Всего отзывов: 8 (оставить отзыв)

Рейтинг статьи: 4.50

Публикации Яна Рыбака на Mountain.RU: Шамони, ты моя Шамони Боливия - 2001 Грабли Читайте на Mountain.RU: ►Мечта - это как замок из песков Wadi Rum

(Очерки об Иордании)

Барханы, дюны, чайханы,
Пустыни тени – бедуины,
Холмы, равнины, вновь холмы,
Верблюды, сёдла, седловины.
Слюдою слёзною полны
Глаза, и губы солоны
Роняют наземь стон невинный,
Во рту гуляет вкус полынный,
Силён и терпок, и сильны
И дымный цвет, и запах дынный,
И звук назойливый сунны.

О, сосед наш, Иордания, всё у тебя лучше, на что глаз не положи – трава зеленее, каньоны глубже, ручьи полноводнее, барханы круче. О скалах и говорить не приходится. Всё, всё, за что не возьмись, толще у соседа нашего, вот и лезем мы к нему, к соседу этому, в огород, воровато оглядываясь – не появится ли из-за кустов дед абу-Матвей с берданкой. Что и говорить, природа Иордании прекрасна, а в укромных местах своих почти не замусорена и туристом (не мы ли это?..) почти не тронута.

Вот скажите мне, вы, люди просвещенные, много читающие о мире, а многие и в нём бывающие, что вы о ней знаете, об Иордании?... Э-э-э, ну что вы заладили: Вади Рам да Петра, Петра да Вади Рам... А видели ли вы, как дымятся истекающие горячими минеральными водами стены каньона Хейдан? Наблюдали, как в ущелье Фейд срывается с пятидесятиметровой высоты струя водопада столь острая и стремительная, что местами прорезает базальтовую скалу насквозь, уходя в неё, как в туннель? Слетали вы по верёвке, окутанные облаком радужных брызг, в озеро зелёное, как глаз первобытного ящера? Бродили по гребню нежной розовой дюны, такой девственной, что стыдишься следов своих, на ней оставляемых? Довелось ли наблюдать вам печальных верблюдов, отбрасывающих острую пустынную тень в лучах промасленного, как старый шаманский бубен закатного солнца?

Да, Петра прекрасна, кто спорит, но невозможно судить о вкусе торта, слизнув с него одну лишь вишенку, пусть даже и красующуюся на самой его верхушке… Я только-только приступил к этому торту, и, надеюсь, мне хватит его ещё на многие годы.

Я всеяден и не боюсь признаться в этом. Я люблю горы, но люблю и каньоны, и пустыню, которая не чужда человеку более других природных ландшафтов, а просто – более одинока, самодостаточна, замкнута в себе и безразлична к упованиям входящих. В ней есть очарование истинного величия, не нуждающегося в признании и поклонении.

В этих просторах, затягивающих усталыми вечерами заунывную песнь песков, человек живёт просто и легко умирает. Загляните пытливо и внимательно в глаза верблюда – это животное не надменно и не заносчиво. Оно – несуетливо, поскольку имеет дело с вечностью.

Люблю ли я Иорданию? Наверное – нет, не думаю, что люблю. Слишком мы с ней разные, слишком многое мне в ней чуждо и слишком многое раздражает меня в ней, а порой и смешит, но, как это нередко бывает и между людьми, меня вновь и вновь тянет к ней. Я не могу не приходить к ней, не могу к ней не возвращаться.

Каньон Хейдан.

Там качались набухшие пальмы
Под обузой пятнистых плодов,
Опускался туман на купальни
Низовых, предрассветных прудов.
В лягушачьих болотистых чащах,
На скале над змеиной рекой
Ты, сухой и горячий, обрящешь
Свой великий и мудрый покой.

Прекрасный, ни с чем не сравнимый каньон. Настоящая жемчужина. Мощное течение проточило его в толще песчаника самых изысканных расцветок. Тонкий рисунок, покрывающий многометровые вертикальные стены, меняется многократно на всём протяжении каньона, словно над ним работали художники различных школ и направлений.

В нижнем течении Хейдан узок и стремителен, а вода его прохладна. Множество небольших, в пару метров высотой, водопадов делают его прохождение снизу вверх вполне спортивным мероприятием. И о-очень весёлым!..

В средней своей части каньон расширяется, превращаясь в просторное ущелье, на крутых склонах которого раскинулись золотистые пальмовые рощи. Впрочем, настоящих висячих садов немало и в низовьях каньона и в его верховьях.

По мере продвижения вверх (а мы проходили каньон именно так – снизу вверх... чудить – так чудить!), цветастый песчаник всё чаще уступает место строгому базальту, некогда выдавленному из недр земных в форме аккуратных шестиугольных столбиков.

В верховьях Хейдана водный поток становится мельче и теплее, подпитываемый горячими минеральными ключами. Стекая по стене каньона, каждая горячая струйка оставляет за собой яркий оранжевый след. Висячие сады дымятся, шелестит ни на секунду не умолкающий тёплый дождь, роняемый с плакучих кустов и деревьев, над горячими ваннами клубится пар. Земля Санникова.

Идущие сверху спускаются по нему дюльфером, а идущие снизу – обходят, вылезая на правую по ходу стену каньона по лёгким (но очень скользким!) скалам.

Калейдоскоп впечатлений:

В Вади Хейдан мы просачивались под покровом темноты, как партизанский отряд. В три часа ночи, с погашенными фарами мы подкатили почти под самый домик рейнджеров - вон он, фашист, стряхивает падучую звёздочку с конца своей сигареты - и попрыгали в кювет. Луны нет, налобные фонари выключены, при появлении первых проблесков приближающейся машины бросаемся ничком на землю. Интересно, что вообразит себе случайный полицейский патруль, наткнувшись на пятерых израильтян, ползущих вдоль шоссе в три часа ночи в самом сердце Хашимитского Королевства? Эта мысль окатывает душу леденящим восторгом, каковой испытываешь, вываливаясь из самолёта, теряя последнюю опору и обрывая последнюю пуповину... "Машина-а!.." – шепотом кричит Миша. "А не пустить ли её, падлу, под откос..." – диковато подумалось мне – "что ж зря на брюхе-то ползать..."

Мы вползаем в каньон Хейдан не по чудаческой прихоти. Другого способа осмотреть это чудо природы, пройти его насквозь из конца в конец не существует, поскольку он превращен иорданцами в национальный парк с ограниченным доступом. Нам, туристам, разрешено прогуливаться лишь в нижней короткой части каньона, за плату и в сопровождении местного гида. Ну, а с октября месяца он и вовсе закрыт для посетителей. "В виду угрозы наводнений".

Я знаю, что мы ведём себя несолидно и безответственно, но, во-первых, мы терпеть не можем гулять на поводке, а во-вторых, мы не хотим лицезреть гениальное кинополотно оскопленным рукою цензора, нам не нужен жалкий рекламный ролик, мы хотим просмаковать полнометражную, широкоформатную ленту от начала и до конца.

Штурм водопадов. Чаще всего, попеременно, этим занимаемся мы с Мишей. Вся группа кучкуется на последнем завоёванном плацдарме, там, куда ещё можно доплыть с рюкзаками. Задача штурмующего – без рюкзака пробиться под самый водопад, в затишное "корыто", которое обычно образуется у самой стенки, и против бьющей сверху струи по мокрым скользким скалам вылезти вверх по водопаду и оттуда бросить вспомогательную верёвку своим сотоварищам... Аттракцион ещё тот, можете мне поверить.

Сколько могу, гребу кролем изо всех сил, но в какой-то момент течение останавливает меня и я, продолжая отчаянно взбивать пену, шарю глазами по стене в поисках зацеп. Подтягиваюсь "на мизирах", ноги продолжают молотить воду, как винт небольшого катера. "Ш-шит!..." – срыв, и меня уносит вниз по течению...

Я фотографирую Лёшу, выползающего из воды на скальный уступ, словно большая мокрая амфибия:

- Погоди, не снимай, я напрягу бицепс... –
- Лёха, снято –
- Бицепс виден? –
- Как у Шварцнегера...-
- А тебя снять? –
- Не стоит, у меня нет бицепса... –

Тарек, наш бессменный иорданский водитель, отправившийся вместе с нами на прохождение каньона, заслуживает отдельного полноценного рассказа. Он – ходячий цирк, этот Лёхин Тарек... Праздник, который всегда с нами... Я в жизни не видел более неуёмного, настырного, агрессивного, эксцентричного и непредсказуемого типа. Иногда он бывает прямо-таки невыносим, но зато скучно с ним не бывает никогда. Если Тарек с нами, клоунада не прекращается ни на минуту. Лёшу он встречает не иначе, как: "Алеский, шу ахбарак, аху шармута" - кабанья улыбка и тяжелый шлепок по плечу, - что в переводе на язык Пушкина и Достоевского означает: "Алексей, как дела, брат проститутки?.." Лёха отвечает ему взаимностью: "Салам алейкум, калб урдуни!.. Аху маньюк…" (Мир тебе, иорданская собака! Брат "маньюка"…) Что такое "маньюк" мне так и не удалось выяснить, но это определённо оскорбление столь грязное, что нормальный араб - не такой деклассированный элемент, как наш Тарек - смывает его только кровью обидчика.

- Как там твоя Хайфа? – интересуется Тарек – Хизбалла не раздолбала?..
- Стоит пока.
- Ну ничего, в следующий раз, иншалла… - со спокойной уверенностью говорит Тарек.

Надо мной Тарек посмеивается осторожно, соблюдая некоторую дистанцию, поскольку я его старше, весь в очках и ко всему ещё и "мухандес" – т.е. "инженер". Вообще-то, мы все тут "инженера", но именно в меня Тарек тычет толстым пальцем своим братанам и друганам, назидательно произнося: "мухандес!.." Он не знает, что это у них в Иордании "мухадес" – личность уважаемая, штучный товар, а у нас в Израиле только соседский Мурзик не имеет диплома о высшем образовании. На одном из очередных водопадов я так поразил Тарека своим скалолазным умением, что он таки выпалил: "Мухандес, аху шармута, ю ар вери стронг мэн!.." Прикусил язык, призадумался: "Мухандес, ты не обиделся?.."

"Всё в порядке, Тарек" – ответил я – "у меня нет сестры, и уже определённо никогда не будет..."

Вообще-то, Тарек смышлён, я бы даже сказал – смышлён до неприличия, в сравнении со своими коллегами – иорданскими водителями, но в плане подготовки к походам, тем более к мокрым, он наивен, как недоношенный младенец. Все наши планы и мечты об экономной и рациональной продуктовой раскладке, берегущей драгоценные место и вес, столь важные в подобном мероприятии, были небрежно сметены Тареком коту под хвост. Тарек бодро закупил половину продуктовой лавки одного из своих несчитанных родственников и запихнул всё это добро в свой бестолковый рюкзак, ничуть не заботясь о водонепроницаемой упаковке и прочих глупостях. Надо было видеть то неподдельное изумление и огорчение, с которым после первого же

А всё же хорошо, что рождаются в Иордании, пусть изредка, такие "Тареки" – любопытные, напрашивающиеся в бессмысленные и абсолютно несолидные мероприятия, предпочитающие мокнуть в воде, жариться на солнце и набивать мозоли в компании "сионистского врага", вместо того, чтобы пыхтеть наргилой и копить деньги на четвёртую жену.

Мы преодолеваем очередной небольшой водопадик. Прямо перед ним каньон резко сужается, и струя воды бьёт из этого сужения, как из брандспойта. Наша девушка, Аннушка, решительно отказывается от нашей, признаю - слегка навязчивой, помощи. Пять пар мужских рук неохотно опустились. Аннушка напрягла все свои (вовсе не малые, кстати) девичьи силы и, наклонившись под сорок пять градусов, шагнула в струю. В ту же секунду, она промелькнула мимо нас, уносимая течением, и унеслась бы, конечно, если бы Лёня в немыслимом пируэте не поймал её за петлю рюкзака. Девушки, хорошо подумайте, прежде чем отказываться от мужской помощи!

В Хейдане водятся змеи. Настолько откровенно ядовитой внешности, что не нужно быть дипломированным серпентологом, чтобы это понять. Голова – тугая, треугольная капсула с ядом. Хоть в чашу выдавливай. Аннушка круглит глазищи и заламывает руки в священном ужасе. Лёня делает стойку с фотоаппаратом. Он возбуждён, как пойнтер, унюхавший куропатку, и кончик его хвоста подрагивает от нетерпения: "выползай же, ну же, с-с-су..., выползай..." Лёня нависает, переминается, придвигается всё ближе и вдруг быстрым нетерпеливым движением трогает гадюку за хвост, типа: "давай уже, достала..." Я немею от нереальности происходящего... Змея выползает в свет софитов.

Вот так Лёня... Крокодил Данди, ё.. твою мать!..

Мы с Лёней стоим друг против друга по пояс в мутном потоке. "Скажи чи-и-з" – повелительно говорит мне Лёня, поднимая фотоаппарат. Я покорно говорю "чи-и-з...". Лёня неловко всплеснув руками исчезает под водой вместе со своим новеньким дигитальным "Фуджиком".

Проходя мрачный базальтовый каньон, мокрые, продуваемые прохладным ноябрьским сквозняком, мы замёрзли, как цуцики. Зуб на зуб не попадает. И тут мы прямиком выходим к шикарной дымящейся струе, хлещущей из стенки каньона. Широкая скальная полка превратилась в удобное горячее кресло. Сверху, с

Заночевали мы на уютном песчаном пляжике, напротив входа в узкий боковой каньон, по дну которого струится горячий ручей. В самом устье каньона ручей образует большую тёплую ванну. Представляете, какое это наслаждение - после бессонной ночи и 13-часового выматывающего похода (заплыва?..) вверх по каньону принять горячую ванну и завалиться на прогретый за день песок лицом к звёздам?

Настала ночь и не черны
Лишь звёзд печальные лучины,
Плывущее во мрак долины
Седло покатое Луны,
Да женщин бледные личины.

Ну и напоследок – просто фотки: