Всего отзывов: 4 (оставить отзыв)

Рейтинг статьи: 4.67

«Слова и иллюзии гибнут, факты остаются»

Д.И.Писарев

Обнаружил, созданный еще в 2001 году, сайт, который декларировался как рецензия на книгу моего друга Толи Овчинникова «Альпинисты МВТУ им. Баумана». По ознакомлении с текстом этого сайта (его составил мастер спорта по альпинизму Илья Мартынов), понял, что это не столько рецензия, сколько рассказ о достоинствах Игоря Ерохина. Оказывается, и этим заканчивается статья Мартынова, Овчинников в своей книге «пинал ногами умершего льва». Я в книге «пинания» не заметил. Во-первых, Толя перед собой такой цели не ставил, описывать достоинства Игоря Ерохина, наоборот, постарался обойти теневые стороны его деятельности и попросил Володю Шполянского, который много ходил с Ерохиным, написать о нем. Так и было сделано, и в соответствующем разделе можно ознакомиться с заслугами Ерохина, а если эти заслуги отражены слабо, то претензии не к Овчинникову. Во-вторых, Толя отвечать на рецензию Мартынова не стал, не хотел спорить с друзьями Игоря. Но я – не Толя, и, прочитав резюме Мартынова о том, что Толя Овчинников «недостаточно раскрыл в своей книге заслуги Ерохина» и сделал это «излишне субъективно и даже злобно», не смог оставить эти сентенции без ответа. Кстати, об Игоре Ерохине, как о льве в альпинизме, резко высказался Олег Космачев ).

Один из моих любимых писателей, Вл. Войнович советовал, о чем можно, а о чем нельзя писать: «Об этом человеке надо писать аккуратнее, потому, что он жив и может обидеться. Об этом нельзя писать потому, что он умер и не может ответить. А я считаю, что нельзя писать заведумую неправду… даже, если… она кому-то будет неприятна». Под этим девизом я и попытался составить свою рецензию на рецензию.

Мне посчастливилось некоторое время быть близким к людям, о которых в своей книге писал Овчинников. Хотя затрагиваемые события относятся к относительно далекому прошлому, они остаются злободневными, так как люди во многом остаются и сегодня такими, как были вчера. Мои заметки, как и всякие другие, конечно субъективны, но иначе и быть не может, автор всегда что-то подчеркивает, выделяет, а о чем-то умалчивает. Однако, как раз благодаря субъективизму разных авторов оказывается возможным понять суть событий, воссоздать близкую к истине картину.

Участники группы Толи Овчинникова были много лет знакомы по учебе в МВТУ, все вместе и отдельно много тренировались – бегали на лыжах, занимались легкой атлетикой, лазали по башням Царицынских дворцов, тогда полуразрушенных. В Царицыно, кажется, были пройдены все углы, стенки, арки и карнизы. Ходили по скалам на то время отлично, причем упор делали на прохождение участков без страховки, так как в горах нередко приходится преодолевать участки в несколько десятков метров без промежуточного крюка. И вот летом 1956 года, имея будущую цель Северную стену Южной Ушбы, команда Анатолия Овчинникова для отработки взаимодействий и опробывания вновь изготовленных образцов снаряжения выехала в район Домбая. Там группой было сделано три маршрута пятой категории – два на Главный Домбай из ущелья Бу-ульген и один классический – траверс вершин Домбая. Этот траверс был сделан в темпе с одной ночевкой из лагеря в лагерь, что тогда считалось слишком быстрым. В результате начальник учебной части альплагеря Вано Галустов даже обиделся. Он, когда группа вернулась, был уверен, что случилась какая-то неприятность, и был готов к разбору случившегося. Тогда быстрое прохождение маршрутов не приветствовалось, и подобные случаи подлежали разбору с пристратием и, желательно, с наказанием. А наша группа этот маршрут, который позже оказался последним в жизни Игоря Ерохина, прошла не в оптимальном составе – впятером, да у меня в то время нарывал палец (с тех пор отсутствует фаланга). Успех же объяснялся хорошей технической и физической подготовкой, знанием маршрута и слаженностью действий.

Возвращаясь несколько назад в 1952 год, скажу, что Игорь Ерохин, который хотел набраться опыта восхождений, попросил Толю Овчинникова помочь ему в этом. Толя откликнулся и в качестве руководителя сходил с ним, а также с Инной Долговой и Валентином Доброхотовым на две вершины четвертой категории и одну пятерку. Валя, друг моего детства – наши квартиры еще до войны были рядом, и мы знакомы с до первого класса, рассказывал, как они шли. Толя выходил вперед, его страховала Инна, затем одновременно поднимались с верхней страховкой Инна и пристегнутый к ней Валя. Далее снова уходил наверх Толя, а Валентин принимал Игоря. Перед выходом Игорь, как это принято, кричал: «Стаховка готова?» Валя отвечал: «Готова!» Игорь снова: «Стаховка готова?» Валя: «Готова!» Игорь, зная, как страхует, на сравнительно простых участках, Валя еще раз спрашивал, готова ли страховка и, получив утвердительный ответ, начинал движение. Выходя наверх к Валентину, он видел, что тот просто выбирал провисающую из-за подъема Игоря веревку, да еще при этом курил. Игорь был недоволен, но опыта постепенно набирался. В будущем, действительно, Игорь редко, особенно на скалах и льду, ходил первым, но это он компенсировал тем, что много делал такого, чего не могли делать другие. Однако, в альпинизме, как и в любой другой деятельности, существует специализация – кто-то лучше идет по скалам, кто-то по льду, хотя некоторый минимум подготовки должен быть, конечно, у всех.

В то время Толя Овчинников и мы – участники его группы, желая помочь одноклубникам, передали Игорю и его друзьям образцы нового альпинистского снаряжения, нами изготовленного, и научили, как им пользоваться. Игорь же, чуть позже, не помню, в какой центральной газете, опубликовал статью и приписал эти технические новинки себе. Это возмутило Толю, и с тех пор он не стал подавать Ерохину руку. Для меня же этот случай был первым, когда я столкнулся с неблаговидным поступком Игоря.

Расскажу еще об одном эпизоде, который тоже не говорит в пользу Игоря Ерохина. В 1956 году в технически-сложном классе восхождений, участвующих в Первенстве Союза, среди прочих, были заявлены маршруты на Главный Домбай с севера из ущелья Бу-Ульген (Овчинников) и на Северную Ушбу с севера (Ерохин), и вот что получилось. При восхождении на Домбай Овчинников с друзьями вышел со стены на гребень чуть правее вершины. Хотя пройденный маршрут этот был крут и вообще хорош, снег, например, не встречался на всем пути, Толя предложил повторить восхождение, и группа прошла другой – левее по ходу. На этот раз Лев Мышляев, шедший в этот момент первым, при выходе на вершину оказался точно у тура.

А Игорь Ерохин при подъеме на Ушбу обошел трудный предвершинный участок, но записал его в свой отчет о восхождении как пройденный. В результате Игорь «заслужил» почетное 3-е место и бронзу в Первенстве Союза, а нам ничего не дали. Можно подумать, что мы затаили обиду. Ничего подобного, во-первых, несмотря на решение судейской коллегии, мы понимали, что наш маршрут сложнее, а во-вторых, знали, говорю это без ложной скромности, что мы сильнее. Нас ждала Северная стена Южной Ушбы, и мы не собирались опускаться до споров. Но Мартынову эти тонкости невдомек, его умиляет фраза, брошенная Игорем после восхождения: «Осинцев (участник его группы взявшей Ушбу) – это скалолаз от бога!» Но эта фраза стоит в одном ряду с аналогичной, произнесенной Абалаковым по поводу Золотой медали за восхождение на Пик Щуровского: «Этот маршрут является пределом человеческих возможностей!». Обе эти фразы имеют одинаковое назначение – показать, какие, мол, мы сильные альпинисты и как хорош и труден пройденный нами маршрут. Кстати позже выяснилось, что Игорь при описании своего маршрута на Ушбу наврал, и это был второй случай, мне известный, когда Игорь поступил нечестно по отношению к своим товарищам.

Игорь Ерохин, 1958 г.

Игорь: «Виталий Михайлович, мы тут четверкой оформляем выход на Ваш маршрут на Щуровского, что посоветуете?»

Абалаков: «Что же, в добрый путь, вот только погода сейчас неустойчива, а маршрут очень сложен, советую повременить и выйти позже».

Через несколько дней, когда Игорь уже сделал стену, примерно там же альпинисты встречаются вновь, и Абалаков говорит: «Игорь, вот сейчас можно выходить, погода установилась». Игорь: «А мы, Виталий Михайлович, Щуровского уже сделали!» Это показывает, что трудности, в том числе предельные, относительны, они разные для пожилых, хотя и опытных альпинистов и тренированной, но уже с опытом молодежи. Особенно задел Игорь Виталия Михайловича, когда большим числом участников прошел его Золотую Северную стену Дых-Тау. При этом Игорь продолжил путь траверсом на Коштан-Тау, и теперь у него на очереди был Пик Победы.

Однако, «с волками жить – по волчьи выть», и Игорь использовал приемы старых альпинистов. Тогда в отчетах о восхождениях было желательно коснуться непогоды, которая усложнила маршрут, добавить к числу забитых крючьев дополнительные, особенно шлямбурные, вообще следовало расписать свое достижение, чтобы оно выглядело по максимуму. Игорь делал также. Это касается и приписок на Ушбе и, особенно, в случае экспедиции на Победу. Получалось так, что Игорь, разоблачая неспортивную практику и застой в Советском альпинизме, действовал методами тех, кто эту практику установил. Вот завершилась выдающаяся экспедиция на Тянь-Шань. Альпинисты впервые поднялись на Западную вершину Пика Военных Топографов, 13 человек по новому пути проделали траверс Пика Победы, семеро из них достигли высшей точки массива, где никто еще не был. Но Игорю этого мало, и, записав в число восходителей на Победу заболевшего Галустова и его спутников, которые на вершине не были, а также «увеличив» число восходителей на Топографов, испортил большое дело, совершил обман. Для меня это был еще один факт обмана Игорем тех, с кем он соревновался.

В связи с эпопеей на Победе, и это также касается рецензии Мартынова, надо сказать несколько слов о Иване Богачеве. Он на последнем перед сезоном 1958 года заседании Президиума Федерации альпинизма отстоял мероприятие Ерохина от попыток стариков под разными предлогами запретить его, и это было первое спасение экспедиции. Второй раз Ваня спас экспедицию, опять выступив на заседании той же Федерации, но теперь с разоблачением неприглядных поступков Ерохина. Зная все перипетии экспедиции, так как был ее участником, Ваня Богачев, наступив на горло собственной песне, пожалел Вано Галустова и сопровождавших его на спуске альпинистов, и молчаливо поддержал обман Ерохина. Потом Ваня мучился, разбирался со своей совестью, да не выдержал, раскрыл подтасовки. Рецензент Мартынов посчитал этот шаг Ивана Богачева чуть ли не предательством, а я думаю, что это было второе спасение экспедиции, - ее очищение.

Адик Белопухов, такой же фанат альпинизма, как Валя Бажуков, Иван Богачев, Лев Мышляев и многие другие, в своей книге «Я спинальник» по поводу обмана с восхождениями групп Ерохина пишет, что перед возвращением в базовый лагерь после Пика Победы «мы долго сидели на леднике, думали, как врать», или чуть дальше: «Прямого обмана мы не могли признать за собой. Было – сокрытие событий с целью получения всеми золотых медалей…», а также: «За два года до этого, при оформлении отчета о первопрохождении Северой ледовой стены Ушбы, Ерохин допустил неточность. Неточность – равносильна обману. Уж очень нам хотелось впервые получить медали Первенства». Андантин – мой сокурсник по МВТУ – мы с ним с одного факультета, только я был станочником, позже переведенным на инженерно-физический, а он -литейщиком. Кстати, оказалось так, что и Толя Овчинников (обработка давлением) и Игорь Ерохин (станки и инструмент) учились и окончили тот же факультет.

Адик был сподвижником и близким другом Игоря Ерохина, но писал свою книгу уже после ухода из жизни Игоря, когда несчастный случай приковал его к инвалидной коляске. Он успел многое передумать, осмыслить вновь, и цитируемые его строки были написаны, конечно, искренне. Так что хвала Игорю за то, что изобретательно, настойчиво и успешно прокладывал дорогу в альпинизме молодежи, но и упрек за нечестные методы достижения целей. Кстати и тут «друзья» Игоря, недовольные его откровениями в книге «Я – спинальник», пытаются иногда приписать их болезненному состоянию Адика.

Желание получить медали, стать Чемпионами страны понятно, но за всякий некрасивый, а то и гадкий поступок приходится платить. У меня, например, есть свой «черный ящик», в котором память сохраняет случаи, которых я бы не хотел иметь в жизни. Но они есть, и надо бы покаяться, да не хватает истинной веры в бога. У Адика Белопухова исповедь состоялась, а вот Игорь Ерохин покаяться не успел, хотя просил прощения у Толи Овчинникова за пресловутую статью в газете, обещал написать новую, да не успел.

Команда Толи Овчинникова в следующем 1957 году предполагала пройти Северную стену Южной Ушбы и подала на этот маршрут заявку для участия в Первенстве Союза по классу технически-сложных восхождений. Эта легендарная вершина и наша будущая стена привлекала многих, в том числе грузинских альпинистов, которые делали попытку ее пройти, но отступили – ушли, по-видимому, по полке влево на перемычку (мы под самой стеной обнаружили их ледовый крюк, забитый в скалы). Я помню, как еще раньше Анатолий Севастьянов в четверке (я входил в нее) провел несколько дней на Ушбинском плато, рассматривая и изучая примерно тот же маршрут.

Перед восхождением группе было поручено найти тела погибших осенью прошлого года на гребне Пика Щуровского альпинистов В. Семакина и Ю. Савельева, и эту задачу группа выполнила. Однако, вторая часть программы этого года – восхождение на Ушбу совершено не было. Фердинанд Аллоизович Кропф, который всячески помогал нам при подготовке восхождения на Ушбу, расстроился и упрекал нас в слабости.

На самом деле было так, и я привожу эти описания, поскольку все эти события так или иначе связаны с основной темой моего повествования. Мы вышли затемно, быстро преодолели нижний, пробиваемый камнями и льдом скальный зализанный сброс и подошли к площадке на срединном контрофорсе. Днем следующего дня вышли под основной скальный отвес и Толя и я сразу отправились для осмотра пути на завтра. Оказалось, что на самом деле представший перед нами путь оказался слишком сложен, везде - сплошные отвесы с нависаниями, выступов и зацепок нет или их очень мало. Поцарапались мы немного и поняли, что маршрут группа сейчас пройти не сможет, нужен более серьезный набор снаряжения. Наутро и вторая двойка, не доверяя первой, отправилась наверх, и тоже убедилась, что надо спускаться. Возвращение было грустным, настроение – подавленным, группа разваливалась на глазах, выходило, что Кропф где-то прав. Однако, важный момент, ему неизвестный состоял в том, что Лев Мышляев затаил обиду на капитана за то, что тот назначил его командиром всех вспомогательных отрядов, в результате чего Льву пришлось работать внизу, что он считал менее престижным. Результат оказался печальным – Толя, опасаясь потерять многолетнюю дружбу со Львом, покинул группу и перешел в высотники, Сева вскоре вообще забросил альпинизм. Так на будущее от четверки осталась двойка – Лев и я.

1958 год, снова Центральный Кавказ, альплагерь Адыл-Су, теперь по крайней мере известно, что ожидает впереди нашу маленькую группу. Снаряжение теперь готово, все проверено, испробовано, и мы были готовы к выходу. Для заброски небольшого количества продуктов и бензина и чтобы ознакомится с путем спуска, мы с двумя товарищам траверсом прошли вершины Ушбы. При возвращении, переходя перевал Бечо, от встречной группы узнали, что при восхождении на Дотах-Каю в Домбае погибла Лена Мухамедова – жена нашего друга, тоже мастера спорта по альпинизму Леши Чернобровкина. Лена – альпинистка, лыжница, гимнастка, умный, интересный, обаятельный и душевный человек. Она была нашим большим другом. Теперь мы просто обязаны сделать Ушбу, отомстить горам за Лену, ведь она ждала нашего восхождения, болела за нас, желала удачи.

Но у двойки возникают новые проблемы. Несхожесть характеров, и ранее проявлявшаяся, выразилась в происшествии, которое чуть не сорвало наши планы. Перед самым выходом я отправился в Тырныауз, чтобы изготовить несколько недостающихся крючьев. Поездка прошла удачно, крючья готовы, но Льва не оказалось дома, а я хотел похвастаться успехом, и разложил их на самом видном месте – на белом свитере Льва на его кровати. Черные крючья хорошо выделялись на фоне этого свитера, но скоро выяснилось, что он только что выстиран, прошел сушку и сейчас вылеживается для придания гладкости. Появился Лев, и крючья полетели по углам палатки. Лев был взбешен, он считал, что я устроил эту выставку, чтобы сорвать восхождение. Примиряет нас память о Лене и восхождение совершается.

Один день по знакомому пути мы прошли до верха контрофорса под вершинную башню – ту, что преградила нам путь в прошлом году, дальше три дня работы на скалах башни и день на спуск. Особенно хороша была ночевка под звездным небом на зеленой поляне чуть ниже Ушбинского галстука и Гульского ледника – уже на юге в Грузии, куда теперь стараниями политиков вход россиянам перекрыт.

А в начале победа могла и не состояться. Первый карниз преодолевался с нескольких попыток. Во время одной из них сорвался и пролетел мимо меня Лев. Полет шел по вертикали метров на 10 ниже страхующего, тишина, только слышен звон крючьев, вылетевших при падении, но Лев задержан. Выяснилось, что он жив, может двигаться и поднимается ко мне. Теперь с его страховкой карниз беру уже я. Помог в этом крюк, который перед падением успел забить напарник. Впереди были еще ночевки в гамаках, срывы на карнизах, теперь на несколько метров летал уже я, и каждый раз без травм, спасали отвесы карнизов. В конце концов, мы вышли на вершину. Свое восхождение, отмеченное Золотыми медалями Первенства Союза в технически-сложном классе, мы со Львом посвятили памяти Лены Мухамедовой. Но в те годы такие посвящения не приветствовались, и нам не позволили поместить эпиграф о ней перед рассказом в Ежегоднике о восхождении. Поэтому не появилась в этом сборнике и заметка о нашем восхождении – мы отказались без посвящения передать ее в редакцию. Здесь, в рецензии на рецензию, я в какой-то мере это невыполненное обещание пытаюсь исправить.

Поскольку моя рецензия на рецензию превратилась в длинное повествование о прошлом, надо сказать еще раз и о Льве Мышляеве. Во время нашей спасаловки на Пике Щуровского, о которой я уже упоминал, нам надо было не только найти тела погибших, но спустить трупы и обеспечить их транспортировку до машины. Обиженный Лев со своими транспортировочными отрядами оставался внизу, а мы обнаружили погибших, перетащили их по гребню к кулуару с желобом, удобным для спуска, и на тросах и веревках спустили мешок с телами метров на 300, отпустив потом его на самокат. К сожалению мешок не перескочил бергшрунд и залетел в 20-метровую трещину. Лев со вспомогателями был рядом и должен был, конечно, немедленно извлечь тела, но ушел и увел свои отряды, сказав: «Сами упустили, сами и доставайте!». Нам же потребовалось несколько часов, чтобы пройти по гребню и спуститься с перевала, так, что за это время мешки с погибшими рисковали быть засыпанными. Это коснулось больше других меня, так как в трещину, чтобы пристегнуть мешок, спускали как самого легкого, меня. Не прав был здесь Лев.

Практика приукрашивания маршрутов повсеместна, что в какой-то мере понятно, намучаешься на скалах и льду под камнями да еще в непогоду, и небо покажется с овчинку. Так и Лев, хотя Золото за Ушбу нам было почти обеспечено, требовал в отчете увеличить число забитых крючьев и ни в коем случае не позволял упоминать о случаях срывов. Я, однако, без согласия напарника (Лев тогда работал в Рязани и не всегда появлялся в Москве) подал в судейскую коллегию бумагу с описанием случаев падений и задержаний при прохождении стены Ушбы. Вспоминая сейчас этот поступок, скажу, что это было не потому, что я такой уж честный, скорее мне просто хотелось поделиться ценным опытом, рассказать о роли страховки, крючьях, о чувствах, испытываемых при падении. В своей бумаге я советовал перед выездом в горы тренировать срывы.

Отдал я эту бумагу председателю судейской коллегии Павлу Сергеевичу Рототаеву, а сам думаю, лишат нас первого места, не получим мы Золота, и Лев меня убьет. Но, когда я на следующей неделе пришел на заседание Федерации, Рототаев отозвал меня в сторонку, вернул мой опус и сказал, что он «не видел» этой бумаги. Вот так поступил Председатель судейской коллегии Федерации альпинизма, ее основной законник, которого мы считали главным бюрократом. На самом деле Павел Сергеевич так же, как и мы, любил горы, он написал про них много книг, и по своим понятиям много и честно работал. Да и Виталий Михайлович Абалаков много сделал для альпинизма, прошел интересные, в том числе ставшие классическими, маршруты. Я, например, помню, что одно время увлекался идеей ампутации крайних фаланг пальцев рук, чтобы уменьшить рычаги и облегчить хождение по скалам (эта мысль пришла по аналогии с отмороженными на восхождении и укороченными пальцами рук Виталия Михайловича). Не вина Абалакова, что когда тщеславная молодежь, в свои оптимальные для альпинизма годы, стала ходить лучше, ему было уже за 50.

Попытаюсь объяснить, зачем я все это написал. Во-первых, все началось с рецензии, которая мне не понравилась, но потом захотелось вообще поделиться мыслями. Разные события, а в альпинизме их очень острых, как нигде, много, оставляют след, складываются в приобретаемый опыт, оттачивают характер. Но подробности этих событий часто остаются неизвестными, и это ведет к ошибочным оценкам. Чтобы правильно понимать друг друга, незаслуженно не упрекать, нужно быть по возможности откровенным. Как мне кажется, идея Мартынова состояла всего лишь в возвеличивании Игоря Ерохина, создания из него героя. Но каждый человек, даже если у него есть заслуги, имеет свои слабости, недостатки, иногда, как у Игоря, серьезные.

Под конец приведу важные, как мне кажется, соображения по поводу критериев, позволяющих обосновать факт всхождения или невсхождения на вершину. Эту проблему, с намеками на возможность, якобы более правильного, определения этого важного события, также затрагивает в своей рецензии Мартынов. К нему присоединяется и Володя Малахов, соавтор сборника «Победа Игоря Ерохина», по мнению которого лучшие критерии достижения вершины используют иностранцы, а мы, как всегда, отстаем.

Джон Хант и возглавляемая им экспедиция покорили высшую точку планеты – Эверест, и все без исключения участники этого события стали победителями. Но таким же неоспоримым фактом является то, что на вершину вступили только Хиллари и Тэнсинг. Главное – не врать, иностранцы и не врут, отличаясь в лучшую сторону от некоторых из нас. Они подробно описывают, кто подносил и куда продукты и кислород, кто топтал и вырубал ступени, а кто, если требовалось, сопровождал пострадавших. В нашем же альпинизме тех лет вопрос о покорении вершины был особенно щепетилен, так как от этого зависело присуждение разрядов и званий, и это должно было быть хорошо известно и Мартынову и Малахову. Володя Шполянский на подходе к Пику Победы, когда Ерохин приказал ему спускать вниз заболевшего Галустова, почти плакал, сознавая, что лишается вожделенной вершины. То же переживала и вся уходящая группа. Им было невдомек, что позже, по инициативе Игоря Ерохина, восхождение будет для них «дооформлено».

Во время проведения Советской экспедиции в Гималаях 1982 года Николай Черный и его группа, наравне с другими обрабатывала маршрут, в том числе до высоты почти 8000 метров , и вместе со всеми заслужила почетное звание покорителей Эвереста. Однако, по ряду причин, высшей точки горы участники этой группы не достигли. Получается, что Мартынов и Малахов просто не успели подсказать главному тренеру экспедиции Анатолию Овчинникову, что можно не спеша обсудить ситуацию, опросить мнение других участников, проголосовать и записать Черного в восходители!? Думаю, однако, что Николай Дмитриевич с этим вряд ли бы согласился.

Какие же можно предложить критерии, позволяющие считать восхождение состоявшимся, несмотря на недостижение вершины? Что это будет – отступление, из-за непогоды, не доходя 100, 200 или 300 метров , срыв или болезнь участника? Думаю, что как раз в этом вопросе, объективный показатель установить проще всего: если зашел, значит зашел, а если не зашел, значит, не зашел! Мартынов и Малахов, предлагая в этом вопросе новые критерии, просто хотели оправдать неблаговидные поступки Игоря, и это не делает им чести. Я надеюсь, что Володя Шполянский, подписавший отчет о Пике Победа 1958 года, в котором он значился восходителем на Главную вершину Пика Победы, сразу после этого положил эту подпись в свой черный ящик.

Кроме подготовки к взятию вершины, самой работы по ее достижению, кроме караванов, вертолетов и самолетов, кроме дисциплины и тренировок, кроме даже красоты и величия гор, кроме самих гор есть вещи не менее важные, - они звучат в заповедях. Нельзя врать, а этому Игорь своих спортсменов не учил. Хотя эта проблема висела в воздухе, соавторы сборника «Победа Игоря Ерохина» ее не коснулись. Исключение составил Чадеев В.М., который признался: «Я лично сознательно подписался под этой ложью». Так через 50 лет после событий уже не юноша, но доктор наук, профессор гордится, как ловко он надул эту «треклятую» федерацию. Ему невдомек, что он одновременно обманул своих товарищей – конкурентов по Первенству Союза в классе высотных восхождений и траверсов. Или это не так? Может быть, Ерохинцы считали, что их соперники тоже строчат небылицы, но тогда виновата уже не федерация, а сами лгуны-альпинисты.

При восхождении на Пик Военных Топографов, и это следует из книги «Победа Игоря Ерохина» вершины достигли трое (Западная вершина Пика Военных Топографов), однако, в таблице этого же сборника в качестве покорителей вершины значатся 8 альпинистов (у Игоря в отчете было еще больше – 16 человек!). Это означает, что верные последователи Ерохина не постеснялись снова приписать себе несуществующие заслуги. На последних страницах книги «Победа Игоря Ерохина» Малахов завещает ее детям и внукам для подражания, но этому качеству она не удовлетворяет.

Конечно, в книге есть и много хорошего, за что следует отдать ей должное. Особенно интересны подробности, излагаемые теми или другими авторами, это позволяет ознакомиться с некоторыми событиями с разных сторон. Правда, Олегу Космачеву в книге места не нашлось. Зато Борис Коршунов – напарник Олега по восхождению на Пик Нансена, приводит крылатые высказывания Игоря Ерохина, который, как известно, за словом в карман не лазил и юмором обладал по первому разряду. В свое время у меня на квартире часто собирались альпинисты, бывал и Игорь. Как-то он оказался на кухне, где были протянуты две веревки для белья. Игорь схватил одну из них правой, а другую левой рукой, и вскричал: «Я – троллейбус!».

И совсем уже в заключение еще несколько слов опять об Игоре. Стиль его работы в альпинизме на сборах и в альпиниадах, а также на тренировках перед выездом в горы, несмотря на внешнюю демократичность, был авторитарным, напоминал абалаковский, и это, особенно для больших коллективов, работающих в горах, оправдано. Жесткая дисциплина, установленная Игорем, устраивала большинство участников, так как он давал ходить, как никто и никогда в СССР, и это было, конечно, здорово. Однако, некоторые постепенно начинали пресыщаться командирскими порядками. Например, один из летописцев МГУ им. Ломоносова Б. Борисов в своих «Воспоминаниях и рассказах об альпинистах МГУ» (сайт http://alp.pn.sinp.msu.ru/borisov/about-alp-msu.html) пишет «…зимой 58- 59 г .г., еще до разоблачений, спортклуб МГУ настаивал на прекращении совместных мероприятий с МВТУ. Ребята из секции… говорили, что пора расстаться с Игорем. Наверное, их не устраивал И. Ерохин, который своей активностью прямо подминал под себя. Создавалось впечатление, что МГУ используют. И было принято решение, еще до скандала с траверсом Победы, в 1959 году провести самостоятельное мероприятие».

Несмотря на историю на Победе, Игорь Ерохин, тем более, что его последняя экспедиция по замыслу, организации и исполнению была событием выдающимся, не опустил руки. Он не собирался мириться с обстоятельствами, тем более, что основная его цель была – Эверест. Игорь был умным человеком, хорошо понимал, что траверс массива Домбая для тренированной группы большой сложности, даже зимой, не представлял, а авторитет после Победы надо было восстанавливать. И вот расслабился, оставил, как я думаю, в руке несколько лишних колец, а веревка вверху, видимо, достаточно не протравилась. Так погиб Игорь и его спутники, очень жаль их.

Январь 2010, Вадим Николаенко.