В начале лета 1959 года, когда альплагерь “Домбай” только начинал работу первой смены, в лагерь въехала новенькая “Победа”. Само по себе это было явление по тем временам достойное всеобщего внимания, но, так как лагерный народ был занят подготовкой к выходу в учебный поход, то только внутренним: «Ох,ты!» - был отмечен столь необычный въезд в центр лагеря да еще на площадку для ежедневных построений, где и окурку-то никогда не было места. Начальник альплагеря Леонид Яковлевич Куликов был на этот счет более чем ревностным блюстителем чистоты и порядка.

Молодой начальник спасательной службы лагеря, как и все, был занят и даже не заметил, что из машины вышел хорошо ему знакомый по дружбе домами Вячеслав Антонович Никитин, который после войны частенько натаскивал в «Алибеке» пацана Пашу Захарова, обучая альпинистским премудростям. Произошла, как обычно, теплая встреча, и на немой вопрос в глазах младшего Захарова дядя Слава сказал:
- Собирай-ка свои вещички, ты уезжаешь с нами...

Вид на лагерь, вершину Чат и с.Доломит

Затем была дорога в Карачаевск, которая свернула в незнакомое, заросшее дикими лесами ущелье. Через пару часов езды показался аул Учкулан, и машина свернула налево, в сторону аула Хурзук. Всего увиденного было так много, что толком не удавалось вести серьезный разговор: а что это мы сюда едем? Вскоре машина начала свой путь по плохой дороге вверх, вдоль реки Узункол в Гвандру, а точнее - на Узункольскую поляну. Ухабы и частые повороты сделали свое дело, и пассажиры задремали.

Голос Никитина вывел Захарова из дремы:
-Давай работать!
Машина стояла у подножия крутого подъема, и было ясно, что без помощи попутчиков его не одолеть. Выталкивая машину на очередные несколько метров и подкладывая под колеса камни, путники успевали бросить взгляд на окружающий пейзаж. Посмотреть было на что! Узкая - едва-едва пройдет арба - дорога вела куда-то круто вверх по ущелью. Берега реки сплошь заросли тяжелыми соснами и стройными пихтами, а под ними вразброс теснились кучки берез. Пряно тянуло отцветающей черемухой, а внизу шумно бурлила незнакомая река. Мосты через реку Узункол были столь хлипкого состояния, что путники каждый раз выходили из “Победы”, предоставляя водителю выплывать самостоятельно, если мост рухнет под весом легковушки. Наконец “Победа”, победно преодолев последний взлет дороги, въехала в тупик. Дороги дальше не было. Вверх по берегу реки уходила лишь заброшенная довоенная конная тропа.

Разгрузив машину, поставили две палатки, а появившийся от костра дымок заманчиво обещал в скором времени сытный обедо-ужин, плавно перетекающий в разговор.

Говорили обо всем: кто прошел новую большую стену, как работают лагеря, как решать “женский вопрос” (уже тогда в лагеря приезжало девчат больше, чем парней), как улучшить обслуживание альпинистов в лагерях, и что для этого надо. Наконец Никитин произнес одну фразу, которая обещала прояснить ситуацию: -Мы тебя привезли сюда, чтобы показать заброшенный угол альпинистского Кавказа. С утра побродим, посмотрим. Глядишь, может и придет в голову что-нибудь хорошенькое эдакое...

Столь туманные высказывания не внесли ясности, и пришлось ждать до утра.

Вер. Мырды, слева пер. Мырды, справа вдали - вершина Мугуаши

Каждый новый изгиб реки и поворот ущелья заставлял не перестававших удивляться путников останавливаться. И тогда тишину прорезали восторженные крики:
-Да, ты посмотри сюда!
-Да, нет - не сюда, а вот куда!
-Да, бросьте ребята - вот, где красо-о-о-та-то настоящая!

И действительно, красиво было так, что ни словом сказать, ни пером описать...

Шли так, как, наверно, ходят люди, до которых здесь никого еще не было. Шли, как первооткрыватели, удивляясь тому, что эти красоты до сих пор не были знакомы другим. Но старые овечьи тропы, сломанные карликовые березки и другие пометки ясно говорили – до вас когда то побывали здесь люди!

А кто? Только потом стало ясно, кто и когда открыл для альпинистов этот райский уголок Кавказа.

В 20-х годах ХХ века здесь неоднократно бывал мало кому известный тогда (а сейчас - тем более) человек по имени Марк Иссидорович Арансон.

Он был доктором филологии Венского университета, литературоведом, исследователем, переводчиком, книгочтеем-трудоголиком, работавшим в Московской библиотеке им.Сатыкова-Щедрина. В те годы, когда юный Марк учился в Венском университете, он пристрастился к горным походам и восхождениям. Среди студенчества Австрии и, особенно, Вены это занятие было очень модным. Горы тянули Арансона так, что вскоре он окончил специальную школу и стал профессиональным гидом. После приезда в страну Советов он не бросает своего увлечения, а с удвоенной энергией отдает свои горные знания только что нарождающемуся альпинистскому движению в Советской России.

Именно тогда он открыл для себя Гвандру... Однажды, придя к Николаю Тихонову (крупный советский писатель и поэт, с которым его связывала тонкая и теплая дружба), он начал рассказывать ему о Гвандре. “Он говорил, как моряк, открывший новый замечательный остров среди уже известного ему архипелага. Именно таким островом для него была Гвандра. Он не сравнивал ее с суровым Безенги и зеленой Тебердой, он говорил, что имена рек там звучат, как песни: Кичкинекол, Гондарай и Индрюкой... он говорил, что вершины там, такие зовущие, заманчивые, обещающие хорошее лазание... там суровый Замок, мрачный и фантастический Далар...там, такая миниатюрная двурогая Двойняшка, так похожая на маленькую Ушбу...” (Н.Тихонов. “Двойная радуга”. М. Советский писатель. 1964.).

Как выяснилось впоследствии, Марк Арансон, во многом успевал быть первым. Он первым (при активной поддержке Николая Тихонова), стал собирать материалы к «Истории российского альпинизма» он первым заговорил (это тогда-то!) о том, что советским альпинистам пора (заметьте - пора!) готовиться к покорению Эвереста. У него было много задумок на тему «первые».

Тяжелая и скоротечная болезнь прервала эту яркую и удивительную жизнь, а скорая смерть вырвала его из рук тех организаций, которые активно начали интересоваться личностью этого незаурядного человека.

Южные стены вершины Кирпич (маршрут Ю.Черносливина)

Вскоре тропа (скорее ее подобие или то, что осталось от довоенной тропы) резко начала забирать вверх по крутым склонам между кустами цветущего рододендрона, а напротив, через ущелье, открылся своими западными стенами тот самый фантастический Далар.

Притихшие путники сидели на макушке «бараньих лбов» и молча прихлебывали горячий чай из термоса. Открывшиеся виды как бы придавили их, да и говорить-то в этой оглушающей тишине совсем не хотелось. Посетовав на отсутствие карт, мы пошли на видимый прямо перед нами перевал (Мырды, находящийся в линии ГКХ). С него на юг открылся еще один изумительный по красоте обзор. Азарт приходит по мере выигрыша! Так и нам тут же захотелось подняться по простому гребню на стоящую слева от перевала вершину. Это теперь-то мы знаем, что такое Кирпич с маршрутом 3А категории сложности. Хороши-бы мы были, начав подъем по гребню, примерно, в два часа дня!

Верховья ущелья Кичкинекол. Слева направо Фильтр, Замок, Двойняшка

- Ну, как тебе это прекрасное безобразие нравится? - спросил у притихшего Захарова Никитин.

И за него тут же ответил его спутник:

Нач. учебной части Узункола Захаров П.П., 1962

Прогорел костер, начали блекнуть звезды, а трое мужиков сидели у тлеющих угольков и все говорили и говорили.

Вот здесь пора автору вести разговор от первого лица. Дело в том, что я, выросший в горах Домбая, знавший их не по наслышке, влюбленный в пик Инэ и Белалакаю, летом с трепетом ожидавший прихода горнолыжной Алибекской зимы, а зимой желавший скорейшего прихода лета на вершины Домбая, не мыслил себя в другом, кроме Домбая, районе Кавказа, но, чего тут греха таить, я действительно «созрел» от всего этого «прекрасного безобразия». Где-то, конечно, оставалась надежда, что меня не оторвут надолго от Домбая, от моих любимых гор, от коллектива...

Далее >>