- И знаешь, как только я один остался, такое вдруг облегчение почувствовал! Ноги прямо сами по дороге несут. Небо кажется таким бездонно-синим, лес вокруг зеленеет, река внизу шумит и переливается, ветерок... В общем, благодать неописуемая. Дошел до поселка, там магазин был на каком-то дурацком перерыве, но меня это совершенно не огорчило. Даром что мы там в последние несколько дней уже почти голодали, и я, по логике, должен был только и думать, что о жратве. Спустился я вниз, к какой-то маленькой речке, притоку Таруя, выкупался в ней, первый раз за весь поход, и еще прекраснее себя почувствовал. Вышел на трассу. Ну, там почти два часа просидел. Машин десять проехало, но никто не останавливался. Наконец подобрал меня какой-то порожний «Камаз». Довез, правда, только до какого-то поселка недалеко от Бийска. Я там переночевал в лесочке. Странное было ощущение – совсем один в темном лесу под кустом, и только вдали раз в полчаса машины проносятся... С утра вскочил пораньше, сел на первый автобус и доехал до Бийска. Там стало повеселее. Это потому что для скорости решил я дальше поехать на такси, и оказался в компании каких-то девиц моего возраста. И они меня принялись угощать почему-то водкой. С утра пораньше. Я так понял, им за ночь то ли не хватило, то ли наоборот, уже похмеляться надо было... такие вот они были жизнелюбивые. Это у них была какая-то рабочая командировка, с попойкой на всю ночь. У тебя тоже такие бывают? Да... колбаса моя к этой водке очень кстати пришлась. Дальше Барнаул и Новосибирск. В Новосибе наконец наелся и ощутил счастье возвращения в цивилизацию. Вас с Иришкой все вспоминал, как мы так же вот гуляли по другим городам после походов. Я, знаешь, раньше не думал, что наши ребята – это что-то выдающееся в человеческом плане. Но посмотрев на этих... В общем, я с незнакомыми группами больше никуда ходить не буду, это точно. Да и со знакомыми... наверное, не стоит мне больше в высокогорье соваться.
- Да, бывает... – задумчиво сказал Сергей. Они втроем - он, Антон и Лена - сидели на кухне у Антоновых родителей, отмечая его возвращение. Лену как раз удачно отвлек телефонный звонок, и они смогли за это время обсудить те эпизоды похода, которые Антон благоразумно решил ей не перессказывать.
– Но ты, - продолжал Серега, - по-моему, это слишком остро воспринял. Я вот прошлым летом, когда ты из своего Кембриджа не мог вовремя приехать, тоже ведь ходил со сборной группой. На Киргизский хребет. И там были ребята разные. Кто посильнее, тоже пер вверх и, бывало, камни спускал...
- Черт его знает. Может, даже не в камнях дело. В конце концов, в нашем первом походе на Тянь-Шане, на перевале этом, как его... Орджоникидзе, да – там тоже, помнится, пролетела парочка обломков мимо.
- Даже с жужжанием. Скорость у них была что надо.
- И на Кавказе, пять лет назад, когда мы новичками на Виа-Тау лезли, без тебя – несколько булыжников недалеко от нас из тумана вынырнули, практически бесшумно. Там снег везде был, вот их и не было слышно. Все увидели и заорали «камень», как положено, только когда они уже мимо нас проезжали... Но я что хочу сказать-то – я во всех тех случаях пугался, как и все, но это был не повод для далеко идущих выводов. Так, эпизоды, пережил и забыл. А сейчас вот... что-то я стал к этому очень серьезно относиться. Слишком серьезно.
- Да ладно, брось... месяц пройдет, и ты это все еще с ностальгией вспомнишь.
- Не знаю. На самом деле... вот, кажется, в чем дело. Раньше мне казалось, что моя жизнь важна в основном для меня самого. А в этот раз я обнаружил, что боюсь уже не столько за себя, сколько за то, что если... если что-то со мной случится... то что же тогда почувствуют другие. Мои близкие. Конкретно - Ленка. Особенно если ни за что ни про что погибну, из-за чужого раздолбайства. И этот страх оказался как-то хуже и, не знаю, живучее. Несколько раз, когда он меня схватывал, мне реально не по себе становилось. И долго после этого еще было не по себе. Не знаю, может просто все совпало неудачно... Ладно, посмотрим. До следующего сезона еще год.
- Да конечно, поживем-увидим. А ты как, в смысле следующего сезона-то?
- Хороший вопрос. С отпуском у меня теперь уже не то, что раньше. Раз в год, пожалуй, на несколько недель отпустят... ну может еще где-нибудь зимой на недельку. А в остальное время изволь трудиться. Правда, за ударный труд обещают послать на несколько месяцев в Штаты, на фирму, которая весь наш проект финансирует. На стажировку. Делать все то же самое, но, говорят, уже за нормальную американскую зарплату. В общем, напрягаться стоит. А Ленка, понимаешь, тут, со своей работой, которая ей тоже нравится. При этом в Глазго, я уже выяснял, нигде этим не занимаются. Да если бы и занимались – рабочую визу попробуй получи... В общем, семейная жизнь получается какими-то урывками раз в несколько месяцев. И вот на этом фоне приезжать сюда и сразу опять бросать ее на несколько недель... как-то выходит несправедливо. Так что я теперь насчет следующего сезона тоже не очень уверен. Говорю об этом сразу и честно.
- Да... Вообще, конечно, многие наше дело бросают, когда женятся. Так что ты, можно сказать, герой, что смог в этот раз, несмотря ни на что... Ладно, давай выпьем. За то, чтобы это был не последний наш поход.
- Давай!

Они чокнулись и выпили, и Антон мысленно всем сердцем пожелал и себе, и Сереге, чтобы этот тост сбылся. Вместе они уж как-нибудь разберутся, как и куда сходить так, чтобы это вышло правильно. Только бы обстоятельства сложились...

***

Но обстоятельства стали складываться совсем не так. Осень и зиму он просидел за работой. В декабре выбрался в Москву, а потом, в феврале, Лена наконец решилась приехать к нему надолго – на полтора месяца. Она все сильнее привязывалась к нему и по-другому уже не могла. Как она сумела выпросить у себя в конторе такой отпуск, он так и не понял. Особенно учитывая то, что как раз перед самым ее отъездом у них там начали наклевываться первые серьезные заказы.

К тому времени Антон перебрался из общежития и стал снимать комнату в старом, не менее чем девятнадцатого века доме неподалеку от университета. В этом районе все дома были такими – старинные, двухэтажные, составленные вместе блоками по восемь-десять, и у каждого собственный маленький дворик. Классическая английская застройка для среднего класса. Стены в доме были каменные, толстенные, но в большом окне был лишь один слой стекла, а в рамах - щели, в которые откровенно дуло. Старорежимные обитатели Британских островов, похоже, могли жить хоть в пещере, завешенной шкурой. Но про выросших в снежной России Антона и Лену этого сказать было нельзя. На ночь они закрывали окно дополнительной внутренней ставней, а по утрам ждали, пока включится батарея (у экономной хозяйки она работала лишь час утром и два вечером) и только потом выбирались из-под теплого одеяла.

Однажды в воскресенье, в начале вечерних сумерек, Антон вернулся из магазина, куда ходил за продуктами, и застал Лену сидящей в единственном кресле спиной к нему, глядя в окно. Почему-то она не встала, как обычно, навстречу ему. Затолкав покупки в маленький холодильник, Антон обошел кресло, заглянул Лене в лицо и увидел на нем какое-то странное, заторможенно-растерянное выражение.

- Лен, ты что с таким видом сидишь? – недоумевающе спросил Антон. – Что-нибудь случилось?

Вместо ответа она протянула ему что-то похожее на толстую палочку для мороженого. Антон с недоумением взял ее и заметил, что в одном месте проступают две сиреневые полоски. Одна была четкой, другая слегка размытой.

- Это что? – спросил Антон, начиная догадываться.
- Тест на беременность, - ответила Лена.
- Так... и что он показывает?

Лена молча подала ему листочек с инструкцией. Сразу же бросилась в глаза картинка с двумя полосками и подписью «положительный результат».

- То есть – да? – зачем-то все-таки уточнил Антон.
- Да. Как видишь.
- А... насколько точно эта штука работает?
- Когда вторая полоска четкая, обещают практически стопроцентную гарантию.

Антон внимательно изучил полоски. Да, действительно, обе вполне четкие.

- Слушай, - сказал он. – А может, все-таки перепроверить? Скажем, через несколько дней еще раз попробовать, и чтоб тест был другой фирмы.
- Вообще-то... это уже второй. Я первый тест в среду сделала. И оба раза результат одинаковый.
- Понятно, - медленно ответил Антон. – Блин, недосмотрели...

Он попытался вспомнить, когда могли недосмотреть. Недели две-три назад... было дело. Но там вроде казалось, что день уже безопасный... Видно, неправильно казалось. Раздолбаи, оба. Вот так все просто. Раз – и приехали.

Пододвинув стул, Антон уселся рядом с Леной и тоже стал смотреть в окно. За каменной оградой дворика зеленела лужайка, обсаженная деревьями, вроде маленького парка. За ней выстроились в ряд такие же дома – двухэтажные, облицованные коричневым песчаником. Вдоль тротуара бампер к бамперу стояли автомобили. Прошла ухоженная, подтянутая дама с собачкой на поводке. Все красиво, солидно, безмятежно... вот только ему теперь хорошо известно, сколько тут – да не только тут, везде – стоит безмятежный вид из окна и вся эта удобная жизнь. И что деньги, которых она требует, никто не раздает просто так. Так что если на их и без того умеренные доходы теперь придется содержать троих...

Так, ну хорошо, забудем временно о деньгах. Предположим, что как-то они решили эту проблему. На время, неважно как, но выкрутились. Но ведь есть еще всякие планы на будущее. Ему надо добивать эту аспирантуру – ученая степень здесь, на западе, вещь совсем небесполезная, в том числе в денежном выражении. И, кстати, его стипендия до сих пор намного больше зарплаты Лены. Как ребенок будет способствовать рабочему настроению... ну ладно, допустим, это тоже как-то решается. Допустим, он сделает со своей стороны все, что от него зависит. Хотя, честно признаться, искреннего внутреннего порыва что-то пока не ощущается...

Но вот Лена-то как? Она же своей работой очень дорожит. Интересное занятие, какой-никакой доход... наконец-то появились реальные заказчики. Так что по-хорошему ей надо туда поскорее возвращаться и бросаться в дело. А теперь что?

Хотя выход есть, и довольно простой. Никто не узнает, а если узнает, не осудит. Вот разве что сами...

При этой мысли Антон почувствовал легкий неприятный холодок. Он поспешно отогнал от себя возникшую картинку, как Лена возвращается оттуда, где ей сделали эту... операцию, и...

И - что? Чего такого с ней может случиться? С медицинской стороны нынче все обстоит нормально. Риска почти нет. Вот если говорить о всяких там переживаниях...

Переживания, переживания. Подумаешь, переживания. Эмоции. Еще неизвестно, от чего они переживать больше будут – от однократного, быстрого действия, или от того, что, начавшись в не самое подходящее время, останется с ними на всю жизнь. Нет, в принципе-то он совсем не против детей. Но все-таки, надо же мыслить рационально. А все разумные соображения – против.

Да и вообще... Пока тут всякая публика живет в свое удовольствие, праздно шатается по другим городам и странам, катается на горных лыжах, сидит в ресторанах и пабах, он пашет. Антон вдруг ощутил прямо-таки горькую обиду на эту праздношатающуюся публику. Всю жизнь он работает, как негр. Лаборатория, экран компьютера... много ли он видит каждый день, кроме этого? Как у шахтера в забое, вечно одна и та же стенка перед глазами. И вот, когда вроде появляются шансы вздохнуть посвободнее, когда уже в общем ясно, что диссертация его должна состояться, труды не пропали даром – вот тебе другой забой, домашний! Опять никакой свободы?

А кстати – Антон начал ощущать нарастающее раздражение – в конце концов, кто виноват-то? Он ведь, помнится, сам у Лены спросил, надо сегодня «изделие» использовать или нет. То есть головы не терял, со своей стороны все меры принял. А она ответила что-то вроде «да нет, не хочу, сегодня уже можно расслабиться...» Ну вот, а последствия, получается, уже вдвоем расхлебывать? Раздражение закипало все сильнее и искало выхода…

- Лена... – жестко начал Антон, намереваясь высказать все, что думал о ее осторожности и предусмотрительности. Но, взглянув на нее, неожиданно для самого себя, осекся. Потому что это милое лицо, которое он уже так хорошо знал, было настолько расстроенным, что он внезапно понял – она думает то же самое. Но ее жертва в любом случае окажется больше, а окончательный выбор только за ней, больше ни за кем...

- М-да, гм, - Антон издал неопределенный звук, делая вид, что прокашливается. – Слушай, - продолжил он, стараясь теперь говорить как можно мягче и спокойнее. – А ты сама-то что думаешь?
- Не знаю, - медленно ответила Лена. – Я не знаю, чего больше боюсь. А ты что?
- Я... тоже не знаю, - решил пока не раскрываться Антон. – Но вот пытаюсь сейчас высчитать последствия. В случае, если решимся.

И он принялся рассуждать, спокойно и вдумчиво, в той манере, которая, как он знал, всегда хорошо действовала на Лену.

Рассуждения получались логичными и убедительными. Нет, не то чтобы они бедствуют и у них нет вообще никакой возможности содержать ребенка. Но, с другой стороны – что его ожидает? Допустим, они решат вместе жить здесь, в Шотландии. Из этой комнаты хозяйка их, скорее всего, выставит. А если нет – они тут будут друг у друга на голове сидеть. Это же сдуреть можно. С другой стороны, при нынешних доходах снять тут нормальную квартиру они не смогут. В Москву вернуться? У Антона здесь работа, в которую вбухано уже полтора года, и бросать ее ровно на полпути, да еще ради неизвестно каких перспектив в России... трудно придумать что-то глупее. Ну или ладно, допустим, они все-таки уехали туда. Допустим, он отпуск какой-нибудь выхлопотал или ему разрешат дописывать диссертацию уже не здесь. Но там будет ненамного лучше. У обоих родителей маленькие квартиры, и жить у кого-то из них с ребенком – это же все через полгода с ума сойдут! (о том, что в России так годами живет огромное количество людей, Антон умолчал - он уже привык здесь к другому, свободному и относительно просторному существованию и очень боялся возврата к прежнему) Снимать в Москве квартиру? Это теперь тоже совсем недешево. Потом, Лене все равно ближе к родам придется с работы уйти, и не факт, что она туда сможет быстро вернуться. Дите ведь постоянного внимания требует... В общем, как-то они, конечно, проживут. Но ведь они не такой жизни хотели?

- Да, кстати, насчет твоей работы, - вспомнил Антон. – Ты же, Лен, сама говорила, какое это интересное дело, и что у тебя там хорошие перспективы. Особенно сейчас, когда заказы наконец пошли. Правильно?
- Да, правильно...
- Ну вот – и что же, тебе сейчас все это бросить на полдороге? Ты сама потом не будешь себя ругать за упущенные возможности?
- Буду... - по-прежнему заторможенно ответила Лена. – Да, наверное, ты прав. Нечего было расслабляться... – она опять перевела взгляд на безмятежный пейзаж за окном, и Антону показалось, что глаза у нее подозрительно блестят. – Ладно, - вдруг решительным голосом сказала она. – Ты прав, незачем это так долго обсуждать. Если ты узнаешь, куда здесь обращаться, то завтра же туда пойду и все выясню.
- Ну и хорошо, ну и отлично, - Антон почувствовал, что как-то неприлично суетится, но ничего не мог с этим поделать. Гора с плеч свалилась, и за дальнейшее отвечает уже вроде как не он. – Если на раннем сроке сделать, то это, кажется, вообще даже не совсем аборт... так... микро-вмешательство... Слушай, а давай летом куда-нибудь съездим. Во Францию какую-нибудь... Париж наконец посмотрим, чего нам... – он еще довольно долго продолжал говорить что-то и никак не мог остановиться. Лена реагировала слабо. Она опять погрузилась в ту же заторможенность и так и пробыла в ней весь вечер.

Ночью Антон спал плохо. Снилось что-то бессвязное и мрачное. Он ворочался и несколько раз просыпался, но как-то не до конца. В этом полусне ему показалось, что Лена лежит рядом с открытыми глазами и неподвижно смотрит куда-то вверх. Но поручиться, что это было на самом деле, он не мог.

Утром он поднялся невыспавшимся и угрюмым. Кое-как позавтракав, открыл телефонную книгу и довольно быстро нашел то, что обещал ей вчера – какой-то «центр планирования семьи» при клинике недалеко от их дома. По телефону ему объяснили, что сначала нужно сходить на консультацию, а потом, если не передумаешь, через день-два назначат саму процедуру. Антону хотелось, чтобы все закончилось побыстрее, но он уже знал, что если у англичан заведен какой-то порядок, то пытаться переть против него совершенно бессмысленно.

Перессказав это Лене, он собрался и отправился в университет, где просидел за компьютером весь день почти без всякого толку. Совершенно не мог сосредоточиться и напрячься, чтобы что-то сделать. Наверное, это от недосыпа, решил он. Вечером Лена рассказала, что была в этом центре, где ее осмотрели, отнеслись с пониманием и назначили операцию на завтрашнее утро, на девять. Обещали, что все займет не больше часа. Лена выглядела непривычно спокойной и отчужденной, но Антон не стал, как раньше в таких случаях, выяснять в чем дело или пытаться ее утешить. С одной стороны, все было и так ясно, а с другой – у него самого было как-то плохо с энергией.

Ночью он опять ворочался и просыпался, и лишь под утро его наконец сморил крепкий сон. Когда он проснулся, Лены в комнате не было. Антон поглядел на часы – без двадцати девять. Ну и ну, сколько же он дрыхнул... В девять тридцать – еженедельное собрание группы. Так, ну-ка быстренько встаем, чаю попить, чего-нибудь сжевать и бегом на работу…

У Лены же в девять часов операция, вспомнил он, и настроение сразу упало. Она сейчас как раз туда направляется, или уже там. Скорее бы, что ли...

А собственно, почему скорее? Почему, почему... Решили – значит, надо выполнять. Нечего... Только вот какая-то тут есть неувязка... С этим «решили», да.

На самом деле, ясно - он решил. Ленка явно колебалась и полагалась на него. Вот он и решил, наиболее оптимальным образом.

То есть он решил, чтобы своего же ребенка...

Стоп. Какого ребенка? В данный момент это просто скопление клеток. Сгусток протоплазмы. Как биологу, это ему хорошо известно. И не надо мне мозги пудрить. Скопление клеток, которое ничего не ощущает.

«Для кого-то, может, и так» - словно прошептал внутри тихий голос. – «Но не для нее. И не тебя...»

Не для меня?

Кажется, да. Кажется, я уже смотрю на это совсем по-другому. За два дня, оказывается, что-то внутри незаметно сдвинулось. «Антон, ты же не такой...» - почему-то вспомнил он слова Лены из той, последней ночи в Кембридже. Неприятный, постыдный, почти забытый эпизод. Но, похоже, в нем был смысл и урок. Я не такой. И чтобы я сейчас своими руками собственную жену и ребенка... он и не заметил, что чуть ли не в первый раз назвал ее про себя женой.

В следующую секунду он уже лихорадочно одевался. Вялости, мрачности и ночных кошмаров последних двух суток как не было – все стало ясным и четким. Сейчас он должен был сделать только одно – догнать и остановить ее. Там, может, еще подумаем, но сейчас – обязательно остановить.

Он вылетел на улицу, как ошпаренный, с грохотом захлопнув дверь за собой. Шел противный холодный дождь, под ногами хлюпали лужи, но Антон, не замечая их, припустил в направлении клиники. Только бы не запутаться в этих улочках, только бы успеть... Теперь его гнал, и одновременно придавал сил, страх. Он мчался, не разбирая дороги, пару раз перебегал улицы прямо перед машинами. Только бы не опоздать!

Когда впереди уже показались корпуса клиники из красного кирпича, он наконец увидел среди редких прохожих фигурку Лены под зонтом...

***

Совершить один благородный поступок было гораздо легче, чем управиться со всеми его многочисленными последствиями. Но потому ли, что Антон и Лена поступили в согласии с самими собой, или потому, что под давлением у человека нередко раскрываются возможности, о которых он и не подозревает – их жертвы оказались гораздо меньшими, чем они боялись.

Беременность у Лены протекала нормально, роды должны были состояться в декабре. Она вернулась в Москву и решила там пока работать и дожидаться этого события. В конце весны Антон тоже ненадолго (надолго теперь не получалось из-за работы) выбрался на родину. К тому времени вопрос об официальном узаконивании их отношений уже решился как-то сам собой. Оставалось собственно расписаться и провести какую-никакую свадьбу, которой Лене очень хотелось, и которой Антон, наоборот, боялся, потому что знал из опыта друзей, сколько нервов и денег это обычно стоит. Ему казалось, что в обычае начинать совместную жизнь с грандиозного празднования, больше всего выматывающего тех, в честь кого его устраивают, есть что-то неправильное. Тем более что многие, к несчастью, расходятся всего через несколько лет... Если уж отмечать, думал он, то лет через пять и дальше, когда уже будет, чем гордиться. В итоге они поладили на промежуточном варианте – с машиной и белым платьем, но без ресторана и только для родителей и десятка друзей. Друзья не подвели, они все протанцевали полночи у Лены на квартире, и на следующий день Антон проснулся семейным человеком и с головой, которая почти не болела.

Тем временем профессор Ричардсон и фирма «Ренфер» сдержали слово, и в начале лета их русский аспирант был отправлен на трехмесячную стажировку в Калифорнию, в Силиконовую долину. Там он рассчитывал подзаработать, чтобы они с этой добавкой смогли как-то перекантоваться следующий год. На более далекое будущее планов пока не было.

Процедура получения американской визы с дурацкими длинными анкетами и отпечатками пальцев не вызвала у него восторга. Интересно, какого ответа они там ожидали на вопросы вроде «не состояли ли вы в террористической организации»? Подозрительные американские пограничники и таможня тоже не очень вязались со словами «свобода» и «права человека», столь любимыми американцами. Но потом, в аэропорту Сан-Франциско, когда, выйдя наружу, он вдохнул какой-то новый и необычный, пахнущий морем и еще чем-то южным воздух, Антон начал понимать – это другая страна. Не такая, как Англия и вообще Европа. И за внешним недружелюбным барьером скрывается совсем не такое однозначное содержание.

Конечно, и Европа, и Америка были Западом, но при близком рассмотрении разница делалась очень заметной. Америка оказалась более жесткой, откровенно капиталистической. Здесь было больше богатых, но и гораздо больше «работающих бедных». Тех, кто за каждодневный тяжелый труд получал гроши, не имел почти никакого отпуска и рисковал в случае, например, серьезной болезни остаться вообще без ничего. Но с другой стороны, в этой стране у человека, работающего в науке или высоких технологиях, любящего свое дело и готового на усилия, шансы преуспеть были гораздо больше, чем где-либо еще.

Ему положили зарплату младшего научного сотрудника, которая была раза в четыре больше университетской стипендии. Цифра казалась нереальной. Правда, жизнь в Калифорнии тоже оказалась дорогой, но у Антона уже был опыт выживания, и он, хоть не без усилия, отринул соблазны, на которые были падки многие такие же стажеры, впервые в жизни дорвавшиеся до настоящих денег. Купил велосипед, снял крохотную квартирку в дешевом доме, населенном в основном индусами и филиппинцами, еду стал готовить себе сам. Он вел себя не так, как все, но в результате уже в конце первого месяца на счету осело несколько тысяч долларов. Столько сразу он еще в жизни не видел.

На работе ему поручили разобраться и внести несколько усовершенствований в новую программу для анализа ДНК. Она тянула на несколько десятков тысяч строк кода и была довольно большим шагом вперед по сравнению с тем, что они использовали раньше. Но внутри у нее многое поменялось и усложнилось.

Антон засел за работу. За сплошной стеклянной стеной сияло на вечно голубом небе яркое солнце, зеленели газоны и деревья «технопарка», где располагалась фирма, но ему сейчас было не до всего этого рая. Да и тоску без Лены, которую он при всем желании не смог бы увидеть раньше, чем через три месяца, надо было как-то задавить.

В первый день он смотрел на текст программы, как баран на новые ворота. К вечеру, однако, кое-что стало проясняться. На второй день он начал понимать уже больше, а на третий рискнул внести в нее первое малюсенькое пробное изменение. К концу недели Антон уже неплохо ориентировался во внутренностях всей системы и сообразил, как решить одну из порученных ему задач. Все оказалось не так уж сложно. Через пять дней исправления были внесены и пошли в дело, и почти сразу ему прислали два восторженных благодарственных письма. Он и вправду сумел заметно облегчить кому-то жизнь.

Потом он действовал уже не с таким напором, но зато неожиданно сообразил, как программу можно ускорить. Да не на какие-нибудь десять процентов, а раза в два. С учетом того, что среднее время ее работы, то есть получения ответа на заданный вопрос, тогда составляло порядка восьми часов, это было бы очень большим достижением.

Удачные идеи нередко приходят в голову их создателям совершенно неожиданно, но этому всегда предшествует подготовительный период, когда во время нудной работы что-то само собой накапливается в голове. Антон ковырялся с системами этого типа уже давно и знал о них довольно много. Идея об ускорении зародилась у него, когда он в очередной раз объяснял одному сотруднику, почему в программе все так медленно. Объяснял, объяснял... и вдруг застрял на полуслове, уставился на доску, где только что рисовал поясняющие схемы, и тут же стал рисовать и объяснять уже совершенно другое. Мужик почти ничего не понял, да и сам Антон в тот момент мало что понял в собственном озарении. Он вернулся к себе и принялся думать дальше. Потом осторожно проконсультировался с несколькими знающими людьми. До кого-то опять не дошло, а кто-то мысль уловил и даже подал пару неплохих советов. Идея, кажется, начинала обрастать плотью. Он стал писать что-то вроде заявки на проект. Когда перекладываешь мысли на бумагу (или в файл), приходится волей-неволей уточнять то, на что раньше не обращал внимания. Так что процесс растянулся на несколько дней, но в итоге Антон уже был практически уверен, что идея правильная.

Вот только объем работы оказался таким, что вряд ли ее удалось бы завершить до окончания командировки. Шансов на доделывание в университете не было – программа была только для внутреннего пользования, заставить фирму передать ее куда-то еще не было никакой возможности, это он уже выяснил. Так что если не доделает, то получится, что он бросил парочку жирных синиц, которые уже почти были в руках, погнался за журавлем в небе и вернулся ни с чем. Но с другой стороны, ему было совершенно ясно, что для интересов дела этот журавль куда важнее всех синиц, вместе взятых...

Антон поразмыслил и пошел со своим предложением к начальству. Его менеджер был биологом, мало что понимал в программировании, но был умным дядькой и хорошо разбирался в людях. Он внимательно выслушал Антона, подумал и предложил разослать заявку всем, кому мог бы быть интересен результат. Это было больше ста человек. Антон вернулся к себе, еще дважды перечитал текст, кое-что поправил и не без страха нажал кнопку «Send». Отзывы начали приходить быстро, и, на удивление, хоть критика и была, по-настоящему его предложение никто не ругал. И тогда, заручившись хоть и хлипкой, но поддержкой, и плюнув на возможные последствия в случае неудачи, он взялся за дело.

Через пять недель самая первая версия обновленной программы заработала. В ней хватало недоработок и ошибок, но чем дальше, тем яснее становилось, что он добился цели – скорость выросла в несколько раз. Появился первый положительный отзыв, потом еще один, потом они пошли косяком. Антон продолжал работать, не разгибаясь. Лишь по вечерам, когда сил уже не было, он немного лазил по интернету. Иногда натыкался на чужие походные фотографии, рассказы и отчеты, и вспоминал о том, что еще прошлым летом побывал в горах, и вообще-то, не будь этой Америки и всего остального, мог бы побывать там опять. В том, ослепительно-белом, пронзительно-синем, трудном, радостном, пугающем и зовущем мире... Но сейчас, за работой, приятным шорохом капающих на счет долларов и неприятными волнениями о том, успеет ли он все доделать до отъезда, эта мысль задевала его лишь по касательной. Да и боязнь опять угодить в неправильную походную группу никуда не ушла. А срок окончания командировки тем временем приближался.

За две недели до дня отъезда начальство осторожно спросило, не согласится ли он остаться здесь еще на какое-то время, чтобы окончательно отладить программу. Зарплата, само собой, будет идти дальше. Антон подумал и согласился.

Еще через некоторое время он пришел к менеджеру по небольшому делу, и как-то сам собой всплыл вопрос о том, не хочет ли он после защиты диссертации работать в этой фирме. Разумеется, на несколько лучших условиях. Ему показали внутреннюю тарифную сетку, которой он раньше не видел, намекнули на возможные дополнительные доходы от всяких акций и опционов, и тут только Антон понял, сколько, оказывается, здесь можно зарабатывать. И что он всего в шаге от этого рога изобилия. В Англии ему светила хотя и не очень напряженная, но и не то чтобы высоко оплачиваемая работа в университете. В России было все то же, что раньше - все его сокурсники либо занимались не имеющим ничего общего со специальностью бизнесом, либо, так же как он, находились за границей. В общем, было ясно, что если он хочет продолжать делать свое дело, то лучших возможностей, чем здесь, у него не будет.

«Ну и ну, неужели мне действительно столько предлагают» - с новым ощущением собственной значительности думал Антон по дороге домой - «Вот летит Карлсон, который стоит десять тысяч крон! А вдруг я тут за несколько лет миллионером сделаюсь? Ну или хотя бы на квартиру в Москве накоплю. Тогда, кто знает, может и вернемся... С другой стороны, климат здешний чудо как хорош, прямо Крым. Круглый год солнышко, не жарко и не холодно. Кто ж откажется хоть пару лет в таком раю пожить? А потом видно будет...»

Кое-что, правда, его смущало. Во-первых, переезд сюда отодвинул бы его от России еще дальше. Лететь далеко и дорого, отпуска в Америке короткие. А во-вторых, у его теперь уже жены были собственные карьерные планы. Не очень хотелось обо всем этом думать.

Но как раз вопрос с Леной решился неожиданно легко. Как и ожидалось, количество заказов у фирмочки, в которой она работала, постепенно стало расти, квалифицированных и энергичных работников не хватало, и ей предложили вместе с руководством участвовать в переговорах с заказчиками. Фактически войти в долю. Предложение было очень заманчивым, общаться с людьми Лена умела и любила. Она с энтузиазмом взялась за дело... и сразу же обнаружила, что бизнесом в России, особенно с нефтяными компаниями, невозможно заниматься в белых перчатках. Почти любые переговоры рано или поздно выруливали к тому, как «оптимизировать» работы по ликвидации загрязнений, чтобы клиенты не слишком на них потратились. Сохранение природы тех мест, где они качали свое «черное золото», их не очень волновало. Кроме того, всплывал вопрос о неизбежном «откате». Кто-то это воспринимал совершенно естественно. Директор конторы и его зам, в прошлом геологи, воспитанные на принципах полевого братства и наивной честности советских времен, тоже кое-как, со скрипом, но приняли новые правила игры и научились договариваться. Иначе их предприятие пришлось бы закрыть. А вот Лена почему-то эти кривые правила принять не смогла. Бывают такие патологически честные люди... Она стала испытывать отвращение к переговорам с сытыми дядями, беззастенчиво требующими лично себе с каждого заказа суммы, каких она не заработала бы и за год. Да и уголовной ответственности за эти дела никто не отменял, и когда она однажды представила, что по какой-нибудь нелепой случайности вдруг угодит беременная в тюрьму... Но и возвращаться обратно, к простой исполнительской работе, ей теперь не хотелось. Она просто не знала, что делать, и поэтому когда Антон сообщил о предложении поехать на время в Америку, где в первые несколько лет у нее вообще не было бы права на работу, Лена на удивление легко согласилась.

Сам же он еще раз прикинул свои шансы на достижение материального благополучия в других местах, поговорил с несколькими людьми, тоже приехавшими из других стран, и решился.

***

В октябре он наконец вернулся в Шотландию, с победой и «оффером» от фирмы в кармане, и занялся ускоренным добиванием диссертации. А в декабре в положенный срок Лена родила дочку, Дашеньку.

В Англии и Америке о рождении ребенка было принято торжественно оповещать всех знакомых и коллег. Новоявленные отцы восторженно писали по е-мэйлу о росте и весе, о том, что новорожденный и его мама чувствуют себя хорошо и т.д. Антон попробовал, да так и не смог сочинить такого же бравурного послания. Чего уж лукавить, не испытывал он гигантского восторга и желания немедленно им поделиться. Черт его знает, почему. Может, возраст был еще не тот? Здесь-то образованные и небедные граждане женились и рожали, за редким исключением, когда им было сильно за тридцать. К тому времени у них, наверное, просыпался настоящий родительский инстинкт. Но Антон, как ни старался, так и не смог в тот момент обнаружить у себя его признаков.

Он быстро взял отпуск, купил билет и приехал в Москву. Вечером наконец-то увидел собственного ребенка. Его первое впечатление было... никакого особенного впечатления. Младенец с голубыми глазами и «перевязочками» на пухлых ручках и ножках сосал у Лены грудь. Иногда он останавливался, чтобы отдышаться, и трогательно откашливался. Наевшись, Даша заснула. Это тоже выглядело довольно трогательно. Лена и ее мама наперебой объясняли Антону, какие у Даши при рождении были хорошие показатели, какая она крепкая, какой у нее уже осмысленный взгляд, как хорошо, что у Лены достаточно молока и так далее. Ему оставалось только кивать, сравнивать было не с чем. Сама Лена немного изменилась. Трудно сказать, в чем именно, ясно было только то, что появилась некоторая замученность.

Ближе к ночи Антон решил пойти спать к себе домой. На Дашу он уже налюбовался, помощи у него пока никакой не просили. Спать вместе с женой, как он понимал, сейчас было нельзя (и от этого он испытывал чисто физический дискомфорт), а спать где-то в другой комнате или на полу казалось глупым и странным. Лена проводила его со странным выражением на лице. И только год спустя случайно выяснилось, что она тогда по-настоящему расстроилась. Ей-то казалось, что он с самого начала должен был вести себя по-другому – восторгаться, не знать, чем еще угодить ей и ребенку... А он, наоборот, ушел со смешанными чувствами, среди которых отчетливо просматривалось одно, неожиданное и неприятное – что теперь она, ее любовь, ее внимание, уже не принадлежит ему одному. Раньше бывало, что ее эмоции и желание непременно посидеть рядом с ним, поговорить, рассказать о прочитанной книжке мешали ему работать или заниматься своими делами. А теперь вдруг оказалось, что эти самые эмоции еще как нужны...

Впрочем, за следующие две недели, что он пробыл в Москве, Антон слегка приспособился к этой новой жизни. Даша пока по большей части ела и спала, так что время друг для друга как-то находилось. Да и вообще, маленькая дочка уже начинала ему нравиться своими большими голубыми глазами и пухлыми щечками. Не то чтобы он по-настоящему полюбил ее, но ощущение чего-то инородного прошло.

Он вернулся в Шотландию. Через полтора месяца защитил диссертацию. Через несколько недель после этого, в марте, они втроем полетели в Америку.

***

В Москве была противная зимне-весенняя слякоть, с низкого неба сыпал то снег, то дождь, а в Калифорнии уже царила не то поздняя весна, не то раннее лето. Приветливо светило еще не набравшее силу солнце воздух, несмотря на бесконечные стада автомобилей, был чистым и свежим. Жесткие нормы на вредные выбросы и обилие зелени делали свое дело.

Но рабочие и бытовые заботы оказались здесь такими же, как везде. И многое, без чего можно было обойтись, пока Антон жил тут недолго в одиночестве, теперь было действительно необходимым или казалось таковым.

Машину пришлось купить сразу – мотаться всем на большие расстояния на велосипедах, тем более с ребенком, было нереально. Да и хотелось наконец почувствовать себя белым человеком. Затем последовала кое-какая мебель, посуда, детская коляска и прочие вещи для ребенка. Потом еще что-то, нужное или приятное им самим. Медленно, но верно они стали обрастать барахлом, где каждый предмет в отдельности был вроде бы нужен и полезен, а все вместе поглощали деньги и пространство с подозрительной быстротой.

Мечты Антона о том, что он тут быстро разбогатеет, пока не очень сбывались. Зарплата и правда была раза в полтора выше стажерской, но с нее теперь надо было платить кучу налогов. Да еще появились какие-то страховки, медицинская, на машину... Квартира в приличном доме, недалеко от парка, где можно было гулять с Дашей, стоила намного дороже его прежней каморки, на которую теперь было страшно взглянуть. Покупка автомобиля и прочие начальные расходы благополучно скушали те деньги, что остались от скопленного на стажировке, и небольшие «подъемные», выданные фирмой. Так что довольно долго после приезда у них на счету был то ноль, то весьма незначительная цифра. Хорошо хоть, что в долги не залезли, в отличие от многих таких же новичков.

Кстати, о новичках. Оказалось, что вокруг полно русских, многие из которых попали сюда по тем же или очень схожим причинам, что они с Леной. Первые, с кем они стали встречаться, был одноклассник Антона и парень, учившийся с ним в университете на одном потоке. Оба работали программистами и приехали уже с семьями. Позже на детской площадке в парке Лена познакомилась с несколькими русскими мамашами, выгуливающими детей. Слово за слово, потом кто-то кого-то пригласил в гости, и пошло. Большинство этих людей были примерно одного круга с ними, с теми же интересами. Такой как бы университетский городок. Или «русское гетто», как говорили некоторые. Но в общем, всех устраивала такая жизнь – «своя», почти без интеграции в американское общество.

Работа занимала много времени. Как во всякой фирме, у «Ренфера» были производственные планы, сроки исполнения задач и тому подобное. Антону к тому же хотелось чего-то добиться, каких-то интересных результатов, так что на работе он напрягался всерьез и домой возвращался поздно. Лене приходилось заниматься ребенком одной, но она, к счастью, оказалась хорошей матерью. Весь пыл, который раньше уходил у нее на работу (и часть того, что доставалось Антону) теперь расходовался на Дашу.

А Даша в первый год своей жизни заставила их помучиться. Она была здоровой и развитой, но, как нередко у первенцев, очень требовательной. Когда она не спала, ее надо было развлекать: играть, что-нибудь показывать или хотя бы просто держать на руках. Иначе раздавались крики протеста, да такие, от которых, казалось, вибрируют стены. Точно так же, когда приходило время спать, невозможно было просто оставить ее в комнате и выйти. После пяти или шести таких попыток, неизменно заканчивавшихся мигренью у Лены, пришлось сдаться и каждый день днем и вечером укачивать это очаровательное существо минут по двадцать-тридцать, пока оно наконец не соизволит заснуть. Вечерняя укладка была за Антоном – Лена к тому времени совсем валилась с ног. Иногда, когда у Даши по неизвестной причине болел живот, приходилось укачивать и по часу, выделывая порой какие-то замысловатые па, которые, как казалось молодому папаше, быстрее приводят к успеху. Если бы такой процедуре подвергся взрослый человек, его бы быстро стошнило от страшной болтанки – а ребенок, надо же, действительно засыпал. После этого Антон, сам слегка одуревший, выходил на цыпочках из детской комнаты... и обычно шел к домашнему компьютеру, доделывать начатое днем. Работа, в отличие от волка, не хотела убегать в лес, и ее никто не собирался делать за него...

Так прошло больше года. Один раз они ездили в Москву, один раз в короткий отпуск на Гавайские острова, оказавшиеся, на взгляд Антона, не такими прекрасными, как на фотографиях в журналах. Про спортивный туризм он еще помнил, но за всеми заботами ему было не до походов. Да и никто из старых друзей в Москве никуда не рвался. С другой стороны, труды не прошли даром – ему добавили одну звездочку на погоны и довольно заметно увеличили зарплату. Даша подросла, научилась ходить, стала произносить первые слоги и слова и капризничала уже куда меньше. В общем, жить стало лучше, жить стало веселее... и тут родился Андрей.

Андрей был уже отчасти запланированным ребенком. То есть Лена хотела, чтобы у них было двое детей, и думала, что лучше отстреляться быстрее, пока она все равно не может заниматься здесь ничем другим. А Антон и сам не знал, чего хочет, но не был активно против. В результате однажды ночью, когда по здравому смыслу надо было бы использовать «защитное средство», они оба почему-то решили без него обойтись... и уже через несколько месяцев Антон сидел в кабинете гинеколога рядом с Леной, к животу которой прилепляли датчики от нескольких аппаратов.

Закончив с датчиками, врач включил прибор УЗИ и принялся водить по животу его толстой ручкой. На экране перекатывалась туда-сюда смутная серо-черная картинка. Понять на ней ничего было нельзя. На другом приборе, вроде бы кардиографе, были видны повторяющиеся всплески. Доктор по фамилии Нгуен, видать вьетнамец, некоторое время что-то там рассматривал, а потом предложил:

- Хотите, я включу звук?
- Какой звук? – не понял Антон.
- Сердца ребенка. С сердцем у него, кстати, все в порядке.
- Хорошо, включайте, - хором сказали Антон и Лена.

И вдруг на всю комнату раздались быстрые и уверенные сдвоенные удары: ту-тук, ту-тук, ту-тук, ту-тук... В них чувствовалось что-то победное, словно еще не родившийся ребенок уже гордо возвещал о себе. Антон слушал, замерев. Он не думал, что это произведет на него такое впечатление. От усиленных динамиками звуков четкого, мощного ритма в горле почему-то появился комок. Вот ведь чудо, новый человек, которого раньше не было, а теперь – есть! И только где-то по самому краю сознания проползла мысль: как дико себе представить, что мы когда-то чуть было не лишили жизни другого такого же человека, у которого вот так же билось сердце...

Доктор Нгуен тем временем продолжал водить по животу Лены своим прибором, и вдруг углядел что-то в серо-черной картинке.

- Это мальчик! – радостно возвестил он, тыкая пальцем в крохотную расплывчатую белую полоску на экране. – Мальчик! – еще раз повторил он, видимо, заподозрив, что Антон мог не понять. – Вот, смотрите, очень хорошо видно!
- Здорово, - сказала Лена. – Ведь ты же этого хотел?
- Ну, в общем, да, - ответил Антон. – Но я бы и против девочки не возражал.

***

Спустя месяц после рождения Андрей перешел из состояния свертка, которому надо лишь раз в несколько часов давать поесть и менять памперс, в состояние ребенка, который бодрствует и интересуется жизнью все больше времени. Одновременно уехала обратно в Москву мама Лены, которая очень помогла им в первое время после родов. Они остались одни с двумя маленькими детьми. С этого времени в их жизни начали медленно происходить перемены, которые они не очень хорошо осознавали, которые не нравились обоим, но с которыми почему-то ничего не удавалось сделать.

Сначала было просто физически трудно с детьми. Двухлетняя Даша ревновала к
двухмесячному Андрею, по новой требуя родительского внимания. Андрей был не таким требовательным, но за ним надо было следить. Рискнули отдать Дашу в детский садик – она стала приносить оттуда болезни. Несколько раз Лена мужественно отсиживала по неделе с одним здоровым ребенком и одним больным. Деньги за садик, тысячу долларов в месяц, им в это время никто возвращать не собирался. Чаша терпения переполнилась, когда Даша в очередной раз принесла какую-то заразу, которая передалась Антону и вызвала у него ангину с жутким нарывом в горле. Из-за него он несколько дней почти не мог есть, а под конец, пока ужасный гнойник наконец не прорвался, уже и задыхаться начал. После этого они сдались и забрали ребенка из садика. Болезни прекратились, но у Лены, которой теперь семь дней в неделю нужно было присматривать за двумя детьми, совсем не стало свободного времени.

Она была ответственной и не могла, как некоторые, просто расслабиться и не обращать на них внимания. Даже на пару часов в день. Несколько реальных историй, произошедших у знакомых, когда один малыш обварился, другой сунул палец в мясорубку, третий едва не утонул в бассейне – произвели на нее, да и на Антона, очень большое впечатление. Но из-за этого постоянного напряжения Лена делалась нервной и усталой, и Антон как-то незаметно перестал радоваться, приходя вечером домой.

Для этого и другая причина - дела на фирме шли чем дальше, тем менее блестяще. Выбранный когда-то давно курс оказался неверным, корабль неудержимо сносило на мель, и рядовые матросы, к каковым относился Антон, не могли с этим ничего сделать, даже если очень хотели. Акции компании только падали, так что об обещанных дополнительных доходах можно было забыть. Теперь уже приходилось думать о том, не уволят ли завтра.

Проработав в такой депрессивной обстановке почти год, Антон наконец начал понимать, что надо не отступать, а нападать самому, то есть искать другую работу. Но по его специализации, биоинформатике, здесь, в Силиконовой Долине, вакансий почти не было. А переезжать куда-то в другое место, может быть на другой конец Штатов, где опять придется искать себе друзей и ко всему привыкать, очень не хотелось.

Но зато кругом было полно объявлений о наборе программистов, а это занятие он за последние несколько лет освоил очень хорошо. Если уж быть совсем честным перед собой, его научная карьера, похоже, закончилась вместе с диссертацией, и теперь он успешно и с интересом занимался больше ремеслом, писанием и отладкой кода, чем исследованиями. Но все равно, он воспринимал именно эту работу, разработку программ в области биоинформатики, как «свое дело». Дело, в которое было вбухано черт знает сколько лет учебы и труда, бросать которое страшно не хотелось...

Из-за этого внутреннего раздрая: нравящейся, но ненадежной работы сидения в прекрасной солнечной Калифорнии, из которой он мог добраться до совсем не забытой и по-прежнему нужной ему родины лишь раз в год, и еще из-за того, что подросшие дети наперебой всеми доступными средствами добивались внимания от обоих родителей и не давали, как ему казалось, ни минуты отдыха - Антон стал периодически впадать то в депрессию, то в апатию. Когда вечером он приходил с работы усталый и не очень довольный, с одним желанием: просто лечь на диван - к нему подбегал один ребенок, подползал другой, и оба тянули его в разные стороны и что-то наперебой лопотали в оба уха. Для человека с более выраженными семейными наклонностями это было бы счастьем равнодушный просто стряхивал бы с себя потомство и закрывался в комнате. Но Антон не был ни тем, ни другим. Он любил своих детей и понимал, что если с ними не заниматься, не разговаривать, не читать книжек, то неизвестно, какими они вырастут и будет ли он сам нужен им, когда они повзрослеют. Но он, как нередко бывает с много работающими людьми, он нередко не мог, или думал что не мог, найти в себе силы на то, чтобы проводить с малышами достаточно времени. Вечером он возвращался совсем незадолго до того, как они укладывались. А в выходные сначала страшно хотелось спать с утра, потом возникали какие-то неизбежные домашние дела, потом тянуло просто спокойно посидеть и расслабиться... И слишком часто он чувствовал к концу недели, что не сделал того, чего хотел, вместо воскресного отдыха было черт знает что, жена смотрит на него, словно он в чем-то провинился, и лучше уж теперь скорее опять на работу.

Все же проблему с работой он в конце концов решил. Просто переступил через какую-то часть себя и наплевал на вопрос о том, что такое «его дело», а что нет. Программирование – оно везде программирование. Высокая технология. С этой мыслью он и перешел в фирму «Зиллион», звезда которой уже стремительно восходила. Там он превратился из ведущего специалиста в рядового – его знания в биологии тут не были нужны, а более опытных разработчиков программ вокруг теперь было навалом. Это было чувствительным ударом по самолюбию. Зато о возможных увольнениях можно было надолго забыть – фирма только и делала, что набирала новых людей. И с деньгами он в этот раз не прогадал – за два года акции компании выросли в несколько раз. Антон продал часть из того, что ему дали при поступлении, и наконец-то почувствовал, что мечта намыть золотишка в Калифорнии хоть отчасти осуществилась.

Деньги они в свое время хотели потратить на жилье в Москве. Но за те несколько лет, что они провели в Америке, оно выросло в цене настолько, что какая-нибудь «трешка» в панельном доме стала равняться полноценному собственному коттеджу в Калифорнии. А они с Леной как-то незаметно успели привыкнуть к здешнему стандарту жизни. То, что казалось раньше временным удовольствием – чистый воздух, дороги без пробок, отличные детские парки и другие атрибуты западной жизни – постепенно превратилось в привычную реальность. И отказываться от нее теперь очень не хотелось. Таково свойство всякой роскоши: к ней легко привыкнуть и перестать замечать, но отвыкнуть чрезвычайно тяжело... Кончилось все тем, что вместо квартиры в Москве они, как многие и многие до и после них, заплатили первый взнос за небольшой дом в Силиконовой долине, завели кошку по имени Кошка и решили пока что продолжать жить здесь.

Пока была неуверенность с работой, им обоим казалось, что она вызывает и периодические домашние неурядицы. Но когда Антон перешел на новое место и те проблемы, что были раньше, ушли, оказалось, что почти ничего в остальной жизни как будто и не поменялось. Увольнения можно было не бояться – но на «Зиллионе» Антону было страшно показаться недоучкой на фоне более опытных и квалифицированных сотрудников. Значит, надо было нагонять, сидеть на работе допоздна... а дома оправдываться перед Леной из-за поздних приходов. Вместо двух недель отпуска теперь было три, но и после них не было ощущения, что по-настоящему отдохнул. Можно было не особенно экономить деньги – но в результате стало накапливаться все больше мелких вещей, которые раздражающе лезли отовсюду. Антон чуть не каждую неделю ругался с Леной из-за этого бесконечного барахла, и его смутное недовольство собственной семьей со временем, кажется, только усиливалось.

Но если бы он чаще пробовал поставить себя на ее место, то ему, вероятно, открылось бы и другое. Лена фактически работала каждый день, без выходных, да и отпуска проводила все так же, с детьми. Ей не требовалась такая концентрация ума, как у него, когда он писал свои программы, но внимание приходилось держать включенным все время. Антон, которому работа вполне позволяла периодически отвлекаться и расслабляться, вряд ли сумел бы продержаться на ее месте, в бесконечном круговороте мелких домашних дел, больше недели и не почувствовать себя несчастным, подневольным, замученным существом. А Лена держалась, даже находила в этом удовольствие, и того же барахла покупала куда меньше, чем многие гораздо менее озабоченные своими детьми мамаши...

Между тем с детьми, как казалось Антону, тоже получалось что-то не совсем то. Они требовали внимания к себе, но не очень-то хотели слушаться. Постоянно разбрасывали вещи – уже шагнуть было нельзя, чтобы не наступить на какую-нибудь игрушку, книжку или одежку. Вместо умных бесед (подразумевалось, что он будет транслировать им мудрость, как Сократ ученикам) Даша и Андрей сами норовили заставить его слушать глупые песенки в собственном исполнении или гордо демонстрировали свои рисунки, которые, увы, выглядели так же, как любая другая детская мазня. В воскресенье, между продуктовым магазином и уборкой квартиры, стоило ему только прилечь на диван, чтобы почитать журнал в тишине и покое, откуда-то возникал старший или младший ребенок и с визгом обрушивался всей массой на неготового к атаке папашу. Если им говорили играть самим, дети не знали, чем заняться, скучали, слонялись по дому и все равно дергали то Антона, то Лену постоянными мелкими просьбами – дать попить воды, что-нибудь достать или включить. От этого постоянного дергания, от того, что они все время перебивали в разговорах друг друга и их с Леной, у Антона шла кругом голова и он начинал раздражаться по малейшему поводу. Когда дети не приставали к родителям, они начинали ссориться, с щипанием, шлепками, визгами и последующими жалобами. После еды за ними приходилось каждый раз долго вытирать стол и подметать крошки с пола. Времени на то, чтобы прийти в себя и заняться тем, чем самому хочется, было два часа перед сном. Антону иногда казалось, что дома он не живет, а отбывает какую-то бессрочную повинность, где есть одни обязанности и никакой свободы.

И только иногда, когда мрачность отпускала его, он замечал, что на самом деле все не так уж плохо. Да, дети изо всех сил добивались внимания, но благодаря тому, что им отвечали, постепенно становились более развитыми и управляемыми, чем многие другие. Они уже хорошо говорили на двух языках, не сбиваясь с одного на другой, и довольно быстро осваивали грамоту. Причем Андрей, который был почти на два года младше, ненамного отставал от старшей сестры. Время от времени появлялись новые умения или проглядывали полезные черты характера. В инстинктах у человека, оказывается, заложено не только желание забрать все себе, но и стремление проявить себя через помощь другим... Антон был поражен, когда вечно ревнующая Даша стала иногда помогать Андрею и защищать его. Теперь между ними была не одна лишь конкуренция и ссоры – бывало, дети по несколько часов с упоением играли друг с другом, давая, наконец, родителям возможность расслабиться. Когда Антон читал им что-нибудь интересное, они внимательно слушали, задавали вопросы, и тут уж можно было показать свою эрудицию. Да даже не будь этого всего... если он на время забывал о шуме и беспорядке и ему удавалось посмотреть вокруг их глазами – мир делался заметно веселее и интереснее. Таких чистых, искренних и радостных эмоций, какие бывают у детей и какие иногда передавались ему, Антон никогда уже не испытал бы сам...

То, что оба ребенка были здоровы и даже давали некоторые поводы для гордости, было в основном заслугой Лены. Она крутилась с ними весь день, занимаясь всем, от готовки обеда до развоза по спортивным секциям и чтения книжек перед сном. И из-за этого как-то незаметно она стала вроде как главнее, чем Антон, решая, что и когда они все будут делать. Сначала Антон не имел ничего против – его совсем не тянуло входить в детали всех этих прогулок, занятий, врачей и детских садиков. Когда Лена вечером рассказывала ему домашние новости, он с трудом сдерживал зевоту, а на вопросы в основном отвечал «да мне все равно» или «ну, ты сама как-нибудь…» В результате вопросы стали все чаще заменяться распоряжениями. Антон иногда соглашался, иногда раздражался и злился на то, что идея не отвечает его глубинным стремлениям и настроению в данный момент, которое толком не понимал даже он сам. Но и у Лены со временем поубавилось уступчивости. Они стали периодически ругаться. В первый раз это страшно удивило и напугало обоих, но чем дальше, тем больше такие стычки становилось в порядке вещей.

Все-таки у них хватало ума не доводить дело до крайностей. И кое-что менялось к лучшему – дети подрастали и умнели, иногда они все ездили в Москву или к ним приезжали помочь родители, на работе стало полегче... Но все же ни Антон, ни Лена не могли бы сказать, что действительно довольны своей семейной жизнью. Но она все равно шла своим чередом, иногда спотыкаясь и хромая... до того дня, когда пришло неожиданное приглашение поехать в Россию.