Зинур Шагабутдинович Халитов.
Из цикла Книга Памяти ушедших друзей
Зинур Шагабутдинович Халитов, 1951 года рождения - погиб 07.10.1990 года, пик Манаслу, Гималаи.
Из книги Валерия Хрищатого «Мы растворяемся в стихии»:
«Осенью того 1990 года только что совершившие фантастический траверс, ребята отправились в Гималаи на Манаслу (8 156 м). В команде их было восемь: Казбек Валиев — руководитель, Мурат Галиев, Виктор Дедий, Григорий Луняков, Зинур Халитов, Валерий Хрищатый, Андрей Целищев и врач Валентин Макаров. Осуществлялось первопрохождение стенного маршрута, в альпийском стиле (без организации промежуточных лагерей), без применения кислорода. Они, асы, шли мощно. Уже позади остался сложный ледопад Манаслу, где невозможна надежная страховка. Прошли его, вытянув за собой грузы. 7-го октября завершали обработку верхней части стены на высоте 7 400 метров Зинур Халитов, Григорий Луняков и Мурат Галиев. Совсем чуть-чуть оставалось до более простого пути к вершине… Но произошел срыв. Зинур, Гриша и Мурат погибли. Товарищи похоронили их здесь, на недоступной высоте».
САВОШНИКИ
В память о Зиннуре Халитове
Август 1984г. Чемпионат Вооруженных сил СССР по альпинизму в высотно-техническом классе. Состав команды САВО среднеазиатский военный округ:
Андреенко Валерий — Палыч
Воробьев Александр — Воробей.
Шаповалов Валерий — Николаич.
Халитов Зиннур — Татарин.
Горбунов Юрий — Дядя.
Тренер команды — Седельников Виктор Николаевич.
Наверное, когда-нибудь я буду любоваться этой горой. Сейчас к эстетическим чувствам примешивается изрядная доля животного страха. И чем ближе к горе, тем меньше обращаешь внимание на эту красоту. В Алма-Ате я вообще ее не боялся, и даже не надеялся попасть сюда. Я должен был все лето ходить в районе п. Ленина и п. Хан-Тенгри. Планы поменялись в 5 минут. Когда две автоколонны нашей команды 12 СКА САВО встретились в Оше, и выяснилось, что в команде “технарей” выбыл один человек, которого надо заменить.
Потом было второе в этом сезоне восхождение на п. Ленина и вот теперь мы подходим к п. Энгельса, чтобы пройти его северную стену в рамках чемпионата ВС СССР.
Для меня подготовка к этому восхождению сводилась до указания капитана команды: - “Все скалы твои, остальное тебя не касается”. Из поставленной задачи следует, что я должен быть “тупым и храбрым”. Но два километра стены вызывают смутное подозрение, что этого мало.
Успокаивает только то, что у команды, в которой я иду, все имеют по две-три “шестерки” в этом сезоне, плюс “семитысячник”. А главное у них за плечами солидный опыт выживания, в том числе опыт транспортировки пострадавших. Все кроме меня закрывают этой горой звание МС и настроены только на победу.
Я самый и единственный “молодой” могу надеяться только на 65 км, которые я налазал в этом сезоне на скалолазных сборах.
Но все же, как она красива, эта гора.
Снежноледовое основание поднимается до перевалов с востока и запада, а выше полуторокилометровые скальные бастионы в изразцах обледенелых карнизов и замерзших водопадов. От верхних бастионов спускается вниз скальная “лапа”, рассекая ледопады и придавая стройность всему массиву. Сама вершина увенчана короной из ледовых надувов и карнизов. И весь этот исполин замыкает цветущее ущелье с рекой, озером, ромашками в ладонь величиной и даже болотцем. А вот и первые сюрпризы. На леднике под горой фигурки людей. Это могут быть только иркутяне, которые вышли на восхождение по нашему маршруту 4 дня назад для участия в Чемпионате СССР. Сбрасываем рюкзаки и считаем людей на снегу. С этой горы спускаются в соседнее ущелье. И если “иркуты” возвращаются, значит, что-то случилось, а это “что-то” может быть самым разным.
Между ледовых разломов не можем посчитать количество идущих и на всякий случай настраиваем р./с дальней связи.
Шесть!
Это слово произнесли все хором, даже те, кто вроде и не смотрел в сторону горы. Только теперь замечаю, что последние пять минут все молчали. Каждый молча делал свое дело и ждал ответа на вопрос: - “Сколько?”. Теперь ясно - идут все, идут сами - значит серьезного ничего не произошло.
Через час встречаем мужиков с немым вопросом. Должна же быть причина отказа от штурма. Но они не настроены на разговоры, только зло ругаются на всякие мелочи, не касающиеся горы. Ребята из этой команды нам знакомы, не раз вместе бывали в горах, в альпинистских лагерях. И всегда это были веселые, разудалые парни. Сейчас не то. Понемногу затягиваем их в разговор о горе, и они объясняют до какого места дошли.
Я сдуру, тут же встрял. Дело в том, что вся гора расчерчена снежно-ледовыми полосами по горизонтали. Ну я и спросил: - “До какой полки вы дошли?” У капитана иркутян появилась загадочная ухмылка.
- Вернешься – покажу.
Так ничего толком и не сказав, “иркуты” ушли вниз, а мы двинулись к основанию стены, оставив на морене нашего наблюдателя — радиста Кайрата Рахметова. Последние три дня была непогода, и только сегодня с утра ненадолго выглянуло солнце. Теперь мы вошли в тень стены, а солнце опять затянуло высокой облачностью. Мне становится очевидно, что приблизившись к стене, мы делаем большую ошибку в плане безопасности. Весь ледник усыпан камнями различной величины - от кирпича до холодильника, и по сколам на камнях и по воронкам во льду от этих камней видно - прилетели недавно. Спрятаться здесь негде, даже за этими глыбами, стена как будто нависает, и я не понимаю, где мои опытные товарищи собираются ставить палатку. Ведь выходить надо с утра. Пораньше, но с утра. Я так привык к этой формуле альпинизма, что другие варианты даже на ум не приходят. А ночевать здесь, что они “дустом травленные”. Да нет, такую компанию, как они, на мякине не проведешь – наверное, забросим снаряжение, посмотрим начало маршрута и галопом вниз к речке. От мысли, что скоро пойдем вниз и там отдохнем на травке, становится веселей. Наконец-то остановились, сели на рюкзаки, смотрим на стену.
Начало по ледовому желобу, так называемой горловине. Сюда собирается все, что падает с левой части стены, и камни и лавины. Да, говорила мама: - “Не лазь по заборам - альпинистом станешь”.
- Ты почему кошки не надеваешь? Там 50 градусов, лед.
Оборачиваюсь на ребят — все заняты надеванием кошек и страховочных систем — чевой-то они?
И тут до меня доходит, что все, гора началась.
Не будет спуска к травке, хорошей ночевки перед восхождением. Решение принято, молча, без обсуждений и разговоров. Но почему? Почему не подождать погоды? Почему не отдохнуть перед горой? Ведь эти парни битые, просто так горячку пороть не станут. Значит, чего-то не понимаю я.
Так — упавшие камни свежие, но присыпаны последним снегом. Значит, пока была непогода, сверху ничего не падало. Почему? Холодно.
Понятно. Как только станет чуть теплей, тут опять начнутся такие камнепады, что лучше быть или в долине, или на нашем контрфорсе.
1989 год. Лето. Акклиматизациный тренировочный выезд на п.Ленина, Памир. Секция альпинизма при 42 спортивной роты 12 СКА ТуркВО под руководством Е. Т.Ильинского. Участник - Зинур Халитов. Фото Владимир Тугалев.
Да, методы обучения тактики восхождения у команды максимально эффективные. Хотя это не удивительно. Вон, Саня Воробьев обучался этой тактике на Зимнем пике Ленина в 74 году (не представляю, как он работает последним на маршрутах 6-ой категории без пальцев на руках). Или Шаповалов - за две недели штурма на пике КОм-академии можно многому научиться в тактическом плане.
А вот и первое “здрасьте”. По горловине медленно, как в замедленном кино, вываливается какое-то месиво из камней и снега. Ни лавина, ни камнепад, какой-то оползень. Значит, снег тяжелеет, надо спешить. Спустя час нам не до тактики и стратегии. Мы в горловине, и наша задача выражается одним словом - “быстрей”. Подгонять нас не приходится, быстрее идти мы не можем, хотя ой как хочется. Под ногами то, что совсем недавно прилетело откуда-то сверху из серой пелены, то ли тумана, то ли облаков, повисших в нижней трети стены. Хорошо мы были на скальном выходе в виде позвонков, и вся масса снега прошла правей по глубокому желобу, не зацепив ни одного из нас. Но сейчас надо пересечь этот самый желоб, чтобы оказаться под прикрытием вертикальных ледовых сбросов.
Вот уж точно трасса бобслея, только снизу вверх и с санями на горбу. Надо было больше бегать кроссы, а не на скалах технику нарабатывать. А то так и скажут: “Покойный был технически подготовлен хорошо”. Наверное, первый раз я так рад оказаться в большой ледовой трещине. Ее верхний край выше нижнего метров на 15 и является прикрытием от всего, что может упасть на голову. Теперь вижу, что не только мне тяжело далась эта гонка.
Интересна психика человека - не вспоминается о траве, ручейках и т.п. Снежная пробка в трещине кажется верхом комфорта. Особенно, когда на ней встала палатка, а в палатке зарычал примус. И ни важно, что где-то внизу под нами что-то ухает и трещит. От падения в эту преисподнюю все и вся застрахованы к ледовым крючьям и веревочным перилам. Главное, чтобы ни захлопнулась вся эта мышеловка.
Второй день.
Сегодня уже 20-е утро за этот сезон, который я встречаю в палатке на маршруте выше 4000м. Откровенно, мне это сразу не нравилось в альпинизме. Теснота, конденсат, духота. Представляю, каково это - 15 таких ночевок подряд, как у мужиков на КОм-академии или на Южной Стене Коммунизма. У меня - то их всего 20 штук за сезон.
Сегодня я дежурный и опять отмечаю про себя, как хорошо ходить в опытной команде. Каждый знает, что делать, где что лежит. Место для кухни освободили, даже не просыпаясь. Просто сдвинулись тесней в противоположный угол палатки и затихли. Ни одного неаккуратного движения в районе примуса, ни ворчания.
Опять сюрприз. Разбираясь в продуктах, обнаруживаю лишнюю пачку сахара. Наверное, Халитов. Надо же, больше всех угнетал меня, урезая вес продуктов, а сам тащит лишний килограмм. Тоже правильно - хочешь быть сладкоежкой, будь им за свой счет.
Похоже, меня сегодня отодвинули в конец обоза. Халитов с Андриенко уже рубятся по ледовой стенке, я же собираюсь последним - снимаю палатку. Немного непривычно. Чаще у меня все наоборот. Хотя я не сомневаюсь в том, что я – скалолаз, на этом льду отработаю хуже. .И вообще, мужики лучше меня видят расклад сил, а вопросы задавать лучше после горы.
А пока моя роль “тянитолкая”. Нам надо пораньше вылезти выше ледопада и дойти до скального контрфорса, так называемой лапы. Тогда мы будем вне зоны досягаемости для лавин и падающих камней, а главное там пойдет моя работа.
Но вот пройден последний лед, первые скалы, началось какое-то нагромождение скальных блоков, а я все работаю сзади. На мое предложение сменить первого, ответ краток: - “Обратись с этой просьбой через неделю, а сейчас и “Татарин” (Халитов) справляется хорошо”.
Итак, сегодня полазить первым, похоже не дадут. Вышли на снежноледовую полку, ставим палатку, обустраиваемся. Впереди начало приличных скал и нас с Палычем (Андриенко) посылают навешивать свободные веревки. Завтра можно будет начать движение пораньше, по закрепленным с вечера перильным веревкам, когда еще совсем холодно и первым с нижней страховкой не поработаешь.
В самый неподходящий момент, когда вышел от крюка на 4 м и стою на передних зубьях кошек, внизу раздается жуткий грохот. Впечатление такое, что гора вздрогнула. Это не камень, не камнепад. Это какой-то обвал. Валится где-то ниже меня, но инстинктивно вжимаю голову в плечи и сильней цепляюсь за скалу.
Вот уже вставлен стопер в щель, вдета самостраховка и оттяжка с веревкой, а внизу все еще гудит.
Оборачиваюсь и смотрю вниз. Не видно ни полки с палаткой, ни ледника. Снизу ветром поднимает облако густой влажной теплой пыли с сильным запахом серы, как обычно при ударе камня о камень. Через пол-минуты слышу голос Палыча (Андриенко): - “Ну слава богу, я уже думал хана!”. Проморгавшись, вижу внизу палатку и ледник, усеянный новыми темными пятнами.
За вечерним чаем с лишним кусочком сахара (ай - да Татарин!) единодушно решаем - со стены только через вершину. Что там под нами, теперь неизвестно, верней наоборот - если поехали те скальные блоки, по которым мы пролезли с утра, то все ожило и соваться туда врагу не пожелаешь.
Третий день.
Следующий день работаем, как обычно на 5 Б. С утра проходим обработанные с вечера 5 веревок и делимся. Я с кем-то ухожу обрабатывать маршрут впереди, а тройка делает ночевку.
Полок уже нет, и их приходится именно делать. Когда возвращаюсь с обработки, не узнаю место, где оставил мужиков. Часть скалы разобрана, из камней сложена прямо-таки пирамида Хеопса. Все это наращено кусками льда и намороженным снегом – работа для циклопов.
Считается, что гору делает тот, кто работает впереди. Но что-то меня терзают смутные сомнения на этот счет. Немного наработаешь впереди после сидячей ночевки, а мы благодаря “архитектурным” способностям группы пока спим почти в полный рост лежа.
Четвертый день.
Сегодня кончается “лапа 2” и начинается верхний бастион. Пока шли по контрфорсу, то хоть утром по 10 минут видели солнце. Теперь гора как будто закрывает горизонт справа и слева, а вверху куда-то в бесконечность громоздятся скальные бастионы, каждый из которых по масштабам может поспорить с многими отдельными кавказскими вершинами.
Сегодня я понял ту ухмылку иркутян насчет полок, до которых они дошли. Когда вчера навешивал последнюю веревку, наступали сумерки, и я не мог рассмотреть что там дальше.
И это, наверное, к лучшему. Перед сном на такое лучше не смотреть. Метрах в 20-и выше последней веревки, от горизонта до горизонта всю стену пересекает карниз. Его вынос не определишь. Потому что под каменным основанием висит слой льда толщиной от 3 до 10 метров.
Видимо это отдельные сосульки, смерзшиеся между собой. И, наверное, на открытке это смотрелось бы очень красиво, но вот как лезть через эту “катаклизму” не представляю.
Пока вешаю свой рюкзак на конце перил и готовлю кузню, поднимается Татарин:
- Да, как обманчива природа - сказал серый ежик, отползая от сапожной щетки.
Это его замечание относится к моему вчерашнему заявлению, что выше вроде бы снег, а значит - полка.
- Мою пуховку одень поверх своей, и не переобувайся - это песня долгая. С этими словами, Татарин перевешивает на себя оттяжки и достает связку ледовых крючьев.
С облегчением понимаю, что это как раз то, что “тебя (то есть меня) не касается”.
Наверное, именно когда человеку дают передышку, он замечает усталость. Так и со мной сейчас. Мысль о том, что не надо будет в ближайшее время работать первым, радует - сейчас отдохну. Через час я понял, что сильно ошибался. Лучше бы я работал первым, чем так “отдыхать”.
Татарин висит на лесенках перед выходом на скальную кромку ледового карниза. Мне кажется, что все, что он там назавинчивал и назабивал сейчас отвалится вместе с ним и с этими глыбами льда, а каждый удар молотка приближает этот момент.
Скалолазная привычка проходить рельеф с тем на кого смотришь не дает расслабить мышцы, а постоянное ожидание срыва выматывает нервы. Это лет через 5 в Союзе появятся ледовые молотки, фифы, шакалы и кошки для вертикального льда,а ныне на Татарине советские кошки и ленинградские ледорубы,правда как-то по хитрому изогнутые. Я мало понимаю в ледолазании, но сдается мне, что не зря Татарин крутит последний ледобур только наполовину - видно слой льда на скале не очень большой, а значит и ненадежный.
Так и есть. Короткий мат, судорожное движение и вот меня подбрасывает рывком веревки под страховочный карабин.
Надо же, какие красивые и огромные глаза у Татарина, а уж красноречие…
Вечером в палатке напряжение. День тяжелый, обработка прекращена раньше чем обычно, а назавтра кому-то лезть на тот карниз где пустая дырка от ледобура.
Под конец дня у дежурного из рук падает горящий примус с кастрюлей уснул на лету и прожигает мой спальный мешок. Теперь в палатке постоянный запах горелого пера и пух в глазах и ноздрях.
Пятый день.
Утром по более замерзшему льду карниз обрабатывается без эксцессов и опять начинается моя работа. И хорошо, и плохо. Хорошо, что не надо переживать на страховке. А плохо? Собственно - что плохо? - за этим я сюда и пришел.
Вторая половина дня прошла для меня как обычно. Свободного лазания все меньше. Чаще идешь по одной единственной щели на искусственных точках опоры. И вправо и влево до ближайшей щели метров по 30-40. А что делать, если эта щель не имеет перехода там наверху к следующей? Но пока обходится.
Уже в сумерках находка. И радостная, и, в тоже время, мрачная. В скальной нише стоят альпинистские ботинки - трикони. Внешне как новые, только стальные детали поржавели. С этого места отступила от маршрута команда Казахстана в 1971 г.
При попытке первопрохождения Северной стены по центру погиб Камбаров. Откуда-то сверху прилетел камень, и человека не стало. Здесь на наклонной полке команда переночевала и утром начала транспортировать тело вниз. Думаю, этот спуск покруче самого штурма стены. И вот теперь перед нами свидетельство той трагедии. Инстинктивно тянет поскорее уйти с этого места. Камни-то летят так же, как и 13 лет назад.
За эти дни каждый заставил себя думать, что все они пролетят за спиной - уж слишком крут этот бастион. Пока все так и есть. По звуку определяем размер падающего камня. Вот тонко просвистела мелочь. На нее не успеешь среагировать - звук слышишь только возле себя, когда поздно дергаться. Чем солидней каменюга, тем ниже его звук, и тем раньше его слышишь - то фырканье, то рокот. Как будто воздух рвут лопасти вертолета. Пока, слава богу, все падает правее нас. Но эти ботинки напоминают, что бывает и иначе. Эти же трикони подтверждают то, что мы двигаемся по маршруту, а не запоролись на первопроход.
Впереди, то есть выше, опять белеет лед, или снег, или полка, или карниз. Загадывать я уже зарекся. Но не хотелось бы ночевать возле этой ниши.
В палатку залезали почти при свечах. Здесь оживление. Дело в том, что с первого дня у нас нет радиосвязи ни с наблюдателем, ни с базовым лагерем. И если с лагерем мешает связаться западный гребень, то уж с Кайратом у нас прямая видимость и связь обязана быть. И вот сегодня это случилось - наш “тополь II” вышел в эфир.
Оказывается у него сломалась радиостанция и все эти дни он методом “научного тыка” ее ремонтировал. Судя по результату, наш солдат (выпускник ПТУ) не такой уж “тополь II”. По крайней мере, мы дружно повысили его до “тополь I”. Но главное, что мы передали свою информацию в базовый лагерь и там народ успокоился. Кроме этого узнали о результатах других команд. Пока круче нашего маршрута никто ничего не пролез.
1990 год. Осень. Базовый лагерь под п.Манаслу, Гималаи. Зинур Халитов. Фото из архива Валентина Макарова
Да и нам, если честно уже ни до Чемпионатов, ни до званий и набранных мастерских баллов.
Вчера прозвучала интересная мысль - “Альпинизм кончился - началось выживание”. Не зря меня радовал опыт этих мужиков именно в вопросе выживания. Когда я наблюдаю за работой последнего, у меня кровь стынет в жилах.
Пойти на маятник в 45-50 градусов на всю веревку в 40 м и не оставить крюк - это что-то. Саня Воробьев полностью оправдывает фамилию. Зато мы не испытываем недостатка в крючьях. А ведь оставь он по одному крюку на каждом маятнике и кузня сократилась бы на треть.
Мало того, что парни вырывают все, что я забиваю, кроме этого ко мне крючья подходят выправленные, отрифтованные.
К вечеру команда в режиме локомотива (медленно, но неумолимо) прет вверх по горе. Впечатление такое, что у мужиков телепатическая связь между собой. Команд почти не кричат. Правда и ругани не слышно - наверное устаем. Эмоций мало - они не рациональны.
Но все таки радуюсь, когда замечаю метрах в 10-ти выше себя шлямбурный крюк. Как раз к концу очередной веревки. Ба, да тут целая станция, вот только пришли эти крючья откуда-то справа - со стороны соседнего маршрута. И крючья другие, не как на нашем маршруте, а свежие.
Неужели мы вылезли на маршрут, который в позапрошлом году взял золото на Чемпионате Союза? Если так, нам хана. По описанию на этом маршруте, в верхней части, самый крутой бастион этой стены, а у нас уже пятый день и продуктов, как и предполагали, еще на три дня. А та команда лазала там пять (и это самая техничная команда Союза - чемпионы). Хотя ,правей нас еще несколько Золотых маршрутов.
Сомнения развеял Шаповалов:
- На своем ты маршруте, на своем. А вот кто здесь “заблудился” до нас, вопрос конечно интересный.
Как классно иметь такую психологическую поддержку. Знать, что ты там - где хотел (сейчас бы уже и ни хотел быть) - очень важно.
Облегченно вздыхаю и ухожу со станции к явно выраженному внутреннему углу - дорога точно там.
Вслепую, по скалолазному , хапаюсь за скальное ребро (острое, чуть наклонное - просто песня, а ни зацеп), и понимаю что все - сейчас будет срыв. Обратная сторона ребра (рабочая) покрыта льдом. Вернуться обратно не могу - там тоже ледок образовался, как только убрал ногу с зацепа.
Успеваю крикнуть: - “Лови мягче”, и посильней оттолкнуться от скалы. Ну и пошел.
При срыве страхующему положено протравить веревку. Но не настолько же. Как в кошмарном сне пролетаю мимо Николаича (Шаповалова), мимо карниза, на котором он стоит на самостраховке, а веревка только-только начала тормозить. Меня разворачивает лицом от скалы и ощущение такое, будто нет ни горы ни веревки. Как из “вертака” с парашютом выпал. Но вот начала работать веревка. Ремни страховочной системы врезаются в ноги, и падение прекращается. Все это в полном висе не касаясь скалы -и это хорошо, …. было. Потому что через секунду меня маятником кидает на скалу, и темно. наверно пробки выбило.
Прихожу в себя. Вижу рельеф, веревку, себя. Боли нет, это радует, но тошнота. Ой, какая знакомая тошнота. Так было, когда в детстве ломал руку, и боли тогда тоже не было, …. какое-то время. Наверное, и сейчас будет такое время - без боли. А значит надо успеть выбраться до Николаича на станцию. Иначе потом придется, не дай бог, поднимать меня полиспастом, так как предыдущая веревка далеко в стороне.
А ведь не врали люди, рассказывая про трехметровые заборы, которые они со страху перепрыгивали. Наверное я нахожусь как раз в таком состоянии - адреналин не то что в крови, он кажется с потом выступил. На одном дыхании пролез те двадцать с лишним метров, на которые меня “мягко” протравил Николаич.
В его глазах страху не меньше чем в моих. Оказывается один крюк, как раз тот - шлямбурный, который пришел откуда-то справа, обломился при рывке. От того, что направление рывка изменилось, у Николаича вырвало веревку из рук. Но ни так это просто, вырвать у него то, чего он отдавать ни хочет.
Этот громила просто сгреб всю веревку, которая лежала у него на коленях, и пока она запутывалась (и затягивалась) на его руках, я мягко пропархал мимо него и далее.
И вот теперь я смотрю на эти руки. Чуть выше запястья, между перчатками и курткой, до боли знакомые белые росчерки. Местами на них проступает как-бы текстура кожи, местами стеклянный блеск похожий на оплавленный пластик.
Такие вот узоры оставляет на нашей шкуре веревка. Через несколько минут появится кровь и станет нестерпимо больно, как при ожоге.
Но он занят мной. Поставил на самостраховку, поправляет каску у которой при срыве лопнул один из ремешков:
- Ну как ты? Где Больно? Пить будешь?
Попить-то я конечно попью, а вот с остальным -если начну отвечать на эти вопросы, то дальше могу и не полезть сегодня. А если сейчас психологически не восстановлюсь, завтра может и не получиться.
Пока все это обдумывается мной, Николаич уже добил пару крючьев, усилил точку страховки и ждет. Он тоже все понимает но на всякий случай спрашивает:
- Может пойдем вниз на ночевку?
- Да ладно тебе, страхуй, только ни так мягко (надо же, еще и юмор остался).
Злополучный угол, из которого выпал недавно, прохожу медленно, по-кошачьи. Дальше монолитная плита и опять такой-же шлямбурный крюк. Вот уж нет -не такой я Чингачгук, что два раза на грабли наступает.
Забиваю свой шлямбур чуть ниже, и подхожу к чужому. Встегиваю в него карабин - красиво, но стоило его нагрузить, как в руке остался и карабин и проушина от крюка. Она просто отломилась.
Вешаю тросовую петлю на обломок крюка и оглядывоюсь вокруг. О, рядом еще один шлямбур. Так в чем же дело? Разглядываю повнимательней. Вроде нормальный целый крюк. Но вот поперек проушины видна золотистая полоска ржавчины. При надавливании проушина легко гнется и при третьем сгибании остается у меня в руке.
Я в растерянности. Это и есть – очевидное, но невероятное. Люди надломили свои крючья, но ни срубили их полностью. Это же мина поставленная одним альпинистом на другого. Одно знаю точно –гланды на вырыв даю, это ни Чуновкин .
Со смешанными чувствами от этого открытия спускаюсь к Валере и далее на ночевку.
Шестой день.
Утром мужики с тревогой смотрят на мои руки. Кожа на суставах почти сбита (сбиваешь лед с зацепов). А от трентала сворачиваемость крови уменьшена, и руки постоянно как-бы потеют сукровицей. Особенно неудобно, когда едим, боюсь испортить аппетит.
- Да не прячь ты лапы, не гимназистки.
- У Воробья вон вообще пальцев нет, он же не прячет.
- А вообще аккуратней с руками, они для нас дорогого стоят, а сменить тебя - зимовать на стене придется.
Как оказалось позже - это просто скромность.
А пока складываю в свой рюкзак все ненужное в течении дня: посуду, продукты, и все необходимое для работы первым: крючья, карабины, оттяжки. Я ухожу вверх первым, чтобы успеть разобрать снаряжение, оставить все ненужное и переобуться в калоши для лазания.
Хорошо, что вчера пролез после срыва тот угол. Сейчас нет ни мандража, ни сомнений, работать первым могу как обычно, только бедро сильно болит. Не привык как-то задницей гранит на прочность проверять. Хотя одну каску на голове уже разбило.и ни чего,ни чего,ни чего….
Впереди, то- есть вверху, все так же громоздятся гигантские монолитные плиты и наша дорога обозначена щелью между ними. За последние дни я так наблатыкался работать с закладными точками страховки, что мужики все чаще требуют забитых крючьев. И не зря.
Что-то там звякнуло-брякнуло под ногой, и опять скала улетает вверх—срыв. Это вылетела закладка. А поймали меня на крюке, на забивании которого настоял Палыч. Все-таки старших слушаться полезно. Ни какой травмы ни случилось, но веревкой срезало самостраховку, на которой висели мои ботинки. Веселуха начинается - высота уже больше шести тысяч, а купол вершины снежно-ледовый. Одним словом я в калошах ,а слякотью не пахнет. Ну да ладно, до купола еще долезть надо.
Ближе к обеду упираемся в последний, как я надеюсь, карниз. Это даже не карниз, а какой-то потолок с выносом в четыре метра. И хотя поперек карниза проходит идеальная для лазания щель, у меня сильное желание обойти эти скалолазные изыски.
Но Татарин считает, что надо идти прямо, а я после второго срыва обещал слушаться старших.
Минут сорок изображал клоуна-эквилибриста. Это когда вешаешь веревочную лесенку, а переместившись на нее, вешаешь следующую и так далее.
Наконец выглядываю за кромку карниза. Лучше бы я этого ни видел. Метрах в двух выше, моя щель заканчивается, а новой (в ближайшем обозримом) не предвидится.
Сообщаю эту “радостную” новость Татарину, и не смотря на его протесты, начинаю спускаться с карниза. А это еще полчаса “выеживаний” на лесенках.
После легкого скандала с Татарином, на свой страх и риск ухожу влево по какой-то неявно выраженной расщелине. Она тоже накрыта карнизом, но его я прохожу свободным лазанием. Умеет все-таки татарин разозлить. Главное вовремя.
Но ничего ни проходит просто так. Уже пройдя карниз и сделав станцию для приема, впадаю в какую- то тихую истерику. Вроде ни чего не изменилось, но появилась какая-то дрожь во всем теле. Гора показалась бесконечной, и пропала вера в свои силы.
Впереди четко просматривается дорога. Ни “беговуха” конечно, но идти можно даже свободным лазанием. А я расклеился как новичок на первом скальном занятии.
Прикидываю как все это объяснить Халитову, который должен сейчас подойти, но вместо него из-за карниза появляется Валера Шаповалов - самый свирепый из нашей команды. Его комментарии карниза и меня, который не дал достаточной слабины на перильной веревке, обещают ту еще психотерапию.
Каково же было мое изумление, когда посмотрев на то что от меня осталось на данный момент, Николаич не снимая рюкзака и кошек, двинулся работать первым. Просто зарядил свою страховку, вручил мне в руки, и сказал:
- Отдохни пока здесь простое лазание, а там посмотрим.
Пока он лез эти тридцать метров до следующей стенки у меня прошли и мандраж и слабость. Осталось только чувство стыда за свои сопли.
Когда будучи Чемпионом Казахстана по скалолазанию, я начал заниматься альпинизмом, больше всего меня поразило мужество людей, не умеющих лазать по скалам, но пытающихся это делать.
То, что сделал Николаич, это другое. Предположить что он, человек делающий сложнейшие трассы скалолазных соревнований, не умеет лазать, наверное, несправедливо. Но вот рисковать сорваться при весе, близкому к центнеру, означает рисковать кратно больше, чем скажем мне. И меня включили в эту команду как раз для того, чтобы избежать такого излишнего риска. А я?
Таким образом, не сказав ничего лишнего, Николаич объяснил мне все необходимое.
Далее, до вечера, доработали по обычной схеме. Единственная разница в том, что до конца дня не удалось сделать лежачую ночевку и ночевать пришлось скрючившись на скальной полке, в полметра шириной. Мне выделили самое лучшее место, т.е. повешали в ногах, в образовавшийся провис палатки. И хотя всю ночь кто-то постоянно сучил по моей каске ногами и накрывал лицо спальным мешком, для меня эта ночевка была все-таки лежачей.
Седьмой день.
День начался с того, что мы минут десять видели солнце, это значит, что с востока гора начинает ложиться. За ночь скалы присыпало снежной крупой, хотя всю ночь небо было чистое, а это значит, что до гребня недалеко, и именно с него ветром наметает этот снег. Исходя из всего этого, появилась надежда сегодня выйти на предвершинный гребень, что полностью соответствует заявленному тактическому плану.
Впереди опять скалы, примерно пятой категории, на которых можно работать в свободном лазании. Маршрут постоянно уходит влево вверх, и для тех, кто идет по перилам, это создает дополнительные трудности. Про Саню Воробьева, который идет последним, я даже не говорю. Хорошо, что изначально была запланирована верхняя страховка для последнего, потому что прыгать такие маятники на одинарной веревке ни один циркач не согласился бы.Но иногда эта свободная веревка нужна впереди и тогда нашей птице особенно грустно. Все чаще попадаются пояса рыхлой породы, типа сланцев, и тогда приходится много времени тратить на забивку хотя бы одного шлямбура на станции.
После обеда с обратной стороны стены стали появляться снежные флаги. Зрелище красивое еще и потому, что солнце идет где-то рядом за обрезом стены, и в облаках снежной пыли образуется что-то вроде полярного сияния. Жалко, что вся эта красота оседает на наш маршрут. Но все равно, все эти признаки говорят о близости гребня, т.е. о конце стены.
После одного из, особенно больших маятников, когда Воробья выкинуло далеко от скалы, он нам сообщил, что видел снежно-ледовый купол ,и что до него осталось метров 150. У всех, и у меня, это вызвало дополнительный “энтузиазизм”, тем более, что ближайшие сто метров, не обещали никаких излишних сложностей.
Но когда были пройдены еще три веревки, и метрах в десяти от себя, я уже видел тот самый снежно-ледовый купол, стена взбрыкнула последний раз.
Просто щель, по которой я шел, благополучно закончилась, а последние метры до льда представляли собой неярко выраженный монолитный карниз, отшлифованный постоянно падающим через него льдом. И с права, и слева не просматривалось никакого рельефа для лазания и, уж тем более, для организации страховки. Учитывая, что светового времени осталось около часа, у нас появилась перспектива второй сидячей ночевки, хотя и для нее полок тоже не было.
Прошлямбурить десять метров за час практически нереально, особенно имея всего три шлямбурных крюка.
- Ты у нас в каком виде скалолазания - чемпион? Ну, чего уставился на карниз, будто никогда в связках на маятник не летал?
С этими словами Николаич организовал верхнюю страховку и опустил меня на сорок метров вниз.
Это хорошо на соревнованиях с судейской страховкой, прыгать маятники метров по десять.. А сейчас мне надо качнуть маятник в сорок метров,чтобы уйти вправо метров на 25, где просматривается скальное ребро.
Не так лихо, как на соревнованиях, и не с перовой попытки, а наверное с двадцатой, долетаю таки до края плиты и заглядываю за угол.
Есть все-таки в жизни счастье! Обратная сторона плиты представляет собой трассу парных гонок по скалолазанию. По большим монолитным зацепам поднимаюсь до уровня точки страховки и выше до начала льда. Ну вот и все. Дальше начинается то, что “меня не касается”.
Через некоторое время, уже в темноте, подходит Халитов. Он уже в кошках и готов работать на снежноледовом склоне. На поясе у него хвостами висят две веревки,а по бокам рюкзака заготовлены два ледоруба. Причем ледорубы ни его, короткие, для крутого льда, а длинные, на которых можно закрепить перила в глубоком снегу. Это и есть опыт.
Из-за того что поднялся ветер, голосовой связи может ни получиться,и мы договариваемся подавать сигналы свистом. Вроде все готово и Халитов растворяется в темноте.
Но вот ушла одна и закончилась вторая, надвязанная веревка, а свистит только ветер. Хорошо Палычь успел поднести еще один аркан и ни получилось заминки. А главное что мы вдвоем одновременно откуда-то из темноты услышали свист. Будь я один, долго-бы сомневался. Но Палычь уже растворяется в снежной поземке нагружая веревку, и значит слух нас ни подвел.
За все время восхождения я первый раз вижу всех по очереди в работе на перилах.Теперь сказываются и высота6200 и неделя пахоты на стене, и питание в триста грамм сухого продукта на человека в день.Поэтому никто ни горцует. Мне наверху делать пока нечего.Там нужней бивуачное снаряжение поэтому я последним выхожу на гребень.Здесь уже стоит полатка и в ней зазывно мерцает пламя примуса. Двое ждут меня снаружи палатки, двое внутри. Оказывается никто ни забыл что я обут в калоши. А на этой высоте, ночью, да еще с ветероком, это все равно, что босиком. На меня одевают чьи-то ботинки, теплые, прямо с ноги. Первую кружку натопленной воды тоже мне.
Наконец все устроились внутри и постепенно до нас начинает доходить, что стена пройдена и остается одолеть относительно простой гребень после чего спуститься на южную сторону горы. Для послнднего аккорда у нас есть все необходимое - снаряга, продукты, здоровье.
Три товарища: Юрий Моисеев, Валера Андриенко, Зинур Халитов в горах. Фото из архива АУСБ " Талгар"
Как и во что обуть меня решили думать завтра. А сегодня мне предложено пыхнуть. Это-ж надо. Всю стену наши курильщики держали режим и ни курили. Но теперь Палычь достал из широких штанин чудом сохраненную сигарету, которую он берег на послевосхождение. Как я думал, мои замерзшие ноги, были просто поводом.
За последние дни я умял весь запас трентала и компламина, что были в нашей аптеке, и расширять мои сосуды уже некуда. Но после пары неумелых затяжек курить-то бросил еще в девять лет от меня кажется пар повалил. Уши,лицо и пальцы на руках, начали буквально гореть, а в ногах появилась такая жуткая боль, что сомнений ни осталось - обморожений ни будет. И откуда у Палыча такие познания медицины? Он-же у нас строитель. Наверное у нас здесь все - дилетанты широкого профиля.
Перед сном заглатываем двойную пайку спирта - по две чайные ложки, и в палатке вдруг становится светло. Это на востоке, из-за дальнего гребня п.Литва и Бабель взошла луна. Проваливаясь в сон слышу восторженные возгласы кого-то из вышедших на улицу.
ВОСЬМОЙ ДЕНЬ
Утро заключительного дня восхождения запомнится всем нам восходом солнца. И дело ни в том что в палатке сразу потеплело.
Вчера вечером в темноте я даже ни оглядел место ночевки, а когда взошла луна я уже заснул. Оказывается палатка стоит в ледовой нише, образованной снежноледовым карнизом, с которого спускаются несколько гиганских сосулек в полметра толщиной каждая. И вот теперь вся эта колонада озорилась всеми цветами радуги. Как будто сидим в гиганской хрустальной люстре, на которую направили прожекторы. Но через полчаса солнце уходит за гребень и мы оказываемся в царстве снежной каралевы. Это тоже по своему красиво но уж слишком холодно для долгого созерцания.
Пока народ собирает шмутье, мне предстоит просто обуться. Халитов выделил для этого внутренние ботинки от своих импортных вибрамов, намотав вместо них портянки из всевозможных чехлов.
Упаковав ноги в то что бог послал с Халитовым на пару и примотав на все, что получилось кошки, начинаю победное шествие в сторону вершины. К счастью у нас нет с собой фотоаппарата и никто этого ни увидит. Зато у остальных вид вполне бравый и снег они роют как трактора. Только снег становится каким-то странным. Склон состоит из множества ледяных игл плотно стоящих рядом друг с другом. Высоту этих игл не опредилить, но их обломки со стеклянным звоном ссыпаются вниз давольно долго,а значит глубоко. Организовать страховку на такой ледяной сапожной счетке невозможно, и мужики петляют по гребню, растянувшись на четыре веревки. Типа страховка за выступы. У меня, последнего, перед лицом просто траншея в полтора метра глубиной, а льдинки проваливаються куда-то еше глубже.
Короче скалам предвершинного гребня мы обрадовались как лучшим друзьям, которых хочется если ни обнять, то хотя бы подержаться за них руками. А то два часа как канатоходцы на стеклянных бусах
Вершина встретила как всегда неожиданно буднично. Рухнул в снег задницей, ругнулся, и включил радиостанцию.
За последнии дни первый раз поговорили напрямую с Тополем. Новости разные. За нами вышла машина и похоже мы заберем золото на чемпионате, а мужики выполнят звание мастеров спорта. Но пока мы занимались спортивными подвигами, в базовом лагере умер один из судей. Он никуда ни лазал, ничего ни покарял, просто простился с горами и умер в своей палатке. Но ни от старости, от высоты.
Ну а мы начали спуск по маршруту 5б категории трудности—такая уж эта гора. До машины сегодня ни добраться и нам предстоит ночевка на перевале. Самое обидное то что в машине полно продуктов, а у нас только пустые мешочки из под сухарей, сала, изюма и прочих вкусностей. Правда бензина хватило как раз на одну варку. Сварили все что наковыряли из пустых мешочков, но получилось вкусно, как нам показалось.
Посреди ночи постоянно кто-то вставал и выходил из палатки, аж эло брало. В кои веки разлеглись в полный рост, спи не хочу, так нет-же шароехаются по очереди. Как буд-то объелись чего.
Где-то под утро мелькнула и засела в голове мысль — ведь всё, гора кончилась, завтра остается с грустью перелистнуть последнюю страницу этой интересной книги и можно только читать оглавление. Теперь и я полез через всю полатку к выходу. Походил по седловине перевала поглазел на вкругстоящие горы на фоне уже светлеющего неба. Как и пологается, до меня, как до прапорщика дошло в последнюю очередь. Вот и решил я об этом написать.
Юрий Горбунов
1984 – 85г.
При вводе Логина и Пароля,
