Mountain.RU
главная новости горы мира полезное люди и горы фото карта/поиск english форум
Чтобы быть в курсе последних событий в мире альпинизма и горного туризма, читайте Новостную ленту на Mountain.RU
Люди и горы > Очерки, дневники >
Всего отзывов: 0 (оставить отзыв)
Автор: Анатолий Ферапонтов, Красноярск

Все мы иногда бываем такими

Чемпионат страны по скалолазанию 1981 года проводился в Ереване. Гостеприимная страна Армения, кавказская. Каждой команде тамошнее руководство выделило шефов: екатеринбуржцам, к примеру, достался винзавод, красноярцам - электротехнический, что показалось нам, конечно, ужасающей несправедливостью. Но все эти предприятия старались не ударить в грязь лицом ни перед нами, ни друг перед другом, ни перед начальством Еревана: прощальный банкет они устроили шикарнейший.

Один из шефов, директор консервного завода, на котором, между прочим, закатывали в банки коньячный спирт, был в то время в командировке, и приехал уже, можно сказать, к шапочному разбору, что его весьма раздосадовало. Решив исправить неловкую для него ситуацию, директор собрал всех спортсменов, которые еще держались на ногах, и повез на свой банкет, который устроили подчиненные ему зэки прямо в заводоуправлении. Я - держался на ногах, а потому оказался в числе его гостей. Хозяева зарезали для нас барашка и как-то на удивление быстро соорудили стол. Мы же вели себя так, будто участие в двух банкетах за один вечер для нас обычное дело.

Вначале было много коньяку, но нам этого не хватило, и директор распорядился открывать банки с коньячным спиртом. Пили, пели и плясали, играли на армянских национальных барабанах, после еще гуляли по городу, а мне нужно было зайти в гостиничный номер, не помню уж, зачем. Зайти-то смог, а вот выйти обратно - ну, никак: сколько я ни дергал дверь, она не подавалась. Мне бы толкнуть ее от себя, но такое простое средство и в голову не приходило. Я страшно разозлился: кто посмел замкнуть меня и лишить свободы передвижения? Черта с два, скалолаз я или не скалолаз, мастер или не мастер?

Четвертый этаж - не проблема, если под рукой есть веревка, а она у меня как раз была не то, чтобы веревка, а шестимиллиметровый репшнур, но мне показалось - сойдет. Привязываю один конец к ножке кровати, другой выбрасываю в окно: через пару минут я буду свободен. Но я себя переоценил: спустившись лишь на два метра, вдруг понял, что реп слишком тонок, и сейчас я соскользну и позорно шмякнусь на асфальт.

Окно третьего этажа закрыто. Разбиваю ногой форточку и пытаюсь раскачаться, чтобы как-нибудь, ногами в эту форточку влезть, но и так не получается. В этот момент сверху, из моего окна, раздается голос Путинцева: "Лебедев, лезь обратно!". Что ж, в том-то и есть мой последний шанс. Тянусь к своему окну на взмокших руках, пытаюсь наматывать на них этот проклятый тонкий реп, и это выходит с огромным трудом. Наконец, вот он, подоконник. Из последних сил цепляюсь за его край, дрожа от напряжения ухватываюсь за внутренний обрез и вваливаюсь в комнату.

Лежу на полу и дышу, как рыба на берегу. И вновь слышу голос Владимира Григорьевича: "Молодец. А я думал, ты не залезешь".

Владимир Лебедев


Ой, Вань, смотри, какие клоуны!

В конце 60-х в наш песенный мир Столбов вихрем ворвался Владимир Высоцкий. Мы старательно хрипели песни из фильма "Вертикаль", "ЯК-истребитель", "Порвали парус" и многие прочие творения этого необычного барда. А в 1971 году мне посчастливилось быть на концерте Владимира - почти камерном концерте, в зальчике Ленинградского института ядерной физики. Высоцкий выступал там каждый год на этот раз мой приезд в Гатчину совпал с его очередным выступлением. Возьмите меня с собой, мужики, - взмолился я перед знакомыми учеными. В зал не пропустят, - ответили мне. Прорвусь! - отрубил я.

Узкий коридорчик перед входом в зал, в дверях два крепких охранника с повязками на рукавах, пускают только по пригласительным билетам. Ну вот, ты же видишь, - уныло молвил субтильный Виктор. Вижу, - ответил я. - как только Высоцкий пройдет, толкайте меня следом что есть силы, а там как-нибудь разберусь. Артист появился внезапно: зеленая "водолазка", быстрый шаг с наклоном вперед, позади два друга-телохранителя, первый несет за Высоцким гитару. Мы прижались к стене, пропустили, и я скомандовал: давай! Ребята постарались охранники, почтительно расступившиеся перед Владимиром, еще не успели занять свои места, и меня внесло в зал, как гранату брошенную. При этом я, конечно, с разбега уткнулся в спину второго телохранителя.

Прорвавшись в зал, я расправил плечи и принял независимый вид, как будто это не мне вслед шипят охранники и не на меня опасливо оглядывается телохранитель, так невежливо боднутый головой. Теперь мне предстояло найти место, чтобы не маячить у всех на виду. Это необходимо было сделать еще до того, как Высоцкий скроется за кулисами: при нем охранники не станут тягать чужака за рукава.

Не тут-то было: зал оказался заполненным под завязку, люди плотно стояли у стен, зато охранникам, как я понял, оглянувшись, было вовсе не до меня: они едва держали толпу желающих, ломящихся в двери. Ну что ж, могу и здесь, в проходе, посидеть, но - что же это за пустота - вон там, впереди? Впереди оказался совершенно свободный ряд. Соображение пришло в секунду: первый ряд - для дирекции, верховоды местные сплошь номенклатурные коммунисты, и им ходить на концерты опального Высоцкого запрещено. И что из этого следует?

Ну да мне ли, столбисту, в смущения здесь впадать, мне ли рефлексировать? Есть же и у нас принципы, в конце-то концов: держи хвост пистолетом, а морду - лопатой, к примеру. И если я не стесняюсь перед скальными отвесами, почему я должен стесняться непонятно отчего перед совершенно незнакомыми людьми? Все это я продумывал, пока ноги сами собой несли меня в первый ряд, где я и уселся прямо под микрофоном. Действительно, под микрофоном, поскольку в маленьком актовом зальчике института от первого ряда до сцены было не более метра, и когда я, вполне освоившись и развалившись вальяжно, протянул вовсе недлинные свои ноги, уперся ими в сцену.

Подождали минут десять, потом начали хлопать Владимир вышел на сцену, подошел к микрофону, оглядел зал, поклонился: и с изумлением увидел меня, не сменившего позы, глядящего на него в упор и без улыбки. Ну, было в моем молодом нахальстве такое: чуть-чуть сыграть, разыграть человека. К тому же, признаюсь шепотком, никто и никогда не был для меня кумиром, даже Владимир. Пока мы ждали выхода артиста, я думал о том, как же отреагирует Высоцкий на то, что вот - зал битком, а первый ряд пуст, лишь в одном кресле, прямо по центру, сидит некто молодой и незнакомый. Из чистой шкодливости я хотел немножко смутить артиста загадкой такого своего привилегированного положения, и, кажется, мне это удалось. Концерт начался разговорами артиста с залом, ответами на вопросы, и в эти 10-15 минут я не раз ловил на себе его озадаченный взгляд.

Наконец, Владимир отступил на шаг от микрофона и сказал: "Друзья мои, я привез вам новую песню, и вы будете первой аудиторией, в которой я ее исполняю. Называется эта песня "Диалог у телевизора", - и все захлопали. Уже через минуту всю мою напускную серьезность и загадочность как рукой сняло, - конечно же, я хохотал вместе с залом. Песня ведь и сама по себе смешна, а тут она звучала в исполнении самого автора, к тому же прекрасного профессионального артиста, - поди-ка, сдержись.


Как тесен мир...

Два года спустя я снова ехал на Алтай, только на этот раз уже не в такой развеселой компании, а лишь вдвоем с Володей Кейдуном. Мы немного опоздали, с базы Актру уходила в лагерь последняя машина, свободных мест в которой не было. Я вынул из рюкзака "Рябиновое игристое" местного производства, хлопнул пробкой, и вино выплеснулось пеной до самого донышка, окропив всех сидящих в кузове. "К счастью!" - зачем-то молвил Кейдун, и мы с ним двинулись на выезд из Бийска, чтобы поймать попутку. Тщетно мы ждали ЗИЛ с двумя свободными местами, чтобы ехать вместе наконец, Володя уехал на бензовозе, а я, получасом позже, - на ЗИЛе с прицепом: конфеты для братской Монголии.

Есть по Чуйскому тракту дорога,
Много ездит по ней шоферов:,
- была когда-то такая песня об отчаянном Кольке Снегиреве, очень душещипательная. Что и говорить, красивый тракт вдоль бурной Катуни красивый и опасный, но я вам его расписывать не стану, к сути моей очередной байки это не относится.

Ехать ночью в теплой и сухой кабине не в пример уютнее, чем в кузове машины, под ветром и дождем дождь, и сильный, лил весь день и добрых полночи, и теперь мне было жаль тех альпинистов, которые на зависть опоздавшим уехали в машине незадолго до нас. Имели они, однако, и изрядное преимущество: их довозили до самого предгорья, а меня лишь до Курая, что означало лишних 24 километра пешедралом по знойной и безводной степи под рюкзаком.

Вылезши из кабины "зилка" посреди безлюдного простора желтой равнины, столь чуждой сердцу коренного красноярца, я посидел в жухлой траве "на дорожку", вздохнул, глядя на далекие предгорья, взвалил на плечи рюкзак и процитировал сам себе из древних: "Все свое ношу с собой".

Ближайшая перспектива моя была вполне определенной, и все же я не верил в такую жестокость судьбы: ну, доплетусь к утру как-нибудь, так ведь дня на три-четыре совсем обезножу: Что-то должно воспрепятствовать этому, какая-то сила должна вмешаться!

Этой силой оказались те самые девушки-алтайки, что подходили к нам два года назад пообщаться. Теперь они неторопливо трусили позади меня вдвоем на одной лошадке, и путь их лежал несомненно к избушке, что стоит у начала лесной, горной тропы, куда я так стремился! Нет, вы только представьте себе такое пересечение обстоятельств места, времени и действующих лиц. Но я и не знал, что куда больший сюрприз ожидает меня впереди и вскоре.

Конечно, сам я на лошадь третьим взгромоздиться не мог, но мой 16-килограммовый рюкзак чудесно уместился позади юных всадниц. Я же поспешал идти, держась у правого стремени, и развлекал спасительниц, лишенных в Курае общения со сверстниками, красноярскими и московскими сплетнями, как мог. А я в те часы - ой, как мог!


Капеля. Из книги А.Ферапонтова [Байки от столбистов]
Но вот, наконец, и избушка, за которой - последние пять километров до лесной тропы, где мне предстояло вновь навьючивать рюкзак на себя. Впереди ручей, девушки мои поехали прямо, а я стал обходить справа, через мостик. За избушкой, спиной ко мне, сидел на корточках кудряво-лохматый верзила и вырисовывал что-то акварелью на листе картона: "Здорово, Капеля:" - выдохнул я ему в спину, едва взглянув. Следующие его движения трудно описать: он дернул головой, но вначале не повернулся ко мне, а стал распрямлять свои длинные ноги, оставаясь согнутым в пояснице. Вот в такой позе Капеля и ринулся на меня с криком, да что там - с воплем: "Седой! Водка есть!?" - и не увернись я вовремя, лежать бы нам обоим в речке. "Старик! Старик! Ты как здесь? Убью, если водки нет!",- не унимался мой друг, давно уже не видевший людей.

У меня, конечно, было: в надежную глубину рюкзака я еще в Красноярске упаковал две бутылки "Столичной", рассчитывая одну разделить с инструктором за дополнительное восхождение, а второй отметить конец смены. Но - ведь Капеля! На каких чертовых куличках мы с ним встретились: И все же я ответил вопросом на вопрос: "А как у тебя с лошадками, Вова?". О, среди множества отличных качеств, за которые так уважали Капелю на Столбах, была и молниеносная сообразительность: "Не волнуйся, не волнуйся: вон Рыжуха, смирняга, не понесет. Я тебе ее заседлаю, а сам на том вот гнедом без седла поеду. За час доедем до лагеря, а пока - доставай!".

Теперь и впрямь спешить было некуда: до захода солнца еще не меньше часу, и хоть в горах темнеет очень быстро, лошади дорогу всегда найдут. Пока Володя разжигал костерок и грел на нем тушенку, я догнал своих милых девушек-слушательниц, поблагодарив, забрал поклажу и вернулся к избушке. В сердцевину абалаковского рюкзака я проникал не торопясь, чтобы не звякнуть там, внутри, ненароком и не выдать вторую "блондинку". Но проницательный Капеля, плотоядно следя за моими руками, приговаривал: "Да за вторую-то не бойся, я же не оглоед, все понимаю: и смена долгая, и мало ли чего случится, день рождения или там поминки, к примеру".

В сумерках уже, у костерка, Капеля рассказывал мне, как он каждый год подрабатывает летом, перегоняя скот из Монголии, вот и сейчас они с напарником гнали табун лошадей, да только напарник приболел и уехал в больницу, а то они снялись бы с места еще вчера.

До лагеря мы добрались глубокой ночью, нашли свободную палатку и - судьбе платить надо: прикончили вторую, после чего Капеля стал укладываться спать. "А как же табун?" - пытался образумить я его. "Да что с ним сделается:" - отвечал мой приятель, засыпая.

Это сколько же нужно кидать монету, чтобы она встала на ребро?

© 1999-2024Mountain.RU
Пишите нам: info@mountain.ru