|
Автор: Григорий Лучанский, Москва
Я спросил тебя: «Зачем идёте в горы вы?»
Утро в альплагере «Узункол» начиналось с рассвета. Из-за заснеженных величавых гор вставало робкое еще несмелое солнце. Туман стелился по дну долины. Воздух был свеж, прозрачен и вкусен. У него был вкус озорной молодости, а еще мимолетного тумана, вечных снегов, голубых ледников и изумрудных пушистых сосен. В «Узунколе» всегда был вкус горного братства, юношеского задора и единения любителей скал и ледников. Лагерь располагался в густом сосновом лесу на берегу горной реки. Вода в реке была такой же, как воздух, холодной, прозрачной и быстрой.
В альплагере царствовал Пал Палыч Захаров, по должности начальник учебной части, а по факту - царь и бог. Именно он включал сигнал подъема, приветствовал альпинистов, инструкторов и персонал лагеря с новым утром и объявлял, какой сегодня день, месяц и год. В то утро было 7 июля 1984 года. Все альпинисты выскакивали на зарядку. Спорт и физкультура были в почете, потому что дороги на Эвересты начинались здесь, в «Узунколе», с зарядки, утренней пробежки и купания в горном потоке. Наше учебное отделение было составной частью этого бурлящего альпинистского потока. А само отделение состояло из молодых альпинистов, и было интернационально, потому что еще был Советский Союз, а значит, путевки в альплагерь можно было получить в любом городе этой большой страны.
Я был из Москвы. Наши девчонки были из Ленинграда, Самары, Минска, Кишинева и Таллина. Парни из Риги, Донецка, Харькова и Одессы. Был еще один москвич - шалопай и проказник. Кто мог тогда предположить, что это будущий Герой России, заслуженный спасатель, звезда всего МЧС - Вовка Легошин. Мы все были молоды, равны и счастливы. Может быть и потому, что были мы все своими, советскими. Как прекрасен был мир! Маленький альплагерь вмещал в себя всю огромную страну. Был горным интернационалом, нашей общей любовью и судьбой.
7 июля 1984 года у нас были тренировочные занятия на учебных скалах. Они назывались скальной лабораторией. На скалах работали в связках-двойках. Со мной в связке была девочка из Ленинграда. В жизни на равнине она была учительницей начальных классов на Васильевском острове, и звали ее Татьяна Ларина.
Типичная русская девушка: круглолицая, румяная, я бы даже сказал, ядреная. Одним словом, кровь с молоком. Был один, наверно, недостаток: очень была обидчива. Но обижалась как-то не по-взрослому, а по-детски, наивно и смешно. А в нашем отделении были большие любители пошутить, в том числе и в столовой: то лишнюю котлету доложат, то единственной лишат.
Кормили нас в столовой альплагеря не просто хорошо, а ого-го-го как хорошо. А когда были тренировочные выходы в горы и восхождения, выдавались просто фантастические продукты, которые назывались сухим пайком. В этот паек входили и халва, и шоколад, и колбасы, и консервы, и вобла, и консервированные фрукты и овощи и еще много разных деликатесов, которые мы видели только здесь, в горах. Конечно, мы наверх брали только легкое, а все остальное оставляли в лагере. И хранили это все под кроватями в комнате девчонок.
Почему у девчонок? Ну, во-первых, у них в комнате был всегда порядок и сохранность наших запасов гарантировалась. Ну, а во-вторых, и это самое главное, у нас, у парней, был повод каждый вечер до отбоя торчать у девчонок. У них было всегда чистенько, уютненько и обалденно пахло духами «Рижская сирень», которую тогда выпускала фабрика в Риге «Дзинтарс». Так было и в этот вечер.
После трудного дня на скалах, бани и ужина мы с гитарой и надеждой на чудесный вечер, пришли к нашим боевым подругам. С первых дней альпинистской смены мы как-то автоматически разбились по парам, точнее, по связкам. И в этих связках зарождалось нечто большее, чем альпинистская двойка, у нас зарождалась альпинистская любовь. Что тогда для нас было важнее? Не знаю даже теперь - и гор хотелось, и любви.
Короче, вечером мы пришли к девчонкам, заварили кофе, достали вкусности, запели под гитару. Каждый, конечно, ухаживал за своей скалолазкой. Я подсел на кровать к своей, и сразу почувствовал, что что-то не так. Сидит надутая, обиженная, молчит, на мои знаки внимания и ласки не отвечает. Я ее и так и эдак - никакой реакции. Наконец говорю ей: «Что случилась, моя хорошая, моя самая-пресамая? Если не скажешь, уйду в горы как Алитет и там замерзну, или меня съедят дикие волки. А ты, моя любимая, будешь горько плакать над моими белыми косточками! Говори, кто тебя обидел!»
Татьянина долго молчавшая душа вырвалась в открытое пространство: «Еще спрашиваешь, кто обидел, хорошей меня называешь, а сегодня сам меня днем лошадью обозвал!» Я назвал ее лошадью? Когда? Зачем? Стал вспоминать весь день по минутам и… вспомнил.
Вот как это было.
Впереди был сложный скальный участок. Я забил в трещину скальный крюк, встал на страховку и стал выдавать веревку, выпуская Татьяну по скальной полке. Шла она неуверенно и кайфа от скального маршрута не ловила, мышей тоже. На самой середине скального участка у Татьяны случился ступор от страха. Ни вперед, ни назад. Я не шовинист, но женщин на скале не люблю, а вот в лагере, в одной палатке - да и даже очень. В связке ходить предпочитаю с мужиком. Пресно, но надежно. Хотя и мужики бывают разные.
Но сейчас на скале застряла Татьяна. Все мои уговоры продолжать движение успеха не возымели. В ответ Танька прокудахтала, что устала и больше лезть по скалам не может и вообще хочет домой к маме. Тут я не выдержал, взорвался, как примус, и очень резко, чтобы дошло до ее женской сути, крикнул: «Устала? Ты? Да на тебе пахать можно! Давай вперед!»
Но, о чудо! Слова мои подействовали. Маршрут мы прошли с горем пополам и вечером были уже в лагере. А что произошло дальше - вы уже все знаете. С тех пор я с женщинами в одной связке не работал, а вот в лагере, в палатке работал, как трактор. Молодые мы были: и гор, и любви хотелось, энергии было, как у трактора. И зачем мне нужна была какая-то лошадь?
В конце смены состоялся концерт, организованный силами всех отделений. Наше отделение исполняло песню «У альпиниста век недолог», написанную самими альпинистами на музыку Окуджавы. Поскольку у меня никогда не было ни слуха, ни голоса, мне доверили ответственный крик: «А-А-А-а-а-а-а-а-а». Я это исполнил страстно, можно сказать, как в экстазе. И этим я запомнился всем, и мной заинтересовалась одна альпинистка-разрядница из Москвы, звали ее тоже Таня, но она была парикмахером по мужским прическам и работала на Сретенке. С этого момента мои прически стали сводить с ума окружающих. В то лето я потерял голову от Татьяны, а она балдела от моего крика. Не верите? Тогда пойте сами, кричите сами и не называйте меня шовинистом. Я люблю женщин, но не всех, не везде и не всегда. А вы пойте. А вдруг и вас услышат?
Только побольше страсти!
У альпиниста век недолог, и потому так сладок он.
Откинут «серебрянки» полог, и где-то слышен крючьев звон.
Рюкзак нальется, как чугунный, такой под силу лишь тебе.
Не обещайте деве юной Белалакаю по стене.
Домбай-Ульген стоит стеною, и кровь волнуется слегка.
Крюк, что забит ее рукою, ты достаешь без молотка.
Через плечо тебя бездумно она страхует в вышине.
Не доверяйте деве юной свою страховку на стене.
Булинь не детская забава, ты зря вязать его взялась.
А ну, вали отсюда, баба! Покуда кровь не пролилась.
Булинь развяжется бесшумно, и крик растает в тишине….
А-А-А-А-А-а-а-а-а-а
Не доверяйте деве юной крепить перила на стене.
Не доверяйте деве юной крепить перила на стене. |
При вводе Логина и Пароля,
