Всего отзывов: 3 (оставить отзыв)

Рейтинг статьи: 4.33

    Жизненный опыт учит нас, что погибают всегда другие. 

    Воспоминания  о работе в зоне землетрясения  Армении постепенно сменились мыслями  о высокогорной зоне. Как обычно, зимой на бюро секции альпинизма Совета по физической культуре и спорту, кипели страсти по поводу лета. Куда ехать, под какой чемпионат дадут деньги, кому дадут, сколько. Менялась система проведения чемпионата – надо за 20 дней пройти маршруты, каждый из которых стоит своих баллов. Кто больше наберет – тот и впереди. Конечно, можно пройти много маршрутов, на которые иначе нужны годы. Готовиться надо, однако.

Чатын ©Фото Кондракова Олега

    – Зато можно пройти Чатын, лучше по Снесареву. Ходовой путь. Все же это  шестерка, но можно лезть, а не болтаться  на лесенках.

    – Ну, Чатын, это вообще мечта. На «Ромбе» пять шестерок из семи шестерок Кавказа.

    – На Кавказе вроде всего шесть  шестерок – еще одна в Безенгах, на Крумколе, по «бутылке».

    – А что, Кирпич опять раздели? Или  Нахар, … его знает. За Спорткомитетом не уследишь. То одних назначит самыми крутыми, то других.

    – А лучше бы Шхельду, по Субортовичу, там хоть не льет с «Крыши» на голову. На Чатын надо или в августе, или в гидрокостюмах. Да и вертикаль  там…

    – Лучше оба. Можно одно – на чемпионат  Москвы, другое – на чемпионат Союза. Но Чатын, конечно, дальше. Барахло, веревки, там всякие, за перевал таскать придется. В Грузию, то есть в Сванетию. Зато вертикаль меньше от погоды зависит. Помнишь – в восемьдесят втором. Просидели под этой Шхельдой в тумане и снегопадах. Несколько дней, пока район не закрыли. Там хоть травка была, ручеек перед носом у палатки, даже вылезать не надо.

    – Ну, в непогоду на Чатыне тоже делать нечего. Крыша – это снежно-ледовый  склон, почти стена. Мало, что с  нее на вертикаль поливает, а если дождь, или снег добавится – труба. Конкретно.

    – Да уж, погода кавказская. А какие  маршруты, как быстро переезжать от одной горы к другой. И вообще – послать бы это все, и ехать  на Памир.

    – А денег дадут на высотную экспедицию? Вряд ли. И где твой Новиков? Как  в горы – так первый, а как решать – так куда?

    - Давай позвоним. Вова, алло, тут у  нас бюро, а ты где, почему  не приехал?

    – А я тренировался в Царицыно. А потом на «Щукинскую» долго ехать.

    – Вова, решаем вопросы по лету, а тебя нет. Все-таки бюро – достаточный повод, чтобы отменить тренировку. Хотя бы раз за зиму.

    – Э-э-э. Поводов не тренироваться много. Поводов тренироваться нет ни одного. Поэтому я тренируюсь. Ну, вы там уж сами порешайте, как-нибудь… 

    Как все начиналось

    В аэропорту «Быково» гору рюкзаков окружила группа озабоченных людей спортивного вида. Опять задержка рейса. Опять перекличка по снаряжению – что есть, сколько есть, чего нет, где взять, и т.д. Сколько веревки взяли? Рации в Джантугане возьмем? А питание к ним?

    – Так Гавшин не летит совсем? Или позднее подъедет? – допытывался Иванов, который в этот раз работал тренером сбора. – Сейчас у нас как раз полный состав команды, мастеров хватает.

    – Нет, точно не летит. Его шеф не пустит, у них сейчас эксперимент идет на аквариуме, по космическим лучам. Он отвечает. Диссертацию надо срочно писать, да на него еще повесили готовить сборник трудов конференции по космическим лучам, – начал перечислять Игорь, – меня самого еле отпустили.

    На  этом Игорь Яшин умолк. К нам подошел  большой Сергей Гавшин с большим рюкзаком. Лицо у него осунулось, но вид решительный и непоколебимый.

    – Ну, вот и славно, вот и договорились – проговорил он свою любимую прибаутку. - Всем привет, билетики у всех есть. Куда мы сегодня летим?

    – Да-а, – пробормотал Горюн, – похужал, возмудел, и вид имеет непокобелимый.

    Намечается  давка в команду на чемпионат Союза. Этого нам как раз и не хватало. Так было хорошо, два мастера есть, полный комплект участников, тренер, начспас. Ну ладно. Серега молодец, хорошо, что вырвался в горы. Может, после сбора, еще назад поедет? А может, и нет. Да мало ли чего там еще в горах случится, до чемпионата. Люди всегда нужны. 

    Подготовка 

    Автобус ждал нас в аэропорту Нальчика. Долго ехали по дождливому шоссе, по Баксанской долине. Все мрачнее  и круче ущелье, горы над нами в облаках, дождит. Но над Тырныаузом, как всегда, просвет в облаках. В Эльбрусе с почты дал две телеграммы. И вот уже автобус натужно преодолевает последний серпантин в ущелье Адыл-су. В альплагере «Джантуган» разместились по комнатам, распаковали рюкзаки. Заполнили карточки участников, распределили обязанности, прогулялись вверх по долине.

    День  прошел ровно. Облака. Иногда капало, иногда солнце. Разобрали продукты, маркировали  снаряжение. Измерили веревки, растянув их на просторном балконе корпуса. Запаяли  стропы для оттяжек, репшнуры. Втроем сходили на Некантуй – огромный камень у дороги. Полазили с обратной стороны этой скалы – есть несколько интересных выходов на равновесие и траверсов.

    Вечером отправились гулять вверх по ущелью. Сначала шли по тропе среди  деревьев, прогретых солнцем. Легкий запах хвои провожал нас. После коша тропа вскоре стала узкой, пошла вдоль скал над бушующей рекой Адыл-су. Держась за трос, прошли по скальной полке к мостику из бревен. За ним потянулись осыпи морены ледника. Взяли в руку по тяжелому плоскому камню.

    – Это Казимир научил, кисти хорошо тренировать, – объяснил Вова, перекладывая плиту из одной руки в другую.

    Пыхтя от ходьбы, еще не привычные к  высоте, мы поднялись на гребень  морены. Перекладывая камни в руках, вышли с каменных россыпей на зеленые луга горной долины. Я бросил свой камень.

    – Ну, ты чего, – обеспокоился Володя, – надо тренировать руки, чтобы  твердыми были.

    – Росток рождается гибким и нежным, а дерево умирает прямым и твердым. Черствость и сила – спутники смерти. Гибкость и слабость выражают свежесть бытия. Поэтому то, что отвердело – то не победит.

    – Твердое, и не победит – ха. А  как же тогда…, начал Шура о любимой  теме.

    – Да ладно тебе, все об одном. Эту  фразу, кстати, все вы слышали. Что  – нет. Сказать – где?

    – Ну, и где?

    – В «Сталкере». Там писатель все  эти слова, или похожие, проговаривает, когда они в Зоне пробираются. Среди каких-то водопадов, что ли, или потоков, … его знает.

    – Так это как, Стругацкие что ли, А и Б в смысле, которые придумали? Или Тарковский уже потом вставил?

    – Не знаю. Я «Пикник на обочине» весь не читал, только отрывок в каком-то сборнике. А цитируют там, в Зоне, Лао Цзы. Только они проговаривают  довольно длинный кусок.

    – Зона, и вся эта история –  одна мистика. Ходят там, умничают. И  ничего не происходит.

    – Да, разговоров много они там разговаривают. А насчет мистики – нет, это  просто иносказание. Зона реально есть. Вот она – вокруг нас. Высокогорная зона.

    – Ну, ты тоже, нашел зону. Это ж наши горы, как там, у Высоцкого –  они помогут нам. Вот.

    – А чего – опасности скрыты, прямой путь не самый короткий. Походи, вон  по леднику, когда он закрыт снегом. Инструктор, как сталкер, ведет новичков на вершину сквозь препоны. Они думают, что там, как в этой Комнате, есть счастье. Приходят, а там ничего нет, только снег, или скалы. Да еще ветер порой так вдует, что мало не покажется. В кино хоть ветра нет. Ну, виды окрест, сверху, конечно, красота. Да, а что-то в этом все-таки есть. Давно я, кстати, инструктором не работал.

    Вскоре  мы вышли к домику Зеленой гостиницы. Здесь никого. Солнце спрятало свои лучи за гребнем. Травянистый склон напротив еще греется под склоном. А в долину уже заползает прохладный сумрак.

    – Вот, здесь надо ходы запомнить, а  то, когда будем ночью бежать на ВИА-тау, думать уже будет некогда, сказал Шура, осматриваясь.

    В том же порядке двинулись вниз.  

    Скалы Тырныауза 

    За  бурным Баксаном справа проплыл портал входа в тоннель под стеной. Это нейтринная лаборатория –  огромный тоннель в глубины горы, где в тиши и покое лучше  слышна связь с космосом. В том смысле, что только нейтрино – элементарные частицы без заряда, веса, и вообще без ничего, проходят сквозь планету, а другие частицы космических потоков фильтруются, задерживаются в породе.

    – А что сейчас на нейтринке происходит?

    – А ничего не происходит – нейтринки ловят. Маленькие такие, – съехидничал Шура.

    – Да я в курсе – нам их на квантах живьем показывали. Только они невидимые какие-то, и совсем неощутимые. Наверное, в толще скал они жирнее становятся.

    Не  доезжая Тырныауза, автобус свернул влево, на мост, за которым возвышалась буровая вышка, окруженная бараками. Среди уходящих к синему небу скальных склонов, прикрытых темно-зелеными соснами, тарахтели движки сверхглубокого бурения. Здесь вгрызались в породы, пробираясь к центру Земли. До центра, правда, было еще очень далеко.

    Мы  выбрались на солнце, размяли чуть затекшие ноги. Разобрали рюкзаки, веревки и бодро потащились к стенам на углу ущелья. Подошли к осыпи – здесь на скалах уже видна разметка красной краской – какой-то чемпионат проводили по скалолазанию.

    Затем мы полдня провели на скалах. Сначала  по очереди проходили один маршрут на скорость и технику. Гавшину было тяжело делать маятник из-под карниза. Гранитные скалы теплые от солнца, прочные и надежные. Резкие уступы, даже крохотные зацепки позволяют легко держаться. Подбираешь ноги в калошах по стене, приподнялся – и вот рука уже нашла следующий зацеп. И тело легко движется вверх, а шумный Баксан уходит вниз под ногами. Легкий ветерок чуть покачивает кривые сосны в расщелинах. Красота.

    Вспоминается  песня моего друга:

    Ох, братцы, хочется, к суровой простоте.

    Не  век же корчиться в ярме своих  страстей.

    Уходит  поезд в ночь. Без музыки и слез – и искры сыплются, и мчится паровоз.

    Ах, море Лаптевых, зеленая вода. Надеть бы лапти нам, и жить бы без труда.

    А мы печатаем, когда кирзу, когда вибрам –

    То  в грязь, то в пыль, а чаще просто пополам.

    Затем мы работали в связках. Звон крючьев  под синим небом, шорох веревки  по сухому монолиту скалы. Пролез по скале  – забил крюк, щелкнул карабин, оттяжку, пропустил веревку. Еще пролез, нашел щель, заклинил закладку. Полез дальше. Вот, снизу кричат, что веревки пять метров. Хорошо. Забил два крюка, повис на самостраховке, завязал петлю, карабин, веревка, выбрал лишнее. Крикнул вниз: Страховка готова, – и отдыхай, выбирай веревочку, петельки складывай сбоку, чтоб не путались. И любуйся Баксаном мутным, под ногами внизу бурлящим.  

Вольная Испания Фото Ильи Рыльского

    Вольная Испания 

    Стену маршрута Мышляева на Вольной Испании  прошли без ночевки. Четкая работа группы на стене, веревка по веревке. Новиков шел первым все карнизы. Пыхтел, лесенки не вешал, но пролез. Больше никого вперед не выпустил. Только сам. На вершине были к пяти вечера. Спуск простой – по снегам. В закатных лучах прыгали со стены бергшрунда. Сердце замирает – склон далеко внизу. Толчок кошками ото льда, полет кажется бесконечным – и ногами вперед врезаешься в рыхлый снег. По снежному желобу к вечеру спустились на ледник, и в сумерках подошли к палатке.

    После спуска с Вольной Испании мы пили чай в номере и обсуждали крюк на последней веревке, который Болсунов вынул руками. Но он уже вылезал по перилам с моей страховкой. А я до него вылез на нем без страховки, да еще таща две веревки за собой и нагружая этот крюк безбожно. Вся стена была подо мной. А крюк не выпал со мной вместе только потому, что был забит в щель на полке сверху вниз, и держался за счет перегиба. Потому, что нагрузка шла вниз, и как бы втыкала его в скалу. А так, шевельни его – и вылетел бы.

    - А эти двое, Гавшин, с Новиковым,  вообще ни о чем не думают. Крюк не проверили, страховку не организовали. И ушли себе на вершину. Что им думать, детей нет. А у меня младшая в школу пошла, - кипятился я.

    Шура  Горюн, который с Ивановым вернулся с восхождения на Джайлык, спрятал  в усы хитрую улыбку и примирительно сказал:

    - Ну, ладно, с кем не бывает. Я  вот могу сказать короче то, что ты сказал.

    - Это как же?

    - Ну, у меня младшая пошла. 

    Напряжение  как-то спало, и мы весело расхохотались.

    На  следующий день я сказал, что мне  надо позвонить. И отправился в поселок Эльбрус. Почта на шоссе в Баксанском ущелье, в 7 километрах. На самом деле мне надо было не только позвонить домой, но и подумать. Синее небо, зеленые сосны прикрывают снежные горы. Очаровательная дымка синевы воздуха, какая бывает только на Кавказе. Я легко шел вниз, срезая серпантины дороги по тропам. Ноги приятно гудят после восхождения. Не нравится мне эта недобрая атмосфера, эта толкотня за команду. Или плюнуть на эти чемпионаты и просто походить по горам – а зачем тогда все эти тренировки, подготовка, сборы и споры. Ладно, надо идти, а там как будет. Ведь на пике Москва в 1980 было тяжелее. Пожалуй, хуже, чем тогда, уже не будет.

    Вышли 18 июля из Джантугана около 11 часов. До Аристова – два перехода по полтора  часа. В сосновом лесу, обходя дачу ЦК, встретили группу школьников. На поляне Сказка загорали девушки, купались в прозрачной ванне ручья. А мы ушли дальше.  

Фото Олег Фомичев

    Стена Чатына, 20 июля

    Скальный  «Ромб» прошли за день. Внизу помогли перила, которые повесили накануне. Траверс по ним с ледника влево по полке идет под навесом – защита от стены. Это Снесаревская полка. И маршрут наш по Снесареву – по стене наискосок влево. В конце этих перил рюкзак чуть откинул меня назад. И тут страшный удар слева по плечу и шее! Я повис и приник к стене. Что-то сломал? Осторожно пошевелился, потом пощупал плечо. Да вроде бы и ничего. Удар пришелся между каской и рюкзаком. Я осторожно поднял голову – в карнизе надо мной здесь был проем. Выше видна мокрая стена, уходящая в облака. Надо же, где достала. С трудом, еле шевеля рукой, сразу качнулся на веревке дальше влево – под защиту карниза. Стена предупредила. Пока только предупредила.

    Дальше  за углом путь вверх, подтягивание по перилам. Вскоре удар забыт. Меня первый раз окатило водой сверху. Надо быстрее передвигать самохваты, уходить от струй, подтягивать веревки к Гавшину, который страхует сверху. Впереди идет Яшин, аккуратно и быстро. Мастер, однако. Но мы на стене под ледяным душем. Ветерок швыряет брызги в лицо. Иногда приходится качнуться на веревке в сторону от ледяной струи, которая барабанит по каске и капюшону, перехватывая дыхание. Короткие команды, шорох веревки, шелест дождя, стук молотка, звон крючьев. Наша шестерка растянулась по стене, преодолевая вертикаль, передвигая веревки без особых задержек. Мы идем вверх по скалам среди воды и холода.

    Справа  длинная полка – это здесь  нам советовали ночевать? Видны четыре шлямбура в ряд, наверное, страховались при ночевке. Но водяной занавес опускается на полку с нависающей сверху стены – как там можно сидеть? А лежать вообще невозможно. Это «Абалаковская полка, здесь жили прежние восходители. Я вишу на крючьях у очередного пункта страховки и смотрю на эту полку. Пар идет от мокрого рукава. А все же убежище. Хорошо бы туда, спрятаться от воды, согреться. Жду команды сверху, осматриваюсь. Вокруг водяное облако. Внизу серый ледник. Уже далеко. Выше потолок из серых туч. Или дождь идет, или с верхнего ледника льет, а скорее все вместе и сразу. Запах мокрых скал напоминает пещеры. Там также мокро, только темно. И также стекает струя воды по руке, и по ноге. Но там она стекает по гидрокостюму, а здесь я ощущаю этот леденящий поток всей кожей.

    Сверху  кричат. Пар идет от всей одежды. Я зависаю на жумарах и выбиваю крючья. Последний крюк вылетает, повисая на самостраховке, и я уже почти не касаюсь стены. Жумар вверх, подтянуться, другой жумар вверх, еще подтянуться. Полка В.М. Абалакова уходит вниз. Страховка поднимается со мной, не провисает – Сергей работает. Конец перил я прицепил к нижней обвязке, чтобы не зацепились, когда выбирать будем. Наши наверху начинают уходить куда-то влево. Значит это уже не такая вертикаль. А какая?

    Траверс по узкой полочке к скальной зазубрине. Мимо старого шлямбура. Вниз виден  только ледник. Стена под нами нависает, а наверх уходит куда-то за перегиб. Здесь уже почти сухо, только водичка струится по стене. Она течет с «крыши», где днем тает ледник. Там, наверху, огромный снежный и ледовый склон, размером с Уллу-тау. По нему будем идти вверх завтра. Когда совсем вылезем со стены. До «крыши» еще веревка вертикали, а может и не одна. Где-то за углом.

    Подвесив  примус к стене, приготовили еду. Поели, сидя, лежа или вися каждый в  своем гнездышке. Стало тепло. Все  почти высохли после водопадов  стены. А что, остался выход вот  за перегиб, в зазубрине которого устроился Вова Новиков и – крыша где-то рядом. Говорят по ней еще пилить и пилить. Но это уже не стена. Стена уже под нами – хорошо сегодня поработали, хотя и промокли, как не пойми кто. Взгляд вниз упирается в темную поверхность земли, где в сумерках мерзнет ледник. Там темнота наступила. Я уютно расположился в гамаке, положил рацию на живот, накрыл себя сверху плащом. Громада Эльбруса перед нами подсвечивается закатом. Правее темнеют бегущие ряды гор. На склоне Эльбруса мелькнули какие-то огоньки – народ развлекается. Ночью очередные цепочки людей потянутся к двуглавой макушке Европы.

    – Ну что, Шура, посмотри вниз – там стада не видно? Помнишь про двух быков на холме?

    – А там вообще-то было не два, а четыре быка. Третий, матерый, сказал – никуда не пойду, телки сами сюда поднимутся, – ответил Горюн.

    – Ну, сюда телки не поднимутся, и очень хорошо. И так места нет. А четвертый?

    – А четвертый, самый старый и огромный бычина, посмотрел вниз и сказал – мужики, пора сваливать, они уже идут.

    Когда утих смех по углам узкой полки над пропастью, я спросил:

    – Ну, Шура, мы-то с тобой между третьим и четвертым уже, наверное.

    – Да, – вздохнул Шура, – причем скорее ближе к последнему. Давай попытаемся спать, мужики.

    К утру пошел мелкий дождь, который  ласково барабанил по плащу.

    Новиков. 21 июля

    Утром позавтракали, примус работает, вода по стене течет. Новиков прицепил веревку  и ушел за перегиб. Он там, в зазубрине, и расположился с плейером, чтобы  утром идти первым. Однако дождь  усилился. Мы сидим в облаке, изредка в разрывах мелькает серый ледник далеко внизу, под ногами. Время идет. Володя дал команду выбирать веревку. Возвращается? Вскоре он показался, весь мокрый. Отведя глаза, сказал – ну, давай ты. И стал крутить плечами, стараясь согреться.

    Я пролез на его место, перелез зазубрину. Здесь над пологим уступом взлетает скальная стена, метров десять. Дальше видно, что стена более пологая. Уходит куда-то в облака. Да это и есть Крыша! Но по стене льет ледяной ручей. Это сливаются потоки воды, бегущие со снегов Крыши. Да еще дождь добавляет. Попробовал пролезть, забил крюк. В рукава натекло. Холод перехватил дух, аж дрожь пробежала по телу. Плащ мешает.

    Пока  я ковырялся, сюда вылез Игорь, полный решимости. Выпустил его вперед на страховке. Игорь, сжав зубы, сделал несколько красивых движений по мокрым скалам, уходя от потоков воды. И вылез наверх. Молодец! Закрепил веревку. Я пристегнул жумары, начал лезть вверх. Шаг, другой, но ледяная вода по веревке, через самохваты и мои руки скользнула по локтям, добралась до груди. Ледяной лапой перехватило дыхание. Я откачнулся на уступ, уперся руками вниз о скалы, чтобы вода не текла на грудь. Отдышался, посмотрел вверх.

    – Я так долго не простою, крикнул Игорь. – Мокрый весь, а тут еще и ветер ледянит.

    Да. Здесь ледяной водопад, там ледяной ветер. Где-то выше, в облаках справа есть ночевка. Сидячая, на четверых. А какая дальше погода нас ждет? Да еще в таком состоянии, что сдохнуть можно от холода. То-то Володя вернулся. Теперь я его понимаю.

    – Спускайся, давай уходить, – крикнул я Игорю. – Вымерзнем все.

    Наверху все будут по очереди мокрые ждать  на ветру остальных. А потом еще  этой замерзшей командой лезть куда-то в неизвестность. С перспективой ночевки на крутых скалах в непогоду. Внизу на полке и то лучше. Когда  Игорь уже готовился к спуску, я вдруг увидел, как у него за спиной пролетел сверху камень, следом кусок льда. К счастью, мимо. Он этого не видел. Вскоре мы вернулись к остальным. А на полке теплее. Пристегнулся к почти сухой веревке, и долго крутил руками, плечами, чтобы унять дрожь. Решение было трудным, но быстрым. Надо спускаться вниз, по пути подъема. Время еще есть. До вечера можем уйти на ледник. Согреться, а там видно будет.

    И вот мы стоим на узкой косой  полке, прижавшись к нависающей стене. Откуда-то сверху поливает ледяная вода, но меньше, чем наверху. Володя взялся идти вниз первым, но спуск начал в середине полки, не дойдя до того угла, где был наш путь наверх. Сразу с полочки стена обрывается в пропасть. Туда уходит веревка, там стена нависает, потому что вниз только обрыв, до ледника полкилометра будет, или больше.

    – Вова, надо пройти дальше по полке, там  спуск виден. А здесь карниз –  зависнешь.

    – Ты меня не учи. Я сам знаю, что  делать. Страхуй, давай. Я пошел.

    Спорить бесполезно – он руководитель. Новиков пробуравил меня глазами из-под каски, пристегнул веревку к шлямбурам, бросил ее вниз. Веревка скользнула за перегиб стены, и вскоре легкий рывок показал – размоталась. Ну, страховка готова, одобрительно кивнул он. Прицепил рогатку к веревке. Проверил самохваты на боку – на всякий случай. Откинулся почти горизонтально, натянул веревку. И, аккуратно переступая ногами, уехал по веревке вниз, исчез за перегибом. Замерз, наверное, подумал я, вот и двигается, чтобы согреться. Его не остановить, а там ведь нависает. Если будет болтаться на весу – никакой станции для спуска не сделает. А время потеряем. Ладно, придумаем что-нибудь.

    – Кажется, повис. Карниз там. Зря он здесь  пошел.

    – Ну, может веревки до полки хватит, а там станцию сделает, – сказал Гавшин.

    Сверху  поливает душ с ледника, или дождь  с небес серых. Холодно, руки начинают коченеть. Облака везде, вокруг нас. Даже ледник внизу не виден. Мы страхуем с Сергеем через шлямбура и наши петли. Страховочная веревка уже давно не скользит вниз. Время идет. Володя прокричал, вылезать будет. Назад, значит. Ну, вот, теряем время. Страховка стала выбираться вверх. Лезет, значит. Вскоре его голос уже был слышен где-то под нами. Метров десять, может больше – за перегибом не видно. Но веревка не идет. Встал, Вова. Не лезет. Ну, чего, тащить придется.

    – Надо хоть шлямбур новый забить, если тащить полиспастом придется. А то как бы чего не вышло. Сколько  эти крючья торчат здесь, кто знает? И я полез в рюкзак за шлямбуром  и крючьями. Переложил их в карман анорака на груди, вытащил молоток, который висел сбоку на обвязке.

    – А щас я его на раз вытяну, как подъемный кран – вдруг оживился Сергей.

    Он  расположил ноги вдоль полки, присел, сколько позволила самостраховка, и охватил страховку рукавицами. И стал выпрямлять свой мощный корпус. Весь напрягся, подтянул веревку вверх, я перехватил ее и закрепил в карабине. Он снова присел, снова запыхтел, снова потащил веревку, но она уже вытянулась и больше не пошла. Лицо Сергея побагровело от натуги. Ну, да, здоровый дядя, но не до такой же степени.

    – Ладно, не надо. Такой вес, да еще  мокрый, да еще на вертикали –  не достать. Давай, страхуй его, пусть сам пока лезет. А мы поможем – и я принялся долбить мокрую стену перед носом.

    Дробь молотка еще долго перекрывала  шелест дождя. Наконец, все готово. Володя за это время пролез вверх не много совсем. Совсем немного.

    Я использовал старые шлямбура, и свой, который забил, пока Володя пытался  вылезти. Все сблокировать, сделать  петлю на веревке, укоротить петлю  с жумаром предельно, иначе нам ее вниз не спустить. Шаг полиспаста получился маленький – сантиметров тридцать. Больше здесь и не развернуться. Володя болтался где-то внизу. Однако шаг за шагом веревка стала выбираться, я тащил и закреплял. Гавшин помогал тащить и продергивал жумар вниз. Дело шло. Медленно, но шло. Дождь и потоки ледяной воды со стены над нами уже не имели значения. Стало жарко, от мокрой одежды пошел пар.

    – Тащите, братцы, тащите – вдруг послышался слабый голос Володи.

    Наконец он показался из-за перегиба, опираясь ногами о стену и пытаясь помогать нам. Хорошо хоть не кулем висит, молодец, а то тащить было бы еще тяжелее – подумал я и посмотрел вниз. Петли самохватов Володи безвольно висели, наверно запутались, или сам устал что ли. И тут я поймал его взгляд. Меня охватил ужас. Внутри все похолодело. Это был бессмысленный взгляд, блуждавший по сторонам. И все же он помогал нам, переступая ногами по мокрой стене.

    Наконец мы вытащили его на полку, посадили, закрепили жестко страховку на крюк, укрыли плащом. Я полез в рюкзак за аптечкой. Володя поднимал руку вверх, потом вторую, потом как бы перехватывал рукой снизу.

    – Смотри, он и сейчас на самохватах лезет. Давай, Вова, отдыхай, сейчас что-нибудь придумаем. Сейчас какого-нибудь кордиамина с адреналином вколем, все будет хорошо.

    Я пристегнул рюкзак на крюк, достал коробочку  с ампулами и шприц, и стал снимать  пластырь. Тут Володя обмяк, и только натянутая страховка удержала его  на полке. На губах выступила пена. Он захрипел, руки безвольно упали.

    – Да что с тобой, погоди, давай, давай, держись, все уже, вылез наверх.

    Подтянул  его к стене, в сторону от водяных  струй сверху. Тело Вовы стало ватным. Дыхание исчезло. Надо делать дыхание  рот в рот. Сунул коробку с  ампулами под мышку. Кажется, надо было найти марлю или платок на рот. Где их взять-то. Не до того. Обтер его губы и стал вдыхать в рот воздух с силой. Но воздух куда-то уходил. Ах да, ноздри. Я поднял другую руку и сверху зажал ему нос. И в этот момент коробочка с ампулами выскочила у меня из-под мышки и улетела вниз. Зато грудь Володи стала раздуваться после моих вдыханий – воздух пошел. Стал чередовать вдохи с резкими нажатиями на левую часть груди – 4-5 толчков, продавливая грудь, чтобы заставить работать сердце, как учили. Сильно давить на грудь было трудно. Мы стояли, скрючившись, больше вися на крючьях над пропастью, куда падали струи дождя и потоки воды со стены. Упереться не во что.

    Вскоре  я забыл о холоде, о том, что  сам промок. От меня самого пошел пар. Тело Володи сползало, я его подтягивал и продолжал – два-три вдоха, 4-5 толчков в грудь. Потянулись минуты, и время остановилось. Десять, двадцать минут? Час? Наконец, я дошел до изнеможения и сделал паузу в своих усилиях. Володя был неподвижен – тюк мокрой одежды, покрытые щетиной щеки, впавшие глаза. Да, глаза, надо посмотреть зрачки. Я приподнял веко. Одно, потом другое. Гавшин стоял рядом, отвернувшись. Зрачки, зрачки неподвижны. Веко вверх, веко вниз – реакции на свет никакой. Дыхания нет, пульс – пульса нет. Покой в мокром холоде на вертикали. Я посмотрел на мокрые рукава своего анорака, от которых шел легкий пар. Выглянул вверх из-за Гавшина. Наши сидели рядком выше по полке, скрючившись от холода. Тревожные глаза блестели из-под касок и капюшонов.

    – Володя умер, – сказал я.

    – Почему ты решил – переполошился Горюн. С Вовой они были лучшие друзья, поэтому без устали подкалывали друг друга.

    – Зрачки на свет не реагируют.

    Шура  двинулся к нам по полке, облезая  Сергея, который совсем окаменел. Они  вдвоем осмотрели Володю, и стали  закреплять его на полке молча. Я перелез на место Горюна, уперся каской в стену, слизывая стекающие сверху струи небесной влаги, провались она пропадом. Отдышался, напряжение в руках стало проходить, и по телу постепенно пополз холод. Потом он перешел в озноб, и я стал крутить плечами вперед и назад, как когда-то в пещерах, чтобы согреться. Долго так на стене стоять нельзя. Серый полумрак вокруг, а так все как раньше под землей – вертикально и мокро. В гидрокостюме было бы лучше.

    Шура  и Сергей подошли по перилам.

    – Ну, мы закрепили Вовку, – сказал Горюн глухо, отвернувшись. Давайте что-то есть, и готовиться к ночевке. Вниз идти поздно – повиснем на стене к темноте, а здесь хоть как-то полусидя – полулежа можно пережить ночь.

    Дальше  мы намочили все спички. Я отдал им свои спички в коробке из-под фотопленки. Вскоре их тоже намочили. Примус стал никому не нужен. Все были ошарашены. Вот только недавно мы были вместе. Ну, погода хреновая, да. Но ведь не так, чтобы… Стали готовиться спать, пожевав всухомятку, попив холодной воды.

    – Мужики, я, наверное, завтра вниз не дойду – тихо сказал Гавшин.

    – Ну, ты это кончай ерунду болтать. Дайте Сереге, что у нас есть из таблеток. Что-нибудь укрепляющее, согревающее.

    Я снова повесил гамак на свое место. Накрылся плащом. Подо мной устроился Сергей. Так его меньше будет мочить. Под ним подвесил себя Горюн. Так он снизу будет немного согревать Сергея. Болсунов нашел себе прежнее гнездышко на полке, полулежа. Игорь расположился выше, вроде неплохо. Дальше в течение ночи периодически выходили на связь. Кавказ под нами думал, как нам помочь. Группы уже выходили под стену. Дождь барабанил по плащу. Или это со стены льет? Струйка со стены все время текла от поясницы к заднице холодным гвоздиком. Это не давало уснуть, приходилось выгибаться, чтобы поясница не касалась стены.

    Утро 22 июля

    Когда стало светлеть, зашевелились. Дрема  кончилась. Поели и запили холодной водой. Собрали рюкзаки под мелким дождем. Все посмотрели на меня. Ну да, я старше. Вниз надо того, кого меньше жалко. Что сверху прилетит – все ему, родимому. Ну да ладно, это я так, про себя. Надо двигаться, надо работать, надо уходить вниз. За Вовкой потом. В конце концов, старый пень – ты же любишь идти первым. Вот и иди.

    Я прошел вниз по полке по перилам до Володи. Здесь прощелкнул веревку через свой шлямбур. Перелез через тело и двинулся дальше вниз, до конца косой полки. Куда Вова вчера идти не захотел. Здесь станция почти готова. Сблокировал крючья, забил еще свой. Достал бухту и прощелкнул узел. Шура уже подошел и организовал страховку. Сбросил вниз половину веревки, подождал, пока размотается бухта. Затем швырнул в пропасть узел на конце, который держал в руках. Он улетел в туман, увлекая за собой и разматывая всю веревку, если еще какая не размоталась.

    Веревка в рогатке, страховка готова. Поехали, здесь хоть не нависает. И ушел вниз по вертикали, осторожно перебирая  по стене ногами, проехав так метров сорок. Вот уже виден узел, а справа торчит за углом петля репшнура – видно, там есть станция. Подъехал ближе и стал маятником подтягивать себя вправо. Крикнул, чтоб наверху закрепили страховку. Вот уже пальцы коснулись репшнура. Еще чуть-чуть. Ноги соскользнули на мокрой скале, и я полетел влево, под нашу полку. Пролетев метров десять – под монолитный навес, не касаясь стены – я улетел обратно. Так вот под этим навесом Володя вчера болтался. Несладко здесь, мелькнула мысль. Со второго раза удалось достать петлю, подтянуться, щелкнуть самостраховку. Здесь есть подобие полки, да и воды поменьше капает. Теперь забить крючья, сделать петлю – можно принимать сверху следующих, кто принесет веревку для спуска.  

    Гавшин

    Очередной спуск по мокрой веревке. Внизу видна  длинная зазубрина на стене. Плавно переступая ногами по вертикали и  выдавая веревку, я спустился к зазубрине. О, да это целая полка, идет по стене горизонтально. Почти стоять можно. Вниз стена уходит – сразу виден ледник, наверное, подо мной нависание. Прошел по полке влево, нагружая веревку, зацепы сверху, подхваты снизу. Вполне можно идти. Метров через пять нашел хорошие щели перед носом и посмотрел вниз. Хорошо, стена здесь видна вниз почти до снега. Или льда. Значит, нет нависания. Вдруг веревки не хватит, тогда хоть новую станцию делать на стене, а не висеть в пустоте. Отсюда все кажется плоским, но это крутой склон. Повесить веревку, оторваться и нырнуть в пустоту. Если вдруг карниз под тобой – неприятно, все тело и так избито. Лучше шаг за шагом идти вниз ногами по стене. Плавно выбирать снизу веревку, прижимая ее к бедру, чтобы не грузить кисть. Лишь бы не свело мышцы. Аккуратно придерживать ее рукавицей сверху. И уходить вниз, к дому, к леднику.

    Трещина почти перед носом, удобно махать молотком. Поискал на боку крюк и  не нашел. Опять доставать шлямбур? Ах да, ведь есть крюк в рюкзаке. Я  его припас в клапане – так, на всякий случай. И вот этот крюк у меня в руке. И вот этот случай. Надежная сталь, не упустить бы. Я долго бил молотком по головке крюка. И он впивался в трещину, уходил в скалу, звеня все тоньше, даря своей надежностью надежду. Такой уже не вылетит. Трактором не выдрать.

    Дождь все сыпал с неба, серого неба. И казалось, что так было всегда, от начала мира. И будет так всегда – до его окончания. Вытащил рюкзак из-под плаща и повесил на крюк – пусть помоется. Капли стекают  по скале. Пар пошел от рук, когда я снял рукавицы, чтобы достать закладку. Отстегнул закладку, и тут нашел на поясе еще один крюк. А вот трещина и для него. Надел рукавицы, снова застучал молотком, тонкий звон повис в сыром воздухе.

    Засунул закладку куда-то в расщелину, заклинил ее, вроде хорошо легла. Снял мокрые рукавицы, они болтаются на резинках. Руки сбиты и ободраны еще с верхней станции. Кровь уже не течет из ссадин, просто эти места белесые. Подтянул веревку, сделал петлю, все сблокировал, сделал станцию для спуска. Прицепил вниз карабин, щелкнул в него узел веревки, смотал ее. Взял в руку другой конец с узлом, швырнул, как мог, бухту подольше от стены. Веревка размоталась петлей вниз, но оба конца у меня. Подергал и помотал, чтобы петли распустились по стене, а как там, нет ли узлов – отсюда не видно, стена круто уходит вниз. Ну, да, ладно, рискнем. Размахнулся свободным узлом, и швырнул его вниз, подальше, как учили. Конец полетел далеко от стены – там он рванет инерцией своей и распутает всю веревку, даже если запуталась. Ого – конец веревки виден внизу на снегу. Есть, дошли до подножья стены. Теперь надо всем аккуратно сползти, и мы дома. То есть, не на стене.

    Сверху  кричат.

    - Сергея принимай. Внимательнее, он  плохой.

    Я закрепил рюкзак на крюке, накинул плащ. Вернулся по полке, держась за свои перила к концу верхней веревки, и посмотрел наверх. Сергей уже висел надо мной метрах в трех почти горизонтально и стонал. Он висел лицом вверх, перегнувшись в пояснице, руки безвольно болтались.

    – Потерпи, Серега, сейчас приму, уже ледник рядом, дом близко. Спускай ниже, ниже, так не дотянусь. Он выше, выше, висит. Спускай ниже.

    Чтобы до него достать, я перестегнул страховку  к верхней веревке, и отстегнулся от горизонтальных перил. Сергей был уже почти рядом, но чтобы до него дотянуться, пришлось подняться над полкой по скальным выступам.

    Вот он, рядом, надо его подтащить к  перилам, тогда легче будет, но до них так не дотянуться. Придется на себе как-то перетащить. Огромный, однако. Но вроде шевелится, поможет, придержит за веревку. Нормально все будет. Давай Серега, держись, дотащим как-нибудь.

    – Ты его к себе пристегни, к обвязке. Мы сбросим веревку, ее не хватает, – это кричат сверху.

    Моя рука с концом веревки протянулась  к обвязке Сергея, и уже был готов защелкнуть карабин. И тут рефлекс внутри сказал «стоп». Нас так не учили. Пострадавшего надо прикрепить к узлу над сопровождающим. Не к себе. Правила спасли мне жизнь, но это я потом понял. Сначала отдернул руку и перестегнул карабин Гавшина к узлу верхней веревки.

    – Готово, выдавай, – крикнул наверх.

    В ответ что-то сверху буркнули, видно, отпустили веревку. А что они еще могли сделать? Мокрый Гавшин скользнул ко мне по скале, и я прижал его к стене, чтобы остановить на полке. Потом подтащить к станции, к веревке, которая идет вниз. Там прицепить к страховке, и ждать сверху следующих. Но эту мысль я не успел додумать.

    – Держись ты, Серега! Стой, зараза!

    Нет, он уже не мог стоять. Свалился на меня огромным мешком, сложился и сбил с полочки. Мы полетели вниз. Холод рванул изнутри. Все, конец. Но мои крючья наверху с этим не были согласны. Не зря я ободрал все руки, пока их колотил.

    Веревка как струна. На конце два мокрых бревна, т.е. мы с Гавшиным. Под нами глубина, стена скользит вниз и там, метрах в сорока, переходит в снежный склон, серый от дождей. Склон кажется сверху почти горизонтальным, но это крутая стена, хотя уже и не вертикальная. По ней можно скользить и вылететь на пологий ледник, но это совсем далеко внизу. На том свете, на другом свете. Хотя уже так близко…

    Он  висел у меня за спиной, как и  положено пострадавшему при спасательных работах. Надо как-то вылезать на полку. Проще всего перелезть через  Сергея, прицепить сверху жумар к  веревке, подтянуться – и полка  рядом. Веревка не будет перегружена  больше, чем уже есть. Так, жумар здесь, на боку, петля от него идет на нижнюю обвязку, блокировка на верхнюю. Нормально, не перевернет. Оттолкнулся ногой от стены и оперся руками на тело, стал вытягиваться наверх. Сергей так застонал, что я снова нырнул под него. И снова перед носом скала. Надо что-то делать.

    Сверху  кричали.

    – Что у вас там, как дела.

    Я ответил 

    – Давайте вниз, Сергей плохой.

    Они опять кричали, я опять орал, да так, что, наверное, весь ледник внизу  слышал:

    – Давайте вниз, надо вытаскивать. Гавшина вытаскивать надо. Я один не вытащу.

    И так далее.

    Они там наверху что-то делали. Сверху доносились голоса. Сквозь шорох дождя и шелест плаща не разобрать. Подо мной на леднике ползали точки. Спасатели, что ли, мать их, что они тут могут сделать. Мы висим под облачными небесами, а они там, внизу. Мокрая стена перед носом не такая уж и гладкая. Я нашел зацепки, поставил ноги, откинулся. Гавшин за спиной затих. Рукавицы снял, и они повисли на резинках. Белесые от воды руки сморщились и сопрели. Царапины и порезы не кровоточили уже, они побелели и стали почти кожей. Руки нашли зацепы, и я подтянулся. Выпрямил ноги. Вроде держат. Фаланги пальцев впечатались в мокрый камень. Вверх, потихоньку, с Гавшиным на спине. Веревка амортизировала, помогала тянуть вверх. Без нее мне бы эту тушу не поднять. Я перенес ногу на ступеньку выше, еще подтянулся. О, чудо, моя борода уже скребет по полке. Такой широкой полке, аж в целую ладонь. Да на ней жить можно…

    Ну, еще. Веревка уже не тянет вверх, сила растяжения кончилась. Пальцы перед носом побелели, вцепившись в скалу. Все тело как струна, да еще груз за спиной, не считая своего рюкзака?

    Стоп. А где рюкзак-то? Ах, да. Я же повесил  его на крюк, вон он выше и левее  болтается под дождем, там, где  уже готова станция – наш путь вниз, на ровный путь с этой вертикали.

    - Серега, помогай, а? Лезем на  полку, давай. 

    Сергей  очнулся, зашевелился, сделал несвязные  движения ногой, толкнулся. Вот зараза! Он оторвал меня от скалы, и мы полетели вниз. Но нет, не совсем вниз. Веревка  опять натянулась и мы, как паяцы на ниточке, подергались, и снова повисли на прежнем месте, между небом и землей. Я развернулся к скале. Вокруг знакомые ступеньки и зацепы. Это путь на полку, вверх.

    Пар идет от рук, пар идет от груди. Уже  давно нет холода. Жарко. Ну, ладно. Руки отдохнули? Попробуем еще раз. Не висеть же здесь вечность. Сверху никого нет… 

    Горюн

    На  веревку выше трое прижались к стене и друг к другу. Полка узкая, зато она под навесом на стене, не так льет. Когда Сергея спустили, стало свободнее. Но сверху приехал по веревке Болсунов, пристегнулся к петле. Стало опять тесно. С трудом сгрудились вокруг петель, которые блокировали крючья. На концах узлы, в них и в крючья защелкнуты карабины.

    - Что он там кричит?

    - Сергей никакой. Надо помочь. Давай веревку сверху – продернем. Прищелкнешь в карабин и продолжишь спуск. Там вместе Сергея на полку затащите.

    По  серой поверхности ледника далеко внизу позли фигурки – спасатели  шли к стене. Хоть по льду веревки  повесят. Все помощь. Веревку сверху продернули осторожно. Свободный конец сбросили вниз. Шуршание мокрой веревки по стене – и вот уже конец болтается под дождем внизу над полкой. Рядом с натянутой струной веревки Петрова и Гавшина.

    - Андрюха, ты ближе стоишь –  давай сразу вниз, к мужикам  – предложил Горюн.

    - Как же я здесь спущусь –  веревки не хватает – развел  руками Андрей.

    - Пусти, я сам – сказал Шура, и перелез через Андрея над  пустотой.

    Он  продел веревку через восьмерку  и прищелкнул к карабину на поясе. Присел, нагрузил веревку, подтянул и посмотрел на крючья. Три крюка впились в стену по самые уши. Их стягивала петля веревки неимоверным напряжением от карабина в нижнем углу петли. От вдавленного в стену карабина вниз уходит струна веревки в палец толщиной. Натяг струны стальной, кажется, прочнее стены, по которой она чуть дрожит.

    Далеко  внизу на конце веревки видны два тела, два крупных мужика. Совсем маленькие отсюда, как с 12-ти этажного дома. А ниже серый ледник. Серый плащ Андрея под безвольно висящим Сергеем шевелится. Струна то чуть слабеет, трется по скале, то опять каменеет, наливается весом двух мокрых тел. Веревка при этом шуршит по стене. Трется. Сколько она будут перетираться, сколько выдержит? Улетят оба. А крючья ничего. Троих выдержат. Наверное. Все равно других нет. Андрюха лупил с остервенением. На том, что перед носом, снизу кровь видна – еще не смыло. Капли стекают по стене перед глазами. «Как слезы» – подумал Шура, отстегнул страховку, зажатую в сплетении веревок. Одной рукой протащил сквозь петли, держа второй спусковую веревку. Андрей и Игорь помогали – мокрыми пальцами в рваных перчатках. Ну вот, готово. Откинулся, и начал спуск, выдавая веревку и опираясь ногами о стену. Посмотрел вниз.

    – Черт, узел на конце не завязан. Так можно и улететь – почти равнодушно подумал он.

    Руки  замерзли, их уже почти сводила  судорога. Пришлось выдавать веревку снизу восьмерки двумя руками – одна рука уже не держит. Проклятое напряжение. Дождь на открытой стене забарабанил по каске и спине. Сквозь анорак резанул холодом по чуть согревшемуся телу. Слева по стене натянута струна – мужики внизу болтаются. Надо обхватить хотя бы их веревку, эту струну. А вдруг оборвется? А что делать? Но руки не держат свою веревку. Если оторвать одну, чтобы обхватить, то можно не удержать восьмерку. Стена уходит перед носом вверх. Скоро конец. Веревке. Там же нет узла – выскользнет из восьмерки, и ага. Надо спрыгнуть на полку. Мокрую полку. Хорошо бы ухватить перила, которые идут к станции, к крючьям в конце этой полки. Руки начинают разжиматься. Полка рядом внизу. Вон рюкзак Андрея слева под дождем на крючьях висит. Теперь соскользнуть на полку. Слишком узкая… 

    …Сверху раздался шум. Кто-то спускается. Я вылез из-под Гавшина. О, знакомый анорак. Синий с желтым. Шура, хорошо, значит дело пойдет.

    – Веревки не хватает, наверху, выдайте. Сейчас прыгну на полку.

    – Шура, ты, что ли? Давай осторожно, возьмись за нашу веревку. Гавшин совсем плохой.

    Шура  не успел ответить. Меня опять мотнуло  веревкой под Сергея, носом к мокрой стене. Наверху удар от прыжка. Мимо вниз что-то прошелестело. Что это? Я вывернулся из-под груза и бросил взгляд вниз, вцепившись в веревку. Шура летел прямо подо мной вниз молча. К серому от дождя леднику. Там склон, может, смягчит удар. Может еще что-то возможно. В следующее мгновение Шура ударился о выступ скалы метрах в десяти под нами. Его отбросило и по широкой дуге, вращаясь, он полетел дальше, дальше. Удар о грязный снег – и покатился вниз вместе со снежной струей. На месте падения осталось розовое пятно. Это все. Все.

    Вот, мы следующие. Нет, все забыть, надо работать. Все забыть. Шуру не вернуть, хотя может и есть чудо в этом мокром вертикальном мире. Что делать, так болтаться больше здесь нельзя. Хватит церемоний. Мы так никогда не выберемся. Я вылез из-под Сергея, надавил на него, отстегнул самохват и пристегнул к веревке выше. Теперь сверху схватывающий. Все по правильному, хватит жертв этой стене. Теперь надо расстегнуть карабины, отцепиться от нашей связки, и добраться до полки. Муфты были закручены намертво, пальцы уже не слушаются. Гавшин молчит. Наконец выдрал из-под него свои карабины, содрал их с веревок.

    В это время сверху спустился Игорь  Яшин. Охватив нашу веревку петлей, да еще и схватывающим узлом. Прицепил жумар на нашу веревку, и к своей обвязке. Присел, подтянул нас вверх. Я оперся ногами о стену, двумя руками толкнул Сергея вверх, ноги соскользнули, и повис. Но Игорь успел протянуть жумар по веревке вниз. Повторяем, р-раз – вместе вверх, жумар вниз, повисли. Уф-ф, получилось, поднимаемся. Еще несколько таких рывков, и мы перевалили Сергея на полку, прижали к стене. Я быстро пристегнул самостраховку. Все тело дрожит, но под ногами настоящая твердая опора, а не пропасть. Мокрая скальная полка шириной в ладонь, а как надежна. Так, теперь Сергей, как он.

    Мы  пристегнули Гавшина к перилам. Откинули каску. Рот открыт неподвижно. Глаза устремлены в серое мокрое небо. Все. Я провел ладонью с мокрого холодного лба вниз по лицу, закрыл веками глаза. Подтянул вверх челюсть, закрыл рот. Лицо его было спокойным.

    – Давай каску на лицо, чтобы птицы не поклевали. Спускать потом будем.

    Натянули  каску на лицо и сверху капюшон. Пока мы заворачивали голову в анорак и  закрепляли тело на крючьях, Андрей начал  спуск сверху. Медлить нельзя, снизу  что-то кричали. Проверили веревки  вниз, вроде достают до снега. Пропустил веревку в восьмерку-рогатку, Игорь пристегнул страховку. Отстегнул и надел набухший водой рюкзак. Пришлось откинуть плащ, рывком продел руку в лямку, и рюкзак прижал холодную шерсть к мокрой спине. Противно, но скоро согреется, если все нормально будет. А что здесь вообще может быть нормально? Дождь все идет, одежда мокрая, и кому этот плащ нужен. Но все же плащ от чего-то защищает.

    Ну, руки, держите. Вцепился в веревку, откинул  свое опустошенное тело над бездной  и начал переступать ногами по мокрой стене, плавно отпуская веревку. Стена уходила вверх. Я посмотрел вправо – вот он, тот уступ, о который ударился Шура, метрах в десяти. Следов на нем нет. Скала и скала. Если бы он долетел прямо до снега – кто знает, косой удар мог спасти жизнь...

    Я продолжил осторожный спуск, и земля  стала медленно приближаться. Наконец  скалы уперлись в лед, крутой стеной уходящий вниз. Там в тумане видно, как склон выполаживается к плоскости  ледника. Ноги скользят по льду, отбрасываю тело горизонтально, чтобы ноги упирались тверже. Когда веревка почти закончилась, снег на льду стал глубже, можно вбить ступеньки. Я не доехал до узла на конце, закрепился, вбил ноги. Крикнул наверх – «дошел, внизу». Да они и сами видят.

    Справа  уже подходили спасатели. Наконец-то. Они протянули веревки с ледника, я перестегнул страховку на их перила. Мне дали теплого чая из термоса. Глотнул с трудом, и тепло ощутимо потекло вниз, с болью разрывая засохший пищевод, но согревая изнутри. Монотонный спуск по ступеням, держась за веревку, вот уже можно встать. Стена чернеет наверху, уходя в облака. Игорь и Андрей спускаются по веревкам к жизни. Отстегиваюсь, и, шатаясь из стороны в сторону, иду вниз по пологому склону к чернеющим впереди палаткам.

    Слава Толоконников заботливо тянет меня в сторону от ямы в снегу, где что-то чернеет. А-а, там лежит Шура, они его уже принесли вниз. Внутри опустошение. Шура. Ему чуть-чуть не хватило. Удачи. А я здесь. Его тело меня уже не шокирует. Я перешел порог чувствительности и стал автоматом по выполнению правильных действий. Но послушно обхожу снежную нишу стороной и подхожу к палатке.

    Стою, шатаясь, осматриваюсь. Вокруг снег и  туман. Кажется, уже темнеет, или  темнеет в глазах. Вползаю внутрь, в душное тепло. Мне дают теплый сухой  свитер, помогают переодеться, помогают стянуть мокрые ботинки, мокрые носки. Пар идет от ног. Надеваю сухое, залезаю в спальник. Что-то дают поесть, попить. Колотящий озноб изнутри постепенно сменяется теплым оцепенением. Толя что-то почти восторженно кричит. Что он говорит? А, про стену…

    – Ну, ты боролся за жизнь, ну, ты молодец. Мы смотрели снизу, как ты с Сергеем вылезал, это же невозможно. Ты три раза срывался с ним. Ну, ты боролся…

    – Да, я боролся. А Шура погиб, как герой, как мужик. А Гавшин умер. Мы его оставили над последней веревкой. Мы его закрепили.

    – Да, да, ты отдыхай, отдыхай. Вот, попей еще. Глотни спирту. Сала поешь.

    – Мужики спустились, где они?

    – Вот, они уже подходят, все здесь. Игорь, Андрей. Все, здесь, кроме…

    Вытянуться  в спальнике. Согнуться нельзя – сводит живот, ноги тоже сводит судорога. К рукам невозможно прикоснуться – все ободрано и начинает ныть по мере того, как руки высыхают и согреваются. Тело гудит от измождения. Растянуться… Глаза слипаются. Сквозь дрему в какой-то пустоте гулко раздаются голоса.  

    23 июля. Возвращение

    Утром, при подъеме на перевал, попали под  камнепад. Увернулись. Камни пролетели  вниз. Чатын послал привет тем, кто  думает, что спасся. Спустились на Немецкие ночевки. Среди камней воткнуты палатки. Здесь сидела команда Демченко. Дед Степаныч, молча обнял, предложил водки и передал в руки Тарасова. Доктор Леша с прибаутками смазал мои истерзанные руки какой-то мазью и бинтами сделал на них белые перчатки.

    – А что делать, на тебе же живого места нет. До низа так дойдешь. Потом будем лечить. Что ты ими делал?

    – Крючья колотил. Все ободрал, но крючья выдержали. Все выдержали. Но Шура улетел. И Сереги Гавшина нет. Я его этими руками пытался вытащить, когда висели на веревке. Но не удалось. Он меня от стены отбрасывал. Наверное, думал, что помогает. Вот, руки такие. 

    Долгий  путь по леднику, по моренам, затем по тропе среди скал привел к зеленой траве, к прозрачным родникам. Все это прошло мимо сознания. Мысли остались на стене. Наконец долгий и мучительный подъем по дороге к Джантугану. И вот корпуса показались среди сосен. Мы вернулись в мир людей. В номере разлили водку. Я взял кружку забинтованной рукой. Открылась дверь, и вошла светловолосая женщина с заплаканными голубыми глазами. Саша Иванов рванулся ей навстречу.

    – Татьяна! Шура был не должен… Прости.

    Они с Таней Горюн обнялись. И потекли  слезы. Как струйки воды по стене  Чатына.  

    Как там, у Феликса Кривина?

    «… и пошагаю. Так, за веком век, я добреду к знакомому порогу.

    Ссудит  мне Шейлок денег на дорогу.

    Офелия, влюбленная в меня, протянет мне отточенную шпагу.

    И я поверю в искренность Яго, я  за него вступлюсь, презрев сомненья.

    И старый друг Горацио потом меня убьет  в жестоком поединке,

    Чтобы потом справлять по мне поминки.

    И будет это долгое потом. В котором  я успею позабыть, что выпало мне – быть, или не быть.

    Героем, или попросту шутом».  

    А потом все продолжилось. Два тела на стене – надо спускать. Тело Горюна внизу – надо транспортировать, т.е. выносить, или вывозить.

    Спуск Сергея Гавшина участники сбора  МИФИ выполнили своими силами. Камни летели сверху, грозя убить и предупреждая всех. Но всех простили. Олег Коваленко поднялся к своему другу и спустил его тело к леднику с помощью тормозного устройства. Где ждали другие участники.

    К Новикову, используя оставленные  нами веревки, поднялась команда инструкторов «Джайлыка» за несколько дней. Они спускались каждый раз на ледник, где было достаточно водки и дежурные с нашего сбора, которые их отогревали (под руководством Александра Иванова).

    При этом физиологически они наверху оказались сами в состоянии переохлаждения - спасли навешенные вниз веревки. Спускать Володю они были не в состоянии, поэтому завернули, как могли – и сбросили вниз. Отсюда, возможно, гипотеза о травмах Новикова.

    Об  этом рассказал Саша Резниченко, инструктор альплагеря «Джайлык»

    Состав  спасотряда альплагеря «Джайлык» для спуска тела Новикова с Чатына: Вирченко – руководитель, Резниченко, Ильющенко, Кузнецов, Ират (забыл его фамилию), и еще один парень из Махачкалы, но он вернулся с Улыбки Шхельды.

    Работали  несколько дней по навеске веревок  со спуском каждый день в палатку. Помощь со стороны молодых ребят  из МИФИ, а также Фомина и Иванова была просто неоценима.

    Самое страшное и неприятное – подход к стене. Камни ложатся рядом. Слышишь его, когда он уже прилетел. На третий день перестали пригибаться – тот, что прилетел уже мимо, а своего не услышишь. После того, как провесили половину стены – пошли за Новиковым.

    В конце Снесаревской полки Кузнецов получил по голове. Пробило текстолитовую  каску и достало до кости. Вниз пошел сам по перилам.

    Перед подходом к полке, на которой лежал  Новиков, у кого-то из рюкзака выпала катушка с тросом. Пришлось выбросить  и вторую. Оставшихся 250 м не хватало  для спуска. Трое ребят подошли  к Новикову, а я остался на веревку ниже и приготовил перекус и спусковую станцию. Если можно назвать станцией чужой шлямбур и две хилые закладухи. Спускать Новикова по веревкам нам уже не хватало сил. Приняли очень неприятное решение сбросить тело. Завернули в плащ, предупредили по связи ребят внизу и сбросили.

    К этому времени наше состояние  тоже было далеко не блестящим. Почти  неделя на стене. Перед выходом на Чатын Саша Герштейн поделился своей  аптечкой, в которой были сиднокарб  и трентал. Перед спуском мы все  ими подпитались. Думаю, что это если не спасло нас, то, во всяком случае, сильно помогло со спуском. Первым ушел Ират. Он в тот день работал первым и порядочно вымотался. Потом пошел Вирченко. Он по просьбе кого-то из родственников Новикова взял его рюкзак, а это был фактически большой кусок льда. Метрах в двадцати его рюкзаком переворачивает вверх ногами. Не шевелится, не отвечает. Мы с Дракошей начали налаживать параллельную веревку. Но минут через семь Вирченко зашевелился, перевернулся и продолжил спуск дальше без всяких приключений. Я думаю, что это заработал сиднокарб.

    Мы  с Илющенко начали снимать перила и спускаться. Веревки через три  мы поняли, что снять все веревки  нам не хватит сил, а главное времени. И мы поехали вниз. Уже на Снесаревской полке у меня кончилось действие допинга. Я соскальзываю с полки и повисаю на самостраховке. Подтянуться не могу, знаю, что надо достать из рюкзака зажим, но какое-то отупение. Снизу меня начали крыть Боб и Кузя, я по их командам вылез на полку. Спустился уже после 12 ночи. Слава Богу, что все из спасотряда живы.

    По  поводу травм Новикова. Я думаю, что  врачи могут отличать прижизненные травмы от посмертных. А при каких  условиях это произошло - не мне судить.

    С ледника работал вертолет.  

     Как сказал Константин Симонов:

    Поставьте ж нам стаканы заодно со всеми. Мы еще придем нежданно.

    Пусть кто-нибудь другой нальет вино нам, в  наши молчаливые стаканы.

    Еще вы трезвы, не пришла пора нам приходить, но мы уже в дороге.

    Уж  била полночь – пейте ж до утра. Мы будем ждать рассвета на пороге.

    Кто лжет, что я на праздник не пришел? Уж утро близится, когда все будут пьяны,

    Бесшумной чередой подсядем мы за стол, и сдвинем

    «За живых!» – бесшумные стаканы.