Глава 6. Усилитель жизни

...И вот теперь, после всех прошедших лет и многочисленных перемен, Антон снова стоял у памятника Пушкину, дожидаясь Юлю. И неизвестно отчего, ощущал пока легкое, но постепенно усиливающееся волнение. Похожее на то, что испытывал десять лет назад, ожидая ее на этом самом месте...

Она появилась как-то неожиданно, не с той стороны, с какой он ждал. Кажется, оба не сразу узнали друг друга. Но стоило светлой волне Юлиных волос – они остались все такими же - блеснуть на блеклом осеннем солнце, как у Антона помимо воли что-то дрогнуло внутри. Вдруг начал тикать механизм, молчавший столько лет... только в тот момент он этого еще не понял.

Они поздоровались. Юля извинилась за опоздание, смущенно улыбаясь. И это смущение – раньше такого особо не наблюдалось - как-то тронуло Антона. Он украдкой разглядывал ее лицо. На удивление, Юля почти не изменилось, не в пример многочисленным растолстевшим и подурневшим одноклассницам и однокурсницам. После обмена первыми репликами возникла легкая заминка, поскольку программы дальнейших действий заранее придумано не было.

Логично было бы пригласить Юлю в какой-нибудь ресторан или кофейню, но... С одной стороны, чего уж лукавить, московские рестораны были раза в полтора-два дороже своих заокеанских собратьев. Но бог с ними, с деньгами, у него их хватало - просто Антон почему-то вообще не находил особого удовольствия в посещении этих заведений. Что дешевых, что дорогих. Разве что там какой-нибудь потрясающий вид, который интересен сам по себе. А с этой девушкой он тем более успел привыкнуть к другому, и помнил именно то, другое – просто прогулки по Москве. Поменять романтическую дорогу на совместное сидение где-то и жевание чего-то казалось ему бессмысленным. И поэтому сейчас, поколебавшись, он сказал то, что думал:

- Слушай... а пойдем просто погуляем. Мне с тобой всегда очень интересно было бродить по городу.
- Ты правда хочешь? – спросила Юля, заглядывая ему в глаза. – Знаешь, я уже сто лет нигде не гуляла. А вот сейчас как раз ехала и думала, что было бы неплохо, чтобы, как раньше...
- Так давай! – воодушевившись, воскликнул Антон. – Пойдем. Веди.

И они пошли. По Страстному бульвару, потом по Большой Дмитровке, потом свернули еще куда-то, так что Антон совсем потерял ориентировку... И Москва опять, как встарь, сделалась прекрасной. В ней, правда, понастроили всяких помпезных новых зданий – но ведь заодно что-то починили, подновили, реконструировали. И ладно. Многие переулки остались совсем нетронутыми, и было интересно время от времени заходить в какие-то старые дворики и разглядывать их изнутри. Ничего там особенного не было, а вот поди ж ты... Да и не в одних переулках и двориках было дело. Они опять, как когда-то, о чем-то говорили. Антон рассказывал о своей работе, Юля о своей, и обоим, как ни странно, было интересно. Еще вспоминали что-то из прошлого, обсуждали, кто из общих знакомых что сейчас делает... Тем для разговоров оказалось множество, а Юлина способность тонко подыграть собеседнику никуда не делась, и Антон, хоть и понимал эти маневры, все равно с удовольствием им отдавался. Он и сам вдруг стал испытывать неожиданные приступы веселости и остроумия, каких с ним давно не случалось. В голове всплывали давно забытые стихи, от возвышенных до непристойных, но веселых – и Юля звонко смеялась в ответ. Пару раз он тихо запевал песни – из тех, что когда-то пел ей под гитару – и, кажется, это незамысловатое пение сейчас производили на Юлю куда большее впечатление, чем десять лет назад. Взрослая жизнь, далеко не такая интересная, как казалось в юности, научила ценить то, чего раньше было навалом... На город опустились сумерки, зажглись фонари, а они все шли. Несколько раз задувал противный ветер, и Антон, несмотря на легкое сопротивление, снимал и набрасывал на Юлю свою куртку. Он ощущал, что его начинает безотчетно тянуть к ней, и в какой-то момент, опять набросив ей на плечи куртку, вдруг, неожиданно для самого себя, продолжая идти с ней рядом, обнял Юлю за талию.

Она не сделала попытки высвободиться, и они так и продолжали идти вместе, разговаривая. Антон почувствовал, что ему стало хорошо. Правда, совесть слегка уколола его, но он быстро справился с ней, подумав нечто вроде «если теперь Ленка сделает что-то подобное, я ревновать не буду. Да и в конце концов... завтра я отсюда улетаю, и все. Продолжения не будет». В размышления о Юлином муже он вдаваться вообще не стал. Они прошли очередную улицу (это оказалась Солянка – далеко же осталось место старта!), свернули направо и вдруг оказались на набережной Москвы-реки, у места слияния ее с Яузой. Здесь ветер вдруг задул совсем гнусным образом, и, чтобы самому окончательно не замерзнуть, пришлось покрепче прижаться к Юле, кое-как распределив куртку на двоих. Юля была не против. К счастью, рядом был мост через Яузу, а на той стороне виднелось какое-то длинное здание, окруженное деревьями. Там ветер должен был быть слабее – и они направились туда.

У ограды здания, под деревьями, действительно было тихо. Они пошли медленнее и замолчали. Антон вдруг вспомнил – много лет назад они уже здесь проходили. В тот студеный мартовский вечер, когда он отчаянно признавался ей в любви.

А потом он, неожиданно для себя, вдруг остановился и обнял Юлю. Он не знал, зачем он это делает. Его просто тянуло к ней. Но, кажется, не только чисто физически. Впрочем, какая разница? Он вдруг понял, что ему хотелось этого. Именно этого. Может, давно уже хотелось, только он этого не осознавал. А вот теперь осознал...

И опять Юля не отстранилась, а лишь как-то по-новому, молча и серьезно стала разглядывать его лицо. Тогда, в прошлой жизни, на нее такое тоже иногда находило. Они стояли, прижавшись друг к другу. Спавший столько лет, а теперь проснувшийся механизм тикал все отчетливее, и те годы, что он не работал, словно вдруг куда-то испарились, ушли, сделались неважными. Осталось только «сейчас».

- И зачем я это делаю? – медленно произнес Антон. Он и в самом деле не понимал, зачем он это делает. Он чувствовал, что уже не тот, что был раньше – юноша, готовый прибежать по ее первому зову. Его по-прежнему тянет к ней, но он способен держать ситуацию под контролем. Или нет? Зачем, действительно, он это делает?
- Ой ты, господи, - с наигранной досадой ответила Юля. – Вечно-то дурацкие вопросы задает... Тебе это непременно надо знать?
- Да нет... не обязательно. Мне нравятся твои волосы... – и Антон погладил, а потом стал перебирать ее волосы.
- Вот и хорошо... Спой еще что-нибудь. У тебя такой голос...

Антон опять тихо запел. Это было глупо и прекрасно – стоять обнявшись под шелестящими деревьями, в промозглый сентябрьский вечер, под иногда накрапывающим дождичком, и петь вполголоса песни. И, соответственно, слушать.

- Видели бы тебя твои подчиненные, - не утерпев, сказал он, закончив очередной номер.
- А, подумаешь, - беспечно ответила Юля. – Я же не на работе сейчас. Имею я право на частную жизнь?
- И то верно. Свободные люди в свободной стране, - произнеся эту фразу, Антон подавил всплывшую некстати мысль о собственной свободе, ответственности и заодно стране проживания.
- Да, помню-помню, ты раньше так говорил...
- Эх, что там раньше было... – Антон вдруг отчетливо вспомнил, что было раньше. Эпизоды иногда счастливой, но слишком часто несчастной юности – и то и другое во многом благодаря вот этой женщине – вдруг всплыли в его памяти, как живые. – Намучился я с тобой тогда страшно, - вдруг, не утерпев, произнес он то, что думал.

Юля ничего не ответила, но крепче прижалась к нему. Потом она опять стала внимательно и серьезно разглядывать его лицо. Подняла руку, потрогала волосы, вдруг засмеялась и сказала:

- Совсем такой же, как раньше. Не изменился. Волосы все такие же жесткие...
- А раз такой же, - вдруг каким-то перехваченным, изменившимся голосом сказал Антон, - то хочу сделать вот так.

И, забыв обо всем, он вдруг спокойно приблизил свое лицо к Юлиному и поцеловал ее. Поцеловал в губы.

Это произошло с естественностью, удивившей его самого. Но удивился он только на секунду. И еще на секунду опять вылезла и кольнула совесть, ощущение того, что он поступает нечестно по отношению к Лене – но Антон словно сильным нажатием руки вдавил и отправил ее обратно, уже безо всяких объяснений. То, что сейчас происходило, оказалось для него важнее всего остального.

Он почувствовал легкий ответ. Поцеловал еще раз, потом еще, провел рукой по Юлиной груди, и на какое-то время забыл обо всем. Прошлое – та его часть, которая, как оказалось, по-прежнему была для него очень важна - вернулось... И вернулось на этот раз не болью, не поражением, не безразличием а... чем? Получается, победой. Правда, Антон никогда не мог понять, в чем смысл и удовольствие того, что можно назвать победой над женщиной. Само это слово предполагает борьбу, войну, а война для нормального человека – дело крайне грязное и неприятное. Но он понял, еще давно, что Юля думает по-другому. Ее надо было побеждать, или там покорять. Ну что же... извольте. Я к вашим услугам.

Время словно застыло в томительно-сладком мгновении. Дождик начинал накрапывать и прекращался. На набережной рокотали машины, ветер доносил запахи опадающей листвы и еще чего-то осеннего. Два раза, сначала в одну сторону, потом в другую, мимо проходил и просил прикурить какой-то веселый и пьяный мужик, одетый весьма по погоде - в пятнистые камуфляжные штаны и тельняшку. Получив вежливый отказ, громко и радостно желал им всего наилучшего и пропадал в темноте. Похоже, они производили впечатление счастливой парочки. Антон и впрямь был счастлив. Быть может, за чужой счет. И точно, что это было скорее счастье успешного охотника, а не влюбленного юноши. Но это было все равно.

Как почти всякая женщина после тридцати лет не чувствует себя полноценной и состоявшейся, если у нее нет детей, так и почти всякий не потерявший интереса в жизни мужчина в этом возрасте ощущает, явно или смутно, что ему не хватает чего-то важного, если в его жизни отсутствуют женщины. При этом собственная жена, даже любимая, но с которой прожил уже сколько-то лет, оказывается не в счет. Большинство мужчин по природе полигамны, с этим ничего нельзя сделать. Впрочем, под отсутствием или присутствием других женщин каждый понимает свое. И многим – пожалуй, большинству – достаточно просто внимания со стороны прекрасного пола, которое они так или иначе получают.

Антон, однако, отличался от большинства – и внутренне, и по своим жизненным обстоятельствам. С одной стороны, у него было больше энергии, чем у многих. Эта энергия заставляла его все время что-то делать, не дала смириться с судьбой, перенесла из России в Америку и привела в конце концов к благополучной и безмятежной жизни. Но эта же энергия толкала его в горы и на другие подвиги, в том числе и на поиск расположения женщин. Вот только до сих пор в этом последнем и простор для маневра, и успехи были очень скромными. Раньше больше, сейчас меньше, но все равно он был сразу и стеснительным, и слишком серьезным – не очень подходящие качества для успеха в знакомствах. Да и с кем знакомиться? Пока учился, вокруг было очень мало девушек – проблема всех центров изучения точных наук, которая тем сильнее, чем лучше заведение. Даже в Кембридже оказалось все то же самое. И, наконец, бесконечный и бестолковый роман с Юлей. Почти наверняка, если бы в юности он имел больший успех у девушек, этот вопрос сейчас бы его так не волновал. Но складывалось все время по-другому – изоляция в университетах сменилась изоляцией среди небольшой русской тусовки в Америке. Жену он любил, но в последние два-три года семейная жизнь вдруг как-то перестала способствовать укреплению ощущения собственного «мужчинства»... И поэтому сейчас, вдруг словно исправив одновременно свое прошлое и настоящее, Антон чувствовал лишь счастье и удовлетворение. И почти никаких угрызений совести.

Они стояли и продолжали целоваться. Было похоже, что Юля могла бы тут пробыть хоть до утра и была готова на что угодно. В прошлой жизни это было все, о чем Антон мог мечтать, но сейчас, к счастью или к несчастью, было по-другому. Он поглядел на часы...

- Вот это да! – непроизвольно вырвалось у него. - Время почти двенадцать, а у меня завтра с утра самолет... Может, пойдем потихоньку?
- Пойдем... – после паузы, с сожалением сказала Юля. – Ничего не поделаешь. Давай машину поймаем обратно до Пушкинской? А я тебя оттуда довезу...

Они шли, крепко взявшись за руки. Как-то по-особому она теперь на него смотрела. Но Антон в этот момент ничего, кроме удовлетворения своей победой и легкой нервозности по поводу скорого отлета, не ощущал. Получил с непривычки столько, гм, женского внимания, что уже не мог его до конца переварить. Так что повисшее в воздухе вроде бы намеком, а вроде бы и нет окончание фразы – «довезу» куда? – его не смутило. До дому, моего то есть, довезет – и отлично.

Частника на «жигулях» зафрахтовали быстро. Они забрались на заднее сиденье, причем Юлина голова как-то самопроизвольно оказалась у Антона под рукой, а потом доверчиво опустилась ему на плечо. Он слегка приобнял ее и почувствовал себя эдаким нарисованным белозубым плейбоем на «кадиллаке». Машина набирала скорость, а из динамиков, словно по заказу, вдруг ударил древний хит «Life is Life». Бывают же в жизни дни, когда за что ни возьмешься, все удается. Машина летела среди огней ночной Москвы... Нет, хорошо все-таки быть чего-то достигшим мужчиной.

У подъезда его дома они еще посидели в ее машине. От поцелуев и поглаживаний было очень хорошо, расставаться не хотелось, но время поджимало.

– Позвони, когда приедешь к себе обратно, - попросила Юля. – Или по е-мэйлу напиши, - и она достала и дала ему визитную карточку. «Заместитель директора по маркетингу», прочитал Антон. Да, и контора вроде немаленькая, где-то я видел это название...
- Хорошо, напишу, - после секундной задержки сказал он.

Обещание было немного лицемерным. Трезвым умом – небольшое его количество у него еще сохранилось – Антон понимал, что у того, что сейчас случилось, нет продолжения. Точнее, не надо бы его допускать. Испытали они оба приятные ощущения – и слава богу... а нужно ли что-то потом, и к чему оно может привести, еще неизвестно.

Весь следующий день, пока летел обратно, Антон вспоминал то одну, то другую деталь вчерашнего приключения. Он был страшно горд собой. А также, что греха таить, тихо радовался тому, что Лена не позвонила, пока его не было дома. Врать по поводу того, где был и что делал, не хотелось, а так ничего и говорить не надо.

Но включившийся у него внутри механизм уже не собирался останавливаться и все так же равномерно тикал...

***

Впрочем, когда Антон прилетел обратно, оказалось, против ожиданий, что произошедшее скорее помогло, чем повредило его собственной семейной жизни. Во всяком случае, вначале.

Если мужчина перестал выполнять роль главы семьи, наделенного одновременно почетным правом и утомительной обязанностью решать, что будет делать он сам и его домочадцы, то женщина, которой автоматически перешла эта роль, обычно не имеет причин в один прекрасный день объявить: «все, теперь опять ты главный». Да и мало одного желания, чтобы выбраться из глубокой колеи. С родителями, друзьями и знакомыми большинство мужчин обсуждать свои семейные проблемы не любят. Тем более такие проблемы, где они оказываются слабой стороной. В результате внешнему толчку, который помог бы выйти из положения, которое все воспринимают как неправильное и неприятное, взяться почти неоткуда.

Но с Антоном такой толчок все же произошел. И парадоксальным образом его вызвала та же самая женщина, что в свое время посеяла в нем столько неуверенности в своих силах.

Уже когда они встретились с Леной в аэропорту, а потом ехали домой, оба почувствовали, что что-то стало по-другому. С одной стороны, Антон неуловимо переменился изнутри. Он как бы обрел внутреннюю способность и право командовать. Собаки, говорят, очень хорошо это чувствуют: на одного она лает, а то и бросается, а войдет другой, ничего еще не сделает, только взглянет – и здоровенная зубастая зверюга мигом присмирела, виляет хвостом и демонстрирует покорность. То же, кстати, можно сказать о подростках в школе – над одним учителем они будут издеваться, а у другого – при том, что он голоса не повышает и вообще никаких особенных репрессий не применяет - по струнке ходить.

Но с другой стороны, хороший руководитель – это тот, кто принимает обдуманные решения. Антон, обретя волю для командования, одновременно понял, что теперь ему придется напрягаться и думать. И он, хоть и не без скрипа, принялся думать и решать. Для начала он спокойно выслушал длинный монолог-отчет Лены о произошедших за время его отсутствия событиях и запланированных делах. Понятно, соскучилась, хочется поговорить... Закончив информативную часть, Лена принялась задавать вопросы.

- Я там книжки решила разобрать, а то они уже совсем никуда не помещаются, - начала она, помимо воли переходя на привычно-раздраженный тон. - Там твоей фантастики целая полка, и еще какие-то сборники научных статей. Может, ты решишь, что с ними делать, наконец?

Коробку с фантастикой относительно недавней выпечки Антон забрал года два назад у друзей. Пожалел добро. С тех пор он еле-еле прочитал две книжки и давно понял, что надо рассортировать и избавиться от большей части этой макулатуры. Но найти на это время он никак не мог. Со сборниками статей, оставшимися еще с прошлой работы, была та же история. В результате они уже раза два препирались с Леной по этому поводу, а воз был и ныне там. Если бы Антон смог немного покопаться в себе, то, очень возможно, обнаружилось бы, что ему мешает взяться за дело уже не столько лень, сколько нежелание уступать жене. Но именно из-за нежелания уступать ему в последнее время не хотелось в себе копаться...

- Сдать почти все надо, - вдруг решительно сказал он. – Завтра вечером и займусь. Все равно на работе из-за смены времени много не наработаю, проверено уже... Пораньше приеду и разберу. Только ты, уж пожалуйста, детей на это время чем-нибудь займи, чтобы под ногами не вертелись. А я потом с ними отдельно погуляю. Ну, что у нас там еще?

Лена немного удивилась, но продолжала:

- У Даши занятия по гимнастике заканчиваются через неделю.
- Так...
- За следующие три месяца надо четыреста пятьдесят долларов заплатить.

Спортивной гимнастикой Даша занималась в основном под давлением Лены, которой не давало покоя собственное прошлое. Она лет в двенадцать дошла до приглашения в школу олимпийского резерва, но тут произошла неприятность с ногой, и с дальнейшей карьерой пришлось завязать. Впрочем, может оно и к лучшему – спортивная фортуна переменчива, а времена, когда можно было быть выдающимся атлетом и одновременно иметь в жизни еще какие-то достижения, давно миновали... Не реализовав свой спортивный потенциал, Лена бессознательно хотела, чтобы дочь наверстала упущенное. Тратила кучу времени, возя Дашу по полчаса туда-сюда вместе с ноющим Андреем, которого было некуда деть - а дочь гимнастику воспринимала не серьезнее, чем прыгание на детской площадке. Тренеры в этой секции, впрочем, тоже никого не мучали – для них деньги родителей и целые кости детей были куда важнее потенциальных олимпийских успехов. В общем, было ясно, что толку от этих занятий мало, деньги выбрасываются на ветер, но они все тащились как-то по инерции.

- Слушай, Лена, - твердо сказал Антон. – По-моему, надо с этой гимнастикой завязывать. Или пока сделать перерыв. Захочет она потом опять заниматься – продолжим, а нет – так нет. Ты же сама с этим мучаешься больше всех. И, кстати – ты ведь еще их обоих на плавание недавно записала?
- Ну да...
- А это сколько – ты вроде говорила, баксов по сто в месяц на каждого? – раньше эти цифры у него совершенно не держались в голове, а тут, надо же, всплыло.
- По сто тридцать.
- И еще музыка и рисование у обоих... тоже несколько сотен... и везде возить надо... а потом ты жалуешься, что вечером уже ни на что сил не остается. Нет, давай лучше пока хоть от чего-то откажемся. Мне твое здоровье дороже.
- Что это ты вдруг моим здоровьем озаботился? – спросила Лена, и в ее голосе прозвучала одновременно целая гамма чувств, от досады, что вопрос из ее епархии пытаются решить без нее, до удивления и легкого ответного кокетства в ответ на нежданную заботу.
- А потому что нездоровый человек не может получать полноценное удовольствие от секса, – вдруг выдал Антон. Затем он изобразил сначала плутоватую улыбку, а потом мужественно-проникновенный взгляд. Вряд ли это было исполнено на высоком художественном уровне, но на Лену это подействовало.
- Да? Ну ладно, я подумаю... – сказала она и улыбнулась, сначала тоже наигранной, а потом просто радостной, счастливой улыбкой. – Если такое обещают, может, и вправду стоит чем-то пожертвовать...

Впрочем, Антон не притворялся - несмотря на усталость, он не без удивления понял, что совсем не прочь немедленно перейти от намеков к делу. Вот это да...

Правда, перед этим пришлось разобраться с остальными накопившимися семейными вопросами, потом общаться с соскучившимися и прыгавшими вокруг детьми, потом загонять их спать и так далее. Все это он теперь проделывал хоть и без какого-то особенного восторга, но спокойно и временами даже ощущая удовлетворение от результатов.

А с другой стороны, он все-таки чувствовал вину перед Леной и старался теперь загладить ее, беря на себя больше общей работы. Вина в его представлении состояла не в вольном поведении с другой женщиной как таковом. По этому вопросу он уже выработал сам для себя более-менее честную, как ему представлялось, позицию. А именно, он решил, что если Лене вдруг захочется с кем-то чего-то подобного, то он это перетерпит – по крайней мере до тех границ, до каких он сам дошел с Юлей. Так что ощущение вины было скорее от того, что он так прекрасно отдохнул, а она нет.

Правда, он не смог бы сам себе ответить на вопрос, что было бы, если бы он еще немного задержался в Москве. До каких границ он бы дошел тогда, и что бы ответил Лене на прямой вопрос о том, что делал, и, наконец, понравился бы ему «симметричный ответ» с ее стороны? Но… произошло так, как произошло, сам себя он изменником не чувствовал, и ладно.

Когда дети, угомонившись, крепко заснули, они с Леной предались, наконец, тому, чего давно хотели. Получилось гораздо лучше, чем выходило раньше, до поездки. Решительно, встряска пошла на пользу организму... Уже засыпая, тесно обнявшись с Леной (чего тоже давно не случалось), он на минуту вспомнил Юлю и опять что-то из своего «приключения». Мысль не вызвала никаких неприятных ощущений, скорее даже была приятной. Антон закрыл глаза и уснул.

***

Дальнейшая жизнь потекла довольно мирно и спокойно – заметно спокойнее, чем до поездки. Правда, через какое-то время Антон немного обленился, отчасти сдал командные позиции, и кое-какие бестолково-неприятные сцены из прошлого стали повторяться. Но все же их было значительно меньше. И на работе он теперь газет почти не читал и другой ерундой не занимался. Лена и дети, которым в результате доставалось заметно больше внимания, была куда счастливее, чем раньше. В общем, улучшения были налицо.

И только одно было не совсем правильно - не совсем так, как он рассчитывал вначале: Антон не забыл не только приключение с Юлей, но и ее саму.

Он вдруг обнаружил, что вспоминает о ней по нескольку раз за день. Когда едет на машине, когда сидит на работе, когда дома читает книжку... Эти воспоминания вначале крутились вокруг разных приятных деталей и весьма его развлекали. Такое как бы внутреннее видео по заказу, где ты сам – автор и исполнитель. Но потом как-то исподволь сделалось по-другому – чистая эротика заменилась на романтику, в духе «а как она тогда на меня смотрела», «а что бы она на это сказала» и тому подобного. Постепенно он понял, что хочет и просто общаться с Юлей. Зачем и о чем, он не знал. Несколько раз он принимался ругать самого себя за это бестолковое влечение и почти уже давал самому себе слово, что «нет, ни в коем случае»... но почему-то не давал. Может, ему опять хотелось услышать, что он такой же, как раньше, и у него какой-то особенный голос, а может, еще что-то...

Он продержался две или три недели и в конце концов написал ей с работы коротенькое письмо. Что-то вроде «проверка связи, как читаются русские буквы». На удивление, Юля ответила сразу же. Радостно сообщила, что все читается, что в Москве идет легкий дождик, но это ничего и даже романтично... что-то в таком духе. И Антон, получив это маленькое и, в сущности, незначащее письмо, ощутил легкий, но отчетливый прилив приятных ощущений. Словно в душной комнате вдруг открыли форточку. Да, определенно в этом что-то было.

Так они стали переписываться, а потом иногда и перезваниваться. Темы были в основном довольно нейтральные, хотя несколько раз Антон вдруг вспоминал в разговорах что-то из их общего прошлого, или пытался, без особого, впрочем, успеха, выспросить Юлю о ее «других мужчинах». Почему-то это последнее его сильно занимало (хорошо еще, что не мучило). Видимо, подсознательно ему хотелось наконец узнать о ней больше. Узнать о том, чем обычно делятся, если вообще делятся, только с близкими людьми. Значит, ему хотелось стать с ней ближе? А черт его знает. Он по-прежнему не понимал, зачем ему это нужно, и по-прежнему чувствовал в глубине души, что делает что-то не совсем то. Но остановиться, прервать эту связь он был не в силах.

Но в общем, обыденная жизнь продолжала течь своим чередом. Осень закончилась, наступила зима, приближался Новый год... и тут вдруг пришел е-мэйл от Сереги, разом изменивший для Антона все планы и перспективы.

***

Сергей, с которым Антон после осенней поездки в Москву перекинулся лишь парой писем, для начала всего-навсего поинтересовался, сколько в Америке стоят особые лыжные крепления, так называемые «ски-туры». Антон удивился, быстро нашел искомую информацию, скопировал, а внизу приписал «а зачем это тебе, если не секрет». Ответ, пришедший на следующий день, сильно его озадачил.

Оказывается, Серега, не ходивший в походы почти столько же, сколько Антон, вдруг, как Мюнхгаузен, сумел сам себя вытащить за волосы из офисной жизни и засобирался в зимние горы. Ни много ни мало – на Западный Саян, в район Талаканского хребта, в лыжную «тройку». В поход под руководством парня по имени Андрей Снегирев, лет на шесть младше их обоих. Этого Андрея, вместе с группой других новичков, они с Серегой, Вадимом и Ирой восемь лет назад водили в его первый лыжный поход. Неплохой, помнится, был парень, с открытой такой улыбкой. Бегал быстро. А теперь, выходит, он сам уже командует...

И Антона вдруг что-то кольнуло. Он не был в горах много лет и, как ему до сих пор казалось, почти забыл о них. Подсознательно, должно быть, он уже распрощался с горным туризмом навсегда. Лишь иногда всплывали воспоминания, от которых начинало смутно чего-то хотеться – но это быстро проходило. Тем более, что старые друзья тоже никуда не рвались. Жизнь его была очень неплохо устроена и не требовала особых усилий, разве что иногда казалась скучноватой. Правду сказать, чем дальше, тем более скучноватой – ну да бывает, у многих то же самое. А там, куда вдруг захотел Серега, было совсем другое. Антон этого еще не забыл...

Это иной мир, беспощадный к слабым, ленивым и неумелым. Там холод, который не дает расслабиться больше, чем на несколько минут. Глубокий снег, по которому нелегко идти даже на лыжах, а без лыж вообще шагу не ступишь, проваливаешься по пояс. Высокие горы, внизу покрытые густым лесом, а вверху голые и продуваемые беспощадным ветром. Тяжелая работа с утра до вечера – сбор лагеря, маршрут, а потом опять ставить палатку, заготавливать дрова, варить еду на костре – все сами, никакого обслуживающего персонала... Наконец, тесная палатка, отапливаемая только маленькой железной печкой, а ночью – и вовсе ничем. Большинству людей все это показалось бы одной беспросветной чередой усилий и неудобств, усугубленных риском для здоровья, а иногда и самой жизни.

Но если на это же посмотреть по-иному... так, как смотрят те, кто, однажды соприкоснувшись с этим миром, вдруг понял, что «это – мое»... чем дальше он думал о безумной серегиной идее, тем ярче становились совсем другие картинки из прошлого.

Мороз – но и странно веселящее ощущение того, что, оказывается, можно на нем день за днем жить и работать. Могучие горы, раскрывающие тому, кто рискует подняться выше, все новые, все более захватывающие просторы земли и неба. Искрящийся снег, делающий мир сказочно нарядным. Леса, где-то густые и строгие, а где-то прозрачные и веселые. Тяжелая ходьба – но и ощущение собственной силы, когда посмотришь, какие расстояния и высоты могут преодолевать каждый день такие маленькие люди. И самое, может быть, главное: все на виду - но потому все равны и открыты друг другу только лучшими сторонами.

Когда, наломавшись за день, заберешься в палатку, где уютно потрескивает печка, примешь за ужином на грудь тридцать грамм спирта, а потом съешь полную миску горячей каши, мир почему-то делается невообразимо прекрасным. Такого повторяющегося каждый день ощущения расслабления после тяжелой работы, эйфории и гордости за собственные достижения не добиться больше нигде и никогда. Ему, во всяком случае, не удавалось. И все разговоры осмысленны и веселы, а потом рука сама тянется к гитаре, и вдруг откуда-то берутся силы еще и на то, чтобы дружно петь песни, и преисполняться еще большего восторга...

А когда возвращаешься обратно из того, другого мира, то вдруг начинаешь этот, обычный и повседневный, ценить гораздо больше. Ибо ценность чего бы то ни было познается только в сравнении.

Собственно, это похоже на наркотик, когда-то сообразил Антон. Только наркотик – это искусственная стимуляция центров удовольствия в мозгу, за которую рано или поздно приходится расплачиваться. А здесь - все по-настоящему, честно и доступно любому желающему. Надо лишь день за днем идти, мерзнуть, напрягаться, терпеть... Только и всего. И то, что ты получишь взамен, будет прямо пропорционально тому, что ты преодолел. Так что нет, не наркотик это, уж скорее нечто вроде духовной практики... и физической заодно.

Да, это было как-то так. Ну хорошо - допустим, он сейчас решится и его возьмут. Но ведь не все так просто. Во-первых, слишком долго он никуда не ходил. И ладно бы в горы - он уже забыл, когда в последний раз бегал, плавал или еще как-то тренировался. Результаты были соответствующие – брюшко какое-то подозрительное начало появляться, одышка, если все-таки приходилось побегать... Или боль в пояснице при сгибании-разгибании. Подтянуться он мог теперь, наверное, раза три, и было невозможно представить, что еще не так давно это число равнялось не менее чем двенадцати.

Кроме того, опять идти с незнакомой группой... Ни Вадиму, ни Ире, как он выяснил, списавшись с обоими, было не до того. То ли сейчас, то ли уже вообще. Получалось, что из всей будущей компании он знал одного Серегу и Андрея. А вдруг остальные ребята опять окажутся «неправильными»? Про мрачные приключения в алтайском походе Антон не смог бы забыть никогда.

Трезво обдумав все это, он решил, что затею лучше бросить - но через два дня понял, что мысль о горах прицепилась к нему гораздо сильнее, чем он ожидал. Он боялся, сомневался, но желание вновь побывать в том, другом мире раз за разом перевешивало. Теперь упустить этот шанс – может быть, последний в жизни шанс – казалось страшнее, чем весь труд и риск, что свалится на него в случае согласия.

И было еще одно, что подталкивало его.

Мысль о Юле. О том, что если он соберется в это путешествие, то опять увидит ее. И... не только увидит.

Но признаваться в этом стремлении не очень хотелось даже самому себе...

Неделю или больше Антон ходил в бесплодных раздумьях. Впрочем нет, не совсем бесплодных. Он стал с пристрастием допрашивать Серегу, который там уже успел со всеми перезнакомиться и остался вполне доволен результатами. Оказывается, Андрей Снегирев развернул бурную подготовительную деятельность. В частности, был проведен тренировочный однодневный выход в Подмосковье. Снега, правда, не было - вот такой у нас теперь январь – но это их там не смутило. Ребята пешком проскакали по лесам и полям сорок километров, Серега стер ноги, совсем замучился, но духом не пал. Услышав от него этот рассказ, Антон призадумался.

А на следующий день, изрядно удивив Лену, он захватил с собой на работу извлеченные из глубин шкафа спортивные трусы и майку. Ближе к вечеру, когда солнце клонилось к закату, он вышел из здания и, ежась от вечернего холода и чувствуя себя немного по-дурацки, направился в парк, который был через дорогу.

Пробежка километра в полтора далась Антону с огромным трудом. Почему до финиша все-таки добежал, а не доковылял, непонятно. Когда он наконец перешел на шаг, у него болело все, что можно. Было откровенно плохо. Грудь и живот разрывало изнутри, пульс был какой-то дикий, в глазах красные круги... О том, чтобы проделать это когда-нибудь еще, было страшно даже подумать.

Но загадочным образом, придя в себя, он почувствовал, что не хочет отступать. Уже, казалось бы, забытый импульс борьбы с самим собой, с собственной ленью и немощью, неожиданно ожил. На следующий день, несмотря на ноющие мышцы и страх перед повторением вчерашнего кошмара, Антон опять вышел в парк и опять пробежал по тому же маршруту. В этот раз ему уже не было так плохо. А после третьей попытки остался некоторый дискомфорт, и только. Было похоже, что если регулярно тренироваться, появлялись шансы на восстановление физической формы.

И тогда Антон, продолжая внутренне удивляться самому себе, написал Сереге, чтобы узнать координаты Снегирева. Он решился. Хотя и подозревал, что одной решимости может быть недостаточно.

Так вначале и оказалось. Андрей ответил после двухдневной паузы. Вежливо написал, что помнит его, но в группе уже и так одиннадцать человек, поэтому он, хотя в принципе бы с удовольствием, но никак.

Антон почувствовал расстройство и облегчение одновременно. Не судьба – значит, не судьба, думал он, еще раз механически скользя глазами по строчкам. Он честно попробовал, но не вышло. Мучения благополучно отменяются.

Но опять – чем дальше он думал таким образом, тем слабее становилось ощущение облегчения и сильнее – расстройства. Горы, кажется, тоже вспомнили о нем. И не хотели так просто отпустить.

В конце концов Антон, подумав, позвонил Сергею и объяснил ситуацию. Серега, ни секунды не задумываясь, сказал:

- А ты ему позвони и поговори еще раз.
- А толку-то? – уныло ответил Антон. - Он же уже все написал, объяснил...
- Да подумаешь! Когда такое количество народа в группе, всегда кто-нибудь отваливается. Да и вообще... короче, ты позвони, пообщайся с ним вживую...