Всего отзывов: 4 (оставить отзыв)

Рейтинг статьи: 5.00

Содержание

• • Предисловие переводчика
  
  
• Алайско-Памирская экспедиция 1928 года
• Горное путешествие по Памиру
  • Введение
  • От Германии до Кара-Куля
  • Кок-Су-Кур-Баши
  • Кара Джилга
  • Низовья Танымаса
  • Ледник Общества Взаимопомощи (Музкулак)
  • Верховья Танымаса
  • Два перевала и одна река
  
  

  
  

  Предисловие переводчика

  Представленный документ - это перевод отчета группы немецких и австрийских альпинистов - участников совместной советско-немецкой экспедиции на Памире в 1928 году, которая называлась Алайско-Памирской экспедицией согласно немецким источникам и Первой Памирской экспедицией согласно советским. Оригинал отчета попал в мои руки благодаря знакомому австрийцу из Тироля, с которым мы подружились после горного похода шестой категории сложности по Северо-Западному Памиру в 2004 году, где он и еще двое немцев из Баварии прошли вместе с нами часть маршрута.

  Имея в виду, что сколько-нибудь подробные советские отчеты об этой экспедиции, если и существуют, то реально недоступны, и кроме того, поскольку в группе советских участников достаточно сильных альпинистов не было, наиболее значительные и интересные восхождения совершались участниками с немецкой стороны, такой отчет, нечаянно попавший прямо в руки, естественно, вызвал у нас невероятный интерес. Ведь это же сама история первоначального исследования и освоения этих гор, в которых мы так охотно планируем наши собственные маршруты, зачастую проходя как раз по тем самым местам, где почти сто лет назад побывала первая советско-немецкая экспедиция!

  В основной состав этой экспедиции входило по 11 участников с каждой стороны: советской и немецкой. Кроме того, в ней работали многочисленные вспомогатели, погонщики, носильщики, солдаты и т. п. Было даже двое профессиональных кинооператоров, снявших в экспедиции небольшой фильм. Руководителем с советской стороны был Николай Горбунов, с немецкой - Вилли Рикмер-Рикмерс. В основном составе работали ученые различных специальностей, причем в число немецких (если быть точными, немецко-австрийских) участников входили четверо из наиболее сильных на то время альпинистов Немецко-Австрийского Альпклуба. Представленный отчет Алайско-Памирской экспедиции 1928 года (будем и далее говорить об этом документе так, как он называется на языке оригинала), за исключением короткого вступления и приложения, написан этими четверыми немецкими альпинистами, что называется, от первого лица. В отчете описаны мероприятия, в основном восхождения на вершины и разведывательные выходы, в которых авторы-альпинисты принимали личное участие, и лишь эпизодически упоминаются параллельные действия других групп.

  Сначала группа немецких участников долго добиралась через всю Россию до Оша, откуда экспедиция стартовала в середине июня. Реально интересные с альпинистской точки зрения события начались в районе озера Каракуль почти через месяц. Одной из главных целей, стоящих перед альпинистами, было восхождение на пик Ленина, который в то время считался высочайшей вершиной Советского Союза. Проблему представляло то, что никто пока еще точно не знал, какая именно из нескольких находящихся в районе высоких гор является истинным пиком Ленина. Проведя в верховьях Караджилги массу разведочных восхождений, в том числе на несколько шеститысячников, немцы так и не смогли надежно идентифицировать пик Ленина и отложили восхождение на него до лучших времен.

  Затем экспедиция перебазировалась в район Танымаса. Там было исследовано множество ледников, в том числе обнаружен один огромный ледник - Федченко. Пройдя до самых верховьев ледника Грумм-Гржимайло (в предисловии я употребляю современные географические названия), немцы сделали попытку взойти на пик Революции, но, сорвав со склона лавину, отступили. Пройдя на ледник Федченко через перевал Танымас, немцы взошли на несколько высоких шеститысячников, в том числе пик Фиккера и пик 26 Бакинских Комиссаров. В поисках прохода в долину Ванча, двое немцев спустились до самой реки Абдукагор по ледопаду ледника Медвежий, а потом через него же вернулись обратно наверх. После этого немцы, также вдвоем, прошли перевалом Кашалаяк, оказались на правом берегу реки Ванч и дошли до какого-то кишлака. С целью выяснить его название (это был кишлак Поймазар) безбашенные немцы попытались переплыть Ванч и чуть было не утонули. Примерно в то же самое время, когда немцами был обнаружен легендарный перевал Кашалаяк, советская группа впервые прошла другие популярные в настоящее время перевалы: Шмидта, Розмирович, Язгулемский.

  Двигаясь вниз по леднику Федченко, участники экспедиции уточнили его длину и обнаружили, что находятся на самом длинном горном леднике мира. При топографической съемке с вершин, окружающих ледник Федченко, немцы измерили высоту пика Гармо и выяснили, что именно эта гора, а не пик Ленина, является высочайшей вершиной СССР, 7495 м. При обработке результатов уже в Германии определили, что это тот самый пик Гармо, который Рикмерс видел и в Памирской экспедиции 1913 года издалека с запада.

  Пройдя по леднику Федченко до самого языка и перейдя вброд реку Муксу, уже в конце сентября, немцы вторично отправились к пику Ленина, на этот раз с запада по долине Сауксай. Уже более трех месяцев находившиеся в высокогорье и поднимавшиеся за это время на 8 шеститысячников, гиперакклиматизированные немцы в очень быстром темпе взошли на пик Ленина через перевал Крыленко, хотя и на этот раз чуть было не напутали и не залезли вместо Ленина на пик Октябрьский.

  Читать оригинал отчета, написанный на немецком языке, причем готическим шрифтом, было совсем не легко, это заняло массу времени, и только благодаря исключительному интересу, удалось прочесть "Готическую книгу" целиком. Относясь к отчету как к историческому документу, я старался переводить его на русский язык максимально близко к тексту. Из-за этого где-то он может звучать не совсем по-русски. Везде по тексту используются географические названия оригинала. Многие из этих названий сохранились до сих пор, но многие также переименованы. В известных мне случаях в подстрочных примечаниях я указывал современные названия. Большинство примечаний - примечания переводчика, то есть мои, за исключением помеченных словами "прим. автора".

  Разумеется, все восхождения, совершенные в течение экспедиции 1928 года - это первовосхождения, в основном на местности, где до того вообще не ступала нога человека. В этом смысле к отчету можно относиться и как к справочному материалу.

  Георгий Сальников, г. Новосибирск, 2012 г.

  
  

  Алайско-Памирская экспедиция 1928 года
  В. Рикмер Рикмерс, г. Бремен

  Эта экспедиция является непосредственным продолжением экспедиции Альпклуба 1913 года. Она была организована Обществом Взаимопомощи Немецкой Науки, Академией Наук СССР и Немецко-Австрийским Альпклубом. Инициатором и усердным защитником идеи был проф. д-р Хайнц фон Фиккер. Благодарность выражается также Государственному министру его Превосходительству д-ру Шмидт-Отту, Николаю Петровичу Горбунову и его Превосходительству д-ру Р. фон Сюдову за неоднократную помощь.

  С российской стороны приняли участие господа Беляев (астроном), Дорофеев (топограф), Горбунов (верховный руководитель), Исаков (геодезист), Корженевский (географ), Лабунцов (минералог), Михалков (геофизик), Рейхардт и Соколов (зоологи), Щербаков (геолог и руководитель) и Циммерман (метеоролог). Кроме того, в счет отпуска прибыли проф. Шмидт, генеральный прокурор Крыленко, госпожа Розмирович и д-р Россельс.

  В немецкую группу вошли д-р Ойген Алльвайн (врач, альпинист), Ханс Бирзак (топограф), д-р Ф. Борхерс (альпинист), д-р Р. Финстервальдер (фотограмметрия), д-р Ф. Кольхаупт (врач, альпинист), д-р В. Ленц (лингвист), д-р Л. Нёт (геолог), д-р В. Райниг (зоолог), В. Р. Рикмерс (руководитель), Э. Шнайдер (альпинист), K. Вин (физик, альпинист).

  Алайско-Памирская экспедиция явилась образцом современного географического сообщества путешественников. Характерно участие большого количества сотрудников из двух стран: 11 немцев и 11 русских, итого 22 человека.

  Культурные народы, у которых есть еще неисследованная местность, не желают больше оставаться лишь предметом исследований иностранных ученых, ибо тогда приходится следовать их некомпетентности. Кроме того, они не понимают, почему их древние или редкие исторические экспонаты поступают только в чужие коллекции. И наконец, в народе еще добавляется представление о том, что путешественник едет в место, якобы населенное туземцами. Поэтому всюду провозглашается призыв к самоуважению: "Никаких исследований нашей страны чужаками как заграницы без нашего действенного участия как исследователей своей собственной Родины!"

  Большие научные штабы давно привычны в морских путешествиях, так корабль сам собой превращается в плавучий университет. Но до недавнего времени массовый призыв на сушу был в основном редкостью, приводящей к неудаче. Почему же тогда Чингисхан со своей армией смог дойти до Европы, а Александр Великий - до Индии? Тут завоевательные мероприятия для сравнения не годятся, так как для войн у народов в запасе всегда было больше денег и силы духа. Рискованное экономическое или научное мероприятие достается одиночкам или общественным организациям, в то время как полководец располагает неограниченными денежными средствами и неограниченной властью. И только после него ученые смогут думать и действовать самостоятельно, что, кстати, запрещается солдатам.

  Там, где земная поверхность позволяет, особенно в степи и в пустыне, морское движение можно изображать и на земле с тех пор, как у нас есть автомобиль. Представляю забавное сравнение эскадры машин в пустыне с флотом в Ледовитом океане.

  С такой косвенной точки зрения мероприятия типа Алайско-Памирской экспедиции - это результат постепенного перехода от исследовательской экспедиции к рабочей, от первичного посещения ландшафта к его точной съемке. По-настоящему исследовательские путешествия лучше всего совершать в одиночку или вдвоем, так как широте просторов должна соответствовать большая мобильность. В старину первооткрыватель был одновременно ориентировщиком на местности и картографом, независимо от того, в какой научной области он считался компетентным специалистом. Без знания местности его результаты были бы географически бесполезны, так как география - это и есть нанесение всех сведений на карту. В то время горы, леса, животные, народы были настолько новыми, что их нужно было просто рассматривать невооруженным глазом и описывать живым пером.

  Современный мир уже открыт, то есть в общих чертах известен. В рамках смелых проектов ничего не делают. Теперь пора заполнять мозаику между контурами. Вместо искателя появляется исследователь, вместо геолога - шахтер, вместо глаза - инструмент, вместо рассказчика - топограф и статистик. Благодаря транспорту мир становится тесен, и народы начинают взаимно открываться друг другу. Едва ли где-то еще есть коренные жители, для которых подвергнуться исследованию очкастыми европейцами не стало бы уже регулярным и ожидаемым календарным событием.

  Разница между крупным земледелием и садоводством знакома каждому. Тесное поле нужно обрабатывать основательнее. Отсюда следует разделение понятия исследовательского путешествия на "путешествие" и "исследование". Организация путешествия стала отдельной наукой, достающейся руководителю. Он заботится о том, чтобы ученый как можно быстрее попал в рабочую обстановку, где, не будучи отягощенным бытовыми проблемами, смог бы посвятить себя наблюдениям. Он строит подвижную станцию как дополнение к исследовательским учреждениям на Родине.

  Как на любом крупном производстве, так же и здесь большему расходу сил и средств должен соответствовать более быстрый успех в единицу времени. Раньше исследовательские экспедиции зачастую длились долгие годы. Путешествие на Памир продолжалось шесть с половиной месяцев, из которых только пять приходились на чисто рабочее время. Тем не менее, научные результаты занимают те же тысячи страниц.

  Теперь пора разъяснить, почему мы не можем поведать ничего волнующего. У нас нет права ни на какие приключения, если мы намерены своевременно и добросовестно выполнить задачу. Путешественник старого толка искал приключений, он отправлялся в путь не только искать предполагаемое, но также и преодолевать неожиданности. Он искал новые пути через целые части света и мировые океаны. Для современного же руководителя экспедиции приключение означает организационную ошибку или несчастный случай на производстве.

  Так что глубокоуважаемой публике придется перестроиться, если хочется оценивать экспедиционные отчеты по количеству переживаний, так как приключение в виде удачно или неудачно перенесенной аварии неизбежно превращается в приключение руководства мероприятием. Вместо наглядного, зрелищного ощущения борьбы постепенно приходит ощущение всеобщего расчета и контроля, где будет виден только окончательный успех, в то время как сопутствующие тревожные обстоятельства останутся в душе организатора. При этом риск становится еще больше. Тот, кто ставит на карту лишь себя самого, может каждый раз начать сначала. Но кто ставит на карту весь коллектив, тот обычно получает удовлетворение, как капитан после кораблекрушения.

  Научные объединения поставили Алайско-Памирской экспедиции научные задачи, в которых альпинисты, безусловно, также приняли большое участие, разведывая территории, и которое, несмотря на их блистательные покорения вершин, нельзя рассматривать с чисто спортивной точки зрения. Они заслуживают научного внимания также как пример человеческой силы духа и работоспособности.

  Здесь не место для исчерпывающего географического отчета. И у альпинистов еще будет много чего порассказать на последующих страницах. Короче говоря, я отсылаю читателя к уже полученным и еще обрабатываемым результатам. Финстервальдер обещает нам целый ряд карт, в первую очередь фотограмметрическую карту тысячи квадратных километров горной местности в масштабе 1:50000 с 70-километровым ледником Федченко и его притоками. По подробности и по точности она будет соответствовать современным картам Альпклуба. Никогда еще не привозили домой такую качественную карту ранее не исследованных районов. Еще большая карта-хребтовка, покрывающая пятнадцать тысяч квадратных километров, представит горные цепи Сель-Тау,¹ Заалая и Западного Памира, однако не все территории с одной и той же точностью. Тем не менее, она превзойдет все, что до сих пор могло быть выполнено при тех же затратах труда и времени за измерительным столом. К этому же относятся особые карты по гляциологии. Ханс Бирзак, верный оруженосец Финстервальдера, может гордиться своей бескорыстной работой на этот важный результат. Дальнейшие подробности о научных успехах можно почерпнуть в предварительном отчете Общества Взаимопомощи (Дойче Форшунг, Из трудов Общества Взаимопомощи Немецкой Науки, сборник 10, Алайско-Памирская экспедиция 1928 года. Берлин 1929, 196 страниц, ср. "Сообщения 1928 г.", с. 121 - 123 и 191 - 201).²

  Проф. Циммерман из Ташкента установил три метеостанции, которыми управляли его помощники, в то время как он сам сопровождал нас в горы. Новые сведения о климате Памира будут особенно полезны для гляциологии. Д-р Нёт, из школы проф. фон Клебельсберга, собрал геологические факты, впервые дающие неспециалисту общую картину в виде карты. Словами так же кратко их не сформулировать. Д-р Райниг, зоолог, объехал весь Памир, изучая местные породы, популяции и высотное распространение животных. Попутно он занимался легко изменчивыми жужелицами и шмелями. Я терял его из поля зрения месяцами. Когда мы с ним снова встретились в точности в условленном месте и в условленный день, он уже стал лучшим немецким знатоком Памира на сегодня. Д-р Ленц поселился в верховьях долины Бартанга, где углубленно изучал характерные особенности гальчей, или горных таджиков. Там он обнаружил огромное сокровище устно передаваемой поэзии и изучал остатки древних восточно-иранских языков. Позже к нему присоединился д-р Кольхаупт, первооткрыватель перевала Танымас.

  Горбунов собрал множество растений с особым прицелом на прикладную ботанику. Кроме того, с помощью ножа и шприца он пытался содействовать курдючной овце в неожиданном материнстве от дикого памирского барана. Астроном проф. Беляев и топограф Дорофеев участвовали в ориентировании и картографических съемках. Рейхардт и Соколов собирали животных. Проф. Корженевский открыл новый ледник на Заалае, но из-за своего больного сердца не мог сопровождать нас в высокогорье. Радиотехника, геомагнетизм и многие другие специальные предметы также имели квалифицированных представителей. Геолог проф. Щербаков не нашел времени для своей науки, он пожертвовал собой ради общего блага и заполнял мои географические пробелы, возникшие из-за событий последних 15 лет.

  Если мы переплывем Каспийское море и ступим на его восточное побережье, то перед нами в бескрайние дали раскинется море песка. Это начало полосы пустынь и степей, которая тянется через всю Азию. Но пустошь прерывается плодородными ландшафтами, где среди рощ и виноградников лежат богатые деревни. Если мы пройдем этот пояс оазисов, то обязательно наткнемся на какие-либо из могущественных гор Азии: Тянь-Шань, Гималаи, Гиндукуш или Алай. На карте это выглядит, как изображение спрута, щупальца которого глубоко внедряются в Персию и Китай. И голова этого спрута - Памир, самый примечательный горный узел мира в геологическом и культурно-историческом аспекте.

  Миллионы лет назад Земля растягивалась и выгибалась в страшных схватках. Складки горных пород превращались в длинные, высокие до небес волны - первоначальные прототипы современных гор. Затем механизм внутренних сил природы отшлифовывал их более тонкой рукой художника, которой является воздействие ветров и погоды. В течение тысячелетий гребни заострились, долины избороздили их края, и парад вершин простирался от Атлантического до Тихого океана. Потом наступил ледниковый период, позднейшая часть истории Земли. Над освещенными ярким солнцем пустынями Туркестана сверкали огромные ледяные соборы, сравнимые с ледовым куполом Гренландии. Ледники бахромой свисали в ущелья. Наконец, последовал постледниковый период, в котором мы и живем сегодня. Ледовое покрывало сократилось, ледники отступили. И вторично бесчисленные тысячелетия видели игру ветров и воды. Жар с равнин засасывался вверх по горным склонам и вылизывал ледники, потоки от таяния которых, полные песка и ила, катились в долину. Охлажденные льдом верхние слои воздуха с шумом спадали вниз, выдувая мельчайшую пыль с ледниковых осыпей. По мере смены ветров постепенно происходило просеивание. Вдали от гор накапливался речной песок, создавая дюнные ландшафты. В горах откладывался лесс или глина.

  Этот пояс лесса на краю гор стал основой культуры. Пришли более спокойные времена. Реки проточили себе постоянные русла, на их берегах начала расти зелень. В конце концов появился человек. Он научился усмирять воду и орошать поля. Упрямые горы окаймлялись оазисами, так как пропитанный водой лесс неслыханно плодороден. Культура выросла из глины. Но где человек легко орошает водой, там он так же легко орошает и кровью. Чингисхан, Тамерлан и Александр Великий оставили глубочайшие борозды меча на исторической земле, где созидание и разрушение, культура и жестокость жили вместе так тесно, как едва ли где-то еще.

  Кто посетит сегодня Туркестан, сразу почувствует себя в стране ярчайших противоположностей. В одну сторону от железной дороги видно ослепительную, раскаленную песчаную пустыню, а там, в вышине над ней, яркие фирновые гребни пустыни холода. Но кто ясным осенним утром поднимется на минарет мечети Улугбека в Самарканде, тот также ощутит, что противоположности могут дополняться прелестной мягкостью. Кругом простираются плодовые сады, у ног кипит жизнь богатого города. Он увидит выпадение осадков в борьбе верхних и нижних, холодных и горячих сил. Он увидит рожденный ветрами лесс и рожденные льдами воды, вместе создавшие цветущую страну.

  Теперь читатель поймет, почему про Туркестан я утверждаю кратко: без ледника - никакой культуры! Так как летом не бывает дождей, пашни предоставлены исключительно искусственному орошению, а вода рек является исключительно ледниковой водой. Без гор, где зимние снега накапливаются и спрессовываются в лед, равнины были бы пустыней. Из этого тезиса кратко вытекало поставленное нам задание. Цивилизованная страна равнин была давно известным фактом человеческой истории. Но геологические причины находятся преимущественно в горах, до последнего игнорируемых любопытными путешественниками. Алайско-Памирская экспедиция должна была исследовать высокогорные ледниковые массивы Туркестана. В первую очередь рождалась географическая карта - основа всей географической науки. Распутывание лабиринта горных вершин и ледников занимало наших топографов и астрономов. Сюда естественно примыкала геология как описание горных пород и метеорология как описание действующих на них сил. Исследователи растений и животных наблюдали жизнь в открытом ветрам высокогорье. И наконец, мы искали людей, добывающих скудное существование в борьбе с негостеприимной природой. В верховьях долин живут остатки наших арийских предков. Скудные лоскутки народа, вытесненные набегами монголов, зацепились за зубцы гор и все же сумели сохранить свою древнюю культуру.

  Конечно, для подобного мероприятия годятся только ученые, одновременно являющиеся альпинистами, и альпинисты, чья тяга к спортивной деятельности готова шагать впереди ученого на непроторенных путях.

  Это не было сенсационной поездкой, богатой на приключения. Это была очень большая научная работа. От лица моих сотрудников могу сказать: "Да, они вплели новые стебли в тесно переплетенные за два столетия венки славы русской и немецкой науки".

  На этом месте я благодарю своих попутчиков за горячее участие, облегчившее мою задачу. Существует почти хрестоматийный тезис о том, что в больших группах путешественников никогда не обходится без провала. Здесь, однако, свершилось чудо, когда тридцать человек, русские и немцы, месяцами единодушно жили вместе, хотя даже случайно оброненное слово могло их разъединить.

  
  

  Горное путешествие по Памиру¹
   
  Д-р Филипп Борхерс, г. Бремен, Карл Вин, г. Мюнхен,
  отдельные статьи: д-р Ойген Алльвайн, г. Мюнхен,
  Эрвин Шнайдер, г. Халль в Тироле
  

  
  

  Введение
  Ф. Борхерс

  Зарубежные горные путешествия! Если бы мы честно признались, что в первую очередь сами получили счастье стать посланцами во внеевропейские высокогорные массивы, мы узнали бы самих себя в глубокомысленной поэзии песни Айхендорфа про веселого немецкого туриста: "Кого Бог истинно полюбит, того отправит он в далекий мир!" Странствовать, смотреть, творить, переживать - наверное, никогда не будет познана эта загадка нашей немецкой души - пожалуй, первопричина многочисленных путешествий, как одиночек, так и целых племен в течение тысячелетий. Это влечение вдаль, эта тоска по далеким мирам мощно движет и нас, альпийских путешественников, отчасти осознанно, отчасти лишь в подсознании. Так как колыбель наша не находилась в немецком горном районе, это стремление, пожалуй, было первым толчком к поиску немецкого высокогорного массива, где мы нашли вторую родину, и это значительная часть основы, на которой выросли наши идеалы, в которой корни нашего Альпклуба. Ведь странствовать и смотреть, искать и исследовать неразрывно связано друг с другом. Так это было при открытии Альп, так это и поныне у всех, кто ходит не бессмысленно, а с открытыми глазами, и не только на трудных скалах или разорванном леднике, а везде, в том числе и на легких тропах, и неважно, идет это на пользу общества, или лишь для собственной души и тела.

  Конечно, по прошествии десятилетий наши Альпы изучены и в географическом, и в альпинистском аспекте, почти все кажущиеся сколько-нибудь возможными пути на горные вершины уже пройдены и описаны, мало что осталось исследовать с пользой для общества. Сам по себе этот факт уже обращает взгляд к далеким мирам. Но и благодаря существованию наших Альп мы должны смотреть шире их границ, и я согласен с мыслью фон Клебельсберга, которой он начал свой геологический отчет о первой Памирской экспедиции в "Цайтшрифте" за 1914 год (стр. 52).² "Есть два аспекта: знакомство с Альпами и знание Альп в целом. Для первой цели достаточно рассмотрения самих Альп, но если нужно изучать Альпы в целом, горизонт должен быть гораздо шире... Как было бы однобоко и несовершенно наше представление, если бы ничего не было известно о высочайших вершинах Гималаев, если бы наши сведения о высокогорье отсутствовали как раз там, где оно громаднее всего". Чем дальше, тем меньше счастливцев могут быть избраны для таких исследовательских путешествий, и потому их устные и письменные сообщения, их рисунки и картографические съемки приближают дальние земли также и к оставшимся на родине, позволяют им душой принимать участие в экспедициях, в их работе и в полученных результатах. При современной роли нашего немецкого народа исследования высокогорья в других частях света важны для нас вдвойне. Должны ли мы во всех отношениях предоставить весь мир другим нациям? Мы не желаем политически и экономически приковывать себя к областям, оставленным нам для свободной деятельности. Это означало бы плохо управлять нашим наследием. Немецко-Австрийский Альпклуб, благодаря своей репутации, в первую очередь призван заботиться об исследовании высокогорных массивов мира. Там, где еще ни разу не ступала нога европейца, там альпинизм и научные исследования неразрывно связаны друг с другом. К счастью, в наших рядах есть как мужи науки, так и альпинисты, доросшие до этих заданий. В таких мероприятиях мы служим дорогому немецкому отечеству, вносим наш скромный вклад в мировую репутацию всего немецкого народа. В них исполняем мы цель, стоящую в уставе нашего Альпклуба на первом месте: "Продолжать и расширять наши знания о высокогорных массивах".

  Идея об исследовательских работах в дальней горной стране, инициированная секцией Бреслау, была подготовлена в Альпклубе еще до войны и нашла первую практическую реализацию в рамках Памирской экспедиции 1913 года. Руководил и в тот раз В. Р. Рикмерс. Он вытащил с собой свою жену, проф. фон Фиккера, д-ра фон Клебельсберга, д-ра Даймлера, д-ра Кальтенбаха с женой и Э. Кульмана. Успехи экспедиции известны нам в том числе из "Цайтшрифта" за 1914 год.³ Самое главное - в какой-то мере этим были сломаны запреты и указаны пути на будущее.

  Война и ее горестный конец, инфляция и нищета, вся эта тяжкая нужда немецкого народа снова отразилась на Альпклубе. Десять лет руки были связаны. Но как только с укреплением валюты у Клуба снова образовалась материальная база, и мечты непосредственно послевоенных лет уже не выглядели безнадежными утопиями, в Альпклубе опять задумались о внеальпийских высокогорных массивах. Паульке, Пенк, Вессели и фон Цан в узком кругу центрального комитета первыми агитировали за эту мысль, формулировали и представляли ее на общих собраниях. Самую теплую поддержку они нашли у Блодига, Гисенхагена, фон Клебельсберга, Релена, Сотира и других господ (я не могу перечислить все фамилии), и прежде всего, у первого руководителя нашего Клуба, его Превосходительства фон Сюдова. Для сбора денежных средств секции Баварии и Райхенштайнера предоставили взносы общего собрания, многочисленные другие секции также активно содействовали делу. Конечно, хватало и предостережений, но и это было полезно. Впоследствии сомневавшиеся убеждались и сами становились еще более важными сторонниками. Первый взнос в сумме 10000 рейхсмарок был утвержден общим собранием еще в 1924 году - в первый год твердой валюты, последующие согласно решению общего собрания 1925 года вносили ежегодно. Основательно прорабатывали печатные материалы о высокогорных массивах мира. Географы по первому запросу давали справки и советы, в первую очередь я назову исследователя Анд проф. Херцога. Выработали меморандум о высокогорных массивах мира, из которых прежде всего были рекомендованы Памир и Кордильера Реал в Боливии.

  Проф. фон Фиккер много лет лелеял планы продвижения исследований 1913 года на Памире дальше на восток, но, к нашему величайшему сожалению, сам не мог принять участие в экспедиции. Общество Взаимопомощи Немецкой Науки также обратило внимание на эту область и для совместных немецких и российских работ на Памире уже осенью 1925 года наладило первые связи с российским правительством и с Российской Академией Наук. Привлекли В. Р. Рикмерса. Они с фон Фиккером в конце 1926 года представили план экспедиции. Все сохранялось в строгом секрете, как это обычно бывает при первичной подготовке. Правда, просочилась информация, якобы что-то запланировали, но что именно, было неизвестно. В начале 1927 года его Превосходительство Шмидт-Отт и его Превосходительство фон Сюдов уже наладили связь между Обществом Взаимопомощи и Альпклубом, которой суждено было оказаться весьма плодотворной. Весной 1927 года, благодаря накопленным средствам, подкомиссия Альпклуба по внеевропейским мероприятиям на вопрос, Южная Америка или Азия, впервые смогла ответить: "и то, и другое". Таким образом, Альпклуб с радостью принял приглашение Общества Взаимопомощи присоединиться к запланированной большой экспедиции группой из четверых альпинистов за свой счет. "Осенние маневры" (по выражению Релена) в хребте Монблана, где тогда же и Пфанн занимался со своей группой, уже в 1927 году позволили нам четверым стать хорошими приятелями, если уж горная дружба раньше не связала нас друг с другом.

  Обширные научные и альпинистские задачи можно было очень эффективно увязывать друг с другом не только при планировании работ экспедиции, но и позже на практике. Мы, четверо альпинистов, образовали собственную группу в рамках большой экспедиции, но были в ней полноправными членами. По понятным соображениям, в первую очередь нашей целью были высокие вершины, в том числе, по возможности, и наивысшая гора Российской империи. Впрочем, где именно она находилась, совершенно не было известно. Обнаружение всех этих гор и особенно интересующих наших заказчиков перевалов, а также разведка удобных подходов к местам работ, наряду с альпинистскими, содержали также обилие географических задач. В дальнейшем мы должны были послужить науке таким образом, чтобы с нашим альпинистским опытом по мере необходимости прокладывать дорогу ученым и помогать им вообще. Для непосредственного участия в научных работах Вин, студент-физик, в 1927 году был обучен Финстервальдером фотограмметрии, так что он мог проводить топографические съемки самостоятельно. Кроме того, он был специалистом по коротковолновым радиоприемникам. Шнайдер, студент горнодобывающей промышленности, был прикреплен к Нёту в качестве помощника для вспомогательных геологических работ, а в дальнейшем для рисования абрисов и эскизов карт. Алльвайн по второй профессии был врач, я - фотограф.

  Дипломатические приготовления к дороге и все, что с этим связано, было в руках неутомимого проф. фон Фиккера, который, впрочем, и после экспедиции много трудился над обработкой результатов. Снаряжение было заботой нашего руководителя экспедиции Рикмерса. Правильнее было бы назвать это борьбой со снаряжением. Так как у Рикмерса в этом был богатый опыт, начал он очень своевременно и работал очень тщательно, по строгой системе. Еще ранним летом 1927 года он выдал участникам перечень снаряжения на 54 машинописных страницах для проверки и высказывания пожеланий. Отсюда можно оценить, сколько разнообразного барахла набрали мы с собой. Так как Рикмерс приобретал очень многое и для русских участников экспедиции, он должен был проделать титанический труд. Месяцами он работал лишь для подготовки многочисленной экспедиции. Так как общественное снаряжение должно находиться в одних руках, остальные почти не могли помочь при подготовке, так что Рикмерс осуществлял свои собственные идеи. Но и каждый из участников также имел свою собственную упаковку, прежде всего для доставки технического оборудования, иногда даже представляющего собой совершенно новые конструкции. Мы не брали кислородных аппаратов, они были нам не нужны. Переписка была громадна. С некоторым ужасом рассматриваю я сегодня в одиночку свои собственные толстые дела, над которыми основательно трудился, отчасти как референт центрального комитета для обеих экспедиций Альпклуба, отчасти как участник нашей экспедиции, или целиком написал сам. Также необходимы были визиты к поставщикам снаряжения. Они усердно подкрепляли наше дело качественными поставками и значительными скидками, неоднократно даже безвозмездно. С экипировкой для нас, альпинистов, особенно помогли мой старый друг Хильдебранд-Берлин (8 больших ящиков шоколада и т. д.), фирмы Эрих-Берлин (штормовые костюмы), Ханс Гётцфрид-Зонтхофен и Хадерер-Гроссгмайн (ботинки), Ханфверке-Фюссен (веревки), Отмар Херц-Зонтхофен (сыр), Клеппер-Розенхайм (палатки, плащи, спальники), Ляйтц-Ветцлар (фотоаппарат "Лейка"), Перутц-Мюнхен (фотопластинки и пленки), Шустер-Мюнхен (генеральный поставщик снаряжения для высокогорных походов, одежды, палаток, спальников и др.), Цейсс-Икон-Дрезден (фотоаппараты) и некоторые другие. Я не могу больше перечислять все эти многие десятки фирм, поставки которых находились лишь в руках Рикмерса и которые, конечно, также помогали нам, альпинистам, но и они достойны нашей благодарности. В остальном нам помогали и советом, и делом как друзья, так и ранее неизвестные мне господа из нашей общей немецкой Родины, из Швейцарии и из Англии. И наконец, на этом месте я с благодарностью вспоминаю наших родственников, прежде всего матерей и жен, не столько за то, что они собирали нас в большое путешествие, сколько за их отважные сердца, которые Нансен в книге "В ночи и льдах" так метко характеризует словами, которыми он посвятил эту книгу своей жене:

  "Ей, имевшей мужество ждать".

  
  

  От Германии до Кара-Куля
  Ф. Борхерс

  11 мая 1928 года, после задушевных прощальных вечеров в Мюнхене и в Берлине, мы, немецкие участники экспедиции, выехали из Штеттина на пароходе "Пруссия" Штеттинской пароходной компании и 14 мая выгрузились в Ленинграде. Эту дорогу выбрали, с одной стороны, так как с нашими примерно 8000 кг багажа она была самая дешевая, а с другой стороны, таким образом с нашим ценным оборудованием мы могли въехать в Россию, не затрагивая промежуточных государств. В порту нас встретили профессора Ферсман и Щербаков, на плечах которых лежала основная нагрузка организации с российской стороны и которые в определенной степени были противоположностью фон Фиккера и Рикмерса. Гостеприимство, которым мы насладились в России, началось с освобождения от уплаты таможенных пошлин и осмотра нашей ручной клади - льготы, которая позже, после преодоления преград, досталась также и большому багажу, который, кроме всего прочего, затем был отправлен по железной дороге в Туркестан в особом вагоне скорого поезда бесплатно. В Ленинграде состоялось заседание Академии Наук и прием у ее президента проф. Карпинского с супругой, затем посещение научных институтов и музеев с их чудесными, совершенно невредимыми сокровищами, а также прием у немецкого генерального консула. Похожее повторилось и в Москве: встреча на вокзале с киносъемкой правительственные машины совещание с Горбуновым, покровителем экспедиции главой Исполнительного Комитета Совета Народных Комиссаров, командующим союзными вооруженными силами и к тому же генеральным прокурором Крыленко и другими господами два банкета с речами прием у немецкого посла графа Брокдорффа-Рантцау экскурсия по закрытому от обычных людей Кремлю и по другим достопримечательностям: короче, всюду радушный прием и готовность помочь.

  С вечера 22 мая по утро 27 мая продолжалась поездка по железной дороге от Москвы через Оренбург до Ташкента. Там начали верное и необходимое сопровождение Перлин и Юдин I. Остальные товарищи из России следовали позже, если, как проф. Корженевский и Циммерман, сами не проживали в Ташкенте. Теперь мы находились посреди Азии, примерно на равном удалении от Северного Ледовитого океана и от южной оконечности Индии, от Смирны и от Пекина. Благоговейно ступили мы в исторические места Самарканда и (в конце экспедиции) Бухары. Неизгладимо, незабываемо обуяла нас жизнь Востока. Хоть здесь и неуместно изображать все эти многочисленные глубокие впечатления, которые мы испытали в европейской части России и в Туркестане.

  Железная дорога заканчивается в широкой плодородной долине Ферганы примерно в 60 км восточнее большого города Андижан, немного не доходя до гор напротив Китая. От Андижана до Оша примерно 50 км грунтовой дороги, от маленькой станции Кара-Су - около 20 км. Здесь пройдет и грузовик, но на всех пространствах по-прежнему, как уже в течение многих столетий, царит арба - телега с колесами высотой 2 м и шириной колеи 1.85 м. Рикмерс и Нёт, выехавшие заранее, прибыли в Ош 30 мая, остальные - 3 июня. Расположенный на высоте 1200 м Ош - городок с 30000 жителей - при плотном заселении долины Ферганы сам по себе не имел бы особого значения. Но это исторический исходный пункт на пути караванов в Кашгар в Китайском Туркестане. Достичь горной страны Памир также легче всего, используя первую треть этого пути. В Оше снаряжался наш караван. Наняли 60 верблюдов (рис. 1), 85 вьючных лошадей и 30 человек - поваров и погонщиков (последние сами были хозяевами вьючных лошадей). 33 особенно привычные к горам верховые лошади наши русские товарищи уже купили раньше. Все получилось превосходно - отличная работа нашего руководителя и организатора Рикмерса, со стоическим спокойствием которого не могли соперничать даже жители Востока. Тем не менее, 10 дней пришлось ожидать наш багаж. При изнурительной жаре, в то время господствовавшей в Ферганской долине, лучше всего мы чувствовали себя в прохладной воде горной реки. И все же мы еще нашли достаточно стимулов подняться на 100 - 150 м над долиной на близлежащую известняковую гору Сулейман-Тау посмотреть висячие сады, а также зачастую окутанные облаками горные хребты на юге и на востоке. В остальное время мы, четверо альпинистов, били баклуши, в то время как мужи науки, разве что кроме неутомимого Райнига, вели себя таким образом, как будто бы что-то делали.

  Караван верблюдов в Оше

  15 июня арба за арбой въезжали на наш двор - багаж прибыл на место. Жара была забыта, все сильные мужчины приступили к упаковке, Шнайдер и Вин были "старшими кидалами ящиков". Вьючных животных вели на двор и нагружали, фото- и киноаппараты строчили, как пулеметы. 18 июня все было готово, и 19 июня мы выехали на лошадях с военным эскортом из одного лейтенанта и семи солдат навстречу прохладным горам. Корженевский и Нёт с десятью солдатами выехали вперед еще 12 июня.

  Алайские горы пересекали по весьма хорошо поддерживаемому, снабженному мостами вышеупомянутому караванному пути Ош - перевал Чигирчик 2200 м - Гульча 1500 м - Суси-Курган - перевал Талдык 3600 м - Сары-Таш 3000 м. На этот примерно 180-километровый этап потребовалось 8 дней. Наш большой караван, разбитый на несколько отрядов, должен был соответственно маршевой скорости передвигаться в направлении очередного пастбища. Алайские горы здесь довольно широки, но те, которые видны с дороги, в основном ни высоки, ни привлекательны. Дальше по сторонам должно быть гораздо красивее, особенно там, где горы поднимаются выше 5000 м. Но там искать было нечего: эта горная страна в некоторой степени уже известна, хотя покорены до сих пор лишь немногие высокие вершины. Наши цели находились дальше на юге. Тем не менее, мы использовали один день отдыха, а впоследствии раннюю стоянку или ожидание вьючных лошадей для того, чтобы сходить на четыре горных вершины для наблюдений. Прежде всего, самая северо-восточная высотой примерно 2800 м в хребте Мурдаш близ Гульчи дала нам впечатляющий обзор почти хрестоматийно выглядящей эрозии в северной части гор. Однако мы направляли наши истосковавшиеся взгляды на юг, где, как мы полагали, была видна часть Заалая. Затем через два дня хода по однообразной долине Гульчи долина расширяется. Хребет Ак-Таш, в переводе "Белый камень", гордыми скальными зубцами возносит светлые известняковые вершины высотой около 3500 м. В жидком, как объяснил Циммерман, пустынно-пылевом тумане их спиралевидные крутые каровые стены вздымались вверх еще более завораживающе. Мы шагали по красной земле. Маленький перевал, преодолеваемый для обхода ущелья, впадающего в ту же долину, называется Кызыл-Белес. Кызыл - значит красный, здесь весь грунт и все скалы из песчаника ярко красного цвета. Однажды ночью с 25 на 26 июня, когда мы стояли лагерем в урочище Ольгин-Луг, некоторые из пасущихся без привязи исключительно бодрых верховых лошадей по обыкновению опять от нас убежали. К сожалению, среди беглецов был "Жоржет" Шнайдера и мой "Дикий Осел", по такому случаю заодно я представлю "Ксаверля" Алльвайна и "Петера" Вина. Юдин II и трое местных искали и ждали с нами до тех пор, пока киргиз верхом на яке не пригнал лошадей к нам обратно. Теперь, чтобы как можно быстрее снова догнать основную группу, мы выбрали не перевал Талдык, а более короткий, хотя и более крутой перевал Кой-Джули, на который оказалось удобно и быстро подниматься, держась за конские хвосты. Там, наверху мы со Шнайдером не смогли отказать себе в удовольствии залезть на близкую скальную вершину. Между прочим, то же самое желание Алльвайн и Вин осуществили на перевале Талдык. Затем дорога круто спустилась на юг.

  Теперь мы находились в Алайской долине шириной 20 км, а именно, на ее северном краю, в Сары-Таше, по-немецки "Желтый камень". Это даже не отдельная деревня, а название целого ландшафта. Здесь, в горах, в стране кочевников почти нет постоянных деревень, собственно, только зимние поселения. Но так как жизненная необходимость требует названий населенных пунктов, киргизы дали имя определенным местностям, главным образом хорошим пастбищам, которые, впрочем, посещаются отдельными семьями по строго отрегулированному календарному плану. Также и в этот раз поблизости от нас киргизская семья поставила свою юрту - жилье, которое встречается по всей северной половине Азии и которое, пожалуй, уже в течение тысячелетий в одном и том же виде служит странствующим народам. В форме сырного колпака без ручки, примерно 2.5 метра в высоту и 4.5 метра в поперечнике, внутри деревянный решетчатый каркас в виде ножниц и тонкие деревянные стропила, на них войлочный потолок, на полу плетенка из камыша, вверху дымоотводный канал, поверх которого по мере надобности также может натягиваться войлочная крыша, дверь из плетеного хвороста и ковра, все это можно свернуть или сложить вместе, легкое, но прочное, полтора верблюжьих вьюка, устанавливается за два часа, разбирается за один час, летом прохладно, зимой тепло - это и есть юрта, дом кочевых киргизов. Мы охотно посещали их, если наталкивались в течение экспедиции к сожалению, это были только очень скудные поселения. Очевидно, и мы были желанными гостями. Молва о том, что мы хорошо платим серебряными деньгами и дарим прекрасные подарки, опережала нас, как мы, европейцы, пожалуй, больше никогда не ощутим. Мы сидели в юрте на коврах или на шкурах архара (дикого барана). Беседа сталкивалась с маленькой трудностью: одни свободно говорили только по-киргизски, другие - только по-немецки. Но нам вполне помогало любезно улыбаться друг другу, этим можно было целиком заполнить получасовой визит. Здесь не нужны были, к примеру, философские беседы - ну откуда в природе философия? О еде, питье, дороге, домашних животных и тому подобных реальных делах легко было договориться. Нам предлагали лепешки (плоский хлеб), сушеное мясо, творог и молоко в любой форме, а мы обычно давали чай, соль, сахар. Между прочим, это способствовало языковому обогащению. Так, по-видимому до сих пор неизвестный шоколад назывался "герман-кант" - немецкий сахар, в то время как он же в качестве напитка получил название "герман-чай" - немецкий чай. Ножницы и ножи были также очень популярны, но более всего - снежные очки. Мы, в свою очередь, особенно ценили молоко. Собственно, это целая глава, притом очень приятная. У киргизов шесть видов "дойных коров": кобылы, яки, верблюды, козы, овцы, и настоящие коровы. Любое молоко очень жирное. Свежее молоко яка фантастически деликатное, оно самое вкусное. "Каймак" - это густые сладкие сливки, чтобы полакомиться. Если хотят поесть, просят "айран" - густой, творожистый, немного кисловатый молочный напиток. Можно хорошо насытиться четвертью литра. Если хотят пить, просят "кумыс" - жидкое, забродившее, кисловатое кобылье молоко, слегка алкогольное. "Айран" и "кумыс" лучше всего хранятся в ямах и "по возможности подаются на стол прохладными". Мы наслаждались этим великолепием так часто, как только могли.

  На караванном пути Ош - Кашгар, от которого в Сары-Таше ответвляется дорога на Кара-куль, после освобождения от зимнего снега было оживленное движение, ежедневно демонстрирующее нам, новичкам в Азии, что-то новое. Самым странным были, очевидно, два больших, снабженных мощными несущими брусьями паланкина, которые несли по лошади спереди и сзади. Таким способом два китайца путешествовали из Кашгара в Ош. По-особенному выглядели также маленькие, но сильные ослы с большими тюками хлопка на каждом боку они прибывали также из Китайского Туркестана, в то время как туда везли главным образом промышленные товары с запада. Впрочем, мы не очень любили ослов, так как в своем досуге они слишком часто отравляли наш своим отвратительным ревом. "Там снова пыжится какой-то осел",- говорили мы в ответ.

  Иначе ведут себя наши товарищи верблюды - самые полезные и сильные среди вьючных животных, способные нести до 600 фунтов. Днем они с удовольствием пасутся и отдыхают, а ночью караваны отправляются в путь. Обычно по 5 - 10 животных привязывают друг за другом на одну веревку вожаки носят на шее большой колокол, на котором часто висят еще маленькие. "С неописуемым чувством внимательно слушают вдалеке глухой зовущий звук колоколов звук становится все светлее, он звучит серьезно и торжественно и отмечает величественно спокойную поступь верблюдов. Если смотреть на них ночью, то видно, как призрачно проплывают могучие черные тени их мягкие шаги беззвучны, но колокола звенят пронизывающим тоном, и эхо от скальных стен отвечает тем же. Бредут назад в лагерь и слышат, как звон медленно замирает меж гор. Кто не поймет, как этот простой звук колоколов мог гипнотически влиять на мои слуховые нервы и воспоминаниями об этом обращать мысли к свету и радости? Уж двадцать лет прошло с тех пор, как я впервые услышал этот звук, и с той поры он тихим звоном прошел сквозь мою жизнь". Таким образом Свен Хедин словами выразил чувства, пробудившиеся в нем, когда в 1899 году он остановился почти на том же самом месте ("Приключение в Тибете", стр. 12). Кому доводилось изображать бескрайнюю поэзию уходящего в ночь каравана, кто мог найти более удачные слова? Звучание колоколов давало нам, альпийским товарищам, воспоминания о скоте, пасущемся на альпийских лугах, мысленно оно переносило родные зеленые лужайки в азиатские желтые степи. Полезные, терпеливые животные служили нам на подходах и по возвращении. Если лошади чаще носили наш груз, это происходило по различным причинам, например, из-за большей пригодности для горного бездорожья, более простой кормежки, более легкой купли-продажи. Наши лошади тоже были весьма полезны.

  С вечера 26 по утро 30 июня в Сары-Таше можно было видеть большой полевой лагерь, тем более, что там же стояли лагерем и другие караваны. Наши палатки выстроились, как по струнке - знаменитые одноместные палатки, одна из самых удачных идей Рикмерса по снаряжению, один из секретов безупречного, единодушного проведения нашей экспедиции, средство предотвращения психоза, постоянно нападающего на людей, вынужденных, как мореплаватели или сухопутные исследователи, месяцами оставаться рядом в тесном кругу. Здесь у каждого был свой собственный дом, в котором можно свободно распоряжаться, предоставленному самому себе. Конструкция палаток была хорошо продумана. Легкая по весу, удобно пристегивать, свернутую в палаточном чехле, на луку седла, устанавливается и снимается за несколько минут, благодаря пришитому полу и дверному порогу достаточно снего-, водо- и ветронепроницаема, 1.90 м в длину, 1.35 м в ширину и такая же в высоту, неуязвима даже в сильный шторм, однако, благодаря форме собачьей конуры (благозвучно названной в каталоге "жилая палатка"), все же достаточно просторна для сна и дневного отдыха, для всего личного багажа, для письма, приготовления пищи и работы с научными инструментами. Для общей трапезы или чтобы поболтать, мы размещались внутри даже впятером. Во всяком случае, это уже был "дизайн помещения". Клеппер-Розенхайм разработал для нас, кроме всего прочего, изготовленную по тому же принципу большую жилую палатку, применявшуюся по мере надобности в качестве жилой или обеденной комнаты, кухни, складского помещения, фотолаборатории, приемной врача и спальни для прислуги (рис. 37, рис. 31). Русские армейские палатки были, хотя и очень вместительны, но высоки и тяжелы, а внутри над полом свистел ветер. Наши погонщики лошадей - "караванчи" - строили себе стенку из багажа и сооружали сверху большой шатер.

  В те дни в Сары-Таше собралось также много киргизов. Проводилась "Байга" - скачки, с которыми мы позже еще раз подробно познакомились в Алтын-Мазаре. Наши оба врача - Алльвайн и Кольхаупт, слава о которых быстро распространилась на всю округу, радовались оживленной практике. К их приемному часу приурочивали вызов и других участников, кроме самих пациентов и врачей - по одному киргизско-русскому и русско-немецкому переводчику, повара для оприходования возможных гонораров (кумыс, айран, каймак) и просто любопытных. Чаще всего пациенты жаловались на боли в желудке, сыпь, больное горло или легкие. Приводили детей с жалобой, что те не хотят регулярно пить материнское молоко притом зачастую им было 3 - 5 лет. Лекарства выдавали в любом случае. Лишь когда одна женщина потребовала средство против бездетности, наши врачи вынуждены были отправить ее домой не обслуженную.

  Сразу по прибытии в Сары-Таш Нёт со Шнайдером отправились с геологическими работами на Заалай. Мы снова встретились с ними только на Кара-Куле.

  Финстервальдеру и Циммерману нужна была пресная вода для измерения температуры кипения, так что нужно было обеспечить их снегом. Эта научная работа была для нас, троих оставшихся альпинистов приятным поводом 27 июня подняться на некоторые Алайские вершины, высотой около 3800 м. Первая вершина была простая, на второй был участок реально сложного лазания по разрушенным скалам, а на третью, также технически сложную, залез один Алльвайн. Два дня спустя, помогая Финстервальдеру при фотограмметрировании, Алльвайн поднялся еще на пять Алайских вершин - "Арншпицы", до 4000 м высотой, в хребте, лежащем к югу от перевала Катюн-Арт. Райниг, Вин и я в это время ездили верхом по Алайской долине на запад.

  Все это время наши взгляды были устремлены на заветный юг. Мы слышали об известном изображении Заалая (рис. 32), но сами так его и не увидели. Иногда нам показывался находящийся у китайской границы Курумды высотой около 6600 м и его отроги. Но плотные дождевые тучи или пустынно-пылевой туман постоянно закрывали пик Кауфмана 7130 м. Ограниченная видимость была весьма неблагоприятна для нашей дальнейшей работы - тем самым мы оставались в неведении о его точном местонахождении и виде с севера крепкий орешек до тех пор не мог быть разгрызен, пока эта гора не была обнаружена. Вообще до самого конца экспедиции полагали, что наивысшая гора Советского Союза - это пик Кауфмана, в связи с чем компетентной русской инстанцией он был переименован в пик Ленина. Тем не менее, окончательные расчеты, проведенные уже дома, дали в итоге для пика Гармо 4 в Сель-Тау ⁵ 7490 м. Вероятно, именно он является наивысшей вершиной Российской империи (рис. 26).

  30 июня основная часть экспедиции, установив метеостанцию, пересекла высокогорные степи широкой Алайской долины. Было прохладно и дождливо, Заалай оставался закрыт, и когда к вечеру, наконец, разъяснилось, мы были уже в горной местности, за огромными моренами в Бордобе - разрушенном таможенном посту, 3400 м. Алайская долина прямо-таки кишит сурками. По размеру они такие же, как и их сородичи в Альпах, но с желтым мехом, и свистят не как у нас, а напевают целую мелодию. Наши вооруженные до зубов русские товарищи не экономили боеприпасы. Но лишь Беляев, не только хороший астроном, но и очень искусный охотник, приносил добычу. Остальные обычно мазали, или раненому животному удавалось укатиться от охотника в свою нору.

  1 июля отъезд каравана задержался, и Финстервальдеру пришла мудрая мысль фотограмметрировать с нескольких вершин к востоку от Бордобы. Алльвайн, Вин и я с радостью приняли в этом участие, помогая нести инструменты и фотопластинки. С нами шел также русский геодезист Исаков, однако на второй вершине высотой около 4000 м на середине склона он повернул назад. Поневоле используемые осыпные кулуары и темп, продиктованный ограниченным временем, по понятным соображениям лишили его мужества. Мы с Вином, поднявшись на третью вершину, тоже поспешили назад в Бордобу, чтобы в выбранное сверху условленное место привести коней для Финстервальдера, Алльвайна и Бирзака. Нам доставила удовольствие маленькая прогулка по гребню с превосходной панорамой. На юго-западе с ледовой вершины Кызыл-Агын, 6680 м, в долину спускаются два больших ледника. На юго-востоке, собственно совсем рядом, поднимается великолепная гора, похожая на Гроссглокнер. Хоть он и является всего лишь отрогом своего короля Курумды, но здесь он господствует, как могущественный наместник, прекрасный и благородный по форме. Мы охотно посетили бы его, если бы на несколько дней остановились здесь, где впервые достигли ледовых гор.

  В 4 часа дня все снова были в седле. Привычные к горам лошади за недолгие три часа подняли нас наверх на перевал Кызыл-Арт, 4200 м - примерно 15 км пути и 800 м набора высоты. Благодаря хорошему обзору и некоторому везению, к ночи мы достигли лагеря, разбитого в стороне от дороги.

  Теперь мы находились на южной стороне Заалая, то есть непосредственно в горной стране Памир. Его характерные признаки предстали здесь сразу в полной мере: холод, каменная пустыня подавляющей ширины, горы вблизи с округлыми каменистыми вершинами и вдали с гордыми ледовыми (ср. рис. 8). Финстервальдер, который сам поднимался на запад, заманил нас, троих альпинистов, на "Блоксберг" к востоку от дороги (примерно 4400 м). С трудом удалось нам из круглых камней построить желаемый тур. Вознаграждением был хороший вид на Курумды. Затем надо было снова спешить за большим караваном, часами по осыпям сухих русел истоков реки Маркан-Су и на перевал Уй-Булак. Как по волшебству, нам открылся совершенно потрясающий вид. Вдалеке внизу весело блестел голубой Кара-Куль. Вокруг него широкая равнина, серо-желтые осыпные поля, желтый лесс и светлый песок, кое-где в промежутках желто-зеленая степь и темно-зеленые пятна густого низкорослого кустарника. На берегу сверкают белые полосы соли, в самом озере ряд ярко коричневых скалистых островов, впереди скалы настоящего пустынного цвета, темно-коричневые и фиолетовые. В бесконечно широкой дали тонкий венок белоснежных гор. Надо всем этим золотое солнце и улыбающееся голубое небо (рис. 2).

  Каракуль, 3950 м, вид с севера. На дальнем плане Музкол, 6000 м.

  До Кара-Куля и покинутого, но еще очень хорошо сохранившегося "Рабата" - армейского поста в его северо-восточном углу - было еще далеко. 2 июля на текущем с северо-востока обрамленном скудной травянистой порослью маленьком ручье (рис. 3) Рикмерс позволил разбить первый базовый лагерь, 3950 м. Привезенные издалека ящики, чемоданы, мешки с мукой, ячменем и зерном, канистры с маслом и бензином и даже дрова теперь громоздились здесь. Караван верблюдов отпустили, начался следующий большой этап диспозиционной работы Рикмерса. Там мы встретили Нёта и Шнайдера, все четверо альпинистов снова были вместе. Последовала обычная лагерная работа, затем пробная проявка фотографий и купание в слабо-соленом у устья ручья Кара-Куле. Алльвайн поднялся на осыпную гору высотой 4695 м построить тур для измерений Финстервальдера, Вин установил коротковолновой радиоприемник и прослушал сигналы точного времени из Западной Европы. После этого, наконец, мы получили лед и фирн под ногами.

  
  

  Кок-Су-Кур-Баши
  Е. Алльвайн

  В нашем богатом багаже мы везли также несколько пар снегоступов - короткие летние лыжи, всего 1.35 м в длину. До сих пор, насколько мне известно, было всего несколько попыток использования снегоступов во внеевропейских высокогорных массивах Старого света. Самыми успешными были, пожалуй, восхождения С. Кёнига на Килиманджаро и швейцарцев Эггера и Мишера на Эльбрус, тогда как англичане на Эвересте ограничились мелкими упражнениями и разведками.

  Мы предприняли наш первый центральноазиатский лыжный выход в горы 4 июля 1928 года. На северном краю Кара-Кульской равнины поднимается гора высотой примерно 5700 м, которая показалась нам достойной целью (рис. 3). Киргизы называют ее Кок-Су-Кур-Баши, что означает: "Голова, с которой спускается зеленая вода морен".

  Восточный берег Каракуля и гора Коксукурбаши, примерно 5700 м. На переднем плане киргизские юрты

  Еще до рассвета мы выползли из спальных мешков, но до выхода провозились довольно долго. Сначала надо было разбудить повара, чтобы он сварил чай, поймать и оседлать коней, которые ночью бегали на свободе, так что вышли мы в 5³⁰. Нас было пятеро: Борхерс, Кольхаупт, Шнайдер, русский Перлин и мое ничтожество, а также еще один русский солдат, который должен был ждать с лошадьми у подножия горы. Полтора часа мы ехали рысью на север, при этом пересекая несколько старых моренных валов, образованных древним ледником Кара-Арт. На северном краю равнины перед нашей горой полукругом поднималась большая морена, за ней была маленькая высокогорная долинка с ручьем, заросшая роскошной травой. Здесь мы в 7³⁰ оставили наших лошадей под охраной солдата, привязали снегоступы к рюкзакам и начали подъем. Сначала было не слишком интересно, если не сказать скучно. Мы поднимались по моренному карману, вокруг не было ничего, кроме каменной пустыни, и только у самого ручья была узкая зеленая полоска травы и мха, и прекрасные весенние цветочки. Но скоро и это закончилось, мы повернули из кармана налево и полезли через необозримые осыпные склоны вверх по направлению к снеговой линии, которая казалась уже недалекой. Однако эти осыпи продолжались еще подозрительно долго, перед нами появлялись все новые валы, и каждый раз, когда мы думали, что этот уже последний, за ним всегда снова оказывался еще один. Наконец, в 9¹⁵ мы подошли к снежным полям ниже и западнее предвершинного ледника. Отсюда открывался удивительно красивый вид на синий Кара-Куль и его широкую равнину.

  Наша гора имеет форму, характерную для Внутреннего Памира: над широкими и лишь умеренно крутыми осыпными склонами стоит похожая на вулкан вершина, с которой во все стороны стекает фирновый покров. Вверху совсем полого, чем ниже, тем становится все более круто единственная трудность восхождения состояла в подъеме на этот предвершинный ледник, который переходит в нижележащие фирновые поля крутым сбросом. Но мы разведали и его слабую сторону: на верх этого сброса высотой 30 - 50 м, опоясывающего всю вершину, в одном месте слева направо ведет менее крутая фирновая полка здесь нам и надо было подниматься.

  Мы пристегнули наши лыжи. Снег был отличный, крепко смерзшийся, сверху несколько сантиметров свежего снега, придающего лыжам нужное направление. Последующий подъем был однообразным и скучным, разве что украшенным все более великолепным видом на Кара-Куль. В течение доброго часа местность поднималась все более круто, мы находились у подножия предвершинного ледника, крутой сброс которого все время был перед нами. Еще некоторое время мы поднимались вдоль его края, пока обнаруженное снизу фирновое поле не позволило перейти на сам предвершинный ледник. Здесь склон на протяжении примерно 100 м был реально крутым чтобы не сползать боком, нужно было жестко закантовывать лыжи. Выше идти снова стало удобнее. Мы поднимались по широкой дуге через мульду, которая постепенно становилась все более ровной и, наконец, превратилась в совсем пологий склон. По нему цепочка наших следов еще некоторое время тянулась вверх, оставляя позади все большее расстояние, и, наконец, в 2 часа дня мы были наверху на широкой плоской вершине. Этот последний подъем продолжался чересчур долго, так что мы уже думали, что вообще вряд ли сможем достичь вершины. Вид с нашего первого пятитысячника был великолепен: глубоко под нами широкая водная гладь Кара-Куля, за ним плоские снежные горы одноименного хребта, на севере от них глубоко врезанная долина Кара-Джилги, по которой мы планировали наш следующий выход, с импозантными скальными и ледовыми горами. К сожалению, вокруг главного хребта Заалая клубились белые облака, и все же как раз напротив нас выглядывала многоглавая ледовая стена Курумды, возвышающегося над нами еще почти на 1000 м. На востоке и на юге мы также видели полномасштабные горы, однако уступающие по сравнению с массой находящихся поблизости.

  Последующий спуск был чистейшим наслаждением: великолепно управляемые летние лыжи так шипели по широкому фирновому склону, что мы очень быстро снова оказались внизу у снеговой границы. Примерно за 20 минут мы преодолели добрые 1000 м перепада высоты, для подъема на которую потребовалось почти 5 часов. Мы съехали до последнего снежничка, а затем ковыляли по длинному галечному склону вниз к лошадям, которые к вечеру благополучно доставили нас обратно в лагерь.

  
  

  Кара Джилга
  Ф. Борхерс, отрывок: Е. Алльвайн

  На Кара-Куле экспедиция временно разделилась на несколько частей. Метеорологическая и аэротехническая станция, а так же большая часть крупного багажа остались на месте. Рикмерс с основной группой через несколько дней выдвинулся дальше в долину Танымаса, с ним также Ленц, который однако вскоре свернул в долину Бартанга, чтобы там в процессе общения с таджиками изучать их язык. Райниг в одиночку приступил к многомесячному переходу в направлении озер и долин на юго-востоке и на юге, во время которого в Лянгаре он до 20 км приближался к индийской границе. Нёт, Дорофеев с проводниками и мы, четверо альпинистов, 5 - 6 июля верхом на лошадях поехали в долину Кара-Джилги. Йолдаш, ошский узбек, заботился о нас как повар и смотритель лагеря. Большинство вьючных лошадей затем снова вернулись на Кара-Куль. К сожалению, до сих пор нельзя было использовать носильщиков, так что Финстервальдеру пришлось остаться. Беляев следовал за нами позже.

  В целом долина Кара-Джилги простирается от Кара-Куля примерно в северо-западном направлении внутрь Заалая. Предположительно, она должна была привести к пику Ленина, так что наряду с общим исследованием горного района мы, альпинисты, поставили себе целью в любом случае разведать местонахождение пика Ленина. На Кара-Куле мы серьезно обдумали, надо ли нам идти в расположенную далее на севере долину Уй-Су. Согласно карте, была возможность достичь пика Кауфмана из обеих долин. Но для того, чтобы углубиться в обе долины, не хватало времени. Мы полагали, что в долине Кара-Джилги будет больше возможностей для работы, и успех доказал нашу правоту.

  Примерно 50-километровый путь проходил сначала вдоль северного берега Кара-Куля по камням, песку и отложениям глины. Затем мы попали в долину Кара-Джилги. Кара-Джилга означает "черная глубокая долина", и это так и есть. Она заполнена черным щебнем, в котором бурная, мутная темно-серая река то тут, то там прокладывает себе русло. Лишь в местах, где у подножия горного склона проступает родник, или сочится маленький чистый ручей, обнаруживается скудная растительность. На такой лужайке на высоте примерно 4000 м мы разбили наш лагерь (рис. 5). Это было великолепно расположенное место. Долина здесь разветвляется на четыре притока. Самый большой ведет на северо-северо-запад громадные, свыше 6000 м, ледовые горы обрамляют его. Но также и западная ветвь долины приводит к горам красивейшей формы. Перед входом в нее стоит господствующая над главной долиной и хорошо видимая в течение многочасовой езды крутая скалистая гора с острой фирновой вершиной. За неприступную красоту мы назвали ее в честь знаменитой кавказской вершины "Ушба".

  Для целого ряда гор, почти все из которых еще были безымянные, необходимо было хотя бы предварительное название, чтобы иметь возможность говорить о них кратко и ясно. Мы выбирали названия по форме горы, по прочим качествам или происшествиям, часто используя горные названия из района Альп. Наименование по дате восхождения или с каким-нибудь другим использованием цифр было бы ненаглядным и непрактичным. Конечно, при окончательном наименовании мы не хотели опережать специально уполномоченные для этого инстанции. Впрочем, до сих пор они дали имя лишь немногим горам, так что в данном отчете мы вынуждены представлять все остальные под нашими собственными названиями.

  Сначала была плохая погода, поэтому первая атака на "Ушбу" 7 июля потерпела неудачу. Когда 8 июля около 7 утра разъяснилось, мы как можно скорее оседлали наших лошадей. Шнайдер и Вин поехали в западную ветвь долины, о чем я сообщу ниже мы с Алльвайном - в северо-северо-западную. Планировалась только поездка верхом на несколько часов в целях разведки. Но когда вскоре после 9 утра мы с Алльвайном остановились у языка ледника Кара-Джилга и не могли продвигаться дальше на лошадях, в ногах у нас слишком сильно засвербило. Мы тут же пришли к единому мнению для лучшего обзора взойти на гору к востоку от языка ледника. Тут это было не просто следствие альпийского темперамента. Принцип сначала осматривать новую землю сверху освободил нас и наших товарищей ученых от некоторого излишнего и времязатратного путешествия по долине, так что мы снова и снова успешно проводили в действие этот принцип в течение всей экспедиции. Было ли благоразумным начинать подъем в 9³⁰ - это вопрос открытый. Все-таки наша гора, хотя и выглядела легкой, имела значительную высоту - как позже определили, 5800 м. Таким образом, нам предстояло примерно 1800 м подъема. Но наконец, не для того мы пришли на Памир, чтобы соблюдать там курортный режим. Сначала подъем шел по осыпному кулуару, в 11 часов мы доели остатки наших скудных дорожных припасов и с тех пор "пухли с голода", потому в шутку назвали нашу гору "Кольдампф-Тау". ⁶ К часу дня по скальному северному гребню мы взобрались на предвершину. Затем узкий в этом месте гребень снова немного понижается и, наконец, выводит наверх к главной вершине. Часто мы проваливались сквозь наст по колено, что было изрядным мучением. От 3³⁰ до 4³⁰ дня мы пробыли на вершине, рассматривали все вокруг и делали наши географические заметки. Спуск прошел быстро, тем более, что между основной вершиной и предвершиной мы смогли съехать по фирновому кулуару на запад. Когда вскоре после 6 вечера мы снова очутились там, где оставили лошадей, начались обычные для этой страны сюрпризы. Оказалось, что мы еще недостаточно изучили, как пользоваться конскими путами: стреноженные животные освободились и убежали. Таким образом, поневоле нам пришлось перебродить ручей, глубиной, правда, всего по колено, но очень бурный и холодный, как лед, в то время как лошади спокойно наблюдали за нами с некоторого расстояния. Затем началась продолжительная серия принудительных полномасштабных прохладных купаний, которую Памир прописал нам в течение некоторого времени. Следующим на очереди был Алльвайн, а я спокойно попал на ту сторону. Достаточно сурово смотрелось, когда Алльвайн ринулся в мутный поток. По крайней мере, он удачно выбрался на противоположный берег, хотя и ругаясь, как сапожник. Его одежда через несколько минут задубела. Он побежал кросс на выносливость, с одной стороны - чтобы согреться, с другой - чтобы поймать лошадей. Но как раз в тот момент, когда он готов был схватить их за повод, свирепые животные скакали галопом очередные несколько сотен метров, и так далее, пока мы уже к ночи не добрались до лагеря.

  Одна эта наша разведка вдвоем за один день уже принесла важный результат: примерно в конце ледника Кара-Джилга находится очень высокая гора, которую мы назвали "Большой Конус" за ее характерный вид из базового лагеря. По карте она могла быть пиком Ленина, тем более, что в этом месте водораздел, идущий с юга, стыкуется с главным хребтом. С покоренной сегодня горы он выглядит многоглавым массивом, вытянутым в направлении север - юг. Далее к западу от него мы заметили еще две очень высокие вершины (названные пик 3 и пик 4), которые могли оспаривать высотный ранг у "Большого Конуса" (пика 2). Примыкающая с востока, также очень высокая, продолговатая, трехглавая фирновая гора (пик 1) была явно ниже мы предположили, что это Кызыл-Агын.⁷ Ледник Кара-Джилга, свыше 20 км в длину, изгибами спускается с главного хребта Заалая. Вокруг него, а также и в верхнем цирке, круто обрываются склоны гор, в большинстве случаев оледеневшие. С запада и востока в него впадают по два больших боковых ледника. Вопреки его не слишком большому перепаду высоты, главный ледник сильно разорван. Труднопроходимы также обе больших морены с каждой стороны, так как они лежат на льду. В противоположность большинству альпийских ледников с их, как правило, вполне проходимыми постоянными боковыми моренами, здесь лед неоднократно достигает боковых склонов, часто даже наползает на них. Рандклюфт между ледником и скальным бортом - это дикие груды развалин, какие мы еще часто наблюдали на Памире. В нижней части Кара-Джилги лед темный. Но на нем стоят белоснежные сераки, как правило, 10 - 20 м в высоту и столько же в ширину, часто самого фантастического вида. Нёт, Вин и я рассматривали их 12 июля в непосредственной близости. Их облик оставил глубокое впечатление, мы нигде не находили ничего подобного. Как хорошо ни воспроизводит русская 10-верстная карта и основанная на ней карта А. фон Шульца многие другие части Памира, здесь, на южной стороне Заалая, она оказалась, соответственно высказанному еще в Москве нашими русскими друзьями предупреждению, цветущей фантазией, обозначающей долины с источниками и ручьями там, где в действительности земля покрыта вечными льдами на мили в ширину. В свое время было бы корректнее оставлять бумагу белой там, где никто не видел местность на самом деле.

  После вылазки в горы 8 июля у нас с Алльвайном ныли все кости, так что на следующий день я предпочел с Нётом разведать новое место для лагеря с лучшим пастбищем. Однако когда от Шнайдера и Вина, вовремя вернувшихся домой, Алльвайн услышал предложение "Ушба", его было не остановить. Таким образом, они выступили втроем в самую рань 9 июля. Алльвайн сообщает об этом следующее:

  Эта гора - воистину гордый богатырь, по красоте формы не уступающий своему кавказскому крестному отцу. Свободно поднимает он голову до 5600 м, склоны его резко падают вниз в обе долины, а на северо-восток, напротив нашего лагеря, спускается крутой гребень, еще раз достигая высшей точки 5000 м на фирновой предвершине. По этому гребню мы и собирались подниматься. Проблематичным было преодоление примерно 100-метрового сброса в этом гребне, пролезть который в лоб при тщательном рассмотрении в сильный телескоп казалось невозможным. Склон слева от него был также малообещающим, но мы надеялись на правый, северо-западный склон, который Вин и Шнайдер видели во время конной поездки на разведку в долину западного истока и объявили не совсем безнадежным.

  Высоко засучив штаны, мы босиком перебрели ручей юго-западной долины и по однообразным осыпным склонам поднялись в верхний цирк, лежащий между северо-восточным гребнем и боковым, спускающимся на восток с предвершины. Подъем на предвершину не представлял сложности. На ее восточный гребень можно было подняться в основном по незаснеженной осыпи. Несколько скальных зубцов мы обошли справа по крутым фирновым склонам. За предвершиной, которой мы достигли в 8³⁰, на перемычке стоит ряд скальных башен. По снегу, осыпи и обрывам мы попали на первую седловину. Затем мы спустились дальше налево для обхода первой башни. Пришлось сбросить еще примерно 30 м высоты до тех пор, пока мы не смогли снова подняться на гребень по следующему снежному кулуару под его стеной. Следующие башни мы обошли справа, а под конец трудным лазанием по самому гребню достигли последней седловины перед взлетом на главную вершину. Фирновый гребень, который поднимается с постепенно возрастающей крутизной, после перелаза через несколько маленьких скальных зубцов вывел нас к подножию большого сброса. Здесь мы долго обсуждали целесообразность применения веревки, однако сочли, наконец, необходимым воспользоваться ею склон, который нам теперь предстояло пересечь, имел такую крутизну, что вскоре мы уже страховались по всем правилам искусства. Сначала одна веревка шла через снежное поле под стенами на выдающееся вперед скальное ребро, затем мы пересекли крутую скальную плиту, местами заснеженную и обледеневшую, далее вправо вверх, до тех пор пока мы не оказались у подножия также в основном обледеневшего крутого кулуара, по которому хотели снова пробиться на гребень. Сверху идет гладкий вертикальный срез, перед которым мы уклонились направо на следующее скальное ребро. Вскоре мы снова были наверху на открытом всем ветрам гребне, примерно в 30 м позади большого сброса. Путь на вершину был свободен.

  Последовал ряд больших и малых скальных зубцов, которые мы прошли по краю гребня. Лазание было непростым, однако горная порода, которая на стене была сильно разрушена, здесь стала снова хорошая и прочная. Приятно поразил нас факт, что мы могли здесь, на высоте примерно 5300 м, не только подниматься легко и без одышки, но даже и это сложное лазание выполнять без особого напряжения. Гребень снова круто вздымался, сначала трудные скалы, затем фирновое ребро, которое, наконец, вывело нас на фирновую предвершину. Красиво вздымающийся карнизный гребень вел к главной вершине, и в 2³⁰ дня мы стояли наверху на гордой башне. Вершина представляет собой довольно длинный проходящий примерно с востока на запад фирновый гребень, из которого торчат несколько скальных вершинок наивысшая точка находится в его западном конце. Здесь мы спокойно расположились на привал, так как погода была великолепна, и даже легкое дыхание ветра не проходило через вершинный гребень. Вид был не только красивый и живописный, но и весьма инструктивный. Мы наблюдали западный и юго-западный истоки Кара-Джилги, видели просто необозримое море вершин там, где согласно карте с севера на юг должен был проходить единственный хребет. Также и на окрестности пика Ленина, вопреки облакам, был довольно свободный вид, но мы не смогли прийти к единому мнению о местонахождении наивысшей точки - целый ряд прекрасных ледовых гор соперничали между собой по высоте.

  Осмелев от нашего успеха, мы решили траверсировать гору. Недалеко от вершины вниз по южному склону вел шикарный снежный кулуар. Мы попали к нему, немного спустившись по западному гребню до большой скальной башни. В самой верхней части кулуара лежал лавиноопасный свежий снег на жестком основании. Однако дальше везде был вполне надежный фирн по щиколотку, так что мы быстро спустились ниже без веревки. Кулуар, широкий в верхней части, внизу сужался все больше, становился более крутым, снег становился жестче, и в какой-то момент кулуар прервался гладкой вертикальной плитой, по которой струилась вода. К счастью, просматривался выход налево, мы залезли по боковому кулуару немного вверх и затем смогли перейти в параллельный кулуар, по которому обошли сброс. Ниже кулуар впадал в маленький, в то время еще покрытый снегом кар. Дальше вниз вел прекрасный снежный кулуар, маленький сброс можно было легко перелезть, а затем по снежным и осыпным склонам быстро спуститься на дно долины. Только талый снег доставлял неприятность. Правда, кальгаспоры здесь были еще не особенно высоки, но поверхность снежных полей была уже настолько изрезана промоинами, что приходилось спускаться медленно и осторожно. Уже через полтора часа после выхода с вершины мы стояли на добрых 1200 м ниже, у подножия юго-западного истока долины. Мы напрасно радовались отличному спуску. Как позже было видно с гор напротив, мы по счастливой случайности нашли единственно возможный путь спуска на всем склоне во всех других местах выход в долину перекрывает вертикальный сброс.

  (Борхерс): с 10 по 13 июля погода была не очень хорошая, дающая возможность отоспаться. Дни проходили в разведках долин. Мы передвинули лагерь на пастбища за моренным ригелем, отделяющим южную ветвь долины ("Киргизскую долину") от главной. Мы с Вином ездили на лошадях вверх по южной долине до киргизских юрт (отсюда ее название) и далее до "Киргизского перевала", через который ведет путь еще дальше на юг. Алльвайн и Шнайдер с лыжами взошли на две вершины, 5400 м, в хребте между юго-западной и южной ветвями долины. Все это до сих пор представляло собой также совершенно неизведанную местность. В эти дни нас покинули Дорофеев со своим отрядом, Беляев, и под конец Нёт.

  8 июля Вин и Шнайдер разведали, что западная ветвь долины в верхней части поворачивает на юг и, таким образом, не имеет подходов к пику Ленина. Однако при этом они увидели высокую крутую вершину и с огнем в глазах поведали о ее красоте. Нам и без того представлялось необходимым добраться до легендарного хребта Зулум-Арт, а по возможности и еще дальше, чтобы с запада взглянуть на пик Ленина и его конкурентов на престол. Правда, сначала мы положили было глаз тоже на довольно высокий, но простой "Клавиртранспортберг"⁸ (такой он по сути и был), но при появлении новой цели потеряли к нему интерес. К другому магниту нас притягивало сильнее.

  Мы назвали этот горный массив "Гранд Жорас", так как обращенным к нам своим восточным склоном высотой 1200 м он объединяет в себе громадные северные скальные стены Гранд Жораса с его же южными ледовыми сбросами (рис. 4). Один большой и многочисленные малые ледовые кулуары, прорезающие восточную стену, были невероятно крутые, не следовало взбираться и по камнеопасным скалам. Но на севере, как нам показалось, эта цитадель имела слабое место. Было очевидно легко достичь фирнового седла. Оттуда вверх тянется громадная ледовая либо фирновая стена. Она хоть и крута, но равномерна вплоть до вершинного ножа, и относительно коротка отсюда до наивысшей точки, в то время как ее южное продолжение образует бесконечное лезвие гребня, усеянное мощными бастионами, я бы сказал, почти что горную цепь. Западную стену, не пройдя перевал, мы не могли ни достичь, ни увидеть, так что речь о ней у нас не шла. Позже оказалось, что она также очень крута и вряд ли проходима до самой вершины.

  Жорас 6200 м, вид с востока

  Таким образом, план нашей атаки был ясно задан изначально. Конечно, нас сильно беспокоили жандармы вершинного ножа и его гигантские карнизы. Еще одним фактором неопределенности была фирновая стена. Если вместо фирна там жесткий лед, стена будет исключительно трудна, а если совсем рыхлый снег на льду, то подъем вообще невозможен. Однако эти проблемы нельзя было решить ни в бинокль, ни в альпинистских теориях, а только взявшись за них.

  13 июля при примерно четырехчасовом подходе по очень полого поднимающейся западной долине верхом на лошадях уже проявилась очередная порожденная этой страной трудность. Наш единственный вьючный конюх по недоразумению поехал на лошади к находящимся в полутора часах пути киргизским юртам и все не возвращался. В 11³⁰ Алльвайн, Вин и я выехали верхом позже следовали Шнайдер с конюхом, который должен был вернуть лошадей в лагерь и снова прийти с ними за нами на третий день. О площадке для лагеря мы со Шнайдером договорились. Там, где не слишком большой восточный ледник нашей горы изливает свой ручей в широкую долину, мы спешились, стреножили лошадям передние ноги и оставили их. Потом мы поднимались 1 час 45 минут сначала на осыпной холм, затем вдоль ручья и, наконец, по круче над ледником. В одной довольно хорошо защищенной от ветра мульде на срединной морене на высоте 4900 м вблизи ручейка мы нашли подходящее местечко для наших высотных палаток. Это жилье придумал и испытал Вельценбах, по нашим указаниям были изготовлены палатки для двух и для трех человек. Они очень легкие, так как не требуются ни специальные палаточные стойки, ни колышки. Последние заменяют камнями, на фирне в случае необходимости кошками, в качестве стоек служат два ледоруба в ногах вшиты две палочки. Неудобно в этой палатке только то, что из-за низкой и довольно плоской, легко провисающей крыши в ней нельзя сидеть, не касаясь брезента, по утрам с внутренней стороны обычно мокрого или заиндевевшего. Это мешает обуваться и готовить еду, из-за тесноты всегда приходится делать это снаружи. Но несмотря ни на что, палатки были для нас приятным и практичным жильем.

  Шнайдер в 7 вечера нашел нас без особого труда, после чего мы перешли ко сну с торжественным ощущением ночевки выше вершины Монблана. Рано утром в 3⁴⁰ мы сняли палатки, взяли ледорубы и отправились в путь. Удача с самого начала улыбалась нам. Сразу за мореной шел спокойный набор высоты по заснеженной, без трещин части ледника. Цепочка наших следов тянулась мимо громадной восточной стены горы. Трещины и ледовые бугры оставались правее. Затем мы подошли к склонам ведущим на Северный перевал. Они были достаточно крутые, как раз такие, какими должны быть фирновые склоны, подходящие для подъема и спуска. Весело и с озорством мы изобразили большой кросс. Шнайдер как спринтер с темпом подъема 800 м в час был первым, Алльвайн и Вин со скоростью 700 м - вслед за ним, я с 500 м довольствовался последним местом. Между пол-шестого и шестью часами мы достигли седла, альтиметр показывал 5600 м. Около 7 часов дальше пошел громадный склон, в верхней части круто вздымающийся, как кулуар Паллавичини. К счастью, он состоял в основном из фирна. Конечно, здесь не было безмятежного удовольствия простого подъема в кошках. Верхний слой представлял собой жесткий наст, под ним лежал сухой снег, еще глубже жесткий фирн, а иногда даже лед таким образом, была опасность снежной доски. Наст, разумеется, не держал. Дважды приходилось возвращаться из-за того, что мы слишком глубокого проваливались или из-за ненадежной подложки. Так мы поднимались полтора часа "по лугам утомительно в гору", как мы цитировали Бэдекера. Затем становящаяся все более крутой фирновая стена оттеснила нас направо на северное ребро. Сначала шли обледеневшие скалы, затем снова крутой фирновый склон, и вот мы были на остром лезвии горы. Без сомнения, оно принадлежит к наиболее впечатляющему из того, что всем нам приходилось видеть или преодолевать на таких острых гребнях. Скалы и фирн постоянно сменяют друг друга. Скалы, правда, не слишком сложные, но карнизы, нависающие на восток, такие огромные, мощные и красивые, какие мы редко видели в Альпах. Гребень настолько острый, что сместиться на западный склон горы совершенно невозможно. Мы вынуждены были проходить по карнизам в надежде, что они не рухнут под весом нашего тела, так как 25-метровая веревка каждой связки была лишь весьма условным утешением. Алльвайн один раз ступил на снег и провалился насквозь в пустое космическое пространство. Эта занимательная тропинка по карнизам и скалам то немного спускалась вниз, то значительно поднималась вверх, через обрывы и жандармы. Вид с предвершины на главную вершину и прежде всего на ее обрывающуюся на восток ледовую шапку принадлежал к очередным экспонатам этого подъема. Теперь нужно было еще преодолеть фирновую башню - самый крутой фирновый участок на всем гребне. Руками и ногами мы пробивались вверх, снова мягко съезжая обратно. Фирново-скальный конус, образующий наивысшую точку, после этого показался "простым". Вскоре после 11 часов люди впервые стояли на этой гордой вершине.

  Мы были сильно удивлены. Во время восхождения мы были настолько поглощены деталями гребня, что больше ни на что не обращали внимания. Первую неожиданность преподнес альтиметр, названный ласковым именем "домашняя собака Баро": он показывал 6200 м. Вторым приятным наблюдением было то, что лазание, рубка ступеней, и вообще весь подъем показались нам не сложнее, чем при восхождении на четырехтысячник в Альпах. Третьей и самой прекрасной неожиданностью была панорама. Нам удалось подняться на одну из наивысших гор в ближайшей округе. Мы смотрели вниз на превосходный парк из белых ледников и зубчатых вершин. Предположительно, это был хребет Зулум-Арт, который так ясно обозначен на карте. Его направление с севера на юг мы с проф. фон Фиккером еще дома рассматривали с недоверием. Разумеется, если смотреть на запад от самого Кара-Куля, эти горы покажутся одной непрерывной цепью. Однако если углубиться в них, то откроется широкая горная страна, отдельные хребты которой, как на всем Памире, в сущности ориентированы с запада на восток. Лишь один водораздел проходит с севера на юг, но широкие, представляющиеся вполне проходимыми ледовые перевалы ведут через него в направлении принципиальной горной складчатости. Так что существует не отдельный хребет Зулум-Арт, а целая пространная горная страна Зулум-Арт. На севере значительно возвышались четыре громадных горных массива, теперь уже наши старые знакомые. К сожалению, у нас не было теодолита, и с нами не было Финстервальдера. Так что разгадывание загадки, который из них является пиком Ленина, продолжалось. Алльвайн и Вин склонялись к пику 2, мы со Шнайдером скорее к пику 3. Было видно, как с седловины между пиком 2 и пиком 3⁹ большой ледник стекает на юг, а внизу поворачивает на запад - как мы уже тогда предположили, Саук-Сай. Точно такой же значительный ледник подходит с юга к нему навстречу, он течет вдоль западного склона "Гранд Жораса". Далеко на западе и на юго-западе поднимаются другие высокие горные массивы - как мы тогда предполагали, горы Сандал и Танымас. Далеко на юге и на юго-востоке также стоят высокие хребты.

  Мы смотрели и не могли насмотреться на всю эту красоту. Затем пошла работа. Вин засекал вершины, Шнайдер делал эскиз карты и наброски гор, я фотографировал полную круговую панораму согласно компасу. Сделать надо было много, но нам было хорошо на этой вершине, особенно благодаря тому, что великолепно светило солнце, и лишь слегка веял ветерок. Только около 2 часов дня мы со Шнайдером покинули вершину, вслед за Алльвайном и Вином, которые начали спускаться еще раньше. Мы шли быстро, но все время страхуясь на полную длину веревки. Нас снова поразвлекали жандармы. Длинная фирновая стена воистину порадовала нас, так как от полуденного тепла наст размяк, находящийся под ним снег лучше нагревался на своем основании, и таким образом опасность снежной доски была исключена. Последовало веселое глиссирование, и почти через полтора часа мы были на седловине. Теперь ноги сами отмахивали вниз по фирновому склону. Там, внизу, на пологом фирне и заснеженном леднике мы много раз глубоко проваливались, как это часто бывает после теплого дня. В лагере мы жадно хлебали воду - первую жидкость с момента нашего выхода. Затем мы поели, чуток вздремнули и, наконец, сложив палатки и все остальное в рюкзаки, пошли вниз в долину. Там, внизу, ночевка представлялась нам все же приятнее, чем на леднике.

  К сожалению, за этим превосходным выходом в горы последовал не столь прекрасный эпилог. Мы зря отпустили киргиза. Когда мы на следующее утро выползли из палатки, лошади исчезли. Через час поисков мы предположили, что они поспешили вниз по долине к лучшему пастбищу, или вообще к мешкам с ячменем и овсом. Мы поплелись вслед. Конец песни был таков: час за часом мы плелись до самого лагеря, а на следующий день вместе с киргизом я верхом поехал обратно. Там мы нашли лошадей, которые, видимо, спрятались вчера в овраге или в складках местности.

  Неудивительно, что по поводу пика Ленина постоянно держали военный совет. Мы решили не предпринимать атаки на него в настоящее время. Так как носильщиков не было, нам пришлось бы на весь многодневный поход по разорванному леднику Кара-Джилга самим нести высотные палатки, спальники, примус, а также горючее и провиант на целую неделю. Слишком большой казалась опасность выдохнуться от переноски груза, из-за этого потерпеть неудачу под вершиной и тем самым потерять столько отличных дней. И наконец, где была истинная гора? Правда, в узком списке остались только пик 2 ("Большой Конус")¹⁰ и его сосед с запада пик 3,¹¹ но который из этих двух, мы не знали. Все-таки очень трудно оценить высоту лишь на глаз, без измерительных инструментов. Из-за разного угла зрения на ближние и на дальние вершины нужно применять коррекцию, на которую слишком легко влияют ошибки. При рассмотрении с "Гранд Жораса" пик 2 с юго-запада, со стороны Саук-Сая, показался не сложнее для восхождения, чем с юго-востока. Кроме того, был также досягаем и пик 3 - оттуда, но не из долины Кара-Джилги. И наконец, не пришлось бы отвечать, зря потратив много сил и времени на возможно "неправильную" гору.

  Таким образом, мы решили покинуть долину Кара-Джилги в ближайшее время. Но хотелось предпринять еще одно красивое заключительное восхождение. Для этого мы выбрали "Трапецию" - гору, понравившуюся нам за характерный вид еще с Кара-Куля. Она находилась к востоку от вершины, на которую мы с Алльвайном поднимались 8 июля, и сулила вид в долину Уй-Су (рис. 5).

  В долине Караджилги, крайняя справа - Трапеция 6100 м.

  Мы опять сначала ехали на лошадях - два часа в северо-западную ветвь долины и вверх на ее орографически левый склон по широкой террасе до тех пор, пока овраг не прервал ее как раз на подходящей лужайке. Наученные горьким опытом, мы взяли с собой киргиза, который должен был стеречь там лошадей до нашего возвращения. Ущелье ведет на восток в верхнюю долину. Мы назвали ее "Скрытая долина" (рис. 6), так как из главной долины она не угадывается. Вход нам указали дикие бараны. Внизу движение по ручью, сквозь морену пропилившему себе русло, было малоприятно. Также и последующий подъем по живым курумникам южного склона, приправленный знойным послеполуденным солнцем и битком набитыми рюкзаками, мы вытерпели лишь благодаря надежде на лучшее будущее. Там, наверху, в конце склона, на высоте 5000 м, непосредственно на южном леднике Трапеции мы нашли место для лагеря, наверное, самое шикарное из всех: за естественной скальной стенкой площадка из щебня, такая плоская и однородная, что мы предвкушали, что ночью будем спать, как на пуховой перине в нескольких шагах лужица с чистой водой вид вдаль и вниз, как из орлиного гнезда.

  "Скрытая долина" внешней Караджилги. Типичный ледник Внутреннего Памира

  18 июля в 3 ночи при свете фонарей мы вышли вверх по мягкому леднику, а потом в кошках по крутому склону направо до широкой седловины за южной предвершиной. После этого мы все время оставались на южном гребне. В основном там были пологие заснеженные скалы, но также и несколько превосходных жандармов и выступов, и кроме того один снежный участок. Лазание было не слишком сложным, но и не простым. Оно напрягало меньше, чем холодный западный ветер. Мы ужасно замерзли. Удивляло то, что несмотря на сияющее солнце, никак не становилось теплее. Ответ пришел, когда мы глубже чем по колено в снегу пробились к наивысшей точке трапециевидного купола вершины и под защитой от ветра в выцарапанном нами снежном гроте вытащили часы: было всего 8¹⁵. Альтиметр показывал 6050 м. Панорама дала нам то, что и было обещано с географической точки зрения, она была также исключительно прекрасна. Далеко на юго-востоке в лучах утреннего солнца блестел Кара-Куль, на севере и на западе сверкали высокие белые вершины. Теперь мы были уверены, что видим перед собой наивысшую гору - пик 2.¹² Сегодня мы не торопились, и только в 9⁴⁵ начали спуск - по западному гребню, в верхней части которого обнаружился крутой заснеженный скальный сброс. Затем следовал острый снежный гребень, где из-за карнизов приходилось часто отклоняться на крутую стену. Однако когда мы достигли широкой седловины перед красивой западной предвершиной, можно было по высокой фирновой стене съехать оттуда на южный ледник Трапеции. Здесь, на ледниковой сковородке, под палящим солнцем мы охотно вернули бы наш прохладный утренний ветер. В 11⁴⁵ мы были у наших высотных палаток, а после обеда в лагере.

  Киргиз с яком, долина Караджилги На пути от Караджилги до Танымаса. Внутренний Памир

  При отъезде 19 июля выяснилось, что нам не хватает вьючных животных. Удалось нанять двух яков у живущих в верховьях долины киргизов. Однако это были молодые животные, еще непривычные к поклаже, каждые четверть часа они теряли свой груз. Пришлось частично навьючить наших верховых лошадей, что привело к дальнейшему развлечению. Проблемы закончились лишь на следующий день, когда удалось нанять у других киргизов одного особенно большого и сильного яка, который выглядел со своим багажом, как башня (рис. 7). Мы двигались по примерно 100-километровой дороге, которую 13 июля предложил Нёт. Сначала более или менее легко проходимый путь вел через найденный 11 июля мной и Вином "Киргизский перевал", затем мы ехали вниз вплоть до долины Ак-Джилга, вверх на перевал Тузакчи (рис. 8), далее через долину Куль-Гирик, вверх на перевал Кызыл-Белес, вниз в урочище Кок-Джар и, наконец, в долину Танымаса, куда еще десять дней назад прибыл Рикмерс. Переход длился четыре дня. Мы видели несколько реально красивых ледовых гор, прежде всего хребет Муз-Кол на юге. В остальном в дороге была характерна скука каменной пустыни и бескрайняя широта ландшафта, совершенно особенно проявляющаяся на перевалах. При этом по пути мы встретили в сумме всего семь юрт.

  
  

  Низовья Танымаса
  Ф. Борхерс

  Как только переваливают через Кызыл-Белес, 4400 м, пейзаж меняется, как по команде. В районе бессточного, расположенного на высоте почти 4000 м Кара-Куля, а также в верхнем течении Кокуй-Бель-Су, долины широки и имеют, как правило, очень незначительный уклон. Реки остаются в точности на высоте дна долины, они на удивление малы по сравнению с площадью их бассейна. Однако там, где вода под большим уклоном стекает к Пянджу (Аму-Дарья, Оксус по-древнегречески), она прорезает много глубоких борозд. Хотя возвышенная твердыня верховьев Танымаса, Музкулака и Федченко с ее широкими ровными пространствами и является неотъемлемой частью "Крыши мира", но здесь уже встречается гораздо больше горных и долинных форм, напоминающих альпийские, чем на Внутреннем Памире. Также и осадков на западной периферии явно гораздо больше, чем на востоке. Огромные массы воды протекают по долине Танымаса - переправа через большую реку была трудна и опасна. Неприятно сильный западный ветер, беспрерывно дувший во время нашего пребывания, зимой и весной должен приносить большое количество снега и дождей. Муссон Индийского океана через Каракорум и Гиндукуш не проходит. С середины июля почти все время стояла хорошая погода. Так продолжалось вплоть до осени. Конечно, иногда случалась резкая перемена погоды, и тогда она налетала со всей силой. Но так же быстро, как пришла, непогода снова уходила, и свежий снег выше колена в глубину обычно поглощался жаркими лучами солнца за несколько часов. То, что никогда не было продолжительных периодов плохой погоды, было для нас очень благоприятно: самое позднее через два дня можно было снова предпринимать все, что угодно.

  Теперь экспедиция находилась на своем главном поле деятельности - в громадной горной стране Сель-Тау.¹³ Замысел руководства экспедиции - размахнуться по большой дуге через Кара-Куль на восток и, как выражался Рикмерс, "нанести удар в самое сердце" - оказалось, наверное, недешево, но для дела в целом превосходно. Так мы относительно легко очутились посреди целины. Невообразимое изобилие ледовых вершин и ледников лежало непосредственно перед нами. То, что Финстервальдер выполнил там за два месяца - суть усердие и чувство долга, в сочетании с исчерпывающим профессионализмом и искусной стратегией работы. Само собой сложилось такое положение дел, что мы, альпинисты, очень много работали для географии и топографии, непосредственно с Финстервальдером и его помощником Бирзаком, или без их присутствия, но снабженные с их стороны соответствующими результатами и ценными указаниями. Финстервальдер умел льстивыми словами заманивать нас с фотограмметром, или же просто для сооружения тура, или для прочих целей на такие точки, куда мы, собственно, вовсе не хотели идти. По дороге мы свято клялись себе никогда больше этого не делать. Но в лагере постоянно позволяли убедить себя в новой необходимости и, наконец, сами в шутку назвали себя "слугами номер 1 - 4". Впрочем, когда Райниг в сентябре прибыл прямо в Алтын-Мазар, то и он сразу растаял от тех же самых сладких песен сирен и полез на бесполезный осыпной склон для сооружения тура, после чего мы с торжеством возвестили "слугу номер 51". Но и Финстервальдер трудился для нас. Он направлял свои инструменты на горы нашей мечты, рассчитывал их удаление и высоту, так что и ему приходилось часами листать таблицы логарифмов и высиживать над числами.

  Мощь нашей экспедиции получила значительное подкрепление. Теперь у нас были носильщики. В долине Бартанга наняли таджиков, индо-германцев по расе и языку, проживающих в постоянных селениях. Глубокие крутые ущелья, пропиленные реками в долинах, в большинстве случаев не позволяют использовать лошадей. Потому эти таджики привычны носить очень тяжелые грузы. Они также были очень опытны и искусны на крутых осыпях и в лазании по обрывам. Напротив, перед ледниками большинство из них испытывали страх и, за редким исключением, отказывали. Разумеется, жалкая своя и казенная обувь была малопригодна для фирна и льда, так что в конце концов мы снабдили лучших носильщиков нашими собственными запасными ботинками.

  Когда 22 июля в долине Танымаса мы снова встретились с основной экспедиционной группой, она стояла лагерем в кустарнике жостера ("Лесной лагерь", высота примерно 3360 м), не доходя 20 км до заполняющего всю долину языка ледника. Первая разведка уже состоялась. В частности, Кольхаупт и Перлин поднялись по долине Танымаса до самого конца и опровергли легенду, согласно которой один большой ледник Танымас, или, как обозначено на карте, ледник Арал, протекал по всей долине Танымаса с запада на восток. Исследователь, опубликовавший это, очевидно, продвинулся вперед только до того места, где можно было хорошо ехать верхом на лошадях. На самом деле лишь один приходящий с юго-запада 36-километровый ледник¹⁴ сползает здесь своим языком до самой главной долины. За ним снова простирается бесснежная долина. В Альпах похожее подпруживание известно в хребте Монблана у ледника де Миаге Италия и, в последнее время, также у ледника де Бренва. Перегораживание главной долины Танымаса приходящим с юга ледником повторяется еще дважды (ср. рис. 11). На самом верху Кольхаупт и Перлин подошли сбоку к громадному, текущему в том месте на северо-запад леднику, происхождение и местонахождение которого оставалось в то время еще невыясненным. Позже оказалось, что это ледник Федченко.

  Мы прибыли своевременно, чтобы двигаться с Рикмерсом дальше вверх по долине. Благодаря его непоколебимости и железному спокойствию, вопреки сильному сопротивлению беспокоящихся о своих лошадях караванбаши и обозников, ранним утром удалось провести всех всадников и вьючных лошадей со всем грузом вдоль реки между языком ледника и северной стеной горы за первый ледник. Также и потом на этом опасном пути, точнее, гораздо ниже по реке, потеряли лишь 4 чемодана. Здесь, за ледником установили большой базовый лагерь на высоте примерно 3700 м. Стратегически он был расположен очень благоприятно. Сверху на горных склонах было хорошее пастбище для лошадей. Но пребывание в лагере было вовсе не прекрасно: никакого источника, только мутная ледниковая вода, в штиль изнурительная жара на каменной сковородке, в ветер невыносимая пыль, так как грунт из-за беготни вскоре был измельчен в тонкий порошок. С восточной самоотверженностью Рикмерс выжидал в "Пыльном лагере", едва ли покидая его хоть ненадолго. Туда поступали запросы по поводу снабжения не только из "Верхнего лагеря Танымас". Гораздо более непредсказуемыми были требования снизу от самих участников экспедиции (Рикмерс, правда, перечисляет всего 11 немцев и 11 русских, но если считать вместе с научными помощниками, получится 24 русских), или от их курьеров, отрядов вьючных лошадей и носильщиков. Все это, к великому сожалению, не позволило ему ради совместного с нами похода в горы, который мы охотно бы предприняли, хоть раз решиться на несколько дней распрощаться с должностью "тылового генерала" и "мальчика на побегушках" (по его собственным выражениям).

  Изобилие стоящих перед нами задач с самого начала предполагало частое разделение труда. Согласно этому плану, 26 июля Вин и Бирзак переехали в высотный лагерь на северной стороне долины, Финстервальдер, Циммерман, Алльвайн, Шнайдер и я - на южной стороне долины оба отряда, конечно, с фотограмметрами. Вин и Бирзак на следующий день взошли на две скальные и фирновые вершины высотой примерно 5530 м в хребте Арал (оттуда сделан рис. 11). На севере и северо-западе они видели дальнейшие горные хребты, многие из которых весьма значительной высоты, а под ногами - простирающееся с запада на восток очень длинное фирновое поле откуда и куда оно ведет, можно было, однако, только догадываться. Им пока еще было неизвестно, что как раз на этом самом фирновом поле находится низкий перевал, и что этот ледник, позже названный ледником Наливкина, стекает как на запад к леднику Федченко, так и на восток бывшим ручьем графа Шереметьева в долину Танымаса. На юге они также видели перед собой группу очень высоких гор, с пяти из них стекали ледники, некоторые очень большие - ледники Танымас номер 1 - 5.

  На языке ледника Танымас-2

  Мы, все остальные, в этот же день избрали целью гору Средний Танымас, примерно 5650 м, находящуюся между ледниками 2 и 3. Из всех южных гор в долине Танымаса она выступает дальше всех на север, мы ее заметили еще издалека из долины. Что интересно, прямо к ней подходит также и средняя часть ледника Федченко. Пересечение ледника 2 представляло собой перелезание через большие ледовые волны и петляние между невообразимыми, часто высотой с дом, ледовыми башнями (рис. 9) однако это получалось очень хорошо, так как поверхность не была испещрена широкими трещинами. После ночевки в высотном лагере мы поднялись на один выдающийся скальный выступ, 4900 м, в северном гребне горы, где были применены фотограмметр, измеритель температуры кипения и прочие инструменты. Затем мы для лучшего обзора и удовольствия пошли без тяжелого груза по льду и фирну длинного, только иногда круто выпячивающегося северного гребня вверх к вершине. Мы также обнаружили на западе огромный неизвестный ледник. Кроме того, нам открылся, хотя бы лишь частично, вид на верхнюю часть ледника 3 и его великолепное обрамление - крутые скальные обрывы "Высокой Стены" и ледовые склоны "Белого Рога". Так как внезапно началась непогода, сквозь пургу мы поспешили вниз. Однако непогода снова прошла так же быстро, как и наступила. Вечером 27 июля мы снова были все вместе в Пыльном лагере.

  
  

  Ледник Общества Взаимопомощи¹⁵ (Музкулак)
  К. Вин

  Низовья ледника Общества Взаимопомощи (современное название - ледник Грумм-Гржимайло)

  Самый большой, а также самый великолепный из пяти боковых ледников долины Танымаса - это первый. Причудливо извиваясь, выползает он с гор (рис. 10, рис. 11). За этот невероятно крутой поворот, по которому ледник изливается в долину, местные дали ему имя "Музкулак", т. е. "ледяное ухо". В конце экспедиции по предложению русской стороны ему дали название "ледник Общества Взаимопомощи". Очевидно, его исток находился еще дальше на юге или на западе, чем мы могли предполагать предварительно. Было бы очень полезно пройти вперед до его верхнего фирнового цирка. 28 июля мы, четверо альпинистов, вместе с Финстервальдером и Нётом снарядились для совместного выступления, но тут из верховьев долины Танымаса, где остановились Кольхаупт и Беляев, прибыл курьер с сообщением, что Кольхаупт поражен снежной слепотой, и ему требуется помощь. Таким образом, пришлось изменить наш план. Алльвайн должен был пойти туда, чтобы оказать медицинскую помощь, и Борхерс его сопровождал. Затем они хотели установить наверху соответствующий лагерь и предпринять разведки по леднику Федченко, в то время как мы со Шнайдером, как предполагалось, должны были следовать за ними примерно через неделю.

  Ледник Общества Взаимопомощи (современное название - ледник Грумм-Гржимайло), ледник Танымас-2, вид с хребта Арал 5530 м. Слева Холодная Стена 5950 м

  Таким образом, утром 29 июля выступили только Нёт, Финстервальдер, Шнайдер и я с пятерыми горными таджиками. Сначала мы придерживались нашего (орографически левого) борта ледника. На старом моренном бугре напротив поворота мы все-таки решили попытаться пересечь чрезвычайно разорванный в этом месте ледник и достичь таким образом противоположной стороны, где на леднике начинался характерный пологий желоб, по которому мы надеялись впоследствии быстро двигаться вперед. Однако вскоре мы попали в безумный лабиринт ледопадов, нам пришлось хитрым образом петлять, рубить множество ступеней для тяжело нагруженных носильщиков, искать проход, поворачивать и снова пробовать в другом месте. Наши носильщики еще ни разу в жизни не бывали на леднике. Поэтому, собственно, не так уж удивительно, что, когда мы их вели таким образом между трещинами и гладкими ледовыми стенами, их вскоре обуял ужас, и наконец, когда в очередной раз мы сами не сразу нашли проход, они объявили, что дальше не пойдут. Шнайдер и Нёт далеко впереди продолжали движение, а мы с Финстервальдером вынуждены были повернуть и проводить носильщиков обратно до борта ледника. Затем мы попробовали двигаться вперед у орографически левого берега между скалами и мореной до тех пор, пока ледник не стал бы безопаснее, и не появился бы проход на более удобный лед. Лишь около полудня нам удалось снова выйти на ледник. К сожалению, он и здесь еще был очень сильно изрезан. Его рассекали глубоко врезанные промоины, по дну которых текли ручьи, продольные морены от интенсивного солнечного излучения также глубоко протаяли и находились ниже уровня поверхности ледника. На перегибах встречались поля кальгаспор высотой до 50 см, тонких и остро торчащих (рис. 12, рис. 13).

  Боковой рукав ледника Общества Взаимопомощи (современное название - ледник Грумм-Гржимайло) в среднем течении. Кальгаспоры Трудный путь по леднику Общества Взаимопомощи (современное название - ледник Грумм-Гржимайло)

  Если тут же не попадался свободный проход, нам приходилось пробивать их при каждом шаге. Таким образом мы петляли по маленькой долинке еще два часа, молодой носильщик по дороге "сдулся", и поневоле его груз перекочевал в наши рюкзаки. Около 2 часов дня мы поднялись на максимально возвышенную точку в надежде на то, что Нёт и Шнайдер смогут нас увидеть. Мы не учли того, насколько исчезающе мал человек в этом море ледовых волн. Очевидно, они находились на краю ледника, где собирались нас ждать, недостаточно высоко и не могли нас отыскать. Наши крики также остались без ответа. В конце концов мы пошли дальше, еще немного по нашей ледовой долинке, а остаток ходового дня использовали для того, чтобы достичь правого борта ледника и встать там лагерем. Вечером мы еще долго стояли на боковой морене, но все наши крики тут же терялись в фантастических масштабах этого уединенного ледового потока.

  На следующий день (30 июля) мы вышли с Финстервальдером. Хотя наш лагерь было очень трудно найти, я все же рассчитывал, что Шнайдер в течение дня еще появится. Тем временем мы с двумя носильщиками пошли для фотограмметрирования на одну гору сразу за лагерем, которую во время подхода назвали за вид ее северного склона "Ледяная Стена". Гора была существенно выше чем мы предполагали, 5640 м, мы поднимались по крупной осыпи четыре часа. На вершинном гребне мы устанавливали инструмент в четырех различных местах и фотографировали во всех направлениях. Отсюда было видно, что огромный фирновый цирк, питающий ледник, еще далеко на юго-западе, за следующим изгибом ледника. Мы видели одну гору, гораздо более высокую, чем гребни ближайших возвышений, очевидно, на дальнем краю этого фирнового цирка. Финстервальдер определил ее высоту 6800 м. Было ясно, что мы используем следующие дни для того, чтобы разведать этот фирновый цирк и, по возможности, взойти на гору. Спускались мы прямо по саю. Однако внизу он внезапно прервался водопадом с гладкими стенами, и мы обходили его по крутому кулуару.

  В лагере мы встретили слегка уставшего Шнайдера, который пришел в середине дня. В поисках нас он полтора дня бродил по леднику, провел ночь в ледовой промоине и, наконец, когда уже собирался было возвращаться в базовый лагерь, услышал крики оставшихся в нашем лагере таджиков и таким образом нашел наши палатки. Несмотря на это, он был готов на следующий день идти дальше вверх по леднику. Наутро мы взяли двоих носильщиков: одного для Финстервальдера и одного для нас со Шнайдером, и снова принялись блуждать по разорванному леднику. По нашим оценкам, нам нужно было три часа до большого поворота на запад, однако потребовалось пять. Отсюда мы увидели перед собой огромный фирновый цирк, а на дальнем плане - высокую гору. Мы назвали ее "Треуголка"¹⁶ (рис. 14). Расстояние до нее по горизонтали могло быть значительным, но путь подхода казался простым и очевидным, так что мы надеялись обойтись одним промежуточным лагерем. Здесь мы расстались с Финстервальдером, который хотел с обоими оставшимися носильщиками за время нашего отсутствия передвинуть лагерь до достигнутого места. Вскоре мы отправили к Финстервальдеру также и нашего носильщика, сами взяли груз на плечи и пошли дальше вверх по леднику, пока не нашли на его краю на высоте 5100 м подходящую площадку для лагеря поблизости от чудесного ледникового озера. Мы хотели выйти на восхождение в середине ночи и преодолеть длинный подход по леднику до подножия горы в свете луны. Однако было ясно, что погода может перечеркнуть наши расчеты, и как раз тогда, когда настало время подниматься, ветер завыл, с шумом швыряя снег на нашу палатку. С интервалом в один час это безобразие повторялось. Только к утру снова стало несколько лучше, но снеговые облака весь день ползли над фирновым плато, так что наша гора была отчетливо видна лишь изредка. Имеющийся провиант позволял ждать еще целый день. Поэтому мы только перенесли свой лагерь на час ходьбы выше по леднику, до следующего скального выступа. Вечером у нас снова появилась уверенность в прекрасной погоде на следующий день.

  Верховья ледника Общества Взаимопомощи (современное название - ледник Грумм-Гржимайло), пик Треуголка 6950 м (современное название - пик Революции 6940 м), справа пик Фиккера 6726 м.

  2 августа в час ночи мы начали готовиться к выходу, а в 2 ночи покинули лагерь и при ярком свете луны пошагали вверх. В тот момент, когда лунный свет менялся на дневной, мы пробивались через ледопад по глубокому рыхлому снегу. На удивление безошибочно мы нашли проход через сераки и на восходе солнца уже стояли в большом ровном фирновом цирке, представляющем собой самое начало ледника Музкулак, 5900 м. Наша гора все еще была гораздо выше нас. С нее на восток спускаются два гребня. Северный, который мы сначала хотели использовать для подъема, обрывался в нашу сторону очень крутой ледовой стеной. Напротив, северная сторона южного гребня была некрутая, и на него можно было легко пройти между двух ледовых башен. Очевидно, из-за долгой тропежки по рыхлому снегу при большом холоде - это был один из самых холодных дней сезона - наши ноги начали терять чувствительность и требовали передышки.

  До высоты нашего гребня - седловины между предвершиной и главным массивом - было около 300 м. В этом защищенном от ветра углу на северном склоне нам встретилось много рыхлого снега, большая часть которого могла добавиться во время последнего снегопада. Очевидно, здесь, на высочайших горах Сель-Тау,¹⁷ очень значительные осадки выпадают также и летом. Под слоем рыхлого снега был достаточно тонкий наст, так что мы проваливались при каждом шаге. Когда мы находились примерно посередине склона, внезапно прозвучал хруст отрывающейся снежной доски, и весь склон на огромной ширине вместе с нами пришел в движение с быстротой молнии. Вскоре нас накрыло глыбами снега, мы мало могли влиять на то, что с нами происходило. Но через некоторое время вся масса остановилась на террасе, и хотя мы были связаны веревкой, с нами больше ничего не случилось, и мы смогли без труда освободиться из холодного плена.

  Конечно, это дело стоило нам много времени и сил, и только в 12 часов дня мы достигли желаемой седловины, 6200 м. Мы надеялись, что дальше снег на гребне будет сдут или зафирнован, и что мы без затруднений пройдем к вершине. К сожалению, мы обманулись. Мы по пояс проваливались в рыхлом снегу, снежная лавина сбросила бы нас отсюда на многие сотни метров на юг. Так что здесь пришлось отказаться от намерения идти на вершину. Мы отдыхали в безопасном местечке на скале. Досадно было не достичь своей цели - не только с альпинистской точки зрения, но еще больше, наверное, потому, что с этой вершины мы уже тогда зарегистрировали бы южную часть ледника Федченко. Также и вид на юг в этот чудесный день был бы вполне свободен - возможность, которая нам уже больше не представилась.

  Теперь нужно было осуществить наше отступление после того, как мы достаточно долго рассматривали новые, интересные горы на юге, насколько мы могли их видеть, и расположенный в 150 км севернее нас, в удивительной чистоте, Заалайский хребет. О том, чтобы еще раз спускаться по лавиноопасному склону, по которому мы поднимались, вопрос, конечно, не стоял, и таким образом ничего не оставалось, кроме как подняться на расположенную восточнее предвершину и оттуда искать безопасный спуск на юге или на востоке. 200 м по простым скалам, и мы стояли на этой предвершине, 6400 м. Очень близко, максимум на 400 м выше нас была вершина, отбившая нашу атаку. По длинному карнизному гребню мы перешли дальше на южную сторону, где свежий снег исчез под воздействием солнечных лучей, и мы нашли прекрасный фирн для спуска. Но как ни странно, склон был совсем не такой, как нам встречался до сих пор - разорванный закрытыми поперечными трещинами, которые напоминали нам об осторожности и вынуждали снова и снова навешивать перила.

  Мы довольно сильно отклонились от нашего направления и вынуждены были долго и утомительно обходить вокруг конуса этой горы, до тех пор пока снова не нашли следы нашего подъема. Потом мы много часов шли вниз по леднику, сильно утомившись в течение напряженного дня. В 7 вечера мы снова пришли к своей палатке, где наскоро подкрепились чаем и уничтожили остатки провианта. Однако после этого нужно было с тяжелыми рюкзаками сразу же отправляться дальше в путь, чтобы, как условлено, встречать Финстервальдера и не терять ни одного дня. При работе в этих огромных ледниковых областях исключительно многое зависит от того, чтобы малочисленные люди, разбросанные там и сям, никогда не теряли контакт с другими группами и по возможности придерживались принятых договоренностей. После 10 вечера мы доковыляли по морене до лагеря, где нас встретили Финстервальдер и пришедший тем временем Бирзак. Наконец, через 21 час напряженной работы мы легли отдыхать. На следующий день нам предстоял обратный путь - более 30 км по разорванной поверхности ледника. В то время как Финстервальдер и Бирзак хотели еще на несколько дней остаться наверху для завершения съемок, мы 3 августа в первой половине дня отправились в путь с Маркали - добродушным, но все же ленивым таджиком. Так как мы шли не слишком быстро, нам понадобилось 10 часов, несмотря на то, что путь был уже известен, и лишь довольно поздно вечером мы прибыли в Пыльный лагерь.

  
  

  Верховья Танымаса
  Ф. Борхерс

  Вызов Алльвайна для медицинской помощи позволил и мне подняться по долине Танымаса раньше запланированного. К нам присоединился Циммерман, и 29 июля мы втроем с семерыми носильщиками вышли из Пыльного лагеря, 3700 м. Хотя по долине ходили уже многократно, она и нам предоставила определенные ощущения наилучшего выбора пути подъема. Через несколько недель правильную дорогу должны натоптать. От Пыльного лагеря до ледника 2 простирается обычное галечное поле (1 час). Реку переходили по ледовым буграм языка ледника, затем поднимались по узкому рандклюфту между ледником и северным склоном. По-арктически холодный штормовой ветер дул нам навстречу, в этот раз с юга. Ледник был покрыт очень тонким, как стекло, слоем льда. Под ногами он разлетался на большое расстояние в виде пластинок, которые штормовой ветер подбрасывал вверх, также отрывая их из-под слоя льда снизу. Мы не знали, как защитить от этого лицо, и вообще промерзли до костей. Наконец, в 5³⁰ мы были у подножия находящегося у орографически правого борта большого ледника "Белого Рога" (рис. 15). Как можно скорее вниз, в глубокую, защищенную от ветра промоину между ледником и склоном предвершины - отдыхать, завтракать и надевать кошки. Между предвершиной и "Белым Рогом" на восток тянется широкое ущелье с крутым ледовым склоном. В его верхнем цирке начинается северная стена вершинной шапки лед, фирн и снег ведут на 1500 м вверх одним взлетом. Это был наш путь. Когда мы в 6 утра ступили на ледовый склон, ледяной ветер снова стал хлестать нас по лицу. Очевидно, он скопился наверху в ледопадах и теперь проносился вниз с востока. Так богато было разнообразие. Все же восходящее солнце принесло улучшение. Вплоть до верхней четверти склон состоял из льда и, начиная с 40 - 45^o, достигал 55^o крутизны. Это было уже кое-что для души альпиниста. Кошки делали свое дело: мы не рубили ступеней и поднимались реально быстро. Когда наверху началось выполаживание, нам пришлось аккуратно тропить по довольно мягкому снегу, и мы снова затосковали по надежному льду. В 9 утра склон остался позади. До 10 утра мы сидели на последней скале гребня, ведущего к предвершине, смотрели вниз на ледник Танымас-3 на востоке и на нашу вершину на юге на последнюю - с известным многозначительным выражением: "Хм!" Правда, сначала на лишь немного поднимающемся участке карнизного гребня шлось очень хорошо, несмотря на глубокий снег. Однако затем начался крутой массив вершины. Попытка траверсировать сброс стены направо до более пологого в верхней части западного гребня не удалась. Там лежал глубокий мягкий снег, во многих местах на гладком жестком основании. Лавинная опасность и без того уже была достаточно велика. Таким образом, пришлось подниматься в лоб. Два совсем не маленьких участка были 65^o крутизной, причем не оценены, а честно измерены, при помощи клиномера. Мы в самом прямом смысле слова пробивались вверх, правой рукой забивая ледоруб, левой цепляясь за снег в глубине. Все получилось. В 12 часов мы стояли на главной вершине и ощущали безмерную радость восхождения. Чуть ниже вершины, между прочим, мы нашли в одной фирновой мульде нечто весьма своеобразное - маленькую, промерзшую до дна лужу. Панорама была исключительно прекрасна, а также информативна. Чудесный лабиринт ледопадов лежал под нами на юге, за ним широкий боковой ледник и очень высокие горы - повелители этой местности. По ту сторону ледника Федченко южнее горы "Высокий Танымас" мы засекли широкий, простой с этой стороны фирновый перевал, ведущий на запад.¹⁸ Совсем вдали в верховьях виднелся следующий перевал, который, кажется, тоже вел на запад.

  Белый Рог 5980 м и Дент Бланш, вид с севера

  По траншее, прорытой нами во время подъема, мы спустились обратно, конечно же, на пузе, до тех пор пока склон не стал положе. Нам понадобилось всего 20 минут на участок, стоивший нам 2 часа при подъеме. С седла мы проследовали дальше по северному гребню и легко залезли на скальную промежуточную вершину. Дальнейший спуск на север был довольно сложный: заснеженные и заледенелые скалы, неприятный траверс, карнизы и тому подобное. В конце концов, это показалось нам глупым, и мы спустились по тянущемуся непосредственно под гребнем рандклюфту на восток к леднику Танымас-3, которого и без того хотели как-нибудь достичь. Несмотря на значительную крутизну склона, спускаться вниз по мягкому гранулированному фирну было очень хорошо через бергшрунд мы съехали на пятой точке. В 3 часа дня началась бескрайняя прямая дорога вниз по леднику 3: безветренная фирновая сковородка, жаркое солнечное облучение - комментарии излишни. Наконец, в 4 часа мы наткнулись на воду и жадно ее хлебали, так как за четырнадцать с половиной часов ничего не пили с целью экономии веса мы не взяли с собой даже походной фляги. Дальше шли то по левой боковой морене, то по кальгаспорам, то по ровному льду, до тех пор пока не застряли между большими поперечными трещинами. Назад и наружу со льда, для чего мне пришлось в этот день все же вырубить несколько ступеней. По рандклюфту между ледником и левым склоном горы мы ковыляли до долины лагеря. Переход через ручей по остаткам старой снежной лавины был последней эквилибристикой в этот день. В 7 вечера, то есть через 17 часов, основательно уставшие и глубоко удовлетворенные, мы добрались до своих палаток.

  6 августа к нам поднялись Шнайдер и Вин. В ночь с 7 на 8 августа была сильная пурга. Вечером к нам прибыли Финстервальдер и Бирзак. 9 и 10 августа работали по топографии, взойдя при этом на четыре вершины.

  
  

  Два перевала и одна река
  Ф. Борхерс

  До сих пор на географических картах Памира Сель-Тау¹⁹ изображался в виде скалистой горной цепи, проходящей с севера на юг в хребте были обозначены два прохода с пометкой "древний перевал", имеющие названия Танымас и Кашал-Аяк. Один должен был вести в долину Язгулема, другой - в долину Ванча. Местные жители якобы пользовались этими перевалами в древние времена, однако теперь либо больше не ходили через них, либо, по меньшей мере, сохраняли их в секрете. Выяснение этого было нам поручено Обществом Взаимопомощи Немецкой Науки в качестве одного из наиболее важных экспедиционных заданий. Следующие две недели мы посвятили исключительно этой задаче - найти наилучший проход в "западные долины".

  Нехватка носильщиков, которые были полезны на ледниках, уже давно доставляла мне много хлопот. Как мы могли занести все эти тяжелые инструменты, топографические фотопластинки, палатки, спальники и провиант для многодневного похода через широкие ледниковые просторы? Тут мне пришла мысль, что на ровных фирновых полях нам помогли бы сани. Я быстро начертил эскиз и описание на бумаге и отправил в Пыльный лагерь. Нёт и Шнайдер, наши большие любители мастерить, которые делали все от стрижки до латания ботинок, как раз снова прибыли в Пыльный лагерь и с воодушевлением подхватили идею. Из мелкого кругляка, досок от ящиков и пары лыж в качестве полозьев они смастерили сани, которые затем были занесены наверх, где великолепно исполняли свое предназначение.

  Сначала нам предстоял перевал Танымас. Мы вышли 11 августа с Финстервальдером, Бирзаком и двоими очень крепкими носильщиками Ходейдо и Иохбеком до северо-западного края "озера Мэрйелензее".²⁰ Здесь ранее была организована заброска. Сани высоко нагрузили и тщательно обвязали. Тем не менее, почти каждому пришлось нести еще значительных размеров рюкзак. Дальше путь шел на запад через широкое фирновое поле "плато Конкордия", а на той стороне лишь с небольшим набором высоты по широкому боковому леднику, в честь Российской Академии Наук названному ледником Академии Наук (рис. 16).

  Ледник Академии Наук, на переднем плане ледник Федченко, вид на запад. Справа пик Палю 5670 м, слева вдали Высокий Танымас 6000 м С санями по леднику Академии Наук

  Один человек шел далеко впереди и выбирал лучший путь по леднику, двое тащили сани за веревку, еще один толкал и подправлял сани сзади, остальные снова поднимали высоко нагруженные сани, когда они опрокидывались. Сани переворачивались по меньшей мере каждую четверть часа, но груз был так хорошо привязан, что не соскальзывал. Вскоре мы приобрели такие навыки по быстрому подъему и установке саней на полозья, что "кони" даже не выпрягались из них, а лишь на миг приостанавливались. Таким образом мы с нашим большим грузом очень хорошо продвигались вперед (рис. 17). Примерно в конце ледника на широком пологом фирновом перевале Академии Наук высотой 4800 м мы разбили "Ледовый лагерь". Несколько последующих дней Вин работал с топографами и при этом взошел на четыре вершины высотой от 5000 до 5600 м.

  От перевала Академии Наук фирновое поле плавно понижается на юго-запад, похожие фирновые поля приходят с юга и юго-востока. Там, где они сталкиваются друг с другом, они, как будто вихрем, стягиваются вниз в западном направлении. Здесь в горной стене имеются узкие ворота, через которые изливается ледовый поток. Раздробленный на дикий лабиринт сераков, он наталкивается на крутую ступень и низвергается через нее на 1000 м в глубину, как громадный застывший водопад. Крутой спуск тянется через горы на добрый десяток километров с юга на север. В эти ворота проскользнули мы с Алльвайном. Нам открылся восхитительно прекрасный вид в глубину (рис. 18). Длинная узкая змейка ледника, серая по бокам и белая посередине, вьется на юго-запад из долины, справа крутые коричневые скалистые горы, слева ниже льда и скал зеленые травянистые склоны, совсем далеко внизу снова зелень, зелень, которую мы так давно не видели в таком количестве, над этим всем скально-ледовая вершина, ярко горящая в лучах утреннего солнца слева возле нас, как страж ворот, "Бастион" с его почти вертикальными гладкими гранитными стенами. Мы погрузились в море ледовых башен, хрупкие ледовые мосты вели через глубокие трещины, мы смотрели внутрь мощных крепостей, на зеленые соборы с многометровыми блестящими ледяными сосульками. Мы придерживались как можно ближе к правому борту ледника, дальше к середине было царство лавин, громыхающих вниз ежеминутно, как только солнце оживляло ледовых гигантов. Вновь и вновь находили мы выход из этого лабиринта, пока, наконец, гладкая ледовая стена, испещренная ледяными осколками, низверглась перед нами вниз. Тут мы увидели справа на скалах слегка поднимающуюся полочку. Вверх и за угол. Она вела и дальше, и снова за угол, и снова дальше. Затем полочка спустилась к обрывам, где мы смогли подлезть косо вниз к затекающему наверх фирновому языку. По нему теперь ловко пошло вниз, до тех пор пока широкая фирновая трещина не вынудила нас уклониться направо на крутой твердокаменный конгломератный склон под балконом из такой же каменной мешанины. Это было самое неприятное место за целый день. Через нетривиальный рандклюфт назад на наш фирн, и дальше вниз, скакать через бесчисленные трещины. Внизу лабиринт трещин стал еще гуще. В одну из них Алльвайн провалился, но смог удержаться на ледовом мосту и быстро вылез сам. Через четыре часа после нашего выхода из лагеря мы стояли на высоте 3525 м у подножия громадного ледникового каскада. Гранитный страж ворот, подножие которого находится здесь глубоко внизу, чуть было не подавлял нас своей вздымающейся одним махом почти на 2000 м вереницей стен. Спуск продолжался. Сильно мешали большие поперечные трещины, но по оврагу у правого борта, вдоль которого мы ковыляли позже, между каменными глыбами и по трясине, идти было еще хуже. Наконец, снова внутрь лабиринта трещин, через него на левую сторону, по маленькой морене вверх - и нам показалось, что мы очутились в волшебной стране, на террасе с сочной зеленью, высокими травами, кустами и даже деревьями. На высоте 3060 м на берегу чистого ручейка мы поставили нашу высотную палатку. Среди ночи нам нанесли визит: медведь тряс нашу палатку. Когда мы спросонья высунули головы, он, к счастью, не прихлопнул нас лапой, а дал деру. Кто из нас троих больше всех испугался, я не знаю. На следующий день дальше внизу мы видели на земле еще больше медвежьих следов. Соответственно, названия "Медвежья долина", "ледник Медвежий" и "Медвежьи ворота" пришли на ум сами собой.

  Западный Памир, Медвежья долина, вид на запад

  13 августа мы пошли еще дальше вниз по леднику, моренам и, наконец, по галечной долине реки. Там, где на юго-востоке и на юге сливаются две другие долины,²¹ наша поворачивает направо на северо-запад. Следующая часть долины примерно 6 км в длину, а затем снова поворот направо. С севера большой закрытый моренным чехлом ледник²² сползает до самого нашего ручья, основная долина²³ ведет в туманные дали на юго-запад. Здесь, на высоте 2500 м, нам, к сожалению, нужно было поворачивать назад, если мы еще хотели присоединиться к Финстервальдеру и Вину в Ледовом лагере. Вечером 14 августа мы были снова там, наверху.

  Побывали ли мы в долине Язгулема или в долине Ванча, пока что оставалось под вопросом. Старая географическая карта и русский топограф Дорофеев, который тоже уже подошел к перевалу Академии Наук, полагали первое, мы, немцы - второе. Доказать этого пока еще никто не мог. Лазание по льду и скалам даже по нашим строгим меркам рассматривалось как очень сложное. Чтобы здесь когда-либо ходили местные, было совершенно исключено, если только территория полностью не изменилась по сравнению с прошлым. Это не могло быть легендарным перевалом Танымас. Только позже мы пришли к выводу: перевал Танымас - это проход из долины Танымаса на ледник Федченко, он находится у "озера Мэрйелензее", так что все мы вынуждены были сначала проходить через него.

  Между тем наши немецкие топографы взошли на "пик Палю", 5670 м, и с его вершины смогли установить чрезвычайно важный факт, что большой ледовый поток после его поворота с северо-запада на северо-северо-восток сохраняет это направление и течет еще далеко-далеко. Теперь это был действительно ледник Федченко! Когда Бирзак 15 августа должен был еще раз подняться на "пик Палю", чтобы завершить работу, которую невозможно было проделать раньше, мы с Алльвайном пошли вместе с ним. Несмотря на продолжительное ожидание, замысел Бирзака не удался, но для моего фотоаппарата игра солнца и облаков пришлась весьма кстати (рис. 19). Финстервальдер и Вин работали в этот день на одной из вершин между ледниками Академии Наук и Федченко. Ближе к вечеру все мы встретились на западном краю "плато Конкордия". Оно превратилось в большое ледниковое болото. Сначала мы еще надеялись, что сможем справиться с нашими санями, но когда мы упирались и тянули, то зарывались все глубже в снег, часто выше колена. Наконец, мы вытащили наши сани на твердый ледяной остров и дальше, как могли, упражнялись сами до твердого места. Только ночью мы дошли до стоянки. На следующее утро мы забрали сани, пока болото с ночи оставалось еще замерзшим.

  Западный Памир, вид на запад с пика Палю 5670 м.

  Тут в Верхний лагерь Танымас поднялись наши кинооператоры Шнайдеров и Толчан, а также группа русских альпинистов, народный комиссар профессор Шмидт, генеральный прокурор Крыленко с женой и д-р Россельс, а 25 августа еще и Перлин. Следующие недели прошли под знаком искренней совместной работы.

  К нашему дальнейшему штурму "западных долин" мы приступили с юга и с севера от ледника Академии Наук. Алльвайн и Шнайдер отправились вверх по леднику Федченко на юг. Отчет об этом в следующей главе.

  Мы с Вином, Шмидтом, Крыленко и Дорофеевым 19 августа пошли вниз по леднику Федченко на север. После короткого дневного перехода наши русские товарищи вместе с колонной носильщиков повернули в боковую долину на запад,²⁴ однако без того, чтобы пересечь достигнутую ими перевальную точку уже в этом выступлении. Мы с Вином прошагали по большому леднику дальше на север еще час и там поставили нашу палатку на превосходной "мягкой" осыпи рядом с ледником. У нас не было носильщиков. Во-первых, мы не хотели ради них поворачивать назад, как только встретится какая-нибудь трудность, а кроме того, в нашем распоряжении и так никого не осталось. Подразумевалось, что мы, немецкие альпинисты, в конце концов больше всех понимаем в таскании рюкзаков, так что мы всегда уступали русским и немецким ученым, когда недостаток носильщиков имел место, как, собственно говоря, обычно и случалось. Можно себе представить, каков был, вопреки всем ограничениям, объем и вес наших рюкзаков.

  На следующее утро нас окутало густым туманом. Однако пережидать его мы могли и в другом месте, так как несли нашу "Хижину Альпклуба" с собой в рюкзаке. Мы прошли вниз по леднику Федченко еще в течение получаса, а затем повернули на запад в очень широкую боковую долину, которую видели вчера вечером. Сначала расположение узких поперечных трещин слегка поднимающегося ледника не мешало продвигаться вперед наощупь. Но все же такая погода не подходила для поиска и прохождения неизвестного перевала. Кроме того, с запада дул недружелюбно холодный ветер. Надо было переждать, и так как при этом мы реально замерзли, то сели рядышком на рюкзаки и натянули сверху нашу палатку. Сидеть внутри было очень тепло. Не хватало только видимости, и таким образом нужно было время от времени высовывать голову в холодный туман, чтобы посмотреть, как дела с погодой. Как только появлялся какой-нибудь просвет, мы брели дальше. Все же наконец, когда на плоском фирновом поле стало непонятно, куда дальше идти, мы продолжили терпеливо ждать проверенным способом. Наконец, в 11⁰⁰ наше терпение было вознаграждено. Реально разъяснилось. Мы стояли на фирновой седловине добрый километр в ширину. Как позже выяснилось, это был искомый Кашал-Аяк, высотой около 4350 м. Но здесь трудности только начинались. Как и ожидалось, мы очутились наверху большого крутого сброса. Поэтому сначала мы поднялись на выступающую из ледника скальную башню, чтобы сориентироваться.

  Облака отступают все больше и больше. Лед круто сбегает из-под ног на добрые 1000 м вниз, как застывший водопад с белой бурлящей пеной. Справа и слева от нашего гребня верхние сбросы ледников с их упорядоченными дугами трещин, за ними сверкающие фирновые склоны, вершины, еще в седых облаках. Но самое великолепное находится напротив нас. Черные горные склоны с невероятно смело прилепившимися висячими ледниками вытягиваются на 3000 м в неодолимом стремлении вверх зубчатые гребни ведут к острым, как иглы, вершинам, бело-чешуйчатые ледяные драконы выползают изо всех концов долины и обвивают свое мощное тело вокруг подножия этих гордых зубцов, чтобы, наконец, слиться вместе в полосатое, черно-белое, в маленьких синих точечках сказочное существо и выдвинуться в широкие дали. Так рельефно, как этот великолепный клочок земли, пожалуй, лишь немногое выглядит на прекрасной земле господа Бога (рис. 20, рис. 21).

  Ледник Ванч (современное название - ледник РГО) ниже перевала Кашалаяк, вид на запад Горы Дарвазского хребта, вид с перевала Кашалаяк 4350 м.

  Теперь настало время разуть глаза. Ледовые сбросы не привлекали спускаться. Но все же склон, ограничивающий их справа, смотрелся благоприятно. Мы решили попытать счастья там. Конечно же, траверс без потери высоты потерпел неудачу из-за скрытого от нас ущелья. Но затем все пошло нормально: по снегу и скалам, потом даже по травянистому склону, просто вниз. К сожалению, наш альпинистский опыт подсказывал, что гребень внизу наверняка будет отшлифован, и, так как только позднее можно было установить, что он легко проходим до самого подножия, мы траверсировали налево в широкий желоб. Там мы съехали по твердому конгломерату с вонью и грохотом камнепадов, а в нижней части ледопада поимели еще и работу для наших кошек.

  Большой крутой сброс мы преодолели. Теперь мы стояли глубоко внизу под громадными горными склонами, здесь они производили на нас еще большее впечатление, чем раньше. Последовал утомительный путь вниз по широкому долинному леднику Кашал-Аяк (леднику Ванч).²⁵ Время от времени попадался участок прекрасного катка. Но потом зловредные трещины снова перекрывали дорогу. Правда, всякий раз попадался мост из моренных камней, но бесконечное вверх-вниз по шатким глыбам вовсе не доставляло удовольствия. Когда наступил вечер, мы поставили нашу палатку на травянистой террасе левого борта ледника.

  На следующее утро мы пошли дальше по прелестной морене. Уже сейчас я мог установить, что мы в той самой долине большого ледника, в которую мы с Алльвайном уже заглядывали снизу на неделю раньше. Но одним этим наше географическое задание еще не было решено. Мы шагали дальше. В полдень мы достигли полностью погребенного под моренным чехлом, состоящего из мертвого льда языка ледника, 2500 м. По ту сторону реки, которая течет сюда слева из уже известной нам боковой долины,²⁶ на зеленом моренном конусе паслись коровы. Но пастухов нигде не было видно. Вин попытался перейти реку вброд. Напрасно. По прошествии дневного времени все выше поднимающаяся вода била чересчур сильно. Так как водные массы нашего ледника вытекают намного выше с правой стороны, нам снова пришлось добрую часть пути ковылять назад. Затем мы быстро пошли вниз по прекрасному песку и гравию у правого борта долины, все прижимы реки также легко преодолевались.

  Под вечер мы сверху увидели на нашей стороне идущую вниз тропу. Равномерные темно-зеленые и желтые четырехугольные пятна растительности также уже давно возбуждали наше внимание. Сначала еще надо было преодолеть густо переплетенный кустарник жостера. После этого мы очутились на пологом горном склоне, над которым поработала человеческая рука. Особенные четырехугольники оказались бобовыми и ячменными полями. Их окружали кусты и высокие деревья, мы нашли даже яблоню, однако с совсем маленькими, травянисто-зелеными кислыми яблоками. Но мы не нашли людей. Тут было несколько разрушенных каменных хижин, и в еще хорошо сохранившемся, но давно неиспользованном козьем загоне мы устроились на ночлег. Барометр показывал 2350 м. Там, ниже по долине, по ту сторону реки мы увидели маленькую деревню. Мы решили, что это Пой-Мазар, так оно и было на самом деле. Но в то время мы еще точно этого не знали. Мы хотели в любом случае положить быстрый конец борьбе теорий в обоих лагерях Танымас, хотели также избежать упрека в том, что нас якобы интересовали только вершины. Это может объяснить нашу настойчивость в достижении своей цели. Таким образом, мы решили проникнуть за реку, чтобы спросить жителей, как называется деревня, а кроме того пополнить наши припасы. Конечно, сейчас, вечером уровень воды был слишком высок. Зажженный нами большой костер жители на той стороне, к сожалению, не замечали, по крайней мере, они нам не показались. Были ли именно сейчас лошади, которыми они могли бы нам помочь, также было неизвестно, несмотря на соответствующие старые следы на нашем берегу.

  Итак, решено: реку переходим вброд! (рис. 22) Самое благоприятное время дня во всяком случае было ранним утром, когда уровень воды наинизший. 22 августа 1928 года в 6⁴⁵ мы стояли на месте, показавшемся нам благоприятным. Горный поток тек, разделившись на несколько рукавов, по широкой равнине из щебня. Мы разделись, затем снова надели шерстяные жилеты, чулки и горные ботинки. Прочую одежду и ледоруб положили в рюкзак, каждый нес в руке длинную мощную жердь. Два маленьких боковых рукава легко переходились вброд. Но затем настала очередь главного рукава, в том месте примерно столь же широкого, как Инн у Ландэкка. Температура воды составляла 2^o. Мутные желто-коричневые потоки устремлялись со зловещей скоростью, примерно 4 - 5 м/с. Вода у тела высоко поднималась на дыбы, но хотя волны доставали до туловища, все же мы еще могли как-то выдерживать напор. Медленно продвигаясь вперед, мы дошли почти до середины реки, но там беда меня настигла. Горный поток катил с собой тяжелые глыбы, их глухое громыхание было отчетливо слышно еще с берега. Один такой булыжник накатился на мои ноги и подбросил их вверх ото дна. Поток смыл меня с неистовой скоростью. Вин как раз вовремя успел повернуть назад. Помочь он ничем не мог.

  Река Ванч выше Пой Мазара

  Меня несло в адском бурном потоке, река швыряла меня о скальные глыбы, вероятно, также топила, я точно не помню. Ниже по долине грозили крутые скалы прижимов, в тесном ложе которых горный поток бушевал еще страшнее. Однако есть особенность, что зачастую даже в таких чрезвычайно серьезных жизненных обстоятельствах сохраняется юмор. Так было и здесь. Моя зеленая шляпка плыла в потоке рядом со мной слева. Шляпка, которую я себе купил, будучи старшеклассником, чтобы с форменной шапкой не бросаться в глаза на запретных попойках которая затем в студенчестве возвысилась до горной шляпы и верно служила мне теперь уже 25 лет. Красота ее была спорной. Это был ужас для моей жены и даже для покойной матери, хотя обычно мамы бывают весьма снисходительны к своим сыновьям. Когда шляпка плыла таким образом рядом со мной, я подумал: "Нет, ты еще слишком молод и красив, чтобы умереть!" - отпустил альпеншток, которым все равно уже никак не мог воспользоваться, рванулся и схватил свою шляпу. Затем я резко перевернулся на правый бок и поплыл. Мне на удивление хорошо удавалось плавать в этом бурном горном потоке, я совершенно уверенно плыл к исходному берегу. Все это происходило гораздо быстрее, чем можно рассказать. Адское плавание продолжалось, наверное, полминуты, меня снесло рекой на расстояние примерно 150 - 200 м. Высадка на берег была скорее посадкой на мель. Я жестоко натыкался на острые скалы, горный поток рвал меня об них еще некоторое расстояние, прежде чем я смог крепко ухватиться. А потом я лежал, дрожа от холода. Наступил шок от пережитого. Только теперь я реально оценил, какой подвергался опасности. Никогда еще до такой степени я не полагался на волю Бога.

  Быстро прибежал Вин. Мы вернулись назад до большой кучи хвороста. Вин развел большой костер, у которого мы согрелись и высушили одежду. Медицинский осмотр оказался весьма плачевным. Две больших рваных раны в правом бедре, вокруг них тяжелые кровоподтеки, рана и кровоподтек на правом колене, сильная боль в левом тазобедренном суставе, вдобавок еще дюжина других ран на руках и ногах, не говоря уже о синяках и шрамах.

  Что делать? Ждать таджиков? Они, наверное, тоже не могут перейти реку в это время года. Кроме того, любое ожидание означает голодать, а то и вовсе умереть с голоду. У нас и так осталось очень мало еды, да и меня с травмами лучше всего было бы поднять в наш лагерь. Итак, решено: стиснув зубы, как можно быстрее идти обратно!

  Примерно через два часа ходьбы вверх по долине мы увидели на противоположном берегу пастуха, а он нас. Слишком поздно. В грохоте горного потока невозможно было понять друг друга. Нужно были идти дальше. Время поджимало.

  Дорога была суровой, прежде всего по леднику Ванч²⁷ с его отвратительными высокими ледовыми и осыпными буграми. К тому же голод. Зеленые яблоки, немного шоколада и желтая, горькая вода из моренной жижи - это было нашей едой теперь даже вода считалась питанием. Наши желудки блестяще справлялись со смесью. Ночь, проведенная на боковой террасе рядом с ледником, прошла плохо, у меня был жар и сильные боли. Однако идти дальше, только не оставаться лежать! Причем весь день я еще и усердно фотографировал.

  23 августа к полудню мы достигли великолепного цирка в верховьях ледника Ванч. Там я первый раз выбился из сил. Полчаса сна и немного еды снова поставили меня на ноги. Как мы благодарили старого приятеля Густава Хильдебранда: его шоколад и особенно фруктовая паста всякий раз снова взбадривали мое шатающееся тело!

  Вин, хотя и сам повредил пятку, забрал себе все тяжелые вещи из моего рюкзака. В дальнейшем он превосходно понимал мое состояние и помогал психологически. В эти дни я так ясно ощутил, что такое настоящая дружба!

  Для примерно 800-метрового подъема на крутую ступень мне потребовалось 6 часов. Когда мы, наконец, достигли Кашал-Аяка, наступила ночь. Но мы плелись дальше до нашего осыпного лагеря на леднике Федченко, так как там у нас была "заброска". Правда, она состояла всего из одной палки гороховой колбасы, немного шоколада, какао, а также достаточного количества горючего. Лишь около полуночи мы провалились в свинцовый сон.

  Настало золотое утро. Мы поползли дальше. Мы шли медленно, но все еще шли. Иногда я спал четверть часика, часто освежал истощенное тело сочащейся здесь великолепной чистой ледниковой водой. Во время одного такого умывания, вскоре после полудня, я вижу справа людей. Мы зовем, машем. Нас слышат. Это Алльвайн, Шнайдер, Шмидт и русский лейтенант вместе с носильщиками, которые в тревоге о нашем долгом отсутствии были направлены на поиски. Крепкое товарищество русских и немецких участников экспедиции было и здесь превосходно оценено в деле. Великая радость, сердечные приветствия, затем неприхотливая еда. Но когда под конец как особенное лакомство нам предлагали шоколад, мы с чувством ужаса отказывались - и для успокоения эмоций уничтожали еще фрикадельку.

  Вечером мы вернулись в базовый лагерь. Неделями я лежал пластом. Колено и тазобедренный сустав, к счастью, вскоре снова пришли в порядок, но раны ужасно гноились. Самая большая в ее наихудшем состоянии была 11 см в длину, 4 см в ширину, 3 см в глубину, все очень медленно заживало в условиях более чем проблематичной гигиены. Я больше не мог принимать участие в больших горных выходах. Географический успех лишь отчасти служил утешением.

  В это же время пришло печальное известие от Кольхаупта, который раньше уже перенес тяжелое падение с лошади. Теперь он получил удар копытом по лицу. Верхняя челюсть и носовая кость были сломаны. Заслуживающий сострадания, он лежал под присмотром Ленца еще дольше, чем я, вынужден был прервать все свои дальнейшие планы и при первой же готовности к передвижению возвращаться для клинического лечения в Германию.

  Вместе с тем, что Финстервальдер видел с дальней части ледника Академии Наук, а Алльвайн со Шнайдером во время их первого южного выхода, наши разведки дали сведения о продолжении горного района на западе. Кроме самых южных, все перевалы ведут в долину Ванча, от которой в ее верхней части на юг ответвляется большой приток - Абдукагор, к которому мы попали из Медвежьей долины. В качестве проходов для местных принимаются в расчет только Кашал-Аяк и, возможно, только что пройденный Крыленко, Россельсом и Дорофеевым лежащий примерно на 7 км дальше к югу перевал 4950 м,²⁸ имеющий несколько седловин, с подходами с восточной стороны либо по долине Танымаса, либо через язык ледника Федченко. Ведущий в долину Язгулема сложный ледовый перевал в самой южной части ледника Федченко,²⁹ которого Алльвайн и Шнайдер достигли 23 августа с восточной стороны и в ледопадах которого Шмидт и Перлин позже напрасно искали спуск, был, наконец, пройден Горбуновым, Крыленко, Россельсом и Дорофеевым во время их отважного выхода с запада, при этом наихудшие ледовые сбросы они обошли сбоку.

  Для продолжения экспедиции наши разведки также имели огромное значение. Первоначально запланированный переход со всем скарбом в одну из "западных долин" оказался невозможен, даже если бросить лошадей. Поэтому Рикмерс повел экспедицию по пути назад до Кок-Джара, а затем на север через перевалы Тахта-Корум и Каинды на Алтын-Мазар.

  Перейти ко второй части

  Алайско-Памирская экспедиция 1928 года
  Документальный фильм