Пик Советских офицеров 6233 - высшая точка Восточного Памира

Судя по характеру рельефа, такой таежный снег мог тянуться все пятнадцать километров до перевала. Это подтверждалось еще и тем, что долина Северного Лянгара только что резко, больше чем на 90°, повернула влево. Вся сверху донизу она была залита густым туманом. Воздух был неподвижен, снег падал совершенно отвесно. И так 15 км... При скорости 2 км/ч это полный ходовой день. Так можно опоздать на работу и к понедельнику (опасения на этот счет были не напрасны - мы вышли на работу только в следующую пятницу). Но памирская природа оказалась щедрее, чем мы надеялись. Не только до, но и после перевала нас ждала самая жестокая тропёжка...

Район для лыжного похода 1988 г. был выбран, мягко говоря, нетрадиционный. Мало того, что зимой здесь не было ни одной группы (по крайней мере, судя по отсутствию отчетов), но и все летние маршруты горников ничего общего не имели с нашей ниткой маршрута, что, впрочем, легко понять, так как одним из ключевых мест у нас было прохождение по льду почти всего Сарезского озера. Две другие особенности маршрута заключались в большой высоте - от 3200 до 6200м и в огромной протяженности - свыше 400 км. Коротко определить название района путешествия не представляется возможным. При движении с востока на запад рельеф менялся от типичного восточно-памирского до типичного западно-памирского со множеством промежуточных оттенков. Чуть ли не каждый ходовой день преподносил нам что-то новое. Многообразие рельефа ошеломляло. Здесь были и знакомые саянские каньоны с мокрыми наледями, и кавказские ледовые стены, и увалы Полярного Урала и Хибин. Но все это сходство лишь подчеркивало неповторимость здешних гор.

День первый

Исходным пунктом нашей лыжной «шестерки» был выбран самый высокогорный город СССР - Мургаб (около 3700м). Высота, как только мы выгрузились из «Яка», сразу охладила наш пыл, подогретый четырехдневным ожиданием рейса из Душанбе. Самолет сразу улетел, работники аэропорта уехали в город, и мы остались одни с грудой рюкзаков и лыж в центре гигантского стола — долины реки Мургаб. В отличие от Гиссарской долины здесь стояла солнечная и морозная погода. Пока двое наших ездили в город знакомиться с пограничниками и искать машину, мы в перерывах между приступами головной боли любовались окрестностями. На следующий день ЗИЛ-131 вез нас по снежной целине в сторону перевала Ак-Таш. Снега, вопреки всем предсказаниям, было не много и не мало. В Москве нам советовали лыж не брать вовсе, а в Душанбе настоятельно порекомендовали не плодить вдов и сирот. По рассказам КСС выходило, что если горы и не засыпало по самые верхушки, то лишь для того, чтобы остались лавиноопасные склоны. В итоге в маршрутной книжке появилась запись, суть которой сводилась к следующему: слушаться руководителя, далеко от него не отходить, на склонах ничего не трогать, и если что заболит, — сразу к доктору... Помнится, этих указаний мы не нарушали. Итак, поход начался...

День третий

При всей экономии вес рюкзаков перевалил далеко за сорок. Правда, нас сильно выручают санки, но столь же сильно донимает горняшка. Апогея головная боль достигает на вторую ночь, сразу после перевала, на высоте 4200м. Дальше будет проще - путь лежит вниз по Западному Пшарту до отметки 3500, где мы планируем оставить заброску.

Река полого петляет в неширокой долине, довольно часто уходя в каньоны. Встречаются наледи, открытая вода, но в основном русло закрыто снегом. Рельеф резко изменился сразу за перевалом - склоны стали круче и выше. Здесь раздолье для архаров - горных козлов. Часто встречаем крупные кошачьи следы. В час дня, в самую жару, останавливаемся на обед - ставим палатку, варим бульон, чай. В палатке пекло, в одежде не высидишь.

В первые дни мы осваиваем печку - гениальное изобретение Вити Николаева, нашего мастера. Весит печка 400 г, топливом для нее может служить все, что горит, и, что самое главное, она суперэкономична. Наверх мы несем для нее сухой спирт, а пока жжем дрова. По сравнению с примусами экономия составляет 13 кг общественного веса. При умелом обращении и нормальном топливе печка не пахнет, но пока временами палатка превращается в газовую камеру. Простота конструкции позволяет исправлять в ней любые поломки (кроме потери - на этот случай Витя несет точно такую же запасную).

Пока ребята отдыхают, представлю их. У печки отдыхает Витя. Кто-то опрометчиво задал ему вопрос о принципе действия печки, и он уже минут десять ведет свой поучительный рассказ, невзирая на крепкий послеобеденный сон спросившего. Его единственным слушателем остался завхоз Боря Сорин, который кивает Вите, а сам думает, что оставит в заброске из личных вещей. За Борей, как три брата, лежат в рядок три Сергея. Старший по званию - Стрыгин, руководитель группы. Он спит, и этим сказано все. Это его политическое кредо на первой половине маршрута. Рука об руку с ним лежит его заместитель и наш доктор - Фомичев. Он единственный в группе «профи» - преподает горный туризм в МГУ. Кроме того, он единственный из нас, кто был в этом районе. Правда, это было летом и 14 лет назад, но он рассказывает о том, что нас ожидает, с таким видом, как будто Восточный Памир - это полигон для обучения горному туризму студентов университета. Между ним и мной расположился наш штатный снежный человек - Вьюков. Его размеры потрясают, особенно рядом с Фомой. После того как в аэропорту я увидел его лыжные крепления, у меня было ощущение что больше в жизни удивляться нечему. Однако оно оказалось ложным - это я понял, увидев в первый раз его самодельные кошки. Остается добавить, что лыжи он взял за компанию — в них он проваливался так же глубоко, как и без них. И последний я - хронометрист, плюс метеоролог, плюс единственный, не имеющий памирского опыта.

В верховьях Западного Пшарта

День пятый

К обеду вышли в место предполагаемой заброски. Здесь настоящая березовая роща и какая-то невероятно живодерная облепиха (а может, и не облепиха?) с гигантскими шипами. Ниже по течению долину Западного Пшарта замыкает шеститысячник с почти трехкилометровой стеной. Перед ним должно быть слияние с Мургабом. Вправо, вверх по Сауксаю, виден как на ладони пик Советских Офицеров. Пока сказать о нем можно только одно: далеко и высоко. Но сейчас это мало кого волнует. Начался ажиотаж - кто больше вещей оставит в заброске. Мне проще всех, кроме синтилонки, пары рукавиц и маски, все остальное уже надето. Заброску упаковываем в нартяные мешки, затем основательно заваливаем камнями. Сверху посыпаем экспроприированным у Фомичева табаком. Врагов у заброски предполагается много - мыши съедят свечи с супами, барсы - колбасу, пернатые - блестящую фольгу заодно с шоколадом, снежные люди — все остальное вместе с санками и Витиной зубной пастой. Архарам придется постоять в сторонке, для них мы ничего не припасли. Пока все готовятся к ночлегу, кто-то растаскивает груду камней и достает опрометчиво оставленный свитер. Что ж, лучше поздно, чем никогда. Надо сказать, с температурой воздуха здесь немного необычно. Самый жуткий холод сразу после захода солнца и непосредственно перед тем, как солнце осветит тебя. Все остальное время терпимо прохладно (или нестерпимо жарко). А вообще, температура редко опускалась ниже сорока...

День восьмой

Техническая часть похода в массиве Музкол включает в себя два кольца. Сегодня мы вышли от промежуточной заброски в акклиматизационное кольцо. Сразу после очень узкого, до двух метров, и невысокого каньона начинается ледник Сауксай. Это самый крупный из нескольких ледников, питающих реку Сауксай. Характерны их названия: Озерный, Каменный, Спокойный. Спокойным можно было бы назвать любой ледник массива. Все они находятся в состоянии регрессии, фактически без движения. Поэтому для них характерно отсутствие трещин и ледопадов.

Тело ледника закрыто сплошным моренным чехлом. Тяжелое впечатление оставляет подъем на язык - рыхлый снег до пояса и под ним огромные валуны. Кольцо недаром считается акклиматизационным. Высота под пять тысяч, и у большинства начался второй этап горняшки. Нещадно палит солнце, и решено встать здесь лагерем, а после перекуса сбегать налегке выше по леднику. Уходят только трое, доктор остается оживлять Стрыгина, который даже от еды отказывается. У меня же раскалывается голова, да на подъеме наглотался холодного воздуха и застудил горло.

На следующий день выходим под перевал Пионер (5700). Погода ухудшается. Путь подъема от ледника простой, по плотной мелкой сыпухе. Решили выйти без груза на седловину и посмотреть путь спуска. Через полтора часа мы наверху. На ту сторону с широкой седловины свисают гигантские карнизы, в разрывах тумана виден очень крутой заснеженный склон. С первого взгляда становится ясно, что для зимы перевал гораздо сложнее предполагаемого 1Б и, что самое главное, объективно опасен. Спустившись в лагерь и проанализировав обстановку, учитывая значительную протяженность кольца, сложность и опасность спуска, а также дефицит времени, решаем воспользоваться запасным вариантом. Он предусматривает радиальное восхождение на оба перевала кольца. Итак, один из них позади. Впереди теперь самое интересное.

День одиннадцатый

Палатка стоит в двухстах метрах от начала крутой (70-80°) ледовой стены. Серый лед местами присыпан снегом. В верхней половине монотонность стены нарушает ледовая рвань. Это перевал Озерный (ЗА, 5500). Вернее было бы сказать, что это, по классификации первопроходителей, ледовая седловина перевала. Вторая, скально-осыпная седловина видна примерно в километре от нас, в верховьях ледника Озерный Западный. По описанию, оба седла выводят в одну долину и имеют по сложности резко асимметричные склоны - ледовое седло сложнее на подъем, скальное - на спуск (для идущих с ледника Озерный Западный). Здесь мы впервые за поход увидели свежие лавинные наносы. Лавины были инициированы, видимо, ледовыми обвалами с гребней.

Отвесные стены Музкола

На лед. Озёрный Западный. Две седловины перевала Озёрный

Отдохнувшие внизу подносят сороковку. Но и по ней мы выходим в середину рваной части склона. Здесь огромный ледовый грот, при желании можно поместиться с палаткой. А до перегиба еще метров двадцать отвеса. Снимаем среднюю веревку и провешиваем до седла. Когда все наверху, уже вечереет. До середины склона опускаемся быстро. Стоим с Вьюковым в снежных лоханках и ждем сверху веревку. Ее все нет. Безотказная обычно система сбрасывания на этот раз работать не хочет - много перегибов и мало сил. Сильно холодает, и тут я вспоминаю, что оставил внизу спасительную синтелонку. В небе появляются первые звездочки. Спасаюсь притоптыванием на месте и созерцанием под собой палатки с одиноко стоящим рядом с ней наблюдателем...

День шестнадцатый

Второе кольцо начиналось с перевала Советских Офицеров Восточного (ЗБ, 5600). Верхний цирк ледника Спокойный заканчивается полосатой скальной стеной. Справа стена образует отвес вершины Узловая. Этот шеститысячник нависает над нами, закрывая полнеба. Его левое плечо образует седловину перевала. Ключевой участок подъема — почти 80-метровый отвес сложных скал с 15-метровым участком крутого снега посередине. Прямо по центру седла подъем короче, но упирается в большой снежный карниз, перекрывающий весь перевал. На нашем пути видна узкая щель между карнизом и скальным зубом. Веревки в этом месте были навешены еще позавчера. Накануне же была сделана попытка выйти на перевал, но нас остановили сильный ветер и мороз. Погода, судя по всему, испортилась основательно. К старой стоянке было решено не спускаться, а вырыть пещеру в крутом снежном склоне, сотней метров ниже начала стены.

Обеденный привал

Усталость в конце дня прямо-таки патологическая. Сил раздеться и залезть в спальник не осталось. Оно и к лучшему - я приступаю к дежурству...

День двадцать первый

Вчера радиально поднимались на пик Советских Офицеров. Два-три жандарма, долгий траверс снежного склона. Самочувствие нормальное, но на такой высоте ноги идут в два раза медленнее. Такое ощущение, что под нами расстелена карта маршрута. Прямо внизу ледник Каменный, чуть дальше - устье Сауксая. Сквозь дымку на севере видны гиганты Центрального Памира.

Сегодня мы должны спуститься к заброске. Это почти 2,5 км по высоте, но выбора нет - мы и так основательно выбиваемся из плана. Предвкушаем удовольствие от катания с пустыми рюкзаками. Сначала все идет как по маслу. Слегка припудренный наст, широкие снежные поля. Но ниже снег начинает портиться — становится сыпучим и очень скользким. Мои хорошо сохранившиеся лыжи несут меня почти как по трассе скоростного спуска. Так, как в этот день, я не падал никогда. Только сейчас я понял, что рисунки в детских книжках, где почему-то абсолютно все лыжники в итоге оказываются торчащими головой в сугробе, делаются с натуры. В такой бездонный, замечательно мягкий снег падать было бы одно удовольствие, если бы не утомительное вставание и выковыривание снега чуть ли не из-за пазухи...

День двадцать пятый

Над черным льдом Сарезского озера стоит почти непрерывный треск и уханье. В полдень озеро словно оживает, и ощущение поначалу такое, будто оно сейчас начнет тороситься прямо под ногами. Позавчера на ГМС «Пшарт» мы узнали, что две недели назад группа омичей наткнулась на Сарезе на гигантскую полынью и повернула назад. Сейчас никакого намека на полынью не видно. Вероятно, метеорологи что-то перепутали или не так поняли.

Озеро преподносит незабываемые виды. Стены некоторых вершин поднимаются прямо из воды. Один ледник справа по ходу сползает в озеро. Судя по всему, это не часто встречающееся явление. Берега озера круты, но, вопреки сложившемуся мнению, большей частью проходимы.

По Мургабу

Перекус делаем на солнечном мысу, посередине между Марджанайским и Ирхтским заливами. Дров на берегу нет, собираем сухие колючки - этого вполне хватит на обед. Лед на озере толстый, около полуметра. Воду добываем так: долбим айсбайлем лунку и на ее дне самым длинным ледобуром крутим скважину. Маленький фонтан, и лунка полна воды.

Напоследок Сарез радует панорамой в сторону Усойского завала. Делаю портреты желающих на впечатляющем фоне. В Ирхт сворачиваем с ощущением почти законченного похода.

На ГМС нас встречают гречневой кашей с тушенкой. Передаем привет метеорологам от коллег с ГМС «Пшарт» и приглашение в гости на 23 февраля.

Спрашиваем у главного здесь Устабека о верховьях Лянгара. Он, не моргнув глазом, обещает метровый снег. Но никто, конечно, не воспринимает эти сведения всерьез. Какой метр, когда послезавтра мы выйдем в люди!..

День тридцатый

Сегодня пятый день, как выходим в люди. После снежной трясины кажется чудом, что мы вышли хотя бы в долину Гунта. Предвестником неудачи явилась Борина лыжа, сломанная в часе ходьбы от ГМС. В дело пошел уникальный Витин ремнабор, и через 40 минут мы двинулись дальше. В самом начале обещанной Устабеком целины пришлось поставить Борю на половинку лыжи. После этого на него стало жутко смотреть. На каждом шагу он проваливался этой половинкой так, как будто ее вовсе не было. Вите пришлось в третий раз реанимировать эти обломки.

Но вот мы на финишной прямой. Гунт - полноводная, почти не замерзающая река. В полукилометре от лагеря в реку въехала мокрая лавина внушительных размеров. Преодолевая смерзшийся конус, смотрю вверх по склону. Южные отроги Рушанского хребта изобилуют узкими кулуарами, забитыми снегом. Обстановка довольно напряженная, хотя следов свежих лавин и не видно. Стараемся быстро проскочить подозрительные участки. Продукты доедены еще вчера, а сегодня после символического завтрака у нас осталось полпачки сахара. Но уже засветло кончается наша не успевшая начаться голодовка - в кишлаке Бачор в любом доме тебя накормят и уложат спать.

За иллюминатором «Яка» проплывал Памир. Конечно, освоение Памира лыжниками — дело только времени. В чем же причины такого невнимания к этой огромной горной стране зимой? Может быть, не только в большой высоте и технической сложности района? И наверное, не в суровости памирского климата и повышенной лавиноопасности (хотя это, бесусловно, далеко не праздный вопрос)? И уж точно не в удаленности от европейской части Союза. Если задать такой вопрос руководителю сложных лыжных походов, то ответ, на мой взгляд, будет тривиальным: не ходят потому, что «не пускают». А «не пускают», в свою очередь, потому, что не ходят. Вырваться из этого круга можно, только лишь создавая прецеденты, ибо там, где вчера еще казалось нельзя пройти, сегодня прошли единицы, а завтра пройдут многие другие - в этом диалектика нашего общего дела.