Всего отзывов: 2 (оставить отзыв)

Рейтинг статьи: 3.00

      Во время экспедиции мне было 24 года. У нас были два 22-летних - 22 года было Шполянскому, председателю секции МВТУ и 22 года Борису Локшину, председателю секции МГУ. 

      Я был МАИ-овец, как лыжник Выезжал в горы в соответствии с профсоюзными правилами на одну смену - 20 дней, получая путёвку через альпсекцию МАИ же. Там, на третий год, пребывая 20 раз в рамках ложа прокрустова альпинистского лагеря и программ тогда стандартных и всех стригущих под единую… Вот, я на третий год выполнил третий разряд. То есть, если бы я был в МВТУ, то я стал бы перворазрядником в первый сезон или во второй. Это я чётко советовался с Белопуховым потом, - там был другой подход. 

      В МАИ-ях я занимался лыжными гонками. Альпинизмом я занимался не в МАИ, я занимался, когда приезжал отдохнуть, набраться сил к предстоящему сезону в альпинистский лагерь. И там как-то меня заело то, что я очень медленно расту и всё это вот так, то есть альпинизм нашёл. И я в какой-то момент после третьего года на 4-й год я попал в альпинистскую секцию "Буревестника" московского, который объединял в тот момент всю ораву людей примерно по принципу такому: есть альпиниада МВТУ и МГУ и тех, кто к ним примкнул и вместе с ними. И все остальные Вузы, которым Ерохин уделял внимание постольку, поскольку есть МГС "Буревестника". И всех остальных, чтобы не совать сразу к себе, их сориентировали на группу тренеров из МАИ - Минин, Алексашин, там была сильная группа. Иван Богачёв отошёл, правда, в тот момент от работы альпинистской, он увлёкся основной работой и высотными восхождениями. Были попроще инструктора - Коптев. И они, объединив и проведя сборы в «Баксане» для всей прочей, готовили уже в зимне-весенний период ребят. Это тренировки в Царицыно, - фактически, единственное, что было, что всех объединяло, и позволяло будущим тренерам, участникам сбора, руководителям сбора знакомиться с контингентом из разных Вузов. 

      Я там познакомился с ребятами из "Буревестника", хотя мои самые близкие друзья - Боря Баронов, Серёжа Силин, они в этот момент ходили в сборе в МВТУ и МГУ, - в альпиниадах МВТУ и МГУ. То есть, я и не дорос до них и как-то необходимости не было и желания. И только лишь после зимы и гонки в  56-м или в 57-м году я познакомился на лыжне с Белопуховым. Ну, там я у него выиграл полчаса, и он меня зауважал. После этого во время сбора "Буревестника" в «Баксане» он  мне сделал протеже перед руководителем альплагеря Игорем Смирновым, мастером спорта, и тот дал моей группе в сборе "зелёную улицу". Потому что у нас хоть и был сбор, но выпускал альпинистский лагерь. Мы ходили в составе - я, Минин, Боря Коршунов и Слава Онищенко - 4 человека. Мы ходили так, как хотели. Но мы хотели ходить днём и ночью. И поэтому у нас было по 4 восхождения в сутки, так как в тот момент какая-то идея была у федерации, что люди должны набирать опыт не в групповых восхождениях, а вот … в двойке. Там даже требование было для низких разрядов - там восхождения вот такие. Короче говоря, мы выходили четвёркой под любую гору, но двойка была оформлена восходителями, а двойка - наблюдателями. И в процессе восхождения двойки двойка наблюдателей досыпала и, когда восходители возвращались, будили их, то они шли на восхождение, а эти ложились спать. Так делалась одна вершина, потом - вторая в этот же день со сменой, а потом переходили в другой район и ещё положим. Ну, мы выходили, сразу оформляя 4 восхождения, а дальше делали…

       Это был 57-й.год А потом, когда заканчивался, сбор уехал, то меня инструктора пригласили сходить с ними. - Игорь Смирнов пошёл на траверс, ему нужно было подтвердить свою квалификацию, - на траверс Ушбы. То есть, действительно, тут второй раз сработала рекомендация Белопухова. Я сходил эту "пятёрку", что в итоге после окончания зимнего сезона, и я не размышлял, не думал ничего и не знал, что там готовится экспедиция какая-то на Победу МВТУ-шниками. Ну, я бегал, и мне было не интересно. В этот момент меня выбрали председателем секции лыжных гонок МАИ, и я был преисполнен важности, ответственности этого факта. Вот так как-то вот. Мы выигрывали, шли, вернее, чётко в течение нескольких лет. Я рос как лыжник, рос как студент там с курса на курс. И мы шли к лидерству в советском студенческом лыжном спорте коллективом МАИ. Девчонки уже выигрывали первенство Союза, а парни были вторыми, третьими, проигрывая УПИ и Инфизкульту, что было нормально и естественно, но иногда - Энергету, - хотя воспринимали это уже как оскорбление. 

      Я был перворазрядником чётким совершенно, хотя что это такое по сравнению с альпинизмом… Нет, это не то, что тупиковая ситуация, но там надо было менять режим жизни, выходить на другой уровень подхода, то есть не студенческий, к спорту, чего у нас не было. И перспектив…, ну, в общем, общественные дела и всё там… Короче говоря, только в апреле месяце, числа 20-го, Баронов Боря, мы с ним в одной группе, он меня в альпинизм привёл, собственно говоря, он меня привёл на кросс МВТУ, не МВТУ, а экспедиции, где шёл разговор об отборе. Ну, и так как я его, не помню, то ли выиграл, то ли просто Белопухова обыграл, то в этот же день я удостоился быть приглашённым к Ерохину на квартиру и познакомился с ним. Из всего знакомства мне больше всего врезалось его манера беседы и категоричность и уверенность заявлений. Когда рассказывал о программе экспедиции, как она будет сделана, то он подчёркивал, что один из самых главных моментов - это обеспечение экспедиции с самолётов, с воздуха, парашютами. И если это будет выполнено, то говорить о какой-то высоте, проблемах пика Победы не стоит. Если у нас будет возможность жить 2 месяца под Победой, я на Победу заведу свою маму, которая в этот момент приносила нам чай, - старушка, лет за 60, наверное, то есть нормальная, действительно, женщина. И я верю, что она бы взошла на Победу. 

       Мы тогда это воспринимали, ну, просто как в понимании Ерохина, что высота это не есть проблема. Высота - это время, а время - это продукты, которые должны быть, чтобы люди жили комфортно. 

       Несмотря на то, что в этот момент шёл разговор о Победе как о какой-то проклятой горе там. Но для Ерохина сам факт, что на неё взошёл даже Абалаков со своими старцами, - в тот момент они были старцами, 50-летними там. Но главное, что Абалаков вместо тренировки предлагает сидеть, закаляться на льду, у лунки, либо заниматься медицинским бегом, что Ерохин категорически отрицал…

      Абалаков тренировался сильно, но в плане оздоровительного. Ничего общего с подготовкой к восхождению на высоту это не имеет. Ну, понимая под подготовкой к восхождению на высоту, что человек должен готовиться к гипоксии. Медицинский бег, сидение у лунки не обеспечивают никакой гипоксии. Гипоксия бывает гипоксия физическая и гипоксия высотная - гипоксическая за счёт того, что в воздухе мало кислорода. Но если его в воздухе много, а ты бежишь километр на хорошей скорости и начинаешь следующий километр, не восстановившись, с кислородным долгом, то в организме такая гипоксия физическая, которая тебя готовит к любой высоте, в том числе к Эвересту. Все буревестниковские ребята после таких тренировок в 2 - 3 раза быстрее набирали акклиматизацию, спортивную форму для восхождения на 7-тясячники, чем душанбинцы, фрунзенцы, которые совершали восхождения выходного дня на свои 4-тысячники, 5-тысячники. Значит, что гипоксия значительно сильнее, чем гипоксия 5 тысяч метров. 

       Это было в апреле месяце 58-го, меня включили в состав экспедиции, пригласили на первое собрание, и поручили там, также как и всем 60-ти участникам экспедиции, конкретное дело. Мне поручили подготовить обувь для восходителей вместе с Колей Володичевым.

      У нас не было обуви. Надо было заказать, подготовить и поставить в экспедицию 40 пар шикельтонов. Шикельтоны, что это такое в тот момент, по Ерохину, было? Это были очень мягкие валенки, фонды на которые нужно было добыть, приобрести, деньги есть на это - фонды на это, денег не надо. Затем их нужно было осоюзить, приготовить для них шипы, то есть вот это обувь, которая была в тот момент рекомендована нам Абалаковым после их восхождения. Она не стесняла ногу, была тёплой, ну, - русский валенок. Единственное, что надо было, - чтобы валенок не был машинной валки. То есть он должен быть мягким и тёплым, как ручная валка. Валенок в тот момент в Москве практически невозможно было найти. Но указаны были пути, как, что, чего. Короче говоря, мы с Колей Володичевым достали фонды на дворников, которые распределялись валенки, вышли на этот комбинат - валяльно-войлочный московский, побродили по цехам с руководством и так далее, договорились, что наши 30 пар валенок были сваляны не по жёсткому регламенту, а по лёгкому, мягкому. Получили их, затем отвезли на фабрику следующую, профсоюзную уже. Там их обшили - брезент сверху, кожаная подошва. И уже шипы, которые уже были выточены, я не помню, не я делал, мы крепили уже в Пржевальске. То есть до этого мы не успели всё это. 

      Да, не было ни одного обмораживания. Их просто было мало. Их не хватило на всю экспедицию, но все траверсанты, 13 человек, шли в этой обуви. - Ни одного обморожения. 

      Из МАИ был - Боря Баронов. Вот мы вдвоём были, двое и попали. В неё не попали все, кто недостаточно тренировался либо курил, - те отпали сразу автоматически, не было ни одного курящего в экспедиции. Кто недостаточно тренировался и кто не выполнил порученное ему задание. То есть тут было всё совершенно жёстко, и никаких скидок на болезни, на загрузку, там, по каким-то другим делам. 

      Выезд - мы на поезде все выехали где-то в начале июля. Вообще-то я не помню пути туда, вот как мы возвращались потом. Мы возвращались - Космачёв, Коршунов и я - в Москву уже, так как мы задержались. Мне Ерохин разрешил, оставив Белопухова выпускающим, сходить ещё одно первовосхождение там, чтобы мы его "пятёркой" обозвали, чтобы я выполнил мастера спорта. А в напарниках у меня оказались Космачёв и Коршунов.

       Пик Нансена. Действительно, хорошее восхождение, и мы тогда, отстав от каравана, уже в шикельтонах, на шипах, попали в Пржевальск. 

      Все остальные были винтиками в механизме, в котором совершенно чётко каждый был сцеплён, и все двигались. Это видно было, вот, как стоит строй, И Игорь идёт, и чувствуется, что он, - на фотографии это видно, что он говорит какие-то совершенно справедливые слова по поводу того, как, кто, чего не выполнил, не доделал. Из-за этого страдает общее дело. Вот стоит Белопухов, опустив голову, потому что он не дал, видимо, какое-то указание, которое ему нужно было просто передать, - оно было дано ему вечером Ерохиным. А он там чего-то с Сонькой провожжался и  забыл. Богачёв стоит тоже, хоть он и вице-президент федерации альпинизма, но здесь он рядовой. Я уж не говорю о Борисе Тимофеевиче Романове, который, вообще это, как засранец стоит. Он понимает, что так же, как и Кузьмин его не уважал и отчислял из всех своих экспедиций, так же и Ерохин его не возьмёт на траверс, и действительно, оставит наблюдать снизу и возглавлять группу оказания помощи, если потребуется, потому что Ерохин знает, что никогда ему от Романова помощь не потребуется. Ну, это из пришлых. А остальные ребята - просто они понимают, что да, не доделали, не доработали, не обижаются на то, что им говорит Ерохин, потому что всё, что он говорил, практически всегда было не обидно и справедливо, какие бы слова он ни применял. Вот тот же Космачёв. Он ничего не мог сказать, когда Ерохин разрывал на себе шерсть и говорил: "Какую змею я пригрел на груди!" Космачёв, который не сдал вечером дежурство. Он дежурил, он должен был сдать дежурство следующему дежурному. А он не сдал. Из-за этого утром нет подъёма, там. Следующий дежурный не знает, что он дежурный. К Ерохину так мы и подходили, как к очень старшему, очень взрослому человеку, который знает, что делать, как делать, который борется, мы видим, со всем этим альпинистским… ну, который, безусловно, прав. Хотя в этой борьбе мы ничего не понимали. Не знаю, может быть Рем Хохлов, парторг, понимал. Рем Хохлов был парторгом экспедиции, где начальник был беспартийный. 

    Мы уже проходили Абалаковские маршруты - я проходил маршрут, например, Накра - стена. А перед этим я видел в 57-м году Мышляева и его команду. То есть отголоски того, что творится в стенном альпинизме, и что такое стена Накра, то есть классической 4Б, на которой "тело взметнулось птицей" (Примечание. «невероятным усилием поднять метнувшееся в воздухе тело» «Побежденные вершины 1948г» стр.62), то есть мы понимали уже перлы отчётов Абалакова как словесный альпинизм, он привлёк Абалакова, оказывается, в год подготовки этого восхождения к чтению лекций. То есть ветеранам было оказано уважение. Ну, потом в состав включили Ваню Богачёва, Бориса Романова, Петю Скоробогатова и Вано Гаустова, то есть четверых представителей от федерации. Ну, она просто считала, что на траверс-то больше восьми и не пойдёт, то есть половина будет наша. Но в итоге пошли два., пошёл Вано, он-то как раз и сыграл отрицательную роль, потому что он оказался слабее всех 

      Победа - это был старт в альпинизм, это был старт в высоту, понимание, что высота и финиш на высоте. Вот я вспоминаю в этом смысле всегда Военных топографов, потому что это был первый подъём на гору, это примерно то же самое, как финиш на 50-километровой дистанции, когда ты хорошо подготовлен. То есть это полное ощущение того, что ты владеешь ситуацией и, прибавляя и прибавляя, получаешь удовольствие. Вот такое ощущение у меня вызвало. Это пришло с Победы, с первой экспедиции с этой. Никогда больше не было столь интересных групп, столь интересных руководителей. Не было. 

      Мы сделали пещеры на высоте 6400 примерно там, где погибли казахские альпинисты - 6200 - 6400. А потом, всё определилось, конечно, на Военных топографах. Там всё стало, что на траверс пойдут - первым Божуков, потому что он вытягивал верёвку на 30 метров от Белопухова, Богачёва, Ерохина. Менять его уже не надо было, даже хотя и по снегу у меня было очень хорошее состояние тот же самый Белопухов, потому что без него себя Ерохин, видимо, и не мыслил Богачёв, который зарекомендовал себя так, что вот идёт наравне с Ерохиным. 

      У Ерохина всегда мелькала мысль такая, что если ты за день отработал как следует, то ты в любом месте  и уснёшь, а просыпаться, то есть вставать для работы следующего дня тебе нужно будет тогда, когда ты почувствовал неудобство, или камень вдруг в бок упёрся. Значит, тебе пора вставать и готовиться к выходу. 

      Траверс, возможность пройти его в тех погодных условиях в том темпе, как шли мы, только лишь потому, что ведущий менялся всё время. Выходил вперёд человек, у него была задача не продержаться как можно дольше, а у него была задача как можно быстрее пройти и отвалить. Вот если ты можешь сделать три шага, то сделай три шага, но быстро. Иначе тебя вообще вперёд не выпустят. Ты должен отвалиться. И следующий, кто за ним идёт, он должен был тут же, не ожидая никаких указаний, ничего, идти вперёд, делать свои шаги и падать после того, как он стал таким, что не может мощности физической развить. Кто-то шёл больше шагов. Но в итоге этот караван устремлялся вперёд, а тот, кто шёл последним, он просто восстанавливался. Значит, человек падал, отваливался, отстёгивался, лежал. Мы ещё не сделали её. Мы были в деле, в работе ещё. Мы действительно, мы очень с напряжением ожидали спуска. И так оно и было, потому что спуск оказался настолько нетривиальным, настолько психологически напряжённым - вот эти две лавины, которые сделали… Здесь единственный путь, который был известен, пройден. Ну, Ерохин, вообще говоря, правильно расценивал, что посылка федерацией альпинизма Абалакова нас на северный гребень на спуск - это попытка убить нас. Ерохин настаивал на том, чтобы нам дали разрешение пройти сквозной траверс. Нам не разрешили. То есть было запрошено прохождение с востока на запад полностью. А нам этого не разрешила федерация и послала на северный гребень. Ерохин оказался, с одной стороны, законопослушным, ну, а с другой стороны, состояние Вано Гаустова предопределило то, что запрет не был нарушен. 

      Ерохин правильно сказал, что как вообще разрешили, не понятно, как разрешили. Только лишь потому, что противостоять напору Ерохина было трудно. Ну, и потому, что был Кузьмин, Белецкий, которые что-то противопоставить Абалакову считали правильным. 

      В экспедиции оказались очень разные люди, поэтому знакомство со всеми было разное. Это вот и азиатские альпинисты типа фрунзенских ребят. Это Рябухин Саша из Челябинска, который не через московскую группу к нам вошёл, а через федерацию альпинизма Киргизии, Алим Романов.  

      И почему-то, наверное, я понимаю, почему - потому что оно хотя и славное событие для всех, но для некоторых это примерно вот так же, как для Гагарина, наверное, полёт на "Востоке" и его звёздный час, хотя он такой же звёздный для всех, кто строил корабль. Для этой экспедиции это звёздный час для тех семи, кто был на вершине. И с учётом этой оценки не для всех 13-ти участников траверса, потому что было сделано-то колоссальное дело - пройден траверс, но, положим, Володя Шполянский и Боря Локшин не дошли, потому что Игорь заставил их сопровождать Вано Артёмовича. А он встал, - они не дошли до вершины. Наверное, у них не столь воспоминания о Победе. Ну, а у меня, конечно, воспоминания, как и у Гагарина. 

      Когда  вернулись в Москву об Эвересте сразу разговор…Потому что мы знали, что мы на Победе, а в это время с китайцами подбираются участники на Эверест. 

      А то, что мы туда попадем мы не знали. Это было решено, видимо, в достаточно серьёзной торговле Ерохина, когда Кузьмин предложил ему взять на себя организацию экспедиции, то тот минимум, на который он пошёл вместо того, чтобы взять десятерых из Победы, что по делу надо было в тот момент делать, он согласился на то, что с ним было ещё трое только лишь - Божуков, Белопухов и Шполянский. Хотя, когда мы ходили на осенние тренировки, подготовки предэверестовские, сборы на Эльбрусе, то ясно было видно, что такая колоссальная разница в подготовке спартаковской ветеранской группы и молодёжи, что при нормальном отборе места для них уже не было. 

      . Осенью снова начинаем воевать, я так чувствую. 22 ноября 59-го года.

      Это борьба старого за право своего существования с новым. 

       На Домбай, я был утверждён руководителем группы. То есть официально, так скажем. Ну, а неофициально-то был Ерохин. 

       Ну, понятно, что идея-то его была, концепция, всё. Но мы тут договорились уже о взаимодействии с группой Тамма Евгения Игоревича - от академиков, и на восхождение, ну, так как они чуть пораньше, вроде бы, Игорь им уступил право, они вышли на день раньше, чем мы, но ночевали мы у подножья вместе.. 

      Трагедия случилось по двум причинам. Основная - это то, что на Домбай Ерохин шёл вот в этом состоянии Когда восхождение намечается не как просто восхождение спортивное и так далее, а дополнительно несёт в себе ещё и политическую нагрузку, когда во главе всё передоверяется, перепоручается менее опытному человеку, вот это как мне тогда было поручено, это чревато. Я думаю, что та лёгкость, с которой мы шли в процессе восхождения, она обернулась той единственной ошибкой или цепью ошибок, я думаю, которые оказались роковыми. Хотя одно за другим там. То есть не было серьёзной перестраховки, которая должна быть, потому что когда мы в производственных работах, ну, а как выясняется, во всех серьёзных делах обязательно имеем двойную страховку - там, если верёвка, на которой ты держишься, то должна быть рядом вторая, которая независимо от первой организована, страховка там, и так далее. Вот этого не оказалось на участке, который назывался "психологическая стенка", по-моему. И поэтому срыв, что является нормой, вообще говоря, на любом восхождении, он должен просто отрабатываться во время восхождения как тренировочный срыв, он не был приостановлен, а привёл к срыву второго, третьего, четвёртого. Четверо уже оборвать верёвку - нормально.

       Следующим Белопухов был, а я вышел первым. Белопухов вышел и по просьбе Фещенко закрепил верёвку от  уступа. После этого Фещенко пошёл, а его сзади сорвали и утащили. 

      Тут всё понятно, что удержать четверых невозможно. Это было ощущение полной нереальности. Была, кстати, очень тёплая ночь, мы были без палаток, безо всего, но это не вызвало ничего. В ночи, в сне были мы все вместе, то есть были вшестером, то есть все были реальные живые. И только лишь когда пришло утро… 

       Ну, а дальше началась борьба за жизнь, причём за жизнь не только нашей группы, но и второй группы. Достаточно потрясённой, видимо, почему-то принявшей, изменившей план восхождения. 

      Между нами оказалось буквально час пути. Поэтому мы подошли или крикнули. Ну, единственно, что мы сохранили с Белопуховым полностью работоспособность на том выбранном варианте спуска по стене вниз, что было, наверное, не совсем правильно. Женя Тамм нам доверил, он нас всегда снимать верёвку ставил последними и проходить лазание либо оставлять - по-разному разные участки были. 

       А то, что Иван, будучи вице-президентом, он зам. председателя федерации, не соизмерил, что ли, того, что делается. Я до сих пор не пойму, какую позицию занимать. Я занимаю позицию Белопухова, который в своей книжке изложил, что "с волками жить - по-волчьи выть". Примерно она у него звучит так, эта позиция. Это позиция его и Ерохина была. И то, что они, Ерохин, он принимал правила игры того периода.  

       Ерохин не ушёл, но его ушли. - Сначала на Победе к ногтю, потом дисквалифицировали, не пустили в горы. И когда он туда вырвался, то он погибает на первом же восхождении 

      Потому что если бы не погиб ещё и Ерохин, то не только бы альпинизм пошёл по другим путям, развивался бы иначе, другими темпами, а уже развивался бы так, как его место привёл высотный альпинизм, положим. А вообще страна бы, говорит Белопухов, жила бы по-другому, потому что они бы не успокоились на том, чтобы переделывали только альпинизм. Это единственное направление, где они приложили себя, успели приложить. Оно не было никем занято. Вот, науку взяли бы и общественное переустройство. 

      Мы остались на всю жизнь ерохинцами. С подходом очень спортивным и с пониманием того, что то, что не сделал Ерохин,… то, что Адик Белопухов написал там, нарисовал, это я как-то после десятого прочтения только понял, - подайте нам 14 восьмитысячников, и мы пройдём их траверсом. То есть это же не он, Белопухов, Белопухов скромнее ставил задачу, это Ерохин сказал.