Пишите в ФОРУМ на Mountain.RU

Автор: Мизиев И.М., http://balkaria.narod.ru

Следы на Эльбрусе

из истории горного туризма и отечественного альпинизма

Продолжение. Начало см. здесь

ГЕНЕРАЛ И АКАДЕМИКИ ЧЕСТВУЮТ БЕССТРАШНОГО ОХОТНИКА

Остановившись лагерем у самых истоков Малки и обосновав в долине Харбаса лагерь, в котором осталось основное снаряжение экспедиции - повозки, пушки и прочая тяжесть под охраной небольшого отряда, Емануель стал готовить штурмовой отряд к решающему выступлению.

"Пришло время размышлять, господа, категориями полевых диспозиций. Стоянием крепостей не берут. Преуспеть в подъеме - значит открыть путь ученым изысканиям. Все поле сражения перед нами, вплоть до главного бастиона. Различаю преграды: рвы, батареи, машикули (бойницы в старинных горских башнях и крепостях - И. М.), из которых уже начали обстрел камнепадами и лавинами", - говорил Емануель собравшимся вокруг него проводникам, казакам и ученым. И отряд готовился. Подгоняли снаряжение и обувь, готовили заступы и колья, палки из орешника. Горцы многозначительно поглаживали свои мужра, нисколько не уступавшие в горах позднейшим знаменитым альпенштокам.

На следующее утро, 21-го июля (9-го по старому стилю), "собраны были казаки и черкесы, и объявлено им, что тот, кто первый достигнет вершины Эльборуса, получит 400 рублей; второму (если же это невозможно), достигшему самой высокой степени, дано будет 200 рублей, а тем, кто достигнет половины конуса, покрытого снегом, предназначается также награда. В десять часов утра началось шествие". На штурм вышли Купфер, Ленц, Менетрие, Мейер, Бернардацци, 20 казаков, из которых известно имя только Лысенкова, и пять черкесов - вероятно, те, которых выделили Емануелю еще у Каменного моста Ислам Крымшаухалов и Мырза-кул Урусбиев. Ныне нам известны имена только двоих из них: Хиллара Хачирова и Ахии Соттаева. Перед выходом "Хиллар подал ученым пиалу с коричневой жижей и разъяснял: разведенный порох мазать кругом глаз, иначе - солнце, снег, резь, слепота", - пишут знатоки истории покорения Эльбруса.

Совет Хиллара весьма примечателен. Карачаевцы и балкарцы, великолепно знавшие горы и ледники, все нюансы их свойства и меры предосторожности, правила поведения в горах, испокон века слыли известными добытчиками и изготовителями пороха, который они выменивали в Кабарде и сопредельных областях на другие товары. По этому поводу академик И. А. Гильденштадт в 1771 году писал: "Они получают в Кабарде, в случае нужды, российскую соль, бумажные материи, холст и сафьян. Все сие выменивают они на шерсть, толстое сукно, рожь, войлоки, лисьи и куньи меха, серу, которую они добывают близ Устожирта (Хуштош-сырта - И. М.) в Чегемском ущелье, и огнестрельный порох, ими самими приготовляемый" [39]. То же самое писал другой академик Ю. Г. Клапрот в 1802 году: "Их горы обеспечивают им селитру и серу, и им не приходится для добывания ее, подобно черкесам, выщелачивать подстилку овечьих стойл и загородок. Их порох мелкий и отличается особой силой" [40].

Итак, по совету горцев участники восхождения зачернили лица разведенным порохом и тронулись в путь.

"После 6 часов подъема, т. е. в 4 часа пополудни, достигли снеговой линии на высоте 10000 футов, и у подошвы конуса они должны были провести ночь". В своем отчете Купфер писал: "Мы провели ночь у подножия Эльборуса, в глубине громадных черных глыб, посередине которых были углубления, заполненные снеговой водой; ночь была прохладной, я просыпался несколько раз, чтобы наблюдать окружающую красоту. Эта картина глубоко запечатлелась в моей памяти - она состояла из трех тонов: серебристый тон снега и луны, голубизны неба и глубокий черный цвет скал и тени ночи; но причудливые группы, неясные очертания, постепенность перехода тонов и, наконец, спокойствие, царившие вокруг нас, восхитительны. Все придавало невыразимое очарование этой картине и никогда в моей жизни ничто более прекрасное не представало передо мной".

Ночь была на редкость холодная и ясная, - пишут и остальные участники восхождения. Непривычно было спать на голых скалах ледника, - подчеркивали они. С вершины тянуло почти на ощупь осязаемым, пронизывающим холодом. Хиллар озабоченно переводил взгляд с вершины на небо, где сияли ранний месяц и первые звезды. Он не замечал холода, которым дышали уже не только снега, даже камни, воздух. "Якши, корош", - подвел он итог своим наблюдениям. "Тепло в ночь яман, плох. Холод, как сейчас, якши, корош день быть чистый, гора доброй", - заключил Хиллар [41]. Человек, знающий природу гор и их приметы, а также карачаево-балкарский язык, без труда поймет в этой ломаной фразе проводника карачаево-балкарскую поговорку: "Кече - буакъ, кюн чуакъ", что в переводе означает: "Холод в ночь - ясно в день", И действительно, в час выхода в путь, в 3 часа ночи 22 (10-го) июля, Купфер заметил, что проводник предугадал погоду гор. Для нас очень важно подметить, что слова проводника о погоде удивительно совпадают с купферовской характеристикой ясной, холодной и звездной ночи в снегах Эльбруса.

По рассказам академика, в 3 часа утра, захватив лопаты, железные палки, веревки, провизию, отряд двинулся в дальнейший путь, и после четверти часа хода группа очутилась в царстве вечных снегов. "Поначалу подъем не был трудным, и мы преодолевали препятствия, помогая себе время от времени железными палками, но вскоре подъем стал настолько трудным, что мы вынуждены были прорубать в снегу ступеньки. Хотя долина позади нас была закрыта туманом, тем не менее погода была прекрасная, луна достигала середины небесного свода, и светлый блеск ее диска составлял приятный контраст с синевою неба, которая при ярком освещении была столь густа на этой высоте, что ее можно было бы сравнить почти с цветом индиго. Несмотря на свежий ветер, - продолжает Купфер, - который дул с горы, туман долины медленно поднимался позади нас, вместо того чтобы рассеиваться. Он уже покрыл то место, где мы провели ночь и которое мы только что оставили. Туман готов был окутать нас, расстилаясь у наших ног белой пеленой. Но скоро лучи солнца, проникавшие в туман с возрастающей энергией, разорвали его в нескольких местах. Вскоре вся долина открылась нашим ослепленным глазам, и перед нами развернулась панорама гор, образующих первую цепь Кавказа. Самые высокие вершины этой цепи - Инал, Кинжал, Бермамыт расположены почти полукругом, центр которого занимает Эльбрус. Видно было, как эти горы терялись к северу в равнине, образуя на стороне, обращенной к Эльбрусу, крутизны. Видно было, как беспорядок гор увеличивается по направлению к центру. Их вид представляет часть огромного кратера, посреди которого возвышается в виде конуса громада вулканических масс, превосходящая своею высотою края кратера. Восхищаясь этой панорамой, мы все, - пишет Купфер, - движемся вперед, то прямой линией, то зигзагами, смотря по трудности пути. Поспешность, с которой мы стремились, чтобы достигнуть вершины раньше, чем поверхность снега будет размягчена солнечными лучами, истощала наши силы и мы в конце концов должны были останавливаться для отдыха почти на каждом шагу. Разреженность воздуха такова, что дыхание не в состоянии восстанавливать потерянные силы. Кровь сильно волнуется и вызывает воспалительные процессы даже в самых слабых частях тела. Мои губы горели, мои глаза страдали от ослепительного блеска солнца, хотя я по совету горцев зачернил порохом лицо около глаз, - продолжает ученый. Все мои чувства были притуплены, голова кружилась, от времени и до времени я чувствовал непонятный упадок сил, которого я не мог преодолеть", - сожалел впоследствии Купфер.

"Ближе к вершине, - продолжает он, - Эльбрус представляет ряд голых скал, образующих как бы лестницу, которая очень облегчает подъем; однако Мейер, Менетрие, Бернардацци и я - мы чувствовали себя утомленными до такой степени, что решили отдохнуть час или два, чтобы с новыми силами отправиться в путь.

Несколько казаков и черкесов, сопровождавшие нас, последовали нашему примеру. Мы нашли убежище от ветра под огромной скалой черного трахита, который образует первый пояс вышеупомянутых скал. Здесь небольшое пространство, свободное от снега; я отбил от скалы несколько кусков для своей коллекции. Мы были здесь на высоте 14000 ф. над поверхностью моря; нужно было еще подняться на 1400 футов, чтобы достигнуть вершины Эльбруса", - читаем мы в отчете Купфера.

В 1948 году советские альпинисты под руководством К. Толстова установили место этой стоянки первовосходителей у основания ледника Уллу-Малиен-дыркъы, т. е. "Большая Малиена гряда", на удобной скальной площадке под навесами трахита, примерно на высоте 4800 м над уровнем моря, или, как писал Купфер, на высоте 14000 футов. Руководитель группы альпинистов писал в 1948 г.:

"На высоте 4800 м встречаем удобную площадку под скалой, защищенную от ветра ледяным гребнем. Внезапно я замечаю железное острие, которое на несколько сантиметров торчит из груды камней. Вытаскиваю его из камней - это своеобразный предмет, двузубая стальная вилка длиной в 30 см, с отверстием на полукруглой части - очевидно, для прикрепления к деревянной рукояти. Несомненно, это образец ледового снаряжения экспедиции 1829 года. На небольшом плоском камне находим надпись: "1829". Надпись глубокая и четкая, а над ней высечен крест. Сомнений нет, мы на месте остановки экспедиции". Некоторые авторы, касающиеся этой темы, считают, что найденный Толстовым предмет мог быть фрагментом ножки-стойки геофизического прибора [43]. Такое предположение опровергает сам Купфер. Скорее всего, прав Толстов, считавший его атрибутом снаряжения горовосходителей. Мы склонны видеть в этом предмете железный наконечник специальной палки - горского мужра, которыми были снаряжены восходители, т. е. тех самых железных палок, о которых так часто вспоминают сами участники. Однако предоставим слово Купферу: "Я рассчитывал провести наблюдения над маятником, который я привез с собой, но казак, несший ящик с маятником, еще не пришел (к месту стоянки под трахитовой скалой - И. М.) и ждать было нельзя (подчеркнуто мной - И. М.); солнце, которое почти перпендикулярно бросало свои лучи на наклонную поверхность снега, размягчило снег до такой степени, что он не мог больше нас выдерживать; откладывать же наше возвращение было нельзя, мы рисковали попасть в те пропасти, которые были прикрыты снегом". Эти слова свидетельствуют, что найденный Толстовым предмет на месте последней стоянки группы Купфера никак не может быть принадлежностью какого-то прибора, который казаки не успели туда донести. Возможно предположить, что это был наконечник мужры балкарских и карачаевских горовосходителей, о чем говорят и форма, и размеры предмета.

Штурмовая группа провела первую ночь на высоте 4270 м над уровнем моря, а на следующий день, когда они добрались до вы соты 4800 м, где остановился Купфер, одна группа - Ленц, два "черкеса" и казак Лысенков - продолжила путь к вершине Купфер же в сопровождении остальных "черкесов" и казаков вынужден был вернуться.

"Спуск был очень тяжелым и опасным, - писал академик, - снег, который несколько часов тому назад выдерживал нас, проваливался под ногами. Образовались дыры, которые позволяли нам видеть ужасающие пропасти, открывшиеся под нашими ногами. Казаки и черкесы, следовавшие за нами, связали себя попарно веревками, чтобы оказывать друг другу помощь. Я чувство вал себя слабым от усталости, что для большой быстроты движения опирался на двух человек, обхвативших меня своими руками, а когда спуск стал менее крут, то я растянулся на бурке, которую тащил черкес. Каждый думал только о себе, о том, как бы поскорее миновать опасности, грозившие нам. Мы разделились на небольшие группы. Желание пораньше достигнуть лагеря заставило нас забыть на время, что мы окружены черкесами, на которых нельзя было положиться (? - И. М.) и которые захватили бы прекрасную добычу, овладев нами" Кстати, когда окончательна выбившийся из сил Купфер рухнул на снег, ему подумалось, глядя на сбившихся в кучу казаков и черкесов "Неужели уйдут? Недодумав о бедственном положении его? Принесут в жертву богу своего Мингитава? С них станется!" [42].

Вот с какими мыслями боролся ученый, когда, по его же словам, они, "сами не замечая того, были увлечены черкесами, по дороге более короткой и полностью были в их власти, но раскаялись в своих подозрениях, так как вели они себя по отношению к нам безупречно. Перейдя снеговую линию и перерезав узенькую долину, дно которой было покрыто обломками соседних скал, покрытых оледенелой водой, - продолжает ученый, - мы спустились к берегам небольшого ручья, который впадал в Малку и привел нас, по хорошей тропе, к нашему лагерю".

Вероятно, тогда вспомнились Купферу слова Ислама Крымшаухалова о том, что "эти пятеро знают горы, как ты, Мануил, свою жену" [43]. Они и вывели его группу по более короткой и хорошей тропе к лагерю экспедиции.

А между тем вернемся к группе Христиана Ленца. "Я мог надеяться, - продолжает Купфер в своем отчете, - что Ленц, который опередил нас, достигнет вершины и определит ее высоту Сопровождаемый двумя черкесами и одним казакам, он подвигался все вперед, взбираясь по той лестнице скал, о которой я говорил выше. Добравшись до последнего уступа, он увидел, что от вершины его отделяет еще снежное поле, которое нужно было перейти, но снег сделался до того мягок, что на каждом шагу нужно было проваливаться по колено и по пояс, и рисковали быть погребенными под снегом. Тогда он решил вернуться в лагерь, чтобы ночь не застала его в пути в лагерь. Он начал спуск, не достигнув вершины, которая, однако, как мы увидели после, возвышалась, пожалуй, футов на 600 над местом его последней остановки".

По словам того же Купфера, Ленц пришел в лагерь только к ночи, но по другой дороге, чем его группа.

Последние моменты первого в истории восхождения на Эльбрус также отражены в отчете руководителя научной группы экспедиций. "В течение этого дня Емануель, сидя перед своей палаткой, наблюдал за нашим движением при помощи превосходной Доллондовой зрительной трубы, которую я предоставил в его распоряжение, - писал Адольф Яковлевич. - Лишь только туман, покрывавший долину утром, рассеялся, он увидел, как мы взбираемся на конус, покрытый снегом. Он видел, как мы добрались до первого уступа скал, шедших по направлению к вершине Эльбруса. Здесь разделились на две группы, из которых одна двигалась все вперед и вперед к вершине, между тем как другая остановилась. (Это отделилась группа Ленца с двумя "черкесами" и казаком Лысенковым - И. М.). Но вдруг, - продолжает Купфер, - генерал заметил одного человека, который опередил всех и который уже почти прошел вышеупомянутое снежное поле, отделяющее от вершины последний уступ скал. Это было в 11 часов утра. Емануель не мог более сомневаться, что один из нас достиг вершины. Он мог бы прекрасно видеть по цвету его платья, что это был черкес, но на таком расстоянии нельзя было различить подробностей. Генерал приказал ударить в барабан и произвести несколько ружейных выстрелов, чтобы оповестить весь лагерь об этом замечательном событии. Затем он терпеливо стал ожидать нашего возвращения".

"Киллар (таково имя черкеса), - пишет ученый, - покоривший первым вершину, лучше нас знал выгоду утренних заморозков, задолго до нас пересек пределы вечных снегов. Когда Ленц вышел к своей последней стоянке, Киллар был уже на пути к вершине. Снег начал подтаивать только к 11 часам утра, поэтому он столкнулся с меньшими трудностями, чем мы. Бесстрашный охотник, он объездил все окрестности, он часто проходил по этим местам и отлично знал страну, хотя раньше он не штурмовал вершины, но поднимался на значительные высоты", - читаем мы в характеристике Хиллара, данной ему Купфером. "Он вернулся в лагерь, - продолжает академик, - за час до нашего прихода, чтобы получить от Генерала причитавшуюся награду, но Генерал ждал нашего возвращения, чтобы сделать церемонию более торжественной. Разложив на столе награду, которую он назначил первому, достигшему вершины, он вручил ее на глазах всего лагеря, прибавив к ней кусок сукна на кафтан; подняли бокалы за его здоровье. Генерал решил увековечить память об этом замечательном дне надписью, выбитой на одной из скал, окружающих наш лагерь". Безусловно, что речь идет о той надписи, которую видели Динник, Надеждин, Никитин и другие альпинисты и путешественники.

Подводя итог описанию штурма вершины Эльбруса, Купфер задает себе вопрос: "Оправдала ли экспедиция наши надежды?" и отвечает: "С самого начала мы считали Эльбрус неприступным, и пятнадцать дней спустя мы находились на его вершине. Разве не было достаточно того, что вершину Эльбруса мы отнесли к той же самой горной породе, из которой создана Пичинча в Кордильерах. Я показал Гумбольту некоторые обломки камней, принесенные мной с Эльбруса (те, что он отбил от упоминавшейся трахитовой скалы, откуда вынужден был вернуться - И. М.), и он отметил сходство между горной породой этой горы и Пичинча, которую он посетил во время своего путешествия по Америке. Разве не было достаточно, что наблюдали геологические явления, самые важные на Кавказе; что поднялись на высоту Монблана", - заключает виднейший ученый своего времени.

А что писали другие участники экспедиции?

"Когда к трубе припал мадьяр Бешш, трое на горе впали в полную недвижимость, лежа в снегу (то были Ленц, Лысенков и Ахия - И. М.), и только один шел далеко впереди, словно на него одного из всех не воздействует резкий воздух... Нет, не зря на него пал выбор старого Шавкала" (Ислама Крымшаухалова - И. М.).

Эмиль Христианович Ленц писал в своем письме к академику Ф. Парроту, который, в свою очередь, много ездил по Кавказу, поднимался к подножию Казбека, на Арарат и труды которого по геофизике Кавказа составляют целую эпоху в изучении Кавказа, следующее: "К достижению вершины не противополагается никаких непреодолимых препятствий, и при втором восхождении нужно будет только избрать ночлег на другой высочайшей точке, чтобы достигнуть вершины прежде, чем снега начнут таять, ибо иначе невозможно, утопая по колено в снегу и при столь разреженной атмосфере, взойти на последний крутой уступ. Черкес Киллар, о котором я писал Вам, что он достиг вершины, оставил ночлег ранее нас и прежде взошел на вершину, нежели я на то место, где должен был остановиться" [43].

В упомянутом "Жизнеописании Емануеля" о последнем этапе восхождения написано почти то же самое: "На другой день, 10-го июля (по старому стилю - И. М.), в три часа утра они пустились опять в путь (речь идет о штурмовой группе - И. М.) и через четверть часа были уже за пределами снегов, но оттепель и встречающееся ни каждом шагу скалы и пропасти, которые надобно было обходить, отблеск солнечных лучей, отражаемых снегом, все это делало восхождение для академиков весьма затруднительным на возвышении 14000 футов, и даже совершенно невозможным, оставалось им еще, по их расчетам, 1400 ф. до самой вершины. Тут они вынуждены были остановиться и думать о возвращении, которое было едва ли не труднее самого восхождения. Однако г. Ленц в сопровождении двух черкесов и одного казака домогался еще достичь до самого верха и отправился было в путь, но пройдя довольно пространство и не доходя до последней вершины, как полагает, на 600 футов, он должен был также отказаться от дальнейшего восхождения. Между тем как академики, пораженные такою неудачею, должны были возвращаться, один из черкесов, по прозванию Киллар, отправился отдельно от прочих и в одиннадцать часов утра очутился на самой вершине Эльборуса. Генерал, наблюдая в зрительную трубу, первый усмотрел Киллара, стоящего на верху Эльборуса, и все окружавшие генерала, поспешили удостовериться в том своими глазами. Пушечные выстрелы возвестили о том всему лагерю. В то время как г. Ленц, не имея сил идти далее, отдыхал от усталости, Киллар уже успел возвратиться с вершины горы и прибыл в лагерь целым часом прежде гг. академиков. Генерал наградил его по назначению, дав еще сверх того тонкого сукна на черкеску и за обедом первый бокал шампанского был выпит за его здоровье".

Один из участников экспедиции, некий "Т.В.", писал в сентябрьском номере Санкт-Петербургских ведомостей, что "По возвращении наших путешественников мы узнали, что удалец, решившийся один забраться на самую высокую точку Эльбруса, был один из вольных кабардинцев, бывший прежде пастухом. За совершение сего подвига сей черкес, по имени Киллар, получил предназначенный генералом Емануелем приз из 400 рублей ассигнацией и 5 аршин сукна на черкеску". Я думаю, что стоит обратить внимание на то, как анонимный автор называет Хиллара то "вольным кабардинцем", то "черкесом". Вероятно, такое вольное обращение с этнонимами было продиктовано распространенными в литературе того времени названиями "горские черкесы", "карачаевские черкесы", "Карачаева Кабарда", "Горские общества Кабарды" и пр., которыми пользовались даже выдающиеся ученые В.Ф. Миллер, М.М. Ковалевский, А.Я. Купфер, П.П. Надеждин, И.И. Иванюков и мн. др.

Из всего изложенного в этом очерке, полностью построенном на материалах очевидцев и участников исторического похода на Эльбрус, уточняется следующий, завершающий этап маршрута первовосходителей.

Основные тяжести, пушки и пр. были оставлены у истоков р. Харбас под присмотром небольшого отряда Главная группа экспедиции, возглавляемая Емануелем, поднялась 20-го июля к подножью ледника Уллу-Малиен-дыркъы и остановилась у водопада Кекрек или Султан-су. Отсюда 21-го июля штурмовая группа вышла на восхождение, переночевала на высоте 4200 м над уровнем моря. Затем поднялась до высоты 4800 м, и 22-го июля отряд разделился: Ленц, Хиллар, Ахия и Лысенков продолжили восхождение, а Купфер и остальные 16 человек вернулись обратно в лагерь.

Внимательное чтение документов и письменных источников позволяет сделать ряд выводов:

1. Важными оказываются слова генерала Емануеля, сказанные им накануне выхода группы на штурм вершины Эльбруса. Имеются в виду его слова о том, что "Однородцы Мырза-кула, все азийские наши соседи почитают Эльбрус необыкновенно". Однородцами Мырза-кула в данной ситуации он мог называть только тех самых "черкесов", которые были ему выделены Исламом Крымшаухаловым и которые сопровождали штурмовую группу восходителей.

2. Многозначительно звучат слова Купфера о том, что он очень боялся, как бы "черкесы" не принесли его в жертву своему "Мин-гитаву".

3. Столь же характерны его слова о том, что "Киллар - бесстрашный охотник, объездил все окрестности, часто проходил по этим местам, отлично знал страну, поднимался на значительные высоты".

4. Разве не заслуживает внимания тот факт, что "черкесы, которые волокли его (Купфера) на бурке, привели его к лагерю по дороге более короткой". Значит, они великолепно знали все окрестности и горные тропы Приэльбрусья!

5. Исследователей и интересующихся этим восхождением не могут не заинтересовать сообщения очевидцев, что Хиллар поднялся на вершину и раньше всех вернулся в лагерь к генералу. Вероятно, потому что он очень хорошо знал все кратчайшие тропы, ведущие к месту стоянки лагеря.

РАССКАЗЫВАЕТ АХИЯ СОТТАЕВ

В последние годы отдельные авторы, касающиеся описываемого восхождения, иногда незаслуженно игнорируют имя одного из активных участников этого исторического подвига, А между тем именно ему обязан жизнью тогда еще молодой адъюнкт, а позднее академик, ректор Петербургского университета Эмиль Христианович Ленц. Имя этого "черкеса" или "однородца Мырза-кула" - Ахия Соттаев. В народе он был известен под кличкой "чабакчы", т. е. "рыбак", за свою страсть к этому занятию. У "чабакчы" Соттаева, как мы уже отмечали, в свое время записывал нартские сказания внук Мырза-кула Сафар-Али Урусбиев.

Многие исследователи и популяризаторы истории альпинизма давно стараются ввести в оборот интересные факты из жизни Ахии Соттаева, которые все же зачастую остаются в тени. Например, достоверно известно, что Ахия был женат на Татлыхан Джуртубаевой, что могилы Ахии и Татлыхан находятся в 5 км вверх по ущелью от г. Тырныауза, у развалин старинного аула Кызыл-кез. Об этом говорят, как пишет П. Рототаев, два скромных надгробных камня. У Ахии Соттаева был сын Хаджи-мырза, а внук Ахии, Адильгерий Соттаев, в 30 - 40 годах отличался во многих спортивных состязаниях на Северном Кавказе, был талантливым исследователем карачаево-балкарского языка, многие годы отсидел в сталинских лагерях за то, что дерзнул написать "отцу народов" о несправедливом выселении балкарского народа из родных мест обитания в далекую Среднюю Азию.

С именем Ахии Соттаева связаны почти все известные в истории покорения Эльбруса восхождения, начиная с описываемого и до восхождения С. М. Кирова в 1911 году. Недаром П. Рототаев справедливо выступил с предложением возродить Кабардино-Балкарский альпинистский клуб и назвать его именем легендарного и бесстрашного горовосходителя из Верхнего Баксана.

Сподвижник Хиллара по походу 1829 года Ахия Соттаев, по сведениям лично его знавших путешественников, исследователей и альпинистов - С. Ф. Давидовича, Я. И. Фролова, С. Анисимова, К. Толстова, Е. Никитина, А. И. Краснова, П. С. Рототаева, В Ф. Кудинова и др., прожил долгую и яркую жизнь, а умер в 1918 году в возрасте 130 лет.

В августе 1911 года действительный член Кавказского горного общества, позднее доцент Пятигорского пединститута Яков Иванович Фролов записал из уст Ахии весьма интересный рассказ о походе 1829 г. Воспоминания старого горовосходителя, при сравнении с приведенными выше показаниями Купфера, Ленца, Бешша и других участников восхождения, во многом детально повторяют их сведения, а в отдельных случаях и значительно их дополняют. Эти совпадения и дополнительные детали не оставляют места сомнениям, что информатор Фролова был участником и очевидцем всех событий того исторического восхождения.

Совершивший попытку подняться на Эльбрус в июле 1886 года Давидович писал, что "Ахия Соттаев в то время был дряхлым стариком и наотрез отказался его сопровождать" [45]. Ничего удивительного в этом нет, потому что прошло уже более 47 лет после его восхождения в 1829 году.

В том "августовском" воспоминании Ахии Я. И. Фролов с помощью переводчика записал следующий любопытный рассказ восходителя [46]: "Хиллар, вооруженный длинной палкой с острым наконечником, "как вилы с двумя рожками", уверенно шел впереди группы, указывая ей дорогу. За ним, с трудом успевая, шли казак, Ленц и я. Хиллар бросил свой хурджун с продуктами, снял бурку и налегке стал заметно удаляться от группы. Когда Ленц, казак и я добрались до седловины, казак последовал примеру Хиллара, тоже бросил сумку, бурку и двинулся к вершине. Ленц остался только с Ахией", - записал Фролов слова старого Ахии.

"За это время Хиллар, поднявшись на вершину, - продолжал Ахия, - сложил там кучу камней, в которой оставил свою шапку для того, чтобы поднявшийся за ним человек мог убедиться в достоверности совершенного подвига. Когда набежало облачко на вершину, раздался внизу гром. Это стреляли по приказанию русского начальника, давая знать, что человек зашел на самую гору Минги-тау. Мы дальше с ученым не могли идти. Снег был очень мягкий, и мы проваливались в него по пояс. А казак все шел и шел наверх, уже и на руках, и на ногах. Хиллар махал ему руками и указывал почему-то на вершину. Хиллар был без шапки и продолжал спускаться к нам вниз, а казак пополз дальше вверх. Он часто ложился и опять полз, но очень скоро устал и начал спускаться вниз и догнал нас около верхних камней. (Не те ли это камни, где остановилась группа Купфера? - И. М.). Чтобы быстрее идти, я посадил ученого на бурку и поволок вниз. Когда мы спустились, начальник русских выдал Хиллару 400 рублей и сукно на черкеску, а казаку он дал 200 рублей и тоже сукно на черкеску, - продолжал Ахия. - Но когда я привел на Минги-тау энглиза (англичанина Фрешфильда - И. М.), то шляпы Хиллара там не было, ее унес ветер, а камни - две кучи - остались. На большую кучу энглизы еще навалили камней, что-то написали на бумаге, положили эту бумагу в бутылку, а бутылку положили под камни, и мы сейчас же начали спускаться. Свирепствовал буран, и ревела вьюга. А сейчас там на вершине много камней, и все кто, доходит до них, берут чужую бумагу, а оставляют свою", - рассказывал Соттаев Фролову.

Далее, упомянув, что Хиллар был вооружен длинной палкой с железным наконечником, "как вилы", Ахия говорил о том, что на одном из "верхних камней", который "стоит высоко над снегом", были вырублены крест и какие-то четыре русские тамги, т. е. знака. Вероятно, он имел в виду ту самую скалу, под которой отдыхала группа Купфера и где группа альпинистов К. Толстова в 1948 году действительно обнаружила ту самую скалу с высеченными "четырьмя тамгами", т. е. надписью "1829", над которой был выбит тот самый крест.

Подытоживая приведенные факты, можно сказать, что рассказ Ахии позволяет сделать следующее заключение:

- рассказ полностью совпадает со словами Купфера о том, что Ленц ушел к вершине в сопровождении двух "черкесов" и одного казака;

- свидетельства Купфера и Ленца, что они проваливались в мягкий снег по колено и по пояс, также повторяются в словах Ахии;

- повторяют они и сведения очевидцев о награде в 400 рублей и отрезе на черкесску, выданные Емануелем покорителю вершины;

- слова Ахии удивительно совпадают с тем, что говорил Купфер о том, что в момент, когда Хиллар показался на вершине, набежала тучка, и в тот же момент Емануель дал команду ознаменовать этот момент ружейными выстрелами;

- обнаруженный Толстовым "вилообразный предмет" из ледового снаряжения участников того восхождения очень напоминает описание наконечника мужры Хиллара - "как вилы с двумя рожками".

Но рассказ Ахии вносит и определенные коррективы в общую оценку восхождения. До сих пор нигде не отмечалось, что Емануель сдержал свое обещание и по отношению того, кто выше всех поднимется. Оказывается, что награду получил и казак Лысенков, который так усердно старался подняться выше "и на руках, и на ногах".

Генерал выдал ему, как и обещал, 200 рублей и отрез на черкеску. Во-вторых, в литературе "бродит" мнение, что Хиллар оставил на вершине "шест, обложив его камнями". Он оставил там свою шапку-шляпу, обложив ее камнями, а шеста при нем не было, он ведь даже отказался от бурки и худжина с продуктами и "налегке двинулся к вершине".

По свидетельству Я. И. Фролова и его записям, которыми широко пользуются исследователи и альпинисты, отважный Ахия, после неудачи в восхождении с Ленцем, не терял надежды вновь испытать судьбу и повторить путь Хиллара. Ученые, специально занимающиеся историей первого покорения Эльбруса, давно установили по архивным материалам Фролова, что в 1831 году, ровно через два года после похода Емануеля, 43-летний Ахия вместе со своими одноаульцами Дячи Джаппуевым, Алаудином Битуевым, перейдя через перевал Кыртыкауш, прибыли к месту стоянки лагеря Емануеля с намерением пройти по следам первого восхождения на восточную вершину Эльбруса. ...Последние дни августа в том году стояли на редкость погожие. В эти дни и начала штурм Эльбруса отважная тройка горцев из Верхнего Баксана. По рассказу Ахии, "во второй половине дня Ахия, Дячи и Алаудин подошли к линии вечных снегов, разожгли костер и легли спать. С рассветом они продолжили свой путь. Однако уже первые пробивавшиеся сквозь тучи лучи солнца возвестили о наступлении ненастного дня. Опытный Ахия, умевший предугадывать погоду в горах, предложил спуститься вниз, к месту ночлега". Весь день лил дождь, а наверху свирепствовала настоящая северная вьюга. Отважные горцы под бурками провели следующий, настойчиво переждали и третий день. Наконец, ночью небо прояснилось и путники увидели голубое небо, усеянное большими яркими звездами. "Значит, подумал Ахия, наутро будет хорошая погода". Но в связи с тем, что у них кончались продукты, Ахия повел товарищей по мягкому снегу, не желая откладывать восхождение. Днем солнце согрело горцев, но значительно затруднило их продвижение. Проваливаясь по пояс в снегу, горцы все же шли и добрались до седловины, где их встретил ураганный, холодный, пронизывающий до костей ветер. Мгновенно мокрая одежда превратилась в ледяной панцирь, - рассказывал Ахия, - который затруднял и без того тяжелый путь смельчаков. Обледенелые "палки-вилы", покрывшись льдом, превратились в толстые и тяжелые дубины, с которых невозможно было сбить лед, их пришлось оставить на седловине, - огорчался старый горовосходитель. Несмотря на ужасную погоду, трое спутников, стуча ногами о камни и растирая пальцы рук, чтобы предохранить их от обморожения, с нечеловеческими трудами и упорством, медленно ползли к заветной цели. Буран и ветер достигли предельной силы и валили альпинистов с ног. "В снежных ревущих облаках мы уже не видели друг друга", - вспоминал Ахия. Вершина, как предполагал он, находилась совсем близко. Но идти до нее не было никакой возможности. Теперь у горцев была единственная задача - удержаться на ногах, чтобы ветер не оторвал их от земли и не поднял в воздух. Каждую секунду могла произойти катастрофа. Окоченевшие люди сползали вниз на животе, не обращая внимания на ледяную крупу, которая рассекала лицо до крови, набивалась в уши, нос, одежду и обувь Выбившиеся из сил горцы, несмотря на нависшую над ними смертельную опасность, все же сумели выбраться из редко бывалого по силе урагана и снежного плена.

Часто об этом восхождении вспоминал и рассказывал окружающим Ахия Соттаев, очень сожалея, что погода тогда помешала им дойти до вершины, на которой он, по словам известного путешественника С. Анисимова, бывал 15 раз.

Из приведенного воспоминания Ахии, записанного ученым альпинистом Я. И. Фроловым, становится очевидным, что в 1829 и 1831 годах на вершине и седловине Эльбруса побывали Хиллар Хачиров, Ахия Соттаев, Эмиль Ленц, казак Лысенков, Дячи Джаппуев, Алаудин Битуев Их имена с гордостью могут называть советские альпинисты, отправляющиеся в горные походы и восхождения по Кавказу

ПОСЛЕ ПОКОРЕНИЯ

Итак, Эльбрус покорен.

На его вершине не оказалось ни трона Симурга, ни цепей Прометея. Вместо всего этого - масса скал вулканического происхождения, ледники и вечные снега.

У истоков Малки генерал и академики пили за здоровье горца, покорившего Минги-тау. Впервые в истории гремели здесь залпы салюта в ознаменование подвига Хиллара Хачирова, на которого так удачно пал выбор правителя Карачая Ислама Крымшаухалова еще 1-го июля у Каменного моста на Малке.

А. Я. Купфер писал: "Обед был дан в палатке генерала, присутствовали все "черкесские князья", несколько бутылок шампанского, вместо которого наши мусульмане пили рябиновый сок (дабы не нарушить закон пророка), нас оживили" Из этих "черкесских князей" известны имена карачаевца Ислама Крымшаухалова и балкарца Мырзакула Урусбиева.

23-го июля (по старому стилю 11-го) было посвящено отдыху экспедиции, а 24-го Емануель "выступил из лагеря, взяв курс по Кубани", - говорится в "Жизнеописании Емануеля" Отряд покинул долину Харбаса, посетил по пути водопад Тузлук-шапт (по Голицыну), или Тузлук-шапап (по Купферу), расположился недалеко от маленькой речушки, впадающей в Малку. В этих искаженных названиях, вероятно, имеется в виду Тузлу-шаудан, т. е. "Соленый родник"... Затем экспедиция взяла направление на Бермамьгг, осмотрела долину небольшой речки Кызыл-кол ("Красное ущелье"), где обнаружили железисто-кислые источники, способствовавшие указанному названию. Далее через долину Эшкакон отряд продвигался к северо-западу, мимо цепи скал, называемых горцами Эль-Мырза.

"Мы продвигались к западу по широкой равнине, - пишет Купфер, - расположенной у подножья скал разнообразной формы... Мы шли вдоль долины Эшкакона, где в прошлом году генерал одержал победу над карачаевцами. Равнина была окутана туманом, но мы, однако, увидели то место, где стоял лагерь генерала, расположенный в выгодной позиции.

На следующий день, 27-го июля, мы продвигались дальше к северо-западу вдоль гряды скал, которую черкесы называют Эль-Мырза. Кума берет начало в этих скалах". На последней фразе Купфера хочется остановить внимание читателя, так как по сведениям Голицына эти же скалы "горцы называли Эль-Мырза", а, по словам Купфера, так именовались они у "черкесов". Следовательно, налицо идентичность наименований "горцы" и "черкесы" для этих авторов.

Далее экспедиция спустилась в долину Хумары, впадающей в Кубань, и стала приближаться к долине самой Кубани. Поскольку воды сильно разлились из-за таяния снегов, перейти Кубань вброд было невозможно, и отряд расположился лагерем на берегу Кубани. "Развалины церкви и старые могилы в долине свидетельствовали о том, что долина была ранее обитаема", - заключает Купфер. "Нам встречались огромные камни, то положенные на землю, то поставленные вертикально, на которых видны следы римского креста; другие камни, по сравнению с предыдущими, были более позднего происхождения и на них можно было различить следы арабского письма. На другом берегу Кубани, обращенном к нашему лагерю, поднимались развалины церкви, сооруженной на отвесной скале; чуть подальше виднелись развалины еще нескольких церквей. Мы решили их посмотреть, но, к сожалению, стремительные воды Кубани были препятствием для нас, и мы довольствовались тем, что рассматривали противоположный берег через бинокль. Развалины сохранились очень хорошо; они расположены в квадрате с закругленными углами; вход находится с западной стороны, а сама церковь смотрит на восток. Она сооружена из трех башенок, которые соединены тремя внутренними нишами, представляющими собой алтарь. В этот день мы осмотрели каменный мост через Кубань, расположенный в 20 верстах выше развалин, о которых я говорил, - пишет Купфер. Перед тем как подойти к каменному мосту через Кубань, - продолжает он, - мы прошли равнину, покрытую руинами кладбища ногайцев; здесь раньше располагался аул, он был разрушен отрядами генерала Ермолова. Один из казаков, участвовавший в этом сражении, нашел на поле саблю, которую мне показал; она казалась очень старой и на ней было высечено "ГЕНОА". Неужели жилища генуэзцев простирались до этих мест? Здесь возвышаются огромные глыбы, состоящие из скал, которые составляют окружающие горы, и настолько сжимают реку, что она, пересекая их, с шумом падает, образуя небольшой водопад - это и есть каменный мост Кубани (Таш-кепюр, как и на Малке - И. М.), если бы у нас были несколько досок, то мы легко могли бы пересечь эту реку, но, увы, пришлось возвращаться в лагерь", - заканчивает свой рассказ Адольф Яковлевич.

30-го июля, оставив долину Кубани, отряд Емануеля двинулся по направлению к Кисловодску. По пути генерал осматривал свои военные посты и редуты, 31-го они прибыли на берега Кумы, а 1-го августа после завтрака возле редута Бургустан, у слияния Эш-какона и Подкумка, ученые отправились на целебные воды в Кисловодск.

Так завершилась эпопея покорения Эльбруса.

Не только сам факт незаурядного подвига - покорение Эльбруса - высочайшей вершины Кавказа, но и научные результаты экспедиции имели огромное значение для обогащения целого ряда научных дисциплин:

"Определив качество почвы Кавказа в различных его направлениях и высотах, с надлежащей точностью разобрали состав породы масс, составляющих горы Кавказские... Вблизи Эльборуса они нашли в большом количестве свинцовые руды отличного качества и каменный уголь, лежащий пластами на значительном расстоянии. Богатство флоры Кавказа по разнородности и положению почвы, разнообразное и во многих отношениях примечательное изобилие предметов царства растительного и животного мира доставили гг. Мейеру и Менетрие многие приобретения для ботаники и зоологии...

Таким образом совершилась эта достопамятная экспедиция, делающая честь тому, кто первый возымел эту мысль и умел проложить путь Русским до вершины Эльборуса. Императорская Академия наук, в знак своего уважения и признательности, избрала генерала Емануеля в почетные члены".

Диплом на это звание за № 804 был отослан Емануелю в сопровождении теплого письма академика А.Я. Купфера датированного 22-м октября 1829 года [47].

Теперь мы достоверно знаем, что изыскания чиновника Горного корпуса Вансовича, участвовавшего в экспедиции, увенчались успехами. Он нашел каменный уголь на реках Енгешли, Харбас, у впадения р. Аман-кол в Кубань, свинцовые руды он обнаружил в горах Кан-жол, Мушт, Ысхауат. Залежи слюды были отмечены на рр. Урду и Малке, здесь же были отмечены залежи яшмы и гранита. Не имеет себе равных и гербарии собранный Мейером на высоком Кавказе, пишут современники этого замечательного похода.

Очень ценным является историко-этнографическое описание верховьев Кубани, сделанное в октябре следующего, 1830 года архитектором Иосифом (Джузеппе) Бернардацци. Он восполнил пробел 1829 года, когда участники восхождения сами не смогли пробраться к христианским церквам, о которых упоминал Купфер в своем отчете. Речь идет об описании храмов XI века, выполненных в византийском стиле и расположенных у нынешних городов Карачаевск и Теберда. Не менее важно сообщение Купфера о том, что казак показывал ему саблю с надписью, свидетельствующей о близких торговых и культурных сношениях горцев с генуэзскими колониями Причерноморья. Определенную ценность представляют записи Яноша Кароя Бешша для изучения культуры и быта карачаевцев, балкарцев и других народов региона.

С целью увековечения первого исторического восхождения на Эльбрус в Пятигорске тогда же были высечены две каменные плиты с надписями на русском и арабском языках. В том же году (1829) эти надписи были отлиты в чугуне на Луганском заводе. Плиты предполагалось установить на месте стоянки основного лагеря Емануеля у истоков Малки. Но, вероятно, отставка генерала в 1831 г. помешала осуществить это намерение. Долгое время эти плиты хранились в Пятигорске, их в 1852 году В. Мельницкий видел в одной из галерей Минеральных Вод, а в 1860 г. С. Семенов осматривал их у грота Дианы в Пятигорском парке Позднее, до 1909 г, известий о них в литературе не встречается. Очевидно, в 60-е годы прошлого века они были перевезены в Тбилиси, вероятно, ревностным собирателем экспонатов, организатором и бессменным директором Кавказского музея Г. И. Радде. В свое время в "Путеводителе по Кавказскому музею" в Тбилиси значилась за № 183 "Чугунная доска с надписью о восхождении ученой экспедиции на гору Эльбрус", а за №184 "Каменная доска " с той же надписью на арабском языке [48]. Последнюю автору этих строк удалось увидеть в 1970 году в музее под открытым небом в Армазисхеви под Тбилиси. Чугунная плита с арабской надписью и ныне хранится в Пятигорском музее под завалом множества других предметов, и автору, по ряду причин, не удалось ее рассмотреть. Плита же с русским текстом ныне хранится в Кабардино-Балкарском институте истории, филологии и экономики.

Вот что на ней написано:

В Царствование Всероссийского императора НИКОЛАЯ I здесь стоял лагерем с 8 по 11 июля 1829 года КОМАНДУЮЩИЙ КАВКАЗСКОЙ ЛИНИИ генерал от кавалерии ГЕОРГИЙ ЕМАНУЕЛЬ. При нем находились его сын 14 лет,посланные Российским правительствомакадемики Купфер, Ленц, Менетрие и Мейер,такжечиновник Горного корпуса Вансович, Минеральных Вод архитектор Иос. Бернардацци ивенгерский путешественник Ив. Бессе.Академики и Бернардацци, оставив лагерь, расположенный в 8000 футах (т. е. 1143 саженях) выше морской поверхно-сти, входили 10-го числа на Эльбрус до 15700 футов (2243 саженей), вершины же оной - 16330 футов (2333 саженей) достиг только кабардинец Хиллар.Пусть сей скромный камень передаст потомству имена тех,кои первые проложили путь к достижению поныне почи-тавшегося неприступнымЭЛЬБРУСА!Отлита на Луганском заводе в 1829 году.

А на рассмотренной мной в Историко-этнографическом музее в Армазисхеви каменной плите с арабской надписью в 16 строк сказано, что покоривший Эльбрус был "Хиллар эль Кабарти", что в переводе означает: "Хиллар из Кабарды".

ФАКТЫ И СУЖДЕНИЯ

В 1868 году английский альпинист Дуглас Фрешфильд, после восхождения на Восточную вершину Эльбруса в сопровождении горцев из Верхнего Баксана Ахии Соттаева и Дячи Джаппуева, грубо подверг сомнению факт покорения Эльбруса отважным Хилларом. Однако эта неприглядная тенденция Фрешфильда, пытавшегося всяческими путями присвоить себе право первовосходителя на знаменитую гору, давно получила в науке должную оценку и подверглась заслуженной критике со стороны как специалистов-историков, так и многих известных альпинистов.

В настоящее время ложность доводов Фрешфильда и несомненность исторического подвига Хиллара общепризнаны. Но в периодической печати и популярной литературе время от времени появляются публикации, касающиеся этого бесстрашного горовосходителя и прекрасного охотника, "знавшего горы, как Мануил свою жену". В результате сложились две версии:

Первая - о том, что Хиллар был кабардинцем, родом из Вольного аула под тогдашней слободой Нальчик [49], и вторая - что Хиллар был карачаевцем из высокогорного аула Хурзук под Эльбрусом, у северо-западных отрогов горы [50].

Мне думается, что широкому кругу читателей будет интересно рассмотреть аргументацию обеих версий, тем более что авторы той и другой позиции почти всегда избегают непременного в таких случаях сопоставительного анализа фактов.

Первая версия базируется на следующем:

1. Надпись на чугунной плите, с которой читатель уже знаком, называет Хиллара кабардинцем.

2. Рапорт генерала Емануеля о завершении экспедиции.

3. Обнаруженный А. Эльмесовым в 1958 г. в Центральном Государственном архиве КБАССР документ - "Прошение" сыновей Хиллара (ф. 40, опись 1, д. 12, л. 217).

Ниже я предлагаю сугубо личные впечатления об этих фактах, нисколько не претендуя на их однозначное признание, так как подобная сопоставительная работа проводится впервые и личные суждения автора могут быть и ошибочными. Одно остается несомненным - документы, связанные с этим восхождением, должны быть тщательно изучены для того, чтобы у широкого круга любителей истории отечественного альпинизма и горного туризма были как можно полные достоверные представления по этому поводу.

Как отмечалось, чугунные плиты были отлиты с каменных оригиналов, на которых были русский и арабский тексты. На плите с арабским текстом говорится: "Хиллар эль Кабарти" или "Хиллар из Кабарды", а на русскоязычной плите это переведено как "Кабардинец Хиллар".

Комментируя русский перевод текста, многие не учитывают историческую обстановку периода восхождения. Во-первых, экспедиция проходила сразу же после истечения нескольких месяцев со дня покорения Карачая и присоединения ее к России, а также в разгар Русско-Турецкой войны, когда "агенты Турции все усилия употребляли, чтобы произвести, возбуждать общее восстание горцев против России" [51]. Они же подстрекали карачаевцев, о чем пишут участники беседы при встрече Емануеля с правителем Карачая. Особенно усердствовал в этом отношении некий агент Турецкого правительства Бекер-Бей. В этих условиях вряд ли такой осмотрительный человек, как Емануель, командовавший Кавказской линией южных оборонительных позиций России, неоднократно сталкивавшийся с отрядами турецких войск, стал бы увековечивать рядом со своим именем "горского татарина", как официально назывались горцы Балкарии и Карачая.

Во-вторых, еще со времен первых русских посольств Карачай и карачаевцы именовались "Карачаева Кабарда", "карачаевские черкесы", "кара-черкесы", а Балкария и балкарцы - "Горскими обществами Кабарды", "горские кабардинцы", "горские татары" и т. п.

В-третьих, часто в русской литературе тех лет даже сам Урусбиевский аул, владетелем которого тогда был участник экспедиции Мырза-кул, назывался "кабардинским аулом". Более того, даже люди, гостившие в доме сына Мырза-кула, у Исмаила Урусбиева, именовали его "кабардинским князем". Например, долго гостивший у Исмаила упоминавшийся Давидович писал, что аул его "населен горскими кабардинцами магометанами, отличавшимися несколько языком и нравами от кабардинцев, живущих на плоскости". И что особенно важно, далее он пишет, что Хиллар был выходцем из этого аула. Последние слова Давидовича интересны еще и потому, что он сам предпринял попытку восхождения на Эльбрус и искал себе проводников в этом самом ауле, вел беседы с Ахией Соттаевым, Дячи Джаппуевым, но называл их кабардинцами, точно так же, как и своего проводника-балкарца Малая Терболатова.

Из подобных, укоренившихся в литературе и государственных документах положений вырастало впечатление, что жители горских аулов тоже были кабардинцами, но "несколько отличавшимися по языку и нравам"... В этой связи весьма уместны слова того же К. Толстова, который после повторения пути Хиллара к вершине Эльбруса в 1948 г. писал: "О восхождении Киллара не мог не знать Фрешфильд. Он поднимался с проводником Ахия, тем самым кабардинцем, который дошел с Ленцем до седловины. Ахия в своих воспоминаниях рассказывает, что Фрешфильд положил бутылку с запиской о восхождении в груду камней, сложенную Килларом. Заметим, продолжает Толстов, что Ахия умер в 1918 году, прожив 130 лет, а при восхождении с Фрешфильдом ему было 80 лет".

Все изложенное дает основание усомниться в буквальном значении написанного на чугунной плите об этнической принадлежности Хиллара, вероятно, необходимы дальнейшие тщательные поиски дополнительных документов.

Теперь о рапорте Емануеля. Исследователи несколько прямолинейно воспринимают слова Емануеля и тем самым искажают содержание рапорта Емануеля.

По данным 1935 года, "в Военно-ученом архиве" хранится дело № 1014 на 49 листах: "О предполагаемой генералом от кавалерии Емануелем экспедиции в 1829 году для обозрения ближайших окрестностей горы Эльбруса и Кинжал-горы". В этом рапорте касательно самого момента покорения Эльбруса сказано: "...Поднявшись гораздо более половины горы (на высоту 12500 фут.), нашлись вынужденными по позднему уже времени, большой усталости и рыхлости снега, обрушивающегося под ногами, возвратиться обратно в лагерь. Один только человек из числа вольных кабардинцев взошел в 11 часов утра на самую вершину Эльбруса, на которой водрузил палку, с ним имевшуюся, и, обложив ее камнями, спустился обратно, показав первым возможность быть на высочайшей из гор Европы, почитавшейся доныне неприступной". Очень важно, что Емануель говорит: "только один из числа вольных кабардинцев", явно имея в виду тех пятерых "черкесов", которых выделил ему Ислам Крымшаухалов и которые вместе с академиками, казаками вышли на штурм вершины. Но достиг ее только один из их числа.

Следовательно, термин "вольный кабардинец" никак не может относиться к жителям далекого "Вольного аула" под слободой Нальчик, как полагают некоторые авторы.

В контексте всех приведенных выше документов и исторической обстановки того периода не исключена возможность предположить, что речь могла идти о вольных жителях Урусбиевского "горского общества Кабарды", или о жителях "Карачаевой Кабарды", которые только что подали тому же Емануелю просьбу и присягу на верность России и все еще именовались вольными черкесами, тогда как "кабардинцы, по словам Купфера, давно присягнули на верность России и которые привыкли к присутствию русских войск на своей территории... А эмиссары Оттоманской империи старались вовлечь в свои ряды тех из "черкесов", которые готовились присягнуть на верность России". Поэтому вполне понятно, что они пока еще именовались вольными черкесами. Поскольку в документах о восхождении термин "черкес", а тем более "вольный черкес" не имеет определенного узкоэтнического значения, то Емануель вынужден был именовать Хиллара вольным кабардинцем, опираясь на традиционное название горцев Карачая и Балкарии. Это тем более вероятно, что Емануелю было совершенно безразлично, кто взойдет первым на Эльбрус, лишь бы его цель была достигнута. Об этом свидетельствуют его слова: "По мне так любой, академик ли, казак, черкес. Кто отворит врата Эльборуса науке, тот и припадет к роднику просвещения". Вот чем руководствовался Емануель [52]. Прошение: Впервые о существовании такого документа со ссылкой на физика А. Эльмесова пишет Д. Трунов. Затем на него опирались Н. Соколова, В. Кудинов, М. Байдаев, А. Краснов, Е. Симонов, X. Думанов. Поскольку в различных публикациях этого важного документа допускались различные неточности и отклонения от оригинала, постараемся воспроизвести его как можно ближе к тексту первоисточника.

"Получено 25 ноября 1870 года. Начальнику Кабардинского округа, жителей аула Кучмазукина: Герандуко и Хачиби Киляровых. Прошение.

Покойный наш отец Киляр во время стояния на Кавказе лагерем с 8 по 11 июля 1829 года командовавшего Кавказской линией генерала от кавалерии Георгия Мануила 10 июля всходил на Эльбрус, вместе с посланными русским правительством академиками Купфером, Ленцем, Менетрие и Мейером, чиновником горного корпуса Вансовичем, архитектором Минеральных Вод Иосифом Бернардацци и венгерским путешественником Иваном Бессе; но из них вершину Эльбруса достиг только отец наш Киляр. И имена, как отца нашего Киляра, так и бывших с ним академиков отлиты на чугунной плите как первых, проложивших путь к достижению до того времени почитавшегося неприступным Эльбруса и привезена в Пятигорск. За эту услугу отца нашего русскому правительству он награжден был 100 рублями. Кроме того, по предложению начальства отец наш Киляр поступил на службу в Кавказский горский дивизион в Варшаве и прослужил в нем более 9 лет. А потому покорнейше просим ходатайства Вашего Высокоблагородия о наделении нас землею в частную собственность по усмотрению начальства, не по происхождению нашему, а за услуги, оказанные покойным отцом нашим русскому правительству.

Герандуко Киляров,
Хачиби Киляров.
25 ноября 1870 года. Нальчик".

Прошение это не было удовлетворено ни начальником Кабардинского округа, ни администрацией Терской области по неизвестным причинам.

Этот документ отдельные авторы считают возможным поставить в связь с другими прошениями кабардинской бедноты о наделении их земельными участками. В частности, с прошением жителей Вольного аула под слободой Нальчик от 22 июня 1863 года, в котором значится имя "Герандуко Киляров" [53].

Когда разрешение на переселение из Вольного аула было получено, в числе переселившихся упоминаются имена "Герандуко Киляров и Тапсаруко Камихов", а в удостоверении, о том, что дается согласие на переселение нескольких семей из Вольного аула в аул Кучмазукино, говорится: "1863 года сентября 5 дня, я, нижеподписавшийся, даю сие удостоверение в том, что кабардинцев Вольного аула Кирандуко и Тапсаруко Хаширова принимаю в свой аул, состоящий на Баксане".

В этих документах не может не броситься в глаза, что прошение на переселение и разрешение на переселение называют Герандуко Килярова и Тапсаруко Камихова. В удостоверении же о переселении названы Керандуко без фамилии, а Тапсаруко Камихов назван Хашировым. Эти документы требуют серьезного внимания историков и сопоставительного анализа.

Сомнения увеличиваются, когда сравниваешь эти документы с "Прошением" сыновей Хиллара. Дело в том, что отдельные авторы по неизвестным причинам считают Тапсаруко братом Хиллара. Но если это допустить, тогда получается, что еще в 1863 году брат Хиллара носил фамилию "Хаширов", а сыновья Хиллара через семь лет вдруг называют себя Киляровыми. Этот документ так же не увязывается с тем, что фамилия Хиллара была "Хачиров", а его сыновья во всех документах известны как Киляровы.

Неувязки документов с действительными событиями на этом не ограничиваются. Во всех первоисточниках говорится о том, что Хиллар за свой подвиг получил обещанные 400 рублей и еще отрез в 5 аршин сукна, кафтан из которого, по словам Емануеля, "носит сам Султан". В приведенном же документе сыновей Хиллара говорится только о 100 рублях и ни слова об отрезе на черкеску из такого дорогого сукна. Не упоминает "Прошение" и о первоначальных каменных плитах, о которых составители документа не могли не знать. Зато они дословно цитируют надпись на позднейших чугунных плитах, следы которых во времена анализируемого "Прошения" исчезают даже из Пятигорска. Вызывает сомнение и тот факт, что "сыновья" Хиллара вспомнили о подвиге своего отца спустя ровно 41 год и три месяца после его свершения.

Напрашивается мысль, а не оказал ли братьям Киляровым медвежью услугу некто, хорошо знавший историю восхождения и тексты на чугунных плитах, удачно подобрав момент, когда после отмены крепостного права в Кабарде кипели страсти и разгорался ажиотаж перераспределения земельных участков. Не этот ли подвох послужил причиной отказа и в Нальчикском округе, и в Терской области в просьбе Киляровых при столь высоком подвиге их отца? И последнее, на что нельзя не обратить внимания. Имя "Хиллар" на кабардинском языке звучит не иначе, как "Чыллар", следовательно, даже если допустить, что сыновья (бывшие Хашировы) стали вдруг носить фамилию по имени отца, то их фамилия должна была быть "Чылларовы", а такой фамилии в Кабарде, как и фамилии "Хачиров", по-моему, не существует. Если бы она существовала, вряд ли за сто лет она могла бесследно исчезнуть.

Таким образом, следует подчеркнуть, что "Прошение" сыновей Хиллара, прежде чем стать безоговорочным историческим фактом, подлежит всестороннему анализу с тем, чтобы снять возникающие вопросы, которые оно порождает перед любым историком и краеведом.

Теперь рассмотрим аргументацию второй версии. Эта версия базируется на трех группах фактов. Первая группа - это сведения самих участников экспедиции, вторая - сведения путешественников и ученых 60-х годов прошлого века и третья - это данные карачаево-балкарской антропонимии и топонимии. Проанализируем каждую из них в отдельности.

В отчете Купфера, записках Бешша, "Жизнеописании" Емануеля в одно слово повторяется сообщение о том, что у Каменного моста на Малке состоялась встреча Емануеля с депутацией Карачая во главе с Исламом Крымшаухаловым и Мырза-кулом Урусбиевым. После теплой беседы с генералом на границе Кабарды и Карачая Ислам выделил из своей свиты лучших своих охотников, которые великолепно знали горы, куда направлялся генерал. Одного из этих пятерых проводников звали Хиллар, известный в публикациях как Киллар. Эти же пятеро "черкесов" вышли и на штурм вершины вместе с академиками и казаками. Карачаевские и балкарские князья не покидали экспедицию вплоть до самого последнего дня и участвовали на торжественном обеде по случаю восхождения Хиллара. В том же отчете, на который иногда ссылаются некоторые защитники первой версии, нет никаких сведений о том, что кабардинские князья Арсланбек Джембулатов, Кучук-Шанко, с которыми встретилась экспедиция на речке Золке и у Каменного моста на Малке, выделяли бы своих проводников Емануелю. Да и вряд ли бы Емануель, отлично знавший Карачай и его аулы по прошлогодним событиям, находившийся в октябре 1828 г. у самых подножий Эльбруса, только что проведший задушевную беседу с карачаевцами, которые изъявили готовность сопровождать экспедицию, стал бы искать проводников на вершину Эльбруса среди жителей далекого аула под слободой Нальчик.

Как уже отмечалось, в высокогорной долине Ысхауат, издревле населенной карачаевцами, сопровождавшие экспедицию "черкесы" показывали Купферу и Вансовичу местные свинцовые рудники, которыми они давно пользуются для удовлетворения своих нужд.

Здесь же после одной из прогулок генерал подвел Бешша к группе горцев, которые угостили его айраном из кожаного мешка (гыбыта), являющимся традиционной этнографической особенностью карачаево-балкарского быта.

Очень важно, что Купфер, когда его тащили на бурке "черкесы", и Емануель, вспоминая однородцев Мырза-кула, называли Эльбрус его карачаево-балкарским названием "Минги-тау" и почему-то не знают кабардинского имени "Уошхамахо".

Рассматриваемую версию подтверждают и слова выдающегося русского ученого Густава Ивановича Радде (1831 - 1903). Он приехал на Кавказ после своих путешествий по всему югу европейской части России, по Крыму, Предкавказью, Восточной Сибири, Дальнему Востоку. В Тбилиси он организовал Кавказский музей и до конца своей жизни был его бессменным директором. В 1865 - 1875 годах Г. И. Радде объездил и обошел пешком весь Кавказ - Дагестан, Хевсуретию, Мегрелию, Азербайджан, Армению, Черноморское побережье. Во всех своих поездках он неутомимо искал и доставлял в Тбилиси редчайшие коллекции по зоологии, ботанике, геологии, археологии, этнографии Кавказа и прилегающих областей. Вероятно, Радде и перевез упоминавшиеся плиты в Тбилиси.

Так вот, этот крупнейший ученый, описывая свои путешествия по Кавказу 1865 года, называет Хиллара выходцем из среды карачаевцев. Его современник А. Новомарьинский пишет, что Хиллар был уроженцем аула Хурзук, откуда имеется кратчайший путь на Эльбрус. Некоторые современные ученые, например проф. А. И. Мусукаев, опираясь на материалы экспедиции Ема-нуеля, также называют этот аул родиной Хиллара [54]. Весьма уместно вспомнить, что выходцем из аула Урусбиево называет Хиллара и Давидович, предпринявший попытку восхождения на Эльбрус в сопровождении балкарских проводников [55].

В ауле Хурзук и поныне живут многие карачаевские семьи - родственники Хиллара - Хачировы. Кстати, стоит сказать, что эта фамилия более ни у кого из соседних народов не встречается, а исчезнуть за какие-то сто лет она не могла.

Старожилы Карачая, особенно в трех его древних и крупнейших селениях - Карт-Джурт, Учкулан, Хурзук, повсеместно рассказывают о том, что их однородна Хиллара Хачирова в действительности звали Хыйса из рода Хачировых, поныне проживающих в селениях Учкулан и Хурзук, Верхняя и Нижняя Мара. У карачаевцев и балкарцев очень часто бывает так, что отдельные люди, чем-то отличающиеся от окружающих, всегда именуются различными прозвищами-кличками, характеризующими их особенности, наклонности, привычки и пр. Так, например, было, как мы отмечали, с Ахией Соттаевым - "чабакчы", т.е. рыбак, и с другими людьми, как "мараучу", т.е. меткий стрелок, "хуначы" - каменщик-строитель и т.п. Известная карачаевская писательница Назифа Кагиева, подытожив народные предания о Хилларе-Хыйсе, пишет, что имя Хиллар ему было дано в народе за то, что он, по представлению окружающих, обладал таинственными, чудотворными чарами, некоей магической, колдовской силой (кар.-балк. "Хыйла"), а потому ему всегда сопутствовала удача во всех его делах - на охоте, в скалолазании и пр. От этого слова "Хыйла" он стал прозываться в народе "Хыйлар". И как часто бывает среди горцев Кавказа, подобные прозвища почти всегда "затмевают" подлинное имя человека [56].

В пользу рассматриваемой версии говорят и данные топонимии Карачая и Балкарии. Предоставим слово известному альпинисту и топонимисту П. С. Рототаеву [57]:

"Килар-Баши (4013 м), вершина в северном отроге Главного Кавказского хребта, в междуречье Баксана и Чегема. С тюркского: Килар, Хилар - собственное имя; Баши - верх, вершина: Вершина Килара. Кто дал такое название, неизвестно... Такое же название имеет перевал через данный отрог из ущелья Чегема в ущелье Тютю-су, расположенный между вершинами Орелю-баши и Кенг-чат баши".

Связь названий вершины и перевала с именем знаменитого горовосходителя, "поднимавшегося на значительные высоты", Хиллара бессомненна. Эти названия, безусловно, были даны народом, который отлично знал отважного горца, на которого не зря пал выбор Ислама Крымшаухалова.

В итоге всего сказанного хочу отметить, что обе версии пока что имеют право на существование, хотя последняя, на мой взгляд, имеет больше научных шансов. Однако вопрос этот заслуживает серьезного дальнейшего исследования, изучения всех имеющихся документов и исторических фактов. Надеюсь, что этот вопрос привлечет внимание наших историков.

РАДДЕ НА РОДИНЕ ХИЛЛАРА

Ровно через 34 года после попытки восхождения на Эльбрус по маршруту 1829 г группой горцев из Верхнего Баксана во главе с Ахией Соттаевым, т. е. в 1865 г., предпринимает путешествие по Кавказу с целью подняться на Эльбрус упомянутый выше известный ученый Г И Радде. Продвигаясь через Абхазию и Сванетию на Северный Кавказ, он писал: "Направимся к высотам Эльбруса. Но не станем подходить к нему с севера, как это до сих пор обыкновенно делалось, а с юга, со стороны Абхазии. Путем через истоки Кодора, самого буйного кавказского потока. Предстоит нам преодолеть подъем, затем переправиться через Нахарский перевал и достигнуть, следуя выше по течению Кубани, деревни Хурзук. Нас провожают абхазы... (здесь и далее. Живописная Россия, Т. IX. С. 30 сл.). В 5 часов вечера (5 августа 1865 года) мы достигаем перевала. К вечеру перед нами раскинуты ледяные и фирновые поля. Тремя уступами спускаются здесь ледники к отлогой долине речки Учкулан. Дует сильный ветер. Вьючные животные до такой степени измучены, что не в силах идти дальше...

Стемнело. На небе не видно ни одной звезды, и все предвещает горную непогоду. Мы кое-как устраиваемся под навесом гранитной скалы. В полночь наверху у Нахара разражается гроза, молнии сверкают беспрерывно...

Дождь льет как из ведра... Под утро, наконец, все стихает. От усталости мы припадаем к земле и засыпаем.

Рассветает... Печальная картина представляется нашим взорам, кругом все погружено в густые облака. Молчаливо отправляемся мы в путь, утомленные и голодные, и достигаем только к вечеру деревни Учкулан (7 августа 1865 г.). Живущие там карачаевцы принимают нас чрезвычайно радушно. Эти сильные, нередко красивые татары живут в ближайшем соседстве от Эльборуса и часто загоняют свои стада вплоть до снеговых его полей. Из их среды вышел известный Килар, который в 1829 г. во время экспедиции Емануеля с членами академии наук Ленцем, Купфером, Мейером и Менетрие первый взошел на вершину Эльборуса.

При осмотре Эльборуса с селения Учкулан он представляется во всем своем величии, обращенном в долину Кубани и Хурзука, и кажется тупым белым конусом с двумя закругленными вершинами, разделенными черною седловиною.

9-го августа начал я восхождение на Эльборус с северной его стороны. Четверо коренастых карачаевцев провожают меня.

...Извивающимися зигзагами продвигаемся мы вперед по отвесным береговым склонам ручья Мини-тау-су и достигаем высоколежащей пастушьей хижины, в которой останавливаемся на ночлег. С рассветом 10-го числа мы продолжаем свое путешествие. Вскоре нам представилась северная часть западной стороны Эльборуса. Из белого фона крутых его фирновых и ледяных полей вырываются в виде зубцов и игл черные края прежних кратеров. Легко поэтому понять, что с этой стороны восхождение очень трудно, а для непривычных альпоходцев и вовсе невозможно.

Подняться на Эльборус гораздо удобнее с восточной его стороны, по скатившимся глубоко вниз глетчерам, питающим рр. Малку и Баксан. Следует, однако, распределить восхождение так, чтобы делать ночной привал на ледяном поле, на высоте 13000 футов над уровнем моря. Тогда достижение вершины Эльборуса возможно, если только предпринимающие восхождение люди одарены сильными легкими и настойчивостью.

Было около 11 часов, продолжает Радде, когда мы начали подниматься по крутому западному обрыву лощины, которая глубоко врезалась в ребро, выдающееся к северу из Эльборуса. Прежде всего необходимо было достигнуть гребня этого ребра, потому что его южный конец приводит к подошве передней вершины Эльборуса. К полудню мы взобрались на гребень. Погода стояла еще ясная. Здесь - область высокоальпийской флоры. Все виды растений малорослы, но покрыты прекрасными крупными цветами...

Прямо перед нами предстает северная вершина Эльборуса. К югу она своими черными зубцами круто спадает к седловине. По направлению к востоку глаз наш обнимает долины истоков р. Балыка и два глетчера, глубоко спустившиеся в долину.

Около половины первого часа над Эльборусом показывается маленькое белое облачко. Еще солнце освещает полным светом его ослепительной белизны фирновые поля, но не надолго. Уже в исходе первого часа весь конус скрывается в тучах. До сих пор мы поднимались по фирну крутой, северной стороны горы. Двое из моих проводников подверглись головокружению; сам я чувствую сильную усталость в коленях, так что ноги подкашиваются. Все мы испытываем невыразимую усталость. После каждых 25 - 30 шагов я вынужден отдыхать. Легкие крайне усиленно работают. Я испытываю ощущение, как будто бы усиливаюсь утолить жажду этим свежим, холодным воздухом, но никак не могу. К двум часам и мы тоже окружены туманом. Барометрические измерения дают в результате 14295 футов высоты над уровнем моря. Состоялся совет. Карачаевцы настаивают на возвращении в долину, я соглашаюсь. Поспешно начинаем мы спускаться вниз. Все более и более сгущается туман, и мы уже не видим ближайших предметов. Нам угрожает опасность заблудиться. Достигнув около пяти часов подошвы вышеупомянутого горного ребра, мы остановились для кратковременного роздыха. Начинает моросить мелкий дождь. Я тотчас засыпаю. В брошенной пастушьей хижине проводим мы ночь и возвращаемся на следующий день в Учкулан", - рассказывает Г. И. Радде в своих записках об этом восхождении,

Так завершилась попытка Радде и четверых карачаевцев повторить путь Хиллара с северо-западной стороны Эльбруса. Судя по показаниям барометра, они вернулись примерно с той же высоты, что и группа А. Я. Купфера.

В рассказе Радде обращает на себя внимание тот факт, что, собравшись совершить восхождение на Эльбрус, известный путешественник и ученый прошел через Сванетию, Абхазию, отлично знал все источники о первом восхождении 1829 года, но проводников себе нанял только в Карачае, в прилегающих к самим отрогам Эльбруса аулах карачаевцев. В связи с этим и его утверждение, что Хиллар, 36 лет назад совершивший свой подвиг, был из среды карачаевцев, приобретает большую силу вкупе со всеми выше приведенными фактами. Вероятно, память об этом восхождении еще была достаточно свежа среди карачаевцев Хурзука и Учкулана.

Мы уже отмечали, что слова Радде совпадают с сообщениями его коллеги по путешествиям по Кавказу А. Новомарьинского, который в своем очерке об истории, культуре и быте горцев Кубанской и Терской областей, касаясь ущелья Кубани, писал: "Вы едете дальше и дальше, выше и выше на юг через Кумара (Хумара - И. М.). Горы и горные уступы, скалы и стремнины. Глухо и безлюдно, нет русских, нет даже казаков. Изредка попадается вам на неуклюжей арбе или на крепком коне плотно скроенный горец - карачаевец. Вот, наконец, и Гурзук (Хурзук - И. М.) - последний аул по направлению к Эльборусу, населенный карачаевцами. Дальше нет людей, но царит одна природа, величественная, горная, кавказская природа. Позади нас уже лежат значительные возвышенности; перед нами вокруг теснятся вершины, одна другой выше; а над ними всеми главенствует величавый Эльборус. Вы находитесь, продолжает путешественник, под обаянием величия природы. Впечатления и мысли быстро меняются. Вы на подошве Эльборуса. Взяв проводника, вы идете дальше на Эльборус и вступаете в полосу снега. Говорят, что недавно еще какой-то удалой карачаевец всходил на эту трудно досягаемую вершину", - завершает свой рассказ Новомарьинский.

<< Назад Далее >>