Всего отзывов: 0 (оставить отзыв)

Автор: Вадим Бешанов, г. Харьков

Читайте на Mountain.RU статьи Вадима Бешанова: Палатка Хижина Монблан. Письмо далекому другу Интервью с Сергеем Бершовым Высокие Татры Игрушечные горы Борщ на нарзане

«Хочешь вслух рассказов длинных?»
З.Рамазанова

Привет, Дружище!

Давненько я тебе не писал. Оригинальное начало для письма, ты не находишь?
Уточняем: давненько не писал тебе отсюда. Пять лет. Тут следовало бы ввернуть что-либо про быстротечность времени, но наверняка вылезет какой-нибудь штамп, поэтому лишь позволю СЕБЕ процитировать небезызДвестного ТЕБЕ ЛехуАба, заметившего как-то спросонок (мы спали в одной комнате, но в разных койках – благосостояние растет!): «Life is penetrated by the time when lack of blood inflow to the primary sex characters in the morning is not disturbing anymore…»
Он уже тогда пытался говорить ПРО ЭТО по-английски, видимо, что-то чувствовал.
А теперь он даже горы называет совсем в духе известного сайта – mountains! Дожили, а?

Я же пишу тебе по-русски из городка, где английский понимают, но не чтят.
Тут даже плотники предпочитают французский. Город называется Шамони.
Если помнишь, последнее письмо тебе я отправил отсюда в 2000-м, после Монблана. За прошедшие годы были еще Мармолада, Монте-Роза, Маттерхорн и Мёнх. Хуже всего то, что перечисление этих славных названий дает повод заподозрить меня скорее в снобизме, нежели в альпинистских амбициях. Но было любопытно, и весьма. Одно ключевое место на всех маршрутах называется одинаково: «шенген». Географический альпинизм. Но так славно…

Ещё за это время я усвоил, что правильные шамониарды называют сей населенный пункт просто Шам, что название l’Аigulle du Midi точнее всего передаётся русскими буквами следующим образом: Эгий дю Миди, а не так, как ты думал, и что сыр тут следует покупать не в магазинах, а на рынке.

Русское меню в местных ресторанах ещё, слава богу, не появилось, но бордеры, играющие зимой на свежеотратраченных склонах в «лежачих полицейских», все чаще понимают тебя с полуслова. Каких-нибудь полторы буквы… И если тупой кант прокатных лыж не пришелся ему на горло, он подхватывает твой сдавленный возглас, и радость от единения с природой дополняется радостью человеческого общения.

Сочиняю это письмо тебе, прогуливаясь в сумерках по треккинговой тропе неподалеку от «Тоннеля Монблана». Когда я первый раз увидел въезд в тоннель с французской стороны, я решил, что это маленькая автостоянка – аккуратненько так, незаметненько. Створ Рокского тоннеля выглядит внушительней.

Между прочим, о первом разе: я не стал писать тебе, что у меня тогда украли кредитку, и мы с Витькой остались в Шаме (нам казалось – в Шамони) с тридцатью франками на кармане. Евро тем летом ещё не существовало, да и машины ещё не жгли, но жандарм практически убедил меня, что без арабов дело не обошлось. Этим помощь со стороны стража порядка и ограничилась.
«Из какой Вы страны, кстати?» - спросил он, разглядывая «трызуб» на моём паспорте.
«Из Молдавии!» - отвечал я машинально.
«А, Россия», - сообразил он и предупредил: «Смотрите, у нас на улицах просить запрещено!»
Знаешь, как по-украински «нищенствовать»? Жэбракуваты! Жэбракуй, нэ жэбракуй…

Ситуация несколько облегчалась тем, что жильё было оплачено заранее (спасибо крючкотворам из посольства) и тем, что из номера можно было звонить в кредит.
Не знаю уж, что говорил мой коллега своему знакомому русскоговорящему парижанину, как не знаю и того, каким образом тот действовал дальше. Но факт остается фактом: через сутки меня разыскали в гостинице два совершенно русскоНеговорящих француза и вручили некоторое количество франков. Причем самым невероятным в этой истории было не то, что они сделали ради нас крюк в триста километров, и не то, что они не взяли с меня денег за бензин, хотя изначально такая компенсация оговаривалась. И даже не то, что они ещё напоили меня пивом. Внимай: за первой же кружкой выяснилось, что эти отзывчивые ребята, лиц которых я, к сожалению, уже совершенно не помню, ни разу не бывавшие на территории Союза, не занимавшиеся альпинизмом, прекрасно знали (среагировали на моё «from Kharkov») альпиниста Игоря Ш., нашего с Витькой товарища по секции Харьковского политеха. Как уж они познакомились с ним в своём Лионе, я толком не разобрал (хотя термин «strip bar» показался знакомым), ты ведь знаешь, что, к сожалению, из зарубежных для тебя языков я свободно владею только украинским.

Да, вот забавно: в двухтысячном году я обнаружил на улицах Шама большое количество флагов Украины. Голубое – сверху, желтое – внизу. Очень удивлялся – откуда власти Шамони узнали о нашем приезде? Потом оказалось, что флаг города-курорта, примостившегося у подножия Белой горы, – один в один украинский флаг. Или наоборот.
А вот последнее время я родных цветов не вижу. Спохватились?

И еще о совпадениях. В нашей гостиничке напротив рецепции висела здоровенная политическая карта Евразии, выпущенная до распада Союза, - СССР был показан на ней ещё единым целым. На огромном, в две трети карты, практически «слепом» пространстве, залитом грязно-бордовой краской, имелось всего пять (!) городов: Москва, Владивосток, Свердловск, Ялта и … Харьков!
Витька три дня не верил, всё ходил проверять.
Я вот не пожалел бы некоторой суммы за возможность побеседовать с выпускающим редактором (или как они там называются?) этого шедевра картографии.

Пока я всё это вспоминал, совсем стемнело. На Бреване зажгли прожектор. Стало особенно заметно, насколько влажен морозный воздух. Бреду, вспоминаю, кручу в голове калейдоскоп стоп-кадров. Из-за этого проскакиваю в темноте нужный поворот. Обнаруживаю это только тогда, когда возвращаться бессмысленно. Ладно, вернусь к машине вдоль шоссе, там, помнится, тоже тропка была.
А память уже грузит мувик, которому впору быть черно-белым – так давно дело было. Январь восемьдесят четвёртого.
Под изрядным рюкзаком я топаю с последнего тебердинского автобуса из Домбая в Алибек. Поздний вечер. Небольшой снегопад. Темнотища. В воздухе такая же влажная мряка, как сейчас. Наверху, судя по всему, облачность – ночного светила и звезд не видать. Чуть светлее стало только при подходе к лагерю: лес поредел, от снега исходило слабенькое отраженное свечение – Луна, видимо, нашла в облаках какие-то просветы. Тут-то я и обнаружил в паре десятков шагов от себя какой-то непонятный объект на краю дороги Плоский, странных очертаний, страшный. Первая мысль – из снега торчит человеческая спина. Подхожу, зачем-то замедляя шаги. И не верю своим глазам. Нервно хихикаю – из снега торчат фрагменты дверей правого борта автомобиля ВАЗ-2106, причем, подойдя вплотную, я понимаю, что автомобиль там, под снегом, присутствует весь, в сборе. Лежит, значит, на левом боку, к лагерю – передом, к Домбаю – задом. Уважительно прикидываю толщину снежного покрова (бродящий теперь по Европе призрак глобального потепления ещё не преследовал меня). Неубедительно – мешает рюкзак – пожимаю плечами и тороплюсь дальше – я уже больше суток в дороге. Очень хочется в тепло и чаю.
Ночью был сильный снегопад. Говорили, что до весны хозяин машины ходил пешком.

Я вчера не дописал тебе.
Сейчас накручиваю круги по Шаму: площадь Бальма, улица Паккара, авеню Эгий дю Миди, Шамони-Зюд, площадь Соссюра… Пятнадцать минут – и по-новой. На площади Бальма с год назад появился новый аттракцион для туристов – оживающая скульптура первовосходителя. Надо сказать, при всей внешней простоте – завораживающее зрелище, подкупающее отточенностью движений и лёгкой иронией исполнителя. Очередной раз останавливаюсь посмотреть, как детишки запускают его звоном мелочи. Размышляю о том, частное ли это предприятие, или мэрия Шамони позаботилась о приезжих. Жалею актера – его выкрашенные бронзой одеяния не кажутся чрезмерно теплыми, а на дворе зима. Под звяканье монеток в голову приходит шальная мысль: вот если бы в перестроечные годы где-нибудь в районе Лубянки поставить оживающую фигуру Владимира Ильича (ты ему монетку под ноги – он тебе «верную дорогу» ручкой указывает), это ж сколько денег накидал бы протестный электорат? Озолотиться… Следом, естественно, возникает идея, какое чудесное шоу с тем же персонажем можно было бы устроить в мавзолее (я вот видел однажды в ТЮЗе, как украдкой чесался только что убитый немецкий офицер – незабываемо!).

Прерываю свои упражнения в цинизме, меняю нагретые в кулаке монеты на улыбку бронзовых губ, и отправляюсь в «Пти Казино» за бутылкой вина.

Что противно: альпинистские магазины, пять лет назад казавшиеся сокровищницами Али-Бабы, перестали таковыми казаться. Жизнь состоит из потерь?

«But Russians love your children too». Эти проникновенные строчки, вышедшие из-под пера известнейшего ценителя тантрического секса Гордона Мэттью Хамнера (и спетые им же) вспомнились мне на сорок второй минуте ожидания шамонийского автобуса. Не верить расписаниям на французском мы решили на двенадцать минут раньше. Ожидание способствует созерцанию: попивая ледяной коньяк из замаскированной бутылки, мы наблюдали за нравами европейцев. Точнее, за их манерой одеваться в мороз. Не знаю, может это была какая-то чудовищная провокация, но мимо нас, трясущихся в своих «поларах» и «гортексах», постоянно шмыгали легко одетые и простоволосые многодетные мамаши, причем даже самые маленькие из их детей сидели в своих колясках без шапок. И, почему-то, в резиновой обуви на босу ногу. Смотреть, как снег тает на нежной детской коже, было страшно. Даже под коньяком. С благодарностью вспоминались зимние родительские хлопоты: пытка валенками, купленными на вырост и нещадно давившими в паху, намертво завязанная под подбородком ушанка, варежки на резинке («мыслящая варежка – потерянная варежка»). А тут они! Детишек! Босиком по снегу! Фашисты! Куда бабушки тутошние смотрят?!

Тут же мимо нас прошествовала женщина, явно годящаяся в бабки любому из нашей компании. Дама тащила под мышкой ребенка женского пола. В такт её шагам качались белобрысая непокрытая головенка на тонкой шейке и обнаженные почти до колен ножки-спички, обутые (при явном отсутствии носочков) в незавязанные кроссовки. Крысиные хвостики шнурков выписывали в пространстве фигуры Лиссажу.
Мадам несла ребенка столь небрежно, что кто-то из наших предположил: «Выбрасывать понесла?..»
Тут пришел автобус… Или кончилась бутылка? Короче, мы прекратили наблюдения.

Следует заметить, что благодаря «зеленым» (не баксам, а друзьям природы) здешнее поголовье сурков (они же – мармоты) неуклонно растет. Большая их часть пристроилась свистеть на входах в сувенирные лавки, но некоторые особи в одиночестве бродят по Шаму, предаваясь философским рассуждениям о бренности всего сущего. Одного мне удалось приручить – пошел на конфеты «Пилот». Теперь мы беседуем с ним вечерами.

Третий день я здесь, а горы так и не показали ни разу. Снегопад стеной, и в наличие в непосредственной близости руин Пти-Дрю и подтаявшей сахарной головы Монблана остается только верить. Не сезон в Шамони. По улицам можно спокойно ходить, не опасаясь быть сбитым с ног пионерским звеном поддатых японских туристов.

Довольно поздний вечер. Из украшенного пылающими факелами ресторана вываливает изрядная, человек до ста, толпа. Снежки, смех, гиканье. Что такоЙе? Сопровождаем… Типа падаем на хвост. Толпа, не редея, перемещается в «Шуку», славный такой барчик, заполняя его под завязку. Какого-то мосье ставят на стул. Стихи читать? В гаме бара его голос едва различим: «no fixed rope…»

Кристиан Троммсдорфф представляет съехавшимся со всего мира дилерам фирмы «Millet» (следует произносить «Мие») фильм про экспедицию на Чомо Лонзо.

Присмотрелся я к памятнику Бальма. И решил, что охотники за цветными металлами добрались и сюда – не хватает у мужика половинки посоха. Потом глянул старые фотографии – на них та же история. Не знаю, почему так, но, оказывается, в Шамони есть памятник регулировщику. О фрейдистских ассоциациях умолчим.

Пока я писал тебе эту чепуху, пришла пора уезжать. Опять я не успел понять, что мне нравится больше – «камамбер» или «бри»?

Напоследок сисадмин в небесной канцелярии порадовал – убрал занавеси тумана на пару часов, побаловав видами. Спасибо ему.

Впереди Женева, дурацкий «французский коридор», бесконечные обыски в аэропортах пересадки, невкусный поднебесный кофе.
Мармот тихо прячется в рюкзак – он путешествует по европам без паспорта.