Спуск с уступа, и мы почти упираемся в черный провал большого колодца. Глуховатое эхо, старые шлямбура на стенах, долгое гулкое перестукивание брошенного камня — сомнений нет, мы у 60-метрового колодца. Свод и стены крутой трубой уходят вниз. Пройти вперед, навесить в обход воды перила не удастся. Ниже этот колодец тоже не "распахивается", как первый, а идет такой же трубой, значит, некуда откачнуться в сторону. Все же попробуем забить шлямбур повыше — может, откроются новые варианты. Борис страхует Володю, прилепившегося под потолком над темнотой колодца...

Наша экспедиция на хребет Алек, что на Северо-Западном Кавказе, в 20 километрах от Хосты, организована Московской секцией спелеотуризма. Ноябрь 1977 года, сравнительно тихое межсезонье.

Базовый лагерь экспедиции среди осеннего леса хребта Алек. Под землей мокро, и сушилка уже вся завешана одеждой.

Выбрали мы известную шахту Октябрьскую (ТЕП) глубиной около 450 метров. Здесь А. Смирнов и В. Шиманов уже начали работы в 1975 году, но не завершили. Точной топосъемки мы не нашли, ее придется делать самим, ну а если воды будет мало, надеемся и сифон пройти дальше.

Все в группе давно знакомы, обязанности разделили быстро: Андрей Смирнов — начальник, Владимир Панюшкин — снаряжение, Владимир Киселев и Валентина Касицкая — питание, Борис Андрианов — врач, Геннадий Ещенко — телефоны, аккумуляторы, Андрей и Люся Зворыкины — топосъемка на поверхности. Мне достались обязанности начспаса группы.

Мы приехали в Хосту солнечным утром. Попутный автобус долго петлял по серпантинам зеленых гор, оставляя позади голубое море. В то время на Алек уже проложили лесовозную дорогу, она идет ниже чайсовхоза Илларионовка. (Раньше мы тащились через хребет по едва заметным тропам. По пути заходили в дом лесника Назарова на уютной поляне ниже гребня хребта, в окружении могучих деревьев. Супруги Назаровы были первыми проводниками спелеологов, и название пещеры Назаровская глубиной 500 метров — свидетельство их заслуг.) Теперь можно подъехать почти до самой Буковой поляны — традиционной стоянки спелеологов. Автобус до Буковой нас не довез — дорога была разворочена лесовозами. Пошли пешком, и вскоре за небольшим распадком показалась россыпь палаток среди огромных каштанов и буков.

Нас встретили свердловчане — старые знакомые: Александр Рыжков, Юра Мамаев, Андрей Мерзляков и другие. Лагерь их сделан добротно, по-уральски. Стол из бревен под огромным полиэтиленовым навесом: молодежь обрабатывает топосъемку на миллиметровке, приколотой к листу фанеры. Палатки на настилах из сучьев и веток: без этого здесь будешь плавать в луже после первого же ливня. Вокруг большого костра набиты горизонтальные жерди — сушилка. Аккуратный кухонный костер, запас дров под полиэтиленом. Все вроде нужно. Раз уж приехали, надо работать.

По дороге поднялись до тропы, свернули и, обойдя воронку входа в шахту Заблудших, пошли по долинке вверх. Тропа исчезла. Сгибаясь под рюкзаками, полезли по склону хребта, скользя по влажной листве, цепляясь за ветки, все выше вверх. Вот и небольшая впадина в хребте, на дереве написано "ТЕП". Холодом дохнуло с вершин Кавказа, белеющих вдали сквозь ветки. В стороны уходит гребень, сзади проступают очертания подковы хребта, ниже весело белеют домики Илларионовки, освещенные заходящим солнцем. Дальше в дымке угадывается синяя чаша моря с опустевшими курортами — на дворе начало ноября. I Несколько шагов, и перевал позади. ! Скользкий склон, заросли засохших колю-' чек, и вот под нами другая балка, правее ! площадка с потемневшими настилами из старых сучьев. Напротив чернеет среди деревьев большая арка в скале — вход в шахту Октябрьскую. Туда течет пробирающийся под опавшими ветками ручей.

На другой день мы перенесли оставшееся снаряжение и оборудовали лагерь. Подновили настилы, тщательно установили палатки, покрыв их полиэтиленом. Под тентом разложили снаряжение, в отдельной палатке — продукты. Сделали сушилку, костер для кухни, натаскали со склонов бревен на дрова. Проверили личное снаряжение, аккумуляторы, телефоны. В спас-фонд отобрали все, что может потребоваться в критический момент: самую длинную веревку, молоток, шлямбур и крючья, карабины, сухую одежду, телефонную трубку, лучшие продукты, аптечку. Все это упаковали, составили опись. После обеда пробрались через завалы веток и ступили под своды пещеры на ровное песчаное русло прозрачного ручья. Вскоре замшелые скалы сменились гладкими белыми, и мы включили фонари.

Широкая галерея ныряет уступом. Спуск распором, и метров через десять распахнутая черная бездна. Где-то таинственно шумит вода, снизу тянет холодком.

По стенам набиты крючья, уходит вниз телефонный провод — следы прошлой экспедиции. В водобойной яме перед колодцем вода прозрачна до невидимости. Наметив план навески в обход воды, возвращаемся к свету. Утром каждый занялся своим делом. Зворыкины отправились по склонам продолжать точную теодолитную привязку пещер к единой схеме эта утомительная , работа позволяет сопоставить планы всех пещер, проследить, куда они идут, где могут соединяться и т. д. Остальные пакуют снаряжение нижних колодцев и подземного лагеря по мешкам-транспортникам. Мы Панюшкиным оделись "по-подземному" , (страховочное снаряжение, каски, комбинезоны) и пошли в пещеру. Такие выходы полезны: после города чувствуешь себя неуклюже, надо размяться, "акклиматизироваться", и верхние навески лучше обработать не спеша, чтобы потом, двигаясь с грузом и в полной амуниции, не тратить здесь время. Сделали все, как и намечали. Организовали страховку у колодца, натянули перила. Володя рвался полазить, я остался страховать. В пещере было тихо, даже уютно. Володя пролез по щели над колодцем, распираясь в стены, и забил скальный крюк (это быстрее, чем бить шлямбур, а трещины в пещерах часто затекают известняковой коркой), затем пристегнулся через карабин к веревке, на которой я медленно спустил его вниз. Здесь он откачнулся от стены и над колодцем маятником "уплыл" за угол, вытягивая за собой страховку.

"Ну, как там? Можно подняться выше?" — "Нормально. Сейчас поднимусь и забью крючья. Закрепи веревку, я буду висеть на ней, а ногами упираться в стену".

Перегибаю веревку, зажимая ее в карабине, и вскоре дробь молотка по шлямбуру оглашает своды. Крюк забит, Володя — на самостраховке, страховку можно ослабить. Передаю ему мешок с веревками, он вешает их и спускается до полки. Снова маятник, и с полки напротив меня уходят вниз две струны веревок: одна — для страховки, другая — для передвижения, рапель. С удовлетворением осматриваем сверху всю эту "акробатику": 15 метров до полки да 40 до дна — на этой 55-метровой вертикали теперь не страшны паводки

"Подземный балет". Валентина Касицкая страхует Татьяну Бабичеву при движении по перилам в обход воды, которая пока безобидным ручейком стекает из-под ног в колодец

К закату все на поверхности. Обсуждаем планы. Задача на завтра: Панюшкину (руководитель), Петрову и Андрианову — навесить до 240 метров перила. Там где-то должна быть площадка для палатки. Разбить на ней лагерь, провести телефон, а утром спуститься до дна, осмотреть сифон и идти наверх с топосъемкой. Тем временем четверка спускается к нам навстречу, идет до дна, вынимает снаряжение до лагеря, ночует и выходит, а мы, отдохнув, спускаемся к ним на помощь.

...Володя повесил веревку под потолком, но через десять метров она уже идет в русле. Ладно, спустимся — там, может, лучше увидим, как передесить. Веревка со свистом разматывается. Кажется, запуталась. Володя спускается, распутывает ее и с далекого дна просит мешки. Спускаем их целой гирляндой. Пока я выбираю веревку, Борис достает телефонную трубку. Вместо шнура два провода с иголками на концах. В любом месте можно проткнуть иголками-контактами изоляцию протянутого нами провода — и наверху звонок. "Э-э, кто на связи? У нас все нормально. Начали спуск в большой колодец. Как обошли воду? Да плохо, только десять метров. Посмотрим, может, висячий пункт перестежки сделаем".

Однако мы уже привыкли к пещере. Каждый новый выезд, даже короткий, как целая жизнь. День-два, и далеким прошлым кажутся городские хлопоты. Погружаешься в ритм путешествия, будто так было всегда. Уже не мыслишь себя вне гидрокостюма. Без транспортника неуютно, как в городе без привычного портфеля. И когда устал и все осточертело, то палатка на настиле в лагере тянет, как родной дом, а город и вовсе за пределами сознания.

Размышляя об этом, плавно еду по веревке, распутываю телефонный шнур. Ручей барабанит по каске, по спине, вода заливает глаза. Вот она, плохая навеска. Отталкиваясь, ухожу в стороны. А ведь еще наверх... Приземляюсь в лужу. Ребята включают фары. С прибытием! "Слушай, ну их к лешему, эти обвески. Время, поди, к ночи, а нам еще пилить и пилить". — "Это точно". — "Тогда вперед". Мы спускаемся с уступа, проходим извилистую галерею то боком, то ползком. Кажется, она никогда не кончится. Ручей журчит под ногами. Наконец долгожданный шум воды далеко внизу — колодец! Разложив в щели мешки, удачно обходим воду, в которую веревки попадают только внизу.

Усталость берет свое, глаза слипаются, разговоры кончились. Движения механические: страховка, рапель один вниз, мешки, потом второй. Борис остается проводить телефон, а мы с тупым разочарованием осматриваем дно. Где же обещанная площадка? Узкий ход идет вниз уступами за поворот. Стены широким колоколом взлетают в темноту. Полка высоко над ручьем, метрах в десяти справа. Сидеть, конечно, безопасно, - но мы-то мечтали растянуться! Полка наклонно тянется вверх до стены и обрывается туда, где продолжается пещера. В конце полки на трех шлямбурах полиспастом растянули рамку из веревки и ею же связали сетку гамака. Наружную веревку подтянули наверх к четвертому шлямбуру. Повесили туда телефон и светящиеся часы. Положили надувной матрац, на него спальник. Осторожно укладываемся по одному в это ласточкино гнездо Главное, резко не вертеться. Фонарь надо в мешок, да и спички поближе, а то подавим. Гамак пружинит, прижимая нас друг к другу. Тесно, но тепло, и мы быстро засыпаем.

Просыпаемся от того, что дальше не в силах изображать из себя сельдей в бочке. Зажигаем фонарь. Вспыхивает примус озаряя своды. За водой достаточно нагнуться к ручью. Вскоре заварен чай, готовим бульон из кубиков, гречка с тушенкой. Надеваем чуть влажные свитера, потом лягушачий холод гидрокостюма — влажность сто процентов. Сверху обвязки, беседки рукавицы, каски, фары. Набор для топо съемки: компас, непромокаемый блокнот, главное, лот — прочный провод на катушке с метками через метр. Им промеривают колодцы.

Вниз поуступам с отполированным стенами, обойдя озерко, выходим к колодцу. Здесь легко сделать "сухую" навеску.

Далее просторные галереи выводят к последнему колодцу глубиной более 30 метров, — гулкий колокол, уходящий вверх. Старательно делаем перила, навеску. Ручеек журчит ласково, с шумом вырывается на свободу лишь на вертикалях. Спускаемся на широкое дно — целый зал. Здесь можно бы и палатку к стене прилепить, но ручей близко. Он ныряет в щель на дне.

Уступ, еще один. Широкий ход становится узким, низким. Нагибаемся, пролезаем, и галерея снова расширяется, но вертикальная щель наклоняется влево. В пещерах Алека это предвестник сифона. А вот и двухметровой ширины комната с заглиненными стенами. Обрывки изоленты, старые батарейки. Дальше уходит узкая щель, в ней мутная стоячая вода, грязные пузыри. Щель вроде замыкается. По слухам, кто-то посуху прополз этот лаз до сифона. Лезть туда по грязи нет никакого желания.

На стене крюк с баночкой. Достаем записку. Пишем свою: кто, когда, куда спустился, желаем удачи следующим спелеологам. Володя достает запасную рукавицу и кладет в нее баночку с запиской. Пробивает молотком две дырки, вешает рукавицу на крюк. Так наше послание выглядит надежнее. Борис уходит. Разматываем лот, и вот я уже ловлю фару Володи в прорезь геологического компаса: наклон... азимут... длина... ширина на вправо... влево... высота... Заполняю графы пластмассового блокнота. Интересно потом разбирать вымазанные глиной листочки, корявые карандашные цифры профили хода, вспоминать скрытые за ними глубокие озерца, гулкие колодцы...

Владимир Панюшкин в подземном лагере. Фарфоровый чайник, "домашняя" телефонная трубка создают немного уюта среди тьмы и сырости

Володя выходит без отдыха. Сейчас моя очередь мокнуть. Пока шли почти сухими. Прижимаюсь к стене, а сверху со свистом разматывается бухта. Узел болтается у водопада. Пристегиваюсь, лезу. Водопад барабанит по спине, по каске. Перехватывает дыхание. Делаю маятник в сторону, за ребро. Здесь сухо, и можно спокойно идти вверх. Останавливаюсь, сматываю лот, рисую сечения колодца. Вот уже близки голоса — ребята тянут страховку и что-то со смехом обсуждают. Блестящая в свете фары струя воды вылетает дугой в пустоту колодца. Наконец я вылезаю наверх. Маршрут окончен.

Двигаемся в том же порядке, от поворота к повороту, от уступа к уступу. Переворачиваю одну страницу блокнота, другую... Пора бы и нашим показаться... За озерком из-под низкого потолка вылезает черная круглая каска Смирнова.

Настроение поднимается — до лагеря рукой подать, уже доносится вкусный запах. Группы встретились, идем к выходу. Однако Андрей неприветлив, капюшон гидрокостюма сдвинут, слипшиеся волосы сползают на лоб. Отведя глаза, сдержанно говорит: "Я, конечно, понимаю, что перила для обхода воды вы послали побоку, потому что спешили. Но вы хоть топосъемку по-человечески сделайте до конца. Не по дыре же вверх-вниз бегать мы приехали". Он уходит вниз, а мы продолжаем работу, слегка пристыженные.

Колодец прошли легко. Снова измеряем, кричим цифры, протискиваемся дальше. Вот и выход к 60-метровому колодцу. Его зал с полками над щелью, откуда мы вылезли, кажется гигантским.

Веревки полощутся в потоке, приглашая под душ. Здесь мы долго возимся с лотом — его не хватает до верха. Мешок болтается на страховке. Ребята тянут его, а я подталкиваю, чтоб не цеплялся. Стараюсь откачнуться от воды. Руки устают, приходится отдыхать. Вода стекает по комбинезону. Наконец веревка уходит от потока к шлямбуру под потолком. Сбрасываем страховку, а снизу кричат. Наши догоняют! Долго же мы провозились. Или они так шустро работают?

Проходим колодец, потом уступ, стараясь освободить нижним место работы. Усталость сказывается в вялости, заставляешь себя двигаться быстрее. Говорим только необходимое. Вот и крутой зигзаг галереи. Ручей журчит через промытое в перегородке окно.

"Слушай, а ведь ручей растет!" — вдруг остановился Володя. "Да? Пожалуй". Поток уверенно набирает силу, и ноги сквозь резину литых сапог чувствуют его нарастающую упругость. Шум ручья мешает разговаривать. Пещера проснулась. Еще недавно ласкавшийся в ногах котенок выпрямляется во весь рост, превращаясь в свирепого дракона, в слепой ярости сметающего все на своем пути. Это он зашвырнул, как щепки, толстые бревна в дальние ходы. Это он прорезал в каменной толще желоба-галереи с изящной плавностью поворотов. Топосъемку кончаем. Я сматываю лот, прячу блокнот с компасом. Фара светит плохо! Володя встревожился: "Нижние как раз на шестидесятке. Я спущусь. Если что — помогу. А вы идите наверх". — "Может, спустимся все?" Мы уже кричим друг другу. В потоке становится трудно стоять. "У вас слабый свет. Наверху поменяйте аккумуляторы. Будет надо — спуститесь". — "Ну, хорошо, давай".

Яркий свет его фары скрылся за поворотом, а я в распоре над водой догнал Бориса. Вскоре мы уткнулись в свисающие веревки второго колодца. Водопад ревел неподалеку в темноте, донося брызги. Крича друг другу в ухо, мы договорились, как будем работать. Полка позволяла стоять над водой, и поток ворочался в русле под нами.

Не мешкая, пристегиваю самохваты, страхуюсь схватывающим и ухожу. Бориса уже не различить в ревущей темноте. Выключив налобник — свет надо экономить, — на ощупь двигаю самохваты вверх, стараюсь не останавливаться. Стены уходят вниз, здесь уже сухо и ветер не хлещет брызгами, но Борис еще там. Почти без сил упираюсь в карниз, обхожу, и рука нащупывает карабин. Ага, значит, вылез. Включаю свет, вешаю самостраховку на крюк и кричу вниз. Слышен ли крик? Но веревки натягиваются в струну — Борис пошел. Выбираю слабину и страхую. Он отдыхает, снова лезет, и вот из щели показывается гидрокостюм. Вытаскиваем тяжелый мешок, прицепляем к крюку. Можно в него упереться спиной и висеть — все же не холодные скалы. Ногами опираемся о выступы и петли из репшнура. Глаза слипаются от усталости. Напряжение спадает.

Отдохнули, отдышались. Как там путь наверх? Пристегнувшись к перилам, спускаюсь к устью колодца. Даже в тусклом свете видно, как кипит грохочущий поток, торопливо ныряя в зев колодца. Капюшон глушит звуки. Сдвинув его, ощущаю, как от рева воды закладывает уши. Идти с одним светом на двоих — большой риск. Запасной налобник я отдал Панюшкину, когда он пошел вниз. Каково им сейчас? Может, они уже на подходе? Нет, скорее где-нибудь отсиживаются. Мысли возникают спокойно и как бы со стороны. Зачем мы здесь? Вода хозяйничает в своем доме, ей все равно, кто забрался в ее хоромы. Она никому не грозит, просто делает свое дело...

Я вернулся. Дождаться бы наших и выходить вместе. Мы бесконечно долго висим на обвязках, дремлем, ворочаемся, разминая затекшие мышцы. Даже снятся сны. Постепенно грохот стихает. По-прежнему никого. Решили идти, может, догонят. Спускаемся к руслу, идем по бурлящему потоку, выбираемся на дно колодца. Водопад остервенело бьет сверху, обдавая ветром. Я получил тяжелый удар воды по каске и шарахнулся в сторону, больно ударившись о каменное ребро. Да, старый путь недоступен.

Смена записки у сифона на глубине 450 метров. Лот на катушке для измерения длины, блокнот с привязанным карандашом— все готово к топосъемке.

Ему идти в темноте, на ощупь. Поднялись на полку. Пролезли верхнюю часть и прошли перила, откинувшись от стены и держась за веревку. Водопад под нами. Преодолели уступ, стараясь не задевать струю. Здесь просветлело. Серый отблеск перекрыл тление моей фары. Прошли в распоре над бурлящим потоком. Ближе к выходу он разлился по галерее, и мы побрели к свету, шлепая по воде, шатаясь от усталости. Земля встретила запахом озона. Бледный свет струился в небе. Пожелтевший лес истекал сыростью. Чуть моросил дождь, крупные капли сыпались с деревьев. Остатки тропического ливня. Через гнилые стволы и заросли почти без сил мы притащились к палаткам. Встревоженные ребята встретили нас, помогли стащить набухшие комбинезоны, гидрокостюмы с трудом скользили по разопревшим рукам, цеплялись за волосы. Пар туманился над отпотевшей под резиной одеждой. Мы сидели под навесом голые по пояс. Андрей принес свитера, рубашки, Татьяна — чай, суп.

Только успели сделать несколько блаженных глотков, как в стороне ручья показался человек в мокром комбинезоне, перетянутый ремнями страховки. Он поднял голову. На свету фара горела неярко. Гена Ещенко, белое как бумага, мокрое лицо. Осунувшийся, без улыбки. Что-то екнуло внутри. Один?

Гена подошел и, не здороваясь, сказал: "Там Володя Панюшкин в шестидесятиметровом висит под потоком. Часов восемь висит". — "Живой?" — "Вряд ли". Таня опустила голову, начала всхлипывать. "Где остальные?" — "Киселев остался над колодцем, Андрей и Валентина внизу".

Я потянул к себе мешок "спасфонда" и стал перебирать содержимое. "Борис, одеваемся, собери аптечку. Гена, отдыхай, потом поведешь спасателей. Андрей, пойдешь на Буковую, к Рыжкову, за свердловчанами. Возьми записку".

Я беру блокнот и карандаш, пишу:
"Александру Рыжкову. В ТЕПе Володя Панюшкин висит под водопадом в шестидесятиметровом колодце восемь часов. Давай спасотряд. Ниже осталась двойка: Смирнов — Касицкая, над колодцем — Киселев. Вас поведет Ещенко — покажет навески. Я и Андрианов уходим вниз с аптечкой. Схема навески на первом колодце". Андрей схватил записку и рванул круто вверх к перевалу. А мы с Борисом механически очистили свои миски, выпили остывший чай. Гена Ещенко взволнованно рассказывал: "Мы с Киселевым выходили из колодца, сматывая телефон, когда вода пошла сильнее, и тут появился Панюшкин. Вода прибывала быстро. Было ясно, что нижняя двойка не успеет, придется отсиживаться. Тогда Панюшкин решил провести вниз провод, чтобы обеспечить связь. Трубка оставалась у Андрея. Договорились, если провод запутается, то сверху обрубим, чтобы он мог спуститься. Провод запутался метров через двадцать. Обрубили, да, видно, он намотался на рогатку, на которой Володя спускался. Володя застрял. Пытался подняться на самохватах, но поток стремительно нарастал. Скоро мы стояли почти по пояс, пристегнувшись к крючьям. Решили тащить его полиспастом. Напор воды был такой, что самохват разогнулся, и веревку заклинило. Все это время видели свет фары, — наверное, Володя пытался уходить в стороны на стенки колодца, но вода дергала за веревку, сбрасывая его в поток. Последнее, что сделали, обрубили рапельную веревку, на которой он висел, и стали спускать на страховке. Однако часть веревки смыло вниз, и она где-то зацепилась. Спустили метров на десять, пытались освободить веревку, но паводок натянул ее, как струну. Остаток ночи провисели на крючьях, почти в потоке. Света больше не видели. Когда вода стала убывать, я пошел за помощью".

Мы выслушали Гену молча — информация нужна для работы. Но как описать чувство бессилия помочь товарищу, погибающему на твоих глазах?! Он ведь спешил на помощь другим, он не мог бездействовать. С помощью ребят натянули снаряжение и побрели назад, к входу. У меня снаряжение, у Бориса аптечка и продукты. Под землей Киселев. Нет вестей от Андрея и Вали. Панюшкин — надежда на чудо остается всегда, и только это придает нам силы. Небо просветлело. Ручей таял на глазах и уже не бурлил. Мы почти не разговаривали.

У второго колодца мелькнул свет. Сердце екнуло. Вылез Киселев. "Ну что?" — "Когда вода спала, я попытался освободить веревку, и она, зараза, пошла. Я спустил его до конца". — "Звал?" — "Да. Он не отозвался". Подошел Борис, и мы помчались вниз. Один колодец, другой. Все молчат. Каждый боится спугнуть огонек надежды. Вот и провал шестидесятки. Воды уже мало. Борис хватает натянутую веревку, прощелкивает в рогатку и собирается оттолкнуться. "Стой! Хватит риска". Быстро выхватываю веревку из мешка, узел на конце, и Борису на грудь. Веревку через карабин на крюке. "Теперь пошел!"

Борис прыгает в черноту, стремительно разматывается страховка. Мы расправляем. Наконец она ослабевает. Не запуталась. Внимание вниз. "Ну как?" "Дошел!" — доносится снизу. "Как Панюшкин?" — Голос срывается. Эхо искажает ответ. Что он сказал? Вроде жив? Мы смотрим друг на друга расширенными глазами. Какая-то звенящая струна натягивается внутри, и готово сорваться чувство бешеной радости. Только бы живой! Согреем, вытащим, откачаем. Только бы живой. Дрожь и озноб проходят по телу. Сердце, колотится под гидрокостюмом. Володя воскресает в мыслях как человек, а не объект транспортировки.

Снизу кричат: "Страховка!" Выбираем веревку в натяг. Струна рапели дрожит — кто-то снизу пошел. Минуты текут с выбираемой страховкой. Но вот они истекают. Поднявшийся Андрей отводит глаза, переводит дыхание: "Нет. Вас обмануло эхо. Когда что-то спустилось, я пошел посмотреть — думал, мешок упал. Начал сразу делать Володе искусственное дыхание. Какое там... Руки уже окоченели. Не разогнуть. Мы? Били по очереди шлямбуры все время. Чтобы не мерзнуть. И чтобы уйти со дна. Казалось, вода затопит весь колодец". Эхо. Многоголосый резонанс тишины снова воцарился во вчерашнем царстве грохота и рева. Володи нет. Сверху раздаются голоса. Спускаются свердловские спелеологи. В темноте трудно понять кто. Наваливается безразличие. Теперь все равно. Надо выводить живых.

Подъем не запомнился. Я двигался, прицеплял страховку, самохваты, переходил с одних перил на другие. Руки и ноги двигались медленно, но сами, почти без вмешательства воли, сознания.

Вот и поверхность. Смеркается. Рыжков у костра. Широкоплечая фигура, внимательный взгляд из-под очков. Интеллигентный медведь, надежный и крепкий как кремень. "Мы тут, ребята, подумали вот что. Сначала пойдет наша шестерка после небольшого отдыха в ночь. К утру закончат. Вам ходить не надо. Справятся". Да он прав. Лучше пусть чужие.

Костры горят ярко. Бросаем комбинезоны на сушку, греемся. Нас накормили, напоили чаем. Озноб пробирает даже у костра. А каково Андрею и Вале, которые провели жуткие часы у подножия грохочущего водопада? Натягиваю последний сухой свитер и ковыляю к палатке. Долго не могу согреться в спальнике, незаметно проваливаюсь в темноту.

Паводок под землей. Ручей растет, набирает силу, и ноги сквозь резиновые сапоги чувствуют его нарастающую упругость Фото автора

Свердловчанам пора уходить, у них скоро самолет. "Спасибо вам, ребята, за все". — "Да о чем говорить... Такие дела". Они уходят. Мы завтракаем без задержки. Вяжем из жердей носилки. Мужчины поднимают Панюшкина на плечи. Скоро подойдет машина сочинской контрольно-спасательной службы. Ноги разъезжаются на скользкой траве, растоптанной за два дня. Тихое осеннее утро. У Буковой поляны ставим носилки. Ребята бродят вокруг как неприкаянные. Вскоре с натужным урчанием взбирается по дороге "газик" КСС... Мы вернулись и стали готовиться. Андрей решил остаться на связи. Со мной пошли Борис, Гена и Володя. Связь по телефону каждый час. "Мужики, только звоните. По первой команде все бросать и наверх". Снова уходим к шестидесятке. Связь • работает нормально. К моему удивлению, Борис просится вниз. Понимает ли он, как мне не хочется туда? А каково ребятам, пережившим тут часы паводка? Он спускается. Нервы напряжены. В пещере тихо, как в первый раз. Пока молча и быстро вытаскиваем мешки, страхуем Бориса, сматываем и пакуем веревки, проходит почти два часа. Связь! Торопливо подключаю телефон, прижимаю трубку к уху. Получаю нагоняй от Андрея. Пожалуй, он перебирает. Нервы натянуты у всех. Но погода в порядке. Работа идет четко. Один за другим уходим по уступам выше, передаем мешки. Вот и галерея, где нас застал паводок. Второй колодец. Журчание ручья теряется за гулкими, чуть охрипшими возгласами. Работаем через силу, стиснув зубы. Дело не только в снаряжении. Это нужно нам самим. Чтобы показать себе, что мы не опустили руки.

Прозрачный ручеек переливается из одной ванночки в другую. Последний взгляд на шлямбура, служившие нам опорой. Сапоги снова гулко шлепают по воде. Как будто ничего не было. Только тупая усталость навалилась на веки, и временами проваливаешься в яркий цветной сон. Спустя мгновение снова тащишь, передаешь мешок, протискиваешься сам.

В первом колодце слышим голоса: Смирнов спустился к уступу, остальные выше. Я поднимаюсь к нему. Вытаскиваем мешки и отправляем выше. Висим в обвязках. Мешки цепляются, тянут. Сводит руки, приходится отдыхать. Андрей соорудил хитроумную переправу наверх к Зворыкину и девушкам, дело пошло быстрее. Мы вылезаем, берем по мешку и, шатаясь, шлепаем по ручью к выходу. И снова чувство нереальности. Да был ли паводок?..

Утром долго укладываем мокрое снаряжение. Лагерь убран. Главное — влезть на перевал, там легче. Потом мы долго идем вниз по дороге, ждем отставших. День быстро тянется к сумеркам. Вот уже Илларионовка. Здесь низко. Теплый ветер. Снова ждем отставших, возвращаемся, помогаем нести. Ноги подгибаются. Есть ли предел? Но снова ползем по грязной дороге вверх, потом по пустым проулкам к площади, к автобусу... ...Февральским утром в воскресенье зазвонил телефон, и Саша Рыжков сообщил, что он в Москве, в командировке. Вскоре мы пили чай, вели неспешные беседы. Обсудили предстоящую экспедицию на Фишт, вспомнили знакомых, и по скручивающейся спирали разговор пришел к ноябрю.

Я вдруг вспомнил, что, пока мы грелись у костра, Зворыкин, которого я посылал к свердловчанам за помощью, с обидой заметил: "Странный тип этот Рыжков. Когда я к ним подходил с запиской, он посмотрел на меня и сказал:
"А вот и он к нам идет". Будто знал, был уверен, что у нас что-то произойдет". "Странно, — ответил я тогда, — на него такое не похоже". И, сейчас я даже не успел ничего спросить. Саша вдруг замолчал, внимательно посмотрел на меня, а потом, будто читая мои мысли, сказал:
"В ту ночь лил дождь. Просто стена воды. Мы лежали в палатке и вроде спали. Наши ушли в Величественную, и мы беспокоились: ты ведь знаешь, как дождь, так в нее сразу водяной вал проходит по всей дыре. Плохо, если ребята начали спуск.

Вдруг я проснулся, почувствовал, что и ребята не спят. Надвинулось изнутри какое-то беспокойство, тревога, ощущение удушья. Это наплывало волнами, все сильнее и сильнее. Продолжалось долго, часа полтора-два. И вдруг резко отпустило, исчезло. Я включил фонарь. Два часа ночи. Никто не спал, все это чувствовали. Я сказал: "Что-то случилось. Сергей, твое отделение в дыре. Надевай гидру, бери аптечку, иди". Он оделся, вылез под ливень, накинул плащ. Тут по балке Заблудших показались фонари — возвращались наши. Ребята уже собирались спускаться, но пошел дождь, и они вернулись. Все легли.

Утром за завтраком я подумал: надо ждать вестей и быть готовым к выходу. В районе еще две группы — Октябрьская и Заблудших. И тут появился твой гонец, бегом, взъерошенный. Я посмотрел на него и сказал: "А вот и он к нам идет".

"Да, — вспомнил я, — он даже обиделся на эту фразу. Странно, ведь мы с Борисом были там близко, и ничего. Время-то совпадает. Так примерно и было. Значит, даже можно почти точно сказать, сколько Володя продержался".

Два часа борьбы с водопадом! В том году Панюшкин был подготовлен отлично. Выиграл соревнования по технике спелеотуризма. Может, слишком понадеялся на свои силы? Знаем ли мы, на что способен человек в минуты борьбы за жизнь, в минуты нарастающей обреченности, беспощадной мысли о неизбежности ухода в расцвете сил? Даже смерть Володи дает нам еще одно свидетельство неисчерпаемости возможностей человека. Стирая под землей последние "белые пятна" планеты, мы открываем неизведанные "белые пятна" в себе.