Читайте на Mountain.RU статьи Вадима Бешанова: Хижина Монблан. Письмо далекому другу Интервью с Сергеем Бершовым Высокие Татры Игрушечные горы Борщ на нарзане

Он проснулся оттого, что начала подмерзать спина – оказалось, что Мишка, всю ночь воевавший с ним за жизненное пространство, куда-то исчез. Перевернувшись, шурша пуховкой, на спину, он обнаружил, что в палатке вообще никого нет. Три скомканных спальника валялись рядом. Ветерок полоскал брошенный расстёгнутым полог «серебрянки», болтающиеся на верёвочках деревянные застежки негромко и неритмично постукивали по дюралевой стойке. На валик из запасных шмоток, сложенный у входа и служивший им изголовьем, сквозь открытый вход намело порядочно снега.
На часах было почти девять. Поздно, но они сегодня выходить и не собирались: вчерашний снегопад, накрывший их на подходах, не располагал к работе на маршруте. Они предполагали денёк отсидеться, а если повезет и погода наладится – обработать, ближе к вечеру, пару веревок.

Возле палатки никого не было. В трех шагах от входа между камнями валялся перевернутый и покореженный примус, а чуть дальше, уже припорошенная снегом, нашлась красная рукавичка Мишки. И больше никаких следов. На окружавших его камнях морены лежал свежий снег.
«Тьфу, что за шутки идиотские», - сказал он вслух, топчась у палатки. И снова заорал: «Мужики, эй, мужики!» Ответа не было. Предприняв ревизию, он выяснил, что вместе с мужиками исчезли практически все продукты, две из четырех веревок и фонарь. Пропал весь бензин. И все «железо». Не было рации. Пустые рюкзаки Гешки, Мишки и Олега, как и большая часть их личных вещей, включая (и это ошарашило его окончательно) олеговы вибрамы, были в палатке, а четыре пары кошек и четыре ледоруба лежали под её скатом снаружи.
Он нашел свои рукавицы, натянул болоньевые «самосбросы», взял ледоруб и, поколебавшись минуту, пошел вверх по морене, лежащей на слиянии двух ледников, в сторону «их» горы.

Через три часа он вернулся к палатке охрипший и испуганный не на шутку. Бросил ледоруб, устало присел на камни. Никаких следов своих друзей он не нашел, хотя добрался практически под начало выбранной «пятёрки». Обратно шел зигзагом, от одного края плоской морены к другому, но не обнаружил ничего, что могло бы помочь ему разобраться в ситуации. Нелепость происходящего выбивала из колеи, никак не удавалось сосредоточиться, придумать план действий, казалось, что вот сейчас, из какой-нибудь складки местности, появятся его друзья, и снова все станет хорошо и понятно. Он сидел на камнях, раскачиваясь из стороны в сторону, спрятав руки на животе, и бессильно матерился. Так продолжалось довольно долго, потом он чуть успокоился, нашарил во внутреннем кармашке пуховки сигареты и зажигалку, закурил. Судорожно затягиваясь и пуская дым по ветру, встал и ещё раз огляделся вокруг. Туман поредел, теперь был виден весь засыпанный снегом цирк. Морены, ледники, скальные стены. И никаких следов присутствия человека.
Он полез в палатку в надежде найти все же какие-нибудь продукты – есть хотелось ужасно. Повезло – в кармане палатки обнаружился небольшой пакетик сухарей, которые он грыз на ночь. Но никакой другой еды не было, хотя тащили они много, рассчитывая на пять – шесть дней.
Натянутые нервы не давали сидеть на месте. Он снова, раскачивая палатку, на четвереньках полез наружу и вдруг, издав невнятный возглас, застыл на месте в неудобной позе: прямо перед его носом, буквально в метре от палатки, на снегу лежал дымящийся окурок какой-то импортной сигареты с фильтром. Сам он курил прилукскую «Приму». И был единственным курящим в группе.
Отчаянно ругаясь и путаясь в оттяжках палатки, он вскочил на ноги. Огляделся. Никого. На снегу вокруг палатки – только его следы. Поднял окурок. Оказалось – Болгария, «ТУ-134». Табак ещё тлел, испуская слабенький дымок. Он взвыл в голос, сминая окурок в кулаке, снова схватил ледоруб и принялся кружить вокруг «серебрянки», разматывая поисковую спираль, внимательно осматривая поверхность морены. Ничего. Совсем.
На последнем витке спирали, когда созрело уже решение возвращаться к палатке, он нашел на девственном снегу новенький, совершенно сухой фантик от конфеты «Белочка». На «золотце» внутри обёртки сохранились шоколадные крошки, и он, неожиданно для самого себя, жадно слизал их. Во рту на мгновение стало вкусненько.
Сунув фантик в карман, он, решительно прыгая по камням, вернулся к палатке. Осмотрел ещё раз покореженный примус. Тот оказался безнадежен – слишком сильно его изуродовали, кроме того из бачка выкрутили клапан. Бросив «шмель» на землю, он извлек из «серебрянки» каремат, спальники, свил себе гнездо на камнях и уселся – ждать. Так он просидел до темноты – почти не шевелясь, лихорадочно шаря глазами вокруг. Всё это время тишину нарушали только шум ветра да крики уларов. К вечеру затихли и птицы, и ветер. Похолодало. Когда сумерки сгустились, он решил перебраться в палатку. Устроился под задней стенкой, полусидя, лицом ко входу, положив рядом ледоруб. Он сильно замерз, но не чувствовал этого, хотя его непрерывно трясло. Мучительно хотелось курить, но сигареты кончились еще днем, а запасные пачки исчезли вместе с продуктами. Помимо совершенно необъяснимого исчезновения товарищей его очень беспокоило то, что он был фактически заперт в этом цирке – путь вниз ему преграждал лабиринт знаменитого Ледопада, через который вверх они пробирались полдня, с трудом разгадав все загадки ледовой западни. Обратное прохождение верхней его ступени в одиночку, без ледобуров, представлялось весьма и весьма проблематичным. Единственным реальным шансом на спасение был подход спасотряда оставалось надеяться, что начспас быстро отреагирует на исчезновение «Карата -12» из эфира.

«Карат-12, Карат-12! - чуть раздраженно проговорил начспас в микрофон. - Слышу вас плохо, если это вы на связи и меня слышите, дайте три раза сигнал «тон»!»
Из динамика сквозь шум помех донеслось три чуть слышных тональных сигнала.
«Карат-12, понял вас! Если у вас всё в порядке, дайте пять раз сигнал «тон»!»
Последовало пять сигналов.
«Понял вас, Карат-12, действуйте по плану, вам – СК!»
Начспас повернулся к сидящему рядом радисту: «Блин, что-то совсем с ними связи нет, четвертый день «тонами» общаемся! Не пущу я их больше так далеко».

Утро было солнечным. За ночь, несмотря на то, что он не спал ни минуты, ему удалось взять себя в руки. Когда солнце осветило палатку, он выбрался из «серебрянки», таща за собой каремат, устроился на прежнем месте. Пересчитал сухари в мешочке, сунул один в рот, остальные тщательно спрятал во внутренний карман пуховки, туда, где раньше лежали сигареты. Хрустя сухарём, принялся обозревать окрестности. Ночью шел снег – ни одного свежего следа вокруг. Его вчерашние были видны, но припорошило их изрядно. Поделив цирк на секторы, он ещё раз внимательно осмотрелся. Никаких следов друзей. Все пути относительно легких отходов из цирка – ледопад внизу и два перевала в окружавших его гребнях – без кошек, вероятнее всего, непроходимы. А кошки все так же лежали у палатки. То есть мужики не ушли, бросив его (он, собственно, и не верил, что они могли уйти), случилось что-то страшное. Но что? В инопланетянцев он не верил, в мгновенное помешательство трех здоровых циничных лбов – тоже. Но ведь исчезли…
Олег – без ботинок. Примус кто-то разломал. И ещё эти… окурки – фантики, бредятина какая-то. Если бы не отсутствие продуктов, можно было бы спокойно ждать спасов, но сухарей оставалось совсем мало. Ладно, решил он, протяну ещё день-другой, пошарю вокруг, а там точно начспас кого-нибудь пригонит. Мы за полтора дня подошли, значит завтра – послезавтра кто-то должен появиться.
За этот день он довольно внимательно осмотрел весь цирк: спустился к началу разломов Ледопада, побродил по ледникам справа и слева от “его” морены, благо они были в этом месте открыты и не разорваны, просмотрел, насколько смог, начала подъемов к двум, теоретически проходимым, перевалам, наобум позаглядывал в рантклюфты. К результату своих поисков он был готов заранее – нигде ничего. Возвращаясь к палатке, он решил, что больше тратить силы на поиски не будет - слишком сильно устал, стало ясно, что на горстке сухарей с такими нагрузками он долго не протянет.
Солнце за день растопило снег на камнях морены, черневшей теперь на фоне грязной белизны ледников. Совершенно неожиданно для себя (ну ведь проходил же вчера здесь, несколько раз проходил!), буквально в нескольких шагах от «серебрянки» он наткнулся на старую, тщательно выложенную плоскими камнями, площадку под палатку. В очаге на краю площадки лежала куча какого-то тряпья. При ближайшем рассмотрении тряпьё оказалось чуть поношенной клетчатой, детского размера, рубашкой китайского производства. Внутри даже нашлась метка владельца: на маленькой белой тряпице, пришитой чуть ниже воротника, теснились неаккуратно вышитые чёрными нитками буквы: «Гришковец Е. 2 отр.» Он не стал гадать, откуда среди мокрых, только что вытаявших из-под снега камней, взялась сухая, ещё пахнущая хозяйственным мылом и явно недавно глаженая детская рубашка. Просто бросил её обратно на камни и устало побрёл к палатке.

В ожидании прошло ещё два дня, прежде чем он понял, что спасотряда по каким-то причинам не будет. Дождавшись очередного утра, он запихнул в рюкзак коврик, кое-что из теплых вещей, обе оставшиеся веревки. Взял два ледоруба (кроме своего ещё Гешкин). И пошёл по морене вниз, к разломам верхней ступени Ледопада.

«Ну как же вы так? – допытывался у Гешки удрученный начспас. - Как можно человека на подходах потерять?»
« Да я сам ничего не пойму, - ответствовал исхудавший и загоревший до черноты Гешка, с трудом шевеля растрескавшимися до крови губами. - Мы в верхней ступени Ледопада были, до выхода в цирк оставалось минут двадцать ходу. Он шел в связке с Олегом. Олежек его из-за перегиба принимал – вытащил веревку с «проводником» на конце. Чего он отстегнулся, куда делся – непонятно, мы там всё вокруг обшарили, я сам во все подозрительные дырки спускался – никаких следов. И рация у него в рюкзаке была, поэтому мы и молчали».

-«Погоди – погоди!» - прервал Гешку начспас. - Давай-ка о «молчали» поподробнее!»

Он проснулся оттого, что начала подмерзать спина. Сквозило через открытую дверь с кухни, а скомканное одеяло, как всегда утром, обнаружилось на полу. Ругнувшись, он встал и, ёжась от холода, прошел на кухню. Так и есть: курил вчера вечером у открытого окна и неплотно затворил створку. За ночь на подоконник намело порядочно снега (ну что за март в этом году!). Он закрыл окно, перебросал горстями снег в раковину, зарядил и поставил на огонь кофейник. Вернулся в комнату, споткнувшись по дороге о так и не разобранный после поездки рюкзак. Проверил телефон на тумбочке у дивана – трубка исправно гудела. Достал из пиджака мобильный – смс-ок не было. Метнулся, снова споткнувшись о рюкзак, на кухню – там гневно клокотал, выкипая, кофейник. Вернулся в комнату с кофейником в одной руке и маленькой, с синим рисунком, чашечкой в другой. Сделал ещё одну ходку, притащив пачку сладких сухарей и тростниковый сахар.
Кое-как сервировав себе на журнальном столике утренний кофе, он включил телевизор – разогнать тишину. Взял пульт, прошелся по каналам. С третьей попытки нашёл «евроньюс» на русском. Прислушиваясь к телеку и хрустя сухарём, принялся собираться на работу, иногда подходя к столику - глотнуть остывающего кофе.
Через полчаса он закрыл за собой дверь квартиры, бросил в портфель обе связки ключей, снова проверил, не пришла ли смс-ка.
И пошел вниз по замызганной лестнице