Автор: Владлен Авинда, Ялта
Команда молодости нашей Часть 9
Из книги «Похоть, ты прекрасна!»
Раннее летнее утро Кавказа. Ещё даже не светает, в руках у нас фонарики и пронзительная синь ночь звенит тонким стеклом и холодом. Мы идем на восхождение, путь пролегает по леднику. Почему так рано мы поднялись? Пока солнце ещё не взошло, не разогрело снег, камни, лёд, то дорога под ногами крепкая и не раскисшая, не летят камнепады, не текут растаявшие ручьи, альпинисты всегда встают очень рано. А вокруг на скалах громко кричат улары и далеко слышен их свист или хриплое квохтанье вроде «кок-когок-кок-кок». И многие мои альпинистские утра сопровождают эти резкие удивительные птичьи крики. Улары населяют высокогорья от альпийских лугов и выше. Оседлая птица, но малочисленная. Держится парами, в негнездовое время небольшими стайками. Гнездится по крутым склонам с каменистыми россыпями, нагромождениями скал и вкрапленными лужайками. Гнездо на земле под защитой камня или скалы. Кладка начинается ещё в апреле, состоит из 5-8 серовато-охристых с мелкими бурыми пятнами яиц. Самка сидит на гнезде очень крепко, и обнаружить её можно случайно. Иногда при подъёме в гору мы натыкались на взметавшиеся из-под ног испуганные птицы. Кормятся улары на земле, быстро бегая вверх по склону, а летят вниз или вдоль него. Полёт совершенно прямой, улары плавно планирует над обрывами и между утесами. Внешний вид уларов с буровато-серой окраской с рыжими пестринами на спине, на груди и брюхе черные и охристые поперечные и V-образные пес грины, брюхо темное, горло и передняя часть шеи белые. Клюв черный, лапы оранжево-желтые.
Под ногами хрустят ледяные фиолетовые, синие и зеленые хризантемы, тонкие и хрупкие лепестки и листья сказочных трав и цветов, высеребренные из растаявшего вчерашнего льда и вновь скованного ночной прохладой. А воздух как нарзан - пронзительный и чистый. И опять раздаётся сердцу и слуху милое квохтанье уларов, принося в душу смутное и непонятное, даже тревожное чувство ожидания и щемящих больших надежд. Впереди уже стали проступать из синевы грозные громады гор и остроконечных
вершин. Они розовели, а затем ярко засияли блистательными снегами и зелеными ледниками. А коричневые мускулы скал гордо держали горные исполины.
... Я пробуждаюсь от крика уларов, явившихся мне в беспокойном старческом сне. И будто окунаюсь в то далекое, молодое и веселое время романтики с восхождениями и приключениями. Но в голову почему-то лезут воспоминания не об отважных походах в горы, а шумная жизнь и быт спортивного лагеря «Эльбрус», где я работал инструктором альпинизма.
Второго июня 1964 года. Вечерний сбор в штабе лагеря. Начальник учебной части Александр Федорович Балабанов, седой, строгий, но добрый старик ведёт совещание.
- - Завтра начинается первая смена новичков и значкистов в лагере, а врач почему-то не явился на работу, пока директор лагеря ведет переговоры в Нальчике с другим медицинским светилом нам нужно произвести медосмотр наших участников.
Все инструктора молчали, а я вспоминал об уларах, - сегодня не спалось и я гулял по альпийским лугам, слушая удивительные, таинственные и радостные крики птиц.
- - Я думаю, что Владлен, как студент Киевского института физкультуры, сумеет провести первоначальное медицинское обследование наших начинающих альпинистов! - категорическим тоном предложил Александр Федорович.
- - Я же не врач, - испуганно проговорил я.
- - Неужели тебя в институте не научили проверять пульс и кровяное давление?
- - Ну, это я могу...
- - А больше ничего и не надо. Потом приедет настоящий врач и проведет более углубленное обследование участников альпинистской смены.
- - Но, может, кто-нибудь другой проведет осмотр? - пытаюсь я избежать этого пикантного дела.
- - У остальных инструкторов технические образования, развязный внешний вид, а ты вполне своей свежей наружностью и спортивным обликом подходишь к эскулапу. Вот ключи от медицинского пункта, завтра в десять утра начинай приём. Все измерения тщательно записывай в медицинские карточки.
- - Хорошо, - согласился я, ведь отнекиваться не стоило, потом Александр Федорович мог не выпустить меня на альпинистские восхождения, если сейчас я не выручу ритм работы лагеря «Эльбрус».
Утром, надев белый халат, я начал медицинский приём. В начале стал проверять мужчин, чтобы найти уверенность и приобрести опыт. Очередь на приём к врачу Гончарову проходила быстро. Почти все мужчины были крепкими и здоровыми. Только несколько человек приехало слабыми и сколиозными но и они горели желанием заняться альпинизмом, и их хилость не препятствовали этому прекрасному желанию. Конечно, я допустил их к первым тренировкам по скалолазанию, - а потом будет виднее.
Перед женской очередью ко мне в кабинет проскользнул Вова Островский, инструктор альпинизма их Харькова.
- - Владик, можно я буду у тебя помощником, писать анкеты и выполнять другую работу? - предложил он.
- - Давай, а то у меня рука устала перо держать и почерк не очень каллиграфический.
- И мы, люди в белых халатах, солидно и уверенно начали женский приём, перед которым я в душе очень робел.
- - Раздевайтесь! - приказан Вова первой пациентке.
- - Зачем? - шепнул я.
- - Полагается осмотреть тело, нет ли нигде физических травм и годен ли опорно-двигательный аппарат для занятия скалолазанием, - объяснил опытный Островский.
И перед мнимыми врачами засверкали негой и красотой чудесные женские груди. Как цветы с маленькими красными розочками!
Смотрю, а мой напарник по медицине весь покраснел, напрягся, глаза покрылись белой поволокой, а руки под халатом, видно, сдерживают яростную силу похоти.
- - Володя, мой секундомер что-то плохо работает, пожалуйста, пойди в учебную часть и пришли новый с Леонидом Тубекиным, а сам немного остынь, а то эта медицинская работа слишком опасна для тебя! - властно отдаю я приказ и выставляю из кабинета захмелевшего от красоты женского тела темпераментного инструктора.
Медицинский осмотр личного состава альпинистского лагеря «Эльбрус» длился два дня, за это время у меня в помощниках врача побывали многие инструктора, оплатив мне свою работу вином и фруктами, которые мы потом вместе распивали и поедали.
...А потом там, в «Эльбрусе», ещё произошла любовно-драматическая сцена. В лагере появилась красивая Эльза и я приударил за ней. А из соседней спартаковской «Шхельды» в неё влюбился знаменитый покоритель гор - Миша Хергиани. Мужественный и сильный красавец Кавказа, о его восхождениях ходили легенды, пред ним преклонялись все альпинисты и вдруг, как мальчишка, он стал бегать в наш «Эльбрус», ухаживая за Эльзой. А она, вместо того, чтобы гордиться и радоваться такому счастью, начисто отвергла все реверансы героя Кавказа, и почему-то охотно и счастливо проводила тайное время со мной, ещё не оперившимся мастером альпинизма, а скромным второразрядником. Эльза была старше меня, занималась орнитологией (сейчас в горах находилась в научной командировке), и это она поведала мне все жизненные подробности об уларах.
Миша страдал и мучался, совсем забыв о своём титуле кавказского короля альпинизма. Его товарищи тоже горячо переживали любовную драму своего популярного друга и решили ему помочь. Сразу несколько моих альпинистских коллег по конфиденциальному секрету сообщили мне, что Эльза поражена венерической болезнью, об этом им поведал знакомый врач из Нальчика.
- - Так что давай, друг, поезжай в Тырнауз и проверь свои анализы в диспансере! - посоветовали мне. Я, юный и неискушенный разлагающим бытом человечества, впервые столкнулся с таким грозным бедствием, страшно перепугался и тут же отпросился у Александра Федоровича на пару выходных.
- - Приходит и проходит! - философски успокоил меня начальник учебной части, тоже посвященный в тайну масонского сговора друзей Хергиани.
Краснея от срамоты, я сдавал анализы в незнакомом городе, заискивающе смотрел в глаза старенького врача, ожидая свой мужской судьбы, а с ней и альпинисткой карьеры. Все закончилось хорошо, я был чист и здоров, но трещина пробежала в наших любовных отношениях с Эльзой а потом ей тоже кто-то что-то шепнул о моих мнимых заболеваниях, и пропасть разверзлась между нами. А ведь так славно мы бродили по горным лесам и альпийским лугам, слушая и наблюдая за птичьим певучим и прекрасным миром.
...Сладостные и горячие губы моей супруги целовали и ласкали меня тоже в альпийских лугах ущелья Адыл-Су. Мы на долгие и бурные ночи уходили в зеленые дали, мяли цветы и траву, просыпались и засыпали под квохтанье уларов. Поворачиваюсь и вижу -эти дорогие и любимые губы, сейчас как фарфоровые с синим обжигом прожитых лет, но такие же чувственные и ласковые.
А из синего стекла раннего утра опять кричат улары, возвращая мне минуты далекой молодости.
КТО ВЫ, БОГИ? - ЛЮДИ
ИЛИ НЕБЕСНЫЕ ПОСЛАННИКИ?
Люди, вы Боги, но вы забыли об этом! Древняя мудрость
...Нужно 200 - 300 сердец, чтобы спасти планету от страшной катастрофы - от потери равновесия. Но такого незначительного количества среди населения земли в несколько миллиардов не нашлось. Большая часть позванных осталась у своих прокопченных очагов и вместо подвига занялась игрою в подвиг. А ведь каждый из них мог бы что-то сделать для спасения этого очага, мог бы помочь близким, отвратив тучи от них подвигом самоотверженности, сохранив столь важную для их эволюции планету.
Лариса Сущая.
Выглядываю в окно. Там, на улице перед нашим пятиэтажным домом, идёт страшная остервенелая ругань соседей из-за какой-то тряпки. Поднимаю свой взор в синие небо и вижу там, как по снежно-хрустальным скалам, восходят альпинисты к двум главам пика Ушба. Кто они, эти люди, окружающие мой дом и другие -идущие по вершинам?
Одни - прожигают жизнь в бесславной суете и мирских передрягах, а другие достигают сияющую красоту гор, где обитают Боги. А там сердца и души альпинистов вступают в резонанс с вибрациями звёзд и планет, мы становимся Ангелами гор, выполняющими волю Бога. Мы чувствуем дыхание Вселенной и ритм Времени. Весь горный мир, хрупкий и летучий, в наших объятиях, покрываемый альпинистской горячей любовью, рвущейся из нас при вступлении на вершину, при победе над горой. Это большое чувство, ниспосланное Богом, она заполняет наши сердца и весь земной шар. Мы идём к вершинам, где закрепляем энергетический фокус, заземляя благостные толчки и вибрации неба и Богов, посылающих нам гармонию жизни. Мы -посланцы земли к небесному свету и силе Богов, падающий на нас ещё при рождении розового тела ребёнка ангельской мечтой-меткой.
Катаклизмы земли и стихии неба, грозные и гремучие, обливают и омывают нас страхом, но ещё больше дают нам страсти, суровости и смелости.
Мы - сквозь смерть и страдания, мытарства и мучения, читая Божественные скрижали и послания, познаём небесную философию гор, где находим духовное умиротворение. Ведь там, на вершинах, на душе становится восторженно и неизъяснимо великолепно. Эмоциональный подъём-вдохновение, когда хочется смеяться, петь, читать стихи. Голова становится ясной, точно получая Божественное прикосновение и мудрость, а собственные мысли приобретают чёткий и пронзительный строй. Такое чувство, что так хорошо не было, как сейчас, стоя на скальном пике, и больше уже не случится. Хочется застыть, стать частицей воздуха и каменной плоти, и оставаться в этом динамическом состояние долго и длительно. Сам себе задаёшь вопрос: - А где твоя усталость, куда исчезли муки и боли? Поверженный и растерзанный пережитым альпинист, вдруг чувствует приток энергии и прилив мышечной радости. Здесь, притомленный тяжелой дорогой горовосходителя, альпинист восстанавливает потерянные силы, испытывает состояние физического возбуждения, ощущают себя здоровее, активнее, моложе и просто - молодцом. Продлись, не исчезай, очарованье гор и альпинистских восхождений, облагораживающих наш дух!
Кто вы, люди-альпинисты? Ответ - смертные Боги, а небесные - бессмертные!
РОЗОВАЯ ТУЧКА НАД АВСТРИЙСКИМИ АЛЬПАМИ (Будущий горноспасатель на Тропе Журавлей)
Иногда прошедшие дни детства или юности желанными картинами являются нам. Вот и сейчас из глубины памяти текут щемящие воспоминания. И почему-то они имеют розовый цвет, хотя тогда все вокруг было серым, суровым, синим, снежным. Да просто память любит придавать всему радостные оттенки.
...С альпинистской командой Громов приехал в Австрию. В то время Виктор был молод (в этом слове все — самоуверенность суждений и мыслей, жажда славы и острое восприятие жизни), он любил горы и рвался к вершинам. В один миг хотел он покорить самые сложные и недоступные альпийские стены. Но шел дождь, и все восхождения отложили. Серый и монотонный дождь лупил но высокой плотине, перегородившей узкое ущелье, по бетонному цилиндру гостиницы "Мозербоден", а австрийские снежные вершины были затянуты непроницаемой водяной пеленой.
Четверо из команды играли в преферанс, уютно устроившись за столиком в ресторане. За другим столиком руководитель я тренер команды Владимир Моногаров и его помощники составляли отчет о восхождении на легендарную кавказскую Ушбу. Месяц назад их команда покорила двурогий пик по отвесной и путающей Западной стене с выходом на Красный угол, где с прошлого года висели на крючьях рюкзаки альпинистов Виталия Тимохина и Артура Глуховцева, сорвавшихся там и погибших. Обычно осенью судейская коллегия по составленным отчетам подводила итоги и присуждала медали чемпионата СССР в разных классах. (Тогда они получили золотые в классе технически сложных восхождений).
На стекле ресторанных окон цвела синяя дождевая россыпь-роза. Виктор Громов бездельничал и томился. Он чувствовал прилив грандиозных сил, ему казалось, что здесь, в Австрии, он совершит что-то необыкновенное и потрясающее, прославит себя, свою Родину, папу и маму. Но никаких подвигов не подворачивалось. Тогда Виктор пошел в номер учить английский язык, — в
Киевском институте физкультуры, где он занимался, у него был порядочный иностранный "хвост", который мог оставить его без стипендии.
Помурлыкав немного над текстом, где Том покупает цветы Мэри, Громов решил спуститься в ресторан и там, среди иностранцев продолжить уроки. Но в ресторане он увидел, что все столики заняты, — дождь загнал туристов в гостиницу. Лишь два свободных места были напротив девушки и старушки, беседующих в углу.
Громов галантно раскланялся и на ломаном английском языке с русским акцентом спросил разрешения у дам присесть за их стол (бытовые диалоги по-английски входили в его учебную программу). Ему жестом разрешили. Он бухнулся на стул и начал усиленно листать книгу, бормоча о взаимоотношениях Тома и Мэри. Но разве мог он учить английский, когда напротив сидело светловолосое создание, с улыбкой ослепительной, как чистый блистающий снег на альпийских вершинах ее глаза, глубокие и голубые, как горные долины, вбирали в себе пространство и объемность чистых и чеканных зовущих далей. Какие-то цветочки, кружева, рюшечки и завиточки украшали национальное тирольское платье мадонны. А из глубокого выреза был виден уголок упруго дышащей божественной девичьей груди. И один только брошенный туда взгляд свел Громова с ума.
Что-то случилось с ним, но Виктор вдруг свободно заговорил по-английски. И Сисся (надо же иметь такое причудливое имя!) неплохо ему ответила. Она ничуточку не ломалась для приличия и не жеманилась, а охотно вела с ним разговор, состоящий из одних его вопросов. Родом из Вены, гостила с тетей. которую родители приставили опекать и наблюдать за ней, в Италии, а теперь заехали в Мозербоден, где на кухне в отеле работает ее родной брат. Увлекается вязаньем, любит танцевать, первый раз встречает русского. Кто он по профессии? Где живет? О чем мечтает?
Они говорили, говорили, перебивая друг друга, на английском, русском, немецком, французском, призывая в помощь все языки мира, разве что кроме древних и забытых людьми. Они уже любили друг друга, любили горы и этот дождь, соединивший их за одним столом. Тетка сердито зыркала на Виктора, но он не обращал внимание на домашнего цербера и, смешивая в чудодейственный напиток слова — нежные, ласковые, любовные, медовые, — неудержимо и страстно преподносил этот благоухающий "коктейль'' Сисси. Она же, взращенная на тирольских сливках, пышущая здоровьем и энергией, давно истомилась под зорким теткиным наблюдением. И вот внезапно свалился на голову русский альпинист, загорелый и мужественный, в шрамах и царапинах (Громова смолоду в горах преследовали лавины, камнепады и досадные случайности).
Да здравствуют все дожди в мире, соединяющие влюбленных, а также приносящих богатые урожаи зеленой травы и пшеницы, а значит хлеба, молока и сливок!
Незаметно подошло время пожинать богатые урожаи — время обеда. Прежде уже несколько раз команда альпинистов кушала за двумя столиками, но сейчас все оказалось занято туристами, укрывшимися от дождя, и советские спортсмены с трудом поместились за одним естественно, Громову там не хватало места. Виктор попросил официанта, чтобы обед ему подавали за этот столик, где он сидел с австрийскими дамами. Принесли первое — жиденький супчик и тоненький, как лист оберточной бумаги, кусочек хлеба.
Русская команда очень страдала за границей от нехватки хлеба, и поэтому одессит Вадик Свириденко в поездке по Австрии носил за плечами мешок, куда они складывали закупленные общественные буханки. Перед каждой трапезой Вадик священнодействовал с хлебом, разрезая равные куски и раздавая каждому порцию. Обычно щедрый и заботливый, Виктор совал свой ломоть Мише Алексюку, обладающему гигантским ростом и таким же аппетитом. Сейчас Виктор сидел на стуле, вытянутый как струна и чопорно водил ложечкой по тарелке с бульоном, — упаси господи, чтобы захлюпать или пролить на скатерть каплю супчика, ведь будет опозорен в глазах заграничной чистюли. Вдруг к их столику подкатил Свириденко, положил буханку хлеба и сказал почему-то на английском языке:
- — Возьми, твоя обеденная порция!
Каким-то боковым зрением Виктор увидел, как исказилось лицо у его богини от удивления при виде такого каравая, который он должен уплести за обедом... Да, хорошо мальчики подшутили, —-стоило на полчаса оторваться от коллектива, и Громова стали воспитывать любыми средствами.
Обед продолжался. Скользкая отбивная, политая маслом и приправами, вылетела у Виктора из тарелки, он еле успел вернуть ее назад, прихлопнув ладонью. Вилку в левой руке он не умел держать, пища не попадала ему в рот, руки торчали как две грабли. Тогда он сделал вид, что давно сыт, хотя на завтрак пил одно кофе и отодвинул в сторону недоеденный, точнее совсем нетронутый хороший кусок мяса с горой овощей и картошки. А его богиня второе уминала вовсю, ловко орудуя ножом и вилкой, даже вытирая подливу с тарелки кусочками хлеба, — видно, альпийский воздух способствовал ее отличному аппетиту.
Принесли пирожное. Виктор — сладкоежка и при виде кремовой розы у него затряслись коленки. Но ведь он мужчина и притом русский, который отдаст с себя последнюю рубашку! Он галантно предложил Сисси свою порцию сладкого, втайне надеясь на ее отказ. Ей пищу подавали чуть позже. К его страшному разочарованию, Сисся приняла угощение и вмиг справилась с ним. Виктор только облизнулся. Сидел голодный и злой, листал английский учебник и смотрел на проклятый дождь. Сисся куда-то ушла. Тетка торжествовала, вякая что-то по-немецки.
Но вот Сисся возвратилась и села рядом с Громовым. Любовь у него уже прошла, и ему страшно хотелось есть. А ей подали альпийское чудо из сливок, кремов, мороженого, точно какой-то изумительный сладкий айсберг на таком большем блюде, будто на целой Антарктиде. Видно. Сисся бегала на кухню к брату-кулинару, и он родной сестричке выделил восхитительное лакомство.
Сисся знаком предложила Виктору отведать это кулинарное творение. Но он, собрав последнюю силу воли, мужественно отказался, небрежно кивнув головой и, глотая слюну, отвернулся к окну.
Гордись, Россия, своими верными и неподкупными сыновьями! Правда, чуточку смурными.
Вдруг кто-то ласково тронул Виктора за мочку уха. Он повернулся — и кусочек сладкого айсберга попал ему в открытый от удивления рот! Он только представил себе, насколько выглядел растерянным в миг, когда во рту таял восхитительный нектар...
Сисся, как маленького, кормила Громова из ложечки. Вся команда смелых, сильных и бывалых спортсменов, вытянув жилистые и мускулистые шеи, молча осуждала сопливого крымского альпиниста, в один миг развращенного красивой буржуазной особой. А он, забыв обо всем на свете, даже о своем рабочем русском происхождении, поглощал нектар любви из рук его спасительницы и искусительницы.
У Сиссиной тетки и альпинистского тренера Виктора возникли общие биотоки и обоих почему-то бил нервный тик. Они лихорадочно думали, как разогнать воркующих голубков, не вызвав политический скандал. А у голубков совсем исчезли всякие реакции на внешние раздражители.
Лились сладостные благоухающие минуты, за окном шумел прекрасный дождь, а Виктор словно брал темно-вишневые скрипки разных языков и нежно выводил на их струнах слова любви по-русски, по-английски, по-немецки, - а со временем все чаще на древних, уже забытых наречиях, которых не знал и сам, употребляя жесты, поглаживания и трепет горячих пальцев.
Любовь ширилась, росла, она заполняла все вокруг и будто низвергалась на землю серебристыми каскадами дождя. Дождь, хороший и прекрасный друг, как Громов полюбил тебя с тех пор!
Но австрийский небесный Творец тоже разгневался, что его подданная в каких-то несколько минут растаяла от неуклюжего ухаживания русского мужичка, покрытого шрамами и царапинами. И он выключил рубильник дождя. Засветило солнце. Оно было бледным и больным, видно, и светило измучило дождливое лето. Пока тетка искала подходящие путы для племянницы, а тренер Громова строил в уме страшные испепеляющие фразы для воспитания и
бичевания молодого альпиниста, влюбленные ловко ускользнули от обоих.
- — Идем на тропу журавлей? — шепнула она Виктору по-английски. Он, конечно, подумал, что неправильно понял ее, - причем и зачем сейчас нужны журавли?
Закат был кроток и целомудрен. Три розовых ангела реяли над ними. Вы когда-нибудь целовались в Австрийских Альпах или на острове Магадаскар, на улицах Киева или у мыса Доброй Надежды? На Магадаскаре и у мыса Громов не был, в Киеве любит пить чай со студенческим другом Валерием Коваленко, а этот поцелуй в Альпах вошел в небесную сокровищницу и теперь четвертого августа там, над Мозербоденом, всегда появляется розовая нежная тучка, рожденная поцелуем Сисси и Виктора.
Верьте или не верьте, но три розовых ангела охраняли влюбленных от всех злых сил, представленных сейчас в двух образах: худой и остроносой тетки и волевого, глубоко преданного Родине тренера, рьяно бдящих своих подопечных. Они метались по этажам гостиницы-цилиндра, выискивая "преступников" в укромных уголках. А тем временем Австрия, сохраняющая политический нейтралитет, и СССР, на локомотиве несущийся к коммунизму в лице нежной и милой Сисси и комсомольца-альпиниста Виктора шагали сквозь золотой дождь по тропе журавлей, а над их головами медленно плыли три розовых ангела.
Внезапно на горной тропе они наткнулись на скальную глыбу, где висела дощечка из нержавеющей стали. На ней были выгравированы журавли и три имени.
- — Что здесь случилось? — спросил Виктор.
- — Спортивный самолет наткнулся на трос подвесной дороги и разбился, пилоты погибли в память о них оставлены обломки самолета и вмонтирована эта памятная доска.
- — Понимаю.
- — Смотри, чтобы теперь пилоты видели подвесную дорогу, к тросу прикрепили эти яркие шары! — показала Сисся рукой на три розовых ангела, реющих над их любовью.
Но удача не вечна, почему-то к ней примешивается политика и магия она вдруг отвернулась от пылающих любовью и
сжимающих друг друга сильно и горячо австрийки и русского, готовых упасть в сладкой истоме на зеленый альпийский ковер. Снизу, спотыкаясь на каменистой тропе, бежала ведьма-тетка с метлой в руках, и рядом прыгал черный чертик, - альпинистский тренер.
- — Выходи в двенадцать ночи на лестничную площадку гостиницы! — шепнула Сисся прощальные слова и ринулась навстречу темным силам мракобесия. А Громов тайными скальными маршрутами, минуя всю стражу, вернулся в цилиндрический отель.
Ужинали они в разных углах, под бдительным присмотром. К удивлению друзей, Громов отказался от ужина, отдав его Мише Алексюку. Не то что кушать, жить на таком злобном свете он не хотел. Голодный и отрешенный, он с нетерпением ждал полуночи, — а в этот волшебный час, как известно, рождаются самые невероятные тайны и заклинания. Например, если нарисовать четыре креста и приклеить бумажку на дверь гостиничного номера тренера, то к нему нагрянет страшный и диковинный сон, где четыре черных ведьмы станут вязать его крепкими альпинистскими веревками к цилиндру-отелю. И он будет долго мучаться под дождем и солнцем, пока не попросит пощады у двух невинных влюбленных, которые пренебрегли политикой и пограничными полосами. А если бумажку с четырьмя крестами сунуть тетке в сумку, то в полночь к ней явятся четыре русских мужика и пустятся с ней танцевать и целоваться до упаду, а когда старая карга разомлеет и приготовиться к любовной сцене, то они сядут играть в карты.
Громов очнулся от забытья, поспешно поднес светящийся циферблат к глазам. Полночь. Быстро открыл дверь и выскользнул в коридор. На стенах светились кровавые глазки ночников. Громов осторожно ступил на ковер и крадучись зашагал по кругу к номеру где остановилась Сисся.
В центре цилиндра-отеля зияла чернотой многоэтажная дыра. Вот и дверь ее комнаты. Виктор тихо поскреб ногтем. Внутри послышалась какая-то возня, дверь открылась и Сисся выскользнула к нему. Ее аромат духов, ее нейлоновая куртка, — сейчас она
повернется, и они сольются в священном и страстном поцелуе, и тогда уже никто не разлучит их вовеки.
Где-то рядом заскрипела дверь, — а их освещал красный фонарь, и они были похожи на две кровавые фигуры из шекспировской трагедии. Тогда Громов нажал эту красную кнопку, чтобы свет выключился, и они бы очутились под покровом темноты. Но лестничная площадка вдруг озарилась ярким светом. Будь ты проклята, заграничная экономия, когда нет запыленных лампочек по коридорам гостиницы, а лишь тлеет кровавый "глаз", и чтобы пройти в туалет, надо нажать стеклянную кнопку, и электроосвещение загорится только на две минуты!
О, жизнь! Неужели ты способна на такие подлости?
В ярком свете и в куртке любимой стояла ведьма-тетка. Но увидев Громовский свирепый взгляд, пылающий обещанием кровной мести, она быстро юркнула обратно в номер.
Ночь прошла в кошмарах и мучениях. Утром спортивная команда отправилась на восхождение на высшую точку Австрийских Альп — вершину Гросглокнер. Но Громов уже не был жилец на этом солнечном радостном свете. Дождь прекратился, и их любовь тоже растаяла в серебристых туманных струях рассвета...
При расставании у входа в гостиницу все громко смеялись, целовались, кричали — Ура! Фройндшафт! — И пели русские песни. Сисси нигде не было, только австрийская старуха Изергиль, взяв для обороны толстую палку, величественно и уничтожающе ходила чуть в стороне. А несчастный Виктор Громов готовился простится с жизнью, — ну зачем она ему нужна, если нет рядом любимой? Внезапно на крыльце появился элегантный франт в белом смокинге и с огромным тортом, будто два моря — Азовское и Черное держал в руках. Вокруг поднялся неописуемый плотоядный шторм-веселье.
Франт почему-то подкатил к Громову и торжественно преподнес ему торт. Стоящий рядом Тренер чуточку побелел и Громов понял, что кондитер ошибся, и гут же вручил торт самому Главному в команде. А кондитер незаметно сунул Громову бумажку он развернул ее и увидел силуэты трех журавлей. Виктор понял, что
пока все будут насыщать утробы лакомыми кусками, они с Сиссей встретятся на тропе журавлей.
Она ждала его там, — не зря кондитер в белом фраке был ее родным братом. У них оказалось несколько восхитительных часов, их охраняли все ангелы Австрийских и Крымских гор, слетевшихся сюда, чтобы некто не тревожил целомудрие влюбленных. А команда и провожающие, в том числе тренер и тетка, объевшись торта, спали прямо у крылечка гостиницы. Сисся успела подсыпать в сладкий крем хорошую порцию снотворного.
Вот и все воспоминания далекой и бурной молодости...
Потом было многое: и письма, и встреча в Праге, и неприятности, и приглашения в КГБ, и еще кое-что. — а день этот остался навсегда в истории Альп. Наша розовая тучка постоянно прилетает туда четвертого августа и реет, вздыхает и плачет над Мозербоденом на тропе журавлей.
|