Всего отзывов: 1 (оставить отзыв)

Рейтинг статьи: 5.00

Над горами Полярного Урала бушевала пурга.

Антон смотрел на свирепую поземку, вылизывающую отполированный до блеска снег, треплющую торчащие из него редкие чахлые кустики, и размышлял, переменится сегодня погода или нет. Смотреть на буйство стихии из-за окна было приятно. Вчера днем, когда пурга только началась, они очень удачно успели дойти до единственного на сотни километров вокруг деревянного домика, стоявшего на берегу замерзшего озера. Летом в нем жили какие-то егеря, а зимой он пустовал, но, по неписаному закону Севера и вообще всех ненаселенных мест, не запирался. Он был всем известен, и ни одна группа из немногих проходящих здесь зимой не отказывала себе в удовольствии переночевать в нем. И восемь лет назад, когда они в первый раз прошли здесь еще в другой жизни, с другой группой - и сейчас.

После недели в холодной палатке, вечер и ночь, проведенные в тепле, у натопленной печки, заметно прибавили всем настроения. Теперь хотелось лишь того, чтобы погода скорее исправилась и позволила продолжить подвиги. Следующая цель для оных - вершина с замысловатым названием на местном языке, которое иногда лирически переводили как «Гора бегущего оленя» - высилась в полутора километрах, на той стороне озера. Действительно, чуть-чуть похожа на оленя – длинная покатая спина, а потом крутой подъем шеи, завершающийся острым пиком. Перепад высоты – больше километра. Кабы не погода, они бы уже сейчас на нее выходили...

Сзади неслышно появилась Иришка. Проснулась уже. А остальные спят.

- Ну что, командир? – спросила она. Похоже, что ей нравилось это обращение. Антону оно втайне нравилось тоже, хотя вначале он долго сопротивлялся выдвижению себя на самую хлопотную и ответственную должность. Но Серега и другие опытные ребята не пошли, и из всей их группы желающих участвовать в походе, достаточный опыт путешествий по Полярному Уралу оказался только у него. И надо было либо соглашаться, либо бросать эту затею.
- Да ничего. Пурга, как вчера. Хотя нет, смотри, - Антон почти прижался носом к стеклу, стараясь высмотреть то, что было сбоку. – Вон там, откуда дует, на западе, какие-то просветы на небе появляются. И ветер вроде уже послабее. Может, все-таки кончится она сегодня.
- Мало мы вчера за Мать-Моржиху выпили, - с видом эксперта заявила Ира.
- Надо же меру знать. А то укушались бы, а потом с похмелья на гору лезть... годы наши не те.
- Да ладно тебе – годы, годы... – Ира помолчала, о чем-то задумавшись, а затем вдруг оживилась и с хитроватой улыбкой посмотрела на Антона.
– Слушай! – сказала она. – Ты же мне так и не рассказал, чем у вас с Леной год назад дело кончилась. Я так тебя поняла, что ты эту, как ее... в общем, женщину тогда из головы выкинул. Но потом ты уехал почти сразу, а когда я тебе по е-мэйлу намекала, так ничего про это и не написал...
- До чего же вы, женщины, любопытные, - с некоторым неудовольствием сказал Антон.
- Нет уж, давай, колись. А то когда плохо, все за сочувствием бегут. А когда хорошо, так никакой информации не допросишься.
- Ой, Иришка... Оно, может, сейчас и хорошо, да только вспоминать, что было в промежутке, ужасно неохота...
- Да ладно. Никто же не умер, насколько я вижу. И даже не развелся.
- Это верно... Хотя насчет развода... я в какой-то момент очень реально испугался, как бы до этого не дошло.
- Не поняла... ты же вроде как со всеми своими тараканами разобрался – тогда какие проблемы?
- Да я-то разобрался. Это Лена потом...
- Ты ей что, рассказал? – на лице Иры отразилось неподдельное изумление.
- Да понимаешь... надо было либо долго врать и выкручиваться, либо... А про мою излишнюю серьезность и честность ты сама говорила.
В общем, ладно, если тебе так интересно, давай я по порядку попробую вспомнить...

И Антон, как тогда, год назад, в сибирской тайге, сначала превозмогая себя, а потом ощущая неожиданное облегчение, стал рассказывать.

- Значит, приехали мы с вами тогда в Москву. Я Лене сразу позвонил. И знаешь, когда я опять оказался... по эту сторону – я вдруг очень испугался, как мы с ней теперь будем... как она со мной будет себя вести. В свете того, как мы с ней поговорили до этого, перед самым походом. Просто как чужие...
И действительно, вначале как-то очень странно было. Она мне спокойно так сказала «алло», потом таким же равнодушно-никаким голосом что-то про поход спросила... Мне по мере продолжения разговора прямо страшно стало – это моя Ленка или кто? Это она притворяется или по-настоящему? В общем, еще какое-то время мы так оба играли в незнакомых людей, и я чувствую – просто какая-то стена между нами вырастает. Ужас... И тут вспомнил я, как лежал тогда на льду, зацепившись неизвестно за что, о чем успел передумать... и прямо как будто головой с разгона в эту стену. – Ленка! – говорю. А у самого прямо слезы подступают. – Я тебя люблю! Я это недавно очень хорошо понял! Вот только, знаешь, это понимание в меня вступило заодно с кое-какими... повреждениями в организме. Но это ничего, все зарастет, ты не пугайся... В общем, какой-то бред несу, но чувствую, что, слава богу, контакт восстанавливается. Она начала спрашивать, как и что – ну, я постарался краски не сгущать. Объяснил, что поскользнулся на подъеме, упал, немножко об камни стукнулся... хромаю теперь слегка из-за растяжения связок...
- Н-да, представляю, что было, когда она потом твои синяки на весь бок увидела...
- Да уж. Но это было потом. А в тот момент... когда до нее дошло, что дело все-таки посерьезнее всяких эпизодов вроде стертых пяток... Она вдруг говорит – слушай, а это не вот тогда-то было? И называет день. Вернее, ночь. Я говорю – подожди, дай сейчас с разницей во времени разберусь... Начинаю соображать – и вправду, похоже, совпадает. У нас был день, а у нее в Америке ночь, только вчерашнего числа. Мне почему-то боязно стало. И я спрашиваю – а откуда ты знаешь? Да, говорит, так... В общем, какое-то время отнекивалась, но я все никак не отстаю. Ладно, говорит – только скажи, что это все не так было на самом деле. Одним словом, говорит – легла я спать, и только заснула, как вдруг приснился мне неожиданно кошмар. Про тебя. Такое, что сразу забыть хочется. Проснулась, а ужас не проходит. И, в общем, стала я как-то мысленно и себя, и тебя уговаривать, что все на самом деле хорошо, что это только сон, что все нормально... Не знаю, говорит, сколько это длилось, пока наконец не отпустил этот страх, и я как-то заснула. Потом, на следующий день, несколько раз твоей маме звонила, пока не узнала, что вы вышли на связь и у вас все в порядке...
- Да, Андрей ведь тогда родственникам не стал ничего передавать, чтобы не пугать понапрасну. Мы-то видели, что ты идти можешь, да к тому же до финиша оставалось всего ничего. А они бы там все с ума посходили.
- Это точно. В общем, я ее уверил, что ничего такого особенно ужасного не произошло – ну упал, ну об камень ударился. Дескать, редко, но бывает. А сам в это время думал... ну, неважно. Тут много чего можно подумать.
И как-то все остальное на фоне этих эпохальных событий отошло на второй план. Потом еще, когда я приехал и она мои синяки увидела... Ну тут уж я честно сказал, что да, не один раз ударился. Но мы, мол, все меры предосторожности соблюдали, а такой поломки никто никогда не видел. Всех невероятных явлений не предусмотришь. Одним словом, за эмоциями вопрос о том, что там было до похода, как-то вроде бы забылся.
Но вот через месяц или два после этого, в один далеко не прекрасный вечер, она мне вдруг ни с того ни с сего, задает вопрос. Антон, - говорит, - только отвечай честно. Ты мне там, в Москве... не изменял?
- Вот прямо так и спросила? Ей ведь никто ничего сказать не мог, я так понимаю.
- Вот прямо так. И, да, никто ничего никому. Просто, видно, она тогда еще, когда я был в Москве, сама почувствовала. Так же, как потом с этой аварией в горах...
Ну и... наверное, надо было мне по твоему совету тогда ничего не рассказывать. Точнее, надо было убедительно изобразить полное изумление, непонимание и все такое прочее. Но я не смог. Или не захотел. Мне и сейчас кажется, что если бы я тогда убедительно, не изменившись в лице, соврал – это был бы уже не я.
Одним словом, я в итоге и не соврал, и не раскололся – просто сказал, что не хочу на этот вопрос отвечать, и все. Это, наверное, было немного лучше, чем если бы я признался, она стала бы дальше спрашивать, и я, не знаю, вынужден был бы еще и подробности излагать... Сказал еще, что люблю ее, а все остальное неважно... вот только, боюсь, это в тот момент как-то неубедительно прозвучало. Как кость бросил. С другой стороны, когда чувствуешь, что тебя, что называется, к стенке приперли и допрашивают, то даже искренние слова поневоле где-то застревают.
Хотя слова – словами, но делом, как мне кажется, я после возвращения свою любовь доказывал, сколько мог. И с детьми возился, и подарки ей дарил, и всякие комплименты произносить не забывал... Как-то на меня эти приключения в итоге очень сильно повлияли... в смысле переоценки ценностей.

Антон замолчал. Ира с сочувствием посмотрела на него и сказала:

- Насколько я знаю, многие женщины и в более, скажем так, однозначных ситуациях не задают лишних вопросов. Кто-то считает, что семья важнее. Кто-то и сам не безгрешен. Правда, не знаю, честно говоря, как бы я сама поступила, если бы узнала, что мой муж... мне изменил.
- Знаешь, я теперь иногда думаю, что не все так просто с этими изменами. Если бы меня об этом спросили, когда я только встретил Ленку, то я бы удивился, оскорбился и сказал, что не понимаю, зачем человеку, у которого и так есть любимая женщина, нужны какие-то другие. А вот сейчас... я очень остро ощутил, что да, бывает, что-то такое нужно. Причем до зарезу. Внимание или там другое чего... Инстинкт, блин, полигамности. Но только нельзя ни в коем случае... глубоко залезать. Особенно в смысле душевной привязанности. Может, если уж совсем удержаться невозможно, то лучше, как Серега... помнишь, он в припадке откровенности про свои походы по девочкам рассказывал? А я тогда с Юлей зачем-то, как идиот, влез в этот... омут... целиком. И телом, и душой. Какая-то у меня к ней слабость ненормальная... по крайней мере была.
- Да уж. Очень хочется надеяться, что ты от нее теперь излечился. Ну ладно, а что же у вас там с Леной было дальше?
- Дальше... дальше начинается самое неприятное. И, как бы это сказать, трудноописуемое. Она мне не стала устраивать скандала, или каких-то там еще открытых демонстраций. У меня вообще сложилось впечатление, что она после этого действовала под влиянием двух противоположных сил. Сознательно она, по-моему, хотела все это поскорее забыть, стереть из памяти. Кажется, даже жалела, что спросила меня....

Антон опять замолчал. Наконец, в ответ на немой вопрос Иры, с усилием продолжил:

- А вот бессознательно... что-то у нее в отношении меня сломалось. Такое впечатление, что я ей сделался как-то раз - и безразличен. Ну в точности как она мне тогда, после того, как я с Юлей...
То есть она со мной не ругалась, даже не то чтобы была как-то особенно холодна... Просто разговаривать почти перестала. Отвечала односложно. Еще что-то – например, с теми же детьми только сама занималась, меня ни о чем не просила, а когда я сам предлагал, старалась вежливо отвертеться. Короче, почти то же самое, что с какой-то чужой безразличной женщиной оказаться в одном доме.
И вот от этого мне стало действительно хреново. Я вдруг почувствовал на себе, что это такое - безразличие. Как будто какой-то... депрессант мне впрыснули. Все как-то по инерции еще катилось – работа, детей в школу отвезти, домашние дела... но я каждый день просыпался с ощущением, что творится нечто глубоко ненормальное, давящее. Мы, знаешь, даже... сексом еще несколько раз занимались. И тоже – было как с манекеном. Потом я уж больше не пытался. Никогда такого раньше не было, и для меня это просто был ужас.
- Чувствительный ты какой... да нет, я-то понимаю, о чем ты говоришь. Но вообще многие так живут чуть не всю жизнь, и ничего.
- Но у нас-то до этого все было по-другому! В общем, я только об одном думал - черт меня дернул тогда с Юлей... Есть выражение такое – «болезни сытости». Не иначе как про меня...
Ну вот, наверное, с месяц так продолжалось. И я, кажется, уже даже постепенно начал понемножку к этому привыкать... и постепенно превращаться в какого-то другого человека. Ну как живут люди с каким-нибудь хроническим ревматизмом. Плохо им, ходят еле-еле – но как-то живут.
Но потом наступил еще один далеко не прекрасный вечер... Был у кого-то день рождения. А мне туда идти не хотелось. Вообще мне тогда особо никуда не хотелось. Решили, что Лена пойдет, а я дома посижу. Ну, надела она какое-то довольно сексапильное платье и ушла.
Детей я уложил, ночь уже на дворе. Время к двенадцати, а ее все нет. В принципе, такое и раньше бывало, но в этот раз мне как-то немного не по себе стало. Пару раз звонил по мобильному – там сразу автоответчик. Вообще надо сказать, что в Америке мобильная связь до сих пор иногда глючит. Иногда и не поймешь, то ли выключен телефон, то ли это у них сбой в системе.
Ждал я, ждал, а потом плюнул на все и пошел спать. В конце концов, думаю, чего там такого страшного может случиться. Ну, лег. Поворочался-поворочался и кое-как заснул.
И где-то среди ночи слышу сквозь сон шаги – пришла Ленка. Легла, не включая света. Спали-то мы все еще вместе, хотя мне уже стало казаться, что впору в этом смысле... разъезжаться. А может, и не только в этом смысле... Вот, легла, и я слышу звуки какие-то странные – всхлипывает она, что ли? И такие как бы сотрясения мне передаются.
Я, понимаешь, некоторое время не знал, что делать... в свете наших тогдашних отношений. Меня ведь тоже, мягко говоря, травмировало то, что она меня не замечает. И тут думаю, сунусь я к ней с вопросами, а в результате она либо не ответит, либо вообще меня... пошлет в вежливой форме. Но в конце концов все-таки не выдержал. Как-то к ней подвинулся, обнял – даже на это было страшновато решиться - и спрашиваю: что случилось?
А она не отвечает, но вдруг сама ко мне прижимается и всхлипывает пуще прежнего. Ну, я вообще пришел в полное замешательство. Не знаю, что и делать. Стал ее просто гладить по волосам, чего-то там такое утешительное бормотать... Главное, не знаю, в чем причина, от чего утешать, но чувствую, что дело серьезное. Чего вообще такого может произойти? С детьми что-нибудь? Но тогда, ясно, мы бы уже небось бегали, делали что-то... значит, тогда что? И я примерно начал понимать, что, и тут мне реально страшно стало.
Какое-то время еще прошло, Ленка, наконец, как-то немного пришла в себя... И вдруг говорит, даже как-то немножко жалобно, что-то вроде: Антоша, а ты ведь меня простил бы, если бы я тебе... один раз по дурости изменила?
И у меня, знаешь, как гора с плеч свалилась. Я-то в тот момент боялся, что она скажет что-нибудь вроде «все, решила, ухожу». Или что-нибудь в этом роде...
- Если бы она так решила, - с авторитетным видом сказала Ира, - ты бы никаких выражений чувств не увидел. В таком случае хочется просто максимально быстро... отвертеться и забыть.
- Все-то ты знаешь...
- А у меня был в жизни такой эпизод. С одним моим бывшим молодым человеком.
- Слава богу, что не с мужем.
- Да что муж... А, ладно, про моего мужа в другой раз. Чем там у вас-то дело кончилось?
- Любопытная ты наша... Ну, в общем, в тот момент я почувствовал какую-то как бы смесь горечи и облегчения. Во всяком случае, я понял, что самого страшного не происходит. Бросать никто никого не собирается. Дети – к которым я, кстати, после того тоже как-то по-другому стал относиться – тоже при обоих родителях останутся. Но вот насчет «изменила» - похоже, что именно это и произошло. Отчего и все эмоции...
Дальше я пережил короткий приступ ревности. Жутко острый и неприятный. Очень мне плохо стало. Очень! Но делать нечего, как-то справился, и сразу сказал, что, конечно, простил бы. С кем не бывает, и так далее и тому подобное. И вижу, она заметно успокаивается. Ну, дальше была такая... небольшая сцена примирения. Похоже, мы оба сильно испугались, и это, как бы сказать, пошло на пользу. Каждый, что называется, заглянул за край пропасти...
Что там у нее с кем было, я спросить так и не рискнул. Примерно представляю, с кем... есть там как минимум один воздыхатель, который, по-моему, всегда был готов при случае и на более активные действия. В нашей деревне все на виду. И, кажется, Ленка его после этого стала избегать. Но, в общем, ладно, он или другой кто... Понятно же, что без ее согласия ничего бы не было, так что теперь с кем бы то ни было отношения выяснять бессмысленно...
Так или иначе, но жизнь наша после этого как-то постепенно нормализовалась. Все сделалось почти так же, как раньше. И слава богу. Даже стали друг к другу, такое впечатление, заметно бережнее относиться.
Иногда только меня опять эта ревность... как-то непроизвольно прошивает. Накатывает вдруг зрительное впечатление... как она с ним. В какой, не знаю, позе... – Антон поморщился и зябко передернул плечами. – Оказывается, это очень болезненно. Дико болезненно. Но если перетерпеть, то как-то постепенно проходит. И, в общем, это, видимо, по справедливости. Я-то тогда... с той женщиной, как ты ее называешь... действовал все-таки не по одномоментному импульсу. Ну и вот, получил. Действие равно противодействию...

Наступило молчание. Антон с меланхолическим выражением уставился в пространство. Он не сказал Ире всего, вернее, выдал облегченную версию того, что было на самом деле. Ему тогда – после того, как он понял, что это с ней, с Леной, действительно произошло – было гораздо хуже, чем он смог бы сейчас описать. Он помнил, как еще месяц или два после той ночи то и дело среди дня впадал в какой-то мучительный ступор, во время которого хотелось только одного – перестать думать, не быть, исчезнуть... Тут не было виновного, не на кого было злиться, некого было наказывать – и потому это было так мучительно и безысходно.

Ира некоторое время сочувственно смотрела на него.

- Кстати, а насчет «той женщины»... с ней-то ты что?
- Да ничего, - коротко ответил Антон. Подумал и все-таки продолжил: - Знаю от Вадима, что жива-здорова. И она, надо полагать, знает про меня то же самое. Но я ей не звонил больше, не писал и вообще ничего. Просто... ну не знаю, как объяснить. Не то страшно, не то гадко. Вряд ли, конечно, она обо мне после всего этого хорошо думает, но уж как есть. По крайней мере, ничего плохого я ей не сделал. А что общаться с ней я больше физически не в состоянии... ну, пусть, кто хочет, считает это некрасивым поступком. А я целее буду.

Опять повисло молчание. Ира перевела взгляд на сине-белый пейзаж за окном.

- Пурга почти стихла... – наконец сказала она. – Да ладно, Антошка, расслабься! Все хорошо, что хорошо кончается.
- Я, в принципе, тоже так думаю... большую часть времени. Но все-таки, если бы мне тогда... не сделать последнего шага. Одного-единственного...
- «И опыт, сын ошибок трудных» - процитировала Ира. – Зато теперь ты точно знаешь, чего делать не следует. А так бы, может, всю жизнь мучился... что упустил шанс.
- Опыт, блин... Он ведь разный бывает. Ты такого Варлама Шаламова читала, «Колымские рассказы»? Он был зэком в северных лагерях при Сталине, и такого там насмотрелся... И вот он где-то пишет, что бывает опыт, который в принципе и безусловно отрицателен, так что его никому ни при каких условиях пожелать нельзя. Это, конечно, экстремальный пример... но мне тоже лучше было бы обойтись без этого своего опыта. – Антон задумался и вдруг добавил: - Хотя, может, ты и права. Когда вообще ничего не испытал на себе, все кажется совсем не таким. Но если бы я мог теперь задним числом выбрать наименьшее зло... наименее травматичный опыт... я бы точно выбрал что-нибудь другое. Хоть, не знаю, как Серега – «товаро-денежные отношения».
- Вряд ли они тебе бы понравились. Ты же сам только что говорил, что тебе нужно искреннее внимание. Да, между прочим, - усмехнулась Ира. - Я тут сейчас вспомнила про твою любимую справедливость. По этой логике надо бы тогда и жене... дать возможность посещать всякие заведения. Это тебе бы как, понравилось?
- Вообще-то сомневаюсь. Но, может, если договориться... об ограничении применения тяжелого оружия. С обоих сторон. Нечто, не доходящее до постели, я бы, пожалуй, стерпел. Особенно если выбор между этим и многолетним терпением а потом раз - и полноценной изменой... – Антон поморщился, как от зубной боли.
- А сам-то ты, думаешь, удержался бы? При виде какой-нибудь особо симпатичной девочки, готовой тебя весело и непринужденно обслужить по полной программе?
- Теперь – точно бы удержался. Я теперь пуганый... во мне, как бы это сказать, страх божий живет. А еще я думаю иногда... почему мы чуть что, так сразу «по полной программе»? В конце концов, люди раньше не дураки были. Придумали, например, бальные танцы как завуалированный способ удовлетворения инстинктов без далеко идущих последствий. Как, не знаю – бокал хорошего вина вместо бутылки водяры. Опьянение не настолько сильное, зато есть и свои прелести. Вкус, аромат, букет... А мы теперь во что превратились! Вместо балов кругом одни уродские дискотеки с музыкой, как паровой молот. А после них – либо ничего, либо сразу трахаться. Деградация!

Последние слова Антон произнес с такой патетикой, что Ира рассмеялась. Антон и сам, не выдержав, улыбнулся. И в этот момент на пороге комнаты появился протирающий глаза Артем:

- Доброе утро, - сказал он. – Давно вы тут треплетесь? На улице отличная погода, а мы тут дрыхнем и не знаем...

Антон поглядел в окно. Пурга и впрямь закончилась. Половина неба была уже чистой, и верхняя часть горы на той стороне замерзшего озера горела призывным сияюще-белым огнем.

- Команда, подъем! – провозгласил Антон и постучал в стену.
- Да встали уже, встали, - откликнулся заспанный голос с той стороны.

Через час они вышли из домика, надели лыжи и быстро заскользили по глади замерзшего озера к подножию горы. Пурга напоследок прикрыла твердые ледяные заструги тонким слоем свежего снега, поэтому идти было легко. И мысли Антона вернулись к недавнему разговору.

«Зря я так разоткровенничался» - подумал он. «Хотя... бывает, сам что-то начинаешь понимать, только когда кому-нибудь попытаешься объяснить...»

Он на ходу оглядел величественные белые горы, со всех сторон обступившие озеро и отметил, что погода без изменений. Затем мысли перескочили на другое. «Вот ведь как человек устроен. Тогда, год назад, я было искренне подумал, что все, это мой последний поход. Один раз пронесло – и хватит, не надо больше судьбу испытывать. А потом... полгода прошло, дело к зиме – и все забылось. Опять - дайте мне мои горы, не могу без них. И, то же самое, на женщин опять стал смотреть не без интересу...

Правда, я сейчас не боюсь из-за того, что у меня так и осталось это странное, иррациональное ощущение, что то, что со мной тогда случилось – было не просто так. А по заслугам. Не знаю, как у других, а мне явно нельзя соваться в горы, не будучи, как это ни глупо звучит, чистым перед ними. Где-то в глубине души я ведь почти всегда чувствую, что правильно, а что нет. Просто в обычной жизни на это можно как-то закрыть глаза, а тут – не получится. Но сейчас я чист...

Хотя, может, не в горах дело, не в какой-то мистике, а во мне самом? Может, если человек где-то в подкорке чувствует, что делает что-то не так, неправильно - он сам себе помимо воли создает неприятности?

Ну, это-то ладно, сам накликал или Мать-Моржиха помогла, результат один. Скорее загадка, отчего у меня тогда с Юлей такое... наваждение случилось. Ведь буквально все забыл, всех готов был бросить, словно околдовали... И ради чего. Сейчас просто не верится, что это был я...» И он вновь почувствовал какое-то тягостное удивление, словно тогда, при виде сломанной стальной скобы, которой ломаться в принципе не полагалось.

«Ну что, командир», вдруг вспомнил он слова Иры. Командир... У нас здесь невозможно представить, чтобы руководитель бросил свою группу. Скажем, на середине маршрута объявил: «устал я, ребята, надоели вы мне. Хотите, идите дальше, а я поехал домой». С остальными такое иногда бывает, с командиром – никогда. Если уж ты сам набрал группу и ведешь поход – ты ведешь его до конца. Никого нельзя забыть и бросить. На том стоим и стоять будем.»

Поскрипывал снег под лыжами, равномерно щелкали крепления. Антон оглянулся назад – проверить, не растянулись ли. Артем шел прямо за ним, остальные были заметно дальше. Антон чуть-чуть сбавил шаг.

«По-настоящему ответственным может быть только свободный человек», отчего-то подумал он. «Говорят ведь, работать не за страх, а за совесть. Когда чувствуешь, что тебя принуждают, рано или поздно захочется убежать, освободиться. Я ведь во многом из-за этого с Юлей опять связался – потому что мне стало казаться, что дома мне все время навязывают какие-то обязанности. А ведь я в любом случае это должен делать – это мой дом, моя жена, мои дети. Не чужие, не чьи-то. Конечно, это все равно бывает тяжело, надоедает, но когда у меня есть цель вне дома – хоть настоящая работа, хоть вот эта гора... лучше, конечно, и то и другое... – сразу откуда-то берется энергия. Много энергии. Была бы только цель...»

Между тем мощный белый бок горы придвинулся совсем близко, и в нем открылся узкий распадок с крутыми склонами. Начался подъем, пока пологий. На правом борту распадка, среди матово-белого снега с черными оспинами камней вдруг показалось необычное, ярко-голубое пятно натечного льда. Словно вытаял из-под снега бок занесенного на Землю неведомо когда инопланетного звездолета. Потом слева с шумом взлетела и унеслась вперед, за перегиб склона, большая стая полярных куропаток, совершенно неожиданная в этих безжизненных горах. Еще метров через триста распадок совсем сузился, а затем за поворотом возник огромная темно-коричневая монолитная скала, перегораживающая путь. Отсюда надо было начинать настоящее восхождение.

Около скалы они сняли и воткнули в снег лыжи, чуть-чуть передохнули и начали надевать кошки. Антон с удовольствием поглядел на свои, новенькие. Нет, эти уж точно не сломаются...

Наконец, все были готовы. Путь наверх был известен. Тогда, восемь лет назад, командовали другие. Теперь настало время самостоятельно повторить пройденное. Будет выматывающе-крутой склон, заваленный глубоким снегом, потом спокойный, но очень долгий подъем, потом короткий участок гребня, который как узкий мостик между двумя пропастями, где сначала страшно, а потом весело... Идти придется долго. Будет ветер и холод, будет огромное синее небо и огромная белая земля. Будет тяжело. А значит, будет что вспомнить!

Антон оглядел свою группу.

- Ну, идем, - коротко сказал он.

И один за другим, след в след, они медленно, но неостановимо пошли вверх.