При вводе Логина и Пароля,обратите внимание
на используемый Вами
регистр клавиатуры!
|
|
|
|
|
Подсказка
|
||
|
При вводе Логина и Пароля, обратите внимание на используемый Вами регистр клавиатуры! |
||
|
|
|
|
|
||||
|
||||
Команда молодости нашей
Часть 2 КУДЕСНИК КОЗЯВКИН Виктор Козявкин, рдяный и огненный, весь в солнечных искрах, светился и сверкал среди нашей команды своими добротой, дружелюбием и длинными разговорами обо всём и о том. Он, вечный одиночка и бродяга, страшно любил поговорить, пофилософствовать порассуждать, ведь мы, всегда молча и внимательно, слушали его. А для него самое приятное, конечно, это слушатель и собеседник. И он так деловито и долго вёл обстоятельные беседы. В альпинизме Виктора привлекало величие гор и собственное прикосновение к ним. Главное предназначенье своей жизни он вывел в аксиоме - путешествовать, а остальное, - работа, дом, быт. - прикладывались, а порой и мешали великому желанию. И ещё красота мира волновала и не давала ему покоя. Внезапно из каких-то зелёных травинок, белых лепестков, розовых камешков он составлял натюрморт и фотографировал десятками метрами фотоплёнок. А вершины, будто соединённые фиолетовым огнём с космосом, стояли языческими алтарями на его трудном пути к Творцу. Странствия неодолимо влекли его. Как ни старался он заглушить эту тягу, утешаясь фотографией, но наступало время, и он покидал свой пыльный и шумный Харьков, и оказывался среди ледяной грациозности бронзовых пиков. Больше всего Витя почему-то любил золотые закаты, а нежность утра всегда просыпал. Как-то на гребне к Айламе мы с Олегом, ещё второразрядники, проснулись в синем стыде рассвета, чтобы начать восхождение. А Козявкин, капитан команды, сладко спит и не хочет вставать, бурча под нос, что на пятикилометровой высоте никто рано не поднимается. Пришлось пойти на хитрость и закричать от радости, что никогда мы не видели такое пиршество красок, когда Айлама в солнечном венце куталась утренними туманами и сияла святым ликом. Виктор не выдержал наших охов и вздохов и тут же выполз из палатки с фотоаппаратом в руках. Победила божественность красоты. И мы поползли к вершине. Для меня Витя всегда был каким-то чудесным кудесником: смотрю на него и будто вижу золотой луч, исходящий из его чуточку лукавых и доверчивых глаз. Он всегда не унывал даже в критических ситуациях вот из его рук страшный демон ветра вырвал палатку и унёс в ледяную глубину пропасти, а впереди - каменная ночь, ведь мы мокрые и промерзшие выползли на гребень Северной Ушбы, и мороз, холод и голод сейчас сотворят из наших фигур неподвижные памятники. - Палатка была плохая, вся изорванная и дырявая, мы поместимся все в одной, и будет теснее и теплее! - виновато оправдывался блестящий в морозных блёстках бродяга и бессребреник Виктор Козявкин. И мы окаменели в одной палатке, - правда, утром солнце и улыбка кудесника спасли нас от ледяной могилы. Замерзать, умирать, но быть весёлым и счастливым! - Витя точно смаковал жизнь, как густой и бархатный портвейн. Будто грел душу ароматом трудностей и лишений. Давно мы расстались, наверное, навсегда распрощались с Большими горами, но от Вити изредка приходят цветные открытки-поздравления, точно лепестки альпийских цветов ветер приносит с синих перевалов и лугов. Словно горный сюжет мы не вычерпали до дна, хотя пролетела бурная молодость и мужество медленных лет, а сейчас топтанье старости, но вершины встают и сияют над нами всегда. ГОРДЫЙ ГРОМКО Феодосийский скалолаз и альпинист Виктор Громко - это гордость и слава Крыма. Никто из нас не мог так легко и красиво парить над отвесными скалами, словно гордая птица. Без страховки или без забитых крючьев для страховки он проходит дикие ключевые участки нависающих скал Чатын-Тау, Северной Ушбы и Пти-Дрю. Я горжусь, что ходил с ним в горы, дружил с ним и был его тренером, когда наша крымская команда скалолазов выступала на чемпионатах и первенствах, выигрывая кубки и призовые места. Более бесшабашного, но без бравады и геройства, горы редко видели такого смельчака. В один миг он взлетал на Чёртов палец Карадага и бурлящим пуншем встречал Новый год! А Пти-Дрю застыла от страха, когда Громко на всю верёвку ушел от меня, не забив ни одного крюка на страховку, ведь в гладком граните не было подходящей щели. Гора будто стонала от бессилия и безысходности, что человек так блестяще ползёт по её неприступным кручам, где нет никаких точек опоры или удобных зацепок. Зато Франция пурпуром огненных плащей рассвета приветствовала современных «мушкетёров» скал. .. .Холодный, ледяной, мокрый Чатын, его северная стена, тоже опешил от виртуозного лазания Громко. Мы опять шли вдвоем в передовой связке, бодренько так лезли, ведь вода заливала нас (был жаркий день и таял снег и лёд на Чатыне) холод северный или собачий, и ты наслаждаешься мыслью о том, что вот-вот укроешься от ледяного «душа» с ветром и водой, спрячешь озябшее тело в пуховый мешок. Почти не разговариваем, перекинемся парой фраз - и вперёд, вверх потом помолчишь, опять одинокие слова, и снова прокладываем путь на вершину, ведь остановка - это дрожь и объятия холода. Укрылись на ледяном ложе, осыпаемые снежными легкими лавинами и каскадами холодной воды. Проспали и проворочались на маленьком уступчике всю долгую и жуткую ночь, а пропасть ждала и ждала, когда мы свалимся в её острую пасть. Не вышло, хотя много отчаянных альпинистов погибло на Чатын-Тау. Северная Ушба тоже сложила свои «регалии» из неприступных скал, отвесов, гудящих от камней пропастей, льда, снега, холода, голода перед нашей командой, где впереди гордо взбирался Виктор Громко. Несколько лет назад наша ялтинская яхта, заброшенная весенним штормом в Феодосию, застряла в порту, и меня на красном мотоцикле встречал гордый, но горбатый Громко (работая скалолазом, он попал в аварию и повредил позвоночник, теперь сгорбивший гордую «птицу»). Виктору под шестьдесят лет, а он по-прежнему в строю скалолазов, продолжая работать на отвесах. Но главное и поразительное, хотя такое и не впервые в мире, - у него в семье родилась дочь. И вот мы сидим в его феодосийской хижине, пьём шампанское (у меня был день рожденья) и лакомимся консервированными овощами и фруктами, выращенные на его огороде. Болтаем, вспоминаем былое, веселимся, - как вдруг услышали и увидели странное явление. Перед нами будто воскурялась синева бурлящего моря и чистого, как стекло., глубокого неба. И силуэт Ушбы воссиял перед нами, и таинственный голос, как гром шторма, прозвучал в наших ушах: - Я есмь фиолетовый язык и пламя в могучей короне гор, я есмь гордый свет гор, вечно сияющий в мире. Я есмь фиолетовое пламя, отражение Солнца на Земле. За ваше поклонение и прохождение моих скальных отвесов дарую вашей команде звания вечных и славных горовосходителей на Ушбу! Мы застыли от внезапности явления. Ощутили мы масштабность былого успеха? Всё забывается под бряцанье пресноватого быта и глупейших моментов жизни. А тут неожиданное признанье священной Горы, наше замешательство, - и будто исполнилось давнее ожидание признательности от нее, от непобедимой Ушбы! Как поздно, но все" же мечты становятся реальностью, будто воплощаются в легенду жизни. Ведь наши легендарные маршруты на Ушбу, кажется, никто не повторил и не прошёл. А их три два отмеченные золотыми медалями чемпионата СССР в классе технически сложных восхождений, а один - серебром (точно лунным, мраморно мерцающем в фосфорическом небе). Теперь фиолетовый огнь Ушбы озарил нашу обывательскую жизнь. СЕВЕРНАЯ УШБА Каждый год в горах Кавказа, Памира, Тянь-Шаня проводятся соревнование альпинистов страны. Нелегко добиться победы в этом суровом единоборстве человека с природой. Холодным молчанием ответят горы альпинисту, если тот испугался бездны и сказал «сдаюсь». У любого вида спорта есть свои зрители. А в горах? Как определить мастерство спортсменов? Кто их видит на маршруте? Ведь никакой арены для наблюдения не существует. И всё-таки в альпинизме есть объективные критерии, по которым можно судить о мастерстве спортсменов. Преодолена стена с отрицательным уклоном с помощью шлямбурных крючьев, навесных лестниц, деревянных клиньев и стремян. Это значит, маршрут был предельно сложен. И тот, кто прошёл пару сотен метров такой стены за три-четыре дня напряженного, изматывающего лазания, повисел на холодных ночёвках и достиг вершины, - бесспорно, мастер высшего класса, отменный скалолаз. Сегодня мы представляем чемпионов страны 1968 года в классе технически сложных восхождений - сборную команду центрального совета общества «Авангард», завоевавшую золотые медали за первое прохождение северо-восточной стены легендарной Северной Ушбы. Вал грозовых облаков. Стеной встают каскады дождя, слепящим огнём бьют молнии, сухо рвутся раскаты грома. Земля притихла. А над разразившейся стихией горделиво высятся башни красавицы Ушбы, маня нас своей неприступностью. Мы сидим на узкой полке северо-восточного «зеркала» гранитного отвеса. Впереди Северная Ушба, ставшая для всех альпинистской легендой. Побывать на ней мечтает каждый. Ушба в переводе со сванского - «ужас, проклятие». Так назвали её суеверные горцы. Находится вершина в отрогах Главного Кавказского хребта. Её два пика - Северный (4695 м) и Южный (4710 м), - в серебре снегов, в зеленоватой оправе висячих ледников и чёрных, словно сандаловое дерево, отвесных скал, - напоминают сказочный замок. Первый победный сигнал с Южной Ушбы подали в 1936 году грузинские альпинисты во главе с прославленным покорителем Кавказских гор Алешей Джапаридзе. А затем на обе вершины стали прокладывать рекордные маршруты команды под руководством А.. Маленинова. И. Ерохина, Л. Мышляева, А. Кустовского, В. Моногарова, принося победителям золотые медали чемпионов СССР. За траверс Ушбы учреждён специальный значок с контурами двуглавого пика. Северо-восточная стена Северной Ушбы - не пройденная вер-гикаль. В 1967 году наша команда поднялась здесь до узкой полки, котopyю мы назвали «Запятая». Разыгралась непогода. Сквозь пепельные низкие облака проглядывал оловянный круг солнца. Снеж-ные вихри хлестали по пуховым куртками, по полунатянутой па-латке, а внизу под ногами светилась пропасть Чаалатским ледни-ком. Пурга неистовствовала несколько дней. Верёвки обмёрзли, снаряжение вымокло, продукты на исходе, и мы спустились вниз, Было досадно, но, как известно, с горами не шутят. Прошёл год. И мы вновь перед стеной. И снова, как тогда, разыгралась непогода. Но мы встречаем её во всеоружии. У нас новое титановое скальное и ледовое снаряжение. Мы пришли по-бедить вертикаль Ушбы. Нас шестеро, давно схоженных и прове-ренных в горах друзей. Капитан Ярость - неугомонный Владимир Моногаров, Михаил Алексюк, кандидат технических наук, Дмит-рий Лавриненко, проректор Киевского института физкультуры, Николай Мапденко, монтёр киевской АТС, Олег Гриппа, начальник Крымской горноспасательной службы и я - странник земли. Тактическая схема восхождения: впереди тройка - Моногаров, Мащенко. Гончаров, - обрабатывают маршрут, другая тройка - Адек-сюк, Лавриненко и Гриппа, - обеспечивают впереди идущих снаряжением, питанием и вытаскивает все грузы. Ледовые участки проходит связка Алексюк - Лавриненко. Наконец погода утихомирилась. Можно идти, с ледника Чаа-лат, на грандиозную вершину. Впереди 1200 метров гранитного отвеса. И заработала наша альпинистская «машина». Искрятся и брызгают в стороны кусочки льдинок от клювов ледоруба, звонко поют под ударами молотков скальные крючья. Красная и оранжевая верёвки вьются за штурмующей связкой - двойная страховка. Перед выходом на «Занятую» - трудный для лазания скальный участок. Глубоко в щель закладываю руки, а ноги и туловище повисают в воздухе, и несколько метров выпуклого гранитного места надо, словно юркая ящерица, пролезть на груди. щ К вечеру собираемся на каменном отколе. Здесь можно сидеть, свесив ноги в обрыв. Капитан забивает крюк, вешает кастрюлю-самоварку, закладывает в неё сухой спирт и греет концентрат гречневой каши с мясом. Олег готовит суп на примусе. Похлёбка страшно вкусная. Скоро все затихают в своих «уютных» гнёздышках, лишь мой друг Коля Мащенко все возится и устраивается - он любит комфорт, Нас будит солнце. В долинах ещё белесые сумерки, а вершины гор под утренними лучами стоят чистые и торжественные. Короткий скальный навес мы пробиваем шлямбурными крючьями, вешаем на них лесенки и с трудом преодолеваем ещё один бастион, со стороны казавшийся неприступным. Снова участок для шлямбурных крючьев. Спешу - скоро ночь. И вдруг скрежет камня, и ноги проваливаются в пустоту. Рывок. дребезжанье крючьев и карабинов, и я повисаю на страховочной верёвке. Скальный выступ коварно обломился, но страховку крепко держит Миша Алексюк. Шлямбурные крючья отлично и надёжно выдерживают подобные срывы. Перед восхождением мы всегда тщательно проверяем снаряжение в лабораториях и на учебных скалах на разрывы, удары и ещё всякие неприятности. ...Жемчужная тишина вечера. Воспоминания текут обо всём, обо всех. Я вдруг вспомнил о Кеше. Появился мальчишка в областной детской туристской станции в археологическом кружке у Oлегa Ивановича Домбровского, который и мне, и многим другим открыл дорогу в мир гор. Мальчишка был задиристый, подвижный и весёлый, как солнечный зайчик. Имя его Геннадий Василенко, а ребята прозвали почему-то Кешей. Пришелся он всем по душе своей любознательностью, горячей страстью к познанию горного мира и, конечно, к рискованным и опасным приключениям. Однажды Кеша заблудился. Всё получилось незаметно - отошёл в сторону от группы, затем очутился на тропе, ведущей в чащу леса, и забрел в густоту орешника и цветущего желтого кизила. Остался один в мартовском лесу, кричал - горы аукнулись пару раз и потеряли эхо среди бурлящих весенних потоков. А на нём только ковбойка и легкие спортивные штаны. Вечер зашелестел холодными тенями, и тихонько сжалось сердце у Кеши от синей густоты горного марта, скалистых силуэтов и будто шагающих замшелых деревьев-великанов. Четырнадцатилетний мальчишка не растерялся, выломал увесистую дубинку и залез высоко на дерево, где встретил свой первый горный рассвет. Редко кто может сказать, что видел, как ранний голубой свет проливается с неба, как тают звёздьт и встаёт солнце, рождая новый день, розовый от цветущих деревьев. Нашёлся Гена к вечеру, гордый от первой победы над тёмным таинством ночи. А скоро вручили ему альпинистскую путёвку в лагерь «Эльбрус». Вокруг лагеря стояли горы - доверчивые, прекрасные и недоступные... Гена рассмеялся от счастья и понял, что горы всем своим солнечным светом, ширью снежных полей ворвались в его жизнь. Сердце стучало радостно и торопливо, будто звало в дорогу. Но она была нелегка. Вспухли плечи от ран и ссадин, от режущих лямок рюкзаков, задубели пальцы рук от скал, заныли натруженные ноги. Но паренёк не сломился, не сдался, взошёл на зачётную вершину, и скоро мы купали его во всём снаряжении в обжигающем от холода водном бассейне, посвящая в альпинисты. После окончания школы Гена служил в Советской Армии. Служба выпала нелегкая, но он окончил её с отличием. Вернулся - стал Работать на Симферопольском гелезаводе. И снова горы заполнили его жизнь. Чтобы быть рядом с ними, он устроился в альпинистском лагере «Эльбрус» кровельщиком, работал сапожником, а в свободное время уходил к вершинам. А сейчас он в нашей вспомогательной группе и сидит наблюдателем на Ушбинском плато. Следующий день как две капли похож на предыдущие. Мы пробиваемся по обледенелому камину. У всех лица и руки опухли. Толстые пальцы, точно сосиски, потрескались от ссадин и царапин, очень больно ими держаться за выступы и зацепки скал. Маршрут усложняется - появились нависающие карнизы. Повисаю на лесенке. Внизу километровая пропасть. Вперёд выходит Моногаров, он ловко работает молотком, забивая крючья, и быстро преодолевает карниз за карнизом. С Ушбинского плато доносится грустная песня, - это наши наблюдатели тоскуют в многодневном одиночестве. Сгущаются сумерки. Мы вновь готовимся ко сну. Развешиваем веревочные гамаки. Надо снять ботинки и надеть на ноги пуховый мешок, завернуться в плащ, выпить чаю с горячим молоком и ещё сделать тысячу всяких мелочей. А со всех сторон, как летучие мыши, висят на забитых крючьях наши вещи. Непогода. По стене стекают ручьи воды. Кое-как растягиваем палатки и укрываемся в них. Чертовски холодно. А вьюга всё крутит и крутит. Коля Мащенко пробует прокладывать путь, но возвратился насквозь промокший. Его сменяю я. Прохожу два карниза и тоже возвращаюсь. Вода залила все скалы. Недаром во время наблюдений за маршрутом с плато мы назвали это место «Чёрной стеной». Так и получилось. Потоки воды захлестнули нас. И все же трое поднялись высоко вверх. Крики голосов глушатся карнизами, мокрым снегом, ночной теменью. Мы никак не можем подать им тёплые вещи для ночлега, связывающий фал застрял в отколах камней. У парней будет холодная ночёвка, да и нам не сладко, всё вымокло, но есть хоть примус и можно подогреть кофе. Теснее прижимаемся друг к другу и замираем в усталом сне. Eaie одна тяжёлая, беспокойная ночь. Утро отличное. Греемся на солнышке, сушим вещи и кормим альпийских галок. Они очень смелые, даже нахальные, - садятся прямо на наши ботинки и клюют хрустящие хлебцы. Мы проспали. Обычно альпинисты встают очень рано. Всё сковано льдом, и можно идти, не страшась лавин и камнепадов. Мимо нас уже пронеслась небольшая лавина, мы насторожились. Все же успеваем проскочить к скальному острову. Выходим к предвершинному сбросу, впереди Дима Лавриненко, обвешанный фотоаппаратами и кинокамерой. Во время штурма он совершал цирковые трюки, повисая на верёвках, чтобы сделать хорошие и уникальные кадры. Вокруг облака. Небесный океан облаков. Они вздымаются, мечутся, рушатся лавиной света и синих бликов. Мы идём к вершине в облака. Рядом за гребнем белый туман, и наши гигантские тени пляшут и двигаются в радужном ореоле. Фантастическое зрелище в стране великанов. Снежный купол, груда скал - вершина. Снимаем записку спартаковцев. Усталые, мы отдыхаем. Жуём яблоки, которые сберёг и донёс сюда Олег Гриппа. Мы рады, мы страшно рады, что опять выдержали трудное испытание. КАЛЕЙДОСКОП ИЗ ЗАПИСЕЙ, ВОСПОМИНАНИЙ, ЧУВСТВ Холод До сих пор не пойму, как все мы выжили и у нас целые руки, ноги, пальцы, уши, щёки, губы, носы? Но сначала всё по порядку. Это была трудная стена. Альпинисты называют её «Зеркало Ушбы» - северо-восточный отвес Северной Ушбы, на котором не встретишь ни одной полки, только нависающие каскады карнизов, как окаменевшие струи водопадов. Наша альпинистская команда, сборная Украины, с диким упорством пробивалась вверх. Но природа слишком мало отпустила нам солнечных дней. Утром мы проснулись в гамаках, заваленные сугробами. Мокрый и густой снег залепил всю стену. Надо было пробиваться вверх, уже более половины маршрута мы прошли, и выжидать хорошей погоды не имели право - продукты на исходе. Ночь застала нас с Володей Моногаровым на маленьком отколе, где едва помещались двое, остальные четверо ребят висели на лесенках метров на семьдесят ниже нас. Володя и я не смогли поднять свои рюкзаки со спальными мешками, они застряли где-то под карнизами, а выдернуть оттуда у нас не было сил. Только мы перестали возиться с верёвками, как сразу навалился холод, да ещё с мокрым снегом и резким ветром. У нас не осталось даже куска сухой ткани, чтобы вытереть мокрое лицо, постепенно дубе-ющее и мертвеющее. Пришёл тот час, когда не до романтики альпинизма, красивых впечатлений и острых ощущений. Твержу себе только одно: выжить, выжить, перенести этот адский холод. Ничего более страшного я в жизни не испытывал. Стараюсь с улыбкой отнестись к бурлящей ночи, но улыбка выходит кривая. Грею свои мысли, свою кровь, своё тело серией приседаний, растираю лицо, сжимаю мускулы и стараюсь не упускать то маленькое тепло, которое ещё есть во мне и дающие силы для сопротивления. Стараюсь просто не замечать холод, ветер и обледенение, сижу и мечтаю. Но золотые грёзы рассыпаются под снежными ударами в лицо. Ледяное ложе смерти вместе со мной делил Капитан Ярость. Нам было нелегко в снежной слепоте, прижимаясь телом к холодной стальной и безжалостной Ушбы. Сознание стал заволакивать красный туман, кровавый и колючий. Время будто остановилось. Сновидение топит меня в мираже, точно нас кто-то встречает и несёт горячую кружку чая. Кажется, я лишаюсь рассудка. Но от Капитана Ярость словно исходила неукротимая энергия жизни и неистовой непобедимости. Мне почудился чудный и золотой свет, теплившийся над ним. А может, это Ангел спасения спустился к нам? Увы, но мне уже было всё равно... Но капитан словно вселил в меня железную волю к жизни. Он вдруг запел «Варяга»! Он хрипел и смеялся, он презирал меня, холод и мучения. Нужна была только сильная моральная встряска и, конечно, мой молодой и хорошо тренированный организм выдержал испытания на прочность. Подвиг жизни... Рассвет всегда вселяет надежду, к утру ветер стих и появился проблеск на хороший день. Выглянуло солнце, залепленные снегом скалы начали оттаивать и покрылись мокрыми подтёками, Разтребая мокрый снег, и отыскиваю опоры для рук и ног, ухожу наверх. Но вечером из глубины ущелий и горных провалов вновь ползёт слепой и густой туман. Впереди, как острое лезвие ножа, крутой снежный гребень. Рубим во льду площадку для палатки, ставить будем одну, другую сильный порыв ветра вырвал из рук и унёс в пропасть. Чем мы прогневали Ушбу? Не успели растянуть палатку, как вновь на нас обрушился снежный ураган. Теперь уже нет никакой силы и воли, чтобы выстоять и эту ночь, - а держаться надо. Мне страшно, не знаю почему, но всё время мерещатся тени погибших на Ушбе альпинистов, некоторых я знал хорошо. Лежу у входа в палатку, шестерым нам в ней не поместится, но голову засовываю внутрь. Шепчу обмороженными, потрескавшимися губами какие-то слова, но больше кляну и ругаю себя за этот альпинизм, который недоступен мне, лучше я бы занимался другим видом спорта. По моим венам вместо крови сочится дикий холод. Такое чувство, что ураганньгй ветер влетает через мои ботинки и проходит через всё моё тело, пронзая на пути всё теплое и живое. Ботинки у всех перекручены, передавлены смерзшимися ремнями альпинистских кошек, но снять их - нет никаких сил. Мои пуховые брюки, не защищённые нейлоновыми, промокли насквозь и стали как холодный компресс, любое прикосновение к ногам вызывает нестерпимую боль. Наконец не выдерживаю, достаю нож и разрезаю ремни, стягивающие кошки на ботинках, и пуховые брюки. Стало чуть легче, правда, на ногах осталось только тонкое шерстяное трико. К холоду теряю чувствительность, началось общее обморожение, а горло жжёт от сухости и безводия. Грызу свои шерстяные перчатки, покрывшиеся шариками льда. Продуктов давно нет, уже три дня мы ничего не ели. И вдруг мне почудилось, что я умираю... Это уже слишком! Умереть ради науки, работы и любви - это красиво, мужественно и звучит очень гордо и поэтично, а если погибает альпинист, то об этом люди в городах говорят с сожалеющим снисхождением, ведь альпинисты уже давно, по их мнению, слегка не в своём уме от своего беспутного бродяжничества в горах. Да, мы - альпинисты - не в своём уме от непонятной и яростной любви к горам! Но глупую смерть мы сами презираем. Но вот пришла моя смерть, нет, не глупая, просто жестокая ночь убивает в нас всё сильное, человеческое и травит ядом холода. ...А через день мы подходили к альпинистскому лагерю, - и у первой полоски зеленой травы я упал на колени и стал целовать стебли. Это не сентиментальность, просто за две недели лютого холода я начисто забыл запах травы и земли. Повернувшись в сторону вершины, я тихо промолвил:
|
||||
|
||||
