Всего отзывов: 6 (оставить отзыв)

Рейтинг статьи: 5.00

Играет магнитофон, слышна песенка А.Розенбаума «Червончики». Мы в хижине на «коронских» ночёвках. За окном сыпет крупа. Здесь тепло, уютно урчит примус - готовится чаёк и что-то ещё. Пальцы на руках совсем вышли из строя - саднят, ногти отслаиваются, они все драные и в ссадинах. Валюсь на нары и закрываю глаза. Тут же в голове возникает бурный калейдоскоп событий этого дня.

Пик Свободная Корея. Фото Сергея Третьякова

Итак идти или не идти..., а может снять верёвки... . С дрожью вспоминаю про свои руки и про снежную крупу. День прошёл. Решили идти.

Ночь. Тускло светят фонарики- ищем свои следы на леднике, но их занесло. Идём аккуратно, прощупывая трещины. Вот и стена. Нашёл конец верёвки, вставил два зажима и полез вверх. Верёвка обледенела до толщины большого пальца. Зажим с хрустом идёт вверх и проскальзывает вниз сантиметров на 10- 15, прежде, чем зацепится на верёвке. Рюкзак мешает, я пыхчу, как паровоз - при этом быстро согреваюсь. Уже почти рассвело. Перекусываю «карманным питанием». Конец перил. Жду Маратика - он слегка притомился и я, довольный, лезу опять первым. Казалось, что начало «Куширей» простое, а оказалось, что это не так. Довольно круто и заснежено - не видно скального рельефа. Приходилось «идти на ощупь», больше полагаясь на ноги- руками взяться было не за что. В одном месте метров восемь траверсировал довольно гладкую плиту со снежной коркой, отчаянно пытаясь застраховаться на ней, но лезть пришлось без должной страховки до первых разрушеных скальных островков.

Перелез через вертикальный перегиб и подошел к контрольному туру. Здесь собираемся все. Маратик хотел, было, лезть первым, но я его уговрил пару верёвок повременить. Началась «собственно большая стена св. Кореи». Я, наконец, снял кошки и полез в чешском вибраме.

Для свободного лазания довольно круто и мокро, попадаются обледенелые куски - опять встаю в лесенки, одеваю кошки. Залезаю в первый внутрений угол, нашёл крюк, свидетель былых восхождений,- сразу теплеет на душе. Угол немного нависает, бью, кладу, вешаю лесенки и лезу с точки на точку. Частенько применяю Симаковский френд.

Стеночки, метров по двадцать, чередуются с наклонными полками. Страховаться крайне сложно, на полочках снег. Пытаюсь очищать его взятым из хижины веником, но корка слишком плотная. Оставил эту затею, но веник пока не выбрасываю.

Подлезаю к отщепу - гладкий кусок скалы, на нём старый гнилой шлямбур - вешаю на его гвоздь троссиковую петлю с лесенкой, тянусь, выше и не достаю до края плиты сантиметров 60-70. Промостился минут десять, пока снизу мне не посоветовали забить ещё один шлямбур. Первая попытка неудачная- затекла рука, слишком высоко начал пробивать дырку. С третьго раза, на уровне груди, мне удалось побить дырку и забить первый, в моей практике, шлямбурный крюк.

Подошли к «ледовой речке». Этакая полка, крутизной градусов в семдесят, залитая льдом. Вперёд вышел Маратик- лёд плохой, твёрдый и ломкий, он коркой покрывает скалу. Пройдена верёвка, потом ещё пол верёвки. Дальше снова начинается скальный бастион. Марат расклеился и стал «резко выключаться», к тому же у него небыло крюконожных лесенок, что бы лезть в кошках. Полез я. Опять всё привычно- крюк- лесенка, крюк- лесенка, закладка. Вылез к новой ледовой речке, дальше по ней. Уже темнеет.

Дошёл до полки, где предполагалась ночёвка. «Полка» вся в снегу и оказалась не полкой, а плитой градусов в 45 и шириной от метра до двадцати сантиметров. Верёвка кончилась.Темнееет, спускаюсь вниз, закрепив верёвку на ледобуре. Решили ночевать в конце первой верёвки у ледовой речки под карнизом. Симаков деловито и по хозяйски колотит крючья- вешает гамак. Маратик тоже достаёт свой гамак. У меня ничего нет. Надеялся на призрачную полку. Илюха тоже грустит. Славин устраивается в углу на бухте верёвки. Я в оцепенении- с ужасом смотрю, как быстро темнеет. Симаков зовёт Славина в гамак, Славин отказывается. Толик зовёт ещё несколько раз, с паузами. У меня замирает сердце, я гипнотезирую Симакова, что бы он позвал меня... . Наконец, Толик внял моей телепатии, и я не заставил себя долго упрашивать- сразу с, дикой радостью, ринулся к нему. Шмотки уже в гамаке, теперь надо снимать кошки и крюконожную систему, а там всё на узлах. Встать негде, весеть в беседке не хочется. «Психика хочет отдыха»- организм привык к относительному ночному комфорту и покою. Гамак- вот спасенье! Лезу к Симакову. Оказалось всё не так просто. Залез, упираюсь в Толика ногами, а плечами в материал, стараюсь расширить себе лежбище. Сую под себя каремат. Толик помог мне снять внешние башмаки и всё повесить на крючья. Единственное, что я оставил без страховки - свой индивидуальный сухой паёк из конфет и сухофрруктов, его я сунул между ног, под себя.

Группа расположилась следующим образом: Марат в гамаке, один конец гамака на зажиме, зажим на перильной верёвке. Я и Толик в гамаке под Маратом. Под нами, привязаный к крючьям, в спальном мешке, стоит Илья Сташевский. И метрах в двух – трёх от нас, в стороне под карнизом в расщелине на бухте верёвки - Славин. «Психика хочет замкнутого пространства», тепла, уюта и ровной площадки. Мы с Толиком поступаем следующим образом: Большой кусок полиэтилена подсовываем под Марата по периметру его и нашего гамака. Всё, от холодного воздуха мы закрылись, теперь ноги засовываем в короткие спальные мешки, а потом под пуховки друг другу. У меня в руках горящий примус, на примусе греется питьё. Мы снизу подогреваем Марата и он доволен- вытаскивает из под себя тёплые шмотки. Пьём горячее- у меня тут же наступает реакция: начинаю отключаться. Толик хочет, что бы я ещё подержал примус, но я несколько раз его чуть не опрокинул вместе с кастрюлей. Наконец Симаков забирает примус себе. Вокруг ночь, где - то далеко внизу светится Фрунзе. Температура 5-10 ниже нуля. Иллюзия комфорта создана, тепло и только немного затекают ноги, но это терпимо. Вырубаюсь окончательно.

Среди ночи чувствую, что подо мной «ползёт опора». Ругательство Симакова и мы вываливаемся в холодное чёрное пространство и сонные, ничего не осознающие, повисаем на самостраховках рядом с Ильёй. Опять ругань, включается фонарь. Пруссик, к которому привязан одной стороной наш гамак, сполз и не держит. После нескольких попыток его закрепить, плюнули на эту затею и подвесились к Маратовскому жумару. Опять лезу в гамак. Плечи не помещаются, приходится довольствоваться тем, что есть. Всё затекает, тепла уже нет. Как-то докоротали эту ночь. У Илюхи утром усы были в инее, а может, мне это показалось. Поражаюсь его выдержке и спокойствию. Он всю ночь простоял на уступчике, закутавшись в спальник. Я даже не знаю, как это назвать.

Утро, начали собирать шмотки. Их много понапривязывали на каждом крюке. Симаков взял мой рюкзак, что - то стал с ним делать. В рюкзаке был наш единственный примус, он выпал, жалобно звякнул и улетел в пропасть. У всех в глазах голодная тоска. Я невольно задрал голову и посмотрел на стену. Стена явно нависала и уходила куда- то в преисподнюю. Тут я вспомнил про свои изодраные пальцы и перетруженые статикой мышцы рук. Все молчат, а Толик ругается. Потом начинает всех успокаивать, говорит, что воду он всегда разогреет и без примуса. В общем, остались мы с утра не только без горячего, но и без воды. Что у меня было во рту? – ощущение песка и бумаги, горло начало воспалятся. Однако надо было идти. Не смотря на два дня работы первым, я ещё был бодр и опять напросился вперёд. Страховать пошёл Толик. Выбрались на полку- она вся во льду. Хочется идти свободным лазанием, но всё получается медленно и коряво. Симаков нервничает и ругается. Рельеф не очень хорош для страховки, рисковать я уже устал, рвения поубавилось.

Исподволь думаю, когда? (срыв). Уступить место первого... кому?- может быть Толик? Наверное, это был бы лучший вариант. Ведь впереди нас ждал «ключ» всего маршрута - пятиметровый карниз, он с самого низа маячил над нами, производя совершенно подавляющее впечатление. Теперь до него оставалось примерно полторы верёвки. Сам карниз обходится по нависающей 25метровой щели потом по 15 метровой шлямбурной стенке. Только бы добраться до первых шлямбуров... . Потом я думал сменится, одеть рукавицы, пуховку, пристегнуться к перилам и заниматься мирными делами.

Напягаю зрение- пытаюсь разглядеть начало шлямбурной дорожки- пока не видно. От полки лезу по нависающей щели.

Работа на лесенках происходит следующим образом: На ногах двойной чешский вибрам, кошки Салева-Эверест, у каждого колена крючки от стремян. На беседке - поясной крючок - фифи. Далеко на вытянутых руках откидываюсь от скалы и ищу трещинку, бью первый крюк, вешаю в него карабин, прощелкиваю верёвку, затем лесенку с колечками. Сую крючок от одного колена в нижнее колечко, разгибаю ногу, потом крючок на другом колене вставляю во второе кольцо. Наконец, в третье, верхнее кольцо вставляю оба крючка с обоих колен. И, упираясь башмаками в стену, максимально вытягиваюсь вверх. Крюк, забитый в скалу, остаётся на уровне колен. Руками при этом придерживаюсь за рельеф. Начинаю быстро шарить глазами вокруг, подбираю очередную трещинку под закладку (например). Ноги и спина в этом положении сильно устают- начинаю подрагивать от напяжения, невольно сдерживаю дыхание, кряхчу и пыжусь. Потом по очереди вынимаю коленные крючки из верхнего кольца и вставляю их в средние, а в верхнее засовываю поясной фифи. Поднимаю ноги и отдыхая таким образом начинаю перебирать снаряжение- подыскиваю подходящую закладку. Опять «встаю в верхнее кольцо» и кладу закладку в трещину и, если она нормально легла, легонько подстукиваю закладку молотком, щёлкаю карабин, затем всё повторяется с начала.

Итак, мы продолжаем карабкаться по стене св. Кореи. Теперь меня страхует Илюха. Мы с ним договорились, что это будет моя «последняя верёвка»- до первого шлямбура. От этих мыслей настроение улучшается, а внимание притупляется. Вылезаю на внешний угол, потом перехожу во внутрений угол, который постепенно превращается в крутую плиту, ограниченую справа стенкой с выступающим разрушеным рельефом. Всё покрыто снежной коркой. Ещё немного и пойдут сухие скалы - корка закончится. Бью в разруху универсальный крюк. Он зашел легко, но крюк большой и сидит правильно. Плита немного выполаживается и переходит в этакое «корыто». В корыте стоит внушительных размеров блок - я его назвал про себя- «пианино». Наверху у этого «пианино» полка, шириной сантиметров сорок. В своей верхней части блок отходит от стены на ширину кулака. Я решил на него залезть. По дороге, в разрушеный рельеф, заложил закладку, подхожу, пытаюсь на блок закинуть ногу - не получается. «Выход силой» делать не рискнул- верёвки тянут назад. Начинаю в динамике «вываливаться» на пианино. Засунул обе руки в щель за блок, задрал, как мог высоко, левую ногу, и потянул блок на себя, выжимаясь при этом ногой. Дальнейшее произошло с молниеносной быстротой.

Здесь я позволю себе немного отвлечся и нарисовать общую картину происходящего.

1985 год, август месяц, район Киргизского Алатау. Группа: Славин Алесандр - кмс (Руководитель), Симаков Анатолий- мс, Сташевский Илья, Галинов Марат, Аркадий Галеев- Я. Все, кроме Марата, свежевыполненые кэмэсы. Гора шла в зчет чемпионата Москвы по альпинизму. Если пройдём, то по уверениям Славина, нам светит как минимум призовое место и следовательно баллы, которых так не хватало уже немолодому Славину, инструктору второй категории, имеющему право на получение первой категории. При получении баллов на Москве, Славин получал бы и звание мастера спорта СССР. Симаков, 1951 года рождения, мс, но ему «хронически не везёт» с шестёрками. Два раза сходил с Чатына- один раз потерял там напарника по многим восхождениям Красавина, кстати тоже в августе месяце, но 83года. А в прошлом году он потерял ешё двух друзей - Городецкого и Дмитриенко. Толик и раньше не отличался уравновешенностью, теперь к этому прибавилось ещё и мнительность и суеверие. Но при всём при этом он, конечно настоящий мастер и хороший боец. Отличный техник, что и показало дальнейшее развитие событий. Илья Сташевский в этом сезоне волей событий мало ходил первым, поэтому было бы несправедливо упрекать его в отсутствии рвения выдти вперёд. Маратик сей час явно не в форме. С психикой, в смысле уверености, что мы пройдём эту стену, тоже разлад. В один момент его качало, и он мне признался, что его тошнит и чуть не вырвало. Как он умудрился в таком состоянии пройти полторы верёвки льда и потом пытался лезть на нависающие скалы- загадка его организма. Из всей компании только я готов работать первым. В хижине я пол долго возился с новыми для меня крюконожными лесенками, Симаков мне выдал Холстер- крепление для молотка. Занимался описанием маршрута. Составлял шпаргалку- путиводитель с ориентирами. При этом пользовался разными источниками и переделывал эту шпаргалку несколько раз. Я рассчитывал на свой опыт лазания и успокаивал себя мыслью, если кто- то может, значит могу и я.

Мы неплохо вооружились. Подробное описание, крючья и закладки в достаточном колличестве, хорошие верёвкии, наконец, пресловутые крюконоги. Кроме того, мне льстило, что опытные восходители Славин и Симаков доверяют мне работать первым на этом маршруте. Они прямо об этом не говорили, но вскользь намекали, а я заводился , как мальчишка. Были и другие обстоятельства. Состояние маршрута, в этом сезоне, было скорее зимнее, чем летнее. Обычно первый лез в калошах, а это гораздо быстрее, чем ковыряться на лесенках. Зимнее восхождение, отчёт про которое я прочитал, продолжалось шесть суток. Зимой не летят камни, но холодно и очень тяжело работать первым- всё время надо лезть в кошках и это на крутых и сильно разрушеных скалах.

На c в Корее «психика находится в постоянном напряжении» - приходится использовать подозрительные ( живые) блоки и выступы. На меня, Маратика и Илью эта стена действовала угнетающе. Все время над головой маячит карниз, двигаемся медлено- полтора часа на верёвку.

Но всё - таки мы вышли и, наверное, дней за пять прошли бы стену, но была совершена серьёзная тактическая ошибка. На третий день меня надо было менять. Я превратился в того самого минёра, который стал терять осторожность. В результате наступила развязка. Кстати, и эту беду я может быть и обошел бы, но во время консультаций я не уточнил, что за живой блок стоит на маршруте. Этим блоком и оказался блок «пианино», чуть было не ставший для меня роковым.

Я уже предчуствовал, что скоро уйду в середину или в конец группы, перекушу, согреюсь в пуховке. Где вожделенные шлямбура? Лишь бы до них добраться... . Передо мной блок с удобной полкой наверху, может оттуда я и разгляжу начало шлямбурной дорожки, ведь это где- то совсем рядом. И вот я засовываю руки за блок, жму ногой и «пианино ожило» – блок пошёл. Легко и стремительно двинулся прямо на меня. Как потом стало понятно он не кантанулся через край полки, а просто скользнул вниз всей массой, увлекая меня с собой.

Первая мысль, мелькнувшая у меня в голове- «это конец, сей час меня размажет по скале в мокрое место- сам виноват , дурак!» Падение, удары - чувтвовал себя чем то вроде куклы, которую бросили вниз по крутой лестнице. Сознание действовало. Всё тело ломило, голова гудела - явный шок. Илюха рассказывал потом, что во время полёта я истошно орал.

Один глаз как - то плохо смотрит, вокруг снежная пыль. Я вишу на натянутой верёвке- жив. Начинаю приходить в себя. Откуда то из далека доносится голос Ильи. Тихо постанываю в ответ. Нижняя часть тела- пах и поясница остро болят, кажется , что внутри меня что то разорвано. Ещё болит голова, спина, локоть и левая нога в голеностопе... . Самое страшное это пах, что там? Автоматически думаю: сколько пролежу в больнице и смогу ли потом ходить в горы? (конечно, если теперь меня благополучно спустят вниз). Опять голос Ильи, я отвечаю и тут же осекаюсь от боли в паху. Илья просит меня закрепиться на ближайшем крюке. Начинаю медленно, боком вися на верёвке, по плите подбираться к правой разрушеной стенке- там крючья, цепляюсь в один из них карабином самостраховки. Боль усиливается, меня начинает трясти и лихорадить. Я кричу Илье, что бы он спускал меня на зелёной верёвке. Илюха меня успокаивает, просит подождать, потом говорит, что будет спускать меня на белой. Отстёгиваю самостаховку и еду вниз. Боль усиливается, чувствую, что скоро не смогу терпеть, снова наступит шок, а это опасно.

Вот и Илья. У него на лице «маска спокойствия». Илья спрашивает меня - как голова, не болит? Я отвечаю, что болит. По перильной верёвке энергично поднимается Симаков, он интересуется, живой ли я, смогу ли я теперь идти вверх, или надо переждать? Я категорически возражаю. Толик даёт мне три таблетки пентальгина и флягу с горячей водой. Забываю про боль и дую эту воду с огромным удовлетворением. (Симаков, пока я лез по щели и «играл на пианино» был занят очень важным процессом: в алюминиевую миску он положил запасной шерстяной носок, пропитал его бензином, поджёг и во фляжке из нержавейки растапливал снег, запихивая в узкое горлышко всё новые и новые порции снега, пока фляжка не наполнилась водой ).

Толик и Илья спускают меня парашутиком к станции на полке, которую, пока я лез, мужики оборудовали под ночевку. Начинает действовать Пентальгин. Боль притупляется, я оживаю и даже начинаю болтать. Славин выходит на связь с лагерем на хижине. Начинаю говорить в рацию, что, мол, ничего страшного- спускаемся. Маратик протягивает мне банку с мёдом- ем, хоть в горло ничего не лезет. Опять начинают болеть пах и поясница.Такое впечатление, что я побывал между блоком и плитой именно тем местом, где поясница. Но на ощупь внешней острой боли нет. Устраиваюсь поудобней на своём рюкзаке. Тем временем, Илья и Толик собирают снаряжение и подготавливают спуск. Толик деловито стучит пробойником, потом кричит, что можно спускаться. Уходит Илья, потом я со страховкой на пруссике. Боюсь отключится,- поэтому спускаюсь предельно осторожно. Следующую верёвку «проезжаю» на восьмёрке самостоятельно. Для правой ноги, которая болела и плохо двигалась, сделал стремя- придерживаю его правой рукой, а левой протравливаю входящую в восьмёру верёвку. Маратик спускался последним и всю свою работу делал очень быстро и предельно аккуратно. Правда мы один раз запутались и оба конца одной верёвки оказались на мне. Пришлось на ходу перестёгиваться с одной верёвки на другую.

Ищу опору на припорошеной снегом гладкой стене, отчаянно скребу левой ногой, пытаюсь как нибуть ослабить верёвку, на которой я вишу. Наконец, нога находит опору- я перестёгиваюсь и перед тем, как начать спуск, смотю: во что же я упёрся? Оказалось, что я упёрся ногой в замёрзший кусок дерьма, по всей видимости- Славинского. Он прошлой ночью гадил прямо вниз с места ночёвки.

Однако, еду дальше – вниз и вниз. Темнеет- одели налобные фонарики. Симаков, как заведённый, каждый раз быстро уходит вниз и стучит, стучит, потом кричит, что всё готово. Вот это профессионал! Все остальные, конечно, слабее на порядок. Илья потерял шайбу Штихта и спускается на «псевдопожарном» узле. Три оборота вокруг карабина или вообще, чёрт знает что, только не узел УИАА и не карабинный тормоз. Славин, как будто спит, а Маратик шевелится вовсю. Вокруг чернота и «только верёвки ведут меня вниз». Как Симаков находит путь? К часу ночи мы подошли к первым ледовым участкам в начале стены. У Илюхи затянулся «псевдопожарник». Его прижало ко льду в пяти метрах от станции- Симаков не может выщелкнуть натянутую верёвку из карабина. Славин бросает ещё одну верёвку и по ней я спускаюсь мимо Ильи - вниз, на станцию. Последний спуск. Уже полого. Я еду на «пятой точке» по снежному мостику через бергшрунд. На встречу выходят два темных силуэта - Трошин и Лёня Кризберг, пытаются подхватить меня под руки, но мне больно и мы все вместе скатываемся на задницах вниз по склону. Вот и ледник. Стоит вся наша толпа: Реформатский - главный тренер, ребята из ФИСА и обл. Зенита.

Акъя. Трошин любовно затягивает ремни, Андреев «вливает в меня» горячий чай. Акъя медленно и плавно скользит по снегу, а в небе передо мной ярко светят звёзды. Я лежу на спине, укутан в спальник и пуховку, подо мной каремат. Через час ребята дотащили меня до избы.

На следующий день, хорошо затянутый поясным ремнем и в беседке, которая поддержвала таз, с палками – телескопами в руках, часа за полтора, я самостоятельно дошёл до стоянок Рацека. Врач определил у меня сильный ушиб основания прикрепления связок к тазовым костям. Но это не совсем так. Я думаю, что у меня сильное растяжение связок- они были пережаты ремнями беседки во время рывка, да плюс к этому ещё и ушибы. Зелёную верёвку «Элит» перебило в двух местах и я повис на ГДРовской верёвке, прикреплённой к беседке на поясе. Рывок был, наверное, хороший- глубина падения метров 15. Недели две мне было больно нагибаться и поворачиваться в пояснице.

Р. Галиакбаров, А.Галеев

P. S. Потом, однажды, я спросил у Симакова:

-Толик, а сколько шансов у меня было в этом полёте? – Симвков криво усмехнулся и прокоментировал ситуацию:

- Зелёную верёвку перебило в двух местах, свободный конец верёвки у станции тоже перебило. Ты повис на ГДРовской верёвке, которая, через промежуточные точки, была отведена вправо. Так что думай сам, сколько было шансов.

Кстати, это был мой второй срыв в сезоне. В первый раз вылетел плохо забитый реечный крюк.

Как сказал Вася Елагин- «До третьего звонка лучше дело не доводить».

Ходил ещё до 1990г., но больше не падал.