Mountain.RU
главная новости горы мира полезное люди и горы фото карта/поиск english форум
Чтобы быть в курсе последних событий в мире альпинизма и горного туризма, читайте Новостную ленту на Mountain.RU
Люди и горы > Люди >
Всего отзывов: 0 (оставить отзыв)
Автор: Владлен Авинда, Ялта

Команда молодости нашей
Часть 2

КУДЕСНИК КОЗЯВКИН

Виктор Козявкин, рдяный и огненный, весь в солнечных искрах, светился и сверкал среди нашей команды своими добротой, дру­желюбием и длинными разговорами обо всём и о том. Он, вечный одиночка и бродяга, страшно любил поговорить, пофилософствовать порассуждать, ведь мы, всегда молча и внимательно, слуша­ли его. А для него самое приятное, конечно, это слушатель и собе­седник. И он так деловито и долго вёл обстоятельные беседы.

В альпинизме Виктора привлекало величие гор и собственное прикосновение к ним. Главное предназначенье своей жизни он вывел в аксиоме - путешествовать, а остальное, - работа, дом, быт. - при­кладывались, а порой и мешали великому желанию. И ещё красота мира волновала и не давала ему покоя. Внезапно из каких-то зелё­ных травинок, белых лепестков, розовых камешков он составлял натюрморт и фотографировал десятками метрами фотоплёнок. А вершины, будто соединённые фиолетовым огнём с космосом, сто­яли языческими алтарями на его трудном пути к Творцу.

Странствия неодолимо влекли его. Как ни старался он заглу­шить эту тягу, утешаясь фотографией, но наступало время, и он покидал свой пыльный и шумный Харьков, и оказывался среди ле­дяной грациозности бронзовых пиков. Больше всего Витя почему-то любил золотые закаты, а нежность утра всегда просыпал. Как-то на гребне к Айламе мы с Олегом, ещё второразрядники, про­снулись в синем стыде рассвета, чтобы начать восхождение. А Козявкин, капитан команды, сладко спит и не хочет вставать, бур­ча под нос, что на пятикилометровой высоте никто рано не подни­мается. Пришлось пойти на хитрость и закричать от радости, что никогда мы не видели такое пиршество красок, когда Айлама в солнечном венце куталась утренними туманами и сияла святым ликом. Виктор не выдержал наших охов и вздохов и тут же выполз из палатки с фотоаппаратом в руках. Победила божественность красоты. И мы поползли к вершине.

Для меня Витя всегда был каким-то чудесным кудесником: смотрю на него и будто вижу золотой луч, исходящий из его чуточ­ку лукавых и доверчивых глаз. Он всегда не унывал даже в крити­ческих ситуациях вот из его рук страшный демон ветра вырвал палатку и унёс в ледяную глубину пропасти, а впереди - каменная ночь, ведь мы мокрые и промерзшие выползли на гребень Север­ной Ушбы, и мороз, холод и голод сейчас сотворят из наших фигур неподвижные памятники.

- Палатка была плохая, вся изорванная и дырявая, мы помес­тимся все в одной, и будет теснее и теплее! - виновато оправдывался блестящий в морозных блёстках бродяга и бессребреник Виктор Козявкин. И мы окаменели в одной палатке, - правда, ут­ром солнце и улыбка кудесника спасли нас от ледяной могилы. Замерзать, умирать, но быть весёлым и счастливым! - Витя точ­но смаковал жизнь, как густой и бархатный портвейн. Будто грел душу ароматом трудностей и лишений.

Давно мы расстались, наверное, навсегда распрощались с Боль­шими горами, но от Вити изредка приходят цветные открытки-по­здравления, точно лепестки альпийских цветов ветер приносит с синих перевалов и лугов. Словно горный сюжет мы не вычерпали до дна, хотя пролетела бурная молодость и мужество медленных лет, а сейчас топтанье старости, но вершины встают и сияют над нами всегда.

ГОРДЫЙ ГРОМКО

Феодосийский скалолаз и альпинист Виктор Громко - это гор­дость и слава Крыма. Никто из нас не мог так легко и красиво парить над отвесными скалами, словно гордая птица. Без страхов­ки или без забитых крючьев для страховки он проходит дикие клю­чевые участки нависающих скал Чатын-Тау, Северной Ушбы и Пти-Дрю. Я горжусь, что ходил с ним в горы, дружил с ним и был его тренером, когда наша крымская команда скалолазов выступала на чемпионатах и первенствах, выигрывая кубки и призовые места.

Более бесшабашного, но без бравады и геройства, горы редко видели такого смельчака. В один миг он взлетал на Чёртов палец Карадага и бурлящим пуншем встречал Новый год! А Пти-Дрю застыла от страха, когда Громко на всю верёвку ушел от меня, не забив ни одного крюка на страховку, ведь в гладком граните не было подходящей щели. Гора будто стонала от бессилия и безыс­ходности, что человек так блестяще ползёт по её неприступным кручам, где нет никаких точек опоры или удобных зацепок. Зато Франция пурпуром огненных плащей рассвета приветствовала со­временных «мушкетёров» скал.

.. .Холодный, ледяной, мокрый Чатын, его северная стена, тоже опешил от виртуозного лазания Громко. Мы опять шли вдвоем в передовой связке, бодренько так лезли, ведь вода заливала нас (был жаркий день и таял снег и лёд на Чатыне) холод северный или собачий, и ты наслаждаешься мыслью о том, что вот-вот ук­роешься от ледяного «душа» с ветром и водой, спрячешь озябшее тело в пуховый мешок. Почти не разговариваем, перекинемся па­рой фраз - и вперёд, вверх потом помолчишь, опять одинокие слова, и снова прокладываем путь на вершину, ведь остановка - это дрожь и объятия холода. Укрылись на ледяном ложе, осыпаемые снежны­ми легкими лавинами и каскадами холодной воды. Проспали и про­ворочались на маленьком уступчике всю долгую и жуткую ночь, а пропасть ждала и ждала, когда мы свалимся в её острую пасть. Не вышло, хотя много отчаянных альпинистов погибло на Чатын-Тау.

Северная Ушба тоже сложила свои «регалии» из неприступных скал, отвесов, гудящих от камней пропастей, льда, снега, холода, голода перед нашей командой, где впереди гордо взбирался Вик­тор Громко.

Несколько лет назад наша ялтинская яхта, заброшенная весен­ним штормом в Феодосию, застряла в порту, и меня на красном мото­цикле встречал гордый, но горбатый Громко (работая скалолазом, он попал в аварию и повредил позвоночник, теперь сгорбивший гордую «птицу»). Виктору под шестьдесят лет, а он по-прежнему в строю скалолазов, продолжая работать на отвесах. Но главное и поразитель­ное, хотя такое и не впервые в мире, - у него в семье родилась дочь. И вот мы сидим в его феодосийской хижине, пьём шампанское (у меня был день рожденья) и лакомимся консервированными овощами и фрук­тами, выращенные на его огороде. Болтаем, вспоминаем былое, ве­селимся, - как вдруг услышали и увидели странное явление. Перед нами будто воскурялась синева бурлящего моря и чистого, как стек­ло., глубокого неба. И силуэт Ушбы воссиял перед нами, и таинствен­ный голос, как гром шторма, прозвучал в наших ушах:

- Я есмь фиолетовый язык и пламя в могучей короне гор, я есмь гордый свет гор, вечно сияющий в мире. Я есмь фиолетовое пламя, отражение Солнца на Земле. За ваше поклонение и прохож­дение моих скальных отвесов дарую вашей команде звания веч­ных и славных горовосходителей на Ушбу!

Мы застыли от внезапности явления. Ощутили мы масштаб­ность былого успеха? Всё забывается под бряцанье пресноватого быта и глупейших моментов жизни. А тут неожиданное призна­нье священной Горы, наше замешательство, - и будто исполни­лось давнее ожидание признательности от нее, от непобедимой Ушбы!

Как поздно, но все" же мечты становятся реальностью, будто воплощаются в легенду жизни. Ведь наши легендарные маршру­ты на Ушбу, кажется, никто не повторил и не прошёл. А их три два отмеченные золотыми медалями чемпионата СССР в классе технически сложных восхождений, а один - серебром (точно лун­ным, мраморно мерцающем в фосфорическом небе). Теперь фио­летовый огнь Ушбы озарил нашу обывательскую жизнь.

СЕВЕРНАЯ УШБА

Каждый год в горах Кавказа, Памира, Тянь-Шаня проводятся соревнование альпинистов страны. Нелегко добиться победы в этом суровом единоборстве человека с природой. Холодным молчани­ем ответят горы альпинисту, если тот испугался бездны и сказал «сдаюсь».

У любого вида спорта есть свои зрители. А в горах? Как опре­делить мастерство спортсменов? Кто их видит на маршруте? Ведь никакой арены для наблюдения не существует. И всё-таки в альпи­низме есть объективные критерии, по которым можно судить о мастерстве спортсменов.

Преодолена стена с отрицательным уклоном с помощью шлямбурных крючьев, навесных лестниц, деревянных клиньев и стремян. Это значит, маршрут был предельно сложен. И тот, кто прошёл пару сотен метров такой стены за три-четыре дня напряженного, изматывающего лазания, повисел на холодных ночёвках и достиг вершины, - бесспорно, мастер высшего класса, отменный скалолаз. Сегодня мы представляем чемпионов страны 1968 года в классе технически сложных восхождений - сборную команду центрального совета общества «Авангард», завоевавшую золотые медали за первое прохождение северо-восточной стены легендарной Северной Ушбы. Вал грозовых облаков. Стеной встают каскады дождя, слепящим огнём бьют молнии, сухо рвутся раскаты грома. Земля притихла. А над разразившейся стихией горделиво высятся башни красавицы Ушбы, маня нас своей неприступностью. Мы сидим на узкой полке северо-восточного «зеркала» гранитного отвеса. Впереди Северная Ушба, ставшая для всех альпинистской легендой.

Побывать на ней мечтает каждый.

Ушба в переводе со сванского - «ужас, проклятие». Так назва­ли её суеверные горцы. Находится вершина в отрогах Главного Кавказского хребта. Её два пика - Северный (4695 м) и Южный (4710 м), - в серебре снегов, в зеленоватой оправе висячих ледни­ков и чёрных, словно сандаловое дерево, отвесных скал, - напоми­нают сказочный замок.

Первый победный сигнал с Южной Ушбы подали в 1936 году грузинские альпинисты во главе с прославленным покорителем Кавказских гор Алешей Джапаридзе. А затем на обе вершины стали прокладывать рекордные маршруты команды под руководством А.. Маленинова. И. Ерохина, Л. Мышляева, А. Кустовского, В. Моногарова, принося победителям золотые медали чемпионов СССР. За траверс Ушбы учреждён специальный значок с контура­ми двуглавого пика.

Северо-восточная стена Северной Ушбы - не пройденная вер-гикаль. В 1967 году наша команда поднялась здесь до узкой полки, котopyю мы назвали «Запятая». Разыгралась непогода. Сквозь пе­пельные низкие облака проглядывал оловянный круг солнца. Снеж-ные вихри хлестали по пуховым куртками, по полунатянутой па-латке, а внизу под ногами светилась пропасть Чаалатским ледни-ком. Пурга неистовствовала несколько дней. Верёвки обмёрзли, снаряжение вымокло, продукты на исходе, и мы спустились вниз, Было досадно, но, как известно, с горами не шутят.

Прошёл год. И мы вновь перед стеной. И снова, как тогда, разыгралась непогода. Но мы встречаем её во всеоружии. У нас новое титановое скальное и ледовое снаряжение. Мы пришли по-бедить вертикаль Ушбы. Нас шестеро, давно схоженных и прове-ренных в горах друзей. Капитан Ярость - неугомонный Владимир Моногаров, Михаил Алексюк, кандидат технических наук, Дмит-рий Лавриненко, проректор Киевского института физкультуры, Николай Мапденко, монтёр киевской АТС, Олег Гриппа, начальник Крымской горноспасательной службы и я - странник земли.

Тактическая схема восхождения: впереди тройка - Моногаров, Мащенко. Гончаров, - обрабатывают маршрут, другая тройка - Адек-сюк, Лавриненко и Гриппа, - обеспечивают впереди идущих снаря­жением, питанием и вытаскивает все грузы. Ледовые участки про­ходит связка Алексюк - Лавриненко.

Наконец погода утихомирилась. Можно идти, с ледника Чаа-лат, на грандиозную вершину. Впереди 1200 метров гранитного отвеса. И заработала наша альпинистская «машина». Искрятся и брызгают в стороны кусочки льдинок от клювов ледоруба, звонко поют под ударами молотков скальные крючья. Красная и оранже­вая верёвки вьются за штурмующей связкой - двойная страховка. Перед выходом на «Занятую» - трудный для лазания скальный участок. Глубоко в щель закладываю руки, а ноги и туловище повиса­ют в воздухе, и несколько метров выпуклого гранитного места надо, словно юркая ящерица, пролезть на груди. щ К вечеру собираемся на каменном отколе. Здесь можно сидеть, свесив ноги в обрыв. Капитан забивает крюк, вешает каст­рюлю-самоварку, закладывает в неё сухой спирт и греет концентрат гречневой каши с мясом. Олег готовит суп на примусе. Похлёбка страшно вкусная. Скоро все затихают в своих «уютных» гнёздышках, лишь мой друг Коля Мащенко все возится и устраивается - он любит комфорт,

Нас будит солнце. В долинах ещё белесые сумерки, а вершины гор под утренними лучами стоят чистые и торжественные. Короткий скальный навес мы пробиваем шлямбурными крючьями, вешаем на них лесенки и с трудом преодолеваем ещё один бастион, со стороны казавшийся неприступным.

Снова участок для шлямбурных крючьев. Спешу - скоро ночь. И вдруг скрежет камня, и ноги проваливаются в пустоту. Рывок. дребезжанье крючьев и карабинов, и я повисаю на страховочной верёвке. Скальный выступ коварно обломился, но страховку крепко держит Миша Алексюк. Шлямбурные крючья отлично и на­дёжно выдерживают подобные срывы. Перед восхождением мы всегда тщательно проверяем снаряжение в лабораториях и на учеб­ных скалах на разрывы, удары и ещё всякие неприятности.

...Жемчужная тишина вечера. Воспоминания текут обо всём, обо всех. Я вдруг вспомнил о Кеше. Появился мальчишка в областной детской туристской станции в археологическом кружке у Oлегa Ивановича Домбровского, который и мне, и многим другим открыл дорогу в мир гор. Мальчишка был задиристый, подвижный и весёлый, как солнечный зайчик. Имя его Геннадий Василенко, а ребята прозвали почему-то Кешей.

Пришелся он всем по душе своей любознательностью, горячей страстью к познанию горного мира и, конечно, к рискованным и опас­ным приключениям. Однажды Кеша заблудился. Всё получилось не­заметно - отошёл в сторону от группы, затем очутился на тропе, веду­щей в чащу леса, и забрел в густоту орешника и цветущего желтого кизила. Остался один в мартовском лесу, кричал - горы аукнулись пару раз и потеряли эхо среди бурлящих весенних потоков. А на нём только ковбойка и легкие спортивные штаны. Вечер зашелестел хо­лодными тенями, и тихонько сжалось сердце у Кеши от синей густоты горного марта, скалистых силуэтов и будто шагающих замшелых деревьев-великанов. Четырнадцатилетний мальчишка не растерялся, выломал увесистую дубинку и залез высоко на дерево, где встретил свой первый горный рассвет. Редко кто может сказать, что видел, как ранний голубой свет проливается с неба, как тают звёздьт и встаёт солнце, рождая новый день, розовый от цветущих деревьев.

Нашёлся Гена к вечеру, гордый от первой победы над тёмным таинством ночи. А скоро вручили ему альпинистскую путёвку в лагерь «Эльбрус». Вокруг лагеря стояли горы - доверчивые, прекрасные и недоступные... Гена рассмеялся от счастья и понял, что горы всем своим солнечным светом, ширью снежных полей ворвались в его жизнь. Сердце стучало радостно и торопливо, будто звало в доро­гу. Но она была нелегка. Вспухли плечи от ран и ссадин, от режущих лямок рюкзаков, задубели пальцы рук от скал, заныли натруженные ноги. Но паренёк не сломился, не сдался, взошёл на зачёт­ную вершину, и скоро мы купали его во всём снаряжении в обжига­ющем от холода водном бассейне, посвящая в альпинисты.

После окончания школы Гена служил в Советской Армии. Служба выпала нелегкая, но он окончил её с отличием. Вернулся - стал Работать на Симферопольском гелезаводе. И снова горы заполнили его жизнь. Чтобы быть рядом с ними, он устроился в альпинис­тском лагере «Эльбрус» кровельщиком, работал сапожником, а в свободное время уходил к вершинам. А сейчас он в нашей вспо­могательной группе и сидит наблюдателем на Ушбинском плато.

Следующий день как две капли похож на предыдущие. Мы пробиваемся по обледенелому камину. У всех лица и руки опухли. Толстые пальцы, точно сосиски, потрескались от ссадин и царапин, очень больно ими держаться за выступы и зацепки скал. Маршрут усложняется - появились нависающие карнизы. Пови­саю на лесенке. Внизу километровая пропасть. Вперёд выходит Моногаров, он ловко работает молотком, забивая крючья, и быстро преодолевает карниз за карнизом. С Ушбинского плато доносится грустная песня, - это наши наблюдатели тоскуют в много­дневном одиночестве.

Сгущаются сумерки. Мы вновь готовимся ко сну. Развешиваем веревочные гамаки. Надо снять ботинки и надеть на ноги пухо­вый мешок, завернуться в плащ, выпить чаю с горячим молоком и ещё сделать тысячу всяких мелочей. А со всех сторон, как летучие мыши, висят на забитых крючьях наши вещи.

Непогода. По стене стекают ручьи воды. Кое-как растягиваем палатки и укрываемся в них. Чертовски холодно. А вьюга всё крутит и крутит. Коля Мащенко пробует прокладывать путь, но возвратился насквозь промокший. Его сменяю я. Прохожу два карниза и тоже возвращаюсь. Вода залила все скалы. Недаром во время наблюдений за маршрутом с плато мы назвали это место «Чёрной стеной». Так и получилось. Потоки воды захлестнули нас. И все же трое поднялись высоко вверх. Крики голосов глушатся карнизами, мокрым снегом, ночной теменью. Мы никак не можем подать им тёплые вещи для ночлега, связывающий фал застрял в отколах камней. У парней будет холодная ночёвка, да и нам не сладко, всё вымокло, но есть хоть примус и можно подогреть кофе. Теснее прижимаемся друг к другу и замираем в усталом сне. Eaie одна тяжёлая, беспокойная ночь.

Утро отличное. Греемся на солнышке, сушим вещи и кормим альпийских галок. Они очень смелые, даже нахальные, - садятся прямо на наши ботинки и клюют хрустящие хлебцы. Мы проспали.

Обычно альпинисты встают очень рано. Всё сковано льдом, и мож­но идти, не страшась лавин и камнепадов. Мимо нас уже пронеслась небольшая лавина, мы насторожились. Все же успеваем про­скочить к скальному острову. Выходим к предвершинному сбросу, впереди Дима Лавриненко, обвешанный фотоаппаратами и кинокамерой. Во время штур­ма он совершал цирковые трюки, повисая на верёвках, чтобы сделать хорошие и уникальные кадры. Вокруг облака. Небесный оке­ан облаков. Они вздымаются, мечутся, рушатся лавиной света и синих бликов. Мы идём к вершине в облака. Рядом за гребнем белый туман, и наши гигантские тени пляшут и двигаются в ра­дужном ореоле. Фантастическое зрелище в стране великанов.

Снежный купол, груда скал - вершина. Снимаем записку спартаковцев. Усталые, мы отдыхаем. Жуём яблоки, которые сберёг и донёс сюда Олег Гриппа. Мы рады, мы страшно рады, что опять выдержали трудное испытание.

КАЛЕЙДОСКОП ИЗ ЗАПИСЕЙ, ВОСПОМИНАНИЙ, ЧУВСТВ

Холод

До сих пор не пойму, как все мы выжили и у нас целые руки, ноги, пальцы, уши, щёки, губы, носы?

Но сначала всё по порядку. Это была трудная стена. Альпинисты называют её «Зеркало Ушбы» - северо-восточный отвес Северной Ушбы, на котором не встретишь ни одной полки, только нависающие каскады карнизов, как окаменевшие струи водопадов. Наша альпинистская команда, сборная Украины, с диким упорством пробивалась вверх. Но природа слишком мало отпустила нам солнечных дней. Утром мы проснулись в гамаках, заваленные сугробами. Мокрый и густой снег залепил всю стену. Надо было пробиваться вверх, уже более половины маршрута мы прошли, и выжидать хорошей погоды не имели право - продукты на исходе. Ночь застала нас с Володей Моногаровым на маленьком от­коле, где едва помещались двое, остальные четверо ребят висели на лесенках метров на семьдесят ниже нас. Володя и я не смогли поднять свои рюкзаки со спальными мешками, они застряли где-то под карнизами, а выдернуть оттуда у нас не было сил. Только мы перестали возиться с верёвками, как сразу навалился холод, да ещё с мокрым снегом и резким ветром. У нас не осталось даже куска сухой ткани, чтобы вытереть мокрое лицо, постепенно дубе-ющее и мертвеющее. Пришёл тот час, когда не до романтики аль­пинизма, красивых впечатлений и острых ощущений. Твержу себе только одно: выжить, выжить, перенести этот адский холод. Ничего более страшного я в жизни не испытывал. Стараюсь с улыбкой отнестись к бурлящей ночи, но улыбка выходит кривая.

Грею свои мысли, свою кровь, своё тело серией приседаний, растираю лицо, сжимаю мускулы и стараюсь не упускать то маленькое тепло, которое ещё есть во мне и дающие силы для сопротивления. Стараюсь просто не замечать холод, ветер и обледенение, сижу и мечтаю. Но золотые грёзы рассыпаются под снежны­ми ударами в лицо.

Ледяное ложе смерти вместе со мной делил Капитан Ярость. Нам было нелегко в снежной слепоте, прижимаясь телом к холодной стальной и безжалостной Ушбы. Сознание стал заволакивать красный туман, кровавый и колючий. Время будто остановилось. Сновидение топит меня в мираже, точно нас кто-то встречает и несёт горячую кружку чая. Кажется, я лишаюсь рассудка. Но от Капитана Ярость словно исходила неукротимая энергия жизни и неистовой непобедимости. Мне почудился чудный и золотой свет, теплившийся над ним. А может, это Ангел спасения спустился к нам? Увы, но мне уже было всё равно...

Но капитан словно вселил в меня железную волю к жизни. Он вдруг запел «Варяга»! Он хрипел и смеялся, он презирал меня, холод и мучения. Нужна была только сильная моральная встряска и, конечно, мой молодой и хорошо тренированный организм выдер­жал испытания на прочность. Подвиг жизни...

Рассвет всегда вселяет надежду, к утру ветер стих и появился проблеск на хороший день. Выглянуло солнце, залепленные снегом скалы начали оттаивать и покрылись мокрыми подтёками, Разтребая мокрый снег, и отыскиваю опоры для рук и ног, ухожу наверх.

Но вечером из глубины ущелий и горных провалов вновь ползёт слепой и густой туман. Впереди, как острое лезвие ножа, крутой снежный гребень. Рубим во льду площадку для палатки, ста­вить будем одну, другую сильный порыв ветра вырвал из рук и унёс в пропасть. Чем мы прогневали Ушбу? Не успели растянуть палатку, как вновь на нас обрушился снежный ураган. Теперь уже нет никакой силы и воли, чтобы выстоять и эту ночь, - а держаться надо. Мне страшно, не знаю почему, но всё время мерещатся тени погибших на Ушбе альпинистов, некоторых я знал хорошо. Лежу у входа в палатку, шестерым нам в ней не поместится, но голову засовываю внутрь. Шепчу обмороженными, потрескавши­мися губами какие-то слова, но больше кляну и ругаю себя за этот альпинизм, который недоступен мне, лучше я бы занимался дру­гим видом спорта. По моим венам вместо крови сочится дикий холод. Такое чувство, что ураганньгй ветер влетает через мои бо­тинки и проходит через всё моё тело, пронзая на пути всё теплое и живое. Ботинки у всех перекручены, передавлены смерзшимися ремнями альпинистских кошек, но снять их - нет никаких сил. Мои пуховые брюки, не защищённые нейлоновыми, промокли насквозь и стали как холодный компресс, любое прикосновение к ногам вызывает нестерпимую боль. Наконец не выдерживаю, достаю нож и разрезаю ремни, стягивающие кошки на ботинках, и пуховые брюки. Стало чуть легче, правда, на ногах осталось только тонкое шерстяное трико. К холоду теряю чувствительность, началось общее обморожение, а горло жжёт от сухости и безводия. Грызу свои шерстяные перчатки, покрывшиеся шариками льда. Продуктов давно нет, уже три дня мы ничего не ели. И вдруг мне почудилось, что я умираю...

Это уже слишком! Умереть ради науки, работы и любви - это красиво, мужественно и звучит очень гордо и поэтично, а если по­гибает альпинист, то об этом люди в городах говорят с сожалею­щим снисхождением, ведь альпинисты уже давно, по их мнению, слегка не в своём уме от своего беспутного бродяжничества в горах. Да, мы - альпинисты - не в своём уме от непонятной и яро­стной любви к горам! Но глупую смерть мы сами презираем. Но вот пришла моя смерть, нет, не глупая, просто жестокая ночь убивает в нас всё сильное, человеческое и травит ядом холода.

...А через день мы подходили к альпинистскому лагерю, - и у первой полоски зеленой травы я упал на колени и стал целовать стебли. Это не сентиментальность, просто за две недели лютого холода я начисто забыл запах травы и земли.

Повернувшись в сторону вершины, я тихо промолвил:
- Спасибо, Ушба!
За что был благодарен легендарной вершине, я толком не знал, но что-то сильное и необыкновенное вошло в моё сердце. Теперь всегда буду жить прекрасными воспоминаниями о восхождениях на Ушбу.

Страх

Зимой я выступаю с лекциями об альпинизме, много отвечаю на вопросы слушателей. Но однажды, находясь в воинской части, я задал вопрос солдатам: чего они боятся в жизни? Несколько человек ответили, что им ничего не страшно.

Тогда мы провели такой эксперимент: наши отважные воины должны были подойти к двухсотметровому обрыву и замереть на самом краю. Никто из ребят не выполнил задание, каждый невольно делал шаг назад, не выдерживая пристального взгляда зовущей к себе пропасти.

А вы, дорогой читатель, стояли когда-нибудь на краю пропасти? Чтобы у вас под ногами было двести, триста, пятьсот метров пустоты? Вы подходите к самому краю, дальше уже ничто, только воздушное пространство и далёкая красивая земля с чёрточками лесов, игрушечными домиками и синим безмерно большим морем. И небо-бездна сливается с морем, оно течёт невидимыми потоками, где тихо скользят птицы.

Грандиозно небо-бездна! Она дышит, она живёт и будто зовёт созерцающего взмахнуть руками и полететь над миром. Купол неба красив в водопадах света, солнца и синих далях. А пропасть под ногами зовёт, тянет тебя в свою легкую бездну, и томительная слабость подкашивает твои ноги. И будь честен, ты боишься её - пропасти. И нет на свете никакого, кто бы сразу подошёл на са­мый край чудовищного отвеса и спокойно стоял, он невольно сде­лает шаг назад.

Но человек привыкает ко всему и даже к пропасти. Проходит время, у одних долго, у других быстро - и ты можешь даже жить над пропастью, устраивать себе ночлег на обрыве и вступать в единоборство с отвесными скалами. Занимаясь альпинизмом, люди борются с пропастью, но в большей мере стараются преодолеть самих себя. Победить пропасть можно, а страх перед ней никогда, к пропасти можно только привыкнуть.

...На черном отвесе Ушбы мы наткнулись на скальную полку, где можно было сидеть, свесив ноги в обрыв. Закрепили веревоч­ные перила, вытащили все рюкзаки, приготовили ужин и стали отдыхать. Я снял ботинки, вынул спальный мешок, надел его на ноги

и, сидя, пристроился спать. Прекрасно! Ноги в тепле, на голове каска удобно опирается о выступ скалы. Я заснул и склонился вбок на рюкзак, но слишком короткая самостраховка (веревоч­ная петля от моего пояса на груди к перильной верёвке) не дава­ла мне поудобнее устроиться, мешала крепкому сну. В темноте я нащупал перильную верёвку, подтянул поближе к груди и перещёлкнул на неё карабин с самостраховочной петлёй. Стало удобно и хорошо, даже уютно. Я отлично провёл ночь, сидя на узенькой полочке, а под ногами тихо и ласково качалась километровая пропасть.

Просыпаюсь утром, потягиваюсь от сладкого сна и обмираю от страха. О, ужас! Я вижу, что моя самостраховка пристёгнута к куску верёвки, которыми мы обвязывали рюкзаки для прочности. В темноте я перепутал это обрывок верёвки с перильной и зацепился за неё альпинистским карабином. Всю ночь я ворочался на узкой полке без всякой страховки одно неверное движение, - и я потеряю равновесие и полечу сонный в бездну, и закричу, проща­ясь с белым светом.

Я судорожно вцепился в перила и сидел несколько минут, приходя в себя... С тех пор на восхождениях меня одолевает страх по ночам, я привязываюсь несколькими самостраховками к разным перилам и сам забиваю дополнительные крючья. Ночью часто просыпаюсь и проверяю, прощупываю верёвки, нежно и ласково поглаживая их по шероховатым бокам.

А вот ещё другой случай из восхождения на Северную Ушбу. Витя Громко поднялся наверх скального уступа, настала очередь моего движения. Узкий, всего несколько сантиметров, карнизик вкось уходил влево пальцы рук едва ухватились за него, ботинки упёрлись в стену «на трение». Это альпинистский термин, когда всю поверхность подошвы упираешь в скалу, чтобы создать хорошее сцепление резины и гранита. Мои руки напряглись в невероятном усилии, чтобы не сорваться. Можно было крикнуть Виктору и попросить, чтобы он поддержал меня страховочной веревкой, но он сам сильно устал, пробиваясь первым вверх. Надо самому по­пытаться пролезть этот участок.

Если бы знал, что случится через минуту, я бы зубами вцепился бы в скалу, а не то, что опухшими пальцами кое-как перебирал по карнизику, медленно проходя трудный участок.

С трудом и безразличием прохожу косой путь в сторону и опи­раюсь о маленький уступ дальше путь по вертикали. Кричу Виктору, чтобы он выбирал верёвку, чуть провисшую при моём лаза­ний, и я пойду к нему. И вдруг пылающий Страх будто вцементировал меня в стену. Конец страховочной верёвки уползал вверх без меня, - видно, я плохо пристегнул карабин к грудному поясу и верёвка выщелкнулась из него. Я остался один, поддерживаемый объятием Страха, стоя на одной ноге, а внизу жуткая пропасть. Нелепая мысль полезла, в голову: долго ли я буду падать и как погибну - от разрыва сердца или разобьюсь о скальные выступы?
- Витя, стой! Выдавай верёвку обратно! - страшным голосом погибающего закричал я наверх...
Одна Ушба знает, как я целовал возвратившуюся назад верёвку.

К предыдущей части ________ Продолжение следует....

Написание отзыва требует предварительной регистрации в Клубе Mountain.RU
Для зарегистрированных пользователей

Логин (ID):
Пароль:
Если Вы забыли пароль, то в следующей форме введите адрес электронной почты, который Вы указывали при регистрации в Клубе Mountain.RU, и на Ваш E-mail будет выслано письмо с паролем.

E-mail:

Если у Вас по-прежнему проблемы со входом в Клуб Mountain.RU, пожалуйста, напишите нам.
© 1999-2024Mountain.RU
Пишите нам: info@mountain.ru