скороговорками, сопровождая их выразительными жестами (точь-в-точь эпизод из “Брильянтовой руки”). Они сегодня отстали в горловине и были недовольны, что их заставили “упираться”. Про горячих испанских парней, да еще басков, Коля сказал так: “У себя на родине каждый из них является первым парнем на деревне, поэтому, если кто-то во время перехода не может успеть за всеми, то объясняет это обязательно тем, что он “болен””. То есть, либо он впереди на белом коне, либо болен и только поэтому отстает, а третьего не дано.

Мы, пройдя горловину, пересекли ледник от Чапаева к Хану и достигли места стандартных ночевок. Место сильно изменилось по сравнению с прошлым годом, но осталось таким же уютным. Это была перпендикулярная леднику слегка изогнутая ложбинка, защищенная от ветра. Дно ее было ровным, шириной под одну палатку. Тут уже стояла одна палатка не то американцев, не то итальянцев, сейчас не помню. Мы выделили испанцам оставшееся свободное место под их две палатки, а сами стали копать площадку рядом. У меня появилась одышка, и при резких движениях лопатой возникало легкое головокружение. Здесь впервые “высота дала себя знать” - так обычно пишут в отчетах.

- Ну и словосочетание! Нарочно не придумаешь. - Ерничал Коля.

Когда поставили палатки и вдоволь перекусили, решили прогуляться наверх. Испанцы отказались, сославшись на головную боль, поэтому мы пошли вдвоем налегке, взяв только лыжные палочки. Погода была тихая, но видимость иногда пропадала в момент, когда на нас наползало облако. Я осмотрелся. Хан невозмутимо взирал на нас со своей высоты. В его безмолвии чудилось презрение к нам, человекам. Что наша жизнь, по сравнению с его? Вспышка. Наш век - секунда в его биографии, исчисляемой сотнями миллионов лет.

Дорога от нас (5300) до пещер на седловине западного перевала Хан-Тенгри (5800) очень простая: плавный набор, а в конце снежный взлет метров 200, в котором сверху и роют пещеры для жилья.

Коля пошел спокойно, потом быстрее, еще быстрее, почти бегом, через 100 метров остановился и подождал меня.

Акклиматизация с прошлого года еще не рассосалась. Хорошо идется. – Он посмотрел на мое медленное передвижение. - Знаешь, как ходил “киргиз” (так звали Сашу Шейнова из Москвы). Втыкаешь палки, переносишь на них побольше своего веса, тем самым, разгружая ноги, и делаешь быстро три маленьких шага, потом снова выбрасываешь палки вперед и повторяешь. Это эффективно на более-менее крутых склонах.

Да ладно, чего ты меня ждешь - сказал я - беги, а я потом подойду. Я все-таки нормальный человек, а не как некоторые. Быстро бегать не могу.

Я шел до пещер часа два. Коля успел на верху переговорить с живущими сейчас там и уже почти “задубел”, пока я бороздил просторы ледника Семеновского. Вниз мы побежали с огромной скоростью, придерживаясь палочками на виражах. Великолепная прогулка перед сном удалась наславу. Я пробежал ее в высоком темпе и сильно выдохся.

Скинув кофлаки и надев на босу ногу свои любимые шлепанцы, я подошел к испанцам. Из их палаток доносилось характерное шипение горелок. В каждой палатке по отдельности готовился ужин. Буржуазная психология. Нет бы всем вместе.

А я, продолжая сохранять серьезный вид, напомнил им, что сейчас все-таки лето, пускай даже такое снежное.

9 Августа. Подъем на 5800 и прогулка до 6100. Воспоминания о событиях 1997 года.

Утром снова вышли на 5800 к пещерам, но только уже с рюкзаками. Испанцам, по-хорошему, нужно для продолжения акклиматизации к высоте переночевать на уровне пещер, но из них только двое решились подняться, и то с последующим возвращением на 5300 к палаткам. Николай махнул на этот отказ рукой. Клиенты есть клиенты. Наверх насильно не погонишь. Ну и ладно, переночуем вдвоем.

Почти всегда в сезон в этом месте восходителями вырываются 5-10 пещер. В тридцатипятиградусном склоне горизонтально протоптаны один или два яруса дорожек, от которых вглубь склона уходят черные ходы.

Свою пещеру мы с Колей рыть не стали. Поленились. Да и незачем. Нашли пустующую и, выяснив у соседей, что хозяева придут не сегодня, обосновались в ней на ночь.

В пещере со снежными стенами, потолком, столом и даже “кроватью” меня не покидает ощущение, что я в гостях у снежной королевы, правда, доброй.

Попили чайку, перекусили и, поскольку погода стоит оптимистическая и времени осталось навалом, мы пошли “гулять” наверх к началу западного ребра Хан-Тенгри (классического). Места здесь для меня памятные, и я поднялся по ребру чуть выше, чем Николай.

Вот один подъем, второй, потом поворот, еще подъем и, наконец, передо мной то самое место. Я на 6100. А вот и место, где в прошлом году стояла наша палатка. Посмотрев на кулуар, по которому некогда шастали с Валерой Шамало, я подошел к северному краю гребня, который обрывался почти вертикально вниз в сторону Северного Инылчека. Сев на скалу над самой пропастью, я с высоты двух с лишним километров наслаждался грандиозной картиной ледника, текущего прямо подо мной. Воспоминания потекли сами собой.

Это произошло почти ровно год назад и было так:

В старый новый год 13 января 1997 года, после зимнего восхождения на Джайлык на Кавказе, в уютном ж/д вокзале в Минводах я случайно встретился с ленинградскими альпинистами альпклуба “Барс”. Среди них был Валера Шамало. До поезда, на котором мы должны были вместе ехать в Москву, оставалось еще 7 часов, и мы под хорошее количество доброго красного вина, купленного неподалеку, завели душевный разговор. И тут я узнал, что следующим летом большая команда ленинградцев едет на Центральный Тянь-Шань.

К слову сказать, в сентябре 1996 года я впервые увидел фотографию пика Хан-Тенгри. В этот же момент во мне и запала безумная идея: если не побывать, то хотя бы увидеть собственными глазами Хан и стоящую неподалеку легендарную Победу. Тут в Минводах опять всплыли эти названия, и тогда я решил спросить…. (А как вы думаете, как может проистекать разговор после н-ной бутылки вина? Да очень просто):

- Вы поедете на Центральный Тянь-Шань?
- Да.
- Возьмете меня?
- Нет проблем. Поехали!

…Потом были телефонные переговоры, совместные восхождения с Валерой на Кавказе в мае и, наконец, 9 июля с Казанского вокзала я отправляюсь на технические альпинистские сборы в Ала-Арчу (рядом с Бишкеком). Эти сборы служили акклиматизацией перед заездом на “высоту” для тех, кто туда хотел.

Ала-Арча - это отдельная история. Здесь было много новых знакомств, много красивых женщин, хороший напарник по связке. Мы с ним, с Лехой Согриным, “прогулялись” на все самые интересные вершины. Но сейчас не об этом. Что же было дальше…?

После Ала-Арчи Валера, Аня Мархоток, Аня Степанова, я и еще несколько человек жили в Бишкеке у замечательного человека - Тани Фроловой. На второй день нашего отдыха раздался телефонный звонок и через несколько минут мы уже мчались в автобусе в Каракол (Пржевальск) вместе с новой командой. На переднем сиденье сидел маленький жилистый человек в бейсболке. По виду ему было за 50. Как я потом узнал, это был Красноухов Юрий Васильевич.

За то недолгое время, пока мы общались в горах, у нас сложились очень хорошие отношения.

В Майдадыре у погранзаставы мы все вышли из машины. К нам подошли погранцы и после коротких приветствий начали сверять паспортные данные прибывших с записями в погранпропуске. Все, конечно, хорошо, да вот одна наша девчонка забыла взять в горы паспорт!!!

- Не, не, не. Не положено. - Отвечал на уговоры офицер. - Я же сюда приехал из города, чтобы произвести проверку на заставе. А вы мне предлагаете самому лично нарушить правила. - Он удалился.

- Так, понятно. - Сказал Красноухов, вытаскивая из привезенного нами ящика бутылку коньяка - Я пошел! Все остальные ставят палатки.

К вечеру погода стала совсем дрянь. Долину затянули облака. Пошел мелкий дождь. В общем, полная противоположность тому, что обещал нам здесь Шамало. Он клялся и божился что сейчас исключение, а на самом деле здесь должна быть жара, как в пустыне. Мы, конечно, ему “верили”, укутываясь в накидки от дождя.

Вечером к ужину вернулся Красноухов. Он еще крепко держался на ногах.

- Ну, с паспортом все в порядке! Можем лететь. Сейчас надо перекусить. Небольшая передышка и пойду с вертолетчиками “договариваться”, чтобы они нас в первую очередь забросили наверх.

- После ужина он взял еще две бутылки и пошел на “работу”.

На следующее утро в просветление между непогодами мы залетели на ледник к базовому лагерю на 4000 м. Впечатление от полета было прекрасное. Я первый раз в жизни летел на вертолете. Вид ледника с высоты птичьего полета был потрясающим. В иллюминаторы была видна грандиозная картина притоков Иныльчека, впадающих с боков, каньоны рек. Мощный поток света отражался от белоснежного вездесущего покрова свежего снега, да такой, что пришлось надеть темные стеклянные очки.

Нас выбросили на “ледовой” в центре ледника на уровне базового лагеря, который стоит на морене, а облегченный вертолет, в котором остались наши грузы с нашими немногочисленными девушками, пошел садиться на морену. Площадка там не очень хорошая.

Я не знаю, что меня дернуло утром положить кофлаки в самый низ рюкзака. Наверное, у меня в голове не умещался тот факт, что сейчас я стою на зеленой травке, а всего через двадцать минут полета наберу более километра высоты и буду выброшен на снег в центре ледника.

Выбросив нас на ледовой площадке, вертолет поднялся метров на 20 и, накренившись на бок, стремительно пошел к лагерю на морене. Шум вокруг резко стих. Я поднял голову и огляделся. Утонув в снегу в драных кроссовках, я стоял прямо в сердце Центрального Тянь-Шаня, там, куда так хотел попасть и никогда не был уверен до конца, что это сбудется. Победа, конечно, была закрыта облаками, и пока не верилось в ее существование. Передо мной стоял Хан-Тенгри. Я смотрел на него, а он, как мне кажется, смотрел на меня!

Мое замешательство длилось недолго. Народ, заблаговременно надевший горные ботинки и взявший палки, уже потянулся к базе. Через полчаса хождений по ледовым буеракам мы пришли в щетниковский лагерь. Дышалось легко, но при интенсивных движениях возникала одышка. Перетащив с вертолетки свои грузы, мы установили палаточный лагерь.

Наш базовый лагерь располагался на правой боковой морене ледника Южный Иныльчек под пиком Горького /хребет Тенгри-Таг/ на высоте 4000 м над уровнем моря. Прямо из базы открывался вид на п. Победы стоящий в параллельном Тенгри-Тагу хребте Кокшаал-Тоо. Но этот угол зрения на Тянь-Шаньский гигант отсюда из лагеря уникален тем, что абсолютно невозможно оценить расстояние до горы и ее высоту. Горы высотой около 5500, расположенные гораздо ближе к нам, создают иллюзию, будто высота их ненамного меньше Победы. Тогда как на самом деле, с вершины Победы они кажутся чуть ли не ровным местом у тебя под ногами. С нашей морены хорошо виден в ясную погоду весь гребень, ведущий от Важа Пшавела (западная Победа) до главной вершины и далее. Когда база связывается по рации с людьми, идущими по нему, невольно пытаешься увидеть альпинистов, идущих по гребню. Но эти усилия тщетны, потому что только до подножия горы 15 км, а до гребня и того больше. Правда, однажды мне удалось различить на снегу длинные тени от людей, спускающихся с Важи при солнечном боковом освещении.

То, как мы жили в то лето на Южном Иныльчеке - отдельная история, но некоторые события оставили в памяти неизгладимый след.

Команда наша была весьма разноплановая. Люди принадлежали к разным клубам и ставили перед собой различные задачи. На высоте у нас к тому моменту, кроме Красноухова и Шамалы, никто еще ни разу не был (Мишу Асеева, приехавшего с нами, я сразу отнес к команде Тотмянина, у которой были другие планы). Валера Шамало с Аней Мархоток пошли обрабатывать новый маршрут на Хан, а мы в составе шести человек под руководством Юрия Васильевича пошли на Хан-Тенгри по “классике”.

После технических сборов в Ала-Арче я был прекрасно акклиматизирован к высоте базового лагеря (4000 м) и даже более. На четвертый день после прилета (6 августа), когда народ в не самом быстром темпе дошел до 5200, я уже стоял на западном седле Хан-Тенгри (5900) и наслаждался картиной открывающегося взору хребта Сарыджаз. Того самого хребта, где мы давно планировали поход, который так и не состоялся.

Дорога, а точнее тропа к седлу, почти не представляет технической сложности, и движение по ней было оживленное. Например, утром от подножия (4200) наверх вышло около 30 человек. Среди них люди из разных стран, различных возрастов и различного опыта.

Чем меня ошеломили первые вечера на базе? Да тем, что за одним столом собирались американцы, англичане, французы, испанцы, австрийцы, финны, чехи, прибалты, болгары, японцы, тайванцы, итальянцы, ребята из различных республик бывшего СССР и, представьте, австралиец. На леднике я видел даже африканца (клянусь!), но, правда, французского. При таком скоплении народа в ушах стоит сплошная какофония различных языков и наречий, но по мере поглощения спирта речь окружающих становилась все более и более понятной, а общение легким и непринужденным.

Мы с самого начала сдружились с Юрием Васильевичем Красноуховым. Его подкупила моя хорошая акклиматизация и огромное количество глупых вопросов, поток которых шел из меня непрерывно. Иногда я помогал нести некоторые личные вещи, что было совсем не в тягость. В то же время я расспрашивал об истории клуба “барсов” и о всяких других бородатых событиях. Когда я сильно надоедал, Юрий Васильевич напоминал мне, что по существующим альпинистским правилам, разрядам и тому подобному я со своими “регалиями” вообще не имею права находиться в этом районе, поэтому лучше мне вообще-то помолчать!

Вернемся к месту событий. Путь к вершине представляет проторенную “дорогу”. Уже от самого начала вершинного гребня, почти от седла, на более-менее крутых участках навешены веревочные перила. Куда идти - не вызывает сомнений. На маршруте может находиться довольно много людей. Поэтому сложилась несколько своеобразная, ошибочная, с моей точки зрения, тактика восхождения. Даже если группа выходит наверх вместе, то потом каждый идет в своем темпе. Даже ружье, висящее на стене, раз в жизни стреляет. Так было и у нас. После суточной отсидки в непогоде на высоте 5800 (в пещерах под седлом) утром следующего дня мы вышли наверх с интервалом в полчаса между первым и последним. Я стартовал позже всех и догнал Юрия Васильевича с Аней Степановой на 6100.

Тотчас же мне была поручена Аня. Мне следовало сопровождать ее и всячески заботиться. Трудно сказать, к сожалению или к счастью на ногах у моей очаровательной спутницы были кожаные вибрамы (в противоположность нашим кофлакам). Они, конечно, были промокшие и капитально задубели, хотя ночевали в спальнике. Она никак не могла отогреть ноги во время движения. Я постоянно заставлял ее останавливаться и делать интенсивную отмашку ногами, чтобы нагнать туда горячей крови. Но энергичной отмашки не получалось. Ноги не отогревались. Я применял всяческие аргументы, которые должны были ее заставить вернуться, но Аня была невозмутима, как скала, и продолжала двигаться в направлении вершины. Но тут я отколол такую фразу, которая почти мгновенно заставила ее повернуть назад:
- Да ты представь, как будешь выглядеть, когда на ноги с обмороженными пальцами наденешь сандалии и пойдешь прогуляться по своему городу.

С высоты 6300 я отправил Аню назад в нашу пещеру, благо путь был не особо сложен и навстречу шло несколько групп.

На 6400 догнал Юрия Васильевича, и мы с ним чуть-чуть перекусили, потом пошел догонять остальных наших. Но на 6600 мой запал кончился, кончилась акклиматизация, да и силы надо было экономить. Поэтому я пошел медленно и часто отдыхая. На 6800 догнал Володю Гилинского, и тут же нас накрыла облачность, подул ветер, начала хлестать крупа. Через некоторое время нам навстречу “повалил” народ, среди них и двое наших. Они уже сходили к вершине и предложили нам послать все это дело на… в связи с непогодой и спускаться. До вершины оставалось всего 100 метров по высоте, а поэтому ответ был однозначным. Да и вряд ли кто в моем возрасте даст другой ответ. Это не только вершина горы, но и вершина целого года стремлений.

Через полчаса я был на вершине. Погода стала улучшаться, но вокруг ничего не было видно. Облако все еще сидело на нас. Я попросил австрийца, который тоже был здесь в это время, сфотографировать меня рядом с туром, потом залез на самую маковку снежного купола и пошел вниз. Это куда быстрее, чем вверх!

Когда я вернулся со снежного вершинного купола, Володи Гилинского уже не было видно. Он пошел вперед. Погода потихоньку утихомиривалась, и спуск вниз стал виден четче. Я огляделся в надежде увидеть хотя бы кусочек окружающего нас мира, но непроглядная пелена облаков не поддалась моей наивности. Мне вспомнился японец, шедший вместе с нами на подъем. Его на вершине не было. А жалко, не дошел совсем чуть-чуть. Наверное, повернул назад. Австриец тоже пошел вниз. Оставшись один, я присел возле дюралевой треугольной пирамиды вершинного тура. Эх, нет, сидеть некогда. Надо идти. Двигаться вниз было настолько легче, чем вверх, что движение мое переросло в легкий бег. Но вскоре меня одолела одышка, и я пошел шагом. Соскочив по веревкам с первого от вершины скального взлета, я увидел Красноухова. Он разговаривал с Гилинским. День близился к концу. Погода наладилась. С запада светило ласковое солнце. Сколько было времени, не знаю. Наверное, я даже узнал, который час, у Юрия Васильевича, все равно сейчас этого не помню. Володя предложил, нет, скорее спросил, не пойдет ли он вниз с нами. Что может ответить человек, побывавший за свою жизнь на величайших вершинах, на сложнейших маршрутах. Он уже был здесь на Хане дважды, и маршруты были гораздо сложнее по сравнению с этим классическим, с которого ему предлагают свернуть, не дойдя до вершины совсем немного. Он отказался….

- Так! Дима, ты спускаешься вниз до 6400. Там стоит чья-то палатка. Жди меня в ней. Готовь горячее питье.

О том, что спуск через “восьмерку” в принципе невозможен, я понял через первые десять метров спуска, застряв в очередном узле. Что такое классический гребень Хан-Тенгри, кому интересно, прочтут об этом в технических отчетах альпинистов. Скажу лишь, что в процессе “эксплуатации” почти весь маршрут, это чуть больше километра по высоте, провешен веревками. Повешены они были в различное время, много раз перебиты, перетерты, разорваны ветрами. Все ненадежные места кое-где перевязаны узлами заново. Бывает, что висит не одна, а сразу несколько веревок. Какая из них прочнее? А Бог ее знает. Стоит ли вообще доверять любой из них свою жизнь. При подъеме этот вопрос стоит всегда. Поднимаясь по толстой веревке на жумаре можно в какой-то момент обнаружить, что все это держится лишь на честном слове. Но, выбирая из двух вариантов: провешивать километр по высоте самим или двигаться по уже существующим, люди выбирают второй вариант. Поэтому доверяй ногам своим, а веревку старайся лишний раз не нагружать, используй осторожно.

На 6800 я встретил группу поднимающихся испанцев. Встегнувшись самым широким карабином в веревку и отстегнув восьмерку, я побежал вниз в “спортивном стиле”.

Мысль о том, что надо остаться и подстраховать Красноухова даже не возникла в моей голове - это я помню точно. Юрий Васильевич шел медленно, но в своем железном темпе.

Через полчаса я обогнал знакомого мне австрийца и еще через некоторое время был на 6400 у палатки. В рюкзаке у меня была горелка и синтепоновка, и это придавало мне уверенности. Поставил топиться снег. Через некоторое время прошел вниз Гилинский. Я подложил ему дождаться воды попить, а потом идти вниз, но он решил идти пока светло. Зато я вволю напоил подошедшего уже в темноте австрийца. Мы немного поговорили, он угостил меня шоколадкой и пошел вниз.

Ночь наступила звездная и морозная. Светила полная луна. Слабый холодный ветерок без конца тянул с юга. Я напился сам, потом напоил еще одного спускающегося. Юрия Васильевича все не было и не было. Несколько раз я выходил из палатки и “карманным фонариком пытался осветить горы”, но в ответ никто не сигналил. Возможно, он спускается, поскольку светит яркая луна…. Но этот холод. Сколько же сейчас градусов? Вопрос показался мне некорректным. Во-первых, здесь давление и содержание кислорода в два с лишним раза меньше, чем на уровне моря. Сухость воздуха, а потом дикая усталость и большое желание спать. Все это вносит серьезный вклад в ощущение температуры, поэтому, Бог ее знает, какая она была. Знаю лишь, что мне было холодно. Я сидел во внутренней части двойной палатки. Верхнего тента не было. Я обнаружил его потом под грудой вещей в углу палатки. Но чтобы надеть его, у меня не хватило силы воли вылезти из своего рюкзака, выползти на улицу на еще больший холод. Я лежал на своем коврике, одевшись в синтепоновку. Снизу на ноги был надет рюкзак, который доходил мне до пояса. Отсыревшие кофлаки я снял, поскольку в запасе имел пару толстенных носков. Но без движения ноги все равно немного мерзли. Каску с головы я не снимал и лежал прямо в ней. Это было удобно, потому что голову положить можно было в любое место, не боясь острых камней. К тому же не продувает. Обняв правой рукой горелку, я лежал в полудреме, старался не спать, боясь во сне промерзнуть. Раз десять я зажигал огонь. Прогревал воздух и готовил новое питье. Предчувствие, что может случиться что-то непоправимое, даже не посещало моей головы, да и не могло ничего случиться сегодня, сейчас, когда свежо ощущение достигнутой вершины и огромная масса впечатлений могучим потоком прошло через мое сознание. Тревожила лишь мысль, что спускаться в темноте очень неприятно.

В этот день простор для взгляда исчислялся сотнями километров. Я с нетерпением ждал Юрия Васильевича, чтобы поделиться своими впечатлениями, и думал о том, как нам лучше поместиться в этой маленькой палатке. Но судьба распорядилась иначе. Мимо меня прошли те иностранцы, которых я встретил еще на 6800. Они тогда поднимались. Кто они по национальности, я не спрашивал. Пытался выспросить, далеко ли идет Красноухов, но никак не мог вспомнить нужные английские слова. Похоже, они, как и, я не лучшим образом знали английский и просто пожимали плечами на все мои вопросы, да и на ногах они с трудом держались от усталости.

За Победой, которая очень хорошо видна с этого места, стали мелькать частые яркие всполохи, но не единого намека на гром не было слышно. Грозы только не хватает. Тот, кто знает, тот знает, что это такое - гроза в горах.

Рассвело, потом прошел еще час, никто боле не появился. Выйдя из палатки, я долго смотрел вверх на гребень, пытаясь увидеть движение. Идти наверх? До вершины 600 метров набора. Неизвестно, докуда надо идти, а сил нет. Внизу в пещере ждут, что мы утром спустимся. Об этом был уговор. Если я попытаюсь идти вверх, что предпримут внизу? Позади гора. Я продолжаю смотреть наверх. Движения все нет. Внутри появился гнилой привкус нерешительности, но мозг продолжает искать различные объяснения. Может, заночевал, может, он прошел ночью мимо и сейчас в пещере. Как назло, в этот момент внизу какая-то группа черных точек направилась из пещер дальше вниз. Поколебавшись еще немного, я переломил свою совесть и направился вниз к пещерам на 5800. Там вместе будем решать.

И тут, в этот самый момент в моем сознании произошел перелом. Ярким контуром возник тот последний вариант развития событий, который раньше мной был полностью исключен. Вслух его никто не произнес. Перекусив, решили сделать так. Сейчас в пещере четыре человека. Мы с Аней Степановой пойдем вниз и передадим информацию на базу. А Володя Гилинский и Серега Девяткин продолжат в течение дня наблюдение, и, если хватит сил, попробуют хотя бы немного подняться. Возможно, Юрий Васильевич решил не спускаться в темноте и продолжит движение по светлому. Возможно, он подвернул ногу. Сложно оценить адекватность наших решений. Здесь, на 5800, вблизи большой горы, после восхождения все ощущается немного иначе, чем внизу.

Я шел по Иныльчеку к базовому лагерю, смотрел на горы и думал: “Погибали здесь люди не раз и не два, а стоит ли это все человеческой жизни. И все равно, зная это все, другие не могут не вернуться сюда вновь. Странно, да? Может быть, большинству людей это и покажется странным, потому что они не смогли проникнуть в этот мир и впитать его силу. Но горы - это не цель жизни, а средство”.

Вечером ни с чем вернулись Володя и Серега. В этот прекрасный солнечный день, как назло, ни одна живая душа не пошла на гору.

Днем позже на вершину сходил Коля Тотмянин и принес с 6900 ледоруб, перчатку и бур Красноухова. Больше сомнений не было - он сорвался с гребня на западные склоны.

Я вспомнил его слова, когда мы поднимались к пещерам. На последнем взлете я хотел помочь поднести рюкзак. На что Юрий Васильевич ответил: “А что толку. Ноги все равно не слушаются”. Да, надо было остаться наверху и спускаться вместе. У меня была горелка, и мы бы спустились - это точно. Это решение кажется очевидным. Но очевидным оно кажется только сейчас, когда ясен исход. Не знаю, откуда это повелось, но этот классический маршрут на Хан-Тенгри превратился в спортивную трассу, где большинство людей ходит поодиночке каждый в своем темпе. Может, здесь и кроется систематическая ошибка.

Кто-то скажет, что помогла бы рация. Но рация обычно берется одна для связи с базой, да и от срыва она бы не помогла. Здесь, в больших горах, найти сорвавшегося человека, как, к сожалению, показывает практика, шансов очень мало. Направление падения было нам известно из рассказа Тотмянина. Кто-то сообщил, что видел с седла перевала Хана подозрительные точки под западным склоном. Валера Шамало предложил мне выйти снова на гору и поискать Юрия Васильевича. В то, что найдем, слабо верилось, поэтому мы решили для себя, что просто идем на гору по пути предполагаемого падения. Если найдем - спустим вниз, если нет - дойдем до вершины. Я заметил, что здесь, в горах, отношение к смерти несколько другое. Наверное, нечто похожее происходит и на войне. Это видно по суждениям людей, которые здесь работают или часто бывают в больших горах. Люди гибнут в этом районе каждый год. Сейчас 16 августа, и известно, что погибло в общей сложности четверо. Можно ли привыкнуть к смерти?

Володя Гилинский и Серега Девяткин пришли на базу на день позже. Они потом подойдут на 5400 и подстрахуют нас своим наблюдением.

Вечером того же дня, когда мы отклонились от классического маршрута и встали на ночевку под предполагаемым маршрутом подъема (5500), были сделаны первые находки. У Валеры зрение чуть похуже, поэтому основным смотрильщиком был я. У нас была маленькая подзорная труба. К вечеру стал сыпать зарядами легкий снег, но в трубу мне все-таки удалось что-то заметить. Мы подошли. Это ветровка. Ветровка, а точнее анорак, был, несомненно, его. Отсюда мы заметили еще подозрительные вещи, лежащие выше. Я шел вверх и боялся найти то, что мы ищем. В ноздрях стоял запах, тот самый отвратительный запах смерти, который я чувствовал, а может, он мне просто чудился еще в 1993 г на Кавказе. Тогда мы помогали спускать вниз завернутого в полиэтилен вдребезги разбившегося альпиниста.

…Мы подошли ко второй находке - это была каска, потом нашли пуховку. На этом мы решили сегодня завершить и пошли обратно. За следующие два дня мы сходили на вершину по западному кулуару и спустились по классике до 6100. Находок не было. На следующий день, уже еле передвигая ногами, мы не стали спускаться вниз по ребру до седла и пещер, а прямо отсюда начали срезать вниз по склону к началу нашего маршрута. Дальше все было как в кино. Я в последний раз оглядел склон в подзорную трубу и наметил несколько подозрительных точек. Мы решили, что подойдем к последней из них, и это будет наше последнее отклонение, на которое у нас хватит сил. Мы подошли…. Это был Красноухов. Валера сказал, чтобы я не смотрел, и прицепил к нему середину нашей связочной веревки. Теперь мы все шли в одной связке. Нашли мы его примерно на 6000 почти в центре огромного снежного склона на выкате из западного кулуара. А это значит, что человек, упав сверху, пролетел 900 метров по высоте, причем первые 200 метров были крутые скальные сбросы, почти там, где мы прошли вчера. Что же теперь делать? Из-под кулуара уйти нужно точно. Одна лавина - и следов не сыщем. Спускать вниз? Но неясно, сможем ли найти средства на вывоз. Теперь ему здесь, в этом снежном безмолвии, будет лучше. Метров 300 в сторону видны скалы, да, притом, они последние на спуске, к которым можно будет безопасно подойти. Склон здесь крутизной 35-40 градусов. Хватит ли нам сил уйти в сторону, почти не спускаясь. Решили сделать так. Я, как самый ослабевший, забирался вверх на всю длину своей части веревки, заходил немного впереди, натягивал ее, а Валера выполнял роль тяги, подтаскивал тело по дуге относительно меня. Вот таким своеобразным маятником мы и передвигались до скал. Потом Валера накинул петлю на скалу, закрепил веревку, и мы попытались подтянуть еще ближе к скале с помощью полиспаста. Но тщетно, мои силы были на исходе, да и Валера вымотался окончательно, пока тащил. Выкопав небольшую яму в снегу, я положил туда Юрия Васильевича и, накрыв полиэтиленовой накидкой, прикопал. Ну, здесь будет гораздо надежнее. На этом мы попрощались с ним и поползли вниз.

В октябре того же 1997 года я с Колей Тотмяниным снова стоял у этой скалы. Экспедиция под руководством Игоря Васильевича Степанова, лучшего друга Юрия Васильевича Красноухова, доставила тело в Санкт-Петербург.

…И вот 9 августа 1998 года, почти ровно через год, снова стою здесь на классическом ребре Хан-Тенгри на высоте 6100 метров невдалеке от нашей ночевки с Шамалой после восхождения и смотрю в тот самый злополучный кулуар. Интересно, сколько я уже здесь сижу? Наверное, минут 40, не меньше. Наверху послышался скрежет кошек по камням. Какие-то люди спускались с вершины вниз. Сколько же их? То ли двое, то ли трое. Через минут 5 - 10 я увидел женщину лет 30-ти, похоже, казашку. Она шла медленно. Движение отрешенное, что свидетельствовало об ее сильной усталости.
- Good morning или здравствуйте!
- Здравствуйте.
- Тут на ребре никогда не угадаешь, на каком языке говорить с человеком. Все в очках да в капюшонах. – Я старался ее подбодрить разговором. - Ну, как там на вершине? Удалось добраться?
- Да, неплохо – Она тяжело облокотилась на скалу. - А вы наверх сейчас?
- Да нет, просто гуляю, акклиматизируюсь. В прошлом году я был на Хане, а теперь хожу, вспоминаю, как это было.
- А я в этот раз решила без акклиматизации попробовать. …Зашла, только очень устала.
- Может помочь?
- Да нет, я сама. – Она неохотно оторвалась от скалы и пошла мимо меня дальше.
- Ой, забыл спросить. – Я вспомнил. У нас с Николаем к встреченным людям всегда был вопрос про “дедушек”. “Дедушки” это Токмаков Валерий Степанович (62 года) и его клиент француз Жан-Пьер (55 лет). Мы с ними вместе прилетели в базовый лагерь, и они на следующий же день снялись и пошли на седло Хан-Тенгри акклиматизироваться. Сказали: “Мы люди древние, медленные. Пойдем потихоньку…” С тех пор мы их не видели, хотя им пора уже и вернуться. Вот и спрашиваем на всякий случай, не видел ли кто. - Вы не видели на верху двух “дедушек”? Ну, таких… - мой вопрос был не уместен, поскольку “деды” на вершину не должны были сейчас попасть. Они еще только акклиматизировались. Отрицательный ответ я предполагал заранее. Предполагал, да не угадал!
- Да, видела.
- Как видела? Где?
- Ну, вот же они идут.
Я посмотрел вверх и опешил. На встречу мне действительно спускались “деды”. Вот тебе на! Какая встреча.
- Дима, Ты…?
- Да, собственной персоной. А вот вас как сюда занесло? Вы что, с вершины?
- Да, вчера на вершине целый час были. Жан-Пьер фотографировал, никак не мог оторваться. Все пространство ниже вершины в облаках, а небо чистое…. Солнце…. Только Хан и Победа торчат из этой пелены.
- А как же получилось? Вроде не хотели на гору сразу?
- Да мы шли, шли, шли, шли, медленно конечно…. Дошли до седла. Дай, думаем, наверх сходим, коли добрались до перевала (5900). И зашли. Вот так!
- Ну и дела! А мы с Николаем сейчас здесь, в пещерах.
- Отлично.
- Давайте рюкзак у кого-нибудь возьму, а то вы, смотрю, с ног валитесь.
- Возьми, только не у меня, а у Жан-Пьера.

Жан-Пьер тоже был очень рад встрече. Я взял рюкзак, и мы всей нашей процессией спустились вниз к пещерам. Николай увидел нас заранее и успел приготовить горячее питье.

Так и прошел день. Вечером мы с Николаем расположились на своих снежных кроватях. У “дедов” оказалась своя пещера с вещами и продуктами. Они вернулись туда. После дневных гуляний зайти в гости уже не хватило сил.

- Ну, ну. Отличились они на старости лет – Коля заерзал в своем спальнике, укладываясь поудобнее. Завтра, если погода будет хорошая, утром тоже схожу на вершину. А с тебя завтрак!
- Хорошо.

Утром я проснулся от неудобного положения тела. Хотя положение-то, может быть, удобное, просто к высоте пока не привык, вот и кажется все неудобным. Я развернулся на правый бок. Николай мирно посапывал из своего спальника. “Ага, проспал! Проспал!” Николай зашевелился.

- Ну, что? Проспал? Признавайся.
- Да нет, не надейся. В 7 вылез, посмотрел. Не понравилось.
- Понятно, а у меня что-то и без забегов голова побаливает от высоты.
- У меня не болит.

Я усмехнулся.
- Чего смеешься? Хочешь сказать, нечему уже болеть!? Все высохло. – Он засмеялся тоже.
- Да нет, что ты….
- Ладно, все, пора двигаться.

Съели каши, закусили немного шпротным паштетом, запили все это чаем, и, собравшись, вышли вниз. Погода, действительно не внушала особого доверия. Небольшие облака то и дело покрывали нас молочной пеленой.

Мы быстро сбежали вниз на 5300 к испанцам. Они, как ни странно, были начеку и оперативно собрались, пока мы снимали нашу палатку, оставленную здесь еще вчера.

Тем временем вокруг все окончательно заволокло облаками. Снег, начинавшийся еще, когда мы были у пещер, теперь обильно падал большими хлопьями. Напротив нас с Чапаева стали шуршать маленькие лавинки и камнепадики.

- Пора двигаться – сказал Коля, прислушиваясь к шуму лавин, – чем дольше будем стоять на месте, тем хуже будет.

Мы связались в связки и пошли к “горловине” под Чапаевым. Перед самым входом в нее стояли какие-то иностранцы. Их тоже погода выгнала из палаток и заставила задуматься о своем будущем. Николай со мной подошел к ним первыми. Отсюда начинается резкий спуск. Мы уже хотели нырнуть туда, как увидели, что навстречу поднимаются люди.

Где-то громыхнуло большое, но плохая видимость не дала определить, откуда сошла. Перед нами справа стена Чапаева. Под ней нам надо быстро проскочить, чтобы не накрыло. Другой дороги нет.

По стене без конца стекали мелкие ручейки лавинок. Периодически прилетали маленькие камни, но почти все не доставали до тропы. Люди снизу, наконец, поднялись и освободили тропу. Ими оказались итальянцы, которые вышли раньше нас от пещер.

- Что случилось?
- Мы пошли вниз…. Там тропа кончается. Перекрыта лавинами. Дороги нет. Трещины…. Будем ждать здесь.
- А, буржуи, боятся! Как тропу замело, так сразу голову в … засунули. – Николай дальше выразил свою мысль в трехэтажном виде. А я порадовался за них, за иностранцев, что они этого не понимают.

Так. Дальше бежим очень быстро, без остановок, пока не пробежим эти 200 метров до безопасного места. Ясно? – Наши испанцы хмуро кивнули. Коля пошел вперед, выбирая дорогу, а я в связке за ним.

Пока шел, возле тропы увидел несколько круглых дыр больших размеров. Ага, все-таки долетает…. Их наличие сразу прибавило мне скорости. Но вот мы, запыхавшись, отбежали от горловины к центру ледника.

Как только он это сказал, вверху в облаках на Чапаеве грохнуло по-крупному и заклокотало вниз. Пелена нависающих прямо над головой облаков не давала видеть происходящее. Но вот из облаков вырвался язык большой лавины. Она шла левее “горловины”, прямо напротив нас. Собравшись с мыслями, вспомнил, что надо делать, приготовился к встрече….

Язык лавины с мягким шипением прошел вниз и со страшным грохотом врезался в подножие стены. Я ждал, когда он появится из-за перегиба ледника. Но увидеть ничего не успел. Нас неожиданно накрыло воздушной ударной волной. Снежная пыль мгновенно залепила очки, и от моей готовности не осталось и следа. Двое испанцев упали от неожиданности на снег и….

Место наше действительно оказалось безопасным. Нас защитили от лавины две гигантские трещины. Первая из них жадно проглотила всю несущуюся снежную массу. Через эти трещины могут перескочить исключительно большие ледовые обвалы. Например, 4 августа 1993 года от такого грандиозного обвала, перекрывшего все от края до края, погиб известный всем Валерий Хрищатый. Это было как раз где-то здесь. Так и не нашли его до сих пор.

- Ладно, пошли. Хватит стоять. – Николай двинулся вперед восстанавливать тропу.

Если приглядеться, ее еще можно заметить по легкому прогибу снежной поверхности. Я старался идти на вытянутой веревке. Если впереди идущий провалится, то далеко не улетит, сразу задержится на ней. Прошли дальше вниз еще переход, остановились на минутку передохнуть.

Ветра совсем нет. И только белый, белый снег все падает и падает большими хлопьями из белой молочной пелены, навязчиво шурша по одежде. И вместо радости к хрустальным снежинкам это тихое падение отдается в душе холодком ужаса. Прибывающий снег утяжеляет склоны, которые в любой момент могут сорваться лавинами.

…До места слияния ледника Семеновского, по которому мы идем, с Иныльчеком осталось совсем немного. Все опасности позади. Разве только кто сам вздумает подойти к краю трещины и броситься вниз. Но таких желающих, к счастью, не нашлось.

Небо сжалилось над нами и выпустило солнце из плена. А оно, освободившись, с такой яростью ударило по свежему белоснежному покрову, что стало ярко даже в темных очках. После холодного утра у пещер на 5800 здесь, на 4200, наступила настоящая жара. Солнце брало реванш за пасмурное утро. Да еще внизу я почувствовал, что этот ужасный шпротный паштет (никогда его не ешьте!) стоит в горле и просится наружу. Я выругал его последними словами и вслух удивился Николаю, как он может есть такую гадость!

На место стандартных ночевок мы спустились первыми, пробив тропу. Здесь внизу оказалось много народу, не пошедшего из-за погоды утром наверх. Мы выбрали место посимпатичнее, и, наконец, остановились. Сняли лишние одежды и положили их сушиться. Вскипятили чай. Через полчаса по нашей тропе “повалил” весь оставшийся вверху народ. Последними подошли и “деды”. Среди всей компании оказалась и знакомая нам казашка.

- Давайте с нами кофее выпейте. Сейчас заварим. – Николай решил проявить галантность. – Дима, может, тоже кофею? А? – он прекрасно знал, что я не пью кофе.
- Да ну твое кофе. Не до него сейчас.
- Что же? А то, может, шпротный паштет? – Он ехидно улыбался. Я махнул на него рукой и отошел от греха подальше.

В середине дня все успешно добрались до базы.

День отдыха есть день отдыха. Ото сна очнулись только перед самым завтраком. Поели вкусно в столовой и расслабились окончательно. Чтобы совсем не расклеиться, я занялся сушкой и стиркой вещей и делал это, не спеша, до самого обеда. После дела пошли в ином русле. Николай стал помогать срезать с помощью лопаты и лома острый гребешок морены. Вертолетчики уже давно просили убрать его, чтобы не возникал лишний риск во время посадки.

Я тоже присоединился к этой активной акклиматизации, и мы так увлеклись ею, что до ужина своротили и скинули вниз почти все, что мешало.

В награду за это Игорь, ответственный за лагерь, растопил для нас баню, а после на ужин поставил бутылку хорошего бишкекского коньяка.

…Что такое баня на высоте 4000 метров словами не передашь, нужно пробовать. В принципе, баня как баня. Плеснешь водицы на раскаленные камни, поддашь парку, и кто послабее от жара на нижние полки переберется, а те, кому все равно, какая температура вокруг, лишь крякнут от удовольствия. Пот градом, организм очищается…. А в окошко глянешь – снежные горы, гигантский ледник. Вот такое противоречие между этим жаром и тем холодным ледяным безмолвием. В голове с трудом укладывается.

Именно в бане простуда хорошо лечится. Еще парку раз! Ух! И вылетаешь пробкой наружу остывать. Раньше небольшое ледниковое озеро было как раз у бани. В него плюх - и пулей обратно. А сейчас оно ушло в трещину. Приходится так остывать или из бочки на себя холодной водой лить.

Попарились мы шикарно. Отужинали. Половину коньяка перелили в пластиковую бутылку для медицинских целей на горе.

Следующий день был знаменателен для меня тем, что я позвонил домой! Да – да, позвонил прямо отсюда, из базового лагеря. Смотрел собственными глазами на Победу и говорил с родными по спутниковому телефону. Для меня это было весьма необычно. А дело в том, что в нашем базовом лагере жила веселая компания финских молодых парней. Мы их звали просто “финики”. Горячие финские парни вносили незабываемый колорит в нашу жизнь здесь. Во главе их стояла молодая финка. К ней относились с почтением. Она у себя на родине умудрилась найти спонсоров, которые выделили денег на эту экспедицию, оплатили проезд и бесчисленное снаряжение. Чего только они сюда не привезли: фирменные палатки North Face, спальники, кучу горного снаряжения, которое абсолютно не потребуется при восхождении на Хан и Победу по классике, горные лыжи, snowboard, всякую другую утварь, и в заключение всего - спутниковый телефон.

В первоначальных их планах звучали восхождения на Хан и Победу, но когда они отпробовали местного коньяку и китайского пива, которые в лагере всегда были в наличии, они решили для себя, что горы давно стоят и постоят еще, не убегут, а вот выпить коньяку в хорошей компании когда еще придется. В Финляндии, как известно, алкоголь очень дорогой, а в базовом лагере коньяк шел по 8$, и эта цена их устраивала. Они гудели почти все вечера напролет. В столовой от них исходил такой шум, что когда они, наконец, улетели, мне показалось, что лагерь опустел. Стало совсем тихо. На гору они, похоже, так и не сходили. Хотя на перевале Хан-Тенгри мы их видели в пещерах. Оттуда они скатились на лыжах. По их телефону я и звонил домой.