|
Автор: Анатолий Джулий, г. Москва
История одного ЧП
Наша маршрутная комиссия, которая каждый год
выпускает не мало групп, по-прежнему работает на Б. Коммунистической,
д. 17. У нас есть правила, на основании которых эти группы выпускаются.
У нас бывают нарушения этих наших правил. Нарушаем мы, нарушают
руководители. Ситуации бывают разные, но комиссия зачастую идет
навстречу различным группам, допуская мелкие огрехи при выпуске.
Что же делать – нужно всегда искать компромисс, позволяющий не оттолкнуть
от нашей узаконенной, а значит, ограничивающей, деятельности. Но
бывает, приходят группы, выпустить которые с их опытом на планируемый
ими маршрут просто невозможно. Тогда, наверно, и рождаются конфликты,
обиды, в МКК появляются разные “звери”, и кто-то “хлопает дверью”
в официальный туризм. А кто-то, заранее ожидая подобной реакции,
и вовсе не приходит выпускаться.
Нет, я не против “дикого” туризма. Но все
же, все что мы хотим делать в горах – лучше делать, исходя из собственных
возможностей и возможностей своих участников. И маршрутная комиссия
– как раз то место, где эти возможности вам помогут оценить.
Теперь по порядку. Задумав на очередной
сезон 2003 года несколько походов, Сергей Винокуров размещает объявление
в Интернете о наборе группы. Один из этих походов – это майский
поход по Эльбрусу, планируемая нитка –
Ст. Мир – плато Хотю-Тау – средина ЮЗ
ребра – плечо Кюкюртлю (до 2А) – Западное плато – правый лдп. Битюктюбе
(2А-2Б) – л. Битюктюбе – пер. Фрунзе (до 2А) – язык л. Уллучиран–
левый верхний лдп. Уллучиран (до 2А)+Западное плато+Западная+ Седло
Эльбруса+Восточная+Ачкерьякольский поток+плато Джикаугенкез (2Б)
– пер. Чат (1Б) – р. Ирик– пос. Эльбрус.
 Как
вы понимаете, здесь для маршрута 4-й категории не хватает только
километров. Наверно, стоит напомнить, что, по правилам, минимальный
опыт участников должен соответствовать 4-ке летней, или 3-ке в межсезонье.
Учитывая некоторую специфику данного маршрута (участок повышенной
опасности в р-не зап. плато), вряд ли на такой маршрут МКК допустила
бы 30-процентников (участников с меньшим опытом). Могло случиться
и так, что, наоборот, для участников были бы предъявлены более жесткие
требования.
По Интернету собрался такой состав – 5
девушек (опыт 5у – 1, 4у – 1, 3у – 2, 2А альп. (т. е. “значок”)
– 1) и трое ребят (2 – 2у, 1-4у). По городам – 6-ро из Москвы, 1
– Владимир, 1 – Донецк, 1 – Киев. У руководителя опыт – 6у, 4р,
пик Ленина, Тянь-Шань, несколько восхождений на Эльбрус, в том числе
в межсезонье. Собирая группу, Сергей требует у всех справки, мотивируя
это подготовкой защиты маршрута в комиссии.
Как вы думаете, будут ли у участников какие-то
сомнения в своих возможностях, если руководитель с подобным опытом
скажет им, что на планируемый маршрут их опыта вполне достаточно,
и он их берет? Сомневаюсь. Начинается активная переписка по сбору
и подготовке снаряжения. Рассылаются списки необходимого, собираются
палатки, продукты, снаряжение. При этом руководителя вполне устраивает
информация от участников, и он даже не пытается это снаряжение до
выезда в горы посмотреть, хотя основная его часть, похоже, все-таки
сосредоточена в Москве. Ведь трудно все-таки рассчитывать, что участники
с этим опытом четко себе представляют, куда идут, что их ожидает,
какое снаряжение для маршрута действительно подходит.
Наверное, понятно, что таким составом выходить
на подобное мероприятие было просто нельзя. Понимая, что в МКК в
этом случае можно даже не заходить, Сергей там и не появляется,
поставив в известность о своем мероприятии лишь нескольких человек
в клубе МГУ. Что это – чрезмерная самоуверенность? Стоит ли рисковать
вести такой состав на любой траверс, особенно в межсезонье? Можно
было бы рискнуть попробовать пройти классический подъем с Приюта-11,
но не более. У людей нет высотного опыта. У большинства, я думаю,
никакого опыта выживания. И при этом осуществляется организация
смешанного питания. Во-первых, по палаткам, во-вторых, индивидуально-групповая
(300 гр. групповых, остальное – кто что хочет). Группа впервые встретилась
в поезде. Но и здесь, как я понимаю, никакого контрольного осмотра
собранного снаряжения не произошло, как и питания (не знаю, мне
кажется, что, учитывая опыт участников, стоило проверить индивидуальные
пайки – при таком опыте кто-нибудь мог ведь и решить, что ему и
300 гр. общественных хватит).
От меня. Я вообще побоялся бы вести
людей при таком разрыве в опыте. Как раз потому, что считаю, что
могу просто не заметить, не отследить их состояние, или еще что-то.
Даже думая об этом, могу что-то не заметить. Один из ответов Сергея
по поводу опыта – “я считал, что моего опыта хватит на всех…”. Не
хватило…
На мой взгляд, данный состав группы был обречен
на ЧП в случае плохих погодных условий. А все сопутствующие факторы
лишь приближали их к этому. Группа прибывает в Азау 27 апреля, в
тот же день поднимается до станции “Мир” (3500) и начинает движение
в сторону плато Хотютау. Выясняется, что одна палатка не совсем
пригодна для маршрута (или совсем не пригодна). Тем не менее – только
вперед. Темп чрезвычайно низкий – сказывается и отсутствие опыта,
и резкий (учитывая опыт) набор высоты, с которой они больше не спускались.
Плохое самочувствие чередуется у разных участников, руководителя,
и при хорошей погоде темп составляет 100 м по высоте в день, и к
3-му мая поднимаются на западное плато. Казалось бы, уже очевидно,
что подготовка группы, да и такой режим выхода сразу с 3500, приводят
к столь низкому темпу и лучше уходить обратно. Это можно было уже
понять в первые два дня. Тогда была абсолютно реальная возможность
вернуться на “классику”. Но видно, здесь сказалось упрямство руководителя,
или его нежелание (неспособность?) здраво оценить ситуацию?
P.S. Для нормальной акклиматизации
слабой группы нужно было, конечно, идти пешком снизу. При этом,
изучая их график движения можно предположить, что они, скорее всего,
в таком случае сэкономили бы пару дней. Был и еще один вариант нормальной
акклиматизации, который можно рекомендовать достаточно часто при
заезде с Азау. Подъем на канатке на “Мир”, там прогулка до “бочек”,
“тусовка” весь день, или те полдня, которые обычно получаются с
приездом, потом спуск либо обратно в Азау, либо ночевка на “Старом
кругозоре”. Дальше снова наверх, прогулка до Приюта, или чуть выше,
ночевка на “Мире” или на “бочках”. Потом можно начинать маршрут.
Или потратить еще день, если что-то не нравится в участниках. Выскочив
с ходу на 3500, они так и не восстановились, т. е. организм в какой-то
мере пошел в “разнос”, и каждый новый набор высоты лишь ухудшал
состояние. Добавляла и непогода.
А дальше – два дня отсидки. Время съедено,
и оставался еще шанс повернуть назад. Тем более, что одна участница
– Ольга Воронова – чувствовала себя плохо, в течение этих дней у
нее держалась температура, она лежала в спальнике, практически ничего
не ела. Руководителя мало интересовало состояние участников. Получая
на свои вопросы о самочувствии положительные ответы, он даже не
подумал, что стоит в такой группе, собранной, по сути, наспех, все
же проводить какой-то более эффективный контроль состояния участников.
Примерно в это время было принято решение “сократить” маршрут выходом
через вершину. При этом участникам однозначно было сказано, что
это наиболее короткий и близкий путь к людям, и чуть ли не единственный.
Шестого мая, в очередной раз опросив участников о самочувствии,
руководитель выходит вверх по западному гребню. У Оли самочувствие
не важное, идет плохо. По команде руководителя рядом с ней держится
один из участников. Где-то на высоте 5200-5300 руководителю становится
ясно, что таким темпом перевалить через вершину не успеют, состояние
Оли резко ухудшилось. Интересно, какой еще признак нужен был руководителю
для определения у участницы жесткой горной (или другой) болезни?
Но вместо спуска принимается решение установить лагерь.
P.S. Из обсуждений этого случая в Интернете
многие считали, что 6-е мая было тем днем, когда, глядя на Ольгу,
нужно было поворачивать обратно и спускаться как можно ниже. Да,
будучи врачом в группе, она не информировала руководителя о своем
состоянии. Почему? Трудно судить. Жили по палаткам, каждая палатка
сама по себе. Те, кто жил с ней, о температуре в предыдущие дни
знали. А руководитель узнал об этом уже в Москве, из Интернета.
А 7-го снова непогода. Снова отсидка. Уже
попадая в состояние цейтнота, потеряв всякий контроль над ситуацией
и опасаясь дальнейшего ухудшения погоды, 8-го мая руководитель принимает
решение о выходе. Когда немного стих ветер, собрались две палатки,
после чего погода снова резко ухудшилась. Палатки ставить и не пытались,
все втиснулись в одну. Через некоторое время, когда стало ясно,
что вопрос выживания в таких условиях уже достаточно сомнителен,
мужская часть группы выходит, пытаясь установить палатку. Сложно
сказать, что же им помешало – очень уж жесткие условия, уже резко
ухудшившееся состояние всех от холода и начавшегося обезвоживания
организма или еще что-то. Через некоторое время снова все в одной
палатке. Пока двое самых молодых и неопытных, под давлением тел
и обстоятельств договариваются выйти и поставить маленькую палатку.
Никто уже даже не поинтересовался, куда они пошли. Борясь вдвоем
с ветром, они все-таки побеждают. Выигрывая какое-то время у природы
для всех. Ночуют, а скорее пережидают ночь, в двух палатках. 5-ро
в большой, 4-ро в маленькой. Горелки не доставались, соответственно,
все без еды и питья. 9-го уже просто ждут хоть какого-нибудь улучшения.
Ольге стабильно плохо. Остальным – тоже не совсем хорошо. Но решение
по-прежнему единственное – вверх. Выходят по мере сборов. Соображают,
конечно, с трудом – уже более суток без жидкости, на высоте, на
которую многие из них поднялись впервые. Видимость метров 20, первая
четверка скрывается в тумане. Постепенно выходят все, где-то в конце
руководитель, при этом никто даже не обратил внимания, вышла Оля,
или нет – самый обессиленный участник на тот момент (не ела уже
примерно 3-4 дня, последние два дня и без воды, и к этому еще два
дня сильнейшего расстройства кишечника).
P.S. Со слов руководителя в форуме
mountain.ru. “Всем было очень тяжело. Я дал команду выходить по
мере сборов. Оля собиралась медленно, на нее злились и подгоняли.
Когда я уходил, лагерь был пустой. Значит, все вышли.” Как и когда
вышла Оля, когда он ее обогнал, если она вышла впереди – он не помнит.
“Паники у меня не было. Я тихо прикидывал,
когда они начнут отбрасывать коньки - следующей ночью, или раньше,
или позже. У людей в моей палатке прекратилась дрожь.
…У меня не было основания предполагать,
что человек не найдёт тропу шириной метр, тем более, что туда мы
подходили с небольшим разрывом. Так что я его числил на тропе.”
Странно, не правда ли. Знал, что люди в
таком состоянии, что могут начать просто умирать по очереди, и при
этом считал, что никаких трудностей с ориентированием быть не может.
Ни у Оли, ни у других, кто отстанет.
Где-то под вершиной передовая часть группы
не могла понять, в каком направлении продолжать движение, и остановилась
подождать руководителя. Он подошел шестым, молча прошел мимо и ушел
вперед. К этому времени подтянулись все, на отсутствие Оли внимания
не обратили.
Многое можно списать на состояние. А оно,
вероятно, было очень плохим. Но еще не таким, чтобы бросить тяжелые
и на этой части маршрута не очень нужные вещи. Но при этом этого
состояния хватило, чтобы бросить самого слабого. Жертвоприношение?
Возможно, все участники просто ждали конкретных решений руководителя.
А может, уже и не ждали ничего. Скоре, просто боялись отстать. Направление
движения никто не знал. Это очень грустно, что как-то дружно забылось
одно из основных правил хождения в горах – движение в пределах видимости.
И никто не нашел в себе сил возразить руководителю, чтобы держаться
плотной группой.
P.S. Я не берусь судить, насколько
реальны были другие решения в данной ситуации. Просто, как-то всегда
считал, да и делалось всегда так – если есть больной – привязать
его в связку-тройку в середину и вести таким образом. Если это было
невозможно – кому-то с ней спускаться обратно на плато, где и ждать
спасателей. Или ждать на месте, оставив несколько комплектов спальников
и хотя бы одного человека. Решения, возможно, все еще были.
А руководитель… Сложно его обвинять в преднамеренных
действиях. Конечно, это не так. Но кажется, что с его опытом было
вполне реально принимать адекватные решения. А при изучении всех
этих событий складывается впечатление, что о состоянии группы он
судил исключительно по себе. И как-то сомнительно, что он не понимал,
что, позволяя Оле отстать, он практически приносит ее в жертву.
Не знаю. Имеем ли мы право оправдываться желанием спасти остальных?
Оставляя самых слабых? Ценой другой жизни? Уверен, что нет. Если
мы пойдем таким путем, мир перевернется. Просто не может, не должно
быть ситуации, в которой можно позволить себе бросить самого слабого,
и не важно, болен он или нет.
P.S. Из ответов руководителя: “…я
считал, что она решила вернуться в палатку. Идти за ней мы были
не в состоянии. Поэтому уже шли за спасателями…” Это очень удобно
– придумать версию, оправдывающую дальнейшие действия. Интересно,
что она должна была делать в разорванной холодной палатке, не имея
газа, без еды и питья? Больная?
Другое дело, что в данном случае не было никакой
необходимости заводить группу в тупик, практически безвыходный.
С самого начала. То есть, с их опыта.
На вершине собрались часа в четыре. Погода
начала постепенно улучшаться. Появилась видимость. Сфотографировались
и пошли дальше. Оли не было. Причин особых для улучшения состояния
группы, естественно, не было. Темп – к шести вечера спустились только
к седлу. У кого-то слетали кошки, группа постепенно растягивалась,
к скалам Пастухова уже стемнело. Часа в два ночи дошли до приюта,
и тут обнаружилось, что отстали еще трое. Двое вскоре подошли, а
один так и не появился. Продолжили спуск до бочек, благо, подвернулся
“Ратрак”, который рюкзаки и трех участников отвез на бочки. И только
утром спасатели получили информацию о пропаже двух участников.
P.S. Из ответов руководителя: “…я
решил, что он не нашел нас в темноте, и остался у кого-то в палатке,
откуда нам периодически светили фонариками…”. Это при том, что остальная
часть группы никого в районе приюта-11 не нашла.
Денис, который потерялся в районе седловины,
переночевал в первой попавшейся трещине, забравшись в спальник.
Он спустился на бочки к обеду. Группа к этому времени уже была в
Терсколе. Ему тоже предоставлялась возможность никогда не вернуться.
Потому что отстал. Кто отстал – тот пропал. Конечно, каждый в таком
случае боялся отстать.
Что еще сказать… Оля сорвалась со скальных
сбросов чуть дальше того места, где первая четверка дожидалась руководителя,
так как не знала, куда идти. Почему – мы наверно, никогда не узнаем.
Я думаю, что состояние ее было крайне тяжелым. Вряд ли она хорошо
понимала, куда идет.
Результат этого безумного мероприятия – у
всех участников, кроме руководителя, обморожения конечностей, лица
разной степени тяжести. Оля Воронова погибла. Выводы… Выводы пусть
каждый сделает сам.
|
