Часть 2. Вокруг да около Вулея, а также о Щуровском и Голубеве.

Утро 2-го июля выдалось спокойным и небосвод был чист. Правда, по сванскому предгорью еще с ночи расползлись и стали подтягиваться облачные разливы. Насколько быстро они взойдут и овладеют всей акваторией, было непонятно, да и как-то не хотелось об этом думать в предвкушении утренних пейзажных удовольствий. Они уж точно были гарантированы нам, а там как сложится.

Рассветный розовый Эльбрус не приедается.

В то же время Донгузорун.

Ушба в утреннем всполохе.

Безенги включились в жизнь.

В полукруге от Чатына до Эльбруса.

Пик Кавказа Западный.

Эльбрус с пристрастием.

Восточная стена Донгузоруна.

Перевал Родина. Далар вдали по центру.

Ушба с Щуровским.

Коштан и Дых. Светгар под Коштаном.

Беспробудная Сванетия, под облаками Местия.

Безенги от Дыха до Тетнульда. По центру Гестола, под ней в солнечных всполохах Асмаши, ниже-правее Дыха бесснежная Марьяна. Внизу по центру зубцы хребта Доллакора.

То же чуть позднее, краски сходят.

Массив Чатын и пер. Южный Чатын.

Ушба и Щуровский. Восход отцвел.

Донгуз и братья Когутаи. В ближнем скальном ряду вершина Юсеньги и перевалы Родина (слева) и Юсеньги (справа).

Тот же вид. День устоялся.

Вершинный цирк Ахсу.

Обратный взгляд на пик Вулея с пика Физкультурник над цирком Ахсу. Снимок 2006 г.

Стена и башни Шхельды. Расшифровка на следующем снимке.

Приближенный вид Шхельды с «ириковских» подходов к вершине Кезгена. Предыдущий снимок получен в ракурсе практически слева.

Ушба пустила первый дымок.

Обратный общий вид в сторону пика Вулея с верхних ночевок Ахсу (на предыдущей панораме под гребнем чуть левее середины). Снимок 2006 г.

Облака наползли рано: уже к десяти стало ясно, что с вершинной панорамной съемкой ничего не выйдет. Это совсем не радовало, потому что шел уже четвертый, последний расчетный день нашего акклиматизационного маршрута, и запас провизии необратимо сходил на нет. Взвесив наши перспективы нетто и брутто, мы решили, затянув пояса, продлить маршрут на день и пошли на разведку скального кулуара, чтобы с темпом сгонять на вершину следующим утром, перед тем как спускаться вниз.

Мы прошли метров 100-120 по снежному склону вдоль скал, миновали по пути два кулуара и завернули в третий, «удобный стометровый скально-осыпной кулуар средней сложности», который должен был проходиться за один час (А.А. Алексеев, «Южнее Баксана»). То ли мы странно считали до трех, то ли неважно отождествились, то ли дело усугубили сезонные особенности кулуара, но мы продружили с ним не один, а целых три часа. Непрочные скользкие скалы, где с тонкой и ломкой коркой спекшегося снега, где с натечным льдом, где с глубокими, по пояс, снежными желобами – этой «грязи» было явно сверх заявленной перевальной категории 2А, на которую мы ориентировались и которой можно было оценить разве что спуск по готовой веревке (у вершинного выхода и ниже середины кулуара). Когда мы подобрались к перевалу Плечо Вулея (так названо местечко на узком, но ровном вершинном гребешке, h = 4054 м по данным GPS ), облако уже прочно овладело высотой, и видимость была никудышная. Поэтому продвигаться к вершинной точке мы не стали, повернули назад. На нижнем скальном участке оставили пристегнутую к петле веревку, свисавшую концом над снежным входом в кулуар.

Тактическая локальная просушка.

То же более широким взглядом.

Палатка уже далеко внизу. Мы на подъеме скальным кулуаром. Удовольствие ниже среднего.

Показался Александр. Снимок не постановочный, под ним круто и живо.

Почти выбрались. Взгляд вниз, вдали мизер палатки.

Почти выбрались. Взгляд вверх, вершинная гребенка.

Почти выбрались. Взгляд вбок, пик Железнодорожник. Видимости почти нет и уже не будет.

Однако мы просчитались. Насевшая к середине дня непогода не только не разошлась к вечеру, но, наоборот, укрепилась за ночь под спорадические громовые раскаты и весь следующий день 3-го июля обсыпала вселенную чистым мелким снегом. «Как там, в кулуаре, наша веревочка, не тоскует ли?» – задавались мы вопросом, коротая в палатке дневные часы и вяло поедая все еще не иссякшую гречку. Последние 12 граммов общей колбасы я принес в жертву пищевым пристрастиям соучастника, отдавшего за нее полцарства в виде последних 22 грамм общего сыра. Периодически мы выбирались наружу сгребать с палатки снег, Александр попутно делал отчетные снимки на свою мыльницу. Я на фотосъемку в этот непогожий день решительно забил.

Непогода, торец вершинного гребня Вулея.

Непогода, палатка. Снимок не постановочный: так хорошо дуть некому.

Всё-таки хорошая вещь – надежная уютная палатка.

На пятый день в достатке только гречка. Ну и газ, конечно.

Поплевывая в потолок…

Бездействуя в палатке, я размышлял о том, кто такой был этот Железнодорожник, в честь которого получила название неказистая скальная гребенка между Вулеем и Щуровским – единственное, что изредка проглядывало в снежно-молочной суспензии. И кто сам этот Щуровский, раз на то пошло? Ну, к Железнодорожнику наводки имелись, ясно было, что всплыл он на волне сталинского спортивного энтузиазма, как и пики Профсоюзов и Физкультурник, его собратья-визави со стороны ледника Ахсу. Но вот Щуровский… Решил: приеду домой – наведу справки. Навел, вот что получилось.

… Настало шестое маршрутное утро. Выпадавший накануне днем и ночью снежок припорошил хребты и скальные склоны, и те теперь играли чистотой и радостью на утреннем солнце. Лишь сванские юга по-прежнему накрывал облачный саван.

Погожее утро после дня и ночи пурги. Железнодорожник припорошен.

Ради этой чистоты и свежести день пурги извинителен.

Чист и вид на Донгуз.

Когутайский отрог Донгуза, за ним Баксанское ущелье, за ним южные слоны Эльбруса. Правее Когутая «все чегетские дела».

И Безенги посвежели.

Пик Кавказа Зап. (справа) и пилка сходящего в ущелье Шхельды отрога.

Та же конфигурация с обратной стороны с чуть более высокого места (приближенный вид с Кезгена). Для соответствия произведен поворот лево-право. Снимок 2007 г.

Безенги как будто близко.

Для сравнения (и отождествления) приближенный вид на Безенги с вершины Кезгена. Снимок 2007 г.

Ушба опять пустила дымок. Вот ведь курилка!

Приближенный вид Малой Ушбы – соединительного звена цепи Чатын-Ушба.

По завершении утренней фотосессии мы собрали вещи. Перед уходом прогулялись в «наш» кулуар. Повздыхали, глядя на веревку, которая благополучно пережила непогоду и свисала сверху живой красной змейкой. Сдернули ее с помощью вспомогательной веревки, вернулись к рюкзакам и на высокой передаче почесали вниз. Минут через сорок миновали Немецкие ночевки, от них за два с небольшим часа перешли к нижним Шхельдинским (где рядом, в валунах нас ждала продуктовая заначка), ну а там всё ясно.

До свиданья, Вулей с Щуровским и примкнувший к ним Железнодорожник, до свиданья, Ушба с Чатыном! Мы еще вернемся!

ПРИЛОЖЕНИЕ 1. В.А. Щуровский в воспоминаниях.

Антон Павлович Чехов, один из знаменитых пациентов Щуровского, расхваливал его как «очень хорошего врача». «В августе буду в Ялте, – сообщал он в мае 1902 г . своему ялтинскому врачу И.Н. Альтшуллеру. – Ах, как одолели меня клизмы… Кофе уже дают, и я пью его с удовольствием, а яйца и мягкий хлеб воспрещены. Крепко жму руку. А теперь я лежу на диване и по целым дням от нечего делать всё браню Остроумова и Щуровского. Большое удовольствие. Ваш А.Чехов».

Лев Николаевич Толстой – другой великий пациент Щуровского. Вот отзывы жены и младшей дочери писателя.

Из дневников Софьи Андреевны Толстой :

23 января [1902] . Вчера вечером приехал доктор Бертенсон (почетный лейб-медик) из Петербурга. … Сегодня приехал из Москвы тоже умный доктор Щуровский. … Щуровский рассказывал о своих поездках на Кавказ…

31 января . Оба доктора являют столько энергии, старания, столько преданности и заботы, такую неутомимость, что мы ими все время любуемся. Они день и ночь не отходят от постели. Щуровский, приехавший на два дня, живет вторую неделю, и всё это бескорыстно.

Из книги Александры Львовны Толстой «Дочь» :

В середине января отец опять заболел. Сначала приехал из Петербурга лейб-медик Бертенсон, потом один из лучших московских врачей Щуровский.

В промежутках между дежурствами Щуровский звал меня с собой верхом. Стройный, прямой, в венгерке, с расчесанной на две стороны бородой, Щуровский был похож на кавалерийского полковника больше, чем на доктора. Он прекрасно ездил верхом. Помню, как-то лошадь у меня захромала, и я предложила вернуться домой.
- Что, домой? - Клин клином вышибается!

И он пустил лошадь полным ходом чуть ли не до самой Ялты. Я смотрела на него с восхищением. Мне казалось, что только он может спасти отца от смерти. А он мчался веселый, беспечный, непохожий на того Щуровского, который с серьезным, озабоченным лицом входил к отцу и искусственно-бодрым голосом, точно желая подавить робость перед своим пациентом, громко спрашивал:
- Ну, как мы себя чувствуем сегодня, Лев Николаевич?

То, что старик на восьмом десятке, с ослабленным грудной жабой и лихорадками сердцем, мог выдержать плеврит, воспаление в легких, и, сейчас же, почти без перерыва, брюшной тиф – было величайшим чудом! Но эти четыре месяца все мы только и жили верой в это чудо. Надежда сменялась отчаянием.

Помню самую страшную ночь. В мрачной столовой Гаспринского дома сидели: Щуровский, Альтшуллер, Волков и я. Мам? и Маша были у отца. Щуровский и Альтшуллер то и дело вставали, заходили в спальную к отцу и возвращались обратно. Лицо Щуровского, обычно бодрое, теперь было озабоченно и мрачно. Изредка врачи перебрасывались между собой несколькими фразами, которых я не понимала.
- Владимир Андреевич, - обратилась я к Щуровскому, - умоляю вас, скажите, есть надежда?
- Нет, никакой. – Но, увидав мое лицо, добавил: - Из ста случаев один, что он выживет. И, как будто желая избегнуть дальнейших разговоров, встал и вышел.

ПРИЛОЖЕНИЕ 2. Кавказские маршруты С.Я. Голубева в 1914 г .

Эта страница истории детально выписана в книге И.М. Мизиева «Следы на Эльбрусе. Из истории горного туризма и отечественного альпинизма», доступной на сайте Mountain.RU

С.Я. Голубев много путешествовал по горному Кавказу. В 1914 г . он собрал группу в составе: Н. М. Стайноглу, П. С. Панютин, В. В. Штейн и М. Е. Синюков. Группа вышла 12 июня из Кисловодска к истокам Малки и к вечеру 16-го по верховьям Исламчата поднялась с северо-восточной стороны на вершину Балыксубаши. 17-го сошла долинами Субаши и Кыртыка к аулу Урусбиевых. Здесь Голубев подыскал проводников для следующих переходов. 19-го июня он с группой перешел по склону Сылтранбаши к восточному склону Мукала и 20-го, по пояс в снегу, достиг вершины горы. "Та невероятная панорама, которая открылась отсюда нашим восхищенным взорам, далеко превзошла всё, что мы могли ожидать", – восторгался Голубев (примерно такая панорама представлена здесь). В тот же день горовосходители через седловину Мукала перешли к вершине горы Кезген. Потом спустились к Ирику и, выйдя в долину Баксана, вернулись к Урусбиевым.

23 июня был начат новый переход. Группа поднялась вверх по Адырсу и Суллуколу и утром 24-го была у нижнего края морены л. Суллукол, где 23 годами раньше побывал Мерцбахер. Путники стали искать удобный подход к гребню Куллумкола и одноименному перевалу и на подступах к нему, застигнутые плотным туманом, заночевали. 25-го утром взяли перевал и спустились в долину Адырсу.

Размявшись на несложных маршрутах, Голубев обратился к Ушбе. Он хотел взойти на ее северную вершину с подъемом по Ушбинскому ледопаду. (Пфан, Лейхс и Дистель в 1903 г . уже поднимались на Северную Ушбу по гребню, но заходили они с юга, по леднику со стороны Бечо.) Эту идею, однако, пришлось отставить: двое участников – Стейноглу и Штейн – сочли ее авантюрной и отказались идти. Тогда Голубев призвал на их место чегемцев Ибрагима и Бек-Мурзу и осуществил переход из Шхельды в Сванетию с первопрохождением перевала Чалаат (3Б, как оказалось!).

10 июля обновленная группа взяла курс вверх по ущелью Шхельды. Заночевали у скалистых утесов по пересечении ледника при его повороте к востоку. 11-го вышли рано утром и к половине первого преодолели опасные участки подъема по Ушбинскому ледопаду. Выбрались на плато и перешли через седловины между Чатыном и Ушбой, что по сторонам от Малой Ушбы. Стали сходить. В один из моментов спуск "с ближайшего барьера чуть не закончился катастрофой. В ледяной крутизне нужно было рубить ступени, чтобы подойти к краю навеса и затем спрыгнуть с 4-метровой высоты вниз на обломки сераков и лавинный снег. Первые двое выполнили это благополучно и, подбирая канат, помогали спускаться остальным. П.С. Панютин и Ибрагим, шедшие последними, поскользнулись на ледяных ступеньках и сорвались значительно выше края обрыва. В то время как мы собирали канат, к нашим ногам упал сначала Панютин, а затем высоко над нами пролетел Ибрагим и упал где-то внизу в ледяные обломки. Туго натянутый канат удержал его от дальнейшего полета. К счастью, оба пострадавшие отделались небольшими ушибами, но ледоруб Ибрагима был потерян навсегда" (Голубев).

После 16-часового подъема и спуска, в 21.20, уже в потемках, группа остановилась на промежуточном снежном пятачке. Как выяснилось утром на свету, спали на пятиметровом перешейке между двумя огромными трещинами. Дальнейший спуск вылился в сплошную нервотрепку при прокладывании дороги в изломах ледопада. "Все время вставало опасение, что вот-вот встретится на нашем пути такое препятствие, которое мы не в силах будем преодолеть, думалось каждому. Становилось жутко от сознания, что всякое отступление отрезано, так как подняться к перевалу и вернуться старой дорогой было невозможно. Во многих случаях выручал нас необыкновенный инстинкт Бек-Мурзы: его привычка к ледникам, его чутье помогали иной раз выбираться из самых, казалось бы, безвыходных положений" (Голубев). В 16.40 группа вышла к заваленным камнями оконечностям Чалаатского ледника на высоте 1860 м. Здесь путники заночевали и к часу следующего дня (13 июля) добрались до Местии, где их по предупреждению Урусбиевых уже поджидали.