Пишите в ФОРУМ на Mountain.RU

Автор: Мизиев И.М., http://balkaria.narod.ru

Следы на Эльбрусе

из истории горного туризма и отечественного альпинизма

Продолжение. Начало см. здесь

НА ЭЛЬБРУСЕ ПРОФЕССОР ГОЛОМБИЕВСКИЙ

В 1877 году Кавказским военно-топографическим отделом была предпринята попытка произвести точные триангуляционные и топографические съемки самого Эльбруса и прилегающих вершин с их ледниками. Эта ответственная работа была поручена топографу М. К. Голомбиевскому. В том же году он снял все склоны и ледники Эльбруса, вершины у истоков Баксана и Малки, и все это нанес на одноверстную карту. Тогда же Голомбиевский поднялся до высоты 15750 футов.

Вот как он описывает ход своей работы в том году:

"В 1877 году съемки ледников начаты были в августе, как в лучшее для ходьбы по снеговым горам время года. Лагерь мой находился тогда близ коша на речке Терскол, т. е. в самых верховьях Баксана... Шестого августа в 4 часа вечера я выступил из лагеря в сопровождении шести казаков и направился к леднику Азау по обыкновенной тропе, ведущей к перевалам Джиппер и Хотю-тау... Ночевали на снеговой линии, на высоте 10360 футов.

Седьмого августа, выбравшись по склонам на снежную равнину, мы направились к горе Уллу-кам... Но подняться на горы Азау-баши и Уллу-кам-баши не удалось из-за множества трещин, совершенно преграждавших нам путь. В одной из них я, провалившись, едва не погиб: спасением своим я обязан вовремя подоспевшим казакам.

Восьмого августа и следующий день я пробовал подняться на гору, но ничего сделать не мог, так как вершина Эльбруса и другие нужные мне точки были закрыты облаками.

Десятого августа я был гораздо счастливее, так как мне удалось выполнить всю необходимую работу, и мы тронулись дальше, к одной из ледяных вершин над ледником Гара-баши-чиран, чтобы в выдающихся изо льда скалах устроить себе приют.

С 4 часов небо начало заволакиваться тучами, и мы совсем ощупью добрались до ночлега.

Одиннадцатого и двенадцатого погода стояла прекрасная, тихая, при совершенно чистом небе, так что оба дня я покидал свое убежище до самого вечера и проработал весьма успешно... Тринадцатого августа я командировал одного казака за провизией в лагерь, а с остальными поднялся по хребту к скалам на 13461 фут, где мы и решили обождать получение провизии и после этого продолжать восхождение к вершине Эльбруса. Четырнадцатого мы получили провизию и затем 15-го августа в час ночи стали подниматься по хребту, - рассказывает ученый. Не прошло и получаса, - продолжает он, - как с двумя казаками сделалось дурно, однако они быстро оправились... Между тем ветер начал усиливаться и стал уже срывать снег. Перед рассветом мы успели подняться на высоту 16030 футов и дойти до скал... Ветер все усиливался, - повествует Голомбиевский.

...Наконец рассвело, и мы увидели, что вершина Эльбруса совсем закрыта облаками, которые спускались все ниже и ниже. Оставив казаков под скалой, я решил пойти в одиночку к ущелью, идущему от седловины между вершинами Эльбруса к югу, но вскоре и я должен был остановиться у небольшой скалы на высоте 17150 футов, идти дальше было невозможно. Я вернулся к казакам, и мы стали понемногу спускаться. По всему было видно, что скоро разыграется непогода", - с огорчением писал Голомбиевский.

Так оно и случилось. 36 часов пришлось профессору и его казакам выдерживать на ледниках Эльбруса очень сильную пургу. И лишь семнадцатого августа к восьми часам утра буря немного утихла, и восходители смогли выйти на работу на ледник Терскол. Восемнадцатого числа весь день группа работала на этом леднике, а девятнадцатого вернулась обратно в свой лагерь у коша урусбиевцев.

Таким образом, в том году Голомбиевский с казаками пробыл на ледниках Эльбруса 12 суток.

В следующем 1878 году он дважды совершил восхождение на Эльбрус: первый раз 29 - 31 июля, второй - 11 - 13-го августа. Из-за непогоды первое восхождение его было вовсе неудачным, к тому же из восьми его казаков на сей раз шестеро заболели, и он вынужден был вернуться в лагерь.

25-го июля 1888 года в Урусбиево прибыл начальник Военно-топографического отдела генерал-майор Е. А. Жданов для проверки работ М. К. Голомбиевского и остался доволен его результатами. Во второй попытке 1888 года Голомбиевского сопровождал геолог барон Унтерн-Штернберг. На этот раз лагерь ученого, по его словам, "находился на реке Ирик-су на высоте 7496 футов, в 15-ти верстах от аула Урусбиево... Первоначально спутниками нашими были, - пишет он, - десять казаков и всадник земской стражи, но когда мы подошли к нижней оконечности ледника Ирик-чат, на высоте 10190 ф., всадник с одним казаком и вьючная лошадь были отправлены в лагерь, а самое необходимое имущество с вьюка было разбросано по рукам. Мы стали подниматься по леднику в составе 11 человек", - продолжает топограф...

Двенадцатого августа утром казаки были выстроены в линию и связаны один с другим веревкой, как советовал им барон, пристроившийся и сам между казаками. "Не доходя до вершины с версту, на высоте 14756 фут. мы добрались до скал, где устроили свой ночлег", - писал Голомбиевский.

Всю ночь дул довольно сильный ветер, который к утру еще более усилился. По его направлению с Черного моря и двигавшимся тучам топограф заключил, что они потерпят неудачу, и поэтому предложил барону спускаться, тем более что четверо его казаков оказались нездоровыми. Однако погода несколько прояснилась, и они вновь продолжили путь и добрались до седловины, где и провели ночь под страшной снежной метелью.

По пути к седловине им попался очень коварный участок, покрытый гололедицей, едва не погубившей всю связку альпинистов. Этот участок напомнил Голембиовскому одну легенду, "существующую между туземным населением и рассказанную в 1887 году покойным Измаилом Урусбиевым. Легенда эта повествует о том, что между вершинами Эльбруса, пониже седловины, есть родник с теплой водой, выходящей наружу двумя струями, одна из которых дает живую воду, другая - мертвую. Стережет этот родник особого рода орел, который на всякого дерзкого, взбирающегося на вершину, сначала напускает метель, а если это не заставит его вернуться, выклевывает ему глаза".

Проведя ужасную ночь под метелью "того легендарного орла" на седловине, группа на следующий день к 6 часам 30 минутам добралась обратно до коша на речке Терскол. Так закончилось второе восхождение Голомбиевского и барона Штернберга. Хотя вершина и не была достигнута, работы Голомбиевского заложили прочную основу научному обследованию как самого Эльбруса, так и прилегающих к нему ледников и горных вершин. Кроме того, работы этого ученого интересны и тем, что он сохранил целый ряд интересных туземных названий высочайших ледников. Таковы, например, ледники Уллу-чиран (Большой ледник), Кынгыр-сырт (Кривое плато), Микель, Гитче (т. е. Малый), Уллу-чул (т. е. Большой камень), Кара-чул (Черный камень) и т. д. Небезынтересно, что ледник Уллу-чиран, из которого вытекает Малка, у карачаевцев и балкарцев, по словам Голомбиевского, имеет и другие названия, как-то: Бурун-таш-чиран (Ледник носового камня), Нарт-джол-чиран (Ледник дороги нартов) и т. п.

Уместно отметить, что река Малка вытекает из ледника Уллу-чиран и вначале, до минерального источника Джылы-су (т. е. Теплая вода), носит название Кызыл-кол (т. е. Красный рукав). А читатели уже знают, что именно в этом месте находился последний лагерь Емануеля. Минеральный источник Джылы-су был обследован еще Абихом в 1853 году. Он очень богат железисто-углекислой водой и имеет постоянную температуру 18,8 градуса, бьет двумя ключами с значительной силой. Ученый писал, что "Источник Джылы-су" имеет большое сходство с знаменитым нарзаном в Кисловодске, только он теплее, чем нарзан, на 7 градусов. В летнее время сюда стекается много больных жителей. Купанье происходит в двух ямах, из коих верхняя предназначена для женщин, а нижняя - для мужчин. Сейчас же выше источника Малка образует водопад, называемый Кекрек-су, высотой около 15 саженей. Над ним, - пишет ученый, - есть природный мост, называемый Даш-кепюр" (т. е. Каменный мост - И. М.). Последние слова не оставляют сомнений в том, что речь идет о месте лагеря Емануеля у истоков Малки.

В рассказах Голомбиевского примечательны описания истоков Баксана, который образуется из трех ручьев. Наибольший между ними вытекает из-под ледника Азау, второй - из ледника Терскол, а третий - из озера Донгуз-орун-кел, находящегося на высоте 8603 фута. По его описаниям, "в двух верстах ниже слияния этих трех ручьев, на правом берегу Баксана, имеется на высоте 6384 фута многоводный, холодный, сильно железистый родник Баксан-баши-уллу-гара (т. е. Большой нарзан верховьев Баксана - И. М.). Больные жители им не пользуются, но животных сюда пригоняют на водопой. Вверх по реке Кыртык-су, в двух верстах от аула Урусбий, есть еще один минеральный источник, солено-кислый родник, - пишет Голомбиевский. К нему тоже пригоняют скот в летнее время..."

"...Над аулом Урусбий, - продолжает ученый, - есть озеро Сылтран-кель на высоте 10542 фута над уровнем моря и 5516 ф. над аулом. Это озеро производит иногда наводнения на аул, что, по рассказам жителей, случается один раз в семь лет".

Завершая рассказ Голомбиевского об Эльбрусе и его окрестностях, следует отметить, что, по его сведениям, "с низовьев Баксана идет по ущелью колесная дорога, доходящая до селения Урусбиево, но она в хорошем состоянии только до входа в самое ущелье, где расположен сыроваренный завод братьев Урусбиевых".

ХАДЖИ ЗАЛИХАНОВ И АКБАЙ ТЕРБОЛАТОВ - ПОМОЩНИКИ ПАСТУХОВА

В 1890 году великий русский ученый - топограф, исследователь Кавказа Александр Васильевич Пастухов в очень трудных условиях совершил восхождение на Эльбрус. Он первым из русских альпинистов покорил ее высочайшую точку - западную вершину. А спустя шесть лет, в 1896 г., поднялся и на восточную вершину, куда первым проложил тропу знаменитый Хиллар.

В тяжелейших погодных условиях Пастухов сделал топографическую съемку обеих вершин Кавказского гиганта. Именно ему принадлежит и первая попытка связать сеть закавказской триангуляции с триангуляцией Северного Кавказа.

Хотя А. В. Пастухов прожил до обидного мало - всего 39 лет, тем не менее ни общегеографические, ни альпинистские его достижения до сих пор не перестают удивлять и привлекать внимание специалистов.

...27-го июля 1890 года в 5 часов вечера А. В. Пастухов в сопровождении восьми казаков Хоперского полка и проводника-свана перевалил через перевал Тонгуз-орун из Сванетии на Северный склон и в 8 часов остановился у урусбиевского коша близ слияния речек Азау и Терскол. Здесь он радушно был принят пастухами-урусбиевцами, которые были заняты покосом. Переночевав с горцами, Пастухов на следующий день оставил здесь одного казака и свана с лошадьми, а сам с остальными двинулся на штурм Эльбруса. К 10 часам они достигли середины ледника Терскол, по которому пролегал их путь к вершине. С 28 по 31 июля добиралась группа Пастухова до вершины, проводя попутно все необходимые топографические съемки, измеряя температурный режим горы.

"Наконец, 31-го июля в 9 час. 20 мин., - пишет А.В. Пастухов, - я взошел с северо-восточной стороны на самую высшую точку Эльбруса, высота которой равняется 18470 футам Через 10 минут после меня взошли сюда и мои казаки, Дорофей Мернов, Дмитрий Нехороший, Яков Таранов... На самой высшей точке Эльбруса мы поставили флаг из красного кумача, длиной 4 аршина и шириною 3,5 аршина, на деревянном шесте, длиной в 7,5 аршина. В двух саженях от флага воткнули палку, а в шести саженях к северу на камнях поставили бутылку с запиской... Пробыв на вершине 3 часа 40 минут, мы стали спускаться вниз", - писал Александр Васильевич.

В августе 1896 года А. В. Пастухов предпринял второе восхождение. На этот раз он избрал восточную вершину. Вместе с ним был его студент Петербургского университета Виктор Воробьев. В ауле Урусбиевьгх он нанял четырех проводников: Хаджи Залиханова, Акбая Терболатова, Бочая Урусбиева и Сеида Курданова.

Первый ночлег группы состоялся на высоте 12630 футов над уровнем моря, на небольшой площадке среди скал. На высоте 14,5 тыс. футов Пастухов видел громадную ледяную пещеру, образование которой он объяснял существованием здесь теплого источника. Весьма примечательно, что такое объяснение ученого перекликается с только что приведенной легендой, которую рассказывал Голембиовскому Измаил Урусбиев.

"...Впереди на высоте 15358 футов виднелись скалы, - писал Пастухов об этом восхождении, - где мы еще шесть лет назад имели привал, куда я теперь и решился поскорей добраться и там приготовить чай. А так как Воробьев чувствовал большой упадок сил, то я ему посоветовал, не насилуя себя, идти потише. Оставив около него одного носильщика, я с другим отправился поскорей к упомянутым скалам. Продвигаясь вперед, я ежеминутно оглядывался на больного; он все медленнее шел и все чаще останавливался. Вдруг он поскользнулся и упал, но, благодаря небольшой покатости, удержался на месте, и только свалившаяся с него папаха покатилась вниз и исчезла бесследно. Я взял у носильщика вещи, а ему приказал спуститься вниз и помогать Воробьеву идти, а главное - не допустить его до нового падения, которое могло окончиться не так счастливо, как первое. В то же время я стал кричать Воробьеву, спрашивая его, не желает ли он вернуться назад, но он решительно отказывался. Я уже был на камнях и хлопотал над приготовлением чая, не переставая следить за медленно продвигавшимися спутниками, как вдруг увидел, что Воробьев уронил палку, зашатался и упал, но на этот раз на руки носильщиков (Хаджи и Акбая - И. М.). Я несколько мгновений ожидал, - рассказывает Пастухов, - что он поднимется на ноги, но он продолжал лежать, поддерживаемый носильщиками, и его голова и руки безжизненно висели. Тогда я стал звать его, но в ответ один из носильщиков закричал, что "он уже издох", и в тоже время они медленно стали опускать его на снег. Это известие, как громом, поразило меня, и я побежал к нему, но не успел я добежать до него, как он поднял голову и на мой вопрос, что с ним, слабым голосом ответил: "Дурно, головокружение". Обморочного же состояния не ощущалось, и я объявил, что дальше ему идти нельзя, но он протестовал. Носильщик Акбай взял его под руки, и они медленно стали спускаться", - писал Пастухов.

На этот раз вершины Эльбруса достигли в 2 часа дня 28-го августа. На вершину взошли А. В. Пастухов и Хаджи Залиханов. На вершине их застала сильная метель, не прекращавшаяся и при спуске. Александр Васильевич писал, что "Метель не прекращалась ни на минуту, а, наоборот, все более усиливалась. Снег, мелкий, как пыль, и сыпучий, как песок, заносил нам дорогу, маскировал встречающиеся трещины, залеплял глаза, и каждый шаг вперед соединялся с опасностью для жизни... Наступила ночь, а с нею и непроглядная тьма, и мы должны были остановиться..."

Вырыв яму в снегу и прикрывшись в ней единственным пальто, так как вся теплая одежда была оставлена на месте ночлега, Пастухов провел со своим спутником Хаджи Залихановым ужасную ночь. "И не прекратись под утро бушевавшая всю ночь метель, их ждала бы верная гибель. На следующий день они соединились с остальными спутниками, которые считали их уже погибшими, и благополучно спустились к подошве Эльбруса", - писал об этом восхождении известный кавказовед В. М. Сысоев.

Так завершились научные экспедиции А. В. Пастухова, к выдающимся успехам которого имеют прямое отношение горцы из Верхнего Баксана - Аслан-Хаджи Залиханов, Акбай Терболатов, Бочай Урусбиев и Сеид Курданов. Имена этих отважных горовосходителей достойны благодарной памяти потомков. Их подвиги с успехом продолжают внуки Аслан-Хаджи Залиханова - Герой Социалистического Труда, академик М. Ч. Залиханов, заслуженный мастер спорта по альпинизму X. Ч. Залиханов и многие другие сыны Балкарии и Карачая.

ОТВАЖНЫЙ КВАРТЕТ ГОРЦЕВ НА СЛУЖБЕ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ НАУКИ

По поручению Императорского Русского Географического общества в августе 1898 года в Пятигорск прибыл Николай Васильевич Поггенполь. 11-го числа он отправился в Приэльбрусье с целью осмотреть склоны Минги-тау для того, чтобы подобрать надлежащее место, где можно было бы поставить горную метеорологическую станцию. В 1897 г. эту задачу Поггенполь выполнить не смог из-за непогоды, а потому на сей раз он был настроен весьма решительно, и почти маршевым броском в 6 часов вечера того же дня он прибыл в сел. Кёделен (Гундулен), где ему отвели довольно порядочную комнату в сельском правлении. К нему немедленно прибыл староста, с которым он должен был условиться насчет найма лошадей для достаточно тяжелого вьюка.

"От него я узнал, - пишет путешественник, - что по долине Баксана снесен мост около Урусбиевской сыроварни и поэтому нужно было делать большой круг по горам, над левым берегом Баксана. На следующий день 12-го августа в 7 часов утра лошади были готовы, и мы втроем, т. е. я, повар-француз (Эмиль - И. М.) и один проводник-татарин, покинули селение", - записал в дневнике Поггенполь.

В час дня путники доехали до Наурузовского хутора, а в пять часов вечера добрались до аула Герхожан, но не остановились в нем, с намерением до вечера добраться до аула Чалмас. Но в тот день до Чалмаса они не добрались и вынуждены были заночевать под открытым небом.

13-го августа в 3 часа дня группа Поггенполя прибыла в Урусбиево. "Князь Урусбиевский, Науруз Измаилович, которого я знал еще с прошлого года, предупрежденный о моем приезде, выехал мне навстречу и любезно предложил мне остановиться у него в доме, - писал путник. - Я с тем большим удовлетворением принял его приглашение, - продолжает он, - что хозяин дома был человеком в высшей степени приятным и симпатичным, во всех отношениях образованный, с которым можно было вести оживленный и разнообразный разговор на какую угодно тему. Вечером того же дня князь привел мне трех местных жителей, татар, охотников за турами, которые согласились меня сопровождать в ледники Эльбруса, их имена: Молай Терболатов, Аппай Ахкобеков и Исса Казаков", - свидетельствует Поггенполь.

Следующие три дня путешественник посвятил осмотру окружающей местности, поднимался к Сылтранскому озеру и одноименному небольшому леднику, посещал долину реки Адыр-су, любовался открывающимися оттуда картинами кавказской природы.

19-го августа при чудной погоде он решил отправиться к подножью Эльбруса, "Меня сопровождали, - пишет он, - князь Урусбиев, три татарина, Эмиль-повар и один любитель из Урус-биевского аула, некто Ахматов, пожелавший отправиться со мной в ледники".

В 12 часов дня путники сделали привал в одном из самых прекрасных мест долины Баксана, где в Баксан впадает Адыр-су и открывается живописное ущелье Адыр-су с целой плеядой ледников и высоких фирновых полей. В 4 часа пополудни они выехали в верхнюю часть долины, и тут в коше, у слияния Терскола с Баксаном, их сердечно приветствовал пастух, в семействе которого Поггенполь в прошлом году провел 5 дней, скрываясь от непогоды.

Проехав дальше, путники к вечеру добрались до нижних окраин Азауского ледника, где стояла сторожка казаков-стражников, занимавших здесь санитарный пост, для предупреждения перегона скота из Сванетии, где бывали случаи чумы на скот. Здесь у этой сторожки путники остановились на ночлег и стали готовиться к дальнейшему пути.

По описанию Поггенполя, "20-е августа началось с ясного, чистого утра, погода была чудная. В 8 часов утра все было готово, и мы покинули Азауский ледник. Князь Урусбиев со своими людьми отправился на охоту и обещал к вечеру придти на ночлег, а я с татарами и вьючными лошадьми двинулся к крутому уступу, отделяющему долину Баксана и Гара-баши. В первом часу мы сделали привал у ручья в верхней части долины ледника Гара-баши", - писал путешественник.

Отсюда группа прошла на Терскольский ледник, "где татары нашли удобное место для ночлега и стали втаскивать вещи. Пока они ставили палатку и разводили огонь, Поггенполь поднялся на вершину одного из хребтов и достиг той площадки за последним выступом гребня, который хотел осмотреть. Место это, расположенное на высоте 12300 футов, имеет в длину 100 саженей и ограничено с юга скалистым гребнем, с севера упирается в ледниковое поле, а с востока и запада, по словам Поггенполя, плавно спускается в долину к ледникам Гара-баши и Терскол Возведение здесь постройки, - пишет ученый, - не представляется трудным мероприятием, так как неглубокий снег легко может быть удален при постройке фундамента, для которого здесь же под рукой имеется превосходный материал - куски трахита и порфира. Именно на этой площадке предполагал Поггенполь построить метеорологическую станцию. Типом здания, по его мнению, могла быть деревянная постройка на каменном фундаменте, с двойными стенами. Обосновывая свое мнение о станции, он писал. "Минимальное требование - это чтобы в ней было три комнаты, одна для кухни и помещения для проводников, другая для путешественников, третья - холодная, для приборов. Инвентарь станции, кроме, конечно, самопишущих приборов и инструментов, должен состоять из двух железных переносных печей с вытяжными трубами, двух деревянных столов, нескольких стульев, деревянных нар с сеном и войлочными одеялами и кухонной посудой. Ключ от здания мог бы храниться у князя Науруза Урусбиева, весьма интересующегося постройкой станции и выражавшего полное желание всеми средствами содействовать осуществлению этого проекта".

Таким образом, главная задача, которую преследовал Поггенполь, была выполнена, он подобрал подходящее место для постройки высокогорной метеорологической станции на ледниках Эльбруса. Но желание выяснить, нельзя ли еще выше, под самой вершиной горы устроить такую же станцию, побудило его предпринять восхождение на Эльбрус.

Ночь накануне была тихая, термометр показывал 15 градусов, на ясном небе горели яркие звезды, и нигде не было видно ни единого облачка. Все предсказывало хорошую погоду, - писал исследователь. - Один только Аппай помотал головой и сказал, что "слишком спокойно!". Вероятно, опытный охотник за турами предчувствовал что-то неладное с погодой назавтра.

Николай Васильевич писал в своем отчете: "В 12 часов ночи мои три охотника, некий Хаджи Ахматов из Урусбиевского аула и я, сердечно простившись с князем и его людьми, двинулись в путь... Развернули веревку и перевязались ею в следующем порядке: впереди шел Молай Терболатов, наиболее опытный охотник, вооруженный одним из моих топоров, за ним я, двое других татар и в конце Хаджи Ахматов. На одном из участков в трещину глубоко провалился шедший впереди Молай Терболатов. Только благодаря соединявшей нас веревке его Удалось сейчас же вытащить из темной пасти трещины. В общем, мы поднимались довольно спокойно".

Путники, ведомые Молаем, тщательно осматривали все трещины, осторожно, со страховкой преодолевали их и продвигались все выше и выше. Но вскоре "на крайнем зубце восточной вершины Эльбруса появилось маленькое облачко. Татары сейчас же заявили, что это является предвестником жестоких снежных бурь, и предложили вернуться обратно... Тем временем совсем рассвело, снега окрасились вокруг нас ярким розовым светом восходящего солнца", - отмечает Поггенполь.

В 6 часов утра они достигли первой группы скал на подступах к вершине, а уже к 7 часам погода заметно стала портиться. Ветер становился сильнее. Над вершиной Эльбруса крутилось густое молочное облако, через перевалы главного хребта приближались свинцово-серые массы тумана. Все предвещало ужасную непогоду. По словам Поггенполя, путники "с величайшим трудом пробирались к восточной вершине, ветер буквально срывал их с места и пронизывал насквозь, покрывал с ног до головы ледяной пылью. Из губ сочилась кровь, а дыхание примерзало к усам и бороде. Теперь уже восхождение становилось настоящим мучением, - пишет автор заметок. - На высоте 15700 футов мы нашли разрушенную скалу лавы с правильно сложенными кусками ее, положенными один на другой, в виде стены. Как я впоследствии узнал, - продолжает путешественник, - стену эту в 1891 году сложил топограф Пастухов для защиты от ветра. Положение наше было незавидное, снежный буран разрастался все с большей и большей силой, и по всему было видно, что буря могла принять угрожающий характер. Сколько оставалось до седла Эльбруса, этого никто из нас не мог определить. Терболатов уверял - три часа, а Аппай покачивал головой, давая понять этим, что, может быть, нам совсем не удастся взобраться в это седло...

Буря становилась страшной. До самой высокой точки Эльбруса, по моим расчетам, оставалось не более 40 минут подъема, так как высота достигнутых мною скал определяется приблизительно в 18200 футов, а вершина имеет высоту 18470 ф. над уровнем моря. Если бы мы продолжали восхождение, то ночь настигла бы нас на обратном пути высоко в ледниках, что могло иметь весьма грустные последствия", - огорчался Поггенполь.

Несмотря на огромные трудности и страшную непогоду, группа Поггенполя смогла определить, что на седловине Эльбруса также возможно построить небольшую метеорологическую станцию. В 3 часа 30 минут путники начали спускаться вниз. Терболатов предложил обойти ледяной вал и повел своих товарищей по очень крутому спуску к верхнему снежному покрытию ледника Азау с целью выкроить время засветло вернуться к месту своего первого ночлега. Ведомые опытным Молаем Терболатовым, они сравнительно благополучно спустились с седловины Эльбруса.

...Пробыв в ауле Урусбиево еще два дня, 28-го августа Н. В. Поггенполь вернулся в Пятигорск. Не может быть никакого сомнения или преувеличения, если мы скажем, что Молай Терболатов, Аппай Ахкобеков, Исса Казаков, Хаджи Ахматов оказали русскому ученому, а в его лице и всему Русскому Географическому обществу большую помощь и способствовали Поггенполю в выполнении возложенной на него правительством и Географическим обществом большой научной задачи.

ЭЛЬБРУС И ДОМ УРУСБИЕВЫХ

Ни один рассказ об Эльбрусе и его окрестностях не может быть сколь-нибудь полным без хотя бы беглого очерка о старинном и влиятельном семействе Урусбиевых, владевших Баксанским ущельем. Дом Урусбиевых получил широкую известность в культурно-просветительских и научных кругах на Кавказе и в России. Об этом семействе давно назрела необходимость написать отдельную книгу, но мы сейчас ограничимся лишь тем, что представляет большой интерес для раскрытия нашей темы. В этом отношении активная деятельность Урусбиевых может быть начата с уже известного читателю Мырзакула, который вместе с правителем Карачая (Олием Карачая) Исламом Крымшаухаловым помогал Емануелю организовать группу проводников для покорения Эльбруса.

Дело своего отца достойно продолжали его сыновья - Хамзат, Магомет и Измаил Урусбиевы, мать которых была сестрой Ислама Крьмшаухалова. Вероятно, юный Измаил очень любил гостить у своих родственников по матери в Карачае. По сведениям известного краеведа Е. Польской, много сделавшей для популяризации истории семьи Урусбиевых, еще молодой Измаил из дома своего деда в Карачае водил в 1848 году отряд русских войск кратчайшим путем по южному склону Эльбруса на Баксан.

Семья Урусбиевых оказывала деятельную помощь первой научной экспедиции, предпринятой А. Фирковичем в 1849 году. В сопровождении "туземцев из Урусбиева" он совершал разведывательные походы по окрестностям аула и описал множество археологических, этнографических и бытовых памятников Карачая и Баксанского ущелья. Следовательно, к трудам Фирковича, до сих пор не утратившим своего научного значения, имеет отношение и семья Урусбиевых, оказавшая ему всяческую помощь и услуги, способствовавшие успеху его предприятия.

Весьма значительными были услуги этой семьи русской науке о геологии и орографии Кавказа. В этом отношении на первое место следует вывести тот факт, что известный тогда всему миру профессор, член Российской Академии наук Г. В. Абих был постоянным гостем Урусбиевых.

С 1884 года все научные интересы Абиха связаны с Кавказом. Он много работал и писал о закавказских горных массивах Армении, долине Аракса, затем Дагестана и других сопредельных областей. В 1853 г. он опубликовал свой уникальный труд об исследованиях окрестностей Эльбруса вплоть до районов Кавказских минеральных вод. По словам известного профессора Московского университета Г. Шуровского, также не раз бывавшего в Приэльбрусье, этот труд Абиха был последним словом тогдашней науки о Кавказе и его горах. Именно в завершении этого труда немалую помощь Абиху оказали Урусбиевы. В оживленных беседах с Абихом, под рокот буйной горной реки Адыр-су, так понравившейся ученому, проходил не один вечер молодого Измаила. Природа этого ущелья особенно очаровывала видавшего виды Абиха, рассказывал впоследствии своим гостям Измаил Мырзакулович. Из дома Урусбиевых совершал Абих свои рейды по маршруту экспедиции Емануеля, побывал на месте последнего лагеря генерала у водопада Кёкрек, осмотрел два минеральных источника вблизи этого лагеря, о которых упоминали участники того памятного восхождения.

Абих подробно описал все ледники Эльбруса, установил зону высот вечных снегов: со стороны Хурзука - высота их 10923, со стороны Баксана - 10500, у северных склонов Эльбруса - 11233, а у водораздела истоков Малки и Кубани - 12310 футов над уровнем моря. В достижении всех этих научных результатов велика роль семьи Урусбиевых, в которой гостил и постоянно находил теплый и радушный прием известный профессор,

В июле 1867 года с целью пробраться в Сванетию совершают путешествие на Кавказ братья Нарышкины. В начале июля они прибыли в Пятигорск и только 8 августа смогли выйти в путь в сопровождении одного туземца-переводчика. То был Магомет Мырзакулович Урусбиев - брат Измаила. По пути следования Нарышкины описали целый ряд интересных археологических и этнографических памятников у аулов Атажукино (ныне сел. Заю-ково), Кенделен, Озоруково (ныне пос. Быллым). Вблизи ледников Эльбруса, на высоте около 14000 футов, у последнего балкарского коша они описали башню под названием "Ференк-кала", упомянули укрепление в урочище Кала-кол близ Быллыма.

В Сванетию путешественники не попали, их застала метель на подступах к перевалу Тонгуз-орун, и они вынуждены были вернуться назад в аул Урусбиево. Здесь они познакомились и с самим Измаилом, о котором впоследствии писали: "Образованием своим и понятиями Измаил Урусбиев резко отличается от своей окружающей среды. Очень предприимчив. Задумал построить новую дорогу по Баксанскому ущелью, потому что не может вывозить лес на плоскость".

Весьма предприимчивым, образованным человеком с реформаторскими наклонностями был и Хамзат Мырзакулович, получивший образование в Петербурге. Много лет он провел на военной службе, командовал полком, много ездил по Италии, Польше, Германии, вел светский образ жизни, был членом Горского суда в Нальчике. Зная, что во всем мире непревзойденными считаются швейцарские сыры, а в его владениях молока более чем достаточно, он специально ездил в Швейцарию, изучал там сыроваренное производство и по возвращении открыл сыроваренный завод у себя в ауле на речке Кыртык. Сыры его нисколько не уступали швейцарским, дела Хамзата шли хорошо. Но внезапно вспыхнувшая чума погубила почти весь скот, и это вынудило его впоследствии закрыть свой завод, писали не раз у него гостившие путешественники.

Отставной полковник Хамзат Мырзакулович радушно принимал у себя известного журналиста и этнографа Евг. Баранова, который писал о своей встрече с этим образованнейшим человеком следующее: "Хамзат со свойственной горцам любезностью пригласил меня переночевать у него, и я с радостью согласился. Выйдя на балкон сыроварни, являющейся продолжением его дома, мы застали шумевший самовар, небольшой азиатский на трех ножках столик, покрытый безукоризненно белой, чистой скатертью и симметрично раставленной на нем посудой".

В доме Хамзата Урусбиева в Нальчике останавливались в 1883 г. выдающиеся русские ученые - академик В. Ф. Миллер, проф. М. М. Ковалевский и др. К сожалению, сейчас уже нет возможности определить, где именно в Нальчике был дом Хамзата Урусбиева - члена Горского суда.

Трагически окончилась жизнь другого брата Измаила - Магомета Мырзакуловича. Он также был очень образованным для своего времени человеком, тяготел к передовой русской культуре и науке, активно выступал за введение новых общественных порядков. Еще будучи молодым человеком, он очень много сделал, чтобы успешно прошла экспедиция братьев Нарышкиных в 1867 году. За свои передовые взгляды и приверженность к прогрессивной идеологии и культуре он на себе испытал козни и злобу местного духовенства, которое вершило все общественные дела по шариату. Так, когда он был назначен старшиной Урусбиевского общества, духовенство всячески подстрекало горцев против него, он не мог пользоваться должной популярностью. Духовенство подозревало его и обвиняло даже в кровосмешении, и в результате всего этого назначение его было встречено с большим неудовольствием. "Как может быть у нас старшиной человек, которого мы даже в мечеть не пускаем?" - роптали они. Даже посылали специальную депутацию в Нальчик, чтобы назначили другого старшину, но из этого ничего не вышло. Одним словом, новый старшина своими передовыми идеями и приверженностью к культуре очень скоро вооружил против себя определенную часть населения, "особенно сванетов, которых он преследовал за постоянные нарушения общественного порядка и конокрадство, грабежи... Дело кончилось тем, что однажды ночью в августе- 1883 года, когда Магомет ужинал в сакле в кругу семьи, пуля, пущенная через открытое окно, уложила его на месте. Убийцами оказались два сванета, которые были схвачены и сознались, но при этом оговорили Измаила Урусбиева, будто бы подстрекавшего их к совершению этого преступления. Несмотря на голословность этого оговора, Измаил был привлечен к ответственности и некоторое время содержался под стражей. Дело это пока еще не кончено", - писал в 1886 году гостивший у Урусбиевых Давидович.

Но особенно выдающейся личностью не только для Урусбиевского общества, но и всего Карачая и Балкарии XIX в. был сам Измаил Мырзакулович, великолепный координатор воспитания и деятельности как своих братьев, так и двух высокообразованных сыновей - Науруза и Сафар-Али. Огромное владение в 8 тыс. десятин земли, основная масса которой были луга и пастбища, 5 тыс. голов крупного рогатого скота, 50 тыс. овец, более 2 тыс. человек - все это требовало больших сил и энергии. Но вместе с тем эти несметные богатства не ставили его в противовес крестьянской массе, он ничем от них не отличался, как пишут гостившие у него путешественники и ученые, ни поведением, ни одеждой. Выдающийся социолог М. М. Ковалевский, которого упоминает ф. Энгельс в своем бессмертном труде "Происхождение семьи, частной собственности и государства", писал об Урусбиеве: "В отношениях его к народу - необычайная простота. Двери его дома всегда настежь открыты, и в день перебывает в нем несколько десятков человек для совета с князем по самым житейским делам".

"В огромном ауле нет ни одного кабака, ни одной капли спиртного напитка, - пишут другие. - Нет ни богатых бездельников, ни нищих; никто не уходит из аула на заработки. Каждый урусбиевец держится со своим помещиком, как с равным, да и последний по образу жизни ничем почти не отличается от него. Измаил разве только принимает больше гостей".

В многочисленных гостях у Урусбиевых действительно никогда не было недостатка. Трудно найти какую-либо экспедицию, посетившую Кавказ с археологической, этнографической, геологической и другой целью, которая не посетила бы этот знаменитый дом. В большом ряду выдающихся людей прошлого века достаточно назвать имена таких гостей Урусбиевых, как Г. В. Абих, И. В. Мушкетов, С. И. Танеев, Н. К. Михайловский, М. М. Ковалевский, В. Ф. Миллер, И. И. Иванюков, Н. А. Ярошенко, Н. П. Тульчинский и мн. др., составлявших цвет и гордость русской науки и культуры того времени. Все без исключения иностранные и русские горовосходители получали здесь необходимую помощь и услуги.

По инициативе Измаила была построена специальная гостиная для приема многочисленных гостей из России, Италии, Германии, Англии, Швейцарии, Венгрии, Польши и др. В этой гостиной, по праву занимающей место прообраза нынешних туристических баз, велась специальная книга отзывов, состоящая из нескольких общих тетрадей в кожаных переплетах. В ней оставили свои приятные впечатления Фрешфильд, Туккер, Грове, Дечи, Абих, Динник, Давидович и мн. др. Эти замечательные тетради видел еще в 1923 году и оставил свои записи известный путешественник и автор многих работ по Кавказу С. Анисимов. К сожалению, указанные бесценные тетради считаются утерянными.

"Эта кунацкая выстроена уже по образцу русских домов и ничем от них не отличается. Стены комнат оклеены обоями, обстановка приличная; дощатый пол, стеклянные окна. К столу подаются тарелки и приборы, хотя хозяева сами обходятся без них", - писал Давидович.

Гостеприимством Урусбиевых восхищались профессор Варшавского политехнического института, член Кавказского Горного общества В. В. Дубянский, путешественник С. Я. Голубев, штабс-капитан В. Ф. Новицкий и многие другие. Восхищенный обслуживанием и радушием хозяев Новицкий встретил здесь И. Я. Акинфиева и еще нескольких незнакомых ему людей. Он невольно подумал, сколько же путешественников и туристов останавливается за сезон в этой уютной кунацкой. А однажды С. Анисимов встретил в кунацкой Урусбиевых живших здесь более трех недель художниц М. Н. Ильину и англичанку Чемберс, писателя из Москвы В. П. Обнинского.

Долгие и обстоятельные беседы с выдающимися людьми: учеными и деятелями науки, культуры - значительно пополняли знания любознательного Измаила, "в голове которого, по словам его собеседников, зарождались увлекательные гипотезы по археологии и этнографии, геологии и фольклору Кавказа". В свою очередь, собеседники Измаила многое черпали у хранителя бесценного культурного наследия северокавказских народов. Измаил всегда с увлечением рассказывал путешественникам народные сказания, легенды, вспоминал про гостивших у него ученых, альпинистов, художников, писателей, композиторов, которые непрестанно удивлялись его широкой любознательной натуре. Измаил Мырзакулович часто говорил: "Ни я гостям, ни они мне не давали покоя - либо я им, либо они мне что-нибудь должны были рассказывать. В особенности у Абиха я многому научился по геологии, Умный был немец". С удовольствием вспоминал он и англичан, "дивился их гомерическому аппетиту. В течение нескольких дней пребывания у Измаила англичане истребили громадное количество съестного и при прощании хотели расплатиться. Измаил, конечно, отказался от платы. Англичане ушли и через несколько месяцев прислали ему из Лондона великолепный штуцер центрального боя", - писали гости Урусбиева.

В 80-х годах XIX века в Кисловодске жил известный русский художник Николай Александрович Ярошенко. Он живо интересовался жизнью и бытом горцев Кавказа, любовался окрестностями Приэльбрусья, и, вероятно, в те же годы его познакомил с Измаилом часто посещавший Кисловодск отставной полковник Д. О. Аглинцев.

На обороте одного из замечательных полотен художника Ярошенко "Песни о минувших делах" имеется надпись: "1882 года, 4 августа, в доме Урусбиевых". Эта картина демонстрировалась на 22-й выставке Передвижников в 1894 г. и была похвально отмечена в прессе. Исследователь творчества и автор монографии о И. А. Ярошенко В. А. Прытков пишет об этой картине следующее: "На картине изображен большой дом князя. На стене висит ружье. В центре дома, поджав ноги, сидит народный певец. Под аккомпанемент своей песни он в такт помогает своим телом и руками, поет о героическом прошлом, подвигах кавказцев. Вокруг него в национальных костюмах, с кинжалами на поясе сидят горцы. На прекрасно выполненном деревянном топчане сидит князь. У огня сидит седой горец в белой чалме. Красные языки яркого огня освещают лица сидящих". Е. Польская, сравнивая это полотно с сохранившейся фотографией, на которой изображены И. Урусбиев, М. Ковалевский, С. Танеев, И. Иванюков, М. Михайловский, приходит к выводу, что центральным героем картины Ярошенко является Измаил Мырзакулович Урусбиев.

Интересные сведения о семье Урусбиевых оставили М. М. Ковалевский, В. Ф. Миллер, И. И. Иванюков и др. В 1883 году, в июне месяце, М. М. Ковалевский и В. Ф. Миллер приехали из Владикавказа в Нальчик. В поездке по Балкарии их сопровождал известный собиратель карачаево-балкарского фольклора, сын Измаила Сафар-Али, занимавшийся также составлением грамматики родного языка и применивший русскую азбуку к выражению карачаево-балкарских звуков. "Сафар-Али, - писали эти ученые, - имея по всем аулам родственников, аталыков или кунаков, мог открыть нам самый широкий доступ к горскому гостеприимству и поместить нас в наиболее богатых кунацких". Однако Сафар-Али оказался им полезным не только по этой части, но и своими знаниями быта, нравов, обычаев, истории балкарского народа.

В Нальчике ученые остановились в доме дяди Сафар-Али, Хамзата Урусбиева. Отсюда в сопровождении Сафара они отправились в аул Холам. "Мы двигались крайне медленно: по крутым спускам лошади скользили и приходилось идти пешком... Вследствие этих трудностей, - пишут путешественники, - мы потеряли надежду засветло приехать в Холам и, спустившись к берегам прелестной речки Кара-су, впадающей в Терек (Черек - И. М.), решились ночевать под открытым небом... Нашему непривыкшему слуху вечный шум горной речки представлялся как бы шумом проливного дождя, и, просыпаясь по временам ночью, мы выглядывали из шалаша, со страхом ожидая ливня. Мы проснулись на заре и, не найдя проводника, удивились. Часа через полтора он явился с приятной ношей - пятью только что пойманными им форелями. Конечно, мы приступили немедленно к изготовлению завтрака, и можем смело сказать, что нашему пиру на берегах Кара-су позавидовали бы европейские гастрономы".

В Холаме ученые гостили в доме князя Джарахмата Шакманова. Через несколько дней они прибыли в Верхний Чегем и остановились у другого князя - Али-Мурзы Балкарукова. В этих поездках они собирали очень много ценного научного материала, записали легенды и предания, осмотрели археологические памятники, башенные и склеповые сооружения Балкарии.

В 1885 году М. М. Ковалевский снарядил специальную группу в Урусбиевское общество. Летом того года в Кисловодске находились директор Московской консерватории С. И. Танеев, писатель Г. Успенский, проф. И. И. Иванюков. Все они жили в доме у художника Н. А. Ярошенко, часто совершали поездки по окрестным карачаевским аулам. В их кругу очень часто бывал Измаил Урусбиев. "Как только Измаил оказывался в доме Ярошенко, - писал Ковалевский, - тотчас все его гости собирались и устраивались у "Белой Виллы", чтобы послушать, как Измаил поет горские песни и исполняет народные танцы".

Измаил Урусбиев любезно согласился быть проводником Ковалевского и его спутников в Сванетию, через перевал Тонгуз-орун. Членов экспедиции особенно подбодрили слова князя: "Кто выбьется из сил, того мы перенесем на бурках!", Вероятно, многоопытный и знающий князь вспомнил, как поступали в таких случаях его одноаульцы с Ленцем, Купфером, Гардинером и другими гостями Эльбруса. И уж совсем воодушевились они, когда полковник Аглинцев сказал: "Ваше путешествие начинается под счастливой звездой: лучшего путеводителя трудно найти на всем Кавказе!". Да и сам образ Измаила не оставлял желать лучшего. "Могучая, как бы из железа скованная фигура Измаила Урусбиева, - продолжает Ковалевский, - внушала нам бодрость и уверенность в успехе предприятия".

В состав экспедиции входили: М. М. Ковалевский, И. И. Иванюков, С. И. Танеев, тифлисский фотограф Д. И. Ермаков, англичане Емс и Смит. Последние трое должны были вернуться с перевала Тонгуз-орун обратно в Кисловодск.

19-го июля, перед самой отправкой, С. И. Танеев писал А. С. Аренскому: "Пишу карандашом, потому что все вещи уложены, и мы (я, Ковалевский и Иванюков) сейчас уезжаем в большое путешествие. В дороге будем дней двадцать... Едем через Кавказский хребет. Перевал сделаем близ Урусбиевского аула, недалеко от Ельбруса. Будем идти и ехать по ледникам. Перейдя хребет, попадаем в Сванетию, страну дикую. Все время верхом. Отсюда едем только 40 верст в коляске до горы Бермамут. Наше путешествие будет сделано со всевозможными удобствами... Кроме того, что всего важнее, с нами едет владелец Урусбиевского аула - Измаил Урусбиев, который проводит нас через перевал и сдаст потом своему племяннику - князю Дадешкелиани... Едет еще фотограф Ермаков, очень известный, будет снимать виды по дороге. До перевала едут еще двое знакомых Урусбиева - англичане, из которых один женат на дальней родственнице Ковалевского. От перевала еще присоединится к нам сын Урусбиева, окончивший только что курс в реальном училище". Безусловно, речь в письме идет о сыне Измаила Сафар-Али, опубликовавшем в 1881 г. нартские сказания карачаевцев и балкарцев в первом выпуске "Сборника материалов для описания местностей и племен Кавказа".

Большую ценность представляет письмо С. И. Танеева, отправленное в тот же день великому композитору П. И. Чайковскому:

"Милый Петр Ильич! Завтра выезжаю в путешествие, которое продлится 20 дней. Мы сделаем перевал через Кавказский хребет близ Ельбруса, что представляет большие трудности (Урусбиевский перевал). Потом поедем в Сванетию, сначала в княжескую, потом - в вольную. Писем не ждите, а пишите в Кутаис до востребования. Наше путешествие обставлено очень большими удобствами: нас провожает владелец перевала Измаил Урусбиев. Лошади и проводники будут везде готовы. Едет с нами также известный фотограф Ермаков. Некогда писать подробно. Пора спать, завтра утром выезжаем".

Из Кисловодска экспедиция направилась к высокогорному аулу Ысхауат (Хасаут), где по предупреждению Измаила группа была принята самым богатым жителем Джерештиевым. К вечеру жители устроили гостям радушный прием, многолюдные танцы, песни, искрометный "Исламей", пистолетные выстрелы за спинами танцующих - все это произвело на путешественников неописуемое впечатление.

На следующий день путники знакомились с достопримечательностями окрестностей, посетили места прохождения экспедиции Емануеля по истокам красивой речки Енгешли (Ингушли), "где шумно бегут три речушки того же имени". На другой день добрались до урочища Кызыл-кол-баши у северо-восточного угла Эльбруса. У путников не было предела восхищения красотой этих мест. И все же Ковалевский не упустил возможности провести археологические разведки в окрестностях Ысхауата, где, по рассказам местных жителей, в высоких отвесных скалах имеются высеченные в скалах гробницы с человеческими костями. Но добраться до них, по уверениям горцев, можно было только при помощи лестниц. В правдивости их слов автору этих строк пришлось убедиться летом 1965 года при археологических изысканиях у Ысхауата.

Несмотря на эти сложности, в 12 км к северо-востоку от аула Ковалевский сумел осмотреть несколько наскальных гробниц. Сопровождавшие его балкарцы и карачаевцы тут же сделали лестницу из двух длинных брусьев, связанных веревкой с поперечными перекладинами. "По этой лестнице при общем восхищении окружающих полезли в пещеру несколько смельчаков. Пещера эта была, по мнению Ковалевского, фамильной усыпальницей, в которой захоронено несколько поколений". Обнаруженные в этих гробницах археолого-эт-нографические предметы - остатки одежды из шелковой ткани, обработанные куски кожи, деревянная утварь - чаши, ложки, различные украшения - бусы, индикации византийских монет - все это хранится в "фонде Ковалевского" в Государственном Историческом музее и служит эталоном для определения хронологии и этнической атрибуции многих археологических комплексов Северного Кавказа. Сейчас уже все более и более четко определяется принадлежность этих наскальных гробниц предкам карачаевцев и балкарцев - древним кавказским булгарам VII - Х вв.

Сам М. М. Ковалевский позднее писал: "Одна витрина в Историческом музее занята результатами моих собственных расследований в горных пещерах, прилегающих к аулу Хасаут, расположенному на недалеком расстоянии от Эльбруса. Один из консерваторов музея, покойный Сизов, говорил мне, что содержащиеся в этой витрине куски материи, в какие были облачены найденные мною скелеты, принадлежат к числу интереснейших материалов для истории древнего орнамента, какие содержит в себе Исторический музей в Москве". Фонд Ковалевского состоит из 40 предметов и хранится в Археологическом отделе ГИМа.

Исследования советских археологов доказали, что находки у Ысхауата, на Эшкаконе, Мощевой балке и других окрестностей свидетельствуют о том, что здесь проходили торговцы, следовавшие по упоминавшемуся всемирно известному "Шелковому пути" из Хорезма в Византию. После завершения археологических работ М. М. Ковалевский со своими спутниками двинулся в дальнейший путь из аула Ысхауат. Их сопровождал Азамат Джерештиев, аталык Измаила, родом карачаевец, а сам Урусбиев задержался в Кисловодске по неотложным делам. Путь экспедиции проходил по труднодоступным горным уступам, приходилось преодолевать различные преграды по долине р. Шаукам, по высокогорному урочищу Кынгыр-сырт, с трудом преодолевали бурные горные потоки. Интересно описывает М. Ковалевский переправу через Малку: "К полудню мы были на дне ущелья и остановились перед бешено скачущей через камни рекой Азамат отыскал место для переправы. Он сел на самого сильного коня принадлежащего одному из наших товарищей с наибольшим весом и собираясь ехать вброд, просил нас внимательно следить за тем как он переправится. Он поставил лошадь против течения отпустив свободно поводья и все время переправы сильно хлестал ее плетью Лошадь то выходила совершенно из воды становясь на большие камни, то опускалась в воду по самое седло Переправившись, Азамат положил на берегу камень и сказал нам чтобы при переправе не смотреть вниз иначе закружится голова, и пробираться в направлении положенного камня Поодиночке переезжали мы бурную реку при неистовых криках Азамата "Держи вправо, вправо, бей лошадь, не смотри в воду, не тяни лошадь пускай ее, пускай!" Стоявшие на берегу испытывали некоторую ажиотацию, и не без основания М р Емс, не сумев удержать указанное направление, едва не погиб. Это была первая перепра ва через большую горную реку".

Переправившись через Малку, путники две ночи провели на горе у пастушеских кошей. Обсохли, привели себя в порядок и через перевал Кыртык прибыли в аул Урусбиево расположенный на высоте 5200 футов над уровнем моря. В ауле их принимал брат Измаила - Магомет. Ковалевский и его спутники сидели уже за ужином когда прибыл и сам Измаил Мырзакулович. Обрушившиеся в те дни дожди вынудили путешественников четверо суток провести в семье Урусбиевых, в окружении горцев. За эти четыре дня М. М. Ковалевский и И. И. Иванюков знакомились с бытом, нравами обычаями балкарцев, описали их жилища, одежду, различные этнографические особенности этого горского народа. С. И. Танеев из уст Измаила записал двадцать балкарских народных песен, которые послужили ему позднее материалом для написания очерка "О музыке горских татар".

Во время пребывания гостей в ауле хозяева всячески старались развлечь их, устраивали им танцы, песнопения, игрища, которые приводили в восторг представителей русской и английской интеллигенции. Специально для них Измаил устраивал большой концерт на склоне Эльбруса, в местности, ныне называемой "Кругозор". Сам Измаил виртуозно играл на карачаево балкарском старинном струнном инструменте "къыл къобуз", а С. И. Танеев подыгрывал ему на скрипке.

Самые ценные этнографические, фольклорные и исторические материалы путешественники записывали у Измаила - прекрасного знатока быта, нравов, истории и культуры северокавказских народов. М. М. Ковалевский много раз и с большой теплотой отзывался об этом чудесном человеке. "Измаилу Урусбиеву - писал он, - 54 года, но князь смотрелся гораздо моложе Он не помнит, был ли он когда болен. Вся жизнь его прошла на Кавказе. Ни в какой школе князь не учился, читает только по арабски и тем не менее имеет весьма обстоятельные сведения по истории. Книги читают ему сыновья когда приезжают в аул. Князь отлично знает народные предания и легенды, и голова его кишит гипотезами о заселении Кавказа и об его прошлых судьбах. Память князя феноменальна однажды, беседуя с нами о русской литературе, он, в доказательство своей мысли, цитировал несколько мест из Добролюбова.

У горских татар нет имени более популярного как имя Измаила Урусбиева, продолжает Ковалевский "Кто может сделать лучще?" - выражение, которое мы обыкновенно слышали от татар, когда речь заходила о князе. Он первый джигит, первый танцор, первый музыкант, первый кузнец, первый сапожник, столяр, токарь и мн. др. Особенно же преклоняются татары перед его находчивостью и умом. Князь любит горских татар и несколько идеализирует их", - писал выдающийся ученый-социолог.

Первый, первый, первый. Такая характеристика в устах обычно скупых на похвалу горцев аксакалов выше всякой аттестации.

Столь же оправданную характеристику давал Измаилу и Давидович, гостивший в его доме "Я имел удовольствие, - пишет он, - познакомиться с этой оригинальной личностью Человек далеко уже не молодой, но крепкий и здоровый, он исполнен юношеской подвижности и силы. Отличный охотник, стрелок, от личный наездник, танцор, певец музыкант - он являлся идеалом горца. "Не хуже Измаила, знает, как Измаил" - это лучшая похвала в устах урусбиевцев. Человек, не получивший никакого образования не знающий даже русской грамоты, он говорит чистым литературным языком чрезвычайно интересуется всеми научными вопросами и близко знаком со всеми корифеями нашей литературы. Отрывки многих произведений он знает наизусть. Геологию, археологию и историю Северного Кавказа он знает весьма основательно и обладает замечательной археологической коллекцией, которую составил сам. Свои научные познания он приобрел вследствие разговоров и общения с учеными и путешественниками, а с русской литературой познакомили его сыновья - молодые люди, получившие высшее образование, которые читают ему вслух. Голова Измаила, - продолжает Давидович, - всегда занята гипотезами о заселении и геологическом образовании Северного Кавказа, и когда он с жаром и увлечением начинает развивать свои любимые и подчас весьма остроумные теории, мне невольно думалось какой, может быть, блестящий ученый вышел бы при других условиях из этого к а б а р д и н ц а" (?).

В тон Давидовичу вторят и современные авторы, которые пишут о том, что "если бы его время было несколько иным, или если бы он смог найти дорогу в большой мир, он мог бы стать известным всему миру ученым-кавказоведом и его имя могло бы стоять рядом с такими учеными, как П. К. Услар, В. Ф. Миллер, Г. И. Радде, А. П. Берже, Н. Я. Динник и др.".

Но увы, судьба распорядилась иначе, и он всемерно старался вывести в большой мир своих братьев и сыновей: Сафар-Али, окончившего Петровско-Разумовскую Академию (ныне Сельхозакадемия им. К.А. Тимирязева), известного собирателя фольклора, составителя алфавита и грамматики карачаево-балкарского языка; и Науруза, закончившего Петербургский университет.

Судьба Сафар-Али сложилась трагически. По неизвестным еще причинам, весьма возможно - за связь с народовольцами, он пожизненно был сослан на каторгу в Углич, остались неоконченными его научные труды и поиски. В книге "О семье Чеховых", изданной в Ярославле в 1970 г., балкарские литературоведы и фольклористы нашли сведения о том, что у брата Антона Павловича - Михаила "был в Угличе и другой знакомый - балкарец Сафар Измаилович Урусбиев. Это был несчастный человек, оторванный властями от своих любимых кавказских гор, от семьи и сосланный в Углич навсегда, пожизненно. Семь лет спустя Михаил Павлович описал Сафара Урусбиева в своем рассказе "Преступник", - уверяют исследователи.

За то время, которое Ковалевский и его спутники провели в доме Урусбиевых, они тщательно осмотрели его блестящую коллекцию, происходящую из древних археологических памятников верховьев Баксана и Чегема. Отдельные предметы из этой коллекции были позднее опубликованы В. Ф. Миллером и П. С. Уваровой в первом и восьмом выпусках "Материалов по археологии Кавказа". Основная же ее часть попала в "Музей изящных искусств" в Будапеште.

В 1895 - 1896 гг. венгерский археолог Енэ Зичи со своими спутниками Белой Пошто и другими организует экспедицию по Кавказу в поисках следов предков венгров, следуя, вероятно, поискам уже знакомого читателю Яноша Кароя Бешша. В результате этой экспедиции Зичи посетил дом Урусбиевых и приобрел коллекцию Измаила. Эта коллекция сначала попала в "Музей этнографии" в Будапеште, оттуда во "Всевенгерский исторический музей" и, наконец, в 1897 г. в "Музей изящных искусств". В 1956 г. эта коллекция, давно вошедшая в золотой фонд археологической науки о Кавказе, была еще раз подробно изучена известным венгерским археологом Ласлом Ференци, который разработал ее детальную хронологию, сравнил и сопоставил с редчайшими находками бронзового и раннежелезного веков юга европейской части СССР, Кавказа и Передней Азии и тем самым определил ее достойное место в мировой археологической науке.

...Между тем наши путешественники, завершив свои археолого-этнографические разыскания в окрестностях Урусбиевского аула, собрались в дальнейший путь в сопровождении Измаила, его сына Сафара, аталыка Азамата и нескольких урусбиевцев. Путь предстоял очень сложный - надо было преодолеть перевал Тонгуз-орун, по которому карачаевцы еще в 1639 году сопровождали русских послов в Грузию. Не доходя до перевала, путешественники остановились на ночлег. Рано утром начался подъем по ледниковому перевалу, покрытому густым туманом. "Мы вступили в зимнюю природу, - писали путники, - снег покрывал лед выше колена. Впереди шли с князем туземцы и, ударяя палками снег, разведывали трещины, балкарцы же вели лошадей, пробиравшихся с большим трудом, нежели люди. Нередко сбегались несколько человек, чтобы поставить на ноги упавшую и барахтающуюся в снегу лошадь. Медленно ползем по ледниковой горе, - писали они, - и как долго придется еще ползти, не ведаем: вершина Тонгуз-оруна все время в облаках... Наконец, перевал был преодолен. Начался не менее опасный спуск в сторону Сванетии. Спуск проходил под сильным и проливным дождем. Выбившись из сил, продрогшие путешественники к вечеру добрались к огромной гряде, под навесом которой остановились на ночлег. Пещера оказалась столь низкой, - продолжают путники, - что приходилось сидеть сгорбившись. Князь хлопотал, чтобы возможно скорее разложили костер... Все думали, как бы скорее осушиться и согреться. Вода с бурок образовывала целые лужи, и, чтобы не сидеть в воде, мы руками скатывали ее со дна пещеры... Как только запылал костер, разведенный на краю пещеры, начали сушиться... Дым наполнял пещеру и разъедал глаза в такой степени, что трудно было держать их открытыми".

На утро Измаил распрощался со своими спутниками и вернулся обратно в Урусбиево. А группа путешественников отправилась в Сванетию в сопровождении Азамата и других урусбиевцев.

У родственников Урусбиевых - князей Дадешкелиани - гостям был оказан радушный прием и дан обильный обед. Здесь в селении Бечо М. М. Ковалевский распрощался со своим верным "коновожатым" Азаматом и другими проводниками экспедиции, нанял новых людей и продолжил путешествие по Сванетии и в Кутаис.

8-го августа 1885 года, как и обещал, спустя 20 дней, С. И. Танеев писал из Вольной Сванетии П. И. Чайковскому: "Сделали перевал через снеговые горы. Все время шел дождь, дорога была невероятно трудная. После перевала погода совершенно исправилась, и мы совершаем чудесное путешествие по Сванетии. Несколько раз ночевали на открытом воздухе, иногда под дождем. Теперь никаких особенных трудностей не предстоит и дней через пять будем в Кутаисе".

Здесь уместно отметить, что великий композитор С. И. Танеев с лета 1885 года и надолго подружился с семьей Урусбиевых, часто бывал в их доме, хорошо знал самого Измаила и его незаурядных сыновей. Особенно тесно он подружился с Наурузом. В 1888 году Науруз Измаилович посещает композитора в Москве. Сергей Иванович сводил его на премьеру оперы "Евгений Онегин", познакомил своего кавказского друга с автором бессмертного произведения - Петром Ильичом Чайковским, и был очень рад тому, что ему представился такой великолепный случай воочию познакомить двух своих друзей. Летом 1891 года С. И. Танеев должен был лечиться в Пятигорске. По приезде сюда он снова встречается со своим кунаком Наурузом. "Науруз Измаилович очень мне обрадовался, - писал Танеев Чайковскому в письме от 21 июня 1891 года, - и стал меня звать к себе в аул погостить".

Сергей Иванович вновь посещает гостеприимный аул и дом Урусбиевых. В своих письмах П. И. Чайковскому он красочно описывает свои впечатления от поездок по Баксану и тот радушный прием, который ему был оказан в этой замечательной семье.

"Трудно себе представить, до какой степени восхитительна эта поездка, - писал Танеев. - Баксан в начале очень широк. Дорога идет то по одному, то по другому из его берегов. Мы множество раз должны переезжать через мосты, сложенные из нескольких бревнышек, в то время как река ревет, как дикий зверь, увлекая и переворачивая в своем течении огромные глыбы камней. Лошади наши будут лепиться по скалам, перед нами будут открываться зияющие пропасти, мы постоянно будем испытывать приятное чувство человека, благополучно избежавшего грозившей ему опасности. Налево от нас будут горы, покрытые вечными снегами. Впереди - Эльбрус, то скрывающийся за склонами, то вновь обнаруживающийся и, по мере нашего к нему приближения, принимающий все более и более чудовищные размеры. Мы едем то голыми скалами, то лесами, где деревья необычного для нас роста, то пространствами, сплошь усеянными как бы драгоценными камнями самых ярких красок, усыпанными золотыми блестками и, как искры, рассыпающимися под ногами лошадей. Прибавь к этому горный чистый воздух, который вбираешь в себя и не можешь им надышаться, ключевую воду, в обилии попадающуюся по дороге, шашлык, который жарится из тут же зарезанного барана, и ты будешь иметь слабое представление о тех прелестях, которые представляются путникам, решившимся предпринять это путешествие", - восхищался композитор.

Заманчивая перспектива новой поездки по чудным горным долинам и воспоминания о прошлом путешествии целиком захватили все чувства С. И. Танеева. К этим чувствам он вновь возвращается в письме к своему великому другу П. И. Чайковскому от 14 июня 1891 года: "С большим удовольствием думаю о приближении начала поездки. Жаль, что ты не примешь участия в ней", - писал он.

Обласканный щедрым и добрым гостеприимством семьи Урусбиевых, завороженный волшебной красотой горных ущелий Приэльбрусья, очарованный музыкой горцев, великий композитор восторженно изливал все эти свои чувства и в других письмах своим близким.

Свой короткий рассказ о выдающейся семье Урусбиевых мне хочется завершить попыткой обратить внимание читателя на то неуемное стремление Измаила Мырзакуловича Урусбиева познать и рассказать всем окружающим о жизни, быте и нравах, истории и культуре своего народа, сохранить его фольклорное и этнографическое наследие. "Ничего так не желает Измаил, как снаряжения на Кавказ ученой экспедиции, которая занялась бы всесторонним исследованием. "Наезжают к нам ученые люди, - жалуется он, - да урывками, на короткое время, между делом. От таких прогулок наука немного выигрывает", - говорил Измаил.

Его прогрессивные взгляды на научные проблемы прекрасно перекликаются с его передовыми политическими взглядами, о которых можно судить со слов такого крупного социолога, каким был М. М. Ковалевский. Напомним его слова о том, что в отношениях его к народу - необычайная простота, двери его дома всегда настежь открыты для всех. Подтверждением этого является один примечательный факт: "Однажды у него в доме оказался один израненный горец. Оказавшись в богато убранной персидскими коврами кунацкой, бедный горец растерялся и пытался выйти вон. Измаил увидел его и успокоил словами: "Проходи, проходи, все это не стоит твоей цены. Придет и такое время, когда ты будешь сидеть, а мы стоять!",

Эту фразу вместе с образом жизни и прогрессивными научными идеями Измаила Урусбиева мы можем расценить как свидетельство того, что ему были знакомы симптомы приближающихся больших социальных перемен в жизни простых горцев.

<< Назад Далее >>