Кроме организации спасработ КСП проводилась огромная профилактическая работа. Контролировались работа альплагерей, состояние спасслужбы альпмероприятий. Инструктора КСП проверяли, как проводятся занятия, восхождения. Выпуск на сложные восхождениям дублировался в КСП. Доходило, иногда, и до маразма, конечно. Например, как-то в альплагере Баксан старший инструктор КСП Клестов два дня искал недостатки в спасфонде лагеря. И, наконец, нашел. Начал наливать воду в котелки в спасфонде - и (о, ужас!) один из котелков начал капать. На инструкторском совещании он, торжественно размахивая дефектным предметом, спрашивал: "Вы представляете, к каким последствиям это приведет? Ведь головной спасотряд будет голодный!". Бедного начспаса Хромова Валентина Константиновича за такую серьезную оплошность перевели в командиры отряда. Впрочем, ему не привыкать - такое с ним проделывал Клестов каждый сезон. И мы к этому привыкли. Кстати, на моей памяти, Валентин Константинович был лучший начспас. Мне, как командиру головного спасотряда, с ним работалось, как за каменной стеной: только возникает проблема, а он ее уже решил - огромный опыт, прекрасные человеческие качества. Сейчас это редкость. Ну, а выпуски у старшего инструктора КСП Клестова - это же вечер юмора! В те времена мы сначала выпускались в лагере, где, зная, что потом проверят на КСП, нас проверяли досконально. Поэтому найти недостатки мог только Клестов. Он нас строил перед КСП, потом заставлял вытрясти все рюкзаки и приступал к экзекуции, которая ему доставляла явное удовольствие. Нужно отметить, что всю черновую, первичную работу на спасаловках для КСП выполняли инструктора именно Баксана - нас он "дергал" туда первыми. Соответственно наше снаряжение он хорошо изучил. После часового осмотра раздавался торжествующий крик - значит нашел! Оказывается, у нас в аптечке есть все, но не совсем. К каждому лекарству нужна инструкция по пользованию, причем написанная врачом лагеря и с печатью, да еще с подписью именно директора лагеря. Не выдержав, инструктор Юра Кузьменко (он из Киева) воскликнул: "Что же ты с нами делаешь, ведь мы земляки!". На это Клестов невозмутимо отвечал: " Земляки мы с тобой дома, а здесь я на работе!". И бежали мы бегом в «Баксан» (а это 5 километров), там врач с квадратными глазами писал эту инструкцию, ставили печати и бегом назад. Кстати, в другой раз мы бегали в лагерь за пятой веревкой. Клестов сказал, что если одна из четырех веревок повредится, нам придется, вчетвером, идти по маршруту Нагорного (Уллу-Кара, кстати, шли уже по третьему разу, размяться) с нарушением - на одинарной веревке, а это недопустимо! Самое интересное, пока один из нас бежал за веревкой в лагерь, Женя Бубликов, наш, ростовский инструктор, решил попытаться найти веревку поближе - и нашел в альплагере «Шхельда» (это рядом) первопроходца маршрута 5Б на Уллу- Кару, Ивана Хариняка. Тот, поняв ситуацию, подарил нам свою веревку со словами: "Чтоб ему пусто было, этому супостату". Веревку его мы перебили (все-таки, надо отдать должное, Клестов оказался прав, или "накаркал"): в верхней части маршрута Нагорного, при выходе на «крышу», я, работая первым, залез вправо, на живые блоки, и ребята, идя по перилам, эти блоки зацепили. Так это же не все! Любимый метод контроля у Клестова - вызывать группу, находящуюся на 5Б, по радиосвязи, к примеру, во время аварийного прослушивания, в 12 часов дня. Если группа не отвечала, то 5Б не засчитывалась.
Это было смешно, иногда глупо, но, тем не менее, действенно.

Революционные 90-е годы привели к созданию системы МЧС. С новой структурой я столкнулся уже в ущелье Адыр-Су, в альплагере «Уллу-Тау» в 1996 г. На вершине Уллу-Тау (на «доске», 4Б) побило камнями группу московских альпинистов. Они ночевали под маршрутом, а рано утром, двойка альпинистов, также из Москвы, прошла мимо спящей группы на их маршрут. Утром группа вышла на лед - и получила солидный камнепад. Думаю, что от той самой двойки. Несколько раненых. В лагере сразу же собрали спасотряд, подготовились выходить. Тут в лагерь приходит один из новых сотрудников МЧС (мастер спорта по горному туризму из Нальчика) и начинает кричать: "Как вы смеете выходить на спасработы? Немедленно разойтись! На спасработах работать должны профессиональные спасатели, т. е. мы, МЧС! А вы кто такие? Жалкие дилетанты!". Мы посовещались с начальником учебной части и решили все-таки выйти. Спасотряд МЧС вышел перед нами. Так как мы были не профессионалы, то по традициям лагеря (а в «Уллу-Тау» головной спасотряд выходит к пострадавшим бегом) под маршрут подошли раньше МЧС и, к моменту их появления под маршрутом, успели наверх поднять врача (нашего, "непрофессионала") с баулом медикаментов и спустить девочку с побитой ногой под маршрут - четыре веревки. Профессионалы забрались наверх по нашим веревкам и вызвали вертолет. Севостьянов (а была метель) сначала подлетел к нам вплотную (до сих пор помню, как дворники еле разгребали ему снег со стекла), но мы ему показали рукой, что нужно на стену. У нас-то все нормально - девочка потихоньку идет, ну иногда несем - она легкая, а наверху раненые остались. Он развернулся, как всегда, набрал кругами высоту и медленно, прощупывая воздух винтами, приткнулся на 4Б одним колесом и снял всех. Вот так мы, лагерные инструктора, познакомились с новой структурой-МЧС. Со временем лагерная система спасотряда прилично развалилась, причины тому сложные - достаточно сказать, что и понятие «лагерный инструктор» претерпело сильные деформации. МЧС остался единственной структурой, проводящей спасработы. Но одну картинку вспомню. На Уллу-Тау сорвался участник, работавший первым на 5Б (сборы из Набережных Челнов). Мне начспас приказал туда не вмешиваться (пусть это останется на его совести, руководитель сборов требовал от него подключить мою группу - мы сидели на Чегетских ночевках). Вечером спасотряд МЧС подошел на Чегетские, стал рядом. Из их разговоров я понял, что они обсуждают проблему - как надевать кошки? Я с ужасом подумал: "Как же они на стену Уллу-Тау полезут?" Утром они ушли под стену. Конечно, никто никуда не полез. Повезло группе на 5Б - они сами спустили раненого со стены.

Как-то я поинтересовался условиями работы в МЧС. Меня поразил размер зарплаты - смешно, кто же за эти деньги работать будет, особенно учитывая опасность, сложность спасработ? Ведь спасатель должен за сезон совершать восхождения 5-6 категории сложности - иначе как он на Кавказе спасать будет? Вместо этого введены какие-то категории, которые, как я вижу невооруженным взглядом, имеют люди и близко не соответствующие уровню, необходимому для проведения реальных спасработ на сложном горном рельефе. На смешные зарплаты, естественно, набирают не альпинистов с соответствующей подготовкой, а случайных людей. Более того- система оплаты интересная. Я, например, спросил, можно ли устроиться на два месяца, летом, когда идет основная масса спасработ? Мне руководитель говорит: «Я бы тебя взял, но система такая, что мы можем взять только постоянно, на два месяца бухгалтерия не пропустит». Мне часто предлагают поработать с сотрудниками МЧС для повышения их квалификации. Но таким образом можно с ними выполнить 3-й разряд, не более. Для подготовки квалифицированных спасателей уровня КМС по альпинизму нужны годы, соответствующие способности, материальная заинтересованность и просто призвание! Таких людей можно найти только среди реально действующих альпинистов. Например, в том же Адыр-Су… Да, распрекрасный человек с опытом горного туризма может работать в МЧС. Но он на стену 5-6 категории трудности не полезет! А случись что-то на стене Тютю-Баши, на маршрутах Джайлыка, Чегема, Уллу-Тау? Тот же пример в Адыр-Су со спасработами по группе инструктора Иванова! На гребень Уллу-Тау поднялся один Бара, да и тот до пострадавшего не дошел (Почему? Не будем уточнять. Бара там реально хоть что-то делает и за это ему большое спасибо). В результате инструктор остался умирать, а раненые девочки, понимая, что их никто не спасет, сами выползли к спасателю МЧС, находящемуся в единственном числе. Единственном, потому что остальные спасатели МЧС туда не смогли подойти. По гребню, по которому второразрядники из Прибалтики за неделю до этого спокойно гуляли с инструктором Оликом А. П. в составе учебного отделения.

В МЧС Приэльбрусья должны работать альпинисты с опытом ежегодных сложных восхождений . И зарплата должна быть не менее 2000 долларов в месяц. И получать хорошую зарплату должны люди, реально работающие на сложных маршрутах.

Ну и, наконец, вернемся к случаю с Краснодарскими сборами. Понятно, что для учебных восхождений февраль должен быть закрыт. Для спортивных - учитывая реальное состояние маршрута. Группы все регистрируются в журнале МЧС ущелья. Вот там и должна быть графа, в которой, под роспись, руководитель мероприятия или спортивной группы должен быть предупрежден об опасности. Поверьте - этот несложный процесс многих остановит. Только это нужно делать реально, а для этого оценивать ситуацию должны альпинисты с опытом - запрещать нужно обоснованно. Инструктора МЧС должны выходить к местам занятий и восхождений и делать свои замечания, регистрируя их потом в журнале. На добровольно - принудительной основе руководители мероприятий должны оставлять в МЧС рацию для контроля восхождений и приема сигналов о помощи. В случае с лавиной в Адыр-Су работники МЧС утверждают (это я в Форуме прочитал, там и фамилии есть), что там, в этом месте, лавин не бывает. Вот в этом и нужно разбираться, это и есть показатель уровня этих работников МЧС. Последствия этой ошибки тяжелейшие - массовая гибель людей. Если бы сотрудники МЧС категорически не рекомендовали идти на восхождение, то, уверен, студенты туда бы и не пошли. Ссылаться на туров не стоит - а что, в МЧС не знают это стадо туров и где оно гуляет? Во время спасработ и посты вверху выставили с рациями, и лавины опасались, а тогда почему студентов туда пустили?

Очевидна вина руководителей мероприятия. Конечно, в такой ситуации руководители прячутся. Но расследование при желании все может выявить. Было бы желание.
Собственно, все ясно из Форума - народ всех назвал, не дал никому исчезнуть. А в мире альпинизма и горного туризма эти люди никогда больше не должны руководить мероприятиями.

Спасработы в Адыр-Су проведены нормально - все, что можно сделать, сделано. Всех нашли, что нелегко, труд тяжелый, всех вывезли.

Проблема в профилактической работе - такие случаи нужно не допускать, действуя не вслед событиям, а опережая, предвидя их. Понятно, что сейчас демократия, заставить восходителей подчиниться рекомендациям работников спасслужбы трудно. Но чувствовать ситуацию заранее и оказываться вовремя и в нужном месте спасотряд МЧС обязан.

Приведу пример. Два года назад я отвечал за подготовку альпинистов этапа подготовки НП-1 , НП-2 на учебных сборах г. Краснодара. Жили мы в альпбазе "Эльбрус". Тот же февраль. Приехали, посмотрели на склоны. Учебные занятия провели на учебных скалах, по пояс в снегу. Отчитали все лекции. А в конце сборов вышли на восхождение. На горнолыжную гору Чегет - там все контролируется с точки зрения лавин. Вышли рано утром и под одноместной канаткой пробивали следы доверху. Со всеми горнолыжниками познакомились - они пари заключали, дойдем ли мы или нет. Наверху нас целый митинг встречал, как победителей. Пошли мы дальше, до вершины, спуск заканчивали в темноте. Все довольны и, главное, вернулись домой. О восхождениях на Гумачи, Трапецию, Виа- Тау , Курмычи даже не мечтали, потому что инструкторский состав был опытным.

Согласитесь - тот же Краснодар, тот же февраль. Так зачем нужно было сейчас на лавиноопасные склоны людей вести, рискуя их жизнями?