Главный Аманауз по южной стене.
Июль 1966 года, спасработы

«Алибек» – альплагерь известный в Союзе.
Солнечный день, благодать.
Мы поздно в ночи вернулись с прекрасной горы,
готовимся снова на гору идти поутру...

А там далеко на шикарном отвесе
группа идет по южной стене –
третий день на маршруте ребята.
Мы ночью пришли с той самой горы,
маршрутом другим ее мы прошли.

Сверху с вершины кричали:
«Кира (Быков), вы, сколько прошли?
В лагере ждать вас когда?».
Коварна, отвесна стена.
Диретиссимой смотрит она –
с ледника начинается путь
прямо туда на вершину,
но... с другой стороны перевала
(Аманаузский перевал).

Крючья поют под недюжим ударом железа.
Все прекрасно идет –
веревка уходит наверх,
солнце нещадно печет.
На душе благодать –
до вершины рукою подать
и сердце ликует, поет.

Тупой звук от удара раздался:
«Да, черт побери, – что-то не то,
что-то не так получилось».

Крюк железный уперся,
но герой молодой рискнул
и дальше поперся.
Вывод простой не доходит:
страховка – ни к черту!
Идет и ликует герой – дальше попроще,
кажется снизу.

Но... уперся опять капитально
в заглаженный лоб – в прескверные скалы.
Постоял, поискал и нашел – щель небольшую.
Крюк последний достал и забил,
но... опять с хрипотцой – не надежно.
Что делать теперь?
Надо крючья поднять и страховку наладить серьезно.

Но такая идея ему невдомек –
скорее наверх, там же площадка... возможно.
Поперся повыше... – завис.
Секунда, другая – пальцы и ноги дрожат... и сорвался...
Полет параллельно стене.
Крючья со звоном летят – размечтался!
Звон мелодичный, но жутко кошмарный.
Мурашки по телу и дрожь при виде картины такой.

Удар головой по стене,
но каска спасла,
а затем улетела прямо туда, далеко –
в основанье стены, на ледник,
а полет продолжался...
Веревка внатяг, Кирилл на страховке стоял.

Оглашенный рывок, результат несомненный –
руки в перчатках горят,
нестерпимая боль пронизало тело.
Падению конец – завис наш герой (Волосевич Владимир),
но теперь на веревке.
Висит как тюфяк бессознанья.

К вечеру ближе – в пятнадцать часов
по лагерю громко динамик орет:
«Доктор, с группой в учебную часть!».
«Все ясно предельно»
– ворчат мужики, –
«Коль доктор – значит беда,
спасаловка плачет по нам...».
Рукадельников лично нас принимал,
но власть передал – он ведь начуч.
Вам известно должно –
при ЧП на горе руководство по лагерю все
отдается немедля начспасу.
Начспас – дядя Женя,
тот самый наш милый Махатма Белецкий,
задачу поставил:
«В сознание пришел пострадавший.
Группа на спуске, будет ждать под стеной».
Сборы не долги – опыт большой.

Рюкзаки поднабили и в путь
– дорога большая у нас впереди:
спуститься в Домбай, а затем до Медвежки.
Возможно и выше – до высот Суфруджу.
Дальше успеть невозможно –
это факт непреложный.
Время в обрез – темнота подпирает,
лимитируя время предельно.
Но учтите, друзья, кто там не бывал.
На подъем к Суфурджу
и на спуск в «Алибек»
дается два дня и не меньше.
Надо быть у ребят под стеной –
с той стороны Суфруджу
рано совсем, по утру.
Дядя Женя, он верен себе,
лично нас проводил.
Улыбнулся слегка, руки пожал,
отошел на два шага, добавил:
«Прите, ребята, надежно наверх.
Идти до упора придеться.
Что делать и как?...
Вы знаете это прекрасно...
Семнадцать часов на часах».
И тронулись в путь – полетели в долину бегом –
до просторов поляны Домбайской.
А затем запыхтели наверх –
в кулуар, на Медвежки, к снежным полям Суфурджу.

Но силенок хватало и дальше рванули поверх –
трещин, сераков, мостов,
а затем и значительно выше.
Суфурджу перешли.
Траверснули её, между прочим,
и спустились чуть-чуть к перевалу.
И на скалах легли,
просто так – без палатки.
На часах в это время двенадцать
– двадцать четыре часа!
Новый день наступил, но пока в темноте.
Он втихую подкрался в черной сини, прохладе,
в бесконечных просторах Вселенной,
в чарующем глаз звездопаде.
В долине черно.
Только на севере, там в глубине
море огней Теберды и Домбая.
«Не плохо сработали, вы – мужики.
Теперь можно и надо поспать.
До утренней связи. СК. До свидания».

Забрались в мешки с головой
и затихли теперь до утра.
Первый солнечный луч коснулся вершин
и все заиграло вокруг.
С погодой фортило –
вершины как в сказке застыли рядами
в солнечном блеске – аж сердце щемило.
Синий бескрайний простор,
блеск и сияние вершинных снегов.
Попили чайку с бутербродом
и вниз к перевалу,
благо спускаться два шага, бегом.

Туда заглянули – застыли слегка:
снежный отвес до «центра Земли»,
но вынос прекрасный –
прямо налево под самую стену,
где парни ломились к вершине.
Мурашки по коже легонько прошлись –
такие крутые снега не видели раньше нигде!
Ледоруб в снег засадил по самые уши,
веревку накинул
и по ней заскользил
до самого низа...
Но веревке конец – застыл, отдышался.
Кацков подошел, чертыхнулся слегка,
кислорода вдохнул и дальше пошел.
И так без конца до самого низа
связка за связкой сквозила.
Ну, вот и конец
бесконечным, крутющим снегам.
Вон и ребята стоят у палатки
под той вертикальной стеной.

«Да, стена хороша!
Вертикаль безусловно крута,
но четверка слаба оказалась...».
«Здорово, ребята!
Кира, ты жив старина?!
Где же Вадим – разгильдяй?».
«В палатке лежит.
Вон видишь – уже вылезает».

Осмотрен больной – травматик лихой,
страхом вчерашним пропитан насквозь –
жалкий, побитый стеной.
«Полетный анамнез», анализ и синтез –
диагноз простой:
Сотрясение мозгов
и перелом небольшой –
ключицы правой руки.
По классики милой, родной –
парня надо тащить
и желательно очень – в положении лежа.
Но обстоятельства выше –
возможности нет
поднять к перевалу тяжесть такую, живую.
Риск небольшой – спокойно пойдем,
собственным ходом, совсем налегке.
«Нас мало, ребята, делаем так» –
доктор вещал, укол засадив и бинт наложив по науке, –
«Трое тихонько больного ведут налегке.
Четверка другая – ликвидирует лагерь и тянет наверх барахло.
Подмога придет, несомненно,
но где и когда – неизвестно пока...».

И тронулись мы неспеша.
К крутяку подошли.
Первый бодро уходит туда –
в облака, к перевалу.

Веревка за ним – и перила готовы.
Пострадавший пристегнут к перилам надежно,
с одною рукой по веревке идет.
Напарник страхует и следом бредет.
Обратите внимание повторно:
с переломом ключицы – идет,
вверх выползает.
Спасателей трое.
Сравните теперь с вариантом на Джуге,
где на спуске при травме такой же,
спасатель погиб (см. Восточная Джуга. Земляк).
Подъем продолжался томительно долго –
совсем без конца,
где нас поджидала толпа.

Перевал от народа «кишел».
Но хуже того – подкралась беда.
Рыжий начспас КСП командовать будет парадом.
«Олег (Шумилов), дорогунчик, здорово!
Зачем он приперся сюда?
Справимся сами. Акью притащили?».
«Все нормально, о"кей!
Как сами, ребята?
Как наш пострадавший – больной?».
Здесь вопли раздались, команды пошли –
начспас по крутому схватил за грудки.
ЦУ отдает всей этой огромной толпе:
«Акью собирать! Больного в нее положить
и к спуску готовить немедля!».
А нам отдохнуть не мешало.
Работали в поте лица
ни мало, ни много – часов восемь подряд.
На часах уже ровно семнадцать часов
и минут пятьдесят.

«Слушай, Олег, что творится вокруг?
Что за черные толпы народа?
По рации четко мы просьбу свою передали –
чтоб шесть человек подошли.
Ведь травма пустая – в акью положили и вниз...».
«Слушай, старик, КСП подключилось,
три лагеря там под ружьем.
Сам понимаешь – активно включились.
Разрядники здесь,
а ниже в долине значкисты стоят наготове».
Шумиха кругом, суета, толкотня
и погода в добавок сломалась слегка –
туман, облака, ветерок.
Наш бедный больной ошалело глядит на толпу.
«Ау, караул!...» – проблеял больной
и его повалили в акью как бревно.
Замотали веревкой беднягу втугую.
Трудно дышать, неуютно весьма.
«Доктор, милый, спаси и помилуй!».
«Слушай, Вадим, бог видит – это не я...
Ты спокойно лежи, сейчас помогу».
Рыжий творить продолжал...
Капалися долго, запутались все
в бездумных, бездушных командах его.
Но надо налаживать спуск
прямо туда на ледник
между сераков и трещин –
к Конусной2/ выход прямой.
Крутизна небольшая, но если акью упустить?...
За тридцать секунд она будет внизу.
Мы рядом идем и смотрим вокруг на толпу,
как Рыжий творить продолжает –
орет и вопит на серую массу людей.
Наш бедный больной зажмурил глаза –
ему страшно ужасно
за жизнь и здоровье свое.

Сердце ни камень:
«Ребята, пора! Верхний ус3/ упустили!».
Акья4/ понеслась, разгон набирает...
Страшно представить такое во сне,
а здесь на яву!
Олег (Шумилов) – молодец рванул напрямик,
грудью упал, руками вцепился в металл.
Юрка (Логачёв) мгновенно бросился выше – веревку поймал на лету!
Все застыли – мгновенье, другое.
Тишина наступила в толпе.

Больной еле слышно:
«Слушай, доктор, я с жизнью простился...».
«Ничего, старина, руководство берем на себя».
Олег сказанул –
Рыжий во мраке пропал!
Тронулись мы неспеша,
но надежно, эффектно в ночи.
Отдельные кадры снуют по тропе,
а главные массы рядами идут параллельно,
просто так без страховки.
Согнулся один, фанариком водит по снегу:
склон ведь уходит туда –
вниз, в темноту, в Неизвестность.

Тень от ступеньки ужасна:
трещина просто два метра – не меньше.
Отошел, разбежался и прыгнул...
Куда и зачем?
Ведь трещины не было там ни какой –
совсем ошалел молодой!
Легкий снежок припудрил следы.
Тени снуют в тишине, прожектор-фонарик по склону гуляет.
Молча, спокойно идут мужики.
Вадим – наш больной отошел и заснул.
Конус марены в ночи замелькал.
На встречу огни появились – идут...
дядя Женя Белецкий
и начуч-командир – Рукодельников. «Как живы, ребята?».
«Все нормально у нас».
«Отлично, ребята, вперед.
В хижину быстро, орлы!».
В хижине очень уютно, много тепла и море огня –
свечи рядами стоят.
Примус в углу зарычал.
Но тесно в халупе –
с трудом разместились.
Дядя Женя Белецкий, Рукодельников наш
и шестеро нас, включая больного:
Шумилов, Данилов, Кацков, Логачев, наш доктор
и бедный больной.
Не будем его называть –
кто захочет,
сможет узнать.
Больной замурлыкал –
наелся, напился, уложен, укутан и спит.
Тишина расползлась.
Дядя Женя ворчит:
«Поели, попили?...
Теперь немедленно спать,
прямо тут на полу».
«Что вы, нет, нет! Здесь тесно, мы будем мешать.
На улицу мы, на марену...».
И тут Рукодельников гаркнил на нас:
«Что за глупый у вас разговор –
вы трудились два дня.
Размечтались поспать?
Не выйдет у вас ничего.
Три часа отпускаю и в путь –
на рассвете подъем.
В лагере будем своё досыпать.
Вы разумные парни, что объяснять!».
Как-то неловко...
Разлеглись на блаженной пуховой горе,
а наши отцы-командиры...
в ногах приютились, сидят.
Тишина. Свеча догорает одна.
Притихли совсем и, конечно, мгновенно заснули.
Вот, какие дела бывают в горах.

На следующий день мы вышли на гору –
на первую гору пять «А».