Отчёт о восхождении на вершину Хан-Тенгри 7010 метров, с севера,
по маршруту Соломатова через плечо пика Чапаева, с элементами автобиографии

«Победа над вершиной – над собою.
И пусть к победам в жизни путь тернист,
Ты их пройдёшь – никто не остановит
Того, кто настоящий альпинист».
Папа.
Юрий Хоменюк.

Читайте на Mountain.RU статьи Михаила Хоменюка: Две ночи пурги, или отчёт в стихах о походе на гору Сабля, Приполярный Урал. Отчет в стихах Завершение сезона. Хан-Тенгри. Стихотворение

В 1993 году в составе команды алма-атинского СКА (спортивный клуб армии) я на акклиматизационном выходе подошёл с ледника Семёновского под западную седловину Хан-Тенгри, где переночевал в снежных пещерах, и спустился в базовый лагерь на леднике Южный Иныльчек. Там у меня заболел зуб, и я вынужден был эвакуироваться в Алма-Ату. Мой старик - отец, прежде чем покинуть этот дерьмовый мир, учил меня доводить начатые дела до конца. 12 лет мне потребовалось для того, чтобы завершить это дело. Но всё по порядку.

1. Биография

Мой покойный отец при жизни был человеком крайне беспокойным, обуреваемым фантазиями и навязчивыми идеями, что в совокупности с большим умом, железной волей и неисчерпаемой энергией сделало его первым после Войны мастером спорта по туризму, старшим научным сотрудником ВНИИ Геофизики и обладателем нескольких золотых медалей ВДНХ за научные изобретения. После Войны долгое время никому не удавалось получить мастера по туризму. Всех зарубала или дисквалифицировала МКК. Тогда папа, будучи студентом радиотехнического института, совершил походов на мастерскую норму чуть ли не с двойным превышением. Среди них были сплав по Печоре на рубленных из брёвен плотах, с восхождением на гору Сабля комбинированный горно-водный поход на хребет Черского путешествие на Камчатку. Во всех походах, где он шёл руководителем, не было «ни одного сломанного пальца», как часто он говорил, призывая к безаварийности путешествий. Долгое время работал начальником геологических партий, потом повысил квалификацию и стал учёным - геофизиком. Занимался разведкой нефтяных и газовых месторождений, прогнозом землетрясений и селей. Параллельно с этим состоял в московской маршрутно-квалификационной комиссии.

В 1972 году он познакомился со своей второй (всего было четыре) женой Галиной, в девичестве Михайловой, врачом детской реанимации. Первоапрельская шутка обернулась новогодним сюрпризом, и 5-го января 1973 года я появился на свет божий. «Родился я – испорченный ребёнок».

Я оказался вторым ребенком как у отца, так и у матери. Старшая моя сестра по отцу занималась физикой и педагогикой, правда, говорят, что полежала она маленько и в дурдоме, а старший брат, по матери, сделался водителем-дальнобойщиком и горьким пьяницей. Таким образом, опыт воспитания детей у моих родителей был.

Папа с самых ранних моих лет принимал активное участие в моём воспитании. К примеру, когда я был ещё совсем грудничком, и мочился в пелёнки, папа, борясь с сыростью, изобрёл Писометр. Когда папа выставил своё изобретение среди прочих на ВДНХ, один из посетителей поинтересовался: «Скажите, а что Ваш прибор измеряет значение Пи?» На что папа отвечал: «Нет, значение пи-пи!» Прибор представлял собой клеёнку, прошитую тонкой медной проволокой, которая подкладывалась в коляску под младенца. Когда происходил акт пи-пи, электрическая цепь замыкалась посредством образовавшейся сырости, и мелодичный звуковой сигнал информировал родителей о том, что пелёнки пора менять. К сожалению, это изобретение не получило широкого применения в народном хозяйстве. Но на этом мой папа не остановился. О том, как в дальнейшем проходило моё воспитание, можно узнать, прочитав в газете «ПРАВДА» от 14 февраля 1983 года статью «Назвали «Малюткой»». Там написано дословно следующее:

***

ЗАКАЛКА СМОЛОДУ

Комиссия по географическим названиям Академии наук Казахской ССР присвоила имя «Малютка» одной из вершин гребня Кумбель в Заилийском Алатау. Вершина, высота которой 3.847 метров, названа в честь самого юного ее покорителя – Миши Хоменюка, который в пятилетнем возрасте совершил восхождение в одной связке со своим отцом – мастером спорта Юрием Хоменюком.

Откуда у мальчугана такой спортивный характер? С этим вопросом я обратилась к Юрию Владимировичу Хоменюку – кандидату технических наук, учёному–геофизику.

- Раннее приобщение нашего сына к физкультуре и спорту было, можно сказать, вынужденной мерой, - рассказывает он. – Рос Миша плохо, часто болел. Когда ему исполнилось полтора года, я решил заняться его спортивным воспитанием…

Начал Хоменюк-старший с того, что купил сыну маленькие лыжи, прикрепил к ним пинетки, и малыш поначалу в квартире стал делать на них первые шаги. По утрам – зарядка, водные процедуры. Через полгода, когда наступила зима, вместо пинеток на лыжи закрепили галоши, которые мальчик мог надевать на валенки. Сначала он катался во дворе без палок – ещё не мог с ними справиться. Это выработало у мальчика хорошую устойчивость. В два с половиной года Миша поехал с отцом в Крым, стал учиться плавать, нырять. - Чему бы я ни учил сына, - говорит Юрий Владимирович, - я никогда его не заставляю, не принуждаю его. Просто покажу, как делается то или иное движение, а он стремится повторить.

Сейчас Миша уже учится в школе, занимается в секции дзюдо, по-прежнему не расстается с лыжами, любит велосипед и ждет встречи с новыми вершинами.

Думается, этот пример интересен для многих семей, где подрастают дети. Закалять их с помощью физкультуры можно с самого раннего возраста.

Г. Чумакова.
(Внештатный корр. «Правды»).
г. Алма-Ата.

***

Когда скептики спрашивали папу, правда ли то, о чём написано в газете, папа недоумевал и говорил: « Ну а вы таки посмотрите на название газеты! Там большими буквами написано «ПРАВДА»! В газете «ПРАВДА» пишут только правду». И с этим трудно было поспорить в 1983 году, живя в Советском Союзе. Но, тем не менее, лето 1978 года, когда происходили описанные героические события, действительно было весёлым.

Папа тогда сотрудничал с алма-атинской селезащитой. В целях изучения природы селевой опасности мы с папой жили на научной станции, на берегу живописного Большого Алма-Атинского озера, лежащего на высоте около 2500 метров. Целый месяц мы прогуливались по окрестным горам, поросшим тянь-шаньской елью, и получили, таким образом, хорошую акклиматизацию. После этого, с исключительно научными целями, мы перебрались на научную станцию Туюк-Су на леднике Туюк-Су, на высоте 3500 метров. Там в это время проводила летние тренировочные сборы алма-атинская горнолыжная школа, куда приняли и меня.

В том же 1978 году мама начала с папой затяжной бракоразводный процесс, который завершился лишь в 1985 году, когда мама умерла от рака мозга. Все эти годы мы жили с мамой в подмосковном дачном посёлке Кратово, среди сосновых лесов и пустующих зимой дач, где я учился в школе, занимался в секции дзюдо, не расставался с лыжами, а просто бегал на них в школу. А летом мы отправлялись с мамой в походы.

В 1980 году мама на время отпуска устроилась поварихой в гидрологическую экспедицию, и мы целый месяц колесили по Казахстанским степям в кузове «шишиги» (ГАЗ66). В 81 – на байдарке по реке Песь, сбор дикорастущих ягод и грибов. В 82 – сбор колхозных яблок в Молдавии, а потом поход по Карпатам. Была в те времена песня про отважных путешественников, которые отправились в бурное море в решете. Там были такие слова: «…промокашками ноги укрыли они – от простуды себя уберечь…». Так это про нас. Мы ночевали на склонах Карпатских гор вдвоём под деревьями, укрывшись куском полиэтилена, и что характерно – никто не простудился.

В 83 – семейный поход с туристами-медиками по западному Кавказу. В 84 – тоже на байдарках по реке Юрюзань на южном Урале, да плюс ещё собака в лодке. В 85 году, в июне, мама умерла.

В 85 году я переехал к отцу в солнечный город Алма-Ату. В это лето мы сходили несколько единичек в районе ледника Туюк-Су, а в конце августа решили сходить на озеро Иссык-Куль, но не по простому пути, а через ледник Богатырь. Но в тот год поверхность ледника оказалась сильно разорвана, и нам не удалось спуститься до гляциологической станции в нижней части ледника, а пришлось с середины пути возвращаться обратно наверх через перевал Тогузак (2А) и уходить вниз по долине левого Талгара. Погода испортилась, мы заблудились, и вместо несложного Талгарского перевала вышли на восточные склоны пика Комсомола. Под проливным дождём на крутом травянистом склоне мы вынуждены были искать место для ночёвки и нашли большой плоский камень, который лежал на склоне, возвышаясь как корабль над бурной морской волной. Плоскости камня хватило только под дно палатки, а на оттяжки пришлось привязать по увесистому булыгану и свесить их с бортов нашего корабля. (Палаток с самонесущим каркасом тогда ещё у нас не было) Наутро мы спустились обратно в долину и принялись искать тропу на наш перевал. Продукты закончились, так как нам не удалось пополнить запасы на станции, до которой мы не дошли, и нам пришлось пару дней питаться одними грибами – рыжиками, которые, к счастью, росли там в изобилии. Короче говоря, к началу школьных занятий я опоздал на неделю, чем был очень доволен.

Летом 86-го года мы жили на космостанции, на перевале над Большим Алма-Атинским озером, ходили периодически на окрестные вершины, а в августе таки добрались до Иссык-Куля уже по классическому маршруту, через перевал Проходной, на котором лежат две огромные кучи камней, оставленные там по преданию воинами Тамерлана.

Зимовать мы уехали в Москву, а на следующее лето (1987 г.) у меня приключилась Большая Чабанская Эпопея. На Иссык-Куле мы договорились с председателем колхоза, что меня возьмут на лето помощником чабана пасти баранов. Целых три месяца я жил в горах на джайлоо в чабанской юрте в окрестностях Чолпон-Аты. Там я научился седлать коней и вьючить ишаков, резать баранов, снаряжать патроны и стрелять по ночам в небо из охотничьего ружья, отпугивая волков. В конце июня на джайлоо выпало около метра снега, и бараны стали похожи на живые сугробы с торчащими из-под снега рогами. Нам пришлось кочевать на нижние пастбища. Я научился оглушительно щёлкать длинным чабанским кнутом. В конце лета старший чабан отправился по делам в посёлок и оставил меня на несколько дней одного с отарой. У меня был двухлетний жеребец с красивой гривой, и я скакал на нём вокруг своей отары с ружьём за плечами, раздуваясь как пузырь от собственной важности. Когда я вернулся в Москву, отец отправил в Киргизию следующую телеграмму: «Вернулся домой Миша живой, здоровый, счастливый и очень самостоятельный. Теперь хочет стать не геофизиком, а пастухом. Огромное Вам спасибо. Хоменюк.»

Отец говорил: «Я вырастил очень смелого сына. Он ничего не боится». В 88-м, в Хибинах, я в первый раз сломал руку. В 89-м году школьников нашего класса отправляли на каникулы за границу, причём половину класса в Венгрию, а половину в Польшу. Когда меня спросили, куда бы я хотел поехать, я ответил, что не куда-нибудь, а в Заилийский Алатау.

В то лето я находил на Туюк-Су третий разряд по альпинизму, а после этого отправился в одиночку на Иссык-Куль через три перевала. Переход этот занял неделю, причём часть пути я помогал гнать случайно встреченную попутную отару. Отец говорил: «Я вырастил очень смелого сына. Он ничего не боится. Смело ныряет в самые паршивые омуты и ничего не боится». В ту же осень я свалился с тренировочной башни в Царицыно и сломал себе шейку бедра да плюс ещё пару костей. До нового года лежал по больницам, до весны ходил с костылями и палками. А в августе, с железякой в бедре, отправился в альплагерь Дугоба, где находил на второй разряд, который, впрочем, мне не закрыли, так как к тому моменту мне ещё не исполнилось 18 лет и на самостоятельное восхождение меня не выпустили.

По настоятельному совету отца я решился поступать в Московский университет на географический факультет. Наивное воображение рисовало мне, как я буду сидеть где-нибудь на гляциологической станции и изучать мощность снежного покрова и структуру льда. С этой целью в конце 90-го года я поступил на подготовительные курсы, а в феврале 91-го отправился в компании трёх аспирантов мехмата в приказбечье, в горный поход 4-ой категории. Однако, из-за обильных снегопадов, маршрут пройти нам не удалось. Неделю мы пережидали буран в крохотной школе горной деревушки. Тогда мы решили ограничиться восхождением на Казбек.

Три дня мы просидели на метеостанции Гергетского ледника. Каждое утро мы выходили на штурм, и каждый раз сильнейший ветер загонял нас обратно под прикрытие каменных стен метеостанции. На четвёртый день руководитель отказался идти на восхождение. Мы пошли втроём. Всех троих звали Мишами.

Ветер наконец стих, и установилась изумительная хрустальная погода. Температура воздуха на метеостанции на высоте 3500 метров была в тот день -35С. Нам предстояло подняться ещё на 1500 метров. Лёд под ногами походил более на стекло. Он был синего цвета и прозрачен в глубину, наверное, на метр. Были видны вмороженные в глубине камешки и пузырьки воздуха.

С вершины Орцвери на противоположном борту ледника сошёл огромный ледовый обвал. Облако голубой ледяной пыли, искрясь в лучах восходящего солнца, скрыло собой вершину. До седловины мы поднимались по асфальтоподобному фирну. Далее шли несложные скалы и сияющий натёчным льдом вершинный купол. Третий Миша отказался идти дальше, сославшись на плохие кошки, и остался нас ждать на малой вершине.

От последних скал до вершины было ровно две верёвки абсолютно гладкого, как на катке, льда крутизной градусов 30-40. Мы завинтили один ледобур посередине и один на вершине. На спуске старший Миша как руководитель отправил меня спускаться первым с верхней страховкой. Я спустился до промежуточного крюка и встал на страховку. Миша вывинтил верхний крюк и начал спускаться. Метров через пять он решил повернуться лицом к склону и сорвался. Он проехал на пузе метрах в двух от меня, пытаясь зарубиться. Но его ледоруб не оставлял даже царапины на идеальной поверхности льда. Я успел выбрать несколько метров верёвки, ну и протравил несколько метров, так как, к счастью, был в меховых солдатских рукавицах и не мог жёстко удержать верёвку. Возможно, это нас и спасло. Миша остановился плавно, без рывка, проехав на пузе семьдесят метров. Ледобур не вырвало, правда, рукавицы протёрло до дыр. Мы благополучно спустились вниз. Это было очень красивое восхождение.

2. Бройлерный цыплёнок

В 1991 году я поступил на Географический факультет МГУ. Отец купил мне путёвку на Памир. В программу экспедиции входило восхождение на все памирские семитысячники – пики Корженевской, Коммунизма и Ленина. Я благоразумно решил, что для начала нужно как следует акклиматизироваться. Поэтому, прежде чем ехать в Ош, где проходил сбор участников, я заехал в Фергану, и оттуда в Дугобу на акклиматизацию. В Дугобе меня манил пик Акташ, 4937 метров, – одна из самых высоких и красивых вершин района. На неё есть маршрут 2Б по восточному гребню с перевала Акташ. Я серьёзно подготовился к этому восхождению. Взял с собой 40 метров верёвки, скальный молоток, комплект скальных крючьев, комплект закладок, несколько ледобуров…

Дойдя до промежуточного лагеря у второго слияния под Пупом Сельского, и встретив там прошлогодних товарищей, я подумал, что при одиночном восхождение всё это хозяйство всё равно не пригодится, и оставил под присмотром друзей лишнее снаряжение. Сбросив, таким образом, килограммов десять, я наутро отправился дальше вверх. Однако, стремясь к наилучшей акклиматизации, я решил в отличие от нормальных людей не останавливаться на благоустроенных ночёвках на 3900, но тащиться на перевал Акташ 4200 и ночевать там. Остаётся загадкой, как я не врезал дуба в ту ночь, ютясь на острых камнях в крохотном брезентовом «гробике» и кутаясь в спальник-одеяло на ватине, позаимствованный в школьном турклубе. Тем не менее, наутро относительно бодро я вышел на восхождение. И тут меня нагнала группа нормальных альплагерных альпинистов, уютно ночевавших на нормальных ночёвках. Такая вопиющая несправедливость пробудила во мне скрытые резервы организма и, забыв про горняшку, я помчался вперёд, всё же опередив конкурентов на вершине.

Акклиматизация в Дугобе сыграла добрую службу, и на пик Евгении Корженевской, 7105м, я поднялся в числе первых, выйдя с группой из лагеря на 5800. Маршрут по Южному ребру запомнился удивительной прозрачностью воздуха, огромной глубиной сбросов и почему-то ощущением, что находишься в аквариуме. Идёшь по простому снежному гребню шириной метров пять, а по обе стороны - обрывы на тысячу метров. Спустился с Корженевы довольно бодро, но идти сразу на пик Коммунизма не хватило наглости.

Из всей нашей сборной (собрали всех, кому не лень) лишь один «кремень» решился после Корженевы идти на Коммунизма, присоединившись к другой группе. Он оказался настолько крут, что после удачного восхождения на Коммунизма осилил ещё и пик Ленина. Он единственный из этой экспедиции, выполнил программу полностью. Я же, на пару с другим бойцом первой группы, пока остальные участники штурмовали пик Евгении Корженевской, сходил на пик Четырёх, 6230. Получилось это очень легко и весело, с одной промежуточной ночёвкой и победным пивом в базовом лагере.

А на пике Ленина я сдулся. Вылез на «сковородку» и сдулся. Утром просыпаюсь – ну и ну! Ноги словно ватные, всё как в тумане. Чувствую: нуждаюсь в отдыхе, что-то непонятное в воздухе. Вылезаю из палатки, а начспас из соседней кричит, что в Москве путч, танки и всё такое. Думали, что и спускаться не стоит, тем более что к концу сезона и на «сковородке», и в базовом лагере накопились горы продовольствия от предшествующих буржуазных экспедиций. Ну, пока до Москвы добрались – там уже всё успокоилось. Так нас война стороной обошла.

В 1992 году удалось пристроиться типа гидом в экспедицию на пик Ленина. Получилась дело так: приехали команда из шести французов и одинокий японец. Вот меня и взяли за бесплатно нянчиться с японцем. Японца звали Юкихико Шиногава. В родной Японии он работал на ратраке – укатывал горнолыжные склоны Фудзиямы. Изъяснялись мы с ним на сильно ломаном английском языке. Степень нашего с ним незнания языка была примерно одинакова и различалась лишь национальными акцентами. Так что мы с ним друг друга довольно сносно не понимали. Тем не менее, на вершину мы сходили довольно лихо.

После одной акклиматизационной ночёвки на сковородке (5300) и спуска в базовый лагерь, в следующий выход планировали переночевать на 6100 и снова спуститься. Но, проснувшись утром в лагере 2, за вершиной Раздельная, дружно решили не тянуть резину, а дубасить наверх. Юкихико проглотил энергетическую пилюлю и бодро устремился вперёд, а я, двигаясь размеренно и неторопливо, вскоре от него отстал и потерял из виду. Для волнения не было причин. Погода была хорошая, видимость отличная, маршрут простой и очевидный. Через несколько часов встречаю Юкихико на гребне, идущим в низ. Ну, я, как могу, поздравляю его с победой, а он лопочет, что, мол, путь до вершины очень долог. Я ему говорю, чтоб он спускался в лагерь, а сам потихоньку продолжаю двигаться наверх по просторному, как футбольное поле, пологому гребню. Смотрю: мой японец идёт за мной. Ну, думаю, настоящий товарищ, - не хочет одного оставлять! А объясниться мы толком не умеем.

Уже потом выяснилось, что он, выйдя на эти необъятные просторы, побоялся заблудиться один в незнакомой местности. Старинная мудрость спортивных ориентировщиков гласит: «Не бегай быстрее, чем можешь соображать!» Вдвоём с ним мы таки вышли наверх, правда, ни тура, ни знаменитого бюста Владимира Ильича так и не нашли. Вышли на вершинный купол. Ясно, что выше идти некуда – выше только небо. Побродили среди присыпанных снегом каменистых бугров и пошли вниз. Трудно было бы объяснить иностранному товарищу, чего собственно мы здесь разыскиваем.

Из французской команды вершины достиг только один деятель, который щеголял в базовом лагере с огромной курительной трубкой. Спустившись вниз, он приобрёл у повара экспедиции солидный мешок ганджубаса и выглядел очень довольным...

Далее >>