Mountain.RU
главная новости горы мира полезное люди и горы фото карта/поиск english форум
Чтобы быть в курсе последних событий в мире альпинизма и горного туризма, читайте Новостную ленту на Mountain.RU
Люди и горы > Очерки, дневники >
Всего отзывов: 6 (оставить отзыв)
Рейтинг статьи: 5.00
Автор: Аркадий Галеев

На "Свободной Корее"
(август 1985г.)
Интересные ссылки по теме:

Как мы лезли-лезли и наконец … или улитки на стене - 2
В тени северной стены.
Срыв.

Играет магнитофон, слышна песенка А.Розенбаума «Червончики». Мы в хижине на «коронских» ночёвках. За окном сыпет крупа. Здесь тепло, уютно урчит примус - готовится чаёк и что-то ещё. Пальцы на руках совсем вышли из строя - саднят, ногти отслаиваются, они все драные и в ссадинах. Валюсь на нары и закрываю глаза. Тут же в голове возникает бурный калейдоскоп событий этого дня.


Пик Свободная Корея.
Фото Сергея Третьякова
Ночной выход под стену, две первые верёвки льда, на которых я так долго проковырялся и первые скалы - крутые и разрушеные, из блоков, не понятно, как держащихся на такой крутизне. Первые крючья и закладки. В начале казалось, что скоро крутяк и разруха кончатся- хотелось поскорей преодалеть первые 20 метров . На мне было четверо штанов - ногу не задрать, как в таком одеянии лезть- не представляю. Не искушая судьбуя прсто- напросто клал закладки и бил крючья, вставал в крюконожные лесенки и тянул двойную верёвку через промежуточные карабины. Снег, прибивало ветром к стене, он накапливался, потом срывался вниз небольшими лавинками, норовя сбросить нас со скал. Поэтому пришлось идти прямо в лоб по первому скальному бастиону, не залезая во внутрение углы и кулуары. Маратик спрашивал - как дальше, я отвечал- плохо. Он кричал истошным голосом - Зайльцугом давай! Зайльцугом! И я лез Зайльцугом, т.е. на лесенках - медленно и надёжно. Скалы во многих местах залеплены снегом, приходилось его сметать и частенько голыми руками. Сей час, они ещё разболелись, а тогда, в азарте восхождения, боли не было. Снег белыми ручьями сыпался за шиворот - приходилось накидывать капюшон. Марат подходил ко мне и подносил крючья и верёвки. Вылезли на верх первого бастиона на так называемые «Кушири» - скалы типа бараньих лбов, крутизной градусов шестдесят. Закрепили последнюю четвёртую верёвку и стали уходить дюльферами вниз. Внизу нас поджидал Симаков с горячим чайком. Погода испортилась окончательно.

Итак идти или не идти..., а может снять верёвки... . С дрожью вспоминаю про свои руки и про снежную крупу. День прошёл. Решили идти.

Ночь. Тускло светят фонарики- ищем свои следы на леднике, но их занесло. Идём аккуратно, прощупывая трещины. Вот и стена. Нашёл конец верёвки, вставил два зажима и полез вверх. Верёвка обледенела до толщины большого пальца. Зажим с хрустом идёт вверх и проскальзывает вниз сантиметров на 10- 15, прежде, чем зацепится на верёвке. Рюкзак мешает, я пыхчу, как паровоз - при этом быстро согреваюсь. Уже почти рассвело. Перекусываю «карманным питанием». Конец перил. Жду Маратика - он слегка притомился и я, довольный, лезу опять первым. Казалось, что начало «Куширей» простое, а оказалось, что это не так. Довольно круто и заснежено - не видно скального рельефа. Приходилось «идти на ощупь», больше полагаясь на ноги- руками взяться было не за что. В одном месте метров восемь траверсировал довольно гладкую плиту со снежной коркой, отчаянно пытаясь застраховаться на ней, но лезть пришлось без должной страховки до первых разрушеных скальных островков.

Перелез через вертикальный перегиб и подошел к контрольному туру. Здесь собираемся все. Маратик хотел, было, лезть первым, но я его уговрил пару верёвок повременить. Началась «собственно большая стена св. Кореи». Я, наконец, снял кошки и полез в чешском вибраме.

Для свободного лазания довольно круто и мокро, попадаются обледенелые куски - опять встаю в лесенки, одеваю кошки. Залезаю в первый внутрений угол, нашёл крюк, свидетель былых восхождений,- сразу теплеет на душе. Угол немного нависает, бью, кладу, вешаю лесенки и лезу с точки на точку. Частенько применяю Симаковский френд.

Стеночки, метров по двадцать, чередуются с наклонными полками. Страховаться крайне сложно, на полочках снег. Пытаюсь очищать его взятым из хижины веником, но корка слишком плотная. Оставил эту затею, но веник пока не выбрасываю.

Подлезаю к отщепу - гладкий кусок скалы, на нём старый гнилой шлямбур - вешаю на его гвоздь троссиковую петлю с лесенкой, тянусь, выше и не достаю до края плиты сантиметров 60-70. Промостился минут десять, пока снизу мне не посоветовали забить ещё один шлямбур. Первая попытка неудачная- затекла рука, слишком высоко начал пробивать дырку. С третьго раза, на уровне груди, мне удалось побить дырку и забить первый, в моей практике, шлямбурный крюк.

Подошли к «ледовой речке». Этакая полка, крутизной градусов в семдесят, залитая льдом. Вперёд вышел Маратик- лёд плохой, твёрдый и ломкий, он коркой покрывает скалу. Пройдена верёвка, потом ещё пол верёвки. Дальше снова начинается скальный бастион. Марат расклеился и стал «резко выключаться», к тому же у него небыло крюконожных лесенок, что бы лезть в кошках. Полез я. Опять всё привычно- крюк- лесенка, крюк- лесенка, закладка. Вылез к новой ледовой речке, дальше по ней. Уже темнеет.

Дошёл до полки, где предполагалась ночёвка. «Полка» вся в снегу и оказалась не полкой, а плитой градусов в 45 и шириной от метра до двадцати сантиметров. Верёвка кончилась.Темнееет, спускаюсь вниз, закрепив верёвку на ледобуре. Решили ночевать в конце первой верёвки у ледовой речки под карнизом. Симаков деловито и по хозяйски колотит крючья- вешает гамак. Маратик тоже достаёт свой гамак. У меня ничего нет. Надеялся на призрачную полку. Илюха тоже грустит. Славин устраивается в углу на бухте верёвки. Я в оцепенении- с ужасом смотрю, как быстро темнеет. Симаков зовёт Славина в гамак, Славин отказывается. Толик зовёт ещё несколько раз, с паузами. У меня замирает сердце, я гипнотезирую Симакова, что бы он позвал меня... . Наконец, Толик внял моей телепатии, и я не заставил себя долго упрашивать- сразу с, дикой радостью, ринулся к нему. Шмотки уже в гамаке, теперь надо снимать кошки и крюконожную систему, а там всё на узлах. Встать негде, весеть в беседке не хочется. «Психика хочет отдыха»- организм привык к относительному ночному комфорту и покою. Гамак- вот спасенье! Лезу к Симакову. Оказалось всё не так просто. Залез, упираюсь в Толика ногами, а плечами в материал, стараюсь расширить себе лежбище. Сую под себя каремат. Толик помог мне снять внешние башмаки и всё повесить на крючья. Единственное, что я оставил без страховки - свой индивидуальный сухой паёк из конфет и сухофрруктов, его я сунул между ног, под себя.

Группа расположилась следующим образом: Марат в гамаке, один конец гамака на зажиме, зажим на перильной верёвке. Я и Толик в гамаке под Маратом. Под нами, привязаный к крючьям, в спальном мешке, стоит Илья Сташевский. И метрах в двух – трёх от нас, в стороне под карнизом в расщелине на бухте верёвки - Славин. «Психика хочет замкнутого пространства», тепла, уюта и ровной площадки. Мы с Толиком поступаем следующим образом: Большой кусок полиэтилена подсовываем под Марата по периметру его и нашего гамака. Всё, от холодного воздуха мы закрылись, теперь ноги засовываем в короткие спальные мешки, а потом под пуховки друг другу. У меня в руках горящий примус, на примусе греется питьё. Мы снизу подогреваем Марата и он доволен- вытаскивает из под себя тёплые шмотки. Пьём горячее- у меня тут же наступает реакция: начинаю отключаться. Толик хочет, что бы я ещё подержал примус, но я несколько раз его чуть не опрокинул вместе с кастрюлей. Наконец Симаков забирает примус себе. Вокруг ночь, где - то далеко внизу светится Фрунзе. Температура 5-10 ниже нуля. Иллюзия комфорта создана, тепло и только немного затекают ноги, но это терпимо. Вырубаюсь окончательно.

Среди ночи чувствую, что подо мной «ползёт опора». Ругательство Симакова и мы вываливаемся в холодное чёрное пространство и сонные, ничего не осознающие, повисаем на самостраховках рядом с Ильёй. Опять ругань, включается фонарь. Пруссик, к которому привязан одной стороной наш гамак, сполз и не держит. После нескольких попыток его закрепить, плюнули на эту затею и подвесились к Маратовскому жумару. Опять лезу в гамак. Плечи не помещаются, приходится довольствоваться тем, что есть. Всё затекает, тепла уже нет. Как-то докоротали эту ночь. У Илюхи утром усы были в инее, а может, мне это показалось. Поражаюсь его выдержке и спокойствию. Он всю ночь простоял на уступчике, закутавшись в спальник. Я даже не знаю, как это назвать.

Утро, начали собирать шмотки. Их много понапривязывали на каждом крюке. Симаков взял мой рюкзак, что - то стал с ним делать. В рюкзаке был наш единственный примус, он выпал, жалобно звякнул и улетел в пропасть. У всех в глазах голодная тоска. Я невольно задрал голову и посмотрел на стену. Стена явно нависала и уходила куда- то в преисподнюю. Тут я вспомнил про свои изодраные пальцы и перетруженые статикой мышцы рук. Все молчат, а Толик ругается. Потом начинает всех успокаивать, говорит, что воду он всегда разогреет и без примуса. В общем, остались мы с утра не только без горячего, но и без воды. Что у меня было во рту? – ощущение песка и бумаги, горло начало воспалятся. Однако надо было идти. Не смотря на два дня работы первым, я ещё был бодр и опять напросился вперёд. Страховать пошёл Толик. Выбрались на полку- она вся во льду. Хочется идти свободным лазанием, но всё получается медленно и коряво. Симаков нервничает и ругается. Рельеф не очень хорош для страховки, рисковать я уже устал, рвения поубавилось.

Исподволь думаю, когда? (срыв). Уступить место первого... кому?- может быть Толик? Наверное, это был бы лучший вариант. Ведь впереди нас ждал «ключ» всего маршрута - пятиметровый карниз, он с самого низа маячил над нами, производя совершенно подавляющее впечатление. Теперь до него оставалось примерно полторы верёвки. Сам карниз обходится по нависающей 25метровой щели потом по 15 метровой шлямбурной стенке. Только бы добраться до первых шлямбуров... . Потом я думал сменится, одеть рукавицы, пуховку, пристегнуться к перилам и заниматься мирными делами.

Напягаю зрение- пытаюсь разглядеть начало шлямбурной дорожки- пока не видно. От полки лезу по нависающей щели.

Работа на лесенках происходит следующим образом: На ногах двойной чешский вибрам, кошки Салева-Эверест, у каждого колена крючки от стремян. На беседке - поясной крючок - фифи. Далеко на вытянутых руках откидываюсь от скалы и ищу трещинку, бью первый крюк, вешаю в него карабин, прощелкиваю верёвку, затем лесенку с колечками. Сую крючок от одного колена в нижнее колечко, разгибаю ногу, потом крючок на другом колене вставляю во второе кольцо. Наконец, в третье, верхнее кольцо вставляю оба крючка с обоих колен. И, упираясь башмаками в стену, максимально вытягиваюсь вверх. Крюк, забитый в скалу, остаётся на уровне колен. Руками при этом придерживаюсь за рельеф. Начинаю быстро шарить глазами вокруг, подбираю очередную трещинку под закладку (например). Ноги и спина в этом положении сильно устают- начинаю подрагивать от напяжения, невольно сдерживаю дыхание, кряхчу и пыжусь. Потом по очереди вынимаю коленные крючки из верхнего кольца и вставляю их в средние, а в верхнее засовываю поясной фифи. Поднимаю ноги и отдыхая таким образом начинаю перебирать снаряжение- подыскиваю подходящую закладку. Опять «встаю в верхнее кольцо» и кладу закладку в трещину и, если она нормально легла, легонько подстукиваю закладку молотком, щёлкаю карабин, затем всё повторяется с начала.

Итак, мы продолжаем карабкаться по стене св. Кореи. Теперь меня страхует Илюха. Мы с ним договорились, что это будет моя «последняя верёвка»- до первого шлямбура. От этих мыслей настроение улучшается, а внимание притупляется. Вылезаю на внешний угол, потом перехожу во внутрений угол, который постепенно превращается в крутую плиту, ограниченую справа стенкой с выступающим разрушеным рельефом. Всё покрыто снежной коркой. Ещё немного и пойдут сухие скалы - корка закончится. Бью в разруху универсальный крюк. Он зашел легко, но крюк большой и сидит правильно. Плита немного выполаживается и переходит в этакое «корыто». В корыте стоит внушительных размеров блок - я его назвал про себя- «пианино». Наверху у этого «пианино» полка, шириной сантиметров сорок. В своей верхней части блок отходит от стены на ширину кулака. Я решил на него залезть. По дороге, в разрушеный рельеф, заложил закладку, подхожу, пытаюсь на блок закинуть ногу - не получается. «Выход силой» делать не рискнул- верёвки тянут назад. Начинаю в динамике «вываливаться» на пианино. Засунул обе руки в щель за блок, задрал, как мог высоко, левую ногу, и потянул блок на себя, выжимаясь при этом ногой. Дальнейшее произошло с молниеносной быстротой.

Здесь я позволю себе немного отвлечся и нарисовать общую картину происходящего.

1985 год, август месяц, район Киргизского Алатау. Группа: Славин Алесандр - кмс (Руководитель), Симаков Анатолий- мс, Сташевский Илья, Галинов Марат, Аркадий Галеев- Я. Все, кроме Марата, свежевыполненые кэмэсы. Гора шла в зчет чемпионата Москвы по альпинизму. Если пройдём, то по уверениям Славина, нам светит как минимум призовое место и следовательно баллы, которых так не хватало уже немолодому Славину, инструктору второй категории, имеющему право на получение первой категории. При получении баллов на Москве, Славин получал бы и звание мастера спорта СССР. Симаков, 1951 года рождения, мс, но ему «хронически не везёт» с шестёрками. Два раза сходил с Чатына- один раз потерял там напарника по многим восхождениям Красавина, кстати тоже в августе месяце, но 83года. А в прошлом году он потерял ешё двух друзей - Городецкого и Дмитриенко. Толик и раньше не отличался уравновешенностью, теперь к этому прибавилось ещё и мнительность и суеверие. Но при всём при этом он, конечно настоящий мастер и хороший боец. Отличный техник, что и показало дальнейшее развитие событий. Илья Сташевский в этом сезоне волей событий мало ходил первым, поэтому было бы несправедливо упрекать его в отсутствии рвения выдти вперёд. Маратик сей час явно не в форме. С психикой, в смысле уверености, что мы пройдём эту стену, тоже разлад. В один момент его качало, и он мне признался, что его тошнит и чуть не вырвало. Как он умудрился в таком состоянии пройти полторы верёвки льда и потом пытался лезть на нависающие скалы- загадка его организма. Из всей компании только я готов работать первым. В хижине я пол долго возился с новыми для меня крюконожными лесенками, Симаков мне выдал Холстер- крепление для молотка. Занимался описанием маршрута. Составлял шпаргалку- путиводитель с ориентирами. При этом пользовался разными источниками и переделывал эту шпаргалку несколько раз. Я рассчитывал на свой опыт лазания и успокаивал себя мыслью, если кто- то может, значит могу и я.

Мы неплохо вооружились. Подробное описание, крючья и закладки в достаточном колличестве, хорошие верёвкии, наконец, пресловутые крюконоги. Кроме того, мне льстило, что опытные восходители Славин и Симаков доверяют мне работать первым на этом маршруте. Они прямо об этом не говорили, но вскользь намекали, а я заводился , как мальчишка. Были и другие обстоятельства. Состояние маршрута, в этом сезоне, было скорее зимнее, чем летнее. Обычно первый лез в калошах, а это гораздо быстрее, чем ковыряться на лесенках. Зимнее восхождение, отчёт про которое я прочитал, продолжалось шесть суток. Зимой не летят камни, но холодно и очень тяжело работать первым- всё время надо лезть в кошках и это на крутых и сильно разрушеных скалах.

На c в Корее «психика находится в постоянном напряжении» - приходится использовать подозрительные ( живые) блоки и выступы. На меня, Маратика и Илью эта стена действовала угнетающе. Все время над головой маячит карниз, двигаемся медлено- полтора часа на верёвку.

Но всё - таки мы вышли и, наверное, дней за пять прошли бы стену, но была совершена серьёзная тактическая ошибка. На третий день меня надо было менять. Я превратился в того самого минёра, который стал терять осторожность. В результате наступила развязка. Кстати, и эту беду я может быть и обошел бы, но во время консультаций я не уточнил, что за живой блок стоит на маршруте. Этим блоком и оказался блок «пианино», чуть было не ставший для меня роковым.

Я уже предчуствовал, что скоро уйду в середину или в конец группы, перекушу, согреюсь в пуховке. Где вожделенные шлямбура? Лишь бы до них добраться... . Передо мной блок с удобной полкой наверху, может оттуда я и разгляжу начало шлямбурной дорожки, ведь это где- то совсем рядом. И вот я засовываю руки за блок, жму ногой и «пианино ожило» – блок пошёл. Легко и стремительно двинулся прямо на меня. Как потом стало понятно он не кантанулся через край полки, а просто скользнул вниз всей массой, увлекая меня с собой.

Первая мысль, мелькнувшая у меня в голове- «это конец, сей час меня размажет по скале в мокрое место- сам виноват , дурак!» Падение, удары - чувтвовал себя чем то вроде куклы, которую бросили вниз по крутой лестнице. Сознание действовало. Всё тело ломило, голова гудела - явный шок. Илюха рассказывал потом, что во время полёта я истошно орал.

Один глаз как - то плохо смотрит, вокруг снежная пыль. Я вишу на натянутой верёвке- жив. Начинаю приходить в себя. Откуда то из далека доносится голос Ильи. Тихо постанываю в ответ. Нижняя часть тела- пах и поясница остро болят, кажется , что внутри меня что то разорвано. Ещё болит голова, спина, локоть и левая нога в голеностопе... . Самое страшное это пах, что там? Автоматически думаю: сколько пролежу в больнице и смогу ли потом ходить в горы? (конечно, если теперь меня благополучно спустят вниз). Опять голос Ильи, я отвечаю и тут же осекаюсь от боли в паху. Илья просит меня закрепиться на ближайшем крюке. Начинаю медленно, боком вися на верёвке, по плите подбираться к правой разрушеной стенке- там крючья, цепляюсь в один из них карабином самостраховки. Боль усиливается, меня начинает трясти и лихорадить. Я кричу Илье, что бы он спускал меня на зелёной верёвке. Илюха меня успокаивает, просит подождать, потом говорит, что будет спускать меня на белой. Отстёгиваю самостаховку и еду вниз. Боль усиливается, чувствую, что скоро не смогу терпеть, снова наступит шок, а это опасно.

Вот и Илья. У него на лице «маска спокойствия». Илья спрашивает меня - как голова, не болит? Я отвечаю, что болит. По перильной верёвке энергично поднимается Симаков, он интересуется, живой ли я, смогу ли я теперь идти вверх, или надо переждать? Я категорически возражаю. Толик даёт мне три таблетки пентальгина и флягу с горячей водой. Забываю про боль и дую эту воду с огромным удовлетворением. (Симаков, пока я лез по щели и «играл на пианино» был занят очень важным процессом: в алюминиевую миску он положил запасной шерстяной носок, пропитал его бензином, поджёг и во фляжке из нержавейки растапливал снег, запихивая в узкое горлышко всё новые и новые порции снега, пока фляжка не наполнилась водой ).

Толик и Илья спускают меня парашутиком к станции на полке, которую, пока я лез, мужики оборудовали под ночевку. Начинает действовать Пентальгин. Боль притупляется, я оживаю и даже начинаю болтать. Славин выходит на связь с лагерем на хижине. Начинаю говорить в рацию, что, мол, ничего страшного- спускаемся. Маратик протягивает мне банку с мёдом- ем, хоть в горло ничего не лезет. Опять начинают болеть пах и поясница.Такое впечатление, что я побывал между блоком и плитой именно тем местом, где поясница. Но на ощупь внешней острой боли нет. Устраиваюсь поудобней на своём рюкзаке. Тем временем, Илья и Толик собирают снаряжение и подготавливают спуск. Толик деловито стучит пробойником, потом кричит, что можно спускаться. Уходит Илья, потом я со страховкой на пруссике. Боюсь отключится,- поэтому спускаюсь предельно осторожно. Следующую верёвку «проезжаю» на восьмёрке самостоятельно. Для правой ноги, которая болела и плохо двигалась, сделал стремя- придерживаю его правой рукой, а левой протравливаю входящую в восьмёру верёвку. Маратик спускался последним и всю свою работу делал очень быстро и предельно аккуратно. Правда мы один раз запутались и оба конца одной верёвки оказались на мне. Пришлось на ходу перестёгиваться с одной верёвки на другую.

Ищу опору на припорошеной снегом гладкой стене, отчаянно скребу левой ногой, пытаюсь как нибуть ослабить верёвку, на которой я вишу. Наконец, нога находит опору- я перестёгиваюсь и перед тем, как начать спуск, смотю: во что же я упёрся? Оказалось, что я упёрся ногой в замёрзший кусок дерьма, по всей видимости- Славинского. Он прошлой ночью гадил прямо вниз с места ночёвки.

Однако, еду дальше – вниз и вниз. Темнеет- одели налобные фонарики. Симаков, как заведённый, каждый раз быстро уходит вниз и стучит, стучит, потом кричит, что всё готово. Вот это профессионал! Все остальные, конечно, слабее на порядок. Илья потерял шайбу Штихта и спускается на «псевдопожарном» узле. Три оборота вокруг карабина или вообще, чёрт знает что, только не узел УИАА и не карабинный тормоз. Славин, как будто спит, а Маратик шевелится вовсю. Вокруг чернота и «только верёвки ведут меня вниз». Как Симаков находит путь? К часу ночи мы подошли к первым ледовым участкам в начале стены. У Илюхи затянулся «псевдопожарник». Его прижало ко льду в пяти метрах от станции- Симаков не может выщелкнуть натянутую верёвку из карабина. Славин бросает ещё одну верёвку и по ней я спускаюсь мимо Ильи - вниз, на станцию. Последний спуск. Уже полого. Я еду на «пятой точке» по снежному мостику через бергшрунд. На встречу выходят два темных силуэта - Трошин и Лёня Кризберг, пытаются подхватить меня под руки, но мне больно и мы все вместе скатываемся на задницах вниз по склону. Вот и ледник. Стоит вся наша толпа: Реформатский - главный тренер, ребята из ФИСА и обл. Зенита.

Акъя. Трошин любовно затягивает ремни, Андреев «вливает в меня» горячий чай. Акъя медленно и плавно скользит по снегу, а в небе передо мной ярко светят звёзды. Я лежу на спине, укутан в спальник и пуховку, подо мной каремат. Через час ребята дотащили меня до избы.

На следующий день, хорошо затянутый поясным ремнем и в беседке, которая поддержвала таз, с палками – телескопами в руках, часа за полтора, я самостоятельно дошёл до стоянок Рацека. Врач определил у меня сильный ушиб основания прикрепления связок к тазовым костям. Но это не совсем так. Я думаю, что у меня сильное растяжение связок- они были пережаты ремнями беседки во время рывка, да плюс к этому ещё и ушибы. Зелёную верёвку «Элит» перебило в двух местах и я повис на ГДРовской верёвке, прикреплённой к беседке на поясе. Рывок был, наверное, хороший- глубина падения метров 15. Недели две мне было больно нагибаться и поворачиваться в пояснице.


Р. Галиакбаров, А.Галеев

P. S. Потом, однажды, я спросил у Симакова:

-Толик, а сколько шансов у меня было в этом полёте? – Симвков криво усмехнулся и прокоментировал ситуацию:

- Зелёную верёвку перебило в двух местах, свободный конец верёвки у станции тоже перебило. Ты повис на ГДРовской верёвке, которая, через промежуточные точки, была отведена вправо. Так что думай сам, сколько было шансов.

Кстати, это был мой второй срыв в сезоне. В первый раз вылетел плохо забитый реечный крюк.

Как сказал Вася Елагин- «До третьего звонка лучше дело не доводить».

Ходил ещё до 1990г., но больше не падал.

Написание отзыва требует предварительной регистрации в Клубе Mountain.RU
Для зарегистрированных пользователей

Логин (ID):
Пароль:
Если Вы забыли пароль, то в следующей форме введите адрес электронной почты, который Вы указывали при регистрации в Клубе Mountain.RU, и на Ваш E-mail будет выслано письмо с паролем.

E-mail:

Если у Вас по-прежнему проблемы со входом в Клуб Mountain.RU, пожалуйста, напишите нам.
Отзывы (оставить отзыв)
Сортировать по: дате рейтингу

Ещё одна версия

Привет, Аркадий! Изложу свою версию событий. Времени много прошло, детали вспоминаются всеми по-разному, но факт, что мы тогда неплохо провели время. А после того мне довелось написать пару книжек (www.freemindaz.ru), и в одной из них есть следующий отрывок. (Книга написана под псевдонимом Алексей Павлов, для псевдонима были причины, но в этом году она вышла в Чехии на чешском языке уже под моей настоящей фамилией). Ещё хочу сказать, что всегда хотел услышать твою песню "До свиданья, солнечные Фаны"... которую ты как-то раз сочинил на Алаудинском озере она ещё жива?.. Илья Сташевский, prague.office@gmail.com "Я тоже развлекусь воспоминанием. 1985 год. Чемпионат Москвы в классе техническисложных восхождений проводился на базе альплагеря "Ала-арча" в Киргизии. Позади тренировочные, плановые, контрольные восхождения. Соревновательный объект -- пик Свободная Корея, северная стена. Комбинированный маршрут высшей категории трудности по практически отвесной стене, почти не освещаемой солнцем, -- объективно опасен (камнепады, ледопад). Пройти маршрут -- значит занять призовое место. Накануне восхождения вдруг в августе наступила зима. В базовом лагере на зеленую траву и цветы выпало столько снега, что некоторые палатки порвались под его тяжестью. Посовещавшись, пришли к выводу, что снег на стене не помеха, все равно не задержится, а лавины с предвершинной шапки через нас, надо полагать, перепрыгнут. Опять же на морозе меньше вероятность камнепада. Скалы холодные, натечный лед -- это неприятно, но зима -- она и есть зима, не только же летом ходим в горы. Категория трудности, если не формально, то фактически, повышается на единицу, но так представим, что дело происходит повыше, скажем на Памире. Правда, это уже был бы высотно-технический класс, но что с того -- все согласны: идем. В первый день выйдет одна связка, навесит веревки настолько высоко, насколько сможет пройти, спустится в базовый лагерь, а на следующий день по "перилам" поднимется вся команда и продолжит штурм с ночевками на стене. Приятно спать в палатке, сколько хочешь, а проснувшись, выглянуть наружу, смотреть на падающий снег, курить, сознавая, что у Марата и Аркадия сейчас нет опоры под ногами, а ты самым комфортабельно-свинским образом можешь лежать, как хочешь, на спине, на боку, на животе. Дарит альпинизм и такие простые удовольствия. Чтобы оценить свободу, нужно ее временно лишиться. Как раз завтра и лишишься, поэтому каждая минута сегодня -- удовольствие. Не торопясь одеться, разжечь примус, сделать чаю, пойти к друзьям в соседнюю палатку. -- "Зачем мы ходим в горы?! -- восклицает Валера. -- Это,наверно, как раньше на войну ходили". Валера доволен: он не в команде, ему завтра наверх не идти. Зря радуешься, дорогой товарищ, ты -- в спасотряде, и если с нами что приключится, полезешь вслед и хлебнешь по самое некуда, спасая нас. Валера сам знает это, а потому вдвойне желает нам удачи. Каждый раз перед сложным восхождением хочется, чтоб нашлась не зависящая от тебя причина для его отмены. Уверен, такое желание, осознанное или нет, бывает у каждого. Другое дело, когда рюкзак на плече -- все, сомнения прочь. Странное стремление -- идти к вершине по трудному пути. В чем смысл? Размышлять некогда: уже идем по леднику. Снегопад прекратился, морозная ночь, звезды. Впереди Марат с Аркадием, они уже знают дорогу, начало маршрута искать не придется. Вот ледник стал уходить в небо, идем на передних зубьях кошек к навешенным перилам. Я в связке с Аркадием. Вчера первым на стене работал Марат, сегодня будет Аркадий, завтра он же, потом я. Еще двое в команде, Саша и Толя, первыми давно не ходят как говорит Толя, живого мастера надо беречь. Трудность и опасность для идущего первым в том, что веревка от него всегда идет вниз, в случае срыва ему грозит падение до ближайшей точки страховки (обычно это крюк с карабином, в который прощелкивается веревка) плюс на такую же глубину, пока веревка не натянется, задержанная руками страхующего. Это могут быть и несколько метров, и десятки метров. Могут и крючья не выдержать, тогда, как правило, связка погибает. Вот здесь, недалеко, гора Байлян, в прошлом году двое наших ребят с нее не вернулись. А сколько лет ходили в горы. Помнится, спросил одного из них, не страшно ли. "А чего, -- говорит, -- бояться. Если опасно, я лишний крюк забью, а если плохо, так вовсе не пойду. Я в горы хожу за удовольствием". За чем сейчас идем мы? Поднимаемся по заледенелым веревкам с помощью зажимов, которые идут вверх по веревке, а вниз уже нет. Скалы отвесные, трудные,похоже, вчера на ветру, в снег и мороз, Марату здесь досталось. Невольно задаюсь вопросом, а смог бы сам здесь пройти первым. Сегодня погода ясная. Рассвет обозначил контуры гор и уходящую бесконечно вверх стену. Перильные веревки закончились, началась напряженная работа. Крутизна и трудность стены подавляют, чувствуешь себя муравьем на небоскребе. Ползем вверх, за час метров на сорок, не больше. Аркадий -- хороший скалолаз, это успокаивает, но совсем не хочется, чтобы он устал, пусть пользуется безраздельно почетным правом идти первым, вся команда безусловно поддерживает его в этом стремлении. За горой взошло солнце, напряжение возросло: сверху, воя как снаряды, полетели оттаявшие камни, куски льда. Это по холоду, а что было бы в теплую погоду. Чем выше, тем меньше хочется смотреть вниз и по сторонам: масштаб картины угнетает, лучше смотреть вверх да перед собой. Вот небольшая трещина в скале, вот вбитый в нее титановый лепесток с ушком, за которое и держится на карабине твоя жизнь. Скала пахнет свежевысеченной искрой. Все мысли о том, чтобы не делать ошибок, разговоры -- краткие команды: "Выдай веревку! Внимательно! На самостраховке! Понял! Страховка готова, пошел!" По закрепленной веревке подтягиваются остальные. Пока первый обрабатывает следующий участок, остальные висят на крючьях. Спокойнее всего под скальными карнизами: на падающие камни можно не обращать внимания. Вверх, вверх, вверх. Утро, день, вечер. Скоро стемнеет. На первой же полке надо ночевать, но полок нет, ни больших, ни маленьких. Все, останавливаемся, как говорится, спасайся кто может. Саша, наш ветеран, откачивается на веревке маятником по стене, цепляется за уступ, на нем можно сидеть, находит в скале трещину, вбивает крюк, пристегивается к нему на самостраховку. Саше повезло. Толя растягивает на крючьях маленький гамак. Это удобно. У Марата гамак побольше, в нем они усаживаются вдвоем с Аркадием. Им тоже везет. Я га-мака не взял. Почему? А кто его знает. Лишний вес. Да и где бы я его тут повесил, и так крючьев забито мало, а трещин больше нет. Стою на облитом, как глазурью, натечным льдом участке скалы, крюк для самостраховки забит вверху и в стороне. Или зависнуть в обвязке, тогда до стены можно лишь достать рукой, или стоять на передних зубьях кошек, придерживаясь для равновесия за самостраховку одной рукой и за зацепку на скале -- другой. Опасаясь, что от ремней в висячем положении за ночь затекут ноги, выбираю стоячую ночевку, все-таки можно переминаться с ноги на ногу. К тому же висеть в пустоте и темноте как-то неприятно. В общем, не повезло. Рядом гамак Марата и Аркадия, но тоже не с руки: оттяжку для равновесия не сделать. Теперь считай секунды до утра, упершись козырьком каски в стену. Все замерли, как куры на насесте. После двадцати часов непрерывной работы хочется пить. Кусочки льда, отколотые со скал, только сушат глотку и усиливают жажду. О еде речи не идет. У каждого есть маленький пакетик с восточными сладостями, которые следует растянуть на все восхождение. Мы с Аркадием свои запасы уже приговорили. Остальные, похоже, тоже. Руководит нынче Толя, за ним числится много сложных восхождений, он знает, что нужно. -- Саша! Ты живой? -- Живой, Толя, живой, -- по голосу понятно, что Саша в норме, ничего ему не надо, и разговаривать сегодня он больше не хочет. -- Аркадий! Что Марат затих? Скучает? -- Нет. Блюет. -- А что так? -- Температура. Заболел. -- Будем спускаться? -- Нет. Если первым не пойдет, -- до вершины дотянет. -- Алексей! -- Что? -- Насчет гамака всех предупреждали. -- На хрен он нужен. -- Понял. Курить будешь? Замечательно. Я, по случаю необычного восхождения, не взял сигарет. А зря. -- Буду, передай через Аркадия. Мастер -- он и есть мастер. Старый конь борозды не портит. -- Но и глубоко не пашет, -- значительно отвечает мастер. -- Аркадий, на, попробуй передать сигарету. Не урони. Марат! Что молчишь, давай работай, разводи примус. Аркадий, набей льда. Внизу послышался металлический звук ударившегося о скалу предмета. Толя: -- Что это было? Марат: -- Примус. -- Крышка осталась? -- Да. Выбросить? -- Не вздумай. Бензин не уронил? -- Нет. Если на еде и гамаке можно сэкономить в весе, то примус берется на гору всегда. Глоток горячей воды -- это важно. Толя распорядился собрать из карманов бумажки, обломки спичек, чего оказалось достаточно, чтобы, залив бензином и запалив, растопить в кружке лед. Странно: можно протянуть в темноте руку и в пустоте нащупать переданную тебе кружку с водой, которую заглатываешь жадно, не обращая внимания, что она с камнями, и в то же время неудобство и напряжение твоего положения никто изменить не может. Опять все замолкли. Теперь не спи. Заснешь -- слетишь с какой-никакой, а все-таки полочки, будешь болтаться в пустоте забраться обратно в темноте будет трудно. Опять же замерзнуть можно, температура-то минусовая. Так что -- переминаться с ноги на ногу, поставить стопу поперек, перенося нагрузку с передних зубьев кошек на боковые,постучать ботинком о скалу, опустить одну руку с холодной скальной зацепки, отогреть, вернуть на место, опустить другую. Толя сделал сюрприз: передал не одну, а четыре сигареты. Курю. На стене тишина. На горизонте огни города Фрунзе, поэтому нет обычного в горах ощущения затерянности во Вселенной. Холодно. Очень. -- Алексей! Не спишь? -- это Толя. -- Издеваешься? -- Не обморозился? -- Не дождешься. -- Коньяк будешь? -- А у тебя есть? -- с моей стороны вопрос полон мужественной иронии. -- Есть, -- отвечает Толя. Что ему сказать. Как говорил известный персонаж, грешно смеяться над больными. Поэтому я и не буду смеяться. -- Марат! Аркадий! Вы коньяк будете? Нет? Тогда передайте Лехе. Не шутит, старый конь. У меня в руке бутылка. Мы тут на жратве экономим, а он пол-литра затащил. Говорят, настоящие мужчины утоляют жажду водкой. Не знаю, насколько справедливо данное утверждение, но что полбутылки коньяку в данном случае жажду утолили вполне -- это правда. Так же поступил Толя, после чего с торжественным напутствием отправил пустую посуду в бездну, и мы довольно слаженно запели во всю глотку: "Из полей -- уносится печаль, Из души -- уходит прочь тревога! Впереди у жизни только даль, Полная надежд людских дорога!" Партнеры по восхождению хранили молчание, а мы куролесили еще несколько часов, сравнивая степень свободы жителей города Фрунзе и нашу. Проснулся я от тяжести в голове. Что-то было неправильно. Сначала я решил, что сон не закончился, по-тому что гор вверх ногами не бывает, потом понял: вишу в воздухе на самостраховочной веревке, но, по результатам романтического подхода к альпинизму, система обвязки растянулась, будучи самодельной, и я оказался вниз головой, отчего физиономия затекла и распухла. Пока этого безобразия в сером рассвете не видит никто, принял меры к восстановлению положения вверх головой, потом подтянулся на самостраховке и раскачиваясь поймал зацепку, достиг прежнего положения. Самочувствие в норме, только спать хочется. Через пару часов мы с Аркадием двинулись дальше. К небу. К полудню преодолели несколько карнизов. Очень трудное лазанье. Аркадий работает как ломовая лошадь и все больше мрачнеет, начинает ругать гору. -- "Нельзя, Аркадий, так говорить". -- "На хрен! -- отвечает. -- В гробу я ее видел! Еще одну веревку и меняемся". М-да... Впереди сорок метров скал с отрицательным уклоном -- ключевой участок, как раз через одну веревку. Извольте пожаловать. Маршрут идет по стене чуть наискосок. Отсюда уже безопаснее верх, потому что если спускаться, то напрямую, а там все простреливается камнями. Как на большинстве восхождений, наступил момент, когда назад если не труднее, то опасней, чем вперед. Аркадий медленно поднимается к нависающим как судьба красным скалам. Ругается, зависнув на очередном забитом крюке, но делает все правильно: две веревки ведет за собой через крючья и закладки по обе стороны от себя, на случай если одну перебьет камнем. Эти красные скалы на фоне стремительных облаков будут потом сниться, освещенные мистическим светом предстоящего преодоления. А сейчас, повиснув на самостраховке, упершись ногами в стену, я держу в ладонях обе веревки, медленно уползающие из рук вверх, и слежу за Аркадием. Оттого, что голова запрокинута, болит шея. Да и опасно это. Лицо посечено в кровь осколкамильда и каменной крошки, руки тоже. Устроюсь-ка я под карнизом, пока Аркадий на очередном крюке на самостраховке. Чуть вправо, в щель -- закладку, теперь можно висеть в безопасности. А то, глядишь, камень побольше прилетит. Вздремну перед боем. Такой трудности скал еще не было в моей практике. -- Аркадий, как дела? -- Вижу ручку. -- Это значит, зацепку, за которую можно взяться, если не двумя руками, то, по крайней мере, четырьмя пальцами. -- Дойду до нее -- и меняемся! Хорошо. Моментально засыпаю, выигрывая минуту отдыха. Сначала раздался истошный крик Аркадия: "А-а-а-а-а!!!" В следующее мгновение что-то со змеиным шипением заслонило свет, обдало горячей волной и исчезло. Внизу ухнуло как взорвалось. Резко прыгнула из рук веревка. Инстинктивно сомкнулись со всей силы пальцы, показалось -- не удастся удержать нет, удалось. Хорошо, что в рукавицах, веревкой прожгло материю, но не кожу. Уперся ногами в стену, выглянул из-под карниза. Аркадий висит на одной веревке всего в нескольких метрах выше, бормочет, стонет и сучит руками как паук. Одна веревка перебита. Закрепляю уцелевшую узлом на карабине, рассматриваю Аркадия. Говорить с ним пока бесполезно: он в шоке. Первым делом выяснить, какой шок, психологический или травматический. Визуально -- цел пролетел метров пятнадцать. Там, где прогнозировалась "ручка", в стене свежее пятно в форме линзы в несколько метров диаметром. За верх выпавшей линзы и взялся Аркадий, встав в контрупор одной ногой на нее же, а другой за ее границу, она и выскользнула из-под Аркадия, перерезала одну веревку, а он уже полетел вниз на другой. Саша, Толя и Марат не пострадали, будучи немного в стороне и под карнизом, но перильную веревку к ним тоже порезало в куски. -- Что случилось? -- кричит Толя. Из-под карниза нас не видно. -- Аркадий сорвался. -- Где он? -- Здесь, рядом. -- Живой? -- Да. -- Аптечка нужна? -- Да. -- Что из аптечки нужно? -- Анальгин. -- Почему перильная ослабла? -- Перебита. -- Сейчас подойду. Значит, Толя пошел лазаньем. Раньше чем через сорок минут не будет. Аркадий -- как противовес на закрепленной у меня веревке, ее можно использовать как перила. Подбираюсь к Аркадию, успокаиваю как ребенка, он приходит в себя, перестает стонать, начинает говорить. Выясняется, что не помнит, как упал, болит голова и нога, но перелома, кажется, нет. В согнутом положении нога болит меньше. Из вспомогательных веревок делаю на нее петлю. С таким одноногим красавцем теперь только вниз. Перспектива -- хуже нет. -- Может, сможешь по перилам? -- показываю наверх. -- Нет! Только вниз. -- Понимаешь, что вниз опасней? -- Да. -- Хорошо. Толик подойдет, будем спускаться. Когда подошел Толя, Аркадий опять мычал от боли горсть таблеток пришлась вовремя. -- Может, его промедолом ширнуть? -- посоветовался Толя. -- Нет, -- вступился за себя Аркадий, -- я потерплю, мало ли чего на спуске. -- Это верно. Ну что, покурим и поехали? -- Покурим, -- говорю, взяв у Толика сигарету и глядя вверх на красные скалы. Не суждено до них до-тронуться. Под солнцем проснулись камнепады, сверху полетели большие куски льда. Теперь первым спускается Толя. Скалы -- сплошь монолит. На всю веревку вниз, шлямбуром продалбливает в скале отверстие, в него забивает расклинивающийся крюк, который остается в скале навсегда. Хватило бы этих крючьев. Спускаюсь последним по двойной веревке. Закрепившись, продергиваю веревку через оставленную наверху петлю, а то и карабин -- не жалко. И так весь день. Видя, какого рода летит сверху подарок, предупреждаю криком "камень" или "чемодан", в зависимости от величины падающего предмета. Тогда все как могут прижимаются к скале. Весь день наполнен криками, свистом и грохотом, ожиданием худшего и страстным желанием, чтобы все закончилось благополучно (в памяти случай, когда моему приятелю камень снес голову, как гильотина, на глазах у всей группы). К вечеру похолодало, стена стала затихать. В сумерках, спускаясь уже по льду, услышал снизу голос Толи: "Леша, это последняя веревка!" -- Не последняя, а еще одна! -- Давай сюда, на мой голос, бегом, здесь трещин нет! Веревку брось, не снимай! Нет, не побегу. Эти последние метры опасности пройду спокойно. Но вверху завыло, и ноги сами понесли. -- Все! Поздравляю! -- Толя протягивает руку. Все? В самом деле? Да. Под ногами опора. Горизонталь. Можно с непередаваемым удовольствием снять с себя всю эту ременно-веревочную упряжь. -- Что Аркадий? -- Увезли в акье. На, кури, спасатели принесли. Обоих прорывает. Минут десять без перебоя в два голоса ругаем всех и все на свете: камни, лед, веревки, крючья, Аркадия, друг друга, всех вместе взятых и, обретя душевное равновесие, спотыкаясь от усталости,идем по морене в базовый лагерь, выискивая путеводные туры из камней принесенными спасателями фонарями. На следующий день, спускаясь по леднику в долину, останавливаюсь и долго смотрю на огромную черную стену Свободной Кореи, увенчанную ледяной шапкой, сверкающей на солнце. Красных скал не разглядеть, слишком далеко. Первый раз я ухожу из гор с ощущением тихого счастья. Как в русском романсе: "Ах, как трудно дойти до вершины, Но она лишь откроет глаза, Что прекрасны поля и равнины И прекрасны ея небеса". Нет вопросов, нет сомнений. Жизнь."
 
Сильно!!!

Действительно впечатляет! И невозможно оторваться... Спасибо!
 
Хы

А папаня то зажигал по молодости :) Правда поговорив с ним, выяснил, что у него немного другая версия :) Статья хорошая. Загордился всеми.
 
СВободная Корея!...Клево!

ЗДорово написано! А можно узнать что за маршрут...ну так для справки)заранее спасибо)
 
good!

Просто отличный рассказ! +5!
 
хорошо написано!

невозможно оторваться, не дочитав))
 
© 1999-2024Mountain.RU
Пишите нам: info@mountain.ru