|
Автор: Виктор Чайка, Минск
Кавказские Сказки. Глава 4. Первое утро в горах
Ночь в палатке прошла мгновенно. В смысле: заснул - проснулся. Причем проснулся не постепенно и мучительно, как в городе, а быстро и шустро, в пять утра. Сквозь жёлтый тент было видно, что на улице уже вроде бы светло, и очень захотелось выйти и взглянуть, как оно тут утром и увидеть, наконец, эти горы. Плюс, Виктор запланировал, видете ли, пробежку, в целях акклиматизации, и дабы в философию воина не закрадывалось расслабление. Но пять часов было как-то рановато для сознания, потому оно решило еще дать себе час потомиться в горизонтальном положении в полудреме, перекрутив стрелки еще на час вперед, хоть и хотелось выйти. Бегать вызвалась еще и Оля, а потому пущай тоже поспит. Вовчик и Юля сегодня были дежурными по кухне, и, как раз к моменту завтрака, наша связка должна была вернуться с маршрута пробежки.
Таков был план, во всяком случае. И вот, будильник проревел опять. И Виктор, протирая глаза, натягивает кроссовки (все ещё спят, даже Оля спит, даже Вовчики спят), Виктор расстегивает вход палатки, нагибается, выходит, разгибается.... И вот тут - ХДЫЩЬ.... ГОРЫ ударили из главного калибра по неподготовленному сознанию, вызвав нечеловеческий поток словесных высказываний на непонятном языке, но очень громкий и непосредственный, адрессованный непонятно куда, но проснулась вся палатка и тут же выбежала, в чем спала, на крыльцо... И теперь уже, все стоят и втыкают в горизонт, в очень загадочный такой, свои охреневшие взоры...
Когда потом Виктору попытались пересказать его реплики, Виктор был удивлен, так как не помнил ничего из этого, и был крайне удивлен, что данные звуки были настолько внушительны, что даже ту часть лагеря, которая еще спала, они наверняка уже вывели из этого состояния и погрузили то ли в состояние негодования, то ли в состояние понимающего веселья.
Здесь, видимо, даже фраза "Не поверил своим глазам" - весьма мягкое сочетание слов. Трудно объяснить что же это возникло вокруг. Абсолютно иной мир. И параллелей с тем, в котором мы привыкли жить и обитать, не возникало. Ни единой. Секунды и минуты пошли, а укладывание пространства и внешнего вида мира в голову не начиналось ни разу. Потому пробежаться - выглядело не такой уж странной затеей: может хоть привычное занятие как-то начнет расставлять всё немного по местам. Но ощущение было очень сильное и ни на что не похожее. Это как внезапно навалившееся счастье, причем такого размера, о котором ты и мечтать даже не мог. Даже и не думал о таком его размере, цвете и звуке. Разница, между вчерашним вечером и этим утром была колоссальной. Вчера здесь не было видно далее нескольких десятков метров, было сыро, холодно, и всё это было укрыто за пеленой. Теперь же воздух был настолько прозрачен, что, казалось, его не было вообще.
Точь-в-точь как на фото, которые мы видели до этого. Причём, вообще, выглядит по началу настолько всё плоским, что кажется, это и есть большое такое фото вокруг. Расстояния и высоты огромны, по сравнению с расстоянием между глазами, которым здесь вообще можно смело пренебречь Пространство не видится. Если бы не грохот реки слева, то можно было бы решить, что мы в павильоне, а вокруг это просто такие охренительные декорации. Но это было на самом деле. И это не стыковалось никак с внутренним процессом.
Справа давлела Безенгийская стена. Всё как на картинках. Треугольник Гестолы оказался таким огромным на самом деле. Хоть до него и было где-то 15 километров, а вроде бы, руку протяни - и коснёшься. Слева по стене был виден Катын. Его я тоже узнал. Блин, оказывается это всё существует. Вроде бы.
Прямо перед нами уходил в небо массив пика Брно. Внизу он покрыт рощей, небольшое плато, на котором стоит лагерь, плавно переходит в её склоны. Роща плавно переходит в скалы. Скалы плавно переходят в небо, где-то совсем наверху. Небо загибается и переходит в следующие горы.
Между скал видны осыпи - "сыпухи", как их называют альпинисты. Но мы пока не знали, где осыпи, а где ещё что. Это как когда ты ничего не понимаешь в машинах, но тебе надо что-то выбрать. На что обращать внимание? Как отличить хорошее (работающее, надежное) от плоховатого? А еще это как чернокожие, или азиаты - кажутся все на одно лицо, ну или, во всяком случае, разницу между ними увидеть белому человеку намного труднее, чем между белыми людьми, просто потому, что он живет среди белых. Так и здесь: перед нами гора, но прочитать её лицо, понять её суть, вот так с первого взгляда, невозможно. Да и вообще не возможно просто глядя всё это сделать, как я понял потом, проникнуть в это можно только взобравшись на нее. По-этому просто стоишь и смотришь... А еще такая параллель закрадывается: как смотреть на потрясающе красивую женщину. Ты понимаешь, что для тебя она безгранично красива. Ты начинаешь разговаривать с ней, или просто смотреть, как разговаривает она, видишь ее энергетику, мимику, движения, они совпадают с тем, что тебе близко. Но любовь (то что люди называют любовью в основном), приходит позже, когда ты узнаёшь её глубже, когда лучше начинаешь понимать её суть (конечно же, если она не прикончит твой мозг по дороге к этой сути). Но и в начале ты уже понимаешь, что дальнейшая дорога будет ещё интересней, чем вот это начало. И тебе хочется продолжать. Только здесь это ещё крупнее. Масштабнее потому, что женщины, машины, прочие нужные для жизни тела и души штуки - они как бы привычны (во всяком случае, естественны, необходимы, с точки зрения "нормальности" всего этого и наличествования в жизни всех вокруг тебя, всех до тебя, и всех после тебя). А здесь - это всё вроде бы НЕ необходимо, НЕ вытекает из логики всемирной эволюции и социальной гонки. Вообще - то, всему этому глубоко равно всё, что касается и мировой эволюции, и социльных соревнований, и мест в обществе, и планов на жизнь, и понятий "хорошо - плохо", "правильно - не правильно". И вот по-этому оно больше всего, что ты видел и чувствовал ДО. Оно абсолютно. Хоть ты этого пока не понимаешь, но вход в это тебе открылся, и у тебя просто сворачивает мозг от только одной мысли "а что же там дальше, дальше по этой дороге".
А с этого места, места нашего выхода из палатки, если посмотреть немного налево, видны многие вершины Северного Массива. Пока еще трудно узнать из них хоть какую-нибудь, но это не мешает, открыв рты, стоять и смотреть. Потом, через три недели, мы будем знать наизусть все их, но нам хватает и безымянного их величия. Названия ведь всё равно придумали люди. Вот он, вид налево от Брно:
Вершина, которая в самом центре, это Уллуауз.
Очень красив он в лучах утреннего солнца, как и все остальные вершины, но он - в центре и визуально кажется самой высокой горой, но отсюда виден и Коштан - он гораздо выше, просто находится дальше, в другом хребте и потому кажется ниже, его пирамидальная заснеженная вершина тоже видна с нашего крыльца (первая, из этих трех, фотография). Еще правее Коштана - пик Панорамный, а слева завершает панораму, видимую отсюда, Думала, снежная вершина, с гребешком скального выхода. Отсюда виден лишь её верхний краешек, но он одним из первых покрывается на рассвете необыкновенным цветом, рождаемым проснувшимся солнцем.
Пока мы не можем разобраться что и к чему, разобраться в строении ущелья, ледника и хребтов, но с речкой, вроде бы, всё понятно: она грохочет слева здесь, а начинается там наверху под ледником Мижирги, это я еще в городе разобрался. Но я никогда не видел рек, текущих под ТАКИМ углом. Очень "крутая" она, эта речка. Она называется Мижирги, как и ледник, рождающий её, как и Вершина, вечно следящая за её рождением. Наши, те кто уже бывалый, на неё полезут через пару недель, тоже, последить немного...
Совсем если повернуть голову налево, будет виден массив с тренировочыми скалами Аюташ, там будут проходить наши скальные занятия. Сейчас, утром, там прохладно, там тень, там даже немного темновато, и пока еще никто не выдвинулся в ту сторону на тренировку.
А вон та, самая дальняя каркасная палатка, возле которой стоит маленькая походная, это наша
Продолжая поворот головы в левую сторону, взгляд полетит по просторному Безенгийскому ущелью, из которого мы вчера сюда проникли. Именно туда мы сейчас побежим, вниз, а потом вдоль реки, как идет дорога, отсюда всё это просматривается намного дальше, чем мы успеем добежать. Видимо, туда будет бежать намного быстрее, а назад медленнее, потому как горка недетская туда идет и оттуда возвращается.
А еще туда уходят провода. Или, скорее, оттуда приходят они, неся сюда свет и всё с ним связанное: горячую воду, телевизор в баре, розетки, чтобы заряжать всякие батарейки и греть электрочайники, возможность столовой приготовить много всего очень вкусного и накормить всех страждущих, измотавшихся на маршрутах.
Оттуда приходят облака. Вечером. Иногда они приходят и из-за Безенгийской Стены, но тогда это вообще не сулит ничего хорошего, обычно же, они надвигаются оттуда, снизу, как это было вчерашним вечером. Наползают на лагерь и окутывают его своей пеленой, чтоб он не выпендривался хотя бы ночью и тихо мирно спал. (Как выяснится позже, лагерь мирно бы спал в любом случае, даже если бы рядом работала артилерия).
Оттуда приезжают новички, бывалые, мужчины, женщины, все, кому ТАМ тесно. Приезжают сюда вместе с облаками и светом - вечером. Туда, обычно, уезжают утром, грустные, но с улыбками, в момент, когда ущелье не закутано во мглу, не закутано для того, чтоб, уезжая на целый год, ты видел всё это из окон автобуса, и это еще сильнее углубляло в тебя чувство светлой грусти и привязывало твоё сердце к этим горам навсегда, как к лику той роковой женщины, которую ты никогда не сможешь забыть, если ей случилось однажды пересечь твою дорогу. Ты будешь видеть всё это из окна. Ты будешь уезжать уже другим. Навсегда другим. "Навсегда" - очень непоколебимое и абсолютное слово и понятие, оно может родится быстро, но никогда не пройдет, оно - вечно в обозримых масштабах твоей жизни. Навсегда можно сломать. Быстро - но навсегда. Навсегда можно полюбить - не так быстро, но если это действительно "полюбить", то это точно навсегда... Как лик той роковой женщины будет тебе являться во снах, независимо от количества прошедших лет, так и Они, будут звать тебя обратно. "Обратно" - станет словом символизирующим для тебя возвращение сюда, а не в то место, которое ты называл домом раньше, и продолжишь называть и потом, по инерции. Это застрянет в тебе и пропитает тебя насквозь, все твои промокшие, уставшие, но закалившиеся клетки. Войдет с чистым воздухом через твой обгоревший нос. Впитается через кожу шелушащихся скул. Станет частью твоей сути, кислородом, без которого ты не сможешь нормально жить, нормально для тебя. Всего этого мы не знали пока. Мы просто стояли потрясённые. И до этого было еще очень далеко, до этого целая жизнь и об этом пусть думают те, кто сегодня отправится туда, обратно. А мы, начиная с сегодняшнего утра, мы - местные, жители неба, жители другого мира, мы - здесь....
Заканчивая поворот головы, начавшийся от шумного созерцания Гестолы, взгляд непременно упрется в склоны Каргашильского Хребта, низ которых изъеден отступившим когда-то, Безенгийским Ледником. Раньше лёд доходил до самого лагеря, и в нем было намного прохладней, но теперь, в связи с человеческим цивилизованным давлением на мировой климат, ледник вынужден был отступить, дабы сохранить своё лицо и достоинство. Но, отступая, он всё равно проявлял характер, словно когтями, размером с тысячу экскаваторных ковшей, он выгрызал части земли склонов, он нарисовал эту картину прямо на горах. Вряд ли ему по душе эти мировые перевороты в атмосфере. Да и кто их затеял? Эти...вот эти мелкие???? Нихрена себе у них манеры, чтоб что хорошее замутили, ато приходят сюда, лазют, да ишо и климат портют на планети всей, во имя чего это они? Наверно в какое-то хорошее имя. Хотя, что-то по злобным царапинам на телах гор, не кажется, что ледник считает затею с переменами планетарных масштабов столь уж безобидной....
У самого подножия этого хребта рождается еще одна река - Черек-Безенгийский. Ему жизнь дает Безенгийский ледник, тот, что позарапал склоны. Дальше Черек становится взрослым и крепким, благодаря другим потокам, которые обрушиваются в него водопадами с обоих сторон ущелья, а иные просто, не так спеша, стекают в него, боясь падать. Но один из них виден прямо отсюда, он сломя голову летит прямо со скал хребта и впивается в Черек ледяным потоком:
Он рождается где-то в небе, но заканчивается тут неподалёку.
И вот мы побежали, оставив Вовчиков (кодовое название семейки Вовчик-Юля) готовить макароны. Побежали навстречу солнцу и грохоту рек. Они как раз сливаются вместе внизу, если спустится от лагеря к мосту.
Мы спускались довольно быстро. Было ещё прохладно, и утренний горный воздух приятно обдавал кожу, которая нагревалась по мере нашего продвижения вперед и вниз. Мы спустились с горы к мосту, по которому сюда приезжает транспорт. С него хорошо просматривалось всё ущелье Безенгийского ледника до самого подножия Стены (если повернуть голову обратно направлению нашего бега), а грохот Черека стал просто неперекрикиваемым.
Ворота через мост были закрыты на замок, по-этому пришлось их довольно рискованно штурмовать. Мы перелезли их, но не через верх, а через бок, пронося себя прямо над бурлящим мутным потоком, в который лучше бы не падать, потому как можно и не выбраться из него уже будет.
Бежим дальше. Дорога стала более или менее горизонтальной, лучи солнца коснулись её камней. Они коснулись и лугов, которые шли вдоль дороги. Луга стали пробуждаться отвечая солнцу своим запахом свободы. Он заполнял наши, глубоко дышащие, лёгкие и все, даже самые глубокие, закоулки мозга. Врывался через нос. Через уши продолжал врываться громкий голос реки. Через глаза бил острый солнечный свет, местами отражаясь бликами на пенящихся бурунах потока, местами - серебром от снега наверху.
Мы бежали по этой дороге, не было ни одного другого человека. Нигде. Над цветами просыпающегося луга начинали летать пчёлы и прочие крылатые насекомые, постоянные жители гор. Они собирали себе и другим пчёлам нектар, а всё, что могли мы в этот момент - это бежать и издавать какое-то подобие человеческой речи в промежутках дыхания, не совсем членораздельной речи, скорее это были какие-то не слишком словарные, но очень убедительные, попытки выразить поток эмоций, аналогичный, по буйству и силе, той реке, которая бежала с нами рядом.
Дышится легко, вопреки предсказаниям, дышится свободно, согласно моему плану. Вдруг - Грохот.
- -Что это???
- -Я пока еще слабо тут разбираюсь, но это, или лавина, или камнепад.
Мы остановились и начали слушать. Гремело, как салют на празднике города, когда ты от него в паре сотен метров. Где-то справа через реку и наверху. Бодро и проворно гремело, даже речка показалась шёпотом. Отгремело и мы продолжили путь.
Вскоре стрелки на часах решили показывать, что пора поворачивать обратно, если мы хотим успеть на макароны. Мысль о них развернула нас, ведь нам жутко захотелось есть, вопреки предсказаниям (второй раз они уже не оправдываются). По слухам, нам бы не должно было хотеться есть из-за, якобы, акклиматизации, но мы поняли, что это всё враки, и макароны отлично могут манить даже таким утром. Прелесть макаронов еще состояла и в том, что теперь мы будем бежать и видеть перед собой и Стену и часть Северного Массива, и массив Брно над лагерем. И мы повернули.
Пару раз сбоку мы заметили на больших валунах стопочки мелких плоских камней. На вид было не понятно: это они так сами тут устроились, или это деяния рук человеческих. Вроде как если они сами - то очень уж непонятно, как это им удалось, хотя и могло. Если это человече вытворил - то непонятно, накой оно ему было надо. Загадка, блин, но макароны решительно не позволяют тут особо проводить исследования. Двигаемся к ним дальше.
Видим: впереди по дороге кто-то идет, прихрамывая, нам навстречу. Это наш Макс с фотоаппаратом. Он немного перекатался на шоссере перед отъездом, и теперь его колено в шоке. Я как-то писал про концерт группы "Эллион", так вот это именно их бассист Влад Чещевик, загонял нашего Макса, забив напрочь на то, что колени у них немного разной системы, и подготовка чуток разнится. Но Макс вышагивает бодро, попутно ищя мегапанорамы. Тут это не проблема - куда не направь объектив - везде мегапанорамы. Вот его плёночное чудо что изобразило тем утречком:
Где-то вот на этом месте дороги Оля начала взывать к какой-то, не свойственной утреннему бегуну, жалости: "Виктор, оставь меня, беги сам, я тут с Максом вернусь обратно и всё такое. Задолбалась я, что-то пульс быстроват". Пульс был тут же измерен, подвох был разоблачён, фраза "нихрена" была брошена. И вот Макс оставлен возвращающимся к макаронам пешком, а мы начали взбираться в гору к лагерю "бегом". Это получилось не совсем бегом, угол был крутоват, и бежалось как-то не очень проворно, и дышаться начало как-то не суперлегко. Но это лишь раззадоривало боевой бегунский дух. Оля всё пыталась давить на жалость, вроде "я ща пешком буду топать, а ты, витег, мчи", это всё строго пресекалось. Через полминуты процесс опять повторялся. Такой вот горовосходительный утренний цикл.
Но весело и бодро мы вбегали в лагерь, там горка уже не такая крутая, а макароны уже почти в непосредственной близости, и места всяким проволочкам, вроде ходьбы, не оставляют.
Полуторачасовая пробежка окончена. Макароны - нет. Следующая глава - она однозначно после макарон, горные макароны суеты не терпят. Особенно в начале такого огромного дня. На сегодня много планов: после завтрака идем на скалы, после обеда - первый акклиматизационный выход на высоту по правой морене (по ходу) ледника Мижирги. Что такое морена, пока понятно слабо, надо, видимо, подъесть, а там посмотрим, кто тут из чего состоит.
(Вовчики поутру. Вова и Юля Аношко)
Карта этого района:
|
При вводе Логина и Пароля,
