- А где оно это место?
- В том-то и дело, что нигде. Нельзя сказать, что оно где-то расположено в географическом смысле. Внутренняя Монголия называется так не потому, что она внутри Монголии. Она внутри того, кто видит пустоту, хотя слово «внутри» здесь совершенно не подходит. И ни какая это на самом деле не Монголия, просто так говорят. Было бы глупей всего пытаться описать вам, что это такое. Поверьте мне на слово хотя бы в одном – очень стоит стремиться туда всю жизнь. И не бывает в жизни ничего лучше, чем оказаться там.
- И что, - спросил я, - вы там бывали?
- Да, - сказал барон.
- Почему же вы тогда вернулись?
- Я оттуда на самом деле не возвращался. Я и сейчас там.

- Я хочу найти свою золотую удачу, - сказал я.
Барон громко захохотал.
- Отлично, - произнес он. – Но что это для вас такое – золотая удача?
- Золотая удача, - ответил я, - это когда особый взлет свободной мысли дает возможность увидеть красоту жизни. Я понятно выражаюсь?

Когда готовишься к таким поездкам, самое пристальное внимание уделяешь будущему объекту восхождения. Так было и в этот раз. Отчетов о районе хребта Цаган-Шэбиту не очень много, но найденные фотографии стен потрясли. Пик Восточный, расстановка маршрутов как шахматные фигуры на доске в начале партии – по центру 6А, две 5Б – слоны, прикрывающие центр, далее более легкие фигуры – 4Б и 3Б. Пик Мунхулик – 5А, 4Б и 4А, на флангах – 3А, 2А и 2Б. Как говорится, все в ассортименте. Но завораживает, притягивает и не отпускает 4Б на п. Мунхулик – ледовый «галстук» северной стены. Логичность и красота первое, что приходит на ум, глядя на снимки этой вершины. И ты уже весь во власти этой логики и красоты, между тобой и горой возникает некая связь еще до первого вашего свидания. И чем ближе эта первая встреча с горой, тем больше волнения в твоей груди – как тебя примут? Как сложатся ваши отношения? Будет ли это взаимная привязанность, или ты будешь одинок в своих чувствах, и тебе не ответят взаимностью? Ох, и сложная эта штука - любоФь!

За два дня в Красноярске успеваем закупить продукты и сходить на знаменитые красноярские Столбы. 28 апреля к вечеру мы выдвигаемся на вокзал. На троих заказываем до вокзала «Газель» - в простое такси не влазим. Жалкий протест и сопротивление проводников сломлены неумолимым, как лавина, количеством нас, и что ещё неумолимей - объемом нашего груза. Грузимся в вагон, забивая все закутки последнего своими пожитками. Пожитки помещаются плохо, маловат вагончик. Осторожно, двери закрываются! Следующая станция – Абакан!

А вот как стучат колеса в разных странах мира:
В Монголии – «улан-далай». (Интересно, что во Внутренней Монголии колеса стучат совсем иначе – «Унгер-хан-хан».)
В Якутии – «тыдын-тыгыдын».

В Абакане докупаем продукты не купленные в Красноярске, грузим наших «крокодилов» в «Сайгака», а себя, любимых, в автобусы. Вперед! Пейзажи меняются как картинки в детском калейдоскопе. Минусинская котловина (арбузы зреют в грунте!), Буйбинский тракт с трехметровым снегом на перевале, непередаваемые степи Тывы. Как древние письмена мелькают названия поселков и рек: Танзыбей, Черная и Красная Речка, Шивилинг, Туран, Сушь, Уюк, Сесерлинг, Болгазым, Ээрбек, Сукпак,Ук-Дурук, Хову-Аксы, Шеми, Кооп-Кежиг, Хемчик… Как гимн, как песню повторяю я эти слова, складывающиеся в одно бесконечное – дорога. Ближе знакомимся с новыми людьми, с теми, с кем будим ходить горы. Макс – преподаватель вуза: «Я профессиональный географ! Но легкой навигации не обещаю!».

В Ак-Довураке сворот в сторону пос. Шуй. Поддержки, в виде обещанного ОМОНа, не получаем. Планы прохождения Шуя похожи на тактические действия спецподразделений – входим на рассвете, проходим быстро и без шума, и сразу дальше в степь не останавливаясь. Домашняя заготовка срабатывает, с окраин Шуя исчезаем как приведения, легкие, как тени, входим в степь. Постепенно начинает светать и нам открывается бескрайняя Тыва. Мягко, как губка, она впитывает наш немногочисленный отряд, и мы растворяемся в этой степи. Как осколки древнего отряда Тэмуджина, мы бредем по этому не изменившемуся с тех пор краю. Ощущение реальности происходящего исчезает, связи с настоящим рвутся легко, как осенняя паутина. С необычайной отчетливостью видны лица и одежда моих спутников. У многих на головах шлемы-шишаки, плечи и грудь закрыты кожаными доспехами. В голове из ниоткуда возникает Гумилевское:

К действительности нас возвращает «Сайгак» разгрузивший наши вещи и собирающий нас по степи. Быстро добираемся до перевалочного лагеря. Построение, на котором отцы командиры нас считают (нас целых 69!) и объявляют дальнейший план, хотя он и так ясен. Кодовое название плана «ЗАБРОСКА». За кажущейся простотой этого мероприятия кроется многое, но самое главное – наша жизнедеятельность на протяжении почти двух недель. Решаем заброситься в базовый лагерь в две ходки, в одну можно умереть. Загружаю свой рюкзак, к железу и личным вещам добавляю продукты, общественную снарягу. Трогать этого монстра страшно. Господи, вот оно мне надо? Стартую, как палубный истребитель – с подскока. Через 300-400 метров рюкзак гнёт к земле, ломает спину. М-да, без фанатизма в нашем деле никак. Но двигаться надо. На 10км этой страшной тропы потрачено 8 часов. Типичный разговор с Юрой на одном из привалов:

Спасибо Юра! Успокоил. Сил смеяться нет. Не смешно почему-то. Последние метры до лагеря самые долгие. Все дополз. Ходка на следующий день с 35кг рюкзаком кажется весёлой прогулкой в киоск за пивом.

Валерий Викторович предлагает сделать скальные занятия и через день уходить под Мунхулик. Но, выпавший ночью снег, ломает эти планы, уходим сразу под гору с заброской. Тепло, но на плато под Мунхуликом сильный ветер. Дует постоянно. Дует всегда. Дует так, что привыкаешь к этому и, в редкие секунды, когда не дует, долго не можешь понять, что изменилось в окружающем тебя мире. Хороним в приметном месте верёвки, снарягу, продукты и газ. Гора очень близко, я чувствую на себе её оценивающий взгляд. Присматриваемся друг к другу, но настоящая встреча впереди. Быстро скатываемся в базовый лагерь.

Погода в день днёвки стояла как по заказу – солнце, безоблачное небо. Даже завсегдатай этих мест, - ветер, калымил где-то в других местах - было тихо. Весь день собирались на 4Б – перебирали и протирали от пыли водочкой ледобуры, правили инструменты, смотрели в бинокль на «кузнецов» идущих 4А, опять протирали ледобуры. Естественно, к вечеру, по тому же заказу, пошел снег. Возникло здоровое желание протереть от пыли не только ледобуры, но и кошки, молотки и др. железо.

- Сегодня мы с тобой полезем за Стену Мира, понял? – сказал Затворник.
- Да как же можно лезть за Стену Мира, если это – Стена Мира? Ведь в самом названии… За ней ведь нет ничего…
- За областью социума находится великая пустыня, а кончается все Стеной Мира. Возле неё и ютятся отщепенцы вроде нас. Ты хоть знаешь, что такое социум? – спросил Затворник. – Это и есть приспособление для перелезания через Стену Мира.

Утром высовываюсь из палатки. Снег выпал, но не очень много, двигаться можно и нужно. Завтракаем и в 6.00 уже на тропе под гору. Не торопясь, догоняем ещё одну группу на тот же маршрут. Подошли под начало. Развешиваю на себя железки и мотявочки. Гора как живая, она дышит маленькими лавинками, слетающими со скального склона, блестит глазами огромной ледяной реки, начинающейся от наших ног. Ну, пора! С богом!

- Перила готовы!
- Понял!

После второй верёвки титан перестал закручиваться даже с помощью молотка. Чтобы мы здесь делали без стальных ледобуров? Постоянно дует. Хотя, что такое «постоянно дует», дорогой читатель? Это когда за воем ветра не слышно того, что тебе крикнули в 50-ти метрах снизу. Снег, выпавший ночью, постоянно стекает вниз через тебя, через станции и промежутки. Иногда приезжают лавинки посерьёзней, и тебя, в некотором смысле, закапывает заживо. Одна из таких лавинок съезжает на меня, я для неё естественная преграда и меня почти по грудь засыпает снегом. Откапываюсь сам, откапываю забитые чуть выше молотки. Вперед! Боже, какой ветер! Он как будто играет с нами. Задувая снизу вверх по склону, он несет к вершине снежные комки размером с ладонь, а сверху течет и течет снежная река. Картина абсолютно сюрреалистичная. Ощущение того, что ты плывешь по огромной реке, усиливается непередаваемым изумрудным льдом под ногами, который имеет свою глубину. Кажется, только оступись чуть-чуть и пойдешь ко дну этой реки, тебя закрутит водоворот этого царства льда и скал. Оглядываюсь вниз. А ведь это действительно так!

То, что я увидел, было подобием светящейся всеми цветами радуги потока, неизмеримо широкой реки, начинавшейся где-то в бесконечности и уходящей в такую же бесконечность. Она простиралась вокруг нашего острова во все стороны насколько хватало зрения, но все же это было не море, а именно река, поток, потому что у него было явственно заметное течение. Свет, которым он заливал нас троих, был очень ярким, но в нем не было ничего ослепляющего или страшного, потому что он в то же самое время был милостью, счастьем и любовью бесконечной силы – собственно говоря, эти три слова опохабленные литературой и искусством, совершенно не в состоянии ни чего передать. Просто глядеть на эти постоянно возникающие разноцветные огни и искры было уже достаточно, потому что все, о чем я только мог подумать или мечтать, было частью этого радужного потока, а ещё точнее – этот радужный поток и был всем тем, что я только мог подумать или испытать, всем тем, что только могло быть или не быть, и он, я это знал наверное, не был чем-то отличным от меня. Он был мною, а я был им. Я всегда был им, и больше ни чем.

После четвёртой верёвки меняюсь с Максом – он уходит вперёд. Теперь возникает другая проблема – я одет очень легко и начинаю мерзнуть. Пуховка лежит в рюкзаке, но доставать её на таком склоне и в такой ветер не хочется – можно потерять. Страхую Макса. Он воюет с титаном. Титан берет верх. В результате получаем станцию на одном буре. Подхожу к нему, приношу буры, карабины, петли.

- Страховка готова!?
- Готова!
- Пошел!

Подтягиваются Лена и Ксения. Юрка разбирает станцию ниже. Что он говорит, не слышу, но по движению губ понимаю, что, очевидно, что-то теплое и светлое в адрес ледобуров. Ничего, ничего, Юра. Нас сюда никто не гнал.

Как только тебя подхватывает поток, ты сам становишься его частью, потому что в этом потоке все относительно, все движется и нет ничего такого, за что можно было бы ухватиться.

Постепенно выполаживается, появляется снег. Жмемся к скалам, гребём по снегу вверх. Меняю Макса, на вираже Викторович уходит вверх. Оцениваю склон – в принципе можно идти одновременно, но спокойней по перилам. Выйдя наверх на две верёвки, вяжу станцию на скальной балде, закутываюсь в пуховик, жую сухофрукты. Господи, как же я промерз! Ребята уходят один за другим на гребень. Вершина!

Я словно бы успел осознать неуловимо короткий момент возвращения назад, в обычный мир – или, поскольку осознавать на самом деле было абсолютно нечего, успел понять, в чем возвращение заключается. Не знаю, как это описать. Словно бы одну декорацию сдвинули, а другую не успели сразу установить на её место, и целую секунду я глядел в просвет между ними. И этой секунды хватило, чтобы увидеть обман, стоявший за тем, что я всегда принимал за реальность, увидеть простое и глупое устройство Вселенной, от знакомства с которым не оставалось ничего, кроме растерянности, досады и некоторого стыда за себя.

- Слушай, а хочешь со мной? – Одноглазка притормозила.
- Нет, - ответил Затворник, - вниз – это не наш путь.