Антон так и не понял, на чем базировалась загадочная Серегина уверенность в силе телефонных переговоров. Видимо, пробыв слишком долго в рационалистическом западном мире, он уже подзабыл какие-то особенности загадочной русской души. В итоге он внял совету и на следующий день набрал-таки номер Андрея.

И – сработало! Весь разговор занял минуты три.

- А ты действительно хочешь? – зачем-то спросил Андрей после дежурных приветствий и объяснения причин звонка.
- Да, а как же, - немного удивившись, ответил Антон.
- Ну хорошо, тогда присоединяйся! Сегодня включу тебя в список рассылки. Читай все внимательно, у нас сейчас вся организация по е-мэйлу идет.

Так Антон неожиданно перешел из состояния «может быть» в состояние «обратного хода нет». Хотя вообще-то отказаться было можно. Но Антон для себя уже все твердо решил.

Лене он объявил о своем намерении, заранее приготовившись к долгим уговорам и объяснениям. Действительно, она очень удивилась. Но потом, поняв, что он говорит серьезно, постепенно смирилась с этой затеей.

Конечно, она не представляла себе в деталях все то, что хорошо помнил и чего опасался Антон – от морозов до возможных проблем с группой. И кажется, ей втайне даже нравилось то, что ее муж уже сейчас воспрял духом, начал тренироваться, и его фигура быстро возвращалась к той, какой она была, когда они только познакомились. Но все равно, Лена – он это хорошо чувствовал - боялась за него гораздо больше, чем он сам. Да и перспектива провести несколько недель одной с детьми ее не особенно радовала. Только одним можно было объяснить ее согласие: тем, что она любит его - его самого - больше, чем свое право на него...

Когда до старта оставалось меньше месяца, вдруг опять всплыла Ира, про которую Антон совсем забыл. Оказывается, она все-таки не забыла про эту экспедицию и все это время продолжала думать о ней. Только у нее все было сложнее: нужно было тоже с кем-то оставить собственных двоих детей, а также договориться с командиром, который не горел желанием еще увеличивать и без того разбухшую группу. Антон не знал, как ей помочь, а когда Андрей разослал всем детальный план похода и стало понятно, куда они собираются лезть, он и вовсе засомневался, справится ли даже он сам, а тем более Ира. Она и раньше, говоря начистоту, не всегда бывала в идеальной форме. Было несколько эпизодов, когда она шла больше на силе воли, чем на силе мышц... а тут еще этот многолетний перерыв в путешествиях.

Но именно силу воли этой маленькой женщины Антон недооценил. Как и то, что горы могут позвать не только его. Ира сумела каким-то загадочным образом договориться о детях. Потом уломала Андрея на то, чтобы сходить с его группой в очередной тренировочный выход. Удивительным образом прошла весь этот марш-бросок, обаяла там всех, и в итоге Андрей сдался. Группа подросла еще на одного человека, но потом, как предсказывал Серега, по разным причинам отвалилось двое, и их благополучно осталось десять – в самый раз.

Через три недели Антон сел на самолет в аэропорту Сан-Франциско. Путь в горы, о котором он не мог и подумать всего несколько месяцев назад, начался.

***

На следующий день после его прилета в Москву основная часть группы, семь человек, отправлялась на поезде в город Абакан, ворота Западного Саяна. Им предстояло ехать трое суток, а Антон, Серега и Ира должны были через три дня лететь туда же самолетом. Опять деньги на современный транспорт наличествовали не у всех. Но с другой стороны, тем, кто летел, это было на руку – можно было отдать лыжи и прочее тяжелое снаряжение в поезд и не выкладывать лишние деньги за каждый килограмм перевеса.

А у Антона это была первая встреча с будущими товарищами по походу. Он очень волновался – слишком врезался в память тот, последний опыт, когда он вот так же познакомился со всеми в последний момент. Тогда он твердо решил больше не связываться с незнакомыми группами, и если бы не Серега и не Андрей Снегирев... Но этим двоим он верил, и потому надеялся, что остальные тоже окажутся правильными.

Антон прибыл в зал ожидания Ярославского вокзала с лыжами и вещами за сорок минут до отхода поезда. Свою группу, семь фигур в ветрозащитных костюмах рядом с грудой рюкзаков и лыж, он разглядел издалека. Рядом скромно стояло несколько одетых по-городскому провожающих, в том числе Серега. Подойдя поближе, Антон обнаружил, что его друг в костюме, галстуке и начищенных штиблетах. Небось прямо с какой-нибудь встречи с клиентами. Большего контраста с разноцветными куртками-анораками, широкими штанами и пластиковыми ботинками отъезжающих добиться было невозможно. Рыцари в латах и какой-то городской пижон в обтягивающих чулках и жабо...

Потом Антон узнал Андрея Снегирева. Он повзрослел и возмужал, но открытая улыбка осталась все та же. Они пожали друг другу руки, а затем Антон сделал глубокий вдох и принялся знакомиться с остальными.

Всех имен он с первого раза не запомнил. Но уже когда здоровался, начал с осторожной радостью чувствовать – кажется, хорошие ребята. Свои. Лица открытые, доброжелательные. Когда процесс рукопожатий завершился и разговоры возобновились, то выяснилось, что говорят, конечно, о маршрутах, снаряжении и прочем – но говорят интересно, нормальной русской речью. Антон потихоньку разглядывал лыжи, рюкзаки и одежду – тут тоже все обстояло нормально. Без понтов, но и без раздолбайства, все грамотное и хорошо подогнанное. В общем, группа Антону начинала нравиться... оставалось только надеяться, что это чувство окажется взаимным.

Серега, вспомнив о чем-то, достал из сумки большую черную трубку и передал Андрею.

- Вот, как обещал, - сказал он. – Попробуйте его на всякий случай где-нибудь по дороге.
- Это что? – спросил Антон.
- Спутниковый телефон, - ответил Серега. – Раздобыл тут по знакомству.

«Здорово» - подумал Антон. – «Значит, на крайний случай сможем помощь вызвать. Не то, что тогда, на Алтае».

- Есть предложение через день звонить домой, всем по очереди, - сказал Андрей. – А родственники пусть дальше по цепочке передают.

Все согласились, и Антон, воспользовавшись моментом, записал несколько номеров. Потом вместе с остальными провожающими он помог ребятам дотащить груз до поезда. Разместились они не без труда, со всеми своими здоровенными рюкзаками, лыжами и авоськами с едой на дорогу. Наконец все утряслось, уезжающие и остающиеся обменялись последними прощальными словами, группа, понукаемая проводником, влезла в поезд, и он медленно тронулся. Антон помахал ребятам напоследок, и, с ощущением облегчения и спокойствия, побрел вместе с Серегой к вокзалу. Все, через три дня им лететь вслед за всеми. А пока... пока, после суток беспрерывной возни с поиском и ремонтом лыж и прочего снаряжения, можно было наконец расслабиться и подумать, как провести оставшееся время наилучшим образом.

Антон уже знал, как именно он хочет провести время. Надо только набрать знакомый номер и договориться о встрече. Небольшой частью сознания он чувствовал, что делает что-то не то. Но не было в этот момент такой силы, которая смогла бы остановить его.

***

Они встретились, как договорились, на следующий день, часа в четыре. Ярко светило солнце, и казалось, что на дворе не конец февраля, а уже весна. Юля ехала на машине и подобрала его на Садовом кольце. Вид у нее был деловой и немного взвинченный, так что встреча вышла какой-то смазанной. Антон просто плюхнулся рядом на переднее сиденье, Юля сказала «привет» и немедленно тронулась, чтобы успеть вклиниться в короткий свободный интервал в сплошном потоке машин. Взгляда от дороги она почти не отрывала.

«Мило меня встречают... или волнуются и пытаются скрыть?» - подумал Антон. А вслух сказал:

- Ну что, куда едем?
- А куда бы тебе хотелось?
- Я тут перед выходом немножко афишу посмотрел... нашел какой-то французский фильм. Что-то такое... с европейским изыском. Или извратом. Но, в общем, хвалят его. А в Штатах редко увидишь что-нибудь не местного разлива. Так что, может, в кино?

В результате они действительно доехали до кинотеатра, правда, не до того, где шел разрекламированный фильм. Дорожное движение не позволяло, а пешком или на метро Юля передвигаться не хотела. Антон уже в который раз диву давался тому, как в Москве, несмотря на пробки и страшную толчею, люди упорно держатся за свои автомобили, проводя в них без движения иной раз по нескольку часов в день. Но агитировать за общественный транспорт ему сейчас совсем не хотелось. На него время от времени все еще накатывали легкие приступы сонливости из-за смены часовых поясов, и переносить их на мягком сиденье автомобиля было куда приятнее, чем на ходу в толпе. В результате добрались они туда, куда позволили обстоятельства – до кинотеатра у метро «Павелецкая», где тоже шел французский фильм. Правда, он был без изысков и извратов – обыкновенная комедия. Но это обоих устроило. Похоже, Юле даже хотелось настоять на том, чтобы они пошли именно сюда - то есть туда, куда она решила.

Комедия, впрочем, оказалась достаточно смешной, чтобы было не жалко потраченных денег.

А где-то на пятнадцатой минуте этот вопрос вообще сделался не очень актуальным.

Потому что Антон, до сей поры стеснявшийся и смущавшийся, и даже не притронувшийся к Юле, вдруг ощутил какой-то внутренний импульс. Как тогда, полгода назад. И без особых колебаний, словно делал так всегда, он положил свою руку на ее бедро, обтянутое джинсами, и принялся его нежно поглаживать. Юля не противилась. Она продолжала смотреть на экран, веселясь на смешных местах, но при этом иногда тоже ласково притрагивалась к его руке. Кажется, ее взвинченное состояние начало проходить. И только когда Антон, увлекшись, забрался совсем далеко, она отвела его руку и прошептала:

- Не надо... Я, знаешь, такая... отзывчивая. Лучше не надо... пока...

Антон послушался. Он и так был счастлив. Он словно опять сместился в какую-то другую реальность. В этой реальности была только эта женщина – десять лет назад и сейчас. Тогда – поражение, теперь - победа. А в промежутке между «тогда» и «сейчас» ничего не было.

Фильм кончился, они вышли на улицу. Солнечный день успел смениться стылыми вечерними сумерками, но в воздухе все равно чувствовалось что-то неуловимо весеннее. После вечного калифорнийского лета, которое сначала так нравится, а потом начинает доставать своим однообразием, как стандартная американская улыбка, эта зыбкая грань зимы и весны действовала странно возбуждающе. Они подошли к Юлиной машине, забрались внутрь. Юля включила мотор. Переднее стекло было все в неизбежных по зимнему времени мелких брызгах грязи. Юля потянула ручку стеклоомывателя, но из форсунок вылилась только тоненькая, сразу же иссякшая струйка. Дворники, размазав ее по стеклу, окончательно все испортили.

- Жидкость кончилась... – сказала Юля.
- Эдак мы далеко не уедем, - ответил Антон. – Теперь вообще ничего не видно. Пойти, что ли, в каком-нибудь киоске бутылку воды купить?
- Да нет, не надо, у меня сзади новая канистра стоит. Купила, а залить все никак не могу. Очень не люблю со всеми этими железками возиться...
- Так чего же ты молчала? Давай ее сюда, сейчас все сделаем.
- Правда? Ой, какой ты молодец!

Дело было, конечно, пустяковое, но это «какой ты молодец» было произнесено так искренне, что Антон ощутил прямо-таки мужскую гордость. Поковырялся с замком капота, открыл, залил, захлопнул. Вытерев запачканные руки снегом, он вернулся обратно в машину. Внутри было уже тепло, вот только стекла были сплошь запотевшие изнутри. Надо было еще подождать, пока они оттают, прежде чем куда-то ехать. Юля одарила его еще одним благодарным взглядом...

...И Антон, конечно, не устоял. Или воспользовался моментом. Какая разница. Он перегнулся к Юле, обнял ее и стал целовать. Он зарывался носом в ее волосы, чувствовал их свежий запах... это было приятно. Да нет, не просто приятно – он сам удивился, какие сильные ощущения – или чувства? – это в нем пробудило. Да, похоже, что ощущения стали превращаться в чувства... Юля немного поотбивалась, скорее ритуально, чем по-настоящему («в машине... прямо сразу... тут же вон люди в двух шагах ходят...»), а потом, кажется, и сама почувствовала нечто... нечто такое, что заставило ее крепко обнять его. Волшебные секунды текли, превращаясь в минуты, а они все никак не могли оторваться друг от друга.

...Механизм, запустившийся полгода назад, тикал все громче и отчетливее...

Наконец, Антон разжал объятия и перевел дух. Юля смотрела на него ласково-восторженно. Антон почувствовал, что счастлив. Когда на тебя так смотрят, нельзя не быть счастливым.

- Хорошо, что ты приехал, - тихо и нежно сказала Юля. – Правда, здорово. Когда от тебя только письма... или голос в телефоне... как-то не верится, что ты есть. А теперь... как хорошо, что ты здесь. Я по тебе соскучилась. Правда...

От этих слов, от этого голоса и интонаций у Антона что-то поплыло в голове. Ему показалось – или это было на самом деле? - что он всю жизнь мечтал о том, чтобы именно эта женщина сказала ему именно эти слова. И только сейчас это понял. Только сейчас понял, что ему на самом деле было нужно... Он уже не думал о происходящем как о приключении или победе – она, Юля, оказывается, успела сделалаться частью его души...

«Душу продал. Поддался» - вдруг тихо и язвительно вякнул в голове внутренний голос, но Антон прихлопнул его как надоедливую муху.

Однако этот странный и неожиданный импульс его немного отрезвил, и он подумал, что надо бы, наверное, сделать паузу. Подкрепиться, что ли. А то с обеда во рту маковой росинки не было.

Юля предложила какой-то ресторан неподалеку. Антону было все равно, и они поехали туда. Заведение оказалось весьма дорогим и пафосным, но это его не особенно огорчило, потому что (из-за цен, видимо) в зале было совсем немного людей, а столики были хорошо изолированы друг от друга. Поэтому, пока ждали заказа, а потом вдумчиво его потребляли, можно было сколько хочешь прикасаться к Юле, обнимать ее потихоньку, целовать куда-то в шею и так далее, не боясь привлечь к себе всеобщее внимание. Недоступность и в то же время все возрастающая доступность. Антон опять почувствовал, что в голове как будто что-то плывет, и хочется отдаться этому потоку, и ни о чем не думать...

Часа через два они расплатились и вышли из ресторана. Была уже совсем ночь. Они опять забрались в машину. Повисла вдруг какая-то странная тишина, и просто чтобы прервать ее, Антон сказал:

- Даже не верится, что мне уже послезавтра на самолет, а потом сразу в горы...

Ему и правда в это сейчас не очень верилось. Хотя, с другой стороны, в последнюю неделю-две к ощущению легкой нереальности предстоящего добавился вдруг вполне реальный страх. Это после того, как он нашел в интернете статистику по происшествиям в лыжных походах и выяснил, что по числу попаданий туристских групп под лавины Западный Саян находится не на последнем месте.

- Подожди... уже послезавтра? – удивилась Юля. – А мне почему-то казалось, что у тебя хотя бы неделя в Москве будет. Видно, я тебя по телефону недопоняла... Слушай, неужели уже послезавтра? Так быстро... – в ее голосе Антону послышалось неподдельное переживание.
- Так ведь сам поход больше двух недель. И после возвращения хоть несколько дней в Москве нужно заложить, для страховки. А отпуск не резиновый. Я его вообще непонятно как выбил.
- Ох, господи... – Юля протяжно вздохнула. - Ну вот скажи, зачем тебе все-таки это нужно? Я понимаю, конечно, там красиво, судя по фотографиям... но ведь ты же сам говорил: холод, нагрузка, теснота - одни мучения!
- Я об этом в последнее время иногда размышляю, - задумчиво ответил Антон. – И, знаешь, кое-что сумел сформулировать. Не в одних красотах дело. И даже не в победе над собой, как некоторые говорят. Самое главное, что поход – это такой... усилитель жизни. Самый мощный из всех, что мне известны. Или доступны, - и, постепенно воодушевляясь, он продолжал:
- Я ведь человек, в общем, довольно обычный. Ну, не какой-нибудь ограниченный и тупой, конечно... ладно, чего я тебе говорить буду. Но все равно, способов испытать, как бы это сказать, настоящую полноту существования, у меня мало. Выпить... ну это совсем банально. То есть я не отказываюсь, но нельзя же это всерьез считать частью настоящей жизни. Наркотики – никогда, упаси боже. Шумный успех, как, не знаю, у рок-музыкантов, мне не светит. Хотя успех тоже либо уходит, либо приедается... Экстаз от творчества, ну хоть просто удовлетворение... это да, это действительно вещь очень сильная. У меня такое бывало. Хотя – за неделю труда, может, полчаса приятных ощущений, и все. А сейчас и того меньше. Ну и так далее... Спросишь, чем я вчера занимался – так ведь и не вспомню. На работе сидел, ковырял что-то. На следующий день то же самое. И от этого при всем желании никуда не деться, так почти все живут, особенно в упорядоченном западном мире. И работяги, и миллионеры. Ну да, есть еще наслаждение искусством... музыкой, книгами, картинами... но они, эти произведения - все-таки не моя жизнь, как ни крути. Это иллюзия. А моя жизнь... Про ежедневную рутину, про работу, я уже сказал. Если говорить про отдых... от обычного, пляжного отдыха, к сожалению, впечатлений не так уж много. Ну ездили куда-то, ну посмотрели что-то, ну в море покупались... остается приятное общее воспоминание, и, в общем-то, все.
А вот туризм наш, горы... они совсем другие. Я ведь до сих пор многие свои походы буквально по дням помню. Где шли, что делали в какой день... врезается навечно. Память и все чувства - все включается и работает на полную мощность. Каждый день проживаешь на сто процентов. Я вообще иногда думаю, что это, может, как раз и есть самый естественный режим существования для человека. Заложенный в генах. Мы, может, полмиллиона лет так жили - на полную катушку.
А потом додумались до цивилизации. Изобрели массу всего полезного... и стали жить в несколько раз дольше, но куда скучнее. Захирели мы. Хотя все равно некоторым эта внутренняя энергия, жажда борьбы покоя не давала. Кто-то совершал великие географические открытия. Сначала те первобытные люди, которым на месте не сиделось, так что они разбрелись из Африки по всем континетам. А кто-то даже добрался на лодках, через огромный океан, до самых дальних островов. Потом Колумб, Магеллан... наши сибирские землепроходцы... Другие додумались до войн. И благородная борьба за выживание всех заменилась грязными разборками между собой. Хотя при этом - сколько о войнах сочинено великих произведений, и сколько людей лезло и до сих пор лезет в это пекло совершенно по доброй воле, исключительно ради славы и адреналина! А вы говорите, что альпинизм опасная вещь... Но основная масса захирела и не лезет уже вообще никуда. Вот, такие примерно мысли.
- Красиво ты это рассказываешь, – после паузы серьезно сказала Юля. - Может, ты и прав. Но все-таки.. не знаю. Вот лично я цивилизацией, как ты это называешь, вполне довольна. А для отдыха - горные лыжи, например, доставляют мне массу удовольствия.
- Ну, горные лыжи... – усмехнулся Антон. – Тот же пляж, только зимой. Но вообще-то чего мы тут будем спорить. У каждого свои идеалы, и ладно.
- А кстати, - Юля лукаво улыбнулась. – Вот ты про разные там усилители говорил – выпивка, или успех, слава... А вот почему ты... – она сделала паузу – про женщин ничего не сказал? Прямо интересно становится...
- Про женщин, или... про тебя?
- Ну... про меня, конечно, интереснее всего.
- Про тебя... Ну вот, слушай. Если бы не ты, то еще неизвестно, решился бы я на этот поход – и на приезд в Москву. Вот такой парадокс...

И опять повисло загадочное молчание. Юля смотрела на Антона одновременно глубоким и восторженным взглядом.

- Хорошо, что ты приехал! – сказала она наконец и сама обняла его. Опять прошло несколько волшебных минут...
- Что-то мы все в машине сидим, скрючившись, - наконец, словно вынырнув из теплой ванны, сказал Антон. – Может, пойдем погуляем? – безотчетное ощущение того, что он делает что-то не то, время от времени странно тревожило его и заставляло отрываться от Юли.
- Ой, нет, только не сейчас. Там же уже ночь, холодрыга. Это ты у нас морозоустойчивый, а я, знаешь, не такая. Давай лучше поедем куда-нибудь... – она ненадолго задумалась, а потом решительно сказала:
- Поедем ко мне! Особенного ужина тебе не обещаю, но чаем напою. То есть, вернее, не ко мне, а на родительскую квартиру. Они как раз сейчас уехали на несколько дней. А то дома у меня ребенок, Сашка... но это ничего, я с няней уже договаривалась, что она с ним вечером посидит. Так что сейчас попрошу, чтобы еще посидела сколько надо, и все.
- Вот это да. Ну ты прямо профессиональный организатор! Поедем.

От внимания Антона не укрылась реплика о том, что в этот поздний час с ребенком сидит няня, а не Юлин муж (интересно, как его хотя бы зовут?). Но он решил дальше в этот вопрос не вникать. Может, супруг находится в отъезде. Или, может, он принципиально ребенком не занимается. Какая разница. Главное, что она, она вот тут, здесь, и она будет с ним и дальше...

Мотор тихо гудел путь был не очень близкий – из центра города в Измайлово, где жили Юлины родители. Антон в свое время не раз там побывал. Сначала провожал ее до подъезда, а потом и в гости заходил. Район этот представлял собой странную помесь города и деревни, в котором милое и отталкивающее было перемешано прямо как в российской глубинке. Улицы с удивительными, трогательными названиями: Благуша, Пруд-Ключики, Соколиная Гора... а застроено все в основном довольно неприглядными четырех-пятиэтажными «хрущобами» и панельными домами. Но с другой стороны, там было много деревьев, густо росших во дворах и вдоль улиц. Из-за обилия зелени, а еще из-за невысоких домов и небольшого количества машин - публика тут проживала небогатая - этот район всегда казался Антону по-особенному уютным. Каким-то не городским, а деревенским, дачным уютом. Да.. российская деревня... и обитатели, как выяснилось, ей под стать. Иногда казалось, что алкоголики там через одного. Юлина семья была чуть ли не единственной нормальной в их подъезде – возможно, потому, что они были не совсем «местные», а переехали из коммуналки где-то на Чистых прудах, когда Юле было лет десять. Поэтому-то, наверное, она так любила гулять по центру Москвы.

Удивительно, что за все ночные возвращения от нее он ни разу не нарвался на какую-нибудь пьяную, или, что было бы хуже, трезвую и агрессивную компанию. Это было бы очень логично, но как-то пронесло. Кроме одного случая – правда, не на улице, а в пустом, если не считать его и этих троих парней, вагоне метро. Но они, по счастью, были слишком пьяны и поэтому заторможены. Да и узкий проход в вагоне не давал им нападать всем вместе. Так что Антон, со своими не бог весть какими навыками самообороны, сумел без потерь продержаться до следующей остановки. Отделался слегка испачканной одеждой и порцией адреналина в крови. Эх, молодость...

...Очнувшись от воспоминаний, Антон обнаружил, что они наконец выбрались из напряженного потока машин на Садовом кольце и едут теперь по набережной Яузы. Здесь было довольно свободно, и Юля наконец смогла расслабиться. Она что-то спросила Антона, он ответил, потом вспомнил о Юлином ребенке, взглянул на часы и, не выдержав, все-таки задал мучавший его вопрос:

- Слушай, а тебя там дома... ругать не будут за позднее возвращение?

Юля помедлила, а потом ответила странно изменившимся голосом:

- Да нет, не будут. Ты не волнуйся. Я теперь, когда хочу, могу приходить домой в любое время...
- А... если не секрет, отчего такая свобода?

Юля опять ответила не сразу.

- Даже не знаю... не хочется на тебя свои переживания вываливать.
- Да ладно. Что там такое?
- Ну в общем... – она опять помедлила, но потом решилась, - развожусь я. Вот, неделю назад разъехались мы... с моим мужем. Теперь уже бывшим...

Антон смог ответить лишь невнятным восклицанием.

Почему-то он ожидал чего угодно, но не этого. Теперь по логике вещей, то есть по логике того, что он сейчас делал, ему полагалось бы ощутить если не радость, то какое-никакое удовлетворение. Теперь можно было не думать о том, что они обманывают ее мужа. Все-таки честным быть спокойнее (или наполовину честным... но это же лучше, чем ни насколько?). Ну и мужская гордость удовлетворена - получалось, что зря она когда-то предпочла ему другого. Этот-то другой надежд не оправдал...

Но почему-то удовлетворения он никакого не ощутил, а вместо этого в душе возникло лишь сочувствие, если не жалость. По Юлиной интонации, по всему ее виду было ясно, что она тяжело переживает это событие, и вряд ли оно произошло по ее инициативе. Дальнейший разговор это только подтвердил.

- А.. – Антон не знал, как лучше выразить свои чувства и заодно задать невнятные вопросы, теснившиеся у него в голове. В конце концов он решил, что лучшая форма сочувствия – не ахать, а попытаться просто внимательно выслушать, вникнуть, раз она, кажется, сама хочет поделиться. – а, если не секрет... как бы это сказать... почему это произошло?
- Да какой теперь секрет... У него появилась другая женщина. Он сначала никак не мог выбрать, кто ему больше нужен. Но в конце концов ушел к ней. Ой, господи... – Юля протяжно вздохнула, почти всхлипнула, - сколько же это все тянулось. Больше года. Но вот сейчас... ушел мой Женечка...
- Раздолбай, блин, - совершенно искренне сказал Антон. – Выбрать он не мог, когда у него с тобой ребенок. Таких надо, не знаю, - мысль о предстоящем походе промелькнула у него в голове, - например, сбрасывать над тундрой зимой с вертолета, и чтоб шел к людям на лыжах. Дней десять. И думал в это время над смыслом жизни, - говоря так, он вспомнил собственных детей, но при этом совершенно не подумал о том, что, по логике высказывания, эту меру воспитания вполне можно было бы применить сейчас и к нему самому.
- Предложение в твоем романтическом духе, - невесело улыбнулась Юля. – Красивое, но невыполнимое... А ребенку, да, от этого очень плохо было. Мы от него скрывали, сколько можно, но он сам, кажется, что-то подслушал или сообразил... Вопросы стал задавать... Заболел несколько раз тяжело, с высокой температурой... последний раз как раз когда мы окончательно договорились о том, что все, разъезжаемся. Ну ладно, куда теперь деваться... привыкнет рано или поздно. В принципе, мы договорились, что Женя будет его к себе брать один или два раза в неделю. Он вообще-то заботливый. Но все равно... – она не договорила. Ее глаза, которых она не отводила от дороги, подозрительно блестели – не обычным мягким блеском, а каким-то другим. И опять Антон подумал было о собственных детях, но тут вдруг на поверхность выскочил новый вопрос, который не давал ему покоя после первой или второй Юлиной фразы.
- Так подожди, - начал он. – Ты говоришь, что он эту... другую женщину... встретил больше года назад? И только недавно окончательно сделал выбор?
- Да нет, выбор он сделал довольно быстро. Месяца за два. Все, можно сказать, на моих глазах происходило... Слушай, а я тебя не слишком этим всем загружаю?
- Ничего страшного. Говори, пока хочется.
- Спасибо. Ты вообще-то чуть ли не первый, кому я это рассказываю... – Юля опять протяжно, прерывисто вздохнула. - Ну, в общем, где-то на работе он ее нашел. У него там девушек работает множество, но он с ними всегда чисто по-дружески себя вел. Я там бывала, видела это много раз, так что внимания даже не обращала. Вот, пришел как-то и говорит – с симпатичной девушкой познакомился, сегодня ей компьютер настраивал. Ну, девушка и девушка. Одной больше, одной меньше. Но потом вдруг началось, день за днем – Аня, Аня... То одно, то другое... Эсэмэсками стал с ней перебрасываться. Из-за нее он их и освоил. Несколько раз так было, что мы с ним сидим в одной комнате, и вдруг он, радостный такой, сообщает – вот, от Ани эсэмэска! Здорово! Сейчас ответ напишу... Потом стал в таких случаях в другую комнату уходить. Еще какие-то секреты появились...
- Ну... а ты что?
- Да в общем ничего. В самом начале вроде бы и повода для ревности не было. Ну и... не знаю, мне какое-то время было просто не до того. Вообще ни до чего. Я как раз на работу вышла после родов, Сашка еще маленький совсем, няня, тогда у меня первая, оказалась какая-то... ненадежная, так скажем. Все один к одному. Потом, когда он уже второй или третий раз пришел сильно за полночь... я не выдержала, задала ему вопрос напрямую. А он - ну это просто детский сад был какой-то!
- Что значит «детский сад»?
- Да то и значит! Сначала говорил, что он вот, видите ли, влюбился без памяти. Слушай, это в нашем-то возрасте! Ну, я понимаю, со всеми бывает, что очень захочется кого-нибудь... с кем-нибудь переспать. Я сама... – тут Юля вдруг запнулась, - а, неважно. Я, знаешь, со временем стала на многие вещи немного по-другому смотреть. В общем, наверное, я могла бы закрыть глаза, если бы он, не знаю, иногда где-то на стороне... получал удовольствие. Но он, понимаешь, стал говорить, что у него, вот, любовь, что все серьезно... Потом, правда, сказал, что меня тоже любит. Потом вообще договорился до того, что нас обоих любит, и не знает, кого больше. Ну тут мне просто смешно стало... минут на пять. Наверное, я бы в тот момент могла просто сразу взять и уйти. И, наверное, так и надо было сделать. Но тут он сказал такую фразу... знаешь, говорит, я понял, что это наша общая проблема, и давай вместе над ней будем работать («прямо как-то по-американски, - подумал Антон. - Но надо же, какие есть люди. Какие умеют гипнотические слова произносить в такой момент») Ну и я... я ему поверила. А потом оказалось, что он это, видимо, понимал так, что я должна как-то работать - не знаю как - а он все равно будет делать то, что хочет.
- И что же, - напрямую спросил Антон о том, о чем думал, - так он с вами двумя и спал до сих пор.. по очереди?
- Сначала, наверное, да, - спокойно ответила Юля. – А потом, через несколько месяцев, со мной уже перестал...
- И все это время вы с ним все равно вместе жили?
- Ну... не могла я его отпустить. Я же говорю, сразу надо было уйти, а я не смогла. А после этого... у меня просто в глазах темнело, когда я думала, что он уйдет. И так почти год длилось. Сколько слез я за это время пролила! Но как-то вот в конце концов... не знаю, что-то у меня внутри постепенно изменилась. И я поняла, что теперь могу его отпустить. Ну и... вот и все.

Н-да, подумал Антон. Год мужик жил фактически с двумя сразу. И, получается, не по своей воле. На каком поводке она его столько времени держала? И ведь я знаю, ты у нас, Юлечка, сильная. Вряд ли ему самоубийством угрожала или чем-то в этом роде... Или ему ребенка было жалко? Да ведь ушел же все равно, и сама говорит – она отпустила, не другой кто... Вот они, сильные женщины... карьерные... А еще самосвал бывает карьерный – такой, на огромных колесах, высотой с трехэтажный дом... Сильная женщина и какой-то непонятный мне, нерешительный мужчина. А может, всегда при этих сильных женщинах оказываются в итоге такие ребята?

Но так он подумал, и совсем недолго, лишь кусочком сознания. А все остальное пространство его души тем временем затопило смешанное чувство жалости и нежности. Он чувствовал, что она сказала правду, что тогда ей было действительно плохо, очень плохо, да и сейчас ох как невесело. Некоторым утешением было то, что, по крайней мере, с такой работой она не останется несчастной, выбивающейся из сил матерью-одиночкой. Но все же... явно Юля уже отдала много, и готова была отдать еще больше, за то, чтобы вернуть ту жизнь, или хотя бы подобие той жизни, которая вдруг взяла и обрушилась год назад...

Антон безотчетно протянул руку и погладил Юлю по голове. Потом еще раз. Она сначала поколебалась, а потом доверчиво подвинула голову с подголовника, чтобы ему было удобнее. И это простое повторяющееся движение, поглаживание – не сексуальное, а скорее дружески-успокаивающее – оказало на них обоих едва ли не более сильное действие, чем все, что было до этого. Антон забыл обо всем. Теперь для него существовала только она.

Он был однолюбом, которому судьба с упорством, достойным лучшего применения, не позволила быть счастливым сразу и на всю жизнь с одной женщиной. Он сумел выйти из этой ситуации и найти свое настоящее счастье. Но сейчас, когда он оказался перед выбором, у него, словно от неправильно введенных данных, отказала, сломалась внутренняя программа, указывающая правильный курс. И он, почти не отдавая себе в этом отчета, просто поплыл по течению – к той из двух женщин, которая оказалась ближе - не думая о том, сможет ли вернуться назад...

Они доехали до квартиры Юлиных родителей. Там действительно попили чая... за ним как-то само собой последовало французское вино, обнаружившееся на кухне... потом Антон позвонил родителям и нарочито заторможенным голосом, как будто был уже сильно выпивши, сообщил, что он тут сидит с друзьями и домой, пожалуй, сейчас не поедет. «Конечно-конечно!» – ответила заботливая мама. «Куда тебе сейчас на ночь глядя, переночуй там, приезжай завтра утром. Ну пока, целую.» Потом, оба уже как-то не до конца осознавая происходящее, они оказались с Юлей сидящими и целующимися на диване. Антон вдруг опять понял, какая у нее замечательно полная и упругая грудь. Он решил, что это такая роскошь, которую надо не только осязать, но и созерцать. Юля посопротивлялась, но быстро капитулировала. После этого захотелось большего... и остального... и вдруг стало можно все, и стало очень хорошо... а потом Антон окончательно лишился сил и мгновенно заснул.

***

...Он проснулся рано утром, как от толчка. Не сразу сообразил, где находится, и вообще не сразу вошел в контакт с реальностью. Взгляд обежал слабо освещенную еле брезжущим февральским рассветом комнату – бежевые обои, коричневый ковер на стене (зачем у нас до сих пор на стены вешают ковры?), окно с белой полупрозрачной занавеской... брошенная на полу одежда... и Юля, спящая рядом. Светлые волосы, разметавшиеся по подушке. Длинные ресницы. Юля. Ему вчера с ней было хорошо – у нее такое прекрасное тело... Ему было очень хорошо. И, да, точно, он в этой комнате раньше бывал, и теперь вспомнил, что было вчера, но вот что-то еще было важное, что-то было не так...

Ах, да! Он же женат. На другой. На Лене.

На Лене?

Поразительным образом все семь лет, которые они прожили с Леной, любовь, счастье, дети – в этот момент словно куда-то провалились. Это было необъяснимо, и где-то в глубине души Антон понимал, что тут что-то не так, но это был факт. Сейчас Лена была для него где-то далеко и сделалась как будто чем-то нереальным и незначащим. Он подумал о ней мельком, и только.

Точнее, сначала так подумал. Видимо, голова была еще затуманена от сна. Но когда он потянулся и осторожно, чтобы не разбудить Юлю, сел на кровати, этот туман вдруг начал постепенно рассеиваться... а вместо него внутри стала сгущаться какая-то чернота. И одновременно возникло ощущение странной пустоты, незащищенности и какой-то непоправимости. Словно он повис один в невесомости среди космоса, без всякой опоры. Помнится, в каком-то из фантастических романов Станислава Лема было такое испытание для будущих астронавтов – пробыть час в скафандре, в полном одиночестве, среди межпланетной пустоты. Оно у них там считалось самым тяжелым.

Он вспомнил все, и словно раздвоился. Это было странно и плохо. Юля была здесь, рядом, и он мог бы поклясться, что вчера он любил ее... или испытывал к ней чрезвычайно сильную страсть. Да, про вчера это точно. Что он к ней чувствовал сейчас, он вообще не мог бы сказать. Одно ясно – он был с ней теперь как-то очень сильно связан.

А Лена... он с ней раньше был тоже сильно связан. То есть сильнее некуда. А теперь, получается, нет? Или да? Черт, что же вообще произошло-то?

Тут Антон вдруг обнаружил, что думает уже о чем-то другом, вернее просто смотрит в серое окно. Мысль как-то самопроизвольно ушла в сторону и возвращаться не захотела. Вот так, не хочу на эту тему думать, и все. Как просто.

Ну, думать ладно, а вот делать-то теперь что? Раздвоение не проходило, и эта черная пустота тоже. Скорее бы день, что ли, наступил. А то неприятная какая-то чернота. Юля. Вот она. Красивая. Нежная. И Лена. Да, Лена. Она там, за десять тысяч километров. Он перед ней виноват? Или нет? И вообще, можно ли тут говорить о вине?

Он сидел на кровати какой-то придавленный, бессмысленно переводя взгляд с окна на стену и обратно. Так прошло полчаса или больше. Стало чуть светлее. Юля спала все так же безмятежно – ей, наверное, по-прежнему было хорошо. Открылся ларчик... вот только опять не там и не так.

Наконец, сам не очень отдавая себе отчет в своих действиях, Антон осторожно выбрался из-под одеяла и начал одеваться. Пусть Юля спит. Ему сейчас определенно не до объяснений... вообще ни до чего. Скорее бы куда-нибудь на улицу – может, там мозги проветрятся и он что-нибудь сообразит. По поводу дальнейшего направления жизни. А то как-то искривилась жизнь, совершенно неожиданно... Он тихо прошел в прихожую, нашел свои ботинки. Юлины сапожки стояли рядом... Поспешно обулся, не стал даже шнурки завязывать – так ему вдруг почему-то захотелось скорее убраться из этой квартиры. Там, за дверью закончим. Повозился с замками. Черт, пока тут со всеми этими прибамбасами разберешься... Наконец, дверь тихо щелкнула, открываясь, он поспешно вывалился на лестничную площадку и, не дыша, аккуратно закрыл дверь за собой. Ффу, все. Теперь вниз, застегнуться и на улицу.

Морозный утренний воздух наполнил легкие. Деревья во дворе стояли нарядные, покрытые свежим, выпавшим за ночь снегом. Покой и умиротворение... нет, не чувстовал он сейчас ни того, ни другого. Он брел по тихой улице, и несмотря на свежий, чистый утренний воздух, на милые низкие домишки и снежную красоту вокруг, на душе у него было все так же странно и муторно. Хотелось отсюда, из этой деревни чертовой, убраться побыстрее. Раздвоение. Это было серьезно.

Надо было добраться до метро. До него, припомнил Антон, тут было идти довольно порядочно. Общественный транспорт еще не ходил. Поймать машину, что ли... или уж тогда сразу до дома? Но, как назло, машин сначала не было, а когда наконец мимо проехала парочка каких-то раздолбанных тачек, ни одна не соизволила остановиться. Да что же это такое – сплошное невезение!

До метро он в итоге дошел пешком. Оно, к счастью, уже открылось. Людей в вагоне почти не было. Сев на лавку, Антон увидел свое отражение в окне напротив. Рожа мрачнее некуда. С добрым утром. Нет, что-то развеселить себя никак не получалось... пустота и раздвоение.

Лена вдруг стала ему безразлична. Или почти безразлична. А Юля – нет. Юля была теперь для него очень важна. Он уже хотел к ней, обратно. Он не понимал, что будет делать потом – что они оба будут делать потом – но ему страшно хотелось к ней вернуться, вот прямо сейчас. На одной из станций он едва не вышел, чтобы сесть на поезд в обратную сторону. Всего полчаса, и он опять войдет в ту дверь... туда, где было так прекрасно и волшебно...

Но одновременно, где-то на самом дне сознания, тлело ощущение, что тут что-то не так. Или это был страх. Какой-то бессмысленный, но упорный. Этот страх выгнал его из квартиры, где они провели ночь, и он же теперь подталкивал его домой. Отсидеться немного. Подумать. У меня же вроде обычно есть, чем думать, а тут прямо паралич мысли какой-то...

Выйдя из метро, он обнаружил, что на мобильном телефоне отмечен один пропущенный звонок. Чей? - ну да, Юлин, конечно. Проснулась уже... Первым импульсом было немедленно перезвонить ей, и Антон уже занес палец над кнопкой... но опять в последний момент его что-то остановило. Страх и ощущение того, что что-то не так. Подумать сначала. Добраться до дома и подумать...

Но толком ни о чем подумать ни в этот день, ни в следующий у него так и не получилось. Опять этот странный паралич мысли – как доберешься до главного, так, бац – и словно в стенку уперся. Антон вообще сделался каким-то заторможенным. Он бы, наверное, и дома сидел бы сейчас так же, как там, в квартире Юлиных родителей, ни на что не реагируя – если бы не поход.

Из-за похода приходилось шевелиться. Для многодневного путешествия, особенно зимнего, на лыжах, требуется довольно много всякого барахла. А Антон к тому же много лет вообще никуда не ходил. Поэтому сейчас надо было перетрясти то, что осталось от старых запасов, определить, что годится, а что нет, докупить недостающее и еще раз проверить, как это все вместе работает. Дальше, купить и упаковать кое-какие продукты, которые были ему поручены, и прочее, и прочее. Оказалось, что двух суток едва хватает, и Антон был даже рад, насколько это было возможно в его нынешнем состоянии, что ему некогда присесть и задуматься.

Встречи или даже разговора с Юлей он по-прежнему, сам не очень понимая почему, старательно избегал. Боялся. Непонятно чего, но боялся. И она тоже, кажется, что-то почувствовала – еще раз позвонила, когда он опять ехал в метро, и больше не напоминала о себе.

С Леной было сложнее. Так просто взять и не ответить на ее телефонный звонок он не мог. Но как и о чем теперь разговаривать, он тоже не понимал. Паралич и мысли, и речи одновременно. В результате, когда она все-таки позвонила (уже в день отъезда, после перерыва почти в три дня, что раньше было бы немыслимым сроком – тоже что-то почувствовала?), разговор вышел недолгим и странным. Антон почти ничего сам не говорил, на вопросы Лены односложно отвечал «да»-«нет», и радовался лишь одному – что они друг друга не видят, и на надо думать, куда деть глаза. Лена тоже говорила непривычно отчужденным голосом. Раньше такой разговор мог означать только одно - что они в сильной ссоре - и это бы страшно давило на него. Но сейчас, положив трубку, он не почувствовал ничего, кроме облегчения.

Раздвоение. На этой стороне вновь вспыхнувшая любовь – или не любовь, но тогда что? А на другой – семья? долг? Да, и ведь есть еще дети... с ними-то теперь что делать? Нет, все, перестать об этом думать. Уже перестал. Вот и ладно...

... Два дня предпоходной суеты наконец закончились, и наступил вечер отъезда. Антон, Серега и Ира сидели в самолете – старом, но, хотелось надеяться, еще исправном «Ту-154» - который, завывая моторами, выруливал на взлетную полосу. За окном была черная зимняя ночь, лишь вдали светились огни аэропорта. Самолет уже был у самой черты, от которой начинается разбег перед взлетом, когда у Антона в кармане вдруг бренькнул каким-то необычным звуком телефон, о котором он совсем забыл.

Антон вытащил «мобильник», заодно вспомнив, что по правилам его уже давно надо было отключить. И вдруг увидел на экранчике надпись «Новое сообщение». Эсэмэска – от кого? Он нажал на кнопку... ну да, так и есть. От Юли.

«Удачи тебе! Возвращайся скорее. Целую, люблю.»

Вот так. Да, таких слов он от нее давно не слышал. А вот этого последнего - никогда...

В этот миг он не мог удержаться, чтобы не ответить, уже почти нажал на кнопку, и неизвестно, к чему бы привел этот разговор... но тут в проходе неожиданно возникла стюардесса, заметила его манипуляции и железным голосом потребовала немедленно выключить телефон. Пришлось подчиниться – тетка была на редкость зловредная и не ушла, пока не убедилась, что Антон выполнил ее требование. Ну откуда у нас берутся такие? А двигатели тем временем заревели, завывание перешло в свист, растворившийся в мощном гудении, металлическая птица резво тронулась вперед, набрала скорость, последний толчок... они были в воздухе. Быстро уплывали назад огни аэродрома. Теперь Антон и сам боялся включить телефон – вдруг от него и вправду помехи? Кто их знает, эти наши старые самолеты, что с ними может случиться. Да и порыв сразу же ответить прошел. Опять же, любопытная Иришка уже косилась в его сторону, но делиться с ней секретами сейчас совсем не хотелось. «Спасибо, Юля» - подумал он. Ее слова в самом деле очень его согрели. Вот только... а, ладно. Он по-прежнему не мог понять, что же он к ней на самом деле испытывает. И что ему дальше делать. Ничего, подумал он, преодолевая подступившую от этой мысли неприятную тоску. Будет еще время это обдумать. Почти две недели. Прямо как в песне: