Читайте на Mountain.RU статьи Вадима Бешанова: Палатка Хижина Монблан. Письмо далекому другу Интервью с Сергеем Бершовым Высокие Татры Игрушечные горы Борщ на нарзане

«Хочешь вслух рассказов длинных?»
З.Рамазанова

Привет, Дружище!

Давненько я тебе не писал. Оригинальное начало для письма, ты не находишь?
Уточняем: давненько не писал тебе отсюда. Пять лет. Тут следовало бы ввернуть что-либо про быстротечность времени, но наверняка вылезет какой-нибудь штамп, поэтому лишь позволю СЕБЕ процитировать небезызДвестного ТЕБЕ ЛехуАба, заметившего как-то спросонок (мы спали в одной комнате, но в разных койках – благосостояние растет!): «Life is penetrated by the time when lack of blood inflow to the primary sex characters in the morning is not disturbing anymore…»
Он уже тогда пытался говорить ПРО ЭТО по-английски, видимо, что-то чувствовал.
А теперь он даже горы называет совсем в духе известного сайта – mountains! Дожили, а?

Ещё за это время я усвоил, что правильные шамониарды называют сей населенный пункт просто Шам, что название l’Аigulle du Midi точнее всего передаётся русскими буквами следующим образом: Эгий дю Миди, а не так, как ты думал, и что сыр тут следует покупать не в магазинах, а на рынке.

Русское меню в местных ресторанах ещё, слава богу, не появилось, но бордеры, играющие зимой на свежеотратраченных склонах в «лежачих полицейских», все чаще понимают тебя с полуслова. Каких-нибудь полторы буквы… И если тупой кант прокатных лыж не пришелся ему на горло, он подхватывает твой сдавленный возглас, и радость от единения с природой дополняется радостью человеческого общения.

Сочиняю это письмо тебе, прогуливаясь в сумерках по треккинговой тропе неподалеку от «Тоннеля Монблана». Когда я первый раз увидел въезд в тоннель с французской стороны, я решил, что это маленькая автостоянка – аккуратненько так, незаметненько. Створ Рокского тоннеля выглядит внушительней.

Между прочим, о первом разе: я не стал писать тебе, что у меня тогда украли кредитку, и мы с Витькой остались в Шаме (нам казалось – в Шамони) с тридцатью франками на кармане. Евро тем летом ещё не существовало, да и машины ещё не жгли, но жандарм практически убедил меня, что без арабов дело не обошлось. Этим помощь со стороны стража порядка и ограничилась.
«Из какой Вы страны, кстати?» - спросил он, разглядывая «трызуб» на моём паспорте.
«Из Молдавии!» - отвечал я машинально.
«А, Россия», - сообразил он и предупредил: «Смотрите, у нас на улицах просить запрещено!»
Знаешь, как по-украински «нищенствовать»? Жэбракуваты! Жэбракуй, нэ жэбракуй…

И еще о совпадениях. В нашей гостиничке напротив рецепции висела здоровенная политическая карта Евразии, выпущенная до распада Союза, - СССР был показан на ней ещё единым целым. На огромном, в две трети карты, практически «слепом» пространстве, залитом грязно-бордовой краской, имелось всего пять (!) городов: Москва, Владивосток, Свердловск, Ялта и … Харьков!
Витька три дня не верил, всё ходил проверять.
Я вот не пожалел бы некоторой суммы за возможность побеседовать с выпускающим редактором (или как они там называются?) этого шедевра картографии.

Пока я всё это вспоминал, совсем стемнело. На Бреване зажгли прожектор. Стало особенно заметно, насколько влажен морозный воздух. Бреду, вспоминаю, кручу в голове калейдоскоп стоп-кадров. Из-за этого проскакиваю в темноте нужный поворот. Обнаруживаю это только тогда, когда возвращаться бессмысленно. Ладно, вернусь к машине вдоль шоссе, там, помнится, тоже тропка была.
А память уже грузит мувик, которому впору быть черно-белым – так давно дело было. Январь восемьдесят четвёртого.
Под изрядным рюкзаком я топаю с последнего тебердинского автобуса из Домбая в Алибек. Поздний вечер. Небольшой снегопад. Темнотища. В воздухе такая же влажная мряка, как сейчас. Наверху, судя по всему, облачность – ночного светила и звезд не видать. Чуть светлее стало только при подходе к лагерю: лес поредел, от снега исходило слабенькое отраженное свечение – Луна, видимо, нашла в облаках какие-то просветы. Тут-то я и обнаружил в паре десятков шагов от себя какой-то непонятный объект на краю дороги Плоский, странных очертаний, страшный. Первая мысль – из снега торчит человеческая спина. Подхожу, зачем-то замедляя шаги. И не верю своим глазам. Нервно хихикаю – из снега торчат фрагменты дверей правого борта автомобиля ВАЗ-2106, причем, подойдя вплотную, я понимаю, что автомобиль там, под снегом, присутствует весь, в сборе. Лежит, значит, на левом боку, к лагерю – передом, к Домбаю – задом. Уважительно прикидываю толщину снежного покрова (бродящий теперь по Европе призрак глобального потепления ещё не преследовал меня). Неубедительно – мешает рюкзак – пожимаю плечами и тороплюсь дальше – я уже больше суток в дороге. Очень хочется в тепло и чаю.
Ночью был сильный снегопад. Говорили, что до весны хозяин машины ходил пешком.

Я вчера не дописал тебе.
Сейчас накручиваю круги по Шаму: площадь Бальма, улица Паккара, авеню Эгий дю Миди, Шамони-Зюд, площадь Соссюра… Пятнадцать минут – и по-новой. На площади Бальма с год назад появился новый аттракцион для туристов – оживающая скульптура первовосходителя. Надо сказать, при всей внешней простоте – завораживающее зрелище, подкупающее отточенностью движений и лёгкой иронией исполнителя. Очередной раз останавливаюсь посмотреть, как детишки запускают его звоном мелочи. Размышляю о том, частное ли это предприятие, или мэрия Шамони позаботилась о приезжих. Жалею актера – его выкрашенные бронзой одеяния не кажутся чрезмерно теплыми, а на дворе зима. Под звяканье монеток в голову приходит шальная мысль: вот если бы в перестроечные годы где-нибудь в районе Лубянки поставить оживающую фигуру Владимира Ильича (ты ему монетку под ноги – он тебе «верную дорогу» ручкой указывает), это ж сколько денег накидал бы протестный электорат? Озолотиться… Следом, естественно, возникает идея, какое чудесное шоу с тем же персонажем можно было бы устроить в мавзолее (я вот видел однажды в ТЮЗе, как украдкой чесался только что убитый немецкий офицер – незабываемо!).

Что противно: альпинистские магазины, пять лет назад казавшиеся сокровищницами Али-Бабы, перестали таковыми казаться. Жизнь состоит из потерь?

«But Russians love your children too». Эти проникновенные строчки, вышедшие из-под пера известнейшего ценителя тантрического секса Гордона Мэттью Хамнера (и спетые им же) вспомнились мне на сорок второй минуте ожидания шамонийского автобуса. Не верить расписаниям на французском мы решили на двенадцать минут раньше. Ожидание способствует созерцанию: попивая ледяной коньяк из замаскированной бутылки, мы наблюдали за нравами европейцев. Точнее, за их манерой одеваться в мороз. Не знаю, может это была какая-то чудовищная провокация, но мимо нас, трясущихся в своих «поларах» и «гортексах», постоянно шмыгали легко одетые и простоволосые многодетные мамаши, причем даже самые маленькие из их детей сидели в своих колясках без шапок. И, почему-то, в резиновой обуви на босу ногу. Смотреть, как снег тает на нежной детской коже, было страшно. Даже под коньяком. С благодарностью вспоминались зимние родительские хлопоты: пытка валенками, купленными на вырост и нещадно давившими в паху, намертво завязанная под подбородком ушанка, варежки на резинке («мыслящая варежка – потерянная варежка»). А тут они! Детишек! Босиком по снегу! Фашисты! Куда бабушки тутошние смотрят?!

Довольно поздний вечер. Из украшенного пылающими факелами ресторана вываливает изрядная, человек до ста, толпа. Снежки, смех, гиканье. Что такоЙе? Сопровождаем… Типа падаем на хвост. Толпа, не редея, перемещается в «Шуку», славный такой барчик, заполняя его под завязку. Какого-то мосье ставят на стул. Стихи читать? В гаме бара его голос едва различим: «no fixed rope…»

Напоследок сисадмин в небесной канцелярии порадовал – убрал занавеси тумана на пару часов, побаловав видами. Спасибо ему.

Впереди Женева, дурацкий «французский коридор», бесконечные обыски в аэропортах пересадки, невкусный поднебесный кофе.
Мармот тихо прячется в рюкзак – он путешествует по европам без паспорта.