При вводе Логина и Пароля,обратите внимание
на используемый Вами
регистр клавиатуры!
|
|
|
|
|
Подсказка
|
||
|
При вводе Логина и Пароля, обратите внимание на используемый Вами регистр клавиатуры! |
||
|
|
|
|
|
|||||||
|
|||||||
Воспоминания младшего брата о скалолазании и немного обо мне (начало)
Мой младший брат Скурлатов Юрий Иванович родился 17 декабря 1941 года, когда отец воевал с гитлеровцами. По натуре он лучше меня, что не всегда хорошо. Он, как и я, с головой занят своими творческими и общественными делами. Я заканчивал физфак МГУ, он – МФТИ. Он сейчас профессор, академик РАЕН, доктор химических наук, заведующий лабораторией Института химической физики Российской академии наук. И он не без моей подачи увлекается альпинизмом и скалолазанием, является вице-президентом Федерации скалолазания России, главным тренером сборной РФ по скалолазанию, членом Совета UIAA (Union Internationale des Associations d”Alpinisme – Международный союз альпинистских ассоциаций). На снимке он награждается высшей ведомственной наградой в сфере физической культуры и спорта – Почётным знаком «За заслуги в развитии физической культуры и спорта» - за заслуги в развитии скалолазания в нашей стране и в связи с 60-летним юбилеем скалолазания:
До своего поступления в МФТИ в 1959 году я не имел ни малейшего представления ни об альпинизме, ни о скалолазании, зато самостоятельно занимался разными видами спорта, главным образом, штангой. Самодельная «штанга» - детище брата (он был абсолютным чемпионом МГУ). Это была обычная железная труба, на концы которой навешивались разнообразные грузы, железные болванки. При выполнении упражнений все эти грузы со звоном бились друг об друга и нередко срывались или, скатываясь на одну сторону, с грохотом падали на пол. Жили мы под Москвой в коммунальной квартире на первом этаже. Из комнаты был выход на террасу, где и был оборудован «спортивный зал». К счастью, «тренировки» обошлись без серьезных травм. Зато такие упражнения оказались отличным способом закалить волю, поскольку каждый подход к «штанге» с предельным весом заставлял преодолевать страх. МФТИ: альпинистско-скалолазная юность На первом курсе института я записался в секцию альпинизма. В те времена этот вид спорта был очень популярен, повсеместно шла «битва» за право обладания путевкой в альплагерь или за право попасть на сборы с коллективом физкультуры. Финансирование альпинизма осуществлялось по линии ДСО профсоюзов. Во всех более или менее крупных организациях, в том числе и в ВУЗах, существовали альпинистские секции. Серьезный отбор среди желающих получить заветный значок «Альпинист СССР» проходил задолго до выезда в горы. В МФТИ тренером альпинистской секции был в то время Костя Рототаев, сын известного альпиниста Павла Сергеевича Рототаева. Костя – гляциолог по специальности, мастер спорта. Он-то и «заразил» меня и многих моих однокурсников романтикой гор. Летом 1960-го я с моими товарищами по секции, счастливыми обладателями альпинистских путевок, впервые попал в горы, в альплагерь «Узункол». От дороги в лагерь шли ночью. Поразило обилие света – все вокруг сверкало: в небе было несметное количество звезд, на земле – «море» светлячков. А наутро взору предстали во всей своей красоте скальные и снежно-ледовые склоны окрестных вершин во главе с Даларом. Начальником учебной части «Узункола» был в те годы Павел Павлович Захаров. Он как раз в пересменок совершил восхождение в «двойке» на стену Далара по маршруту 5Б категории трудности. Отрядом новичков руководил Борис Николаевич Дубинин. Запомнилась его довольно часто произносимая фраза: «Когда я летел 25 метров по стене Домбая…». После этого падения он прихрамывал. Из инструкторов альплагеря запомнились ленинградцы – Нина Шведчикова и Раиса Тихвинская. Во время зачетного восхождения на вершину 1Б категории трудности на спуске с вершины по довольно крутому снежному кулуару Раиса решила облегчить, ускорить спуск и устроила «перила», закрепив веревку за молоток (!) айсбайля. Естественно, под нагрузкой, как раз когда пошла наша «связка», веревка с айсбайля соскочила, и мы кучей покатились по склону, набирая скорость, на скалы. Но тренировочные занятия не прошли даром: удалось вовремя «зарубиться», остановив опасное скольжение. Забегая вперед, должен отметить, что и Нина Шведчикова, и Раиса Тихвинская сделали очень много для развития скалолазания, составляя костяк наиболее опытных судейских кадров. Вообще, в 60-70-х годах ленинградская школа скалолазания была одной из самых успешных. Наряду с плеядой замечательных скалолазов, здесь сложился коллектив высококлассных судей и тренеров по скалолазанию. Рискуя пропустить кого-то из достойнейших ленинградцев, не могу не упомянуть о Викторе Маркелове, Нине Новиковой, Вере Выдрик, Ольге Маркеловой, Тамаре Зубковой, Владимире Старицком, Косте Клецко, Свете Тихвинском, Игоре Шведчикове, Ларисе Степашкиной, Вере Котовой, Юре Смирнове – с ними моя скалолазная судьба переплеталась наиболее тесно. Однако в 1960-м в «Узунколе» скалолазание являлось для меня лишь одним из элементов технической подготовки начинающих альпинистов. Позавидовав «белой» завистью товарищам, которым достались по две путевки (они за один сезон выполнили норматив 3-го спортивного разряда), я вернулся в Москву с твердой решимостью достичь высочайших вершин в альпинизме. Секция МФТИ уже не могла удовлетворить моих потребностей в физических нагрузках, и я стал тренироваться совместно с «бауманцами» - в те годы секция альпинизма МВТУ считалась наиболее сильной. С «бауманцами» я впервые приехал в Царицыно, где проводились тренировки по скалолазанию. В 1961 году передо мной открылись двери в «большой» альпинизм: мне выделили две путевки в альплагерь. Но, теперь можно признаться, зачитавшись книгой Станюковича «Тропою архаров», наслушавшись рассказов старшего брата о сокровищах Тамерлана, якобы спрятанных в пещере Мата-Таш на Восточном Памире – на берегу высокогорного озера Ранг-Куль, я в тайне от товарищей по секции готовился к путешествию «за сокровищами»… По преданию, возвращаясь домой с награбленными сокровищами, войско Тамерлана оказалось на Восточном Памире в плену жесточайшей непогоды, лошади остались без еды, войску грозила гибель. Чтобы спасти сокровища, Тамерлан приказал резать лошадей. Полоски мяса прикладывали к скале, где они примерзали. Получилась своего рода лестница, ведущая к пещере, находящейся на высоте около 300 метров над уровнем озера Ранг-Куль под прикрытием огромного нависающего скального карниза, исключающего возможность попадания в пещеру сверху. Сокровища спрятали. По весне мясо оттаяло, «лестница» исчезла. Но возвращаться за сокровищами оказалось некому: войско Тамерлана почти полностью погибло… Несколько экспедиций пытались проникнуть в пещеру, но ни одна не закончилась успехом: пещера Мата-Таш казалась заколдованной, обросла легендами. Двумя годами раньше брат пытался подняться туда, но сорвался и при падении сильно повредил спину. Воспользовавшись тем, что, благодаря альпинистским путевкам, я был освобожден от обязательной после второго курса поездки в колхоз на сельхозработы, сагитировав одного из приятелей по МФТИ – Сашу (фамилию, увы, не помню), вместо Кавказа я уехал на Памир. Приехали поездом в Андижан, затем – в Ош (в переводе – «стой!»), где располагался штаб Памирского погранотряда (территория Памира в те годы считалась погранзоной). Пропуск в погранзону достать не удалось, так что вместо того, чтобы проехать до Мургаба по Памирскому тракту, пришлось идти в обход погранзастав через весь Памир: из Оша в Алайскую долину, Дараут-Курган, далее – урочище Алтын Мазар (здесь сохранились штольни золотых приисков). В Алайской долине самым страшным оказались здешние овчарки, охраняющие овец, которых многотысячными отарами вывозили на лето на пастбища из Ферганской долины: свирепые, с лаем окружают тебя со всех сторон, сжимая кольцо. Главное – не шевелиться, молить Господа, чтобы пастух успел услышать и отогнать собак… Из Алтын-Мазара - «тропой архаров», переправившись на лошадях через мощную реку - Саук-Сай, мимо «языка» ледника Федченко, по ущелью р. Балянд-Киик, через перевал - в долину Мургаба. При спуске с перевала улетели рюкзаки, хорошо еще, застряли в кальгоспорах (это – «отряды» ледовых столбиков), но часть продуктов и одежды потерялось. Внизу произошла неожиданная встреча со стадом кутасов - горных яков: волосатых, страшных на вид, но безобидных. Путешествие по Восточному Памиру продлилось дольше, чем планировали, мой напарник совсем потерял силы и, когда мы уже вышли к озеру Ранг-Куль в 10 км от горы Мата-Таш, Саша не выдержал и, завидев машину, вышел из укрытия и проголосовал. На этом наша затея бесславно оборвалась: у нас тут же затребовали пропуска в погранзону и, за отсутствием таковых, отвезли на ближайшую погранзаставу, расположенную на берегу оз. Ранг-Куль, минуя заветную пещеру, на которую осталось только полюбоваться: маршрут не показался мне непроходимым. Годом позже альпинисты поднялись-таки к пещере, но свод её у входа оказался обрушен, непроходим … Так или иначе, пограничники продержали нас неделю до установления личностей и затем вывезли в Ош. На последние оставшиеся у нас деньги я отправил Сашу в Москву, сам остался. Саша должен был по возвращении выслать мне деньги «до востребования» в Коканд. Сам я пустился в новые приключения, уже в одиночку, опять же, зачитавшись еще в Москве книгой «На отрогах Таласского хребта» – речь в ней об уникальных ореховых лесах, о «жемчужине» Ферганской долины – озере Сары-Чилек. Путешествие по отрогам Таласского хребта – отдельная история. Не могу на нем подробно останавливаться, но и не могу не вспомнить отдельные эпизоды… Из Андижана я добрался до Арсланбоба – священного места по здешним верованиям. На последние копейки купил банку тушеной конины (на «черный» день) и пустился в путь в ореховые леса, раскинувшиеся на отрогах Таласского хребта. Все было прекрасно, по пути то и дело встречались киргизские юрты, где всегда были рады накормить и напоить «москвича» зеленым чаем. С тех пор я влюбился в этот прекрасный народ – киргизов. Но вот лес стал гуще, юрты перестали встречаться - день, два, три. Наступил «черный» день: я достал заветную банку. Дальше произошел «провал» памяти, я потерял сознание, оказался в небытии... Очнувшись, увидел склонившуюся надо мной девушку в халате, попытался встать – не смог, «отключился» вестибулярный аппарат! Оказалось, я отравился кониной – ботулизм. Спасло меня лишь необыкновенное везение: на мое счастье в том ореховом лесу оказался разбит лагерь ботанической экспедиции МГУ. В бессознательном состоянии я вышел к палаткам и упал замертво. Девушка, оказавшаяся врачом экспедиции, услышала удар о землю падающего тела… Так я впервые побывал «на том свете». «Прибившись» к ботаникам, я постепенно начал подниматься на ноги, но ходить еще долго не мог. Вместе с экспедицией перебрался на берег озера Сары-Чилек. Красота! Едешь в кузове грузовой машины, протягиваешь руку, срываешь сочную, сладкую, крупную грушу по берегам озера малины, других ягод - полно… Истинно райское место. Ярко врезалась в память неожиданная встреча с медведем «нос к носу» у куста малины: оба страшно испугались, медведь со «свистом» убежал вниз по каменистому склону (я – «рванул» вверх). Но экспедиция экспедицией, а настала пора возвращаться в Москву. И после встречи с медведем, поняв, что смогу передвигаться самостоятельно, вновь пустился в путь: через Наманган, где, как поется в известной песне «яблоки хороши», в Коканд. Получил присланные Сашей деньги, и … продолжил путешествие по Средней Азии, частенько, - на крышах поездов. Помнится, приехав в Красноводск, будучи уже вновь без денег, пошел в портовую таверну (столовую), разговорился с местными рыбаками: как бы переплыть с ними через Каспий. Ничего подходящего у них не оказалось, но рыбаки, находившиеся в таверне, скинулись кто сколько мог, так что денег хватило и на паром через Каспий и на поезд Баку – Москва. В институте разразился скандал в связи с запросом из погранвойск и «сгоревшими» путевками, но постепенно все уладилось. Среди сокурсников за мной закрепилось прозвище Кутас. Я же с новой энергией принялся восстанавливать пошатнувшееся после пережитого отравления здоровье и вскоре стал завсегдатаем Царицыно. Среди достопримечательностей Царицыно наибольшей «популярностью» у альпинистов в те времена пользовались каменная Башня высотой около 10 метров и развалины недостроенного в свое время царского дворца (мы звали его Замок). Сейчас это – музей, дворец достроен, прилегающий к замку парк ухожен, а в 60-е годы … По выходным дням тысячи молодых людей, альпинистов и скалолазов заполняли утренние электрички и съезжались в Царицыно (о метро в Царицыно тогда еще и не мечтали, а на месте нынешних огромных жилых районов Орехово-Борисово были нескончаемые яблоневые сады). У каждой секции – свой «угол», своя программа тренировок: лазание по Башне или в Замке, бег, футбол. Регулярно проводились различного рода соревнования. На Башне можно было проложить маршруты разной сложности – с подъемами, спусками, траверсами, «маятниками». Были и свои «корифеи»: среди старшего поколения выделялись Анатолий Овчинников, Лев Мышляев, среди альпинистов помоложе - Слава Онищенко, Лев Павлюченко. Среди молодых скалолазов тон задавали Сергей Морозов и Женя Горохов, демонстрировавшие отличное прохождение «маятника». Вскоре в ряды лидеров пробился и я с моим товарищем по совместным тренировкам Владимиром Надбахом-Киедессой. Надбах – уникальный спортсмен, фанат. Например, он мог присесть на одной ноге 1000 раз. Сейчас Надбах – чемпион мира по марафону в своей возрастной категории. Он раньше меня начал лазать в Царицыно, причем - круглогодично. Меня восхитил его рассказ, как они с Юрой Зыковым после очередной тренировки в лазании «связок» в жестокий мороз настолько закоченели от холода и обессилили, что проехали в триконях и в «связке» через всю Москву на метро до общежития МГУ. Мы с Володей тренировались в Царицыно 5 раз в неделю, независимо от погоды. Помню, как удивился Анатолий Овчинников, встретив нас в будний день промокшими до нитки после очередной тренировки под проливным дождем. Помимо лазания по развалинам Царицыно, мы с Володей отрабатывали технику работы с альпинистской веревкой в «связке», делая «траверсы» с дерева на дерево. Наш личный рекорд, установленный в Царицынском парке, - траверс 22-х деревьев без спуска на землю. Помимо лазания, в выходные дни большое внимание уделялось бегу. Особенно тяжелые тренировки были в команде «Буревестника»: под предводительством Анатолия Овчинникова мы толпой часами бегали по холмам в окрестностях Царицыно. Помню, как-то раз по весне – еще не сошел толком снег, Овчинников не приехал и провести тренировку поручил мне. Я, будучи в те времена «экстремистом», что называется, «дорвался», устроив 5-часовую пробежку по Домодевскому шоссе почти до аэропорта и обратно! Еще из царицынских воспоминаний о «бегах» - командные соревнования в кроссе на 5000 метров (зачет по последнему): где-то посредине дистанции трасса пролегала вдоль старого реечного забора, и я не заметил лежащей в траве оторванной планки (как водится, лежащей ржавым гвоздем вверх). На бегу проткнул гвоздем насквозь ступню, упал, преодолев нестерпимую боль, вырвал гвоздь и, истекая кровью, продолжил бег, закончил дистанцию, команда получила зачет… Но главным содержанием тренировок в Царицыно было лазание. Уж как только мы с Надбахом не исхитрялись! Рутинные тренировки были двух видов: лазание, как сейчас бы сказали, «на трудность» - по наиболее трудным маршрутам Замка, и лазание «на скорость» - на Башне. Всего на Башне можно было проложить 14 вертикальных маршрутов. Один «подход» включал прохождение последовательно всех маршрутов на время. И таких «подходов», страхуя поочередно друг друга, за тренировку - 10! Как говаривал один из наших товарищей по «Буревестнику» Володя Шалатуркин – «освежает». У нас с Надбахом «нормой» считалось пролезть за тренировку не менее 1000 метров по высоте. Конечно же, все зацепки и движения были «вылизаны» до предела, можно было лазать с закрытыми глазами, без страховки. Насколько помню, рекордные времена прохождения маршрутов на Башне (подъем) составляли около 7 секунд. Помимо лазания «на скорость» во время тренировок на Башне создавали себе различного рода искусственные трудности: лазали с рюкзаками, в рукавицах, в неподходящей обуви. Вспоминаю, как-то раз летом мне пришла в голову дурная мысль намазать кожаные перчатки рыбьим жиром - для имитации скользких скал. Вскоре вся Башня «благоухала», не подойти… Регулярно на Башне и в Замке проводились соревнования по скалолазанию разного уровня. Помню, как во время чемпионата Московской области, где я был первым, во время церемонии награждения из толпы зрителей вышел человек, назвавшийся поэтом Федотом Черных, и зачитал стихотворение, которое он, наблюдая за соревнованиями, написал в честь чемпиона. Это стихотворение, начинающееся словами «Он идет по упругой скале, держит камни тугие в руках …», я долгое время хранил как память о своей юности. Вообще, соревнования по скалолазанию в Царицыно вызывали огромный зрительский интерес - к Башне было не подступиться. Тогда же, в начале 60-х годов, в Московском «Буревестнике» большой популярностью пользовались соревнования, которые сейчас назвали бы «боулдерингом» - серия из нескольких (8 - 10) проблемных трасс. Сколько было эмоций при прохождении наиболее трудных из них! В «элиту» московских скалолазов в те годы влились Лев Добровольский, Юра Машков, Виктор Масюков, Саша Воронов, Вадим Неворотин, Коля Юшин, Толя Боровский, Игорь Гребенщиков, Валентин Иванов, Слава Глухов... Повторюсь, скалолазание в те годы служило элементом альпинистской подготовки. Все мои мысли были нацелены на покорение горных вершин. В середине 60-х царицынские власти стали предпринимать попытки сначала ограничить, а позже и вовсе прикрыть тренировки альпинистов: проемы в Замке заделали решетками, с Башни в будние дни стали прогонять. К борьбе с альпинистами подключились и контролеры электричек: они стали устраивать облавы, забирая десятки едущих на тренировки или соревнования альпинистов и скалолазов. После одной из наиболее крупных облав, когда контролеры захватили большое количество ребят из «Буревестника», Анатолий Георгиевич Овчинников дал обещание отказаться от Царицыно… Не сразу, конечно, но постепенно роль Царицыно как Мекки московских альпинистов сошла на нет. Для восполнения утраты Царицыно наша секция МФТИ провела несколько «субботников», превратив в «скалодром» заброшенную церковь в районе Лианозово: очистили развалины от «живых» камней, на уцелевших стенах набили зацепок. Начали тренироваться, проводить соревнования. Постепенно и другие коллективы московских альпинистов «перекочевали» в Лианозово. Сейчас церковь восстановлена – стоит красавица недалеко от МКАД в черте города. В Физтехе моим товарищем и в какой-то мере наставником в начале 60-х годов был Людвиг Ремизов – выпускник Суворовского училища, знаток французского языка. Он вел переписку с французскими альпинистами, переводил книги по альпинизму и горнолыжному спорту на русский язык. Через Людвига я узнал о Вальтере Бонатти с его одиночным восхождением на Пти-Дрю, про Гастона Ребюффа с его деревянными тренажерами для отработки техники лазания по скалам. С ним же летом 1963 года мы отправились в альплагерь «Безенги»: Людвиг как сопровождающий группы французских альпинистов, я – в составе сборов московского «Буревестника». На территории альплагеря «Безенги» разбросаны здоровенные камни и здесь, с подачи замечательного ленинградского альпиниста Виктора Егорова, было популярно прохождение наиболее трудных «хитрушек» (терминология заимствована у красноярских столбистов) – маршрутов подъема на эти камни. В Безенги я получил свое первое «боевое крещение», пролетев в мокрой снежной лавине из-под вершины Мамиссон-хоха до подножья горы – около 1000 метров. Виноват был полностью сам, так как был руководителем группы, вышли на восхождение позже положенного срока и стали спускаться, когда склон уже размяк. Ощущения в лавине – не из приятных: на крик товарища из верхней связки, начавшей спуск чуть позже, Коли Юшина - «лавина!!!», я не успел даже поднять головы. Последовал мощнейший удар, меня сбросило в ледовый желоб, в летящий по нему мокрый снежный поток. Звук - как будто ты находишься под колесами несущегося по рельсам поезда. Изредка доносились крики товарища по связке Володи Зайцева: соединяющая нас 40-метровая веревка то и дело натягивалась как струна, после чего следовал «выстрел» как из огромной рогатки: кувыркаясь в снежной массе, то я перелетал через Володю, то он через меня. Наконец, лавина достигла подножья горы и остановилась. Но радоваться было рано: в момент остановки, спрессованный снег превратился в своего рода застывший бетон… Хорошо еще, что с первого мгновения попадания в лавину я сгруппировался и прочно держал ледоруб двумя руками, так что стал лихорадочно работать ледорубом, высвобождая ноги, по колено запрессованные в плотный снег. Выбравшись из «плена», помог Володе. У него оказалась разбита голова, весь в крови, но в сознании. Только успеваем отбежать от выноса, как наши следы накрыла следующая лавина … Худо-бедно - обошлось. Пока вторая связка спустилась, лавируя между лавин, успел оказать Володе первую помощь, после чего бесславно, «не героями», хотя и покорившими вершину, возвратились в лагерь. В МФТИ действует и по сей день так называемая базовая система обучения, когда студентов с 3-го курса прикрепляют к какой-нибудь научной лаборатории. Здесь они получают навыки самостоятельной научно-исследовательской работы, делают диплом. Процесс распределения по «базам» прошел без меня: осенью 1962 года, «спустившись с гор», я узнал, что меня заочно распределили в институт Химической физики АН СССР, основателем и директором которого являлся нобелевский лауреат, академик Николай Николаевич Семенов – создатель теории цепных реакций. Институт стал для меня вторым «домом», и по сей день я работаю в нем, заведую лабораторией. Постепенно я влился в коллектив альпинистской секции Спортивного Клуба Академии Наук. Надо сказать, что команда высотников СКАН”а была в те годы одной из сильнейших … Тренировались мы на Ленинских горах и в Лужниках – под руководством Володи Боброва. В 60-е годы спортивные разряды по скалолазанию присваивались только по результатам, показанным на соревнованиях, проводившихся на естественных скалах. В Москве таких скал не было, и потому даже чемпионы Москвы не имели разрядов. Иногда москвичей приглашали на скалы в другие города. Помню один из таких выездов осенью 1963 года в Хиитолу под Ленинградом. В составе «команды» Виктор Масюков, Володя Надбах и я. Приехали в снегопад, под снегом – полно черники. Здесь интересны были не столько соревнования на скалах, сколько царящая вокруг атмосфера праздника, общение: народу – сотни человек, палатки в снегу, костры, гитары… Как-то само собой получилось, что я активно включился в общественную альпинистско-скалолазную жизнь сначала Московского «Буревестника», а потом и Москвы. Президентом федерации альпинизма Москвы был тогда Володя Ворожищев. Он был отличным организатором, скончался в горах от воспаления легких на высоте 6500 метров. Одной из задач федерации Володя ставил строительство в Москве искусственного скалодрома, поскольку в Царицыно начались гонения на альпинистов. Из камня был изготовлен макет скалодрома весом килограмм 15-20. С этим тяжеленным макетом делегация альпинистов обходила приемные различных московских начальников, но безуспешно: скалодром был признан капитальным сооружением, а Генеральный план застройки Москвы на ближайшие 20 лет был уже утвержден. Эх, не додумались тогда до использования деревянных щитов с искусственными зацепками! Это сделали чуть позже в Свердловске скалолазы УПИ по руководством Александра Пиратинского. В те годы на страже «интересов» естественных скал Крыма и Кавказа, где, в основном, и проводились крупные соревнования, стоял основоположник спортивного скалолазания Иван Иосифович Антонович с его непререкаемым авторитетом. Вряд ли Иван Иосифович согласился бы на подобную подмену скал. До конца своих дней он был приверженцем проведения соревнований на естественных скалах, противником искусственных скал. Правда, незадолго до своей кончины в 1994 году, увидев воочию соревнования этапа Кубка мира в Москве во Дворце детского спорта, Иван Иосифович признался мне, что мы были правы, пойдя по пути создания искусственных скалодромов. Без этого спортивное скалолазание не получило бы столь широкого распространения в мире. Но это случилось через 30 лет после описываемых событий ... Зимой в начале 1964 года мне во второй раз довелось побывать «на том свете». В МФТИ тогда поступил альпинист из Алма-Аты Гриша Петрашко, и на зимние студенческие каникулы альпинисты нашей секции договорились провести сбор на Тянь-Шане, остановившись в Алма-Ате у высотника-альпиниста Бориса (Боба) Студенина. В память врезалось, как в компании физтеховских альпинистов Боб с блеском выиграл игру в преферанс, заказывая на всех сдачах неперебиваемый «мизер в тёмную». В качестве тренировки перед намеченным траверсом «подковы» из нескольких вершин Алатау, мы вышли на восхождение на пик Амангельды 2Б категории сложности. Восхождение заняло больше времени, чем планировали, и на спуске, когда уже смеркалось, началась спешка. Я шел в первой связке следом за руководителем Аликом Чмыховым. Спустившись с вершинного «бастиона», начали делать траверс над километровой стеной. Подошли к большой снежной «подушке» (наддуву). Испытав прошедшим летом ужас попадания в лавину, чую «нутром» - идти нельзя! Кричу Алику, что можем подрезать пластовую лавину. В ответ слышу какую-то ругань вперемежку со словом «трус». Прослыть «трусом» я себе позволить не мог. Алик был уже на «подушке», когда я начал движение по его следам и, сделав несколько шагов, оказался в небытии... Наблюдавший сзади товарищ по восхождению Игорь Городецкий вспоминает: мы с Аликом подрезали пластовую лавину, под снежным пластом оказалась каменистая осыпь, лавина понеслась вниз, сорвавшись с обрыва, а соединявшая нас с Аликом веревка зацепилась за камень и мы повисли над пропастью. В те годы ходили без касок, хорошо еще, что на голове у меня был одет летчиковский шлем (отец работал в авиации – снабдил), смягчивший удары о камни. Как оказалось, у меня – перелом основания черепа. Алик тоже пострадал – у него была проблема со спиной. Дальше – смутные отрывочные воспоминания, проблески сознания. Первое воспоминание – слова песни: «И никогда мы не умрем, пока качаются светила над снастями». Это пели ребята, наутро транспортировавшие меня в город. Второй «проблеск» - уже в больнице: мест не было, и персонал не придумал ничего лучше, как поставить носилки со стороны головы ручками на стол, а со стороны ног – на спинку стула! Естественно, в какой-то момент «конструкция» рухнула. В больнице мне сделали 7 или 8 пункций спинного мозга. В итоге я оттуда сбежал и улетел вместе со всеми ребятами в Москву. Однако год пришлось провести в «академическом» отпуске. Помнится, как своеобразно отреагировал на «базе» в Институте химической физики мой научный руководитель – Анатолий Павлович Пурмаль: «ведь ты же разбился!» воскликнул он, когда я бритый наголо со шрамами на голове явился в лабораторию. Анатолий Павлович - Учитель с большой буквы, он преподавал у нас в группе физическую химию, я числился у него в «любимчиках» и, когда меня распределили в ИХФ, я попросился к нему в лабораторию... Как все-таки играет случай судьбой человека! После столь серьезной травмы врачи категорически запретили мне физические нагрузки. Летом 1964 года альпинисты МГС СДСО «Буревестник» проводили сборы на Кавказе. Памятуя наказ врачей, я решил не рисковать и вместе с Володей Надбахом согласился на роль наблюдателя в команде МВТУ, заявившей маршрут по Западной стене Ушбы на чемпионат СССР по альпинизму. Руководитель – Саша Артанов, члены команды – Лев Добровольский, Виктор Масюков, Юра Бородкин. Казалось (ох, зря!), что роль наблюдателя – пустяки. Обеспечением команды занимался Юра Акопджанян. Началось с того, что «наблюдатели» должны были делать заброски продуктов и снаряжения из альплагеря «Джантуган» под маршрут – через одну из вершин Главного Кавказского хребта (не помню точно, кажется, Ах-су). Юрий прикидывает грузы и отдает распоряжение – каждая «ходка» по 50 кг. «чистого» (!) веса. Вместо щадящей нагрузки – тяжелейшая работа по перетаскиванию грузов. Хорошо еще, Надбах, да и остальные ребята старались, как могли, разгрузить мою ношу. На спуске с Ах-су по возвращении после первой «ходки» демонстрируем поднимающемуся по скальной гряде отряду новичков, как не надо делать. Памятуя о лавинах, я сразу предложил спускаться по этой гряде, поскольку склон подтаял и снег на ледовом склоне раскис. В ответ услышал уверения Виктора Масюкова и Валентина Иванова (они – старшие в группе), что ходили здесь не раз и никакой опасности нет. «Покатили» по склону, который становился все круче и круче. Новички остановились посмотреть, что будет дальше: нам-то сверху не видно, а им видно… Подошли к месту предполагаемого бергшрунда – крутизна склона резко возросла. Моя очередь идти первым. Начал было спускаться лицом к склону, но слышу знакомые обвинения в трусости. Мол, садись на «пятую» точку, разгонишься и спокойно перелетишь через трещину – все так делают! Есть же еще и страховка (через ледоруб). Вопреки «внутреннему голосу» подчинился и с ускорением заскользил вниз. Но, как говорится, «в расчет вкралась ошибка»: трещина оказалась настолько широкой, что я угодил аккурат в нее. В раскисшем снегу страховка не удержала, ледоруб у Надбаха вырвался и я полетел в трещину, «рикошетя» о ледяные стены… Опять повезло: пролетев около 15 метров, упал рюкзаком на ледовый «мостик». Первая мысль – сейчас на меня упадет сверху Надбах, которого я мог сорвать вслед за собой. Приготовился, выставив вверх руки, сжав ледоруб. Вскоре понял: 40 метров веревки хватило, Володю не сдернул. Опять обошлось… К сожалению, на этом совершенно излишние в моем «болезном» состоянии испытания не закончились. Не дойдя до конца намеченного маршрута несколько веревок, по непостижимому стечению обстоятельств, идущий первым Саша Артанов отстегнулся от страховки, сорвался и, молча пролетев мимо застывших от ужаса товарищей по команде, разбился, упав на ледник к подножью стены. Получилось так, что основная тяжесть по транспортировке тела Артанова до сванского селения Мазери, легла на мои с Надбахом, а также Вити Масюкова и Юры Бородкина, плечи … О Юре Бородкине можно сказать «немало теплых слов» (слова из альпинистской песни «О друге»). Он был фанат альпинизма, но никого не подпускал в свой внутренний мир, хотя и был общителен, с известной долей юмора. Он сам шил себе пуховое снаряжение, подарил и мне пуховый спальный мешок. Уже где-то в 90-х я с грустью узнал, что Юра пропал без вести в горах Памира… В 1965 году состоялось мое первое, пока заочное, знакомство с «отцом скалолазания» Иваном Иосифовичем Антоновичем. В тот год И.И. Антонович возглавлял дисциплинарную комиссию Федерации альпинизма СССР. А летом на Кавказе проходили очередные сборы Московского «Буревестника». В предыдущем сезоне, пока мы с Надбахом «наблюдали» за трагедией на Ушбе, товарищи по «Буревестнику» сделали большое количество восхождений, «вырвались вперед». И вот на все той же Ушбе в группе «Буревестника» произошло ЧП: при спуске «на карабине» с Южной вершины в условиях жесточайшей непогоды, не найдя сил перестегнуться через узел на веревке, умирает от сердечной недостаточности руководитель группы Слава Цепелев. Спустившийся первым с большими проблемами Леша Богомолов нуждается в экстренной помощи, так как остался без теплых вещей (Леша был вынужден сбросить свой рюкзак, а Слава с запасными теплыми вещами торопился к нему на помощь). Оставшиеся наверху практически без снаряжения Вадим Неворотин и Володя Парфенов, с большим трудом найдя на скале оставленный одной из предыдущих групп кусок репшнура, спустились к Леше и транспортировали его, находящегося в тяжелом состояниии, вниз, вызывали спасотряд. Я руководил группой, вышедшей на траверс Ушбы тремя днями позже группы Цепелева. Испытав все «прелести» непогоды, схватив «сидячую» ночевку при подъеме с Седловины на Южную Ушбу, на спуске наткнулись на спусковые веревки предыдущей группы. Обнаружили висящий на стыке двух веревок труп Цепелева. Следует заметить, что это место на спуске с Южной вершины Ушбы весьма коварное: спуск прямо вниз пролегает через карниз, с которого до склона расстояние около 70 метров (сверху спуск не просматривается), одной веревкой не обойтись. Это «ловушка», в которую и попалась группа Цепелева в условиях непогоды. Обойдя «ловушку» справа, мы вышли траверсом на гребень, встретили здесь поднявшуюся по стенному маршруту группу украинских альпинистов во главе с Моногаровым, заночевали и наутро занялись спуском и последующей транспортировкой тела Цепелева. С юга под вершиной Ушбы - снежный «галстук» шириной несколько сотен метров, простреливаемый камнями, падающими при таянии снега с предвершинных склонов Ушбы. Под градом камней нам чудом удалось без потерь перетащить труп траверсом через «галстук» к как раз подоспевшему спасотряду. Спасатели, наблюдавшие, как мы уворачивались от камней, были уверены, что им придется спасать и нас… |
|||||||
|
|
|||||||
