Пишите в ФОРУМ на Mountain.RU

Автор: Мизиев И.М., http://balkaria.narod.ru

Следы на Эльбрусе

из истории горного туризма и отечественного альпинизма

Продолжение. Начало см. здесь

АХИЯ И ДЯЧИ ВООДУШЕВИЛИ АНГЛИЧАН

Бывший аул "Урусбиево" или нынешний Верхний Баксан некогда часто навещали английские альпинисты.

27-го июля 1868 года в Урусбиево прибыли Президент Лондонского альпинистского клуба Дуглас Фрешфильд, а с ним и опытные альпинисты Мур и Туккер в сопровождении проводника-швейцарца Франсуа Девуси. В числе обслуживавших их был и мегрел Павел Бакуа Пания. Прибыв в аул, Фрешфильд стал подбирать себе местных проводников, без которых восхождение на Эльбрус он считал практически невозможным. Когда Фрешфильд услышал о почтенном возрасте Ахии Соттаева (ему тогда было около 80 лет), которого рекомендовал ему владелец аула Измаил Урусбиев, Фрешфильд недоуменно посмотрел на князя, но тот улыбнулся и ответил ему: "Господин Дуглас может считать, что ему только тридцать. Ахия такой человек, он все сделает. Возраст ему не помеха, но если это вас смущает, мы дадим вам и молодого проводника".

Таким молодым человеком был Дячи Джаппуев. Для читателей, вероятно, будет интересно привести карту-схему и маршрут восхождения группы Фрешфильда:

"- 27 июля в селении Уруспи, у князя Измаила, который с братьями своими оказал нам очень радушный прием.

- 29 июля. Отъезд к Эльборусу в сопровождении пяти носильщиков; следование вверх по долине Баксана до соединения ее с ущельем, по которому идет дорога в долину Накра; оттуда к северо-западу вверх по ущелью, замыкаемому глетчером, спустившимся с Эльборуса, и бивуак на высокогорье близ подошвы глетчера - 8000 футов (9 часов).

- 30 июля. Подъем по долине мимо конца глетчера и по крутым обрывкам к вершине на скале, с правой его стороны, почти на одинаковом уровне с огромной снеговой равниной, к юго-востоку от горы мы раскидываем палатку на хорошо защищенном месте - 11950 футов (4,5 часа).

- 31 июля. Выходим из палатки в 2 часа 10 минут утра. Переходим большую равнину и поднимаемся на склоны, доходящие до подошвы высшей вершины (5 с четвертью часа).

Сланцевые скалы вплоть до подошвы высшей вершины, достигнутой в 10 часов 40 минут утра. Возвращение назад тем же путем до высокогорья, пониже глетчера (6 часов)".

"...Интенсивный холод был причиною трудности восхождения, - рассказывает Фрешфильд, - но серьезного препятствия мы не встречали. Вулканическое происхождение горы несомненно. Вершину образует трехсторонний кратер, наполненный снегом. Окружающий его вал имеет три вершины. Две из них не были покрыты снегом. На достигнутой нами первой вершине, которая нам казалась выше остальных, мы сложили знак из камней. Двое из наших носильщиков - Дяпоев Дячи и Саттаев Ахия - взошли вместе с нами на вершину", - свидетельствует Фрешфильд.

Стоит напомнить читателю, что в приведенном выше воспоминании Ахии тоже говорится о том, что "энглизы сложили кучу камней", что в свою очередь свидетельствует о правдивости этих воспоминаний. Поскольку дневник Фрешфильда полон интереснейших деталей восхождения, остановимся на нем более подробно.

"29 июля. Хотя мы встали и позавтракали рано, но, по обыкновению, носильщики наши явились часа на два позже и не все сразу. Хлеб еще не был выпечен. Только к 8 часам 30 минутам утра были окончены все приготовления. Мы наняли пять туземцев, сложивших на этот раз большую часть своей ноши на лошадей, которыми они думали воспользоваться до тех пор, пока не прекратятся пастбища. Наши сотоварищи были вооружены палками, снабженными страшными железными наконечниками около двух футов длины и постепенно суживающимися к концу, а также железными крючьями, которые они привязывают к подошвам, когда приходится взбираться по гладкой поверхности ледника.

Вскоре они показали себя лучшими ходоками, каких только нам приходилось встречать. Мы отправились по долине быстрым шагом".

Здесь хочется прервать повествование Фрешфильда, чтобы обратить внимание читателя на специальные палки - мужра, которыми были снабжены и "черкесы" при восхождении 1829 года. Ими карачаевцы и балкарцы пользуются и поныне при горных подъемах. Заслуживают особого внимания и железные крючья, бросившиеся в глаза знаменитому английскому альпинисту, к тому времени покорившему многие вершины в Альпах и на Кавказе. Вероятно, это были далекие "предки" альпинистских кошек и триконей.

"...У нас составился план, - продолжает Дуглас, - свернуть в ущелье, ведущее к восточному леднику Эльборуса, который на карте ясным образом представляет самую прямую дорогу к этой горе, но благодаря трудности переговоров с носильщиками, вследствие незнания языка, когда мы достигли пункта, где предполагали свернуть, оказалось, что их намерение не совпадает с нашим. Они заявили нам, что мы должны идти вверх по главной долине Баксана к её началу, а тогда повернуть направо, чтобы достигнуть юго-восточного ледника Эльборуса. Возражений, представленных ими против нашего плана, было несколько. Они говорили, что в этом направлении мы не встретим пастухов, что в этом ущелье не имеется тропы и что мы сделаем такой крюк, что только через три дня достигнем подошвы горы. Первые два довода были правдоподобными, третий же мы признали смешным и совершенно противоречащим тому, что мы узнали впоследствии во время нашего восхождения.

Приняв в расчет все обстоятельства, мы поступили согласно желаниям наших людей и стали продолжать идти по прежней дороге, вверх по долине, иногда пользуясь их знаниями местности, чтобы сократить путь при прохождении через лес.

Вблизи лачуги, где мы провели ночь, когда перешли через гряду гор, росла в изобилии дикая земляника, хотя вообще ее мало в этой стране. Далее долина изменяет направление, и, чтобы увидеть ее начало, нужно обогнуть выступ северного склона горы, к основанию поток так близко подходит, что тропу проложили вдоль склона, возвышающегося над густым сосновым лесом. Здесь мы встретили несколько охотников, которые гнали двух ослов; на каждом из них было по красивому горному козлу, недавно убитым у начала ледника. Голова одного из них была украшена парою красивых рогов, другое животное было еще сравнительно молодое...

Наконец, повернув за выступ, мы увидели перед собой истоки Баксана, берущего начало из широкого ледника, заполняющего начало долины. В опустевшем шалаше мы остановились для совещания. Наши люди предложили на выбор повернуть в ущелье, открывающееся направо, или продолжать путь вверх по долине. Мы решили держаться прежнего пути, так как он представлял самую прямую дорогу.

Подъем у ущелья был весьма крут. Один из носильщиков предложил мне подняться несколько футов вверх по склону выше тропы и указал на приплюснутый снежный купол, который был видим над верхом прекрасного ледника, преграждавшего ущелье и путь на Минги-тау. Здесь мы впервые увидели Эльборус с тех пор, как высадились на Кавказ; раньше мельком видели эту гору с парохода на Черном море, близ Поти.

Через полчаса ходьбы внизу края ледника мы встретили пастухов, которые устроили себе пристанище на ровном лугу. Путь от Урусбиевского аула до этого места мы проделали за 9 часов. Здесь мы могли достать себе прекрасного молока, сыру и "кай-макъ" (род девонширских сливок) - лакомства горной жизни, в чем мы ощущали недостаток на южной стороне Главного хребта. Палатка наша была разбита близ становища пастухов...

30 июля. Утро было прекрасное, холодный ветер, казалось, был предвестником того, что погода на короткое время установится. Мы не ожидали, что в этот день нам придется долго идти, так как мы уже были на высоте около 8000 футов, и подходящего места для нашей палатки мы не надеялись отыскать выше 12000 футов.

На высоте около 12000 футов с помощью носильщиков была установлена палатка, и мы восхищались вечерним видом великолепной панорамы гор: Донгуз-оруна, Ушбы и других вершин Центрального Кавказа Мы наслаждались этой картиной, как вдруг были обеспокоены неожиданной тревогой. Наши носильщики потребовали уплаты за первые два дня; мы напомнили им об условиях, по которым уплата должна быть произведена по возвращении в Урусбиевский аул, но в то же время мы предложили им деньги в двух кредитных бумагах Они отказались и требовали, чтобы каждому была вручена следуемая сумма; а когда мы сказали, что у нас нет с собой мелкой монеты, то они объявили нам о своем намерении возвратиться домой, предоставляя нам самим нести наш багаж, как хотим. На такое безрассудное поведение их мы могли ответить только презрением и сказали, что они могут поступать, как им угодно; а что мы должны встать вскоре после полуночи и возвратиться назад после полудня, и что если наш багаж будет благополучно доставлен к бивуаку пастухов перед наступлением ночи, то мы им за это заплатим; при этом добавили, что если кто-нибудь из них пойдет и попробует совершить восхождение, то это нам доставит большое удовольствие и мы будем ссужать их веревкой и топорами

Когда они услышали это от Павла, то все пятеро ушли, как будто хотели оставить нас совсем, но через полчаса они вернулись, как мальчишки, которые отсердились, и стали оправдываться в своем поведении. Когда затруднения были улажены, то люди укрылись в скалах ниже склона, а мы стали располагаться на ночлег.

31 июля. В 2 часа 10 минут утра, привязав себя к веревке, мы отправились в путь. Мы карабкались по крутым снежным уступам, которые привели нас к обширному снежному полю. Павел постоянно скользил, так что Туккеру пришлось почти тащить его некоторое расстояние. Когда через полчаса мы достигли края большого снежного поля, то Эльборус в тумане показался нам огромной тусклой горой, но, к нашему удивлению и неудовольствию, отчасти закрытой темным облаком...

Последние лучи заходящего месяца осветили вершины главного хребта, из-за которых мы мельком увидели южные вершины. Ледяные склоны Ушбы и Донгуз-оруна отражали бледный цвет неба. Далее на запад мрачный, скалистый пик стоял в глубокой тени. Мы были на такой высоте, что могли обозреть горные кряжи, которые тянулись от Эльборуса к северо-западу...

Недалеко от места, где снежная поверхность имеет скат к горе Эльборусу, рыхлая почва провалилась под моими ногами, и я исчез как бы в скрытое подполье. Павел, который находился у веревки позади меня, был чрезвычайно поражен и в первое мгновение устремился было ринуться к краю, чтобы посмотреть, что со мною, но он был вовремя удержан товарищами. Потребовалось много усилий со стороны всех моих товарищей, прежде чем меня вытащили на свет Божий.

Склоны горы делались круче, холод увеличивался, а ветер становился почти невыносимым, так что вообще в перспективе было мало утешительного.

...Павел не выдержал страшного холода и, повернув назад, побежал по оставленным нами следам...

В 7 час. 30 минут утра мы были на высоте выше 16000 ф., здесь мы достигли скал, которые образуют верхнюю часть конуса Эльборуса. Решив, что среди этих скал можем кое-как укрыться, мы стали в нерешительности и начали топать ногами о скалы и тереть пальцы, чтобы предохранить их, сколько возможно, от отмораживания, в то время как прения относительно того, нужно ли вернуться назад или нет, велись голосами, которых нельзя было разобрать благодаря щелканию зубов от холода. С одной стороны, ветер не уменьшался, и риск отморозить себе члены серьезно увеличивался; Туккер и Франсуа не чувствовали своих пальцев, мои также были подобным образом поражены. С другой стороны, у подножия скал было не так холодно, так как они давали некоторое убежище от непогоды. Но, глядя вниз, мы увидели вдруг, к своему удивлению, двух носильщиков (Ахию и Дячи - И. М.), быстро двигавшихся по нашим следам. Мы уже почти решились повернуть обратно, когда они подошли к нам, чувствуя себя очень хорошо в своих бараньих шубах, так как были не подвержены действиям холода. Впрочем, третий носильщик, который отправился с нами, подобно Павлу, ушел назад...".

"Я сказал, - пишет далее Фрешфильд, - если носильщики пойдут, и я с ними".

"Если один пойдет, то и все пойдем", - добавил Мур.

"Решение было принято, и мы снова обратили наши взоры к горе", - заключает известный альпинист свой рассказ.

Мы же, безусловно, должны задаться вопросом: "Кто знает, чем бы закончилась попытка английских альпинистов, не окажись вовремя горцы из Верхнего Баксана - Ахия Соттаев и Дячи Джаппуев?".

С этого момента, продолжал Фрешфильд, холод, хотя и суровый, перестал быть мучительным. Вероятно, сказались душевное тепло и ободряющий вид горцев.

"После долгого ползания по сравнительно удобным каменьям, в большинстве случаев мелким, чередующимся с значительными возвышенностями, мы достигли подножия низкой скалы, и, чтобы взобраться на нее, нужно было вырубить несколько ступенек в ледяном проходе, представлявшем единственный доступ к крутизне горы, - пишет альпинист. - Достигнув вершины горы, которая замыкала наш горизонт, мы увидели еще большие скалы над нами. Многие из нас чувствовали и даже выражали сомнение в успехе нашего предприятия. Мы, однако, упорствовали, делая небольшие и короткие передышки, пока не было пройдено основание одной из голых скал, для достижения которой потребовалось очень много времени. Наконец, почти внезапно мы очутились на уровне с вершинами скал и вступили на широкий хребет, имеющий направление восток - запад. Мы повернули налево и прямо против ветра, чтобы сделать последнее усилие. Хребет был удобен, и по указанию носильщиков мы шли к нему гуськом, заложив руки в карманы и с топорами под мышками, покамест не достигли высшей точки в виде голой скалы, окруженной снегом... Эта вершина находилась у одного из концов подковообразного хребта, имевшего в трех местах заметные возвышения и замыкавшего снежное плато, которое хотя и казалось ровным для наших глаз, но вместе с тем внушало мысль о старом кратере. Это и была вершина Эльборуса. Камни, которые мы там подобрали и принесли с собой, имеют вулканическое происхождение. Мы шли или скорее всего бежали кругом хребта к краю, причем перешли через два значительных углубления и посетили все три вершины кратера; у подножия самой дальней, под скалой, мы нашли убежище и совершенно сносную температуру. Здесь мы остановились, чтобы рассмотреть насколько возможно дальше все подробности обширной панорамы, открывшейся нашим глазам. Оба туземца указывали нам разные долины, в то время как мы старались рассмотреть горы...

На восток от нас открывалась панорама Главного хребта вплоть до самого Казбека. Ни одной группы гор я не видел, - замечает бывалый альпоходец, - которая имела бы такой чудный вид, как большие пики, что поднимались над истоками Терека и Чегема. Вид, который представлялся с вершин Монблана на Пичинчи, не так красив, как Коштан-тау и соседние с Эльборусом вершины. Кавказские горы гораздо красивее, их пики остроконечное; пропасти, разделяющие вершины друг от друга, производят впечатление неизмеримой глубины - этого в такой степени никогда я не замечал в Альпийских горах...

Переменив положение, мы увидели скалистый пик, поднимающийся выше всех гор, расположенных к западу от Эльборуса, и старались увидеть Черное море. Нашим глазам вдали представлялась серая ровная поверхность: была ли это вода или мгла, нависшая над ее поверхностью, было невозможно различить.

Туман, показавшийся по склонам гор, скрыл истоки Кубани, но истоки Малки мы рассмотрели... Мы дали волю своим чувствам, удивили носильщиков своими восторженными криками в честь горы, которая при помощи ветра и холода вела с нами такую упорную борьбу. Мы спешили вернуться назад к первой вершине кратера, на которой ввиду того, что она показалась несколько выше, Франсуа уже принялся за работу, т. е. начал воздвигать небольшой столб". (Это и была, вероятно, та самая куча камней, о которой говорил Ахия в своем рассказе Я. И. Фролову - И. М.).

Фрешфильд продолжает: "Мы достигли вершины Эльборуса в 10 час. 40 мин. и оставили ее в 11 час. 15 мин. утра (значит, на вершине они пробыли всего 25 минут, что также согласуется со словами Ахии: "Мы сейчас же начали спускаться" - И. М.). Возвращение быАо совершено в четыре часа...

Почти около часа мы спускались к тому месту, где совещались утром, и здесь мы в первый раз как следует подкрепились... Снег был совершенно тверд благодаря чрезвычайному холоду, и быстро стали спускаться вниз мы и два туземца, которые хотя и избегали того, чтобы быть привязанными к нашей веревке, но с охотою согласились держать ее в своих руках... Оба туземца прибыли к становищу пастухов раньше нас и рассказали свою историю товарищам (вернувшимся с Павлом - И. М.), которые решили, что нас более не увидят, а потому были удивлены и, по-видимому, довольны, что нас видят не только здоровыми, но и с успехом выполнившими свое предприятие. Когда мы появились в становище, мы должны были подвергнуться местным поздравлениям, выражавшимся в поцелуях и объятиях".

Таков рассказ Дугласа Фрешфильда о покорении его группой вершины Эльбруса. Можно лишь выразить чувство неприятного осадка в душе каждого альпиниста и горного туриста от того, что этот знаменитый альпинист пытался впоследствии приписать себе славу первовосходителя - Хиллара.

Подробный пассаж из отчета Фрешфильда мы привели для того, чтобы обратить внимание на ряд интересных деталей:

- Горцы, сопровождавшие альпинистов, великолепно знали все наиболее удобные и кратчайшие тропы на подступах к Эльбрусу.

- Издавна они были замечательными ходоками по горам, подобных которым не видел даже сам Президент Лондонского альпинистского клуба.

- Горцы с давних пор имели прекрасное по тому времени снаряжение для горных подъемов - палки с железными наконечниками и крючья, подвязываемые к подошвам обуви.

- Даже на последней стадии штурма вершины знаменитые альпинисты "шли гуськом по указанию носильщиков".

- Повествование Фрешфильда в деталях совпадает с рассказом Ахии Соттаева Я. И. Фролову в 1911 году.

- Не окажись в самый критический момент рядом с англичанами, готовыми вернуться назад, горцев из Верхнего Баксана, не воодушеви их Ахия и Дячи, трудно полагать, чтобы это восхождение могло закончиться успешно.

Из всего сказанного вытекает один, единственно напрашивающийся вывод: имена Ахии Соттаева и Дячи Джаппуева должны стоять рядом, если не выше, с именами английских альпинистов, навечно вошедших в историю альпинизма и. горного туризма. Именно они воодушевили отчаявшихся англичан на продолжение штурма вершины.

В связи с изложенными фактами считаю необходимым обратить внимание читателей на то, что в работах Соколовой, Кудинова, Рототаева, Байдаева, Никитина имя Дячи Джаппуева по непонятным причинам превращено в некоего Дотосова, что является чьим-то вымыслом из-за незнания первоисточников. Имя Дячи Джаппуева хорошо известно в литературе о восхождениях на Эльбрус, а англичанин Фрешфильд из-за отсутствия в английском языке звука "Ж" передал его на английский манер как Дячи Дяпуев. Русские же ученые и путешественники, например В. М. Сысоев и С. Давидович и др., пишут его имя вполне определенно и в полном соответствии с карачаево-балкарским его звучанием, т. е. Джаппуев.

В ВЕРХНИЙ БАКСАН ИЗ ЛОНДОНА

Тесные связи английских альпинистов с аулом Урусбиево продолжались... И вновь связующим звеном этой альпинистской цепи были выдающиеся горовосходители Дячи Джаппуев и Ахия Соттаев.

16-го июля 1874 года из Лондона в Верхний Баксан - Урусбиево прибыла следующая группа членов Лондонского клуба альпинистов - Грове, Гардинер, Уоккер и тот же Мур в сопровождении проводника-швейцарца Петра Кнобеля. Как обычно, гости были радушно приняты князьями Урусбиевыми. Они выделили им своих лучших восходителей Ахию и Дячи, шесть лет назад сопровождавших предыдущую группу английских альпинистов на вершину Эльбруса. Выбор этих проводников был далеко не случаен. Их хорошо знал сподвижник Фрешфильда альпинист Мур. Уместно заметить, что группа Грове свое большое путешествие почти по всему Кавказу совершила исключительно пешком, хотя имела все возможности многие версты проехать на лошадях. Даже после утомительного восхождения на Эльбрус, когда Измаил Урусбиев предложил им лошадей, Грове ответил: "У нас есть свои кони", - и показал на свои ноги, обутые в альпинистские башмаки, и весь обратный путь до Сухуми они проделали пешком.

Об этом восхождении на Эльбрус Грове рассказывает в своей замечательной книге "Холодный Кавказ" (СПб., 1879 г.).

Группа поднималась через ледник Азау, где на высоте 11300 фут. остановилась на ночлег, немного ниже того места, где, по словам Мура, ночевала группа Фрешфильда. Грове пишет, что теперь это место оказалось заваленным снегом.

Обратимся к рассказу Грове:

"В половине первого мы встали, чтобы отправиться в дальнейший путь к Эльбрусу и были приятно удивлены тем, что, несмотря на довольно сильный ветер, температура была не настолько низкая, как мы могли ожидать. Известно, что в горах наиболее низкая температура замечается перед самым рассветом. Когда мы встали, никто из нас не ощущал холода, от которого, однако, Муру пришлось значительно пострадать через два с половиной часа, как раз перед восходом солнца.

В час полуночи Уоккер, Гардинер, Петр Кнобель и я с туземцами отправились в путь. Прямой путь пролегал через снежную полосу, лежащую над равниной; гряда, ведущая к этой полосе, была очень крута, и, чтобы подняться на нее, требовалось немало времени, вследствие чего мы повернули вправо и направились по небольшим снежным склонам, пересеченным высокими скалистыми грядами. Пройдя затем влево, мы очутились на обширном юго-восточном глетчере Эльбруса, по которому нам предстояло идти к вершине...

Судя по тому, что мы могли увидеть, западный пик довольно отвесный, хотя и не настолько, чтобы представлять серьезные препятствия и затруднения. Вершина его казалась плоской и обширной. Восточный пик, напротив, представлял отлогий конус. В действительности же было бы правильнее назвать первую плоско-вершинною горою, а вторую - обширным пиком. Целью нашего путешествия была именно западная плоская вершина как наиболее высокая из двух...

Ясно было, что для этого следовало подняться на обширный глетчер, окружающий более низкий пик, направляясь постоянно влево таким образом, чтобы обогнуть этот пик на расстоянии 1500 фут. ниже вершины...

Но так как при путешествиях в горах часто приходится рисковать, то мы и решили направиться по обширному, покрытому снегом глетчеру, окружающему восточный пик. В течение нескольких часов мы поднимались на его обширные склоны, держась постоянно влево. Однако хотя мы и не встретили никаких трудностей, тем не менее эта прогулка была очень утомительна и скучна. В расстоянии полутора часа от места нашей остановки нам предстояло обойти трещину во льду, которая в жаркое время могла быть опасной, теперь же она была настолько узка, что мы миновали ее очень легко... После четырехчасовой прогулки, поднявшись на высоту более 400 ф., мы остановились на несколько минут на гряде, пересекающей огромную снежную пустыню на высоте, равной вершине Монблана. Здесь мы были более чем вознаграждены за холод и труд, которые считаются неизбежными в высоких местах. Нашим глазам представляется вид почти неописуемой красоты. Начинается восход солнца, и весь восток был объят пламенем. Полная луна не успела скрыться за горы в минуты солнечного восхода, и небо на мгновение разделилось между мертвенною красотою ночи и блеском и сиянием наступающего дня. Несмотря на восхитительную прелесть этой картины, нас тем не менее поражала громадная тень Эльбруса, бросаемая восходящим солнцем на большую высоту, но тень эта вскоре наполнилась светом, наступил день, едва только бледный спутник успел скрыться, и таким образом кончился контраст, до сих пор не наблюдаемый еще никем из нас. Вспомнив, что между нами и вершиной остается еще 3000 футов, мы снова пустились в путь и продолжали восхождение по снежному полю, придерживаясь влево еще более, чем прежде. Поднявшись на 1500 футов через полтора часа после того, как мы оставили скалы, мы увидели холм, возвышающийся между обеими вершинами.

...Итак, мы находились теперь, - пишет Грове, - у подножия последнего склона, ведущего к плоской вершине западного пика. Склон этот, возвышающийся перед нами, был отвесен, но не недоступен. Значительно левее, т. е. к югу, находилось несколько пропастей, но впереди не представлялось никаких затруднений, так что мы могли отдыхать совершенно спокойно...

Отдохнув с полчаса, мы направились по этому последнему склону, представлявшему единственное затруднение, если только это можно назвать затруднением. Прежде всего мы взобрались на огромные голые скалы, которые оказались твердыми и легкими для подъема. Затем мы стали подниматься по довольно крутому снежному склону; вскоре мы подошли к небольшой гряде скал, перейдя которую мы снова вступили в снежную область. Поднявшись затем на довольно отлогий склон, мы подошли к концу его, к гряде скал, которую пересекли без всяких затруднений, и таким образом очутились на окраине громадной плоскости, образующей вершину потухшего вулкана. Небольшой пик, возвышающийся здесь к северо-востоку, представлял, очевидно, самую высокую точку горы.

За несколько времени до того, как мы подошли к окраине кратера, я сообразил, что пик, на котором мы стоим теперь, вовсе не тот пик, вершины которого достиг Фрешфильд с товарищами; что они поднимались на восточный пик, который, по наблюдениям русских, был несколько ниже... Снежная плоскость, образовавшаяся на месте кратера, поднимается к востоку почти до высоты окраины кратера, но затем она быстро понижается к юго-западному обвалу. Небольшой пик, образующий вершину горы, возвышается на северо-восточной части окраины. Пик этот мы отлично могли различить впоследствии из деревни Уч-Кулан, в Карачаевской стране. Только крайне утомленный путешественник может отказаться от попытки подняться на вершину горы после того, как ему удалось уже достигнуть окраины кратера. Небольшой пик, как я уже упомянул, возвышается на северо-восточной части этой окраины; мы подошли к ней с юго-восточной стороны, вследствие чего нам пришлось пройти некоторое расстояние по внутренней стороне окраины. Путь, однако, пролегал почти по ровной поверхности. Итак, мы победоносно направились по снегу, который, подобно савану, покрывал угасший вулкан, представляя в одном месте замечательную, красивую картину, какой мне еще не приходилось никогда наблюдать в горах. Недалеко от окраины этой снежной полосы возвышалась небольшая вершина, которую ветер разукрасил снегом в виде лент и гирлянд, чрезвычайно красиво и густо обвивающих сверху донизу эту колонну, которую можно принять за жену Лота, допустив, что в день своего несчастья она была в таком праздничном наряде. Полюбовавшись этим странным видом, мы отправились далее и вскоре подошли к подошве большого пика, высотою от 100 до 150 футов. Поднявшись по его отлогому склону, мы очутились на вершине Эльбруса.

День был замечательно ясен, - продолжает Грове. - На небе не виднелось ни одного облачка, и горизонт был совершенно чист. Едва ли человеку можно, желать или надеяться увидеть более очаровательную картину, чем та, которая представилась нашему взору с высоты этой громадной горы. Находясь на конечности отпрыска Главной цепи Кавказских гор, Эльбрус занимает очень выгодное положение, так как с его вершины открывается вся цепь, подобно тому, как видна линия баталии с флагманского корабля, находящегося впереди. Все высокие пики предстали перед нами во всем своем суровом величии... Вблизи возвышается двуглавый гигант Уч-ба; далее следовала цепь бесчисленных гор-титанов, затем в расстоянии нескольких миль виднелась могущественная вершина Коштан-тау и Тау-Тутнульд. Затем следовал целый ряд пиков, за которыми возвышалась громадная вершина, принятая мною за Казбек. Наконец, в весьма далеком расстоянии, в направлении к Персии, с трудом можно было отличить снежный пик, по всей вероятности, вершину Арарата. Может быть, это было просто белое облачко, хотя, однако, весьма возможно, что это, была действительно гора Арарат, так как утверждают, что Эльбрус виден с вершины этой горы в ясную погоду. К югу открывались обширные долины, пересекающие главную цепь гор, а к юго-западу отчетливо выделялось Черное море. К северу виднелись холмы, покрытые травою и возвышающиеся один за другим, подобно морским волнам; последний из них, по-видимому, служил границей обширных равнин России...

На вершине Эльбруса мы пробыли только двадцать минут. Относительно ясности воздуха не оставалось ничего более желать, но ветер был довольно сильный, вследствие чего на вершине, по причине страшного холода, невозможно было оставаться долго. Один из нас и то уже пострадал от мороза...

Начав наше восхождение на вершину Эльбруса в час ночи, мы достигли самой вершины в 10 часов 40 минут утра, следовательно, путешествие это потребовало 9 час. 40 мин.

Я уже сомневался, - пишет Грове, - в том, что пик, на который мы поднялись, был вовсе не тот пик, на который в 1868 году поднимался Фрешфильд с товарищами. Уоккер и Гардинер разделяли мое мнение, сравнив наши путевые заметки со своими. Фрешфильд и Мур также пришли к убеждению, что вершина, на которой мы находились теперь, вовсе не та, которую им удалось достигнуть, и что можно признать за достоверный факт, что они поднимались на восточную, а мы на западную вершины Эльбруса...

На схождение с горы от самой вершины потребовалось всего четыре часа, так как свободного времени оставалось еще много, то мы и решились спуститься в долину", - заключает свой рассказ руководитель восхождения 1874 года Грове.

Уже знакомый читателю английский альпинист Мур, спутник Фрешфильда по восхождению 1829 года, на этот раз был с группой Грове, но дальше ледника Азау он не пошел, так как сильно пострадал от ночного мороза. Вернувшись в аул Урусбиево, он стал поджидать двух русских офицеров, желавших начать восхождение на вершину Эльбруса. Но когда на другой день они хотели начать восхождение, погода изменилась, и эта попытка оказалась невозможной.

Так завершилась удачная попытка второго восхождения членов Лондонского альпинистского клуба на Эльбрус. На сей раз была покорена его западная, наиболее высокая вершина И вновь рядом со знаменитыми английскими альпинистами полноправно стоят имена знаменитых горцев - Ахии Соттаева и Дячи Джаппуева, уже покоривших обе вершины величавого Эльбруса.

ОЖАЙ И КАРА-МАГУЛАЙ НА ОХОТЕ С ДИННИКОМ

Знаменитый путешественник и исследователь флоры и фауны Кавказа Н. Я. Динник совершил множество походов по горам и ущельям Карачая и Балкарии. Это был неутомимый энтузиаст, зоолог-эколог, учитель из Ставрополя. После себя он оставил большое количество работ по описанию животного и растительного мира Кавказа, его геологии и минеральных богатствах. Н. Я Динник совершил путешествия по верховьям Кубани, Лабы, Зеленчука, по Приэльбрусью, Дигории, Пшавии, Тушетии, Чечне, Дагестану, по ущельям Риони и Кодора. Одним словом, знал и изъездил Кавказ, что называется, вдоль и поперек.

В 1874 году он предпринимает восхождение на Эльбрус из карачаевского аула Хурзук. Следуя по уже упоминавшемуся леднику Уллу-Малиен-Дыркы, по которому шли восходители 1829 года, он добрался до зоны вечных снегов, но наступившая непогода прервала дальнейшее восхождение. Вторично Николай Яковлевич предпринял длительное и более обстоятельное путешествие по Карачаю в 1879 году совместно с уездным начальником Ф.А. Кузовлевым и его родственниками, некими "С" и "Г". В этом путешествии он отмечает ряд интересных моментов из быта карачаевцев, которые он слышал от сопровождавших его горцев из Хурзука. Путешествие он начал с окрестностей реки и укрепления Хумара, где в 1829 году были открыты замечательные залежи каменного угля и которые уже в 1846 г. стали разрабатывать при наместнике - князе Воронцове.

"Отъехав от Хумаринской крепости верст сорок, - пишет Динник, - мы в полдень добрались до Большого Тебердинского аула. Переменив в нем лошадей и отдохнув два часа у почтенного старшины, знаменитого охотника Ожая (Байчорова - И. М.), все наше общество верхами отправилось вверх по долине. За ними последовал и сам Ожай. Сначала мы ехали по обширной поляне правого берега Теберды, потом перебрались на левый берег и вскоре вступили в величественный тебердинский лес. Теберда течет здесь в глубокой долине, дно и склоны которой покрыты дремучим хвойным лесом. С обеих сторон долину, окаймляет хребет со скалистыми вершинами, которые поднимаются тысяч до десяти футов над уровнем моря. Во многих местах на них лежат вечные снега...

В Тебердинском лесу есть довольно много полян. Одна из них, расположенная у самого берега Теберды, была избрана нами для ночлега. Здесь на скорую руку горцы устроили из ветвей шалаш для наших спутниц, а мы расположились под открытым небом.

На следующий день нужно было продолжать путь по левому берегу Теберды. Здесь нам пришлось переехать три небольшие речки, впадающие в Теберду: Хаджи-бей, Батук и Хуту. Все они, в особенности первая, необыкновенно красивы, текут по страшно крутому ложу, усеянному камнями, и имеют замечательно чистую воду, прозрачно-голубого цвета. Проезжая через одну из них, мы увидели на крутом косогоре с левой стороны реки медведя. Он стоял от нас шагах в пятистах и, по-видимому, не замечал нас вовсе. Я и тебердинский охотник Кара-Магулай поспешно соскочили с лошадей и отправились к медведю, остальные же члены компании наблюдали за нами издали. Нам пришлось карабкаться по очень крутому склону, во многих местах покрытому осыпями. Когда мы выглянули из-за последних березовых кустов, служивших для нас прикрытием, то до медведя оставалось еще шагов сто. Со мною была хорошая винтовка, и я хотел было стрелять из-за этих кустов, но Кара советовал мне повернуть вправо и опушкой леса подкрасться к медведю ближе. Я последовал его совету. Минут через пять мы выбрались на опушку и из-за камня выглянули, чтобы узнать, где находится медведь; он стоял в 25-ти шагах не более, повернувши к нам голову, внимательно рассматривая нас. Мы поспешно прицелились, мой спутник выстрелил, а у меня оказался спущенный ударник винтовки: взбираясь на крутую гору, я впопыхах забыл взвести его. На таком расстоянии Кара сделал промах, и медведь бросился бежать... Я очень сожалел, что не стрелял из-за тех березовых кустов..."

Подобных сожалений у Динника было несколько в этом путешествии. Одно из них случилось у горы и ледника под названием Домбай-елген (т. е. "Там, где умер зубр" - И. М.). На берегу речки Домбай-елген на склоне крутой горы путники вновь встретили кавказского бурого медведя. Медведь заметил нас и скрылся в лесу на косогоре, - продолжает Динник - Тогда я с Ожаем отправился на противоположную сторону его, а одного из карачаевцев послал по следам медведя, чтобы заставить его выйти на нас Прошло с четверть часа в томительном ожидании, наконец, на опушке леса вместо медведя появился наш посыльный, медведь же, вероятно, направился вверх, вдоль леса и там под какой-нибудь скалой залег...

Вскоре мы остановились на ночлег у самого подножия Главного хребта. Около нас запылал большой костер, сначала из сухих корней можжевельника, потом из толстых сосновых и березовых бревен. Мы находились на небольшой лужайке, на высоте почти 6000 футов над уровнем моря, а вокруг нас со всех сторон поднимались высокие горы, покрытые снежными полями. Вечер был тихий, ясный и относительно теплый. Наши спутники - горцы сидели и лежали вокруг костра, занимаясь кто жарением мяса, кто приготовлением чая или варением шурпы; освещенные красноватым светом костра, они так резко выделялись из общей темноты и представляли так эффектно освещенную группу, что, вероятно, сам Рембрандт позавидовал бы ей. Часа через два взошла луна и особенным бледным светом облила горы. Звезды тогда стали мало-помалу тускнеть, а высокие скалы и снежные поля особенно резко обрисовывались на темной синеве неба.

Еще до нашей поездки Ожай рассказывал мне, что в верховьях Домбай-елгеня водится много туров, и поэтому я с вечера с ним уговорился идти на охоту... Пройдя небольшое пространство по леднику, мы свернули влево и стали взбираться на крутую гору, находящуюся между потоками Домбай-елгеня и Бу-елгеня (т. е. "Там, где умер олень" - И. М.). Она очень четко обозначена на пятиверстной карте Кавказа, но никем не названа. Подъем был так крут и покрыт такой скользкой травой, что трудно представить себе местность, более неудобную для ходьбы. Почти целый день мы с Ожаем карабкались по страшным кручам, надеясь где-нибудь увидеть туров или серн, но безуспешно. Наши труды вознаградились только тем, что мы целый день имели перед собой восхитительные виды:

За несколько времени до нашего возвращения к месту стоянки мы встретили Кара-Магулая. Подобно нам, он с утра отправился на охоту и, пробродив целый день, не видел ни одного тура, ни одной серны, но будто бы стрелял в барса, который, будучи смертельно ранен, свалился со скалы в такое место, куда не было возможности спуститься:

Добравшись утром следующего дня до места слияния Теберды и Домбай-елгеня, я расстался с Ф. А. Кузовлевым и нашими спутниками, - пишет Динник. - Они возвращались в Хумару, я же с двумя карачаевцами отправился к верховьям Теберды и другого ее притока Бу-елгеня...

Бу-елген течет по глубокой долине, - продолжает путешественник, - которая вначале покрыта лесом, а далее приобретает луговой характер. Ограничивающие ее с боков горы состоят почти исключительно из апсидного сланца синевато-черного цвета. В верховьях этой долины был кош, и мы, чтобы легче добывать провизию, расположились вблизи него...

Вечером, в день нашего приезда к верховьям Бу-елгеня, мои спутники отправились на охоту. Ночевали они около ледника, рассчитывая утром, при восходе солнца, встретить туров, возвращавшихся с альпийских пастбищ обратно в верхние пояса гор, где они проводят день. На другие сутки, перед закатом солнца, охотники возвратились. Один из них три раза стрелял по сернам, но ни одной не убил, другой застрелил молодого тура...

Пробыв в верховьях Бу-елгеня более двух суток, мы отправились к верховьям самой Теберды. Замечательную перемену представляет Теберда выше впадения в нее Бу-елгеня. Из бешеной, пенящейся горной речки она превращается в тихую, спокойную реку, текущую по сравнительно просторной долине...

На высоте 6000 футов в верховьях Теберды имеется необыкновенно красивое маленькое озеро. Оно имеет столь прозрачную и чистую воду, что на дне его виден каждый камешек... В нескольких верстах от озерца находятся истоки Теберды. Она вытекает многими потоками из довольно значительного глетчера. Этот глетчер очень доступен, и через него проходит путь из Тебердинской долины на южный склон Кавказского хребта, к верховьям Клыча и далее на Кодор. По этой дороге горцы часто гоняют своих лошадей и рогатый скот в Сухуми для продажи..."

Уместно отметить, что этот путь был известен с глубокой древности и составлял одно из звеньев Знаменитого "Шелкового пути" из Хорезма в Византию. Византийцы этот путь называли термином "Хоручон", в котором проф. Г. А. Кокиев видел отражение этнонима "Карачай".

"...Не дождавшись хорошей погоды, - продолжает Динник, - мы решили оставить верховья Теберды".

Так завершилось путешествие Николая Яковлевича Динника по верховьям Теберды в сопровождении Ожая, Кара-Магулая и других карачаевцев. Но для темы нашего очерка большой интерес представляет и его путешествие по Балкарии, и повторение попытки восхождения на Эльбрус летом 1881 года совместно с известным проф. И. В. Мушкетовым, другом семьи Урусбиевых. На этот раз он предпринял восхождение на Минги-тау по леднику Азау.

Н.Я. Динник пробрался через аул Безенги вплоть до знаменитой Безенгийской стены. По пути он описал свои впечатления от аула Безенги и его жителей. Из Безенги он направился в Чегем-ское ущелье по известному Думалийскому перевалу.

В верхнем Чегеме Динник гостил у балкарского князя Али-Мурзы Балкарукова. "Аул этот большой, дворов 400, - уточняет путешественник. - На речке Джилги-су стоит 5 - 6 мельниц самого патриархального устройства. В ауле и окрест несколько четырехугольных хорошо сложенных башен. Одна из них принадлежит Балкаруковым. Местные жители говорят, что она построена лет 200 - 300 тому назад чегемцами при помощи мастеров из Сванетии".

Далее Н. Я. Динник переходит в Баксанское ущелье. "Урусбиевской аул расположен на левом берегу Баксана на слегка наклоненной площадке, известной под названием "Ушкум-эль". Отдохнув в этом ауле, познакомившись с Урусбиевыми, познав их радушный прием, Динник предпринимает подъем на ледник Азау с целью восхождения на Эльбрус.

"...Дорогу, - пишет он, - нам указывает знаменитый охотник Ахия Соттаев, черный, высохший, тощий, но сильный и крепкий старик, который с англичанами дважды ходил на Эльбрус и всегда удивлял их как необыкновенной способностью ходить по горам, так и замечательным зрением".

По дороге к Эльбрусу их догнал Измаил Урусбиев и сын Ахии Хаджи-Мырза. Князь Урусбиев рассказывал Н. Я. Диннику, как знаменитый исследователь Кавказа Абих, гостивший у него в 1853 году, был сильно поражен суровостью природы окрестностей его аула и, в частности, ущелья речки Адыр-су.

В этом восхождении Диннику удалось подняться только немногим выше 12000 футов. Дальше из-за наступившей непогоды опытный Ахия не советовал ему продолжать путь по снегам Эльбруса.

Кроме описания многих этнографических подробностей быта карачаевцев и балкарцев, путевые заметки Н.Я. Динника ценны для нас тем, что в них запечатлены имена еще нескольких опытных горовосходителей-проводников из среды карачаевцев, в частности, имена Кара-Магулая и Ожая - старшины аула Теберда, которые займут достойное место в плеяде Хиллара.

АХИЯ И ДЯЧИ, МАЛАЙ И ДЕЧИ

Этот примечательный каламбур составляют имена знаменитых горовосходителей из Верхнего Баксана и венгерского ученого и альпиниста Морица Дечи, который поднимался на Эльбрус вместе с горцем из Урусбиевского аула Малаем Терболатовым в 1884 году. Выбор на Малая пал неслучайно, он был активным продолжателем дела Ахии Соттаева и не раз уже покорял многие вершины.

В августе 1884 г. Дечи в сопровождении Малая достиг вершины, но вследствие начавшейся непогоды, сильной метели они целые сутки блуждали по снеговым полям и только чудом избежали смерти. Подробности этого восхождения со слов Малая записал С. Ф. Давидович в ауле Урусбиево в июне 1886 года.

"...Восхождение до линии вечного снега было совершено благополучно. Спутники, проведя кое-как ночь под навесом скалы, на следующий день отправились дальше. К сожалению, утро было туманное, и вместо того, чтобы начать восхождение еще до рассвета, начали его только в восемь часов утра. Мороз был очень сильный и все крепчал по мере поднятия. Все, в особенности Дечи, сильно прозябли и измучились, и только к четырем часам пополудни, после страшных усилий, достигли вершины. Здесь мороз доходил до 20 градусов (в то время у подошвы было столько же градусов тепла), а ветер был так силен, что валил с ног.

Пробыв на вершине не более нескольких минут, спутники, - как рассказывал Малай, - начали спускаться. Вдруг повалил снег, завыл ветер, и страшная метель закружилась по снеговым полям Эльбруса. Путники шли, перевязавшись веревками, во избежание падения кого-либо в трещину или пропасть. В одну минуту направление пути было потеряно, и они пошли наудачу, стараясь только не останавливаться, чтобы не быть занесенными массами сухого мелкого снега. Снег носился в воздухе густыми массами, так что Малай не видел швейцарца, привезенного Дечи с собой и шедшего впереди в двух шагах. Последний поминутно падал в невидимые, занесенные снегом трещины, но благодаря веревкам его вытаскивали. Вихрем сухого снега резало лицо так, что невозможно было продвигаться против ветра. Наступил вечер, потом длинная суровая ночь, а метель не утихала. С отчаянием в душе, едва передвигая ноги, они шли всю ночь, сами не зная куда и стараясь только не останавливаться. Остановка была бы для них гибельна: их в несколько минут занесло бы сугробом снега, и "ворон не нашел бы их костей", - говорил Малай.

"...К рассвету метель стала утихать, а часам к восьми утра мало-помалу стала проясняться окрестность. К полудню, едва живые от холода и утомления, путники добрались до места своего последнего ночлега. Отдохнув немного, они спустились к подошве, но Дечи так ослаб, что его приходилось вести под руки".

Вот так описал Давидовичу Малая свое восхождение с венгерским альпинистом Дечи, почти тезкой своего одноаульца Дячи. "В его рассказе не было никаких приукрашений", - писал Давидович. "К тому же он не придавал никакого значения этим приключениям, а у меня, - подчеркивал Давидович, когда Малай рассказывал обо всем этом по моей же просьбе, мороз пробирал по коже".

Рассказ Малая, записанный и опубликованный известным путешественником, дополняет Д. Л. Иванов, приехавший в Верхний Баксан спустя несколько дней после Дечи. В своей работе "Восхождение на Эльбрус" он писал: "В ожидании благоприятной погоды Дечи прожил вместе с двумя прибывшими с ним швейцарцами у подножья Эльбруса, в ауле Урусбиево, две недели и лишь 8 августа рискнул на восхождение. Накануне, рассчитывая на завтрашний день, г. Дечи поднялся почти до ледяного поля и ночевал на высоте 11300 ф. С утра, однако, голова Эльбруса уже заткнулась в тучку. Дечи колебался и хотел было уже уехать, но решимость одного из его гидов, горцев из Урусбиевского аула, обещавшего удачу, победила осмотрительность члена "альпинистского клуба", и он двинулся в 7 часов утра на Эльбрус. Кроме двух швейцарцев, с ним вызвался идти один из молодых местных горцев. Привычные к ледникам швейцарцы шли очень правильно, и местному горцу оставалось лишь следовать за ними. Хамзат Урусбиев (брат Исмаила Урусбиева - И. М.) следил снизу за спутниками в бинокль до того пункта, когда, наконец, они вошли в облако. Это было ниже седловины..."

"...По словам Дечи, - пишет Иванов, - они дошли до вершины спустя одиннадцать часов, т. е. в 6 часов пополудни. Водрузивши там значок, стали спускаться. Несмотря на туман, они шли довольно удачно, хотя медленно настолько, что из облака вышли уже тогда, когда стало темнеть. Проводники-швейцарцы сбились с направления и попали в неизвестные для них и непонятные в темноте трещины. Думая, что это лишь небольшой изгиб, они не вернулись обратно, а стали вырубать ступеньки и продолжать путь. Но чем дальше шли, тем все страшнее становились трещины. Сам Дечи и один из проводников отморозили пальцы на руках и ногах. Положение становилось отчаянным, но выручила находчивость горца. При помощи жестов он сумел убедить иностранцев бросить дорогу и следовать за ним, он довольно удачно выбрался из лабиринта ледопада, который, быть может, без этого горца сделался бы их могилой", - завершает Д. Л. Иванов свой рассказ об этом восхождении.

Так удалой молодец и горовосходитель из Верхнего Баксана Малай Терболатов выполнил поручение своего князя Хамзата Урусбиева и спас известных европейских альпинистов от верной гибели в снегах Эльбруса, показав им свое умение ходить и ориентироваться в горах, а также свое знание всех сложнейших тропинок на вершину седоглавого Эльбруса.

ДЖАНАЙ И ДЖАПАР ПРЕДВИДЕЛИ ВЬЮГУ

Через две недели после того, как совершили восхождение Малай и Дечи, в Верхний Баксан, 25 августа 1884 года, прибыли новые путешественники, также намеревавшиеся совершить подъем на вершину Эльбруса. Это были горный инженер, участник Па-мирской экспедиции 1883 г. Д. Л. Иванов и доктор Е. В. Павлов.

По совету местных жителей они собирались подняться на вершину не через ледник Азау, а по леднику Терскол. Этот путь горцы считали наиболее коротким. В качестве проводников и носильщиков они взяли с собой четверых горцев-урусбиевцев. Поскольку проводников, сопровождавших Дечи, в этот день в ауле не было, то старшим среди горцев вызвался быть некий Джанай. В эту группу еще входил охотник по имени Джапар. К сожалению, имена остальных двух горцев путешественники не называют. Уместно выразить сожаление о том, что многие путешественники, альпинисты и туристы, всегда пользовавшиеся радушным гостеприимством и всяческими услугами горцев в пути следования, почти никогда не называют имена своих проводников-туземцев, которые нередко спасали им жизнь, а между тем имена своих "знаменитых" швейцарцев, зачастую оказывавшихся беспомощными в горах Кавказа, они не только называют, но и отмечают, откуда они родом и пр.

Вот как описывает свое восхождение по Терскольскому леднику Д. Л. Иванов:

"На половине пути до ледника встретился еще кош, где мы напились кислого молока и оставили двух горцев варить козленка, которого они должны были потом принести к нам на ночлег. Примерно за версту до нижнего конца ледника, на высоте 8150 ф., начались уже камни, и наш путь, оставив тропочки, вступил в область бездорожья. Отсюда нужно считать начало восхождения на ледник... Ледник, спускающийся с Эльбруса в ущелье Терскол, представляет собой крутой ледопад... Каждому восходящему предоставляется выбирать себе путь и делать любые зигзаги, а так как нас вели горцы, не любившие излишних размахов, то подъем вышел очень крут, - пишут путешественники. - Поднявшись по одному из склонов мимо довольно красивого водопада, обставленного оригинальными стенами из столбчатого андезитового порфира, достигаешь площадки с многочисленными ключами и болотинами на высоте 9600 футов...

Поднявшись далее через несколько утомительных ледяных уступов, на высоте более 1200 ф. был выбран под большим камнем ночлег г. Дечи. Здесь же ночевали и мы... Ночлег наш под избранным камнем оказался во многих отношениях неудобным, хотя все-таки единственным среди окружающего нас хаоса нагромождений...

В 12 часов ночи среди пустыни каменного нагромождения эльбрусских ледников засветился маленький огонек и зашевелились люди. Под большим валуном мы варили наш утренний чай и не торопясь готовились к выходу на штурм. Погода не изменилась. Мороз не превышал 5 градусов, небо по-прежнему совсем чисто, светлая луна высоко. Только ветер казался сильнее", - отмечают Иванов и Павлов.

Этот ночной ветер, крепчавший с каждой последующей минутой, очень настораживал горцев, сопровождавших альпинистов. Жизненный опыт местных жителей подсказывал им предстоящую непогоду. Настороженность проводников не могла оставаться незамеченной, хотя незнание русского языка мешало горцам объяснить свои опасения. По этому поводу Иванов продолжал в своих записках. "Одно было нехорошо. Между нашими проводниками шли какие-то неладные разговоры, заметна была вялость, неохота, чуялось что-то недоброе. Возились они со своей оригинальной обувью очень долго и едва собрались к 3 часам утра. При этом Джанай вел себя особенно странно, недоброжелательно..." Но все-таки группа вскоре собралась и двинулась в путь. "Резкий ветер дул, взметая сухой снег полосами и угоняя его, как во время бурана в степи Джанай объявил нам, что дальше идти нельзя и что никто из них не двинется с этих камней вперед. Объяснения ни к чему не привели: проводники окончательно отказались идти далее. Мы решили идти одни и стали перевязываться веревкой, - рассказывает Иванов - Тогда один из молодых горцев, Джапар, молча подошел к нам и молча стал привязываться к концу веревки. Трое остальных остались у камней, а мы трое двинулись к вершине. Идти было легко; снег лежал плотно, нога почти не вязла, подъем шел небольшой, ветер бил слева, сзади. Не прошли мы и 150 шагов, как вдруг увидели, что еще двое горцев следуют за нами. Мы торжествовали, но недолго. Все вместе прошли еще шагов 150, как Джапар остановился и взял у меня длинную палку. Стали продвигаться медленнее и ощупывать снег. Вскоре наткнулись на небольшую трещину, в которую Джапар провалился одной ногой. Вылез, попробовал палкой глубину - она ушла вся. Предвидя надвигавшуюся снежную бурю, все трое горцев стали убеждать путников в необходимости возвращаться: "Теперь буран, холод, идти нельзя, все замерзнем, дорога трудная", - пытались объяснить они. Долго продолжать путь к вершине им не удалось, и Иванов продолжает свой рассказ:

"... Но счастье изменило нам. Уже в десятом часу утра стали показываться на небе маленькие белые тучки. Через несколько минут они стали сильно беспокоить нас, ибо небо постепенно стало терять свой чистый голубой тон и делается все более и более белым. Вскоре на голову Эльбруса набежала крошечная тучка, поползла к седловине и, сорвавшись с великана, легко поплыла дальше на свободе. Следующая за ней несколько большая тучка пробыла на вершине с четверть часа, а третья в 10 час. 30 мин. насела уже настолько прочно, что после этого момента мы не видели более головы Минги-тау: тучка превратилась в тучу и окутывала гору, крутясь около нее целой бурей... Но к 11 часам не только седловина, но уже и самые нижние камни скалистой части вершины стали невидимыми. Вскоре совсем уже над нами разрослись серьезные тучи, и простой глаз мог разобраться в том, что невдалеке начинает крутиться снежная вьюга. Через 10 минут хлопья снега понеслись вокруг нас самих. Сделавши последние наблюдения, мы решили спускаться и в 11 час. 20 мин. поднялись с места (высота 15440 ф.) и начали спуск вниз. Кругом нас вилась на сильном ветре вьюга, закрывая все горы и быстро спускаясь ниже нас. Склоны, по которым мы только что всходили, казались какой-то неясной крутой горой сквозь частую дымку несшегося снега. Следов, только что пробитых нами, не было уже видно, и мы с трудом сохраняли направление нашего пути... Из области вьюги мы выбрались тогда, когда были на высоте 13200 футов. Перед концом ледяного поля, - рассказывает путник, - нас встретило двое наших проводников, с великой радостью приветствовавших наше возвращение. Оказалось, что по возвращении к месту ночлега на них напало раскаяние, и они сильно стали беспокоиться за нашу участь. Несколько раз они поднимались на ледяное поле и следили на нашим восхождением, и лишь тогда, когда, спускаясь с горы, мы показались из скрывшей нас тучи, они почувствовали себя легко", - заключает рассказ Иванов.

Так завершилось восхождение Иванова и Павлова в сопровождении четверых горцев-урусбиевцев, которые, заранее предугадав непогоду, предостерегали путешественников и потом очень сожалели, что те не послушались их совета.

ЭСТАФЕТУ ПРИНИМАЮТ БИАСЛАН И МАХАЙ

5-го июля 1886 года с целью совершить восхождение на Эльбрус в Пятигорск прибыл С. Ф. Давидович. Два дня он знакомился с достопримечательностями города и его окрестностей, поднимался на Машук, осматривал знаменитый "Провал", "Грот Дианы" и пр. Затем он занялся поиском проводников к подножию Эльбруса. "Зашел я в первый попавшийся двор, - пишет он, - на воротах которого было написано: "Здесь даются лошади и уроки верховой езды". Двор этот принадлежал богатому кабардинскому владетелю, который рекомендовал Давидовичу проводником своего родственника Магомета Конова.

На следующий день в беседе с Магометом Давидович выяснил, что в первый день им предстоит проехать около 45 верст, "чтобы поспеть в аул Конова, где в доме отца Магомета мы будем ночевать. Дальнейший путь до Эльбруса, продолжает путник, или точнее, до последнего на этом пути аула Урусбиева, или Баксанского аула, был Магомету малознаком, так как он ездил туда только один раз и то уже давно. Он знал только, что путь до Урусбиева можно сделать в 2 - 3 дня и что трудностей не предстоит никаких, так как по этой дороге ходили даже арбы".

После утреннего чаепития Магомет помогает своему подопечному уложить его небольшой багаж в перекидные сумы, устраивает их у седла и готовится в путь. "А у самого Магомета, - говорит Давидович, - никакого багажа нет: у горцев это не водится. Бурка да папаха - вот и весь багаж; даже денег с собой в дорогу не берут, так как все необходимое - ночлег, постель, пищу - благодаря гостеприимству горцев, можно получить даром. Мы садимся на лошадей и легкой рысью выезжаем за город".

К вечеру того же дня они добрались до аула Конова, переночевали в доме крупного помещика, отца Магомета - Барака Конова, который в молодости служил в конвое императора Николая, а потому чисто говорил по-русски. К сожалению, Давидович с некоторой предвзятой тенденциозностью описывает кунацкую видного помещика: "Внешность кунацкой, пишет он, обещает мало, но внутренность дает и того меньше. Первая комната, или сени, сплошь завалена рабочими инструментами и разным хламом, так что приткнуться негде. Следующая комната - обширная, но низкая с земляным полом, крошечным оконцем без рамы и только закрываемым ставнем, и без печки, вместо которой устроен очаг прямо на полу. Вся мебель состоит из деревянной кровати и низенькой скамейки, а по стенам развешана конская сбруя и висит воловья шкура, на которую правоверные становятся для молитвы. Все это покрыто толстым слоем пыли. Такова кунацкая. Потом я попривык к этим нероскошным помещениям и при случае рад был и им, но на первый раз не мог победить брезгливого чувства и обратился к Магомету с вопросом - не может ли он найти для меня более приличное помещение. Он с смущением отвечает, что это лучшая кунацкая в селе и что остановиться больше негде..."

На другой день путники доехали до аула Атажукино в долине Баксана (ныне сел. Заюково - И. М.). Переночевав в Заюково, путешественники на следующий день отправились в дальнейший путь по берегам Баксана, часто переправляясь то на один, то на другой берег реки. "Долина все уже, горы самых разнообразных форм и цветов все отвеснее и выше. Мы уже едем часов восемь. Солнце скрылось за горами, и подул сырой прохладный ветер... Целый день, проведенный в седле, быстрая смена впечатлений, неустанный рев Баксана измучили меня", - писал Давидович в своих заметках о путешествии.

К восьми часам вечера они достигли аула Озоруково (ныне пос. Быллым - И. М.), где провели следующую ночь по дороге в Урусбиево. Давидович продолжал, что "на утро он проснулся как встрепанный, от вчерашней усталости не осталось и следа, и в 8 часов утра я, бодрый и веселый, пустился в дальнейший путь. Окружающие нас горы становились все величественнее. К сожалению, погода начала портиться: по вершинам заползали туманы и, спускаясь все ниже и ниже, скрыли все из глаз... Заморосил дождь. Прикрывшись бурками и надев башлыки, мы молча едем по размытой дороге; то поднимаемся в гору, то спускаемся вниз, переезжаем скользкие, без перил и пляшущие под ногами, мостики. Останавливаемся у стоящих близ дороги саклей, угощаемся кефиром или айраном. На вопрос - не уплатить ли хозяевам за напиток? - Магомет всегда отвечает: "Не нужно. У нас за угощение не платят".

По дороге из Быллыма путники встретили трех всадников, ехавших в Быллым "по особо важному делу". Но узнав о том, что Давидович едет в Урусбиевский аул, один из встречных предложил: "Вы едете в Урусбиево, так позвольте пригласить вас к себе - я Биаслан Урусбиев, племянник владетеля. Но так как его теперь нет дома, то вы будете моими гостями", - предложил им Биаслан Урусбиев.

Повернув коней, все трое всадников поехали вместе с Давидовичем и Магометом. По дороге, у ближайшей сакли, принадлежащей арендатору Биаслана (вероятно, в ауле Герхожан - И. М.), Биаслан пригласил путников зайти в дом, немного отдохнуть и позавтракать. "На очаге сейчас же запылал огонь, и через полчаса мы лакомились превосходным бараньим шашлыком, какой только умеют готовить горцы", - восхищался Давидович. Позавтракав, они продолжили свой путь. В течение трехчасовой езды с Биасланом кортеж путешественников постепенно увеличивался, потому что каждый встречный горец поворачивал коня и присоединялся к ним, так что к аулу путники подъехали уже в сопровождении целого десятка горцев. "Таковы правила горского этикета, - пишет автор цитируемых заметок, - чем более рады гостю, тем более народу должно провожать его и затем окружать по прибытии на место".

В шесть часов вечера Давидович и Магомет Конов прибыли в аул Урусбиево, выстроенный амфитеатром по склону горы на левом берегу Баксана. "Сакли все бревенчатые, с крошечными оконцами и дверьми и земляными, поросшими травой крышами... Усадьба владельца только размерами отличается от окружающих саклей. Но кунацкая, в которую ввели нас, выстроена уже по образцу русских домов и ничем почти от них не отличается. Стены комнаты оклеены обоями, обстановка приличная; дощатый пол, стеклянные окна... Аул населен горскими кабардинцами, отличающимися языком от кабардинцев, живущих на плоскости..."

Владелец аула Измаил Урусбиев в качестве любезного и гостеприимного хозяина взял на себя все хлопоты по организации восхождения на Эльбрус. "По его расчету, мне нужно было, - пишет Давидович, - не менее двух проводников до вершины горы и, кроме того, двух носильщиков, которые доставили бы теплое платье, топливо и пищу до места последнего, на пути к вершине, ночлега. За носильщиками, конечно, дело не стало, потому что эту обязанность может выполнить всякий горец. Но проводниками к самой вершине могло быть три человека - Соттаев и Джаппуев, водившие туда англичан, и Малай, побывавший на вершине Эльборуса в 1884 году с венгерцем Дечи. Первые два, - пишет путешественник, - уже дряхлые старики и отказались наотрез. Малай - здоровый, солидный горец, с физически огромной силой и физиономией, внушающей доверие, после долгих отговоров согласился, но выразился при этом, что если бы я не был гостем Измаила, то он бы ни за какие деньги не согласился".

И это нежелание подниматься на Эльбрус стало вполне понятным Давидовичу, после того как Малай рассказал ему историю восхождения с Дечи...

Малай взял с собой молодого парня по имени Махай, который был отличным охотником и ходоком по горам. До подошвы Эльбруса Давидовича должен был сопровождать и Магомет Конов, а до последнего ночлега у снеговой линии и Биаслан Урусбиев. Он же должен был служить и переводчиком, так как никто из остальных не говорил по-русски. Измаил сам тоже было собрался с Давидовичем, но затем почему-то передумал.

"...Наконец, наступила пятница, 11-го июля, готовы три лошади: для меня, Биаслана и Магомета, давно у крыльца. А проводники и носильщики уехали вперед. Мы плотно позавтракали и, напутствуемые пожеланиями Измаила, садимся на лошадей и трогаемся в путь", - читаем мы в описании восхождения. Только к вечеру путники, измученные и уставшие, добрались до места первого ночлега. "Но что это было за место! - восторгался Давидович. - Трудно себе представить что-нибудь живописнее и грандиознее. Ущелье Баксана замыкалось здесь громадным ледником Эльборуса - Азау, который огибал подошву горы и низко спускался в долину, в глубь соснового леса. Налево повис над ним короткий, но широкий ледник Донгуз-оруна. А направо тянулось зеленое ущелье, заканчивающееся чрезвычайно крутым, похожим на ледяной водопад, Терсколом, тоже ледником Эльборуса, позлащенные последними лучами заходящего солнца".

Наутро путники пожарили шашлык, запили его айраном и двинулись дальше по боковому ущелью до ледника Терскол, чтобы непосредственно начать подъем. "Если бы ты дал мне 1000 рублей, то и тогда я бы не пошел с тобой", - говорил Давидовичу кабардинец Магомет Конов, рассмотрев накануне предстоящий путникам подъем на вершину. Магомет остался на месте ночлега вместе с лошадьми и должен был дожидаться их возвращения с вершины. А Биаслан, двое носильщиков и двое проводников - Малай и Махай - вместе с Давидовичем стали подниматься по леднику Терскол вверх. Этот ледник спускается книзу крутыми террасами и изборожден такими глубокими и частыми трещинами, что перейти через него очень трудно. Проводники рассказывали путешественнику, что несколько лет тому назад "сванеты спрятали в этих трещинах целый табун лошадей в несколько сот голов, украденных ими у Урусбиевых. Правда, большая часть этих лошадей так и погибла, потому что извлечь их из трещин не представлялось возможным".

Пройдя морену ледника, путники должны были пробраться к группе базальтовых камней, среди которых им надо было еще раз переночевать, а назавтра начать штурм самого Эльбруса...

Интересно напомнить, как описывает своих проводников и их снаряжение Давидович: "Четверо наших людей, - пишет он, - нагрузились всем, что нужно для ночлега у снеговой линии: дровами, бурками, съестными припасами. У каждого образовалась за плечами порядочная ноша, но они как ни в чем не бывало бодро пустились в путь и, как козы, прыгали с камня на камень. У каждого болтался за поясом кинжал, а у Малая, сверх того, висело за плечами ружье в косматом чехле и длинная подзорная труба. По временам он останавливался и наводил свою трубу на окружающие голые скалы в надежде увидеть тура. Но ничего не попадалось. Все мои товарищи одеты в свои обычные длиннополые черкески, не совсем удобные при восхождении на гору. Но обувь их вполне целесообразна. Она состоит из штиблетов или поршней из мягкой кожи с подошвой, сплетенной из мягкого ремня. Чулок или портянки заменяются альпийской травой; из нее же сделана стелька. Другими словами, эта обувь надевается на босу ногу, но зато нога, обутая таким образом, приобретает необыкновенную цепкость и устойчивость и не скользит даже на гладком льду. В руках у каждого из них длинная палка с железным наконечником".

Более часа ходьбы потребовалось путникам по леднику Терскол. "Ходьба на льду - истинное мучение, - продолжает Давидович, - нога не находит точки опоры и скользит вниз со всею пришедшею в движение массою, и подчас так быстро, что падаешь и катишься по склону среди прыгающих камней. Такое приключение поминутно повторялось с кем-нибудь из нас и сопровождалось громогласным хохотом всех остальных, стоящих на ногах. Вообще веселое настроение не изменяло моим горцам ни на минуту", - свидетельствует автор заметок.

"С тяжелой ношей за плечами, обливаясь потом, шли они бодро, не умолкая ни на минуту; шуткам и прибауткам конца не было. Я с Бесланом, - отмечает путешественник, - хотя и без ноши, продвигались вперед далеко не с такой легкостью". Через некоторое время, после утомительного подъема, горовосходители добрались до предполагаемого места ночлега у самой снеговой линии Эльбруса. Место это представляло собой "навес, образуемый скалою, под которой кое-как можно поместиться половине нашей партии, другая половина пристроилась под другим таким же навесом. В нашем помещении были видны следы пребывания человека; открытая сторона навеса защищена каменной кладкой или оградой, валяется старое сено, клочки бумаги, бараньи косточки. Это следы, оставленные в позапрошлом году предшественниками моими: Дечи и его спутниками, которые тоже здесь проводили ночь".

Остается лишь добавить, что Малай очень точно вывел своих товарищей на место своего ночлега с венгерским альпинистом.

На высоте около 11000 футов путники устраиваются на ночлег, разводят костер, готовят чай, начинают сушить свою одежду. Но Малай, осознавая свою ответственность за успех всего восхождения, выпив стакан чая, взял свою длинную палку - мужра и отправился разведать дальнейший путь к вершине. Вскоре после его ухода с гор потянуло туманом, все моментально затянуло непроницаемой пеленой и восходители "очутились, как в аэростате, среди белого, как молоко, туманного моря, в котором и в двух шагах ничего невозможно было разглядеть". Вдруг из тумана "вынырнула высокая мощная фигура Малая. Каким образом он нашел обратную дорогу к месту стоянки - оставалось большим секретом, вызвавшим всеобщее удивление", - восхищался Давидович. Он объяснил, что снег впереди крепкий и плотный, а значит, и удобный для восхождения. Горцы объяснили путешественнику, что такой "сухой туман", наступающий обыкновенно вечером и исчезающий утром, не может помешать завтрашнему подъему. Здесь очень уместно вспомнить, как предугадывал погоду Хиллар в 1829 году. И действительно, предсказание горцев исполнилось: туман простоял до ночи, а потом начал редеть и к полуночи совершенно исчез.

Эту ночь Давидович спал плохо, поминутно смотрел на часы, и как только они показали два часа, стал будить "своих храпевших проводников и приказал им собираться в путь". Последний этап восхождения проходил, по словам путешественника, следующим образом: "В три часа ночи мы, т. е. Малай, Махай и я, тронулись в путь. Остальные (т. е. Биаслан с товарищами - И. М.) не пошли с нами. Перед нами открылась обширная снеговая равнина, служившая пьедесталом двуглавой вершины Эльборуса. Снег лежал ровный, покрывал пространство однообразной пеленой. Очень мало скал выглядывало из-под нее... Снег был плотный, нога не вязла и идти было легко. Впереди шел Малай, за ним Махай, а потом я. Малай шел медленно, ощупывая снег палкой. Но в одном месте он как-то не остерегся и провалился по пояс в невидимую трещину. "Аркан!" - крикнул он глухим голосом. Махай подал ему конец длинной толстой веревки и без особого труда вытащил его. Мы сейчас же перевязались этой веревкой, так что соединила нас на сажень друг от друга, и в прежнем порядке мы двинулись дальше, - читаем мы у Давидовича. - Кругом была мертвая, поистине могильная тишина, и мы не прерывали ее ни одним словом, - продолжает автор. - Только снег хрустит под ногами... Мы все шли по направлению к вершине. Малай часто останавливался, втыкал палку глубоко в снег и, нащупав пустоту, поворачивал назад, и мы далеко обходили опасное место. Таким образом мы продвигались часа три. Подъем становился заметнее: начиналось восхождение на самый конус горы. До этой минуты я почти не сомневался в успехе, но, когда начался подъем, не крутой, но по сыпучему, довольно глубокому снегу, я вдруг почувствовал слабость в ногах - особенную характерную слабость, которая появляется на высоте около 13000 футов и составляет первый симптом, первое действие разреженного воздуха... Но верхушка кажется так близко, что я не отчаиваюсь в успехе. "Ну что, близко уже?" - обращаюсь я к своим молчаливым спутникам. "Близко", - повторяет Малай.

Мы присаживаемся отдохнуть, спутники мои начинают закусывать, но мне не до еды. Я весь поглощен вопросом - дойдем или не дойдем Верхушка Эльборуса как будто курится, как будто дымится это ветер гуляет в вышине и сметает снег с обледенелой макушки гиганта. После короткого отдыха мы поднимаемся и идем дальше. Но мы не прошли и сотни шагов, как одышка и увеличивающаяся слабость в ногах заставили меня остановиться. Постоял минуту и вперед Я начинаю считать шаги, насчитываю 70 и падаю на снег в полном изнеможении Останавливаются и проводники, они тоже побледнели и дышат тяжело, но все-таки бодрее меня Опять поднимаюсь, собираю всю энергию и решаюсь сделать без отдыха не менее ста шагов, но не успеваю сделать и пятидесяти, как силы уже истощились. В ногах - слабость, как будто бы их подрезали, дыхание тяжелое, сильное сердцебиение, чувствуется какая-то сонливость и апатия. Действие разреженного воздуха усиливается с каждым шагом. А обледенелая верхушка Эльборуса так близко, так ярко играет на солнце "Ну что, Малай, далеко еще?"

- "Далеко", - отвечает Малай, очевидно, не поняв вопроса.

- "Дурак!" - не утерпел я ему в ответ Поднимаюсь и иду вперед, придерживаясь за веревку, которой мы перевязаны. Но я могу сделать уже без отдыха только двенадцать шагов, потом только семь. После каждого шага нужно переводить дух, после 4 - 5 шагов нужно ложиться... Малай что-то говорит мне по-кабардински (? - И. М.), но видя, что я не понимаю, разражается русской фразой - единственной, которую я от него слышал "Худа камень!" - и протягивает руку по направлению к вершине. Что он хотел сказать - Господь его знает, но я решаюсь и командую своим молодцам: "Гайда домой!" Они повинуются с видимой охотой.

Но, прежде чем начать спуск, мы садимся на снег и принимаемся созерцать окружающие нас виды. Боже, какая необъятная картина развертывается перед нами. Верст на четыреста кругом все было видно, как на ладони. В бинокль виден был даже идущий по морю пароход

В 9 часов с четвертью мы пускаемся в обратный путь, в полдень подходим к нашей пещере. Биаслан радостно нас встречает и забрасывает вопросами. Но мы уже не в силах отвечать бессонная ночь, девятичасовой тяжелый подъем вконец измучили нас. Часа через два я проснулся, и мы начинаем спускаться в долину. Переночевали в пастушьей хижине и на следующий день отправились в Урусбиево", - завершает свой рассказ С. Ф. Давидович.

По дороге в Урусбиево путников встретил аталык Биаслана, т. е. воспитатель его дочери, и пригласил к себе на обед. Вероятно, это было в поселке Тегенекли. Гостеприимный горец, которого Давидович, как и всех других, называет кабардинцем, вчера убил трех туров и приглашал их разделить с ним трапезу. Гостей сытно угостили турьим мясом, напоили айраном и одновременно забрасывали вопросами. Но, увидев, что Давидович интересуется их ружьями, с которыми урусбиевцы ходят на охоту, горцы поочередно хвалились своими длинными одноствольными винтовками с кремневыми замками. "Не только пули, но и порох они до сих пор готовят сами, - рассказывает путешественник. - По моей просьбе началась стрельба в цель. Стреляют они метко: на расстоянии трехсот шагов ни одна пуля не вышла из мишени величиной в квадратный аршин", - восхищался Давидович.

После обеда путники распрощались с хозяином и направились в аул. В ауле их встретил сам Измаил. Он подробно расспросил их о восхождении, успокоил их, что не достигли вершины. На вопрос Давидовича "Но почему вы сами ни разу не сделали попытку подняться на Эльбрус, ведь при вашей неутомимости и привычке к горам вам это не составляет труда?" он ответил путешественнику: "Напрасно вы думаете. А я и без того уже в течение моей жизни много раз рисковал ею".

Далее путешественник рассказывает, что весь следующий день он посвятил беседе с Измаилом Мырзакуловичем и приехавшим накануне из Москвы его сыном Сафаром, "очень симпатичным молодым человеком, кончившим в этом году курс в Петровско-Разумовской Академии. Сафар совершенно чисто говорит по-русски и усвоил себе все русские привычки, хотя не забыл и горские: ходит в национальном костюме и с оружием, не ест свинины, в глухую ночь ездит верхом по головоломным тропинкам". А Измаил, по словам его гостя, с увлечением развивал свои любимые теории по археологии и этнографии Кавказа, рассказывал народные сказания и легенды, вспоминал про гостивших у него в разное время ученых, путешественников - англичан, венгров, профессоров Мушкетова, Ковалевского, Иванюкова, Абиха, Танеева и многих других, которые пользовались его гостеприимством, опытом и знанием Кавказа и населяющих его народов.

На следующий день Давидович покидал княжеский аул. Измаил Урусбиев сказал ему на прощание: "Приезжайте на будущий год, возьмите с собой ружье и фотографический аппарат: будем делать снимки и охотиться. Привозите с собой своих друзей, знакомых. Мы всегда рады гостям, в особенности таким, которые любят Кавказ".

Простившись с Измаилом и десятком горцев, вышедших его провожать, Давидович вместе с Магометом Коновым на свежих, заново подкованных лошадях выехали из аула в сопровождении одного из урусбиевцев, так как Магомет не знал дороги через перевал. Сразу за аулом начался подъем на Кыртыкский перевал, который ведет в верховья Малки и далее через аул Ысхауат и Бермамытское плато в Карачай и в Кисловодск. "Мы ехали по краю глубокой расселины, в глубине которой мчится и бурлит маленькая речка Кыртык", - писал путешественник. В одном месте путникам было очень трудно, а сам Давидович даже чуть было не упал с лошади. "Не бойся, не бойся, барин, - заговорил проводник-урусбиевец, - мы тут зимою овса возим. Смотри на моя", - и, подбодрив своих товарищей, он подобрал поводья, ударил лошадь плетью и начал спускаться. За ним последовал Магомет, а наконец, сделав над собой усилие и стараясь не смотреть вниз, тронулся и я", - читаем мы в путевых заметках.

Через три часа подъемов и спусков они достигли высшей точки Кыртыкского перевала. Перед путниками открывался спуск в глубокую котловину, образуемую Эльбрусом и его предгорьями. Спуск был не особенно крутым. Местами попадались на глаза пастушьи коши и стада овец, "охраняемые людьми в бурках и громадными собаками, провожавшими нас неистовым лаем". К пяти часам пополудни они добрались до широкой котловины, "в которой был расположен кош Измаила и паслись его стада овец и рогатого скота. Рано было еще располагаться на ночлег, но проводник заявил, что впереди на протяжении нескольких часов нет больше ни одного коша. Нечего было делать, приходилось здесь ночевать. В первый раз предстоял мне ночлег у костра, под открытым небом, - пишет Давидович, - так как никакой постройки не было и весь кош состоял из двухколесной арбы, нагруженной всевозможными молочными продуктами. Сыра, масла, молока, кефира и айрана было великое изобилие... Сейчас же один из пастухов сел на осла и, погоняя его обухом топора, помчался в березовую рощу. Через полчаса он вернулся уже пешком, ведя за собой осла, тяжело нагруженного дровами... Гостеприимные пастухи хотели заколоть для меня "агнца" и угостить шашлыком, но я отказался и поужинал с ними сыром и молоком", - рассказывает путник.

Переночевав с пастухами, рано утром, еще до восхода солнца, наши путешественники двинулись дальше. Отсюда они направились к истокам Малки, переправились через нее и стали подниматься на противоположную ее сторону. Здесь с прилегающих к истокам реки высоких горных кряжей открывается величественный вид на Эльбрус. Отсюда исполин предстает перед глазами во всей своей красе от основания и до верхушки. Проводник советовал Давидовичу свернуть немного в сторону, чтобы осмотреть великолепный по красе водопад и ледник Уллу-Малиен-дыркы. "Вблизи этого водопада, - писал Давидович, - находился углекислый источник, славившийся своими лечебными свойствами, и здесь же мы можем видеть надпись, высеченную на скале: "11 июля 1829 года стоял здесь лагерем генерал Емануель". С этого лагеря, - продолжает он, - начал свое восхождение на Эльбрус отряд во главе с русскими академиками. Но время было дорого, и я не мог тратить его на осмотр этих достопримечательностей", - огорчался Давидович.

В рассказе Давидовича в данном случае интересно то, что место стоянки лагеря Емануеля и надпись, сделанную по поручению Емануеля, хорошо знали местные жители и, в частности, проводник-урусбиевец, сопровождавший путешественника из аула Урусбиево.

Проводив своих подопечных далее к Бермамыту верст за двадцать, проводник, пастух из Урусбиевского аула, объяснил Магомету дальнейший путь, а сам вернулся в аул на Баксане.

Вскоре путешественник выехал с Магометом на арбную дорогу, повстречал русских - переселенцев из Смоленской губернии, которые занимались перевозкой леса, поговорил с ними и поехал дальше в Кисловодск, который он называет в своих путевых записях "кавказским раем".

<< Назад Далее >>