При вводе Логина и Пароля,обратите внимание
на используемый Вами
регистр клавиатуры!
|
|
|
|
|
Подсказка
|
||
|
При вводе Логина и Пароля, обратите внимание на используемый Вами регистр клавиатуры! |
||
|
|
|
|
|
||||||||||||||||||||||
|
||||||||||||||||||||||
Фото: Юрий Леонов, Александр Халяпин,
Зимняя Гестола
Безенги я полюбил давно и сразу, поэтому выбор района для очередной поездки в горы не был для меня ни долгим, ни мучительным. Мои друзья не меньше меня мечтали о новом зимнем маршруте, так что нам легко было придумать себе достойную цель и с упоением погрузиться в планирование.
Итак, Юра Леонов, Максим Седов и я запланировали отпуск на первые числа января 2006-го и от абстрактной подготовки, начатой ещё летом, перешли к тренировкам конкретным, предвкушая очередные зимние Безенги со всеми своими спортивными и неспортивными удовольствиями. Но, увы, я попал под супермегасрочную работу, от которой лучше было не отказываться. А так как Макс имел в рукаве запасной «семейный» вариант для отдыха, а Юра, ещё не окончательно восстановившийся после травмы колена, готов был простить мне «динамо», то я сделал реверанс в сторону карьеры, и наша совместная поездка сорвалась.
Ещё в Москве я решил сходить на Гестолу. Все восемь своих предыдущих приездов в любимый район я упорно игнорировал эту красавицу, откладывая более близкое знакомство на потом. Но официальная цель моего визита в горы была – «прогуляться под Ляльвер». Не хотелось мне наваливать на свою жену дополнительный груз тревожного ожидания, а так как было маловероятно, что я за две недели успею акклиматизироваться, поймать погоду и сходить на ещё нехоженый зимой почти пятитысячник в Главном Кавказском хребте, то и друзьям не стал раскрывать своих намерений. Всё-таки это мероприятие попахивало авантюрой.
Радостная встреча с безенгийцами оказалась серьёзной проверкой для моего организма, но следующим утром я уже бодро шагал в направлении Миссес-коша. Видимо, сильных осадков не выпадало давно, и ветер создал прочный наст, так что первую половину пути можно было бы спокойно пройти и без снегоступов.
Дойдя за пару часов до хижины, я после короткой передышки поднялся на ледник, сползающий с перемычки Брно-Миссестау. Мне нужно было походить в кошках, вспомнить петлю Абалакова, помахать молотками и проверить новую одежду. Накануне я стал счастливым обладателем мармотовских софтшельных штанов, перчаток из виндстоппера, балаклавы и пуховых рукавиц. Как и ожидалось, всё это добро работало отлично! Следующим пунктом моей программы – чтобы недалеко и повыше – был выход в район пика Дружбы. Удобный для аклёмы Тёплый угол отпадал (ну сколько можно?), на Каргашильский хребет из-за сильно заснеженного склона не стоило соваться, а в этот закоулок подъём начинается прямо от лагеря, да и интересно посмотреть новое место. Так что на следующий день в 6:30 я отправился искать лазейку в первый кулуар. Жаль, что не успел просмотреть путь накануне.
Тропа в Тёплый угол была набита десятками ног, трудившихся здесь в новогодний заезд. И хотя сам кулуар найти не проблема – он начинается над небольшим поясом скал, прилепившихся слева по ходу возле какого-то водозаборного сооружения, но дорога всё-таки идёт мимо, и нужно было придумать, где свернуть и начинать лезть вверх.
Я не стал дожидаться, пока станет достаточно светло, чтобы найти верный путь и спокойно миновать препятствие, а ломанулся в первую подходящую щель, тут же напоровшись на натёчный лёд замёрзшего ручейка. Надел кошки, но без инструментов не удалось вылезти – круто, пришлось отступить и траверсировать до следующего «удобного» вылаза. Здесь я устроил себе скальные занятия. Всего-то метров пять нужно было потрудиться во внутреннем углу, но падать не стоило! А ведь Юра Леонов обещал «дорогу», когда рекомендовал этот вариант для аклёмы.
Кулуар быстро сошёл на нет и разлился в обширный открытый склон, который скоро сменился широким гребнем, по которому я в 11:40 добрался до вершины. Тура не было. Я сложил свой и написал, что этот пупырь и есть Дружба. Ха-ха, на самом деле она возвышалась рядом распальцовкой скальных перьев, но этот факт мне открылся только вечером при изучении карты, висящей в КСП (хотя сомнения терзали ещё наверху). Высота этой горки 3761.7, имя её неизвестно.
Вечером отпраздновали День рождения Адилби. Как положено, к нему приехали гости из Нальчика, была гитара, танцы и напитки. Но утром я, на удивление, сумел проснуться и отправился скитурить к Миссес-кошу. Это был мой первый опыт подобного развлечения. Я не отстегнул пятку крепления и долго не мог понять споров про лыжи vs снегоступы. У меня в этом вопросе в тот момент не возникло никаких сомнений. Вверх с закреплённой пяткой идти было неудобно, и хотя новые камусы исключали отдачу назад, но они и не позволяли скользить вперёд как по маслу, а необходимость периодически ковыряться между камней почти совсем похоронила ещё не родившуюся во мне любовь к скитуру. В довершение ко всему, я намял на внутренней стороне правой ноги косточку щиколотки, кантуясь на траверсе в не очень комфортных Юриных ботинках. Эта оплошность по прошествии нескольких дней едва не стоила мне возможности сегодня писать эти строки. К вечеру на Гестолу уселась тёмная туча, небо затянуло, и на ущелье посыпалась снежная крупа. Не улучшилась погода и к утру. Намеченный выход на Брно через Миссес-кош пришлось отменить. А лагерь уже совсем опустел. Борис вернулся в Нальчик. Адилби с Инной, Азнаур и Алим уехали в Приэльбрусье на сборы спасателей. Остались мы одни с Тимбулатом. Но так как дни до конца отпуска были сочтены, я не стал ждать «окна» и, бросив Тиму наедине с телевизором, отправился после полудня за аклёмой в спасительный Тёплый угол.
До поворота на футбольное поле вела хорошая тропа, и туда я дошёл без снегоступов. Дальше халява кончилась. Преодолев по пояс в сугробе недлинный, но крутой вылаз, я поплёлся по уже сносному снегу. Вскоре появился наст, который предательски ломался под моими ногами. Наконец, он превратился в зализанный ветром панцирь, по которому в пору было передвигаться в кошках. Хорошо, что снегоступы снабжены шипами и передними фирновыми зубьями!
Я натопил первую кастрюлю воды и разлил по бутылочкам, замутив туда Fit Active. Переливание напитка в другую ёмкость позволяет сразу начинать готовить новую порцию. Кроме того, кастрюля остаётся чистой, а небольшой остаток воды в ней помогает быстрее расправиться со снегом. Я как-то не придал значения набирающей силу непогоде. Ну, ветер. Ну, дует. Однако его порывы всё настойчивее пытались опрокинуть горелку, толкая мою спину, подпиравшую стенку палатки. Видимо, этот ветер долго терпел, пока я закончу возню с первой порцией жидкости, но, дождавшись, обрушился шквалом на мой мармотовский домик, перевернул и попытался швырнуть его на ледник. Если бы не полутораметровый камень, служащий стенкой площадки, так бы оно и было, но меня размазало по наклонной поверхности этого булыгана вверх ногами и неумолимо тащило вверх через край. Я схватился за дуги под потолком и со всей силы потянул их на себя, чтобы уменьшить площадь образовавшегося паруса. Это помогло. По крайней мере, я стабилизировался в пространстве. Голова касалась земли, спина и ноги распластались по поверхности камня. Как только ветер затаился, я рывком сбросил своё тело вниз и завалил ногами палатку набок. Было такое ощущение, что дуги переломаны, стропы разорваны, и очередной порыв меня добьёт. Я срочно начал готовиться к эвакуации. Первым делом натянул ботинки, что было непросто осуществить, лёжа в спальнике и прерываясь на борьбу со стихией. Следующий шаг – запихнул все раскиданные вещи в рюкзак. У меня был наготове нож, и если бы меня снова потащило на край морены, я бы разрезал полотнище. Правда, тогда пришлось бы ретироваться в Укю-кош, копить на новое снаряжение, а про восхождения в этом сезоне забыть. Периодически налетающие шквалы не давали покоя, но заваленная палатка стала им уже не по зубам. Мне надоело держать потолок, прижимая его к себе, на всю ночь меня бы не хватило. Выручила телескопическая палка. Я сложил её, просунул в вентиляционное отверстие под коньком и опять разложил (благо, это легко сделать с блэкдаймондовским флик-локом). Теперь я мог легко держать свод то одной, то другой рукой, отдыхая и занимаясь едой. Первую пришедшую в голову мысль о бегстве я уже не рассматривал. Вроде, положение нормализовалось. Я погрыз бастурмы и очищенных семечек подсолнечника, хлебнул горячего. Можно было подремать, дождаться рассвета и тогда уж валить вниз. Отсутствие специальной бутылки с широким горлом заставило меня в перерыве между порывами утихающего ветра вылезти наружу. Над головой красовалось звёздное небо. Распластанная, перекошенная палатка оказалась невредимой, не считая пяти порванных растяжек из тех семи, что когда-то прижимали её к земле. Я не рискнул ставить купол. У меня не было уверенности, что ветер опять не вернётся. Оставалось забраться внутрь, натопить снега, хорошенько попить и попытаться уснуть. А чтобы больше не держать поднимавшийся потолок, но сохранить борта натянутыми, я не стал разбирать дуги, а просунул под коврик вторую палку и стянул её стропой с той, что находилась под коньком. Хотя вся одежда была на мне, включая пуховые рукавицы, надетые на ступни, это не спасало от холода. Но радовало, что ветер к середине ночи совсем пропал, завывая лишь где-то над перевалом Урал. Я был сыт, гидрирован и мог вытянуться в полный рост на условно мягком ложе из пенки и спальника. Не было больше никаких оснований отказываться от запланированного на завтра восхождения.
Попробовал бегать по морене, опять сделал махи – никакого эффекта. Я вполз вперёд ногами в заваленную палатку, разулся и начал ручной обогрев. Когда чувствительность вернулась, выдержал для профилактики ещё несколько минут, подержав ступни внутри рукавиц, и снова выбрался наружу. В восемь утра я, не снимая пуховки, прямо от места ночёвки зашагал по снежному кулуару на гребень Укю. На осыпном контрфорсе, разрезающем верхнюю часть кулуара, палки и снегоступы уже можно было оставить и лезть дальше по приятным, освещённым солнцем крепким скалам. Эту двойку я уже однажды ходил вверх и три раза спускался по ней. Казалось бы, всё должно быть знакомо, но снег на скалах, вероятно, меняет представление о том, где проще лезть. В результате я на этом простом маршруте придумал себе несколько новых «ключей» и вылез на вершину только в 11:40. Раскопал тур, сменил записку, накидал ещё камней и отправился вниз. Обратный путь пошёл веселее. Все свои придуманные «ключи» я обошёл (сверху лучше просматривается), но видно мало мне было ночного мазохизма, я забыл в оставленном рюкзаке очки. Теперь на спуске солнце светило мне прямо в глаза, и так уже нахватавшиеся на подъёме отражённого света. Пришлось включить технику прищуривания и попеременного подмигивания, что позволило мне добраться до морены к 13:40 без снежной слепоты и, надев очки, продолжить спуск в лагерь. Увы, намятая на ноге косточка с каждым шагом всё больше давала о себе знать, но я надеялся, что за пару дней отдыха всё само собой пройдёт.
Пока я восстанавливался в компании Тимы, который откармливал меня супом из баранины и собственноручно испечённым хлебом, погода снова сдулась. Приехавший по своим егерским делам Ислам поделился наблюдением, что после сильного ветра часто начинается обильный снегопад. Об этом же красноречиво свидетельствовала сочная снеговая туча, накрывшая Безенгийскую стену, а вверх по ущелью ползли облака, посыпая лагерь белой крупой.
За день до отлёта из Москвы мне удалось встретиться с Юрой, только что вернувшимся из Безенги. Он показал мне отснятые под Стеной фотографии и обратил внимание на возможный вариант какого-нибудь нашего будущего совместного восхождения на Гестолу по этому пути. На перемычку между Плечом и 4310 можно подняться по-разному, но меня ещё тогда привлёк нехоженый маршрут по рампе в левой части гигантского ледопада. На фотографиях и теперь вживую я проследил весь путь от ледника до седловины. Выглядело незапредельно, хотя в верхней трети открытый лёд не просматривался, но снега не должно было быть много. Трещины тоже обходились. И я принял решение не размениваться на традиционный маршрут, а сделать первопроход.
Маршрут я начал по центру. Забирать левее не хотелось. Хотя такой путь вывел бы меня в обход трещин сразу под рампу, но свежие громадины льда, ухнувшие прошедшей ночью откуда-то сверху и рассыпанные в этой части ледопада, напрочь отбили желание туда соваться. Подъём на первую ступень оказался нетрудным. Я смирился с необходимостью постоянно контролировать постановку правой ноги, которая из-за намятой косточки не желала работать так, как левая. Но эта проблема постепенно ушла на второй план, уступив место проявлению инстинкта самосохранения: когда я наткнулся на первую серьёзную трещину, то не на шутку задумался, а не повернуть ли назад? Мне предстояло переползти двухметровый снежный мост, упиравшийся в восьмидесятиградусную ледовую стенку, которая, когда я по ней вылез, оказалась всего лишь тонкой перегородкой, разделявшей две пропасти. Я траверсировал влево, перекинув правую руку через кромку и вбивая инструмент с другой стороны. Просто, лезть на молотках, классически вколачивая их над бездонной чернотой в вертикальный лёд мне не хватило смелости. Но, к счастью, метров через пять я уже мог встать двумя ногами на этот постепенно расширявшийся мост и, балансируя, дошёл до надёжной поверхности, где меня ждала очередная переправа через трещину. Переползя по стрёмному снежному мосту на спасительный «берег», я уже во весь рост зашагал по небольшому плато в крохотный цирк в левой части ледопада, окружённый с одной стороны нависающей второй ступенью, а с противоположной – крутым пятидесятиметровым склоном, по которому я, не желая быть заваленным каким-нибудь оторвавшимся сераком, пулей влетел на снежный галстук, выводящий к рампе.
Вернувшись на снег, я максимально осторожно двинулся по косой вправо, стараясь держаться ближе к нависающим скалам, насколько это позволяла крутизна склона. Хотя такая тактика помогала подрезать меньшую массу снега, я нутром ощущал нарастающее напряжение. Но вот, я оказался на открытом склоне, собиравшемся вверху в лавиноопасный кулуар. Метрах в сорока правее начинались спасительные трещины. Подо мной в мутном молоке снегопада проглядывала далёкая первая ступень, по которой мне совсем недавно пришлось пробираться. Выбора не осталось, нужно было траверсировать склон. Широко расставляя проваливающиеся по чуть ниже колена ноги, я двигался под защиту ледового разлома, обращаясь вслух к своему сыну: «Андрюша, я тебя не оставлю, я вернусь!» О том, чтобы идти на вершину речь уже больше не шла. Я спасал свою жизнь. Наконец, меня прикрыла стенка бергшрунда, но не успел я до неё добраться, чтобы вгрызться в лёд, как вдруг раздался грохот, и из кулуара обрушилась лавина. Её основной удар пришёлся на только что пройденный склон. Я воткнул оба молотка рукоятками в снег, вжавшись в него всем тело, и меня накрыл чуть запоздавший поток, пришедший со скал. Это не был удар, который смёл бы меня на ледник. Рукав лавинной реки, отделивший от основного русла и свернувший где-то выше на скалы, потерял там свою силу, окончательно ослабнув на трамплине ледового разлома. В результате на меня просто посыпалось много-много снега, немедленно образующего весомый конус над головой и рюкзаком. Я, затаив дыхание, чтобы не надышаться снежной пылью, двигал корпусом, мешая сугробу надо мной набирать массу. Секунд через двадцать лавина иссякла. Я отряхнулся и, не теряя времени, поднялся к укрытию. Идя по нижнему краю этой узкой поперечной трещины и вбивая для страховки инструменты в противоположную двухметровую стенку, мне удалось добраться до удобного места, где можно было безопасно остановиться и перевести дух. Был уже час дня. Во фляжках ещё оставался холодный Fit Active, но возиться с горелкой не хотелось, и я довольствовался тем что было, чтобы запить очередную порцию задеревеневших батончиков. Но и такая еда всё же лучше чем ничего. Лёгкая, быстро усваивается и даёт энергию для сжигания жиров. А для полного счастья хорошо ещё пожевать ломтик бастурмы – отлично поднимает настроение и сигнализирует организму, что жиры и белки начали поступать в пищу, можно тратить внутренние резервы.
Где-то в самом начале этого зигзагообразного пути я после траверса оказался над узким крутым мостом между большущей круглой дыркой и расширяющимся разломом, поворачивающим к скалам. Нужно было спуститься по мосту метра три и уходить ближе к центру ледопада, там уже дорога просматривалась. Не знаю, на чём этот мост держался?! Обходов я не видел. Несколько раз начинал ползти и каждый раз отступал. Но спасибо Абалакову! Я сделал петлю его имени. У меня было целых три бура, крючок для вытаскивания верёвочки и метров двадцать восьмимиллиметрового репшнура. Я дюльфернул до безопасного места (мост устоял), продёрнул верёвку и продолжил своё хождение конём (в смысле, буквой «Г») вплоть до финишной прямой уже в правой части ледопада, которая вывела меня по снежному склону на перевал. Шёл пятый час. Пора было подумать о ночлеге. Я осмотрелся на перемычке и приметил перспективную трещину в начале подъёма на плечо Гестолы. Запомнил это место как запасной вариант, если ничего не найду на спуске, и повернул к Западному Чюрлёнису, обходя 4310 по льду. «Поднявшись из долины почти до вершины, я двинулся обратно, зачем – непонятно».
По пологой поверхности идти было гораздо труднее, чем по ледопаду. Нога, на которую я уже перестал обращать внимание, стала обжигать болью почти при каждом шаге, когда раструб ботинка надавливал на косточку. Я поэкспериментировал со шнуровкой, но большого эффекта не добился. Надо было просто ставить стопу под таким углом, чтобы минимизировать нажим на больное место. Зато ветер, как только я вылез на перевал, тут же показал свою силу. Особенно это почувствовалось, когда я свернул на запад. Встречный поток залеплял снегом очки и обжигал щёки, а если закрыть лицо балаклавой, то стёкла изнутри покрывались инеем от выдыхаемой влаги. Приходилось останавливаться, протирать глазёнки и снова идти навстречу пурге. Но день клонился к вечеру, никакого привлекательного укрытия мне больше не подвернулось, а впереди маячили какие-то скалы, которые ещё предстояло выяснить как лучше обходить – выше или ниже. И я решил не выпендриваться, пытаясь спуститься по незнакомому маршруту в ночи, и повернул назад, с удовольствием подставив ветру спину.
Поужинав и уже успев замёрзнуть, я выбрался наверх чтобы выйти на связь. Моё положение больше не казалось мне критическим. Нога, оставленная на время в покое, болеть перестала, и лишний крюк на вершину, по сравнению с предстоящим спуском, представлялся мне не сильно напряжённым, так что несмотря на сильную пургу я сказал Тиме по радио, что в случае подходящей погоды попытаюсь сходить на Гестолу. В Безенги утро, как правило, бывает спокойным и ясным, неужели же я не воспользуюсь моментом? Ночёвка прошла замечательно. Чтобы не окоченеть, я время от времени расширял своё лежбище, которое в итоге превратилось в полноценную лежанку, пил-ел горячее, иногда поднимался и разогревался движением, а в перерывах дремал до очередного замерзания, засунув ноги в рюкзак. В четвёртом часу, когда бороться с холодом окончательно надоело, я выбрался наверх и обнаружил чернеющее звёздное небо при полном штиле. Ну что ж, у меня действительно появился шанс довести начатое до конца! Убив ещё час на топку снега, завтрак и короткие сборы, я покинул свой временный приют. Увы, дорога до вершины не была просто ровным фирновым склоном. На пути мне дважды пришлось искать проход среди разломов, опять рискуя на снежных мостах. Скорее всего, эти препятствия можно было бы обойти, если изначально взять правее. Но темнота мешала ориентироваться, зато эффектно смотрелись огоньки в каком-то сванском селении, мерцавшие совсем рядом. Ведь я топтал склоны суверенной Грузии. И вот, преодолев короткий, но неприятный снежный взлёт, я в 7:48 вылез на гребень. Как говорится, дальше идти было некуда, «Кавказ предо мною», ну и так далее. На самом деле, не помню особых эмоций. Поменял записку, которую нашёл в жестяной трёхлитровой банке, вышел на связь, посмотрел вокруг – погода портится – и рванул домой.
Спускаться с гребня по пути подъёма очень не хотелось, а от тура на Северо-запад вели, как мне почудилось, еле различимые следы. Я не стал списывать это на глюки, предположив, что натоптанная летом тропа подмёрзла и теперь виднелась на фоне остального снега. По крайней мере, через десяток метров следы сворачивали влево через карниз, который в этом месте был не такой большой как вокруг, а под ним среди скал просматривалась система заснеженных полок, выводящих в подобие короткого кулуара, по которому можно было попасть на склон. Правда, я немного повозился с карнизом, срубая его ногой, затем воткнул оба молотка в крепкий фирн гребня и сполз под нависание на зыбкий снег, ну а дальше уже без проблем спустился до своей берлоги.
Приспустившись и обойдя несколько закрытых трещин, я оказался справа от гребня, чуть ниже его края, но подобраться вплотную пока не мог. Прошёл ещё немного. То, что вправо уходил пологий спуск, никак не вязалось с моим представлением о перевале Чюрлёниса, который на фото весьма круто обрывался на север. Я был в замешательстве, но по инерции продолжал тупо идти вперёд. К счастью, не долго. В разрывах облаков проступили смутные очертания скальной башни, от которой, вдруг, протянулась чёткая линия до склона 4310, расставив всё по местам в моём сознании. Я чуть-чуть не дошёл до цели при траверсе и едва не ушёл в гости к сванам, пришлось развернуться и топать по своим следам. Добравшись, наконец, до долгожданной перемычки и заглянув на север, я не увидел ничего обнадёживающего – сплошное молоко. В редких разрывах снежного месива, переносимого ветром из Грузии в Безенги, мне удавалось выхватить смутные очертания нескольких белых кулуаров, сползающих между крутых скал и терявшихся за завесой снежинок. Хотелось верить, что они не заканчиваются сбросами, бараньими лбами или хаосом трещин. Но хотения мало, желательно убедиться в этом до начала спуска, иначе можно угодить в ловушку. Я решил не терять времени на ожидания и захромал по горизонтальному гребню в направлении Ляльвера, надеясь что рано или поздно путь прояснится, и если он окажется неприемлемым, я хотя бы подберусь поближе к классической спусковой двойке. Увы, на всю глубину кулуары не просматривались. Но, что ещё хуже, мне не приглянулось ни одного места, где можно было начать спуск. Кругом либо зализанные скалы, либо снежный карниз мешает. Я прогулялся пару раз взад-вперёд, выискивая лазейку, но безуспешно. Ну что ж, значит придётся топать до Ляльвера и искать 2Б.
После непродолжительного блуждания по гребню, я, наконец, выбрал место, в которое готов был рискнуть сунуться без верёвки. Мне пришлось протиснуться между небольшим жандармом и снежным карнизом, спуститься на метр и траверснуть по тонкому льду в начало кулуара под карниз, прилепившийся к жандарму с противоположной стороны. Дальше путь вёл почти строго вниз. Сначала по крутому льду в узкую, почти вертикальную горловину, где я нежно нагружал клювы инструментов, заклинивая их в тонкие расщелины скальных бортов, потом, по уже хорошему льду, в расширившийся кулуар, быстро сменивший лёд на фирн, а затем и на снег. С каждым потерянным метром высоты склон становился всё менее плотным, заставляя меня утаптывать свой след, прежде чем поставить в него ногу. Но кулуар выполаживался, и я уже не нервничал, если утрамбованная ступенька вдруг не выдерживала моего веса. Я вбивал инструменты по самый клюв рукоятками в собственные следы, и они хорошо держали, да и «земля» была уже совсем рядом. Я лишь опасался угодить в бергшрунд. Вот чуть ниже меня слева и справа показалась линия разлома, но внизу виднелся сплошной белый склон, еле различимый в сумерках сквозь несильную пургу. Упс! И ступенька, не оказав сопротивления, ушла из-под ноги, а я, потеряв равновесие, шагнул в пустоту.
Мне предстояло при свете фонаря спуститься по незнакомому ледопаду и разыскать где-то на леднике одинокую телескопическую палку, рядом с которой хоронилась палатка и спальник со снегоступами. Я верил, что это возможно, если бы только не дурацкая травма! Перешнуровка ботинка ни послабее, ни потуже не помогала, не спасало и обкладывание косточки тряпочным чехлом от очков, в котором я носил фотоаппарат (стало только хуже). Пока я ковырялся между трещин, тщательно обходя закрытые участки (правда, провалившись два раза одной ногой по развилку), равно как и при лазании вниз по ледовым стенкам, моё сознание хотя бы переключалось на борьбу с препятствиями и опасностями, но стоило мне, наконец, спуститься на ровный ледник, как я опять вкусил мазохистского удовольствия по полной программе.
Понятно, что с такой скоростью я далеко уйти не мог. Основные препятствия остались позади, и можно было добираться до лагеря хоть ползком, но всё-таки хотелось обойтись без подобных «подвигов». Решение нашлось: я снял с больной ноги кошку и внешний ботинок, оставшись лишь во внутреннике с бахилом. Одной кошки на левой ноге хватало, чтобы опираясь на палку и штычок инструмента, свободно шагать по наклонной фирновой поверхности. Наконец-то я смог спокойно заняться поиском палатки.
Вдруг, луч фонарика высветил на твёрдом фирновом панцире след снегоступа. Это был мой след! Я знал его «в лицо». Да и не мог здесь никто ходить. Или мне навстречу вышла нежданная подмога? Нет! Всё-таки след мой. Оставшиеся вмятины от шипов и чуть заметные обводы просто не успели исчезнуть. Безжалостный безенгийский ветер сдувал с зализанного склона всё что падало с неба. Значит я спускался не по центру ледника, а левее, в кармане морены по пути подъёма. Вот ведь как забавно, ноги сами вывели. Это была редкая удача, я мог теперь, поиграв в следопыта, выйти на свою палатку. Но отпечатки ног прерывались. Когда я их терял, рисовал для ориентира знаки на снегу и начинал рыскать вокруг в поисках продолжения. В итоге продвинулся на несколько десятков метров вверх по склону, но дальше найти ничего не сумел. Я сделал серию разведвыходов – всё напрасно. Наконец, смирился и отправился в лагерь к тёплой кровати с масляным радиатором. Но оставленные на подходе к горе следы всё-таки здорово помогли мне. Я снова набрёл на них на повороте ледника среди нагромождения ледовых увалов и закрытых трещин. Ориентироваться было крайне трудно, так как ветер внизу не ощущался, а звёзды скрылись за облаками. И когда я уже плохо понимал где нахожусь и куда иду, мои едва различимые следы выручили – вовремя попали в луч фонаря и вывели меня на прямую, ведущую к дому. Потом-то они не раз терялись, и я попадал на участки глубокого снега, которые легко проскакивал в снегоступах на пути к Гестоле, а сейчас увязал. Но когда я окончательно упустил их из виду, то уже имел взамен другие хорошие ориентиры – срединную морену, вдоль которой шёл, и чёткий треугольник чуть более светлого неба между склонами гор в конце ущелья и линией облаков.
Последним препятствием на пути в кровать был коварный взлёт морены с прекрасным целинным снегом по самое-самое. Остатков натоптанной дороги я не нашёл, а может её просто занесло перемётным снегом. Короче, я закусил удила и совершил завершающий рывок, оказавшись в лагере к шести утра. Восхождение можно было считать завершённым.
Как не ломало меня и не плющило после горы, но отоспавшись денёк и отъевшись, я вынужден был снова отправиться под Гестолу на поиски оставленного снаряжения. Цена вопроса в девятьсот баксов перевесила моё нежелание покидать островок уюта и снова пёхать по леднику в одном бахиле поверх внутреннего ботинка.
Но поднявшаяся вечером из Нальчика машина отказалась заводиться в четыре часа утра. В результате Безенгийцами была разыграна изумительная многоходовка. В кратчайшие сроки водители отогрели знаменитый кабриолет ЛУАЗ, найденный когда-то на свалке и превращённый, как сказал бы мой сын, в «быстроходный спейдер с открытым верхом». Тима по ночному морозцу отвёз меня с ветерком до заставы. Там я пересел на машину пограничников, которые подбросили меня до села, где нас поджидал гражданский автомобиль, на котором я с хорошим запасом времени примчался в аэропорт.
Ребята проводили меня в зал ожидания, перенесли увесистый багаж, распрощались и со спокойным сердцем вернулись домой, а я погрузился в сонное предполётное ожидание – лениво завтракал в буфете и бродил по аэровокзалу в поисках хоть какой-нибудь печатной или электронной информации, намекающей на место и время начала регистрации пассажиров моего рейса. Увы, на то что это здание имеет отношение к авиаперевозкам, лишь косвенно указывало наличие горнолыжных людей, предположительно, ожидающих своего вылета.
У этой истории счастливый финал. Самолёт без проблем взлетел и приземлился в Москве, не взирая на шесть кэгэ неоплаченного перегруза, сданного мною в багаж. Юра Леонов снова выручил, заехал во Внуково и отвёз меня домой, а то я без копейки денег, коротко стриженный и небритый, в старых зимних внутренниках из-под кофлачей вместо валенок ещё долго добирался бы до своей квартиры, пугая хмурых московских прохожих негабаритным багажом и бомжеватым прикидом. |
||||||||||||||||||||||
|
||||||||||||||||||||||
