|
Автор: Михаил Нумач, Красноярск
Спасы 1987.
Рассказ
На Первом Столбе есть ход Крокодил. Да и сам Крокодил там лежит, загорает на солнышке. Или без солнышка. Ему, каменному, всё равно. Некоторые смельчаки, экономя время, прыгают там прямо под Тараканий Лобик. Решил и я попробовать. Глянул вниз и попятился. Высота около четырёх метров! Да хоть бы песочек мягкий был, а то ведь нарочно твёрдый камень. Стою на утёсе, дрожу коленками. Тело и душа требуют прыжка, а разум спасающе противится. Нет, здесь я не прыгун… И вдруг мимо меня проносится некто в выгоревшей штормовке. Бах вниз! Безотчётно и я следом. А-а!
От удара присел так глубоко, что достал площадку копчиком. Этот некто тоже достал. Он оказался симпатичной девушкой. Сидим, за ушибленные места держимся, мило беседуем. Что ещё делать, если встать не получается…
С Наташей Хребтовой мы лазили по Столбам не очень часто, но каждая встреча врезалась в память. Её отчаянности хватило бы и на троих. Она показала мне ходы Американка, Самоубийца и Мясо. Зацепки там совсем слабые. Даже не зацепки, а царапки. Зато под ногами простор… Раньше мне и в голову бы не пришло лазать по таким сложным стенам. Выпендриваясь перед ней, не желая отставать в лихости, я впервые тогда совершил головоломные прыжки с Танцплощадки через Комнату, с Крокодила вниз, с Пролетарки на Первый Столб. Отшибал ноги, хромал, а через неделю снова прыгал. Сейчас вспоминаю об этих полетах с ужасом… Но тогда был готов на любое безумство. Наташа словно окрыляла. Рядом с ней хотелось быть настоящим мужчиной.
Как-то я не дождался её в условленном месте, весь день лазил по скалам один, и всё гадал, где же мы снова встретимся. Произошло это неожиданно.
…Наша спелеосекция считается сильнейшей в городе. Поэтому неудивительно, что нам предложили участвовать в съемках кинофильма о Торгашинке, интересной и сложной пещере. Как объяснил режиссёр, ему и нужно-то всего восемь крепких парней для перетаскивания тяжёлой аппаратуры. Осадчук опять разбил всех участников по четвёркам. Так удобно: и спальники четырехместные, и все продукты рассчитываются на четверых, и передвигаться под землей быстрее. В нашем отделении Ерёменко, Кобытев, Зайцева и я.
Для хрупкой киноаппаратуры изготовлены металлические контейнеры, которые мы прозвали «першингами» за их ракетообразную форму. Кроме того, нам вручили огромные аккумуляторы, весом по 23 килограмма каждый. Получилась груда тяжеленных транспортников. Пожалуй, восемь амбалов с ней справятся. А ведь кто-то ещё должен надрываться под общественным снаряжением, не говоря уж о личном. Мужиков не хватало, и Осадчук решился взять с собой новичка Бурмака, который был в Торгашинке лишь однажды. Мы нагрузились так, что ростом короче стали.
Идём, скрипим сапогами по снегу. Кажется, суставы тоже скрипят. Когда самый маленький рюкзак весит 40 килограммов, поход не кажется увеселительной прогулкой. Даже Бурмак, который обычно любит пошутить, набычился, пошатывается под грузом. Отдохнув перед входной воронкой, делаем навески, спускаем транспортники. База в гроте Большой. Перетаскиваем грузы. Не давая отдышаться, Осадчук посылает Вырупаева, Ерёменко и меня на дно, за водой для питья. Проделываем довольно сложный путь. Сначала Кошачий лаз. Ход настолько узкий, что пробираться нужно на выдохе. Едва пропихнули тринадцатилитровую самодельную канистру. Дальше разлом - огромная извилистая трещина. Ход, называемый Шкуродёром, тянется на 60 метров. Поверхность стен гладкая, натечная, но местами встречаются полочки, выступы, трещинки. В прошлом году здесь сорвалась Света Полушкина, теперь боится тут ходить. Неудобное место. Продвигаться можно лишь в распоре, широко расставив руки-ноги. Канистры в руках всё усложняют. Порой уходим по очереди, а их передаем по цепочке.
После Шкуродёра грот Ресторан, потом спускаемся на площадку над отвесом – Воронье Гнездо. Оттуда бросаем верёвку. Ещё одну опускаем до дна. Дно хоть и плоское, не споткнешься, но тут следует смотреть под ноги! На берегу ручья, возле пальмы, живут многочисленные крокодилы, и можно ненароком на них наступить. Впрочем, в пещерах бывают шутки и покруче. Кто бывал там, понимает, о чём речь.
Заглянув в грот Негра и набрав воды, мы отправляемся в обратный путь. Потолок над нами – словно купол цирка. С середины свисает одинокая веревка. Поднимаемся, вытягиваем канистры. Транспортники становятся все тяжелее... Зато совсем не холодно! Минуем грот Ресторан, длинный Шкуродёр, опять Кошачий лаз…
Тем временем Зайцева накачала надувастики и вообще благоустроила лагерь. Сразу после ужина заваливаемся спать. Только Еременко вдруг взволновался:
- - Миша! Ты уже спишь? А кто это рычит?
- - М-м… Это Ефимов храпит.
- - А я думаю: что за зверь? Ефимов, значит. А кто свистит?
- - Мышь летучая. Спи…
- - А что это стукает?!
- - Камень. С потолка сорвался.
- - С потолка?! А если по голове?!
- - Тогда ты, наконец, замолчишь, и дашь нам поспать.
- - Ничего себе! Камень с потолка. А мы спим без касок.
С этими словами Ерёменко безмятежно заснул. А вот у меня сон пропал. Тут ко всему прочему несвязанные надувастики расползлись под нами. Головы на одном, ноги на другом, а всё, что между – на голой глине. Стынь такая, мышцы твердеют. Проснулся я оттого, что в ладони оказалось нечто совершенно ледяное. В темноте не разобрать, но вещь загадочная: мягкая, мокрая и настолько холодная, что ладонь обжигает. Дежурные запалили свечки. Тут при дрожащем свете я и разглядел, что схватил. Это был нос Кобытева. «Не может быть, - испугался я, - такой нос у живого человека!» Потрогал свой, а потом у Зайцевой – ещё хуже. Конечно, ведь мы спали без палаток, лишь в мешках, носами наружу.
На примусе сварили кашу. Мы навалились. Лишь у Кобытева невзрачный аппетит.
- - Как полопаешь, так и потопаешь! – говорят ему назидательно Ерёменко и Вырупаев, охотно мельтеша ложками.
После завтрака отправляемся снимать кино. И на съёмочной площадке это непросто, а под землёй втрое непроще. То один прожектор барахлит, то другой, то камеру заело. Влажность дикая! Холод собачий. По сценарию, Вырупаев должен пройти сложный ход «Ах!». Нужно перешагнуть через чернеющую пропасть и на динамике, не останавливаясь, карабкаться вверх по глинистой катушке. Тормозить нельзя - в пропасть свалишься. Шагающий впервые непременно ахает, что и дало название мрачному ходу..
Начинаем работать. Устанавливаем аккумуляторы и прожектора. Вырупаев тренируется, чтобы не ударить лицом в грязь. Получалось ловко.
- - Пошёл!
Наш лучший скалолаз мужественно шагает левой ногой, повыше задирает правую. Остался шаг… и тут левая вдруг срывается. Вырупаев схватился руками за катушку, заскользил. Все хором ахнули. Там ведь и убиться можно! Мы с Зайцевой вскочили, но Осадчук остановил нас:
- - Не надо. Сам вылезет.
Вырупаев, мгновенно решив выжить, быстро-быстро засучил всеми конечностями. Катушка глинистая, ни единой полочки. Руки-ноги соскальзывали… Кое-как Вырупаев добрался до надежных зацепов и с испугом оглянулся.
- - Так и нужно, - пояснил нам Осадчук, - пусть все знают, насколько трудно здесь ходить. А этот кадр получится самым страшным. Уж если сам Вырупаев чуть не разбился…
На съемку пятиминутного сюжета мы затратили час времени, адский труд и немало нервов. Вырупаев ведь лазил без страховки. Непонятно, как это осторожный Осадчук ему разрешил. Ладно, он опытный, ему виднее. Потом был другой сюжет, третий. И так несколько часов. Вымотались.
Поднимаемся до Вороньего Гнезда по тросовой лестнице. Там 20 метров по вертикали. Вырупаев залез быстро, только на последней ступеньке задержался. Зайцева тоже на этой ступеньке остановилась, но потом прыгнула легко, лишь ноги мелькнули. Я иду медленнее. Ступеньки ускользают из-под ног. Под конец руки ватные, всё остальное чугунное. Стою на последней ступеньке, а заползти в углубление Гнезда не могу, сил не хватает. Вырупаев берёт меня за обвязку и переваливает через край, как мешок. Потом мы уже вместе помогаем Прилепскому, Ефимову, Ерёменко. А Ключев уже на половине пути обессилел:
- - Мужики! Подтяните за страховку!
- - Что случилось?!
- - Ой, тяните…
Ладно, вытянули на метр. Через минуту опять кричит:
- - Мужики! Тяните!
- - Слушай, Тима, если ты устал, прицепись прусиком к ступеньке, повиси, отдохни…
- - Не могу!
- - Ладно, тянем. Какого чёрта в тебе 90 килограммов?! Знаешь, как тяжело тебя тащить!
- - И мне тяжело…
Тогда я впервые заработал разрыв связки. Вот так кино! В грот Большой буквально кубарем катились, не всегда глядя под ноги, спотыкаясь и падая на отдых при малейшей возможности. На базе даже не разговаривали, уже и на это сил не оставалось. Заползли в спальники, угнездились. И тут с отвеса душераздирающий крик:
- - Тётка разбилась!
Осадчук приподнялся на локте и проорал:
- - Отъехала?
Я даже не сразу сообразил, о чём это он. Смысл стал понятен после ответа:
- - Живая! На дне Ресторана.
- - Все карабины мне! – Осадчук натянул комбинезон, схватил связку карабинов и быстро исчез в темноту. Вырупаев и Ерёменко за ним. Мы растерялись. Начальник не оставил нам никаких указаний. Решили одеваться и догонять. Когда мы достигли грота Ресторан, пострадавшую уже вытащили оттуда. Нам сразу вывалили все подробности: группа из трех студенток решила самостоятельно пройти Торгашинку. Каждая из девушек здесь уже бывала, но с мужиками. Теперь пошли чисто женским коллективом. Дескать, и мы не слабее мужчин. Но группа нарушила строгое правило: не двигаться подряд более 18 часов. Девушки шли без отдыха 22 часа. Устали. Первая, Света Игнатова, находясь на стене, попросту заснула. И сорвалась. Пролетев 12 метров, упала на голову. Каска спасла череп, а вот шейные позвонки явно повреждены. За неимением носилок Осадчук велел связать два станка. На них и уложили бесчувственное тело. Лишь через два часа девушка заморгала.
- - Света, где болит?
Она пугающе молчала. Широко распахнутые глаза беспомощно смотрели на нас. Лишь через полчаса Света попыталась заговорить, но губы двигались с трудом. Мы не смогли разобрать ни слова. Когда импровизированные носилки наклонили в сторону, голова девушки качнулась, она потеряла сознание. Мы испугались, что обломком позвонка могло повредить спинной мозг. Закрепили голову неподвижно и начали транспортировку по Шкуродёру. Ещё недавно мы тащили этим ходом канистры с водой. Теперь груз много тяжелее, и нести его следовало крайне осторожно. Ерёменко куда-то исчез. Впрочем, передвигались мы довольно быстро. Ведь нас было более десятка. Четверо удерживали носилки, а остальные перекатывались вперед: кто сверху, кто снизу. Девушку передавали дальше, и освободившиеся ребята уходили опять вперед. Сложный Шкуродёр прошли чуть ли не бегом. В гроте Буфет руководитель женской группы приготовила для нас чай.
- - Мишка! И ты здесь?
Это была Наташа Хребтова. Но сейчас не до разговоров. Торопливо хлебнув по глотку, мы устремились дальше. Нас по-прежнему беспокоило состояние Светы. Она не отвечала на наши вопросы. Лишь Бурмак разговорил пострадавшую и даже пригласил ее в кино. Света слабо улыбнулась в ответ, нам стало сразу легче. Теперь она выживет.
Вот и Кошачий лаз. Остановились. Одни потихоньку пропихивают девушку в узкое отверстие, другие принимают. Надо бы ей выдохнуть, да она вновь в обмороке. Надавили рукой на живот… Очень трудно было протащить недвижимое тело и через Первый Трамвай. Тут подоспели спасатели. Оказывается, Ерёменко бегал за помощью. Позже он объяснил, как выскочил из пещеры, рванул до города. Позвонил спасателям. Заскочил в нашу спелеосекцию. Выбил дверь ногой, схватил носилки и бегом сюда. Вот это скорость…
В Жутком Игнатову вновь положили на носилки. Теперь надо было поднять её в грот Снежный. Несколько человек наверху принялись выбирать верёвку, вытаскивать носилки. Рядом поднимался спасатель. Первые метры прошли гладко. Вскоре начались повороты. Носилки то и дело застревали. Сопровождающий поворачивал их то одним концом, то другим. В гробовой тишине звенели отчаянные крики спасателя. Мы боялись слово проронить, чтобы не мешать.
- - Выбирай! Назад… Выбирай! Заклинивает! Назад!
Поняв, что с носилками через узости не пробраться, сопровождающий привязал верёвку к себе, взял Свету на руки, а носилки срезал ножом. С бренчанием они упали к нашим ногам.
- - Выбирай!
Спасателю приходилось отталкиваться от стен только ногами, поскольку руки его были заняты. Мы с волнением наблюдали снизу, как меркнет свет фонаря.
- - Порядок!
Осадчук взглянул на часы и заявил, что мы побили все рекорды: вытащили человека из Ресторана на поверхность за 9,5 часов. Говорят, что уже утро. Осадчук велит всем девушкам из нашей группы немедленно подниматься на поверхность. Их там ждёт машина. Только для Зайцевой сделано исключение. Девушки уходят наверх. Нам же предстоит вернуться, упаковать все шмутки, тащить их. Сил нет. Вдруг Кобытев заявляет:
- - Ребята, я пошёл домой. Мама будет волноваться. В следующий раз не отпустит.
- Как раз верёвка освободилась. Он пристёгивается, поднимается метра на полтора… И с криком опрокидывается вниз. Ефимов и я мигом бросаемся на помощь. Под ногами снежный конус. Ноги скользят, не упасть бы, а тут ещё Кобытев на руках. Оказывается, он забыл пристегнуть обвязку. Вот его и откинуло. Мы ловим Кобытева за плечи, но сами едва не падаем. Хватаемся друг за друга, за воздух, за трос. И, наконец, застегиваем его блок-ролик. В это время у Кобытева гаснет фонарь.
- - Ногам больно!
Он привязал самохваты тонким телефонным кабелем. Чертыхаясь, отчаянно скользя сапогами по снежному склону, мы пытаемся ему помочь. Не тут-то было. Подходит Зайцева:
- - Ну и что вы тут, три мужика, возитесь?!
Действительно, каждая минута на счету, а мы, трое здоровых мужиков, занимаемся ерундой. Кобытеву смешно. Ещё ему непонятно, как подниматься в темноте, он требует запасной фонарь.
- - Ничего, с верёвки не собьешься!!
Куда он денется, верёвка-то одна… Хохотнув шутке, Кобытев уходит в темноту. Пошатываясь от усталости, мы возвращаемся на базу, упаковываем спальники, надувастики, кухню, снаряжение. Аккумуляторы кажутся неправдоподобно тяжелыми. Поскольку группа уменьшилась, количество груза на каждого спелеолога увеличилась. Поднявшись по третьему отвесу, падаю на камни, и не могу шевельнуться. Тело словно чужое. Но внизу уже привязали транспортник и требуют выбирать фал. Выбираю. Потом ещё. И ещё. Ей-богу, моими вялыми руками действует кто-то другой. Лезет Зайцева. Подтягиваю её за страховку.
- - Не надо!
Должно быть, она шутит. Кто же будет отказываться от помощи? Вновь натягиваю верёвку.
- - Не смей! Вибрамом в лоб захотел?!
Убоявшись в лоб, прекращаю. Выползши в Жуткий, кучкуем транспортники. В гроте Жутком нас человек семь. Говорят, что уже ночь. Осадчук требует, чтобы сверху бросили вторую верёвку. Для этого нужно втиснуться в щель на потолке на высоте тридцати метров. Там, наверху, стены обледеневшие, вываливаться никому не хочется… До мешающего камня метра три. Сверху сообщают:
- - Не пробрасывается!
- - Бросайте, говорю!
- - Так ведь не пробрасывается...
- - Верёвку давайте!!
Но и после третьей попытки кричат, что верёвка никак не пробрасывается, цепляется петлёй.
- - Тогда позовите Зайцеву! – сердится Осадчук. Вскоре слышим её голос. Осадчук велит ей бросить нам верёвку, а потом оборачивается:
- Сейчас будут ещё перила.
Мы сомневаемся, что Вале удастся этот сложный номер. Однако через несколько минут верёвка просвистела в воздухе. Мы с Осадчуком вновь поднимаемся в Снежный по камину. На этот раз я уже не отстаю. Вытягиваем за собой фалы: в Жутком никого не осталось. Опять утро. Такое ощущение, будто мы пахали трое суток. Руки свинцовые, ноги деревянные, глаза остекленевшие. Вот так ухряпались… Под ногами куча транспортников. Они один за другим медленно уплывают наверх. Прилепский берёт очередной мешок, верёвку и…
- - Не могу завязать узел. Сил нет.
Бурмак так уработался, что сидит неподвижно, даже не моргает. Зайцева зачем-то разделась, ходит в одном купальнике. Мороз, а она босиком по снегу.
Ефимов неожиданно бросается к заиндевевшей стене и хлопает по ней ладонью.
- - Ты чего?
- - Человечка хотел поймать.
- - Кого?!
- - По стенам человечки бегают, голубые. Как будто нарисованные.
Всё, спятил. Бурмак тоже хорош - зачерпнул рукой пригоршню снега и спрашивает:
- - Мужики, это что, снег?!
- - Ну да.
- - Ничего себе! А я асфальт вижу. Думаю, откуда здесь асфальт. Пощупал, а он холодный и рыхлый.
Заподозрив, что все мы галлюцинируем, я подошел к Зайцевой и потрогал её за нежный живот. На ощупь это был комбинезон: мокрый, грязный и холодный. Ощущение потрясающее.
- - Мишка, ты чего?
- - Извини, но я тебя голой вижу…
- - Фу, бессовестный!..
- - У всех галюники!
Ох, сколько же времени прошло! Мысли путаются. С трудом понимаю, что грузы уже наверху. А нас человек шесть в Снежном осталось. Теперь самим бы выбраться. Подхожу к тросу. Защёлкиваю стальные самохваты мокрыми руками. Те прилипли. Дёргаю, а никак.
- - Игорь! – зову Бурмака. - Помоги! Руки примёрзли…
- - Сейчас! – отзывается Бурмак. А как он мне поможет? Очень просто: Бурмак подошёл и пнул сапогом по рукам. Отзывчивый… Зато руки освободились. Правда, кожа на самохватах осталась. Ладони кровят, но двигаться можно. Вылез. Заглядываю вниз: там Прилепский на месте завис и шоркает, шоркает ногой вдоль троса. Спит, не понимает, что самохват не срабатывает.
- - Серега! – кричу ему. - Прилепский! Ногу! В сторону! Отводи!
Прилепский послушно отводит ногу в сторону. Самохват защёлкивается, он поднимается на один шаг. Но продолжает спать, поэтому бесполезно шоркает другой ногой…
- - Ногу! В сторону! Отводи! Ногу! В сторону! Отводи! Ногу!..
Прилепский спал на отвесе, но команды продолжал выполнять. Так я и корректировал его до самого конца…
На поляне горит костер, и Прилепского отводят туда. Ефимов, внешне бодрый, поднимается по тросу сам. Его движения вроде осознаны. Но вот подъем выполаживается. Пора подняться на ноги. Но Ефимов ползёт на четвереньках, продолжая упираться самохватами. Встаю перед ним. Ефимов упирается головой в мои ноги и только тогда останавливается. Расстёгиваю все его железяки, помогаю встать. Ефимов, пугая меня пустыми глазами, стоит, как засохший кедр.
- - Иди к костру! – говорю.
- - Понял, - согласно кивает Ефимов. И отправляется в другую сторону.
- - Не туда! – разворачиваю я его…
- - Понял…
Последним в Снежном остаётся Вырупаев. Ему предложили пристегнуться карабином к фалу и вытащить «лифтом». Вшестером как ухватились, Вырупаев только успевает ногами по стене перебирать.
Мы совсем потеряли счёт времени. Осадчук сообщает, что нынче понедельник и утро. Не можем подсчитать, сколько часов мы были на ногах: кажется, трое суток.
Света Игнатова выжила. Выписавшись из больницы, она принесла к нам в спелеосекцию огромный торт в знак благодарности. Вот только с пещерами она решила «завязать».
А Наташу я больше не видел. 4 мая 1989 года она погибла на Мунхулике.
Этот рассказ был впервые написан и опубликован в 1987 году. Сейчас, перечитывая, понимаю, как много дала нам спелеология, как закалила характер, как научила верить в себя и преодолевать любые препятствия. |
При вводе Логина и Пароля,
Экспедиции