«Ну, как тебе рассказать, что такое гора?
Гора – это небо, покрытое камнем и снегом,
А в небе мороз неземной, неземная жара,
И ветер такой, что нигде, кроме неба, и не был»
Ю. Визбор.
Как-то с товарищем мы затронули тему гор и предстоящего сезона. Не мудрствуя лукаво, он ответил, что пребывает в том возрасте, который не позволяет ходить на все вершины подряд. Увы, время подпирает всех нас. Теперь он ходит выборочно - лишь на те, что ему нравятся. Вскоре он был уже под Хан-Тенгри. В обиходе альпинисты называют его «Хан», подчёркивая, тем самым, величие Горы, в какой-то мере недоступность и буйно-повелительный характер. Это не только «Повелитель духов», но и «Повелитель альпинистских душ». Соблазн сходить на Хана велик. И я уверен, что придёт время и те из Вас, кто не был там, поддадутся искушению испытания высотой. Ибо каждый из альпинистов старается попасть к его основанию с тем, чтобы испытать свою судьбу на крутых склонах Горы и, одновременно, ощутить на себе магию влияния самой Горы. Так было и так будет. Тоже произошло и с нами.
Почти тридцать лет висит у нас дома фотография Хана. Её подарил Сергей Пензов - мастер спорта международного класса по альпинизму, восходитель на Эверест и Чогори, в том числе по западной стене. К тому времени он уже сходил на эту вершину. Я искренне завидовал ему, поскольку много прочитал о красоте вершины и трагизме истории восхождения на неё. Так, у меня зародилась мечта. Мечта всегда остаётся мечтою и «сверлит» тебя, как червь, постоянно и с зудом. Воронежцы уже имели опыт высотных восхождений на пики Ленина (1969 1977 1986 гг.), Коммунизма (1980 г.), Корженевской (1984 г.) и готовились к новым вершинам. В 1991 г. поднялись и на Победу, но это произошло позже. Пути пересекаются там, где сходятся общие цели. Хан был заветной целью и моих партнёров по команде, а также альпинистов более старшего поколения. Шёл 1986 год. Мы собрались на заседании областной Федерации альпинизма обсудить планы на ближайший сезон и быстро сошлись на том, что пришло время готовиться к тянь-шаньской экспедиции. Вершина Хан-Тенгри в наши планы попала не случайно. Одной из основных целей ставилось получение воронежцами званий «Покоритель высочайших вершин СССР» («Снежный барс»). Ведь это тоже ступенька в движении по альпинистской иерархической лестнице. Коллективная мечта стала обретать некие очертания, а потом – реалии. Так вырастали крылья.
* * *
ЧАСТЬ I.
ЛЮБОВНЫЙ РОМАН ПО ТУ СТОРОНУ ОБЛАКОВ.
Чтобы рассказ исходил не только от моего имени, по ходу повествования я привожу выдержки из статьи, напечатанные в местной газете «Коммуна». Это строки Андрея Кудашова. Его уже нет. Он любил спорт. Став бизнесменом, развивал то, что отнесено к экстриму и поддерживал альпинизм в меру своих возможностей. Пусть он и там знает, что мы помним его.
«В сентябре 1986 года было принято решение о проведении высотной экспедиции на Хан-Тенгри, и начался процесс формирования команды. Количество вакантных мест – 25, заявлений было подано 45. Первоначальные требования к претендентам: спортивная квалификация не ниже первого спортивного разряда, желателен опыт высотных восхождений.
Потянулись будни подготовки. Для отбора лучших была принята бальная система. Оценки выставлялись за сдачу нормативов, посещение тренировок, за места, занятые в соревнованиях по скалолазанию и зимнему альпинистскому двоеборью (лыжные гонки плюс слалом), за работу по организации экспедиции.
К середине апреля формирование команды в целом закончилось. Были решены вопросы обеспечения участников специальной высотной обувью, бивуачным и спасательным снаряжением, медикаментами и даже … баней».
В мире не так много узнаваемых вершин. Хан-Тенгри относится к их числу. Эта великая Гора вобрала в себя все прелести и красоты, и коварства. Долгие годы она оставалась недоступной. Время изменило всё. Сейчас это наиболее посещаемый семитысячник. У его основания разбивают лагеря любители острых ощущений со всего света, а по склонам даже совершаются забеги - скоростные восхождения. Во истину, «всё течёт, всё изменяется». Естественно, перед восхождением мы начитались книг об этом суровом крае и готовились к экспедиции тщательно. Нами выбран классический маршрут по юго-западному склону 5-Б категории трудности.
Вопрос о руководителе не обсуждался. Им стал 49-ти летний Эдуард Фёдорович Заев. Для воронежских альпинистов Эдик является тем же, кем Сергей Павлович Королёв для космонавтов. Его отличала неуёмность и огромный энергетический потенциал. Вокруг его всё кипело и бурлило. Заев обрёл богатейший опыт организации экспедиций, авторитет среди нашей братии и, что немаловажно – среди спортивных чиновников. Он познал радость побед и боль потери друзей. В горах он диктатор, но и это оправдано. Заев принимает аргументы, но не уступает лидерство. С ним можно спорить. Парадоксально, но при всей муштре он привил нам простую истину: успех восхождения определяет, в первую очередь, дух команды. Да, должны воспитываться лидеры. Каждый из них – личность. А личность не может не иметь на всё свой взгляд. Но при разности взглядов можно избежать распрей и сделать классную команду. Отбором такой команды занимались тренеры. В неё вошли два мастера спорта, девять КМСов, четырнадцать спортсменов I-го и II-го разрядов. Большинство имели опыт высотных восхождений. Итого: двадцать пять жлобов. Жлоб – это не то, что Вы думаете. С давних времён оно означает «уроженец воронежской губернии». Легко ли управлять такой компанией? Однозначно – нет. Эдик управлял. Ему приходилось лавировать, идти на компромиссы, но выдерживая свою линию. Авторитет Эдуарда Фёдоровича всегда оставался высоким.
Взгляд на снаряжение тех лет у сегодняшних любителей гор вызвал бы не столько улыбку, сколько скептицизм. Стандартный «абалаковский» рюкзак хорош объёмом и громадным клапаном. ВЦСПСовские кошки – прочностью. Вес у них запредельный, крепёж таков, что на морозе фитиль дубеет. Что стоят шекельтоны – громоздкая и увесистая, но достаточно надёжная «обувка» из брезентового верха и добротного меха, подошва и верх из прочной кожи. В отсутствии пластиковых двойных ботинок шекельтоны незаменимы, учитывая, что ботинки вибрам не приспособлены к низким температурам на высоте. Сегодняшнее снаряжение легче, надёжнее, технологичнее и удобнее в пользовании.
Ещё о снаряжении. Все мы грешны. И я не исключение. Признаюсь: бывало, что пользовался своим служебным положением для разрешения проблем готовящихся экспедиций. Работал тогда я в партийном аппарате. Однажды, мой сосед по кабинету пояснил: «Тебе скоро под зад дадут и с работы выгонят». Прикинувшись тупым валенком, я уточнил: «А за что так грубо»? «За то, - получил в ответ, - что не тем занимаешься, чем надо». Мне казалось, что занимался я как раз тем, чем следовало. Через руководство объединения «Воронежптицепром» и двух птицефабрик в городах Россошь и Борисоглебск я выбивал фонды на сверхплановую перопуховую смесь для изготовления из неё пуха на Щегровской фабрике (Курская область). Тогда пухового снаряжения было, что «кот наплакал. Периферия получала крохи. Так, вот, два вагона той смеси мне, всё же, удалось добыть и отправить на переработку. Сделали 110 килограммов пуха! Такого нам и присниться не могло. И всё сошло мне с рук. Тем ли я занимался? Повторюсь, мне казалось, что тем, чем надо. Шерстяные варежки, гетры, носки, шапочки – были связаны надомниками под экспедицию. Сшили комбинезоны - самосбросы. Невероятно, но получилось так, что на жилетах в качестве эмблемы была вышита гора из красного, синего и белого цветов. Годами позже трикалор стал символом России. Можно сказать, что мы опередили время.
Приходилось самим шить не только пуховки, жилеты, пуховые брюки и спальники (или его укороченный вариант – «слоновья нога»), но и заботиться о железе. Скажу без тени смущения: мы поднаторели в этом бизнесе. Из титана делали всевозможные крючья, гнули карабины, изготавливали снежные пилы и лопаты. Титан - металл сложный для мехобработки и капризный при нагреве. Наладили выпуск скальных и ледовых молотков. Из дюралюминия – клинья, лесенки и ледорубы. Воронежской фирменной продукцией стали не только алюминиевые ледорубы, выпускаемые авиастроителями, но и титановые кошки. Лёгкие, но прочные кошки делали в «КБ химавтоматика», основное назначение которого - проектирование ракетных двигателей. (Одна из ступеней пилотируемого космического аппарата «Буран» - дело их рук). Фрезеровали кошки на станках с числовым программным управлением. Дефицит того времени – продукт, порождённый государством, подмявшим под себя всё и вся и, одновременно, не справлявшегося ни с тем, ни с другим. Что нам оставалось делать в той ситуации? Крутиться, чтобы технический прогресс в горном деле шёл в ногу с космическими новинками. И альпинисты всей страны в этом деле преуспели. Кто постарше, тот помнит, что буржуи считали за счастье выцыганить у нас железо, а мы у них - иное снаряжение. Английское слово « e xchange» часто звучало в горах. Обмен контролировался, иногда пресекался, но всемерно процветал.
В конце июля все собрались в Пржевальске. Большая часть команды уже акклиматизировалась. Кто-то на Кавказе, кто-то в Фанах. Несколько человек прилетели прямо из Воронежа. Изначально экспедиция «повисла» на грани срыва. При её подготовке опять (как и в 1984 году на пик Е. Корженевской) возникла проблема с доставкой альпинистского груза по железной дороге в киргизский город Фрунзе (ныне Бишкек). Мы оплошались, дважды наступив на одни и те же грабли. Плюс к этому – пролетали мы с пропусками в погранзону. Что касается груза, то, загодя приехав во Фрунзе, Аксёнов, Перелыгин и я после долгих мытарств не смогли найти контейнер со снаряжением, хотя диспетчеры ЮВЖД выдали нам документы, из которых значилось, что контейнер из Воронежа ушёл вовремя. На месте же выяснилось иное: груз был задержан на десять суток. Помог разобраться – Анатолий Долгих. Он курировал работу транспорта. Мне удалось связаться с ним. Спустя время, Толя точно обозначил дату поступления груза. Это был крайний день, после которого заезд в горы не имел смысла. Говорят, что дуракам везёт. Я бы добавил – и альпинистам то же. Разумеется, не равняя их. В последний момент долгожданный контейнер пришёл. Глубокой ночью на машине с открытым кузовом, поверх баулов с амуницией, мы отправились в путь. Обогнув северное побережье озера Иссык-Куль, добрались до Пржевальска. Экспедиция не сорвалась. Свою миссию тройка выполнила с минимальными потерями: нервишки поистрепались, вымотались прилично и продрогли в пути. Но это были «семечки» для молодых ребят, устремлённых к своей мечте.
За пару дней до вылета, из Самарканда мне позвонил Э. Заев и озадачил: надо протолкнуть оформление пропусков в погранзону. Без бумажки, как водится – мы букашки, а с бумажкой – хоть куда. Пропуска готовило местное КГБ, которое по своим каналам выдавало группе внутреннюю визу на посещение приграничного района. Где-то в глубинных недрах этой организации произошёл сбой. Ни времени на раздумье, ни вариантов выбора у меня не оставалось. Пришлось по спецсвязи выйти на заместителя начальника областного КГБ и объяснить ситуацию. Надо отдать ему должное: без проволочек он решил проблему. За несанкционированный выход на номенклатурное руководство от своего начальника я получил…, считай, профилактическое внушение за нарушения субординации. Да, чёрт с ним, с внушением. Главное - дело сделано: путь к границе Китая был открыт.
Азиатские дороги утомительны для альпинистов. Духота, пыль сопровождает весь путь, на зубах скрежет песка. Ощущение такое, что именно дороги, а не горные тропы предназначены для баранов. Часто трассу перекрывают отары овец в сопровождении наездников-киргизов в национальной шляпе с собаками-волкодавами, опекающими стадо. Чем дальше в горы, тем чаще пограничные кордоны с зелёными столбами и союзным гербом. Помните слова из фильма: «Есть профессия такая – Родину защищать». Пограничники – свои ребята, европейско-сибирские, но не разговорчивы. Посты болтунам не доверят.
Машина и автобус еле-еле ползут вверх. Как черепахи. Шофёр утомился от духоты и монотонности. Поклёвывает носом за баранкой. Справа обрыв, внизу речка поблёскивает. Туда лучше не смотреть. К чему травмировать психику? В мытарствах добрались до пограничной заставы. Она огорожена забором. Мы расположились чуть в стороне. Здесь обалденные просторы, мощная река Сары-Джас и не воздух, а эликсир, дающий жизнь. Груз перепаковали. Запаслись свежим мясом, правда, не мы, а наши будущие соседи - саратовцы. Трём баранам сделали кирдык. Их освежевали тут же на «взлётной» полосе.
Наконец-то спустился с небес МИ-8. Сел рядом с тюками, правда, шлейф пыли поднял и всю атмосферу испортил. Хоть и огромная это птица, но всё же потребовалось пара рейсов, чтобы из лета забросить всех в зиму. Полёт интересен, но дрожит эта махина ужасно. Необычно и красиво смотрятся горы из иллюминатора. Вся мощь хребтов рядом. Нас высадили днём на относительно ровную срединную часть ледника Южный Иныльчек. Вертушка легла на винт, а наши головы завертелись. Где же Хан-Тенгри? А его и искать не надо. Острой иглой он выделялся среди массивных вершин, отчасти поблёскивая своей снежно-ледовой гранью южного гребня. Его большая часть загорожена горным отрогом. С другой стороны ледника гребень Победы. Массив окутан недружелюбными облаками и просматривался лишь местами. До морены минут 20 хода. Груза много, в том числе негабаритного. Пришлось попотеть, делая ходку за ходкой. Основная часть команды переносила груз на морену. Остальные приступили к разбивке базового лагеря. Таскать парусный груз при ветре – занятие не из приятных, ведь балансировать приходится на краю трещин. Однажды, я, как фанера над Парижем, чуть было не спикировал в один из ледовых расколов, неся груз на голове.
Выбранное место по высоте соответствовало тому лагерю, что был у нас на стыке ледников Москвина и Вальтера под пиком Коммунизма. Где-то около 4 000 метров. Место, как место. Здесь не позагораешь. Узкое моренное пространство зажато, с одной стороны, склоном горы, с другой – подпирается ледником. Кругом одни камни. (В наши дни базовые лагеря ставят и на противоположной - более солнечной стороне ледника поближе к пику Победы, на так называемой «стрелке» ледников Ю. Иныльчек и Звёздочка. И, конечно же, с северной стороны). Это место – базовый лагерь предстояло превратить в оазис на пустынном пространстве. Реакция на высоту привычна: во рту – сухость, губы скукожились, вялость достаёт, одышка при резких движениях. Короче, не жизнь, а борьба за неё. Что же там ожидает нас перспективе?
К вечеру часть команды сбилась в кучку, чтобы обменяться впечатлениями. Окружающие горы ошеломляюще красивы. Рельеф потусторонней планеты с множеством камней, насыщенным до синевы дневным небом в лохмотьях облаков и громадным вздыбленным ледовым ложе. Как-то быстро исчезло солнце. Тучи подтянулись и обуглились. Свинцово-бурый цвет накрыл ближайшие вершины. Вокруг потускнело. Стало мрачно и промозгло. Налетевший снежный заряд мигом покрыл белой пеленой окружающие камни, припудрил склоны и пологи палаток. Ощущение такое, что за хребтами кончается Земля. Неспроста, один из соседних ледников Кой-Кап на местном наречии означает «край земли, конец света». Не знаю, как на счёт конца света, но край-то Союза – точно близок. На востоке, у исхода ледника и вдоль Меридионального хребта протянулась граница Китая. Иди – не хочу. Первый же вечер пребывания на морене показал, что здесь всё суровее, чем на аналогичных памирских и, тем более, кавказских высотах. Контрасты разительнее, и ветер сильнее, и снег ершист в шквальном порыве, и травка не ласкает глаз. Нине Румянцевой повезло. В укромном местечке внутреннего угла она обнаружила забитый одинокий цветок. Взглянуть на него ходили как на редкий музейный экспонат. Непогода разогнала всех по палаточным шхерам заливать чаем и грамулькой спирта не очень-то радостную встречу с тянь-шаньскими горами. На том и разошлись.
Тем не менее, ночь была тихой, а утро отменным. Дай-то Бог, чтобы каждым утром погода радовало или, хотя бы, сильно не огорчала нас. Природа обрела покой. Лёгкий морозец. Хотя кругом белым-бело, но чувствуется, что солнышко вот-вот начнёт согревать наши души. Утро всегда тяжело для раскачки. За ночь кровь закисает, а с пробуждением голова «тормозит». Кто бы душистый кофеёк сварил да в спальник подал? Да к нему – булочку с маслом, малиновым джемом или кусочком сырка сверху. Можно потолще… Увы, обломилось. Шерпов здесь нет. Сами как шерпы. Сами приготовили на газовых плитах, перекусили. Получили «разнарядку» и опять навалились на работу. Дорохов Борис, Новиков Василий, Гайдамакин Юра обустраивали общую палатку-кухню. Молодёжь занималась строительством кухонного стола. Бицепсы нарабатывала. Раритетный тульский самовар, с поблекшими печатями, как элемент домашней утвари четы Заевых, оживил стол. Зачем лишать себя удовольствия попить чаёк с дымком? Кстати, самовар то же неотъемлемая атрибутика наших экспедиций. В отпуске, всё же. В палатке у Прилепиной мужчины сотворили картинную галерею французского мастера живописи - Огюста Ренуара. Появился повод лишний раз зайти в гости. Танюшка, как истинная дама, долго сопротивлялась, возможно, потому, что её-то фитнес форма существенно отличались от округлых линий натурщицы из далёкого прошлого. Витя Аксёнов, Саша Бродский, Володя Маломид, Сережа Перелыгин, Николай Смотров ворковали над сборкой бани. Здесь не приходится таскать камни. Тут интеллект в почёте. Однако о бане я расскажу Вам чуть позже.
Шеф наш не любил безработных альпинистов и обожал фразу «будем кровь гонять». И так во всех экспедициях. Неисправим. Три дня мы гоняли свою кровушку по всему телу, его венам и артериям, капиллярам и сосудам с холестериновыми бляшками. Строили, улучшали, расширяли, углубляли, сколачивали, скручивали и обкладывали каменными булыжниками все конструкции на случай ветра. Камнетерапия, что активная акклиматизация, помогала обретать боеспособную форму. Суть магической фразы шефа правильная. Только от трудов усердных и праведных, порой, сачконуть хотелось. Как-никак, высота не привычная для людей, прибывших с равнины Центрального Черноземья. Но лучшая акклиматизация, Вы это знаете, не спеша пройтись с рюкзачком. Вверх подняться. Оглядеться и присмотреться к горным пейзажам. Чистейшей ледниковой водички глотнуть. Чаёк сварганить или кофеёк пригубить. Лучше, если в прикуску с сухариком. Из таких приятных и обыденных вещей складываются альпинистские будни, а если хотите – и романтика.
Под предлогом разведки окрестностей два Александра - Кузенков да Бродский, Гена Мусин и я пошли прогуляться на ту сторону ледника, чтобы подойти поближе к известной стене и приглядеться к Хану. День удался на редкость. Погода шепчет. Солнце ласкает. Лёгкий ветерок поддувает с долины. Под ногами журчанье ручейков, скрип льда и скрежет кошек о камни создавали отличное настроение. Ледник весь засорён скальной породой. Воздух прозрачен и обманчив. Кажется, что до стены - рукой подать. Стоит махнуть через Иныльчек и вклиниться в цирк ледника Звёздочка, как ты окажешься под центральной её частью. А если возьмёшь правее, то по леднику Дикий сможешь подойти под маршрут, ведущий на западную часть массива – вершину Важа Пшавела.
- Так-то оно, так, но прозрачность эта иллюзорна и скрывает километровые просторы до горной громадины, - скажет побывавший тут и будет прав.
Признаюсь, мне не приходилось видеть столь грандиозный гребень на такой большой высоте. Даже арктические панорамы Аляски меркнут в его величии. Сравнивать с горами Гималаев и Тибета могу лишь по снимкам. Не довелось там бывать. Чем ближе мы подходили к гребню, тем многократнее возрастала его мощь. Массив Победы – длиннющий поднебесный забор, вознесённый природой. Он напомнил гигантский тяжёлый атомный ракетный подводный крейсер стратегического назначения – «Акула» (по НАТОвской классификации - «Тайфун»), что довелось строить мне когда-то. В надводном положении курс он держит на восток. Нижние облака - вспененные волны океана. Сама вершина, что рубка субмарины. Далее тянется длинный гребень, словно корпус, где сокрыты ангары с баллистическими ракетами. Хвостовая часть – та самая часть, которая именуется Важа Пшавела. Грозное оружие, под стать мощи Победы. Это в воображениях, а воочию - монументально-белое нагромождение льда, снега и редких скал создали многоярусную стену. В центральной части повисшие белые массы пребывают в угрожающем равновесии. Тут трещина сидит на трещине и мостиком прикрывается. Эти природные ловушки на удивление ажурно переплели ледовое пространство. А сколько их ещё сокрыто? Надо быть горным магом, чтобы найти проход в лабиринте изо льда. Ходят, однако, группы. Не летают же они низенько-низенько над этими ловушками, как крокодил из анекдота. Стоит чётко продумать путь, прежде, чем ступить на ледник.
- Ещё одна белая красавица пошла. Похоже, что обвалов и лавин здесь не счесть, - указывая палкой на среднюю часть стены, произнёс Кузенков.
- Шарахнула так шарахнула! Как будто бомба взорвалась. Пугают нас. Не хотят, чтобы к ним приближались. И что же они не угомоняться?- выпалил с досадой его тёзка Бродский.
В унисон их слов прогремели раскаты эха, многократно отражённого от стены. Грохот вскоре утих, но белая лавинная пыль ещё долго висела в воздухе в поисках своего пристанища. На обширном ледовом поле видны размашистые контуры следов их схода. Старые конусы лавин пожелтели, свежие – белёхоньки и местами вклинивались в те старые следы. Кое-где оголился голубой лёд. Под лучами солнца лёд и снег приходят в движение. Подтаивают. Хотя это не движущийся со сверхскоростью гималайский ледник Кхумбу, но схожесть их в высокой потенциальной опасности. Ну, что сказать о первых впечатлениях: страшна стена, но одновременно - магически притягательна.
Известна истина: большое видится на расстоянии. В подтверждение её с противоположной стороны ледника лучше видны профили пиков Горького, Чапаева и Хан-Тенгри. Хотя первые две горы и отсюда не особо впечатляют. Горы как горы. Красивы - да. По их склонам и гребням прошёлся резцом художник, оставив прекрасные ледовые гравюры. Насупились горы из-за излишнего снега на верхушках. Сбрасывать приходится часто. Их уникальность во многом блекнет при виде Хана. Конечно же, я читал, что Хан поражает всех своими очертаниями: строгостью и красотой, мощью и величием. Сам пик – гранёный купол. Вершина накрыта шапкой и схожа с не обрушившейся частью известной египетской пирамиды. Только шапка эта в снежном обличии. Чётко просматривается вогнутый склон, окаймлённый дугой, который называется Мраморным ребром. Вверху, на плитах, формируются снежные поля, а внизу она заканчивается стеной и сбросами. К южной стене примыкает гребень. Вместе они создают гигантскую линзу. Стенные маршруты простреливаются камнями. Под висячие ледники лучше не соваться: крышу пробьёт. По краю их примыкания ещё один поперечный ярус ледовых сераков, который опирается на огромный скальный остров. Юго-восточный гребень выводит на ледник. С его склонов стартуют лавины. Их конечная остановка – цирк. В целом этот пик оставил неизгладимое впечатление в моей памяти. Мы были довольны прогулкой. Тогда, ещё молодые и неудержимые, мы придерживались наполеоновского принципа: главное ввязаться в бой, а там видно будет. И ввязывались. Тем не менее, в глубине души сомнение всё же гложет: хватит ли силёнок до вершины дойти?
Долго ещё я смотрел на Хана. Искал аналоги. Что-то он мне напоминал и, похоже, нашёл для себя. Прав ли я? Вам судить, но рискну сказать, что Хан-Тенгри схож с другой, расположенной за тысячи вёрст, высочайшей вершиной Каракорума - Чогори (К2 – 8611 м.) и второй по высоте в мире. Не со всех сторон, но всё же сходство есть. Взгляните на неё. Те же формы устремлённой вверх пирамиды. Та же недоступность стенных маршрутов и огромный цирк, где смыкаются конуса лавин. Ну, да, высота разнится. Гора, как девушка. Бывает всем хороша девушка, но не тянет к ней и всё. А иная – в чём-то неказиста, даже плюгавенька, но исходит от неё некий шарм. И поворот головы хорош, и в осанке достоинство, и суждения умны. Хан – не девушка, но тоже хорош. Известно, что красота человеческая не только в пропорциях «золотого сечения», но ещё и во внутреннем содержании. Невольно напрашивается сравнение Хан-Тенгри с милым созданием. И вспомнились строки о белой статуе Венеры Милосской:
Нет, её красота не веленье Всевышнего. Так, с какой же она снизошла высоты? Взяли камень, убрали из камня всё лишнее И остался лишь образ её красоты.
Всевышний, а не руки мастера, создал творение, что перед взором. Природа поработала над пирамидой, сотворив её без излишеств. Она заложила в основу своего творчества тот же принцип человеческого «золотого сечения». Человек лишь возвеличил её.
Есть те, кто видят в альпинизме страсть к перетаскиванию груза на расстояние с непонятной целью. В чём-то они правы - альпинизм любит чудаков. Другие, в противовес им, вторят, что там, где таскают груз на себе, как раз и заканчивается альпинизм. И в их суждениях присутствует логика. Но каждый знает, что восхождение восхождению рознь. Существуют скальные маршруты, где даже воду с собой берут с ограничением. Есть траверсы, на которых весь скарб приходится нести с собой. Есть… Альпинизм, как лёгкая или тяжёлая атлетика, многолик. Все мы имеем заскоки и с учётом их выстраиваем свои увлечения, выбираем, то, что нам по душе. После обустройства лагеря началась обычная экспедиционная работа. Надо было перенести грузы в следующий лагерь. Пришло время впрягаться в лямки рюкзаков.
- А ишаков, - как шутил наш Володя Мещеряков, - всего-то навсего, команда.
Команда собралась на первый акклиматизационный выход. Двинулись по морене, перешли на ледник, постепенно набирая высоту. По ходу приглядывались к окрестностям. Спешить-то некуда. В нескольких часах хода, у впадения ледника Семеновского (*) в Ю. Иныльчек, поставили лагерь на традиционном для отдыха месте. Оно называется стоянкой Шубина. Приятный пяточёк под защитой чапаевского скального отрога разместился на кромке ледника. Площадки здесь классные. Камушки под тобой. Опять же, не снег. Водичка журчит. Иначе снега не натопишь. И горючее экономится. В отроге напротив - отдельно стоящая красавица с характерным предвершинным плечиком обольщала нас своей формой. Что это за гора, мы так и не узнали. Словом, оплошали не познакомившись.
(*) - Семеновский В.Л. – МС (1934), ЗМС (1936). До 1917 г. совершил около 400 восхождений в Альпах. Профессиональный гид. Первовосходитель на Шхару (1928), Южную Ушбу (1929). Дипломат, ответственный работник Наркоминдела (Министерства иностранных дел). Жизнь Семеновского трагически оборвалась. Он был репрессирован. ( http://www.alpklubspb.ru/persona/semenovsky.htm).
Постепенно суета сошла на нет, лагерь притих, природа успокоилось. Феерической цветовой игрой вершин в часы заката славится район. Трудно его забыть. Изумительное зрелище. Вершины и Победы, и Хана гасли последними в лучах солнца, уплывающего за горизонт. Хан пылал ярко, нахально привлекая к себе взгляды. Ближе к верхушке, в багрово-сиреневом цвете развивались снежные флаги. Покатые юго-западные склоны оделись в оранжевый цвет. Смешавшиеся чёрно-золотые, с разноцветными прожилками, борозды облаков придавали небесной симфонии магию таинственности и величия. Величию способствовал гордый вид Хана – символа воли и восточной мудрости. Кто смог столь фантастически раскрасить небо и горы? Победа, наоборот, купалась в жёлто-розовых тонах. Не смотря на то, что она являлось первой леди региона, цвет её был скромен в унисон прощальным музыкальным аккордам. Она гасла и вновь разгоралась, напоминая игру ёлочных украшений. Но длинные шлейфы рваных облаков над ней, переливом своим, ещё долго привлекали наши взгляды. Когда вершины, что пониже, укладываются на покой, то взоры людей обращены к гигантам. В этом их привилегия перед соседями. Солнце прощается с ними последними, а освещает и согревает первыми. Наше светило отдаёт дань уважения своим подданным - горным исполинам им же созданной солнечной системы. Это ли не признак божественности тянь-шаньских первозданных гигантов?Становится понятным, что Всевышний был щедр к человеку, создавая величественные горы, живописные ущелья и долины.
Ночью «паровоз» из двадцати пяти человек двинулся вверх. Мы стремились по холодку проскочить место, вызывающее оправданное беспокойство у всех, кто поднимается этим путём на Хан-Тенгри. Идём плотно, осторожно. Проход потенциально опасен. Риск велик. Здесь смешались множество сераков, трещин и зыбких снежных мостов. Полный набор горных капканов на узкой полосе вздыбленной ледовой лестницы. Но не эти препоны представляют основную опасность. Проблема в ином. Ледовый проход с одной стороны – подпирают сбросы юго-западного ребра Хана, с другой - склоны пика Чапаева опоясывают полукольцом западный отрог пирамиды. Вверху, вдоль кромки гребня Чапаева протянулись грозные карнизы, в виде гигантских бровей с внушительными снежными навесами. Наслышаны мы об их опасности. По ходу, искоса, я поглядывал на них. Если ветер, словно шашкой, рубанёт во всю силу или под тяжестью своей они рухнут, то помчится вниз снежно-ледовое месиво. Наши опасения материализуются в суеверие. Главное - не зацикливаться на них. Иначе беду накличешь.
- Во! А это ещё что за ледовое чудовище? – вдруг нарушил тишину Генка и приостановился напротив серака, указывая на него ледорубом. Я не сразу врубился, о чём это он, потому как мыслями своими «ушёл» к уловкам горного ландшафта этого прохода.
- Полюбуйся, не морж ли это?- обратился он ко мне ещё раз с раскосой улыбкой.
Смотрю и диву даюсь: профиль ледовой глыбы с частоколом висячих сосулек в виде усов и клыков поразительно схож с физиономией известного морского животного. Много тайн открыл Хан, но ещё больше сокрыто от глаз наших. Главное, чтобы ты имел желание что-то увидеть. Тогда твои воображения найдут чей-то образ. Так устроен горный ландшафт с множеством загадочных силуэтов. А наше восприятие элементов горного мира вторит ему в унисон иллюзиями и загадочными образами.
Ну, вот, опять мыслями я вернулся к маршруту. Чаще всего место это называют «мышеловкой». Иногда – «бутылка», реже - «горлом». Суть первого названия точна. В случае обвала, шансы выбраться отсюда ничтожно малы. Весь ледник перекрывается снежной массой и ледовыми чемоданами. Тут человек обречён, как обречена мышь, попавшая под удар металлической защёлки. Лишь его величество случай, и невероятнейшее везение могут сохранить жизнь. Во многом, судьба человека складывается из своих ошибок. Недаром говорят, что человек сам кузнец своего счастья. А вот производная доли - в сторонних причинах. Есть ещё рок, но это особое понятие. Словом, если сверху сыпанёт,
то мало не покажется. Всё ухнет разом: и планы, и жизнь. Подобное бывало неоднократно. Может поэтому мы стараемся идти в тишине, без лишних разговоров, словно полчище четвероногих грызунов в той самой мышеловке.
Суть свою «мышеловка» оправдывала неоднократно. Где-то здесь, 3 августа 1993 года обвал с гребня Чапаева накрыл одного из сильнейших альпинистов Казахстана, пятикратного «Снежного барса» - Валерия Хрищатого ( фотография с сайта www.mountain.kz ). Это он в связке с Казбеком Валиевым совершил легендарное ночное восхождение на Эверест в 1982 году, продемонстрировав спортивному миру силу духа и исключительное упорство в достижении поставленной цели.
Увы, ещё одна драма произошла в 2004 году. По масштабу она сопоставима с трагедиями, случившимися на пиках Победы в 1955 и Ленина в 1990 годах. С того же склона сошла мощная снежно-ледовая лавина. Альпинисты проходят «мышеловку» рано утром. Как в насмешку над устоявшимися канонами, именно в это время сошла белая смерть. Невероятно, но факт: днём, при проведении поисково-спасательных работ, произошёл повторный обвал. Исход прискорбен. Погибли 11 человек, среди них россияне, украинцы и чехи. Какая-то чертовщина. Это не случай. И не доля. Это и есть рок - то фатальное, не укладывающееся в людскую логику, но своим коварством леденящее душу. Вот уж, действительно, м ы предполагаем, а он, там, на небесах - располагает.
Со стихией не договоришься и в лабиринте трещин не расслабишься. И всё же, смешно вспоминать, но почему-то у меня в голове «застряла» крылатая фраза из фильма «Джельтмены удачи»: « Ты туда не ходи, ты сюда ходи. А то снег в башка попадёт, совсем мёртвый будешь!» Напасти мы избежали и проскочили мышеловку быстро. На душе полегчало. Набрав более километра высоты, команда вышла на относительно пологую седловину между склонами двух вершин. Место ещё называют плечом Чапаева или перемычкой. Перемычка – это снежный мост между двумя вершинами. Без преувеличения скажу: так выглядит райский уголок после психологически напряжённого перехода. К тому же, забрались на приличную высоту. 5900 - это уже не хухры-мухры. Отсюда шикарный обзор, но сейчас не до пейзажных красот. Дел по горло и, главное, надо быстрее зарыться в склон, чтобы создать штурмовой лагерь. На снежной полке, неподалёку от трещины разместились в ряд несколько палаток. У оранжевой палатки колготились люди. Оказалось, что один из альпинистов спёкся. Не выдержал организм чрезмерных нагрузок в суровых высотных условиях и захандрил на середине маршрута. Друзья напичкали его лекарственными препаратами, упаковали в пуховые вещи, уложив в акью. Сейчас готовятся спускать его до базового лагеря. Вот он, первый звоночек. С высотой шутки плохи. Надо гнать вниз и только вниз: к кислороду, к теплу, к врачу.
Лучший способ обезопасить себя от превратности высотных погодных катаклизмов – рыть пещеры. В них комфортно. Условно комфортно. Идеальное место и в непогоду. Для нас эта азбучная истина не раз проверена на практике. Первый опыт постройки подобных архитектурных сооружений приобретён на склонах пика Ленина. Точнее, мы научились делать не только пещеры в классическом понимании, но и снежно-ледовые дворцы. Под белыми сводами укрывались одновременно два десятка человек. На их создание уходит 3-4 часа рабского труда. Так и здесь. Чего – чего, а снега на перемычке предостаточно. Он слежался, уплотнился – в самый раз для формирования блоков. Наша технология создания пещеры предусматривает копку сразу как минимум с двух точек. Не легко даётся строительство. Блоки увесисты. Высота душит. От того меняемся часто. Изначально встаёшь на корточки, титановая пила в руках и начинаешь елозить спрессованный снег. Блоки перетаскивают другие – по цепочке. Так шустрее. Постепенно, как бур в угольном забое, врезаешься в склон, расширяясь вширь и вверх. Неподалёку от выхода, из блоков, выложили защитно-ограничительную стенку. Одни прозвали это место выгулом, другие по-иному. Их доводы логичны: выгул, попахивал чем-то собачьим, а по сему лучше - закуток. Может, они правы. Всё-таки закуток - это что-то вроде курилки у туалета, нечто огороженное, но для человека. Короче, образовался выгул-закуток, чтобы ограничить гуляния желающих подразмяться и по ну… сами знаете для чего. Внутри пещеры каждый под себя обустраивал лежанку, выше делал нишу для скарба. Тогда у нас только начали появляться сверхлёгкие полиуретановые коврики – мечта путешественников. А пока полиэтилен, кольца верёвок, паралон или стёганный пенопластовый матрац, рюкзаки – всё шло в качестве альпинистско-спартанской перины. В стены, в качестве атрибутики домашней утвари, вкручены ледобуры. На них, вместо картин, развешивалась горная слесарня: скальные крючья, карабины с растяжками и без, только что входившие в моду – всевозможные закладухи, ледовые молотки, спусковые устройства и прочие причиндалы.
Пока то, да сё, лишние вылезли из пещеры оглядеться. В их числе был и я. С этого ракурса Гора, как беременная женщина, расплылась в бёдрах и талии. Снизу, представлявшаяся остроконечной пирамидой, вершина обрела иную - овальную форму. Всматриваясь в Хана, я ощущал его холодное дыхание. Мурашки пробежали по телу. Наиболее безопасное место на склоне – юго-западный гребень. Расположен он по центр склона. Это и есть классический маршрут. На нём не забуришься. Гребень логичен, однозначен и главное - нелавиноопасен. С плеча по нему идёт гряда из скал. Крутая скальная стена, припудренная снегом, в верхней части упирается в ещё более крутой скальный бастион. Чуть левее ряд кулуаров – желоба для сброса горного мусора. Они соединяются у предвершинной стены. Похоже, лазание там не простое. В профиль скальный бастион напоминает древнего ящура, развалившегося на Горе, как леопард в тени на ветви дерева после удачной охоты и сытной трапезы. Головой ящур приник к северо-западному гребню. Тут же лапа. Скалы Мраморного ребра – его задняя нога, а хвост распластался к югу. Приглядитесь к снимку – вот же он!
Значительно левее нашего маршрута за перегибом сокрыт мощный северный скальный бастион Хана. По нему проложены сложнейшие маршруты Мысловского, Студенина, Худакова, Кузьмина. Их восхождения вошли в историю альпинизма советского периода. Справа по ходу – каменная черепица, припорошенная снегом. За ними обширные снежно-ледовые поля, окаймлённые дугой рыжих скал. В бинокль Мраморное ребро как на ладони. Оно уже не та идеальная грань, а изрезанная скалами кривая, которая не кажется таким округлым, как снизу. Вообще, Гора сильно преобразилась. Из грозной и недосягаемой она предстала доступной. Вспомните эти строки, если пирамида-гигант предстанет перед Вами неким страшилищем, а в щиколотке защемит, и сомнения начнут терзать Вас. Всё изменится, когда Вы подойдёте ближе. Её устрашающий вид померкнет. Она станет призёмистей, такой, что и Вам по плечу.
На перемычке лето. Пока лето. Солнце не щадит никого. Залез в пещеру. Внутри душно. Нас слишком много и все дышат. Своды пещеры оделись в блестящий чешуйчатый панцирь. Появилась капель. Штурмовой лагерь оживал, но мир для нас сузился до размеров пещеры, а круг общения – до напарников по связке. Традиционно рыбаки говорят об улове, импровизируя зачастую. Лётчики - о своей чудо технике и профессиональной тематике. Станислав Говорухин, как-то, высказался: «У нас в России, как у финских лесорубов: в лесу о бабах, с бабами о лесе». У нас же – всё о горах, да о горах. Иные темы проскакивают мимолётом. А чем занимаются, когда дела поделаны? Истину глаголете: поедают не съеденные запасы.
В пещере во всю жужжали шмели. Обстроившись, мы взялись за стряпню. Достал своего любимца - безотказный шведский примус и подключился к процессу варки. Автоклавы периодически фыркали. Серёжа Перелыгин ворковал над примусом, как шеф-повар на кухне лучшего в прошлом воронежского ресторана «Славянский», сбрасывая через клапан излишние давление. Он из тех матёрых высотников, кто может сотворить из ничего шикарное блюдо. Такое, что пальчики оближешь. В другой стороне тоже пар клубами валит из кастрюли и тянет знакомым душисто-сладковатым ароматом… Точно, борщ. Не вероятно, но, Боже мой, какой знакомый запах! Пещера домашним запахом наполняется.
В ледовом убежище, в атмосфере домашнего уюта, мы отметили выход на высоту добротным ужином. Первое приготовили. На галеты паштет намазали, сыр подмёрзший разложили. Килька в томатном соусе пошла на «ура». Чайком насладились. Брошенный лимончик наполнил ароматом и саму пещеру, и наши души. Лимончик я и Вам советую, при случае, в кружечку бросить. Исключительно натуральный, а не кислоту-заменитель. Классно получится, если туда же плеснуть ложечку спирта. Чайную, не более. Только не переборщите. Для согрева. Проверено. Разжиженный спирт сразу в кровь идёт. Вслед за ним потечёт тепло по Вашему телу. Разомлеете в миг. Жизнь вернётся, а усталость, как рукой снимет. Однако ни всем ужин пришёлся по душе. На высоте здоровых нет. Есть больные и полубольные. Нескольких ребят высота вывернула наизнанку. Кое у кого мозги повылезли набекрень и голова раскалывалась. Бывалые высотники «подливали масла в огонь», подтрунивая над страдальцами, что голова, мол, кость, кость болеть не может. Как тут не вспомнишь: лучше иметь хорошее здоровье, чем отличного врача. Захворавшие на еду смотрели с брезгливостью. Что ж, sela vie , как говорят французы. Поужинаем и за Вас. Не пропадать же высотному продукту.
Пока мы боролись с едой, Повелитель духов устроил нам проверку на «вшивость». Вдруг резко похолодало. Пещера – не палатка. Больше она схожа с берлогой. Её стены защитили от шквальных порывов ветра, да к тому же стены не хлопают под вой ветра и не вселяют беспокойство за то, что конструкция падёт под силой его напора. Желающих высунуть нос наружу не нашлось. Там бяка. У выхода всё же сифонит. Благо, что снег под рукой и вылезать не надо. Разговоры помогают коротать время. Пошумела метель несколько часов, навела шороху и к ночи утихла, как по мановению волшебной палочки. Странная погода. Ужасно переменчива, но изменчивость подвержена регулярной цикличности. Утро и ночь, как правило, морозные, но спокойные. Днём солнышко может не только теплом побаловать, но и поджарить, как цыплёнка на шампурах. Крем, панама или косынка – лучшие защитники от жгучих солнечных лучей. Между тем, во второй половине дня властвуют ветер при хорошем морозе и снег. Мы были готовы к тому худшему, чем не раз прославляли себя тянь-шаньские черти. Впрочем, это обычные симптомы уходящего дня. Пока же нам грех жаловаться на канцелярию небожителей. Они всё творят по своим меркам и со своими причудами, но всё пока идёт нам впрок. Даже погода благоволит нам.
Яркий утренний свет бьёт в глаза. Без очков наружу не суйся. Слепота поджидает не только чайников. Зайчиков нахватаешься мигом, как от сварки. Переночевав и получив акклиматизационную инъекцию, все тем же путём, спустились в базовый лагерь. На отдых ушли пара дней. Внизу поднабрались силёнок. Кто-то подлечил обветренные губы с помощью мумие. Врач усиленно пичкал нас витаминами, элеуторакоком и ещё какими-то медицинскими снадобьями. Т щательно готовили снаряжение. Сделали профилактику всем примусам. Перед очередным выходом елозили напильниками по зубьям кошек. Ведь предстоящий маршрут - не подарок. Естественно, что мы не замыкались на технической подготовке. В картишки перебрасывались. Что может быть лучше, чем пулю расписать? За игрой вспомнили анекдоты о Чапаеве. Как – никак, вершина, что над нами, в его честь названа ещё в 1931 году. И пошли судачить. Один за другим, полились анекдоты, как из рога изобилия. Мне запомнился тот, что рассказал Женя Грибоедов. И, по сути, и по содержанию анекдот глуповато-плосковат, но в этом отличительная черта большинства из них:
Петька увидел Василия Ивановича копающим яму и спрашивает:
- Василий Иванович, для чего ты яму копаешь? - Фурманов предложил мне в партию вступить. Нужна фотокарточка по грудь. - А зачем же такая глубокая яма? - Так я же на коне сниматься буду.
Что ни говори, любовь народная к герою гражданской войны - легендарному Чапаеву прижилась прочно. Он же ни абы кто, а кавалер четырёх Георгиевских крестов. Редчайший случай. Лихой был комдив. Голов посёк много, но и себя не щадил. Гора его имени, что его тень, унаследовала те же черты бойцовского характера. Ни один десяток людей пострадал от снежно-ледовых обвалов. Предплечье вершины носит имя Петьки, видимо потому, что авторы и в ином мире не могли оставить комдива без своего порученца. Как ни напрягались мы, но лишь один анекдот про Максима Горького – его соседа по высоте, вспомнили.
- Пригласил Сталин Горького к себе в Кремль и говорит со свойственным ему акцентом: - Товарищ Горький. Вы написали роман «Мать». Хароший роман. Мне он понравился. Не кажется ли Вам, что уже пришла пора написать роман «Отэц». Прообразом главного героя согласен быть я. - Но товарищ Сталин, мне надо время, чтобы вжиться в образы, описать характеры людей и после… я попытаюсь. - Вот-вот, Вы попытайтесь. Попытка не пытка. Правильно я говорю, товарищ
Берия?
Вечером, обычно кочегарили самовар. Приятен чай с дымком в кругу друзей. Ауру создаёт хорошую. В общей палатке проводили чемпионаты Тянь-Шаня, всех времён и народов, команды ЦС ДСО «Зенит» на ЦС ДСО «Буревестник» по нардам, шахматам. Тут и «Труд» вклинился. Споры доходили до хрипоты, но доски в ход не пускали. Известно, что при восхождении альпинисты поставлены в рамки профессиональных молчунов. В том есть свои плюсы и минусы. На маршруте разговор стандартен: выдай, выбирай, страховка готова, пошёл… Точнее, это не разговор, а команды. И только в палатке, когда все собираются на ночлег, язык развязывается. Ну, а в базовом лагере выговориться – сам Бог велел. Разумеется, устраивали импровизированные концерты. Сами пели, сами подыгрывали. Игорь, сделав глубокую затяжку, отложил сигарету в сторону, взял гитару, и зазвучали аккорды:
«Вот она, ну, вот она. Небо разрезает надвое, Старая «Китайская Стена». На неё забраться надо ведь…».
Символичная песня. Опять же, в тему. Хотя, как сказать? В песне «Стена разлук» Китайская Стена - всего лишь одна из скал заповедника «Столбы», что под Красноярском. Узнал я об этом позже. Там, на Тянь-Шане песня воспринималась не иначе, как о горных исполинах этого региона. И Китай рядом. И стена – вот она, напротив. Бывает же такое, когда текст и явь переплетались в единое общее.
Но не только сольные концерты устраивали здесь. Не обошёлся отдых без бани. Вернусь к обещаниям, ведь понятно, что «кто о чём, а вшивый – читай воронежец - всё о бане». Не сочтите, будто это из области юмора. Рядом с палатками на морене была установлена баня, сконструированная альпинистами - ракетостроителям. Всё чин- чинарём. Не такое творили. И летают. А тут – баня: ширпотреб, да и только. Сделаем? И сделали. Привезли её из Черноземья за тысячи километров. Мы чтим свои традиции. В каких бы мы ни были горах – баня всегда с нами. Ибо пар, мы убеждены, укрепляет силу духа. Если хотите, баня – воронежский брэнд. Сам корпус собирался из листов многослойной фанеры по принципу «папа-мама». Топка сварная, из стратегического металла - нержавейки. Это был усовершенствованный проект. Общепринятая конструкция парной проста: палатка, накрытая полиэтиленом и помещённая в большую армейскую брезентовую палатку или памирка плюс бело-оранжевый шатёр из парашютного шёлка. Чем не предбанник? Рядом подготовлены двадцатилитровые бидоны с горячей водой и раскалённые камни на жаровне. Камни и воду разогревали паяльными лампам. Быстрая процедура. Жаровня с камнями «подаётся» внутрь палатки. Вот, и вся банная атрибутика. Остальное - дело техники. Пар – высшей пробы! Попав первый раз в парную (то было на Памире), моё подгорелое на солнце лицо не смогло выдержать силы пара, и я хотел сгинуть из палатки, но друзья «дорогу» перекрыли. Пар, мол, выпустишь. Так я и остался - голова торчала из под полога палатки, а остальные прелести всё ещё пребывали в пару. Тянь-шаньская баня лишь раз дала возможность ощутить магическую силу пара и вдруг…взорвалась. То не был террористический акт, а техническая недоработка горе конструкторов. Медицинская капельница, через которую в камеру сгорания впрыскивалось топливо, подвела. Она не была рассчитана на столь большую высоту, пониженное давление и разряжённый воздух. Топливо сначала капало, как и положено, затем потекло в топку струёй. Последовал взрыв, как гром среди ясного неба. До взрыва, мы успели вылететь пробкой и врассыпную. Благо, никто не пострадал. И смех, и горе. Но тот казус не лишил нас искренней любви к искушению баней.
В базовом лагере состоялся «разбор полётов». Общий итог: первый выход удался. В перспективе прогноз не сулил нам устойчивой погоды. Мы были озадачены тем, как при возможном ненастье свести риски к минимуму? Всем «паровозом» идти опасно. Нужна подстраховка. Тренерский совет решил, что все будут разбиты на две группы. Сначала 10 человек выйдут с перемычки на вершину. По их возвращению двинутся остальные. Состав групп скорректировали, поскольку самочувствие четырёх ребят вызывало беспокойство у Геннадия Семёнова – врача экспедиции. Захандрили мальчики после первого выхода. Поплыли на высоте. Бывает. Высота предъявляет исключительные требования, отсеивая не адаптировавшихся к ней. Остальные вновь поднялись на плечо в полном здравии, с запасом сил и в боевом настроении. Своды пещерного дворца чуть осели и потребовалась доработка, чтобы он вновь обрёл надёжность и комфорт. Организм привыкал к кислородным ограничениям. Голова уже не болела. На аппетит народ не жаловался, судя по тому, как за ужином уплетали стратегический продукт – отменное сало с мясными прожилками. Продукт таял на глазах. Кетчуп и домашняя аджика пришлись по душе. Также рекомендую воспользоваться ими. Отличная приправа на высоте. И эффективна. Если кто-то съязвит Вам, угостите его бутербродом с аджикой или мазните невзначай аджикой по его обожжённым солнцем губам – век вспоминать будет, а язвы улетучатся надолго.
Настал вечер перед восхождением. Легли пораньше, но сон не шёл. Не только я крутился с боку на бок. Сказывалось волнение перед выходом, как перед финальным стартом у ветерана-стайера, после которого он решил покинуть большой спорт. Куда от своих переживаний скроешься? Наступило время, когда усталость взяла своё, нервы успокоились, сознание отключилось, но включилось подсознание…
…И снится мне нежное бирюзовое море. Рябь легонько трогает воду. На яхте подплываю к песчаному острову. Песок веками обласканный солнцем, белый пребелый. Вдоль берега вытянулись шикарные пальмы, веером распушившие длинные листья. Тишина такая, что лист не шелохнётся. В море плещутся девушки-шоколадки с припалёнными солнцем телами. Стройные. Всё при всём. Бултыхаются играючи, беззаботно. В сторону яхты поглядывают. Вижу, как к борту подплывает матрац. Кто-то руку протягивает мне. Наклоняюсь в предвкушении приятной встречи, беру за кисть, а из-за борта волосатый мужик с животом гиппопотама смотрит на меня и улыбается…Во, нечистая, лицо то знакомо. Стоп, да это ж… мой начальник. …Ёпрст… Вдобавок, капля угодила мне в лицо. Всё к одному. Знает подлая, когда и куда упасть, чтобы всё испоганить. Сну пришли кранты. Приятный ночной мираж, а с ним и шуры-муры-абажуры накрылись разом. И этот, пузан…- будь он не ладен. Чтоб его любовница забеременела и родила ему двойню. Пусть она радуется, а он мучается и оправдывается перед своей фифой – кикимора морская.
Дальше, до подъёма, одни мучения. Ворочался с боку на бок, но так и не заснул.
Вновь я возвращаюсь к газетным строкам Андрея Кудашова:
«12 августа, два часа ночи. Подъём. Пока не встало солнце и не раскис снег, необходимо пройти как можно больше. В 3.30 группа выходит на маршрут. Погода стоит на удивление. Даже не верится, что это грозный Хан-Тенгри. Шаг за шагом альпинисты уходят всё выше. Время от времени меняются ведущие, бьющие в снегу следы, по которым поднимаются остальные, каждый час раздаётся приказ: «Пятнадцать минут отдыха!». Команда работает слажено и чётко. Снежно-ледовый взлёт, выходящий на предвершинный гребень. Первый проходит его на передних зубьях «кошек». Навешено восемьдесят метров верёвок, по ним поднимаются остальные. Бесконечно долгий путь по снежному гребню – и вот, наконец, вершина, тур, сложенный из камней. Снимается записка предыдущей группы, оставляется своя. Щелкают затворы фотоаппаратов. Это не просто снимки на память. Они – свидетельство выносливости и силы духа».
Газетный слог сух. Через газету до читателя доводят информацию. В ней ограничен накал эмоций, мало живых впечатлений. Я возьму на себя смелость, чтобы «прочитать» сокрытое между строк, тем более, что строки те родились после бесед с вернувшимися альпинистами. (Схема маршрута с сайта www.promalp.baikal.ru).
Итак,…в стали ночью. Так рано на маршрут выходят лишь лунатики. Но луны не было. В пещере обычная картина сборов: суета сонных людей в мерцающем полумраке. На обледеневших сводах поигрывают отблески огня от свечей и фонарей. У кого-то, что-то никак не находится. То, что ищешь, чаще всего уже уложено в рюкзак. С годами у меня, как и у друзей, выработалась привычка готовить рюкзак с вечера. Собранные пожитки под голову кладу. Терпеть не могу полуночную возню. Гена Мусин пытался подсветить себе охотничьими спичками. Спички угрожающе пошипели, но не разгорелись. «Кислорода маловато, надышали тут всякие», - с обидой на высоту, на нас и на себя пробурчал он и взял фонарик. Я вылез из пещеры. Несколько ребят стоят с кружками, чай допивают. Они уже готовы к выходу. Кто они не сразу понял. Темно. Снег скрипит под ногами. На удивление тихо. Мороз такой, что уши вянут. Это радует. После пещерной духоты при вздохе нутро холодком обжигает. Приятно ещё и то, что мороз – предвестник устойчивой погоды. На месте Хана овальная дыра, словно вход в неведомый туннель, драпированный чёрным бархатом. Сам туннель в ореоле мерцающего звёздного бисера. Красиво, загадочно и романтично. Нам туда. Что же ожидать от этой неизвестности? Допустит ли нас к себе Хан или напрочь затянет свои бархатные шторы? Тогда мечта останется мечтою.
Один за другим из снежной берлоги выползли «зимовщики». На площадке не разбежишься. Сбились в кучку. Чувствуется нервозность.
- Бест, а Бест, - обратился Юра, пытаясь его поддеть, - Секс то тебе снился? - Не понял, что тебе снилось? - Ни мне, а тебе. Секс, секс… спрашиваю, снился? - Ах, секс? Снился, снился, - пробурчал рыжий Бест (он же Лёня Гостев), подтягивая верхнюю застёжку шекельтона. - И какие ощущения?- всё домогался Юра. - Да тебя всю ночь трахал и никаких ощущений, - выдал Бест в ответ, явно не располагая к полуночному диалогу.
Тихо хихикнула Нина. Осёкся Юра. Ночью шутки не проходят. Не то время и место не то. Бест, наоборот, взбодрился. Довольный замешательством оппонента он пару раз хлопнул ладошками, спрятанными в меховые рукавицы, стукнул штычком ледоруба по обувке, сбивая снег с кошек, и выпалил бравым голосом:
- Ну, что, орлики сизокрылые, готовы ли к ощущениям? Сегодня мы их получим по самое не балуй.
За этими самыми ощущениями мы вышли в свете блуждающих пятен от фонарей. Заев задал ритм движения подстать ночному, понимая, что пока все пребывают в полудрёме и идут на автопилоте. Известно, что ночью наш организм в силу выработанных годами биоритмов наименее работоспособен. Плюс условия ограниченной видимости. Организм как-то пытается приспособиться сосредоточиться, действует с опаской и осторожно. Это не мандраж, а защитная реакция организма на сбитый биоритм, на рельеф, на ночь, на ношу за плечами. На всё, к чему в такую рань мы не привыкли, что противоестественно. Идти трудно, ноги заплетаются. Спотыкаюсь часто. «Без палок, - промелькнуло у меня в голове, - дело труба. Чуть что, так есть надёжная опора». Очередное проскальзывание у кого-то сзади, а с ними вылетает привычное «бл…». Велик и могуч русский язык, если так широко трактует одну и ту же промашку. Кто-то глаголет «бляха-муха», чаще - «блин», но бывало откровенно по-русски. Татьяна – наш истинный блюститель чистоты русского языка, изначально бурчала вслед спотыкающимся балаганам, но вскоре свыклась. Ушла в себя. Видать, не просто нежному существу с мужским фольклором уживаться. Пора бы привыкнуть к нашим странностям, ведь вместе ходим не первый сезон. Видать и впрямь, женская психология – не познаваемая тайна для мужчин, а альпинистская – и того паче.
Ещё пара сотен шагов… Наст не держит, ноги вязнут. За ночь мороз не сковал корку. Наоборот. Свежий снег лёг. Прошли всего-то ничего, а меня уже всё изрядно донимает: лямки рюкзака, будто клещи, въелись в плечи, кольца верёвки путаются под ногами, очки запотевают, в горле першит и комок застрял, бок чешется… Боже, даже скрип снега воспринимается раздражительно. Скрежет смычка по не наканифоленным струнам скрипки и то приятней. Альпинизм – романтика, напевали мне когда-то бывалые восходители. Где тут романтика? Идёшь, как обречённый пони, видишь склон под ногами и пятую точку напарника в полумраке. Размытое пятно и перспективы никакой…. А веки сами смыкаются. В сон бы тот, с девушками-смуглянками, погрузиться вновь, а горы эти по боку пустить. На часок хотя бы.
Пока шли по снежному гребню - растянулись. У первых скал остановились. Достал фляжку и сделал пару глотков. Надо поправить всё, что донимает. Поправил…. Вроде лучше. Лямки рюкзака больше не елозят. Верёвку лишнюю убрал, да и фитили кошек подтянуть удалось. Отдышался. И снова вверх. Снега многовато. Сыпуч, зараза. Потихоньку втянулся в ритм движения. Надобность в фонарях отпала. Как-то сами собой исчезли звёзды. Солнце чуть тронуло вершины своим первым розоватым окрасом. Проникающая прохлада, как допинговая инъекция, взбодрила меня. Руками и ногами зашевелил – подмёрзли чуток. Наш паровоз на малых оборотах, пыхтя, всё же набирал высоту. Правда, шёл несвойственными ему зигзагами и без обозначенного пути. Маячила лишь цель, да и то, только в мутной ещё голове.
Ни один десяток раз приходилось приостанавливаться, чтобы стук сердца и ритм дыхания вернуть ближе к норме. Шаги обрели уверенность. Белый диск солнца никак не мог выбраться из дымки. Он хило освещал противоположные склоны и верхушки Чапаева и Горького. Мы ещё были в тени, но влияние солнца уже сказывалось на нашем настроении. Настроение, что флюгер, в унисон погоде. При ночном пробуждении оно ужасно. Все раздражительны. Утром, с восходом светила, на душе теплеет. Днём становится понятно, что погода не подведёт. Тогда же, словно ртутный столбик, полезло вверх и наше душевное самочувствие. Чем этот эмоциональный всплеск обернётся к вечеру – пока загадка? Задумался и чуть не просквозил.
- Нечего варежку разевать, - упрекнул себя, - смотреть надо в оба глаза, не по проспекту ведь прогуливаешься.
Голова моя, что глобус, вертится по сторонам. Да, скалы здесь приличные. Слева вообще круто. Есть куда ускользнуть, но и выступов, за что можно заложить верёвку предостаточно. С другой стороны – покатые плиты в снегу, словно трасса для скоростного спуска на лыжах. Только конец её за перегибом в бездну уходит. Прошли неплохое местечко, где у основания скальной стенки можно приютиться двум-трём палаткам. Ловлю себя на том, что стал не только просматривать маршрут на сотню - другую метров по ходу, но и успевать осматривать рельеф, что рядом. Это верный признак адаптации к высоте. Затаившаяся внутри мечта – достичь вершину - снова обретала чёткие ориентиры. Она, эта мечта, как пружина, всё напирает и напирает изнутри. Горы стали краше и интересней. Вершины Чапаева и Горького ниже нас. Значит, мы где-то на уровне 6600. Половина пути уже позади. Двумя километрами ниже растянулось тело ледника. Красивое и весьма необычное зрелище. Из боковых ущелий, в единый ледовый поток сползают ледники помельче. И эта длиннющая горная каракатица с продольными и поперечными полосами на туловище, по прозвищу Иныльчек, ползёт на запад. Вниз. К теплу. Теперь понятно, почему в далёкие времена китайские путешественники сравнивали ледники с пожирающими драконами. С высоты Иныльчек выглядит как живой дракон, а боковые ледники – его многочисленные лапы. Справа, из-за гребня выделяется крутая гряда рыжих скал. Боковой фрагмент овального сектора мраморного ребра напоминает гигантский восточный веер. Под ногами попались камни с причудливыми формами, натёчный лёд с воздушными пузырями внутри. Лёд, что линза прозрачен. Шедевр, да и только!
Тем временем, рельеф менялся. Если в нижней части путь был с обилием пушистого снега и технически не сложным с небольшой крутизной, то выше - всё больше скал и угол наклона вырос. То ли мерещилось мне, то ли было так наяву, но движения моего напарника стали плавно-покачивающимися. Казалось, что он – настоящий актёр из замедленных кадров эпохи Чарли Чаплина. Да, силы не беспредельны. Подъём становится изнуряющим. Не по ступеням же идём. Наверное, и я также проходил тот участок чёрных скал.
Всматриваюсь вверх. Вершинная башня превратилась в тёмный каменный бастион. Мощное сооружение. Снег там не держится. Сдувает его, поэтому скалы лишь чуток припудрены. Ощущение не из приятных, когда тебя накрывает гигантский нависающий карниз с двумя «птичьими» крыльями и понижением по центру. Там кулуар.
- Смотри, кто-то спускается. Так это ж ленинградцы! Ну и лоси! Мы ещё вверх лямку тянем, а они уже вниз мчатся. Сильны ребятки.
- Не они ли по утру мимо нас проскочили? – пришлось уточнить мне.
- Конечно они. Ты знаешь, откуда стартовала группа? – спросил меня Санёк и, не дождавшись ответа, добавил, - С нижних ночёвок. Во, чешут.
Их группа шла с достоинством, собрано и энергично.
- Привет всем! Что скукожились? Расправь плечи Воронеж. И давай напирай. До вершины – рукой подать, - остановившись, напутствовал нас рыжебородый парень. Он выделялся среди партнёров доброжелательностью и живым характером.
Эх, знал бы я тогда, что этот не гигантского телосложения парень в горнолыжных очках, сокрывших наполовину лицо, был тем самым Владимиром Балыбердиным (*), усилиями которого команда Союза вышла из критической ситуации на Джомолунгме. Это он, в связке с Эдуардом Мысловским, взвалили на себя непомерную ношу и своим упорством проложили команде путь на высшую точку планеты. Не раз я перечитывал книгу Юрия Роста о том восхождении. Героизм и трагедия, победа и поражение шли тогда, взявшись за руки. И чья возьмёт, было известно лишь Богу. Из той борьбы двойка вышла победителем, а Бэл – героем. Ох, и силён этот парень. Приветлив и улыбчив. Он проскочил вниз в синей анораке. Посмотрев ему вослед, я продолжил путь. Потом, долго ещё, стоял перед глазами его образ, постепенно размывающийся расстоянием. До сих пор упрекаю себя за то, что не достал фотоаппарат и не сделал снимок. Эх, знал бы я…
(*) – Балыбердин Владимир Сергеевич (1949-1994 гг.), ЗМС СССР по альпинизму. Неоднократный чемпион и призёр чемпионатов Союза. Первым из российских альпинистов поднялся на Эверест (3-9.5.1982), на вершину К-2 (Пакистан), совершил траверс четырёх вершин Канченджанги (1989 ). За восхождение на Эверест награждён орденом Ленина. Совершил первые зимние восхождения на пики Коммунизма (1986) и Ленина (1988). Погиб в автомобильной катастрофе в г. Санкт-Петербурге. (Фото с сайта www. wiki.risk.ru).
После длинного гребня (его ещё называют ребром Погребецкого) уходим направо и траверсируем склон, чтобы подойти под скалы кулуара. Его длина метров 150-200. Кулуар начинается с приличной стенки длинной с полверёвки, не более. Скальный пояс смотрится внушительно и потянет градусов на 60-75. Тут начинаются ханские технические заморочки. Неплохое начало. Что же дальше? Я помню, что после кулуара скального должен быть не продолжительный, но достаточно крутой снежно-ледовый кулуар.
- Ну, что, надо впрягаться и будь внимательней с зацепками, - настраиваю я себя, - здесь приличное лазание и есть куда лететь.
Старые, кем-то провешенные верёвки из-за неприглядного вида не внушали доверия: разлохмачены, много узлов с бахромой. Верёвки противного жёлто-белого цвета. Выцвели, что ли? Кто знает, сколь долго они провисели? Солнце, мороз и время - гадкие союзники перильных паутин. На высоте, а здесь под 6800, эти «союзники» быстро рушат структуру и нейлоновых, и капроновых волокон. Жумары и спусковые восьмёрки для них тоже не подарок. От них в негодность приходит наружная оплетка.
Втроем мы остановились, чтобы обсудить ситуацию.
- Ну, что, пройдём осторожно по перилам? Рискнём?- отхлебнув из фляжки, уточнил Величко.
- А надо ли спешить? Нам «подвиги» ни к чему. Нас десяток и нагрузка на перила будет приличной, - пришлось парировать мне.
- Нет, однозначно, рисковать не будем, - безапелляционно подвёл итог Заев, - «Бережёного – Бог бережёт». Это ключевой участок маршрута. Надо менять верёвки. Свои провесим. Заодно крючья проверим. Если надо будет, то обновим.
Эдик прав. Навесили отечественные сороковки. Они хороши тем, что не тянутся при нагрузке. Это тот случай, когда недостаток оборачивается в преимущество. Капроновый фал, используемый нами многие годы в горах, предназначен отнюдь не для гор, а для рыбных промыслов. Нити в нём не переплетены, как в динамической нейлоновой верёвке, а уложены в оплётку пучком. Поправили петли и крючья. Забили несколько новых, в том числе надёжную ВЦСПСовскую «морковку». По ним, сбившись плотнее и убрав лишние кольца верёвок, чтобы не спустить камни, поднялась вся группа. Ребята, наблюдавшие с перемычки в бинокль за продвижением по перилам, позже рассказывали, что сравнивали наши фигурки с бисером, нанизанным на нитку. Как они нас разглядели – не понятно. Разве что с гребня Чапаева? Не уж-то туда забирались?
Этот участок хотелось пройти быстрее, чтобы ребята, что ниже, не мёрзли в ожидании. При прохождении перил рука с жумаром активно включается в работу. Однако, я стараюсь меньше нагружать перила, используя естественный рельеф и зацепы для свободной руки. Пульс вновь набрал темп. Иного и не могло быть, ибо сердце работает как мощная помпа. Ещё чуток и кровь вскипит. Учащенное дыхание истощает организм. Во время его через лёгкие выводится раза в полтора больше влаги. Это внизу, а на семи тысячах и того больше. Тужился, пыжился, но результат получился не тот, на что рассчитывал. Спиной ощущаю насмешку Хана: «Не слабоват ли ты, голубчик, тягаться со мной? Может, повернёшь назад пока не …»?
- Хоть вылезь из кожи, - сделал вывод я после того, как в висках начало отдавать убойно колотившееся сердце, - но на одном дыхании проскочить стенку не удастся. Гиблая это затея. Отбрось её. Не гони лошадку, пожалей. Падёт милая на финише к вершине. Ну, а насчёт «слабоват ли…» – поживём, увидим.
Одна из заповедей высотника гласит: на высоте надо иди так, чтобы не вспотеть. Я же запарился. Значит, взял не тот темп, что надо.
- То забавная теория. Здесь же практика. Она, между прочем, критерий истины. Теория с практикой всегда не в ладах, - в оправдание своего поведения выдавало заученные фразы моё серое вещество.
- Ох, тюфяк ты драный. Во всём тебе нужен максимализм, а испарина - его проявление. Бери ноги в руки и шагай себе, но шагай, не спеша. Вспомни принцип: тише едешь – дальше будешь. А может быть «выше будешь»? Так актуальнее.
Пришлось настроиться на свой ритм ходьбы. Шаг, второй… передвинул зажим. Зажим на новой верёвке держит надёжно. Ещё на метр вверх. Отдых. Несколько вдохов и выдохов. Вдох через нос, выдох через рот. Пальцы подмерзают. Опять шаги и опять нагружаю верёвку…. Вдруг рывок толкает меня к скале, но равновесие удалось сохранить. Помогло то, что одной рукой держался за выступ. Что за чертовщина? Поворачиваюсь и вижу, как метрах в пяти-шести на самостраховке завис Лёня. Естественно, верёвка прижалась к скале, а вслед за ней прусик потянул и меня. Бедолага осторожно поднялся, что-то бурча себе под нос. Вкусив излишне адреналина, теперь подавал знак: всё, мол, нормально. Опять шаги и опять обращаюсь к дыхательному комплексу. Пытаюсь вбирать воздух полной грудью, чтобы в лёгкие закачать больше живительного кислорода. Как рыба, задыхаясь в водоёме, высовывает рот из воды, чтобы втянуть воздух, так и я пытаюсь набрать его больше и больше, но каким-то невидимым краном кто-то постоянно перекрывает мне дыхание.
Миновал скальный бастион. После кулуара до вершины часа полтора - два ходу. Это обнадёживает. Сил ещё достаточно. Вылез на площадку и принял партнёра по связке около заиндевелых скал. Перебросились парой фраз. Ему тоже тяжко дался подъём. Забросили в рот по горсти «гремучей» смеси: курага, чернослив, изюм. Аскорбинку с глюкозой добавили к ним. Ещё одна напасть: в горле сушь. Подкашливаю. Кашель приходит наплывами. Гадкая это штука. Дерёт горло, что тёрка овощи. Глотнуть бы тёпленького чайку кружечку! Осчастливить бы горлышко. И самому себе даю установку – обойдёшься. Что мечтать, если во фляжке хоть шаром покати. На ходу леденец кизиловый забросил в рот. Иду – посасываю. Хоть и приятная конфетка, но что-то сегодня не идёт – излишне кислая. В душе понимаю, что не конфета кислая, а я раздражительнее стал. Кладу в рот кусочек ледовой корочки, хотя знаю, что лёд сосать на высоте - не самое приятное дело. Косточка, камушки, леденец или, как сейчас, льдинки делают на миг жизнь лучше, не только уменьшая чувство жажды, но ещё и нервишки приводят в покой, отвлекают от монотонной ходьбы и от дурных мыслей. Понятно, что врачи не советуют лёд потреблять. Они всегда перестраховываются. У них всё по полочкам разложено. На практике же лёгкий бардак зачастую приносит пользы больше, чем умные советы доброжелателей. Холодком на мгновение ублажил себя. Давно я понял, что мой организм воспринимает льдинки как благо, если пользоваться этим в меру. Не подумайте, что это мой совет. Скорее, констатация факта. Если Ваши губы восприимчивы к ультрафиолетовым лучам, морозу на ветру, горной воде и их разносит пуще, чем губы сочных африканских красавиц, то забудьте о моих пристрастиях.
Вот и второй кулуар под ногами. Пошла позёмка. После рыхлятины идти по плотной основе заметно легче, хотя крутизна склона не слабая – под 45-50 градусов. Пришлось попотеть, пока его осилил. Опять тормознул под предлогом привести дыхание в порядок и осознать перспективу. Снял очки, но тут же пришлось надеть. Смотреть невозможно, хоть солнце в дымке. Глаза отвыкли от яркого света и не воспринимали реальность. Мир видишь только через затемнённые стекла очков. Всё бы ничего, но голова чугунная. Стукни – зазвенит. Хотя и без стука звенит внутри. Не лады у неё с высотой. Тупая боль сопровождает резкие движения. Поэтому стараюсь не дёргаться. Ещё одна стенка. Обхожу её траверсом справа по полкам. Вновь скальный взлёт. Будь он не ладен. Лазание в громоздких шекельтонах с кошками, на пороге седьмой тысячи метров, «удовольствие» не из приятных. Обувь явно не для скал. Приходится не лазить, а карабкаться на эти самые 15-20 метров, как карабкается кошка по стволу дерева, выпуская когти. Наконец-то, препятствие осталось позади. Дальше острый снежный гребешок длиной в верёвку. Его называют «снежный нож». Вот ведь природа как учудила: стенка – снежный склон – опять скальное препятствие – гребешок и всё по новой…. Стенка – чтобы жизнь мёдом не казалась. Гребешок или снежный склон – для расслабления. Но чаще всего в кажущейся простоте как раз и подстерегает опасность.
- Помни, снег да лёд зевак обожают, - предупреждал мой внутренний голос, когда я опёрся локтем на колено для очередной передышки, - особенно, тот лёд, который слегка припорошен свежечком.
- Что ты топчешься на месте, как жаба в болотной рясе? – вновь упрекал я себя.
– Пора поддать жару в топку и прибавить темп.
Но внутренний голос спокойно, а потому более уверенно наставлял меня:
- Поумерь свой пыл. Я уже предупреждал тебя, что высота не терпит резвых. Это тебе не спринтерская дистанция по тартановой дорожке. Рванул… и на финише. Вспомни о судьбе загнанных лошадей. Вспомнил? То-то же.
Снежные заряды усилились. На высоте ветер и мороз поработали над снегом, местами спрессовав и сформировав его в форме рыбной чешуи. Хан, что факир-невидимка по-восточному искусно жонглировал воздушными потоками и снежными зарядами. Порывы ветра подхватывают со склона белую пыль, корочки наста и бросают в лицо. Забавная игра в «одни ворота», не правда ли? Приятно в этом мало, тем более, что маски я не ношу. Иной раз ветер на миг затихает, чтобы, собравшись в новом порыве, сделать нам такую же неприятность. И всё же, снежный шлейф – хороший симптом, означающий близость цели. Да и небо с каждым шагом растёт в размерах, вытесняя горный ландшафт. Как истинный властелин неба, Хан-Тенгри постепенно открывал огромный и покатый вершинный купол. Купол не стал неожиданностью. Он не прятался за бесконечной чередой подъёмов и спусков, как на пике Ленина. И не просматривался издалека, как логичное завершение острого гребня на пике Коммунизма. По снежному гребню мы приспустились в мульду и вновь по насту двинулись к вершине, придерживаясь левостороннего движения, будто мы - автомобилисты-нарушители на забытой всеми и занесенной снегом высотной автостраде.
И, вот она рядом, родненькая наша, вершина в мрачновато сером обличии облаков. Ёкнуло что-то внутри, комок подкатил к горлу, но ноги зашевелились шустрее.
- Давай, поднажми. Хватит хандрить. Ещё с сотню шагов. Ну же: раз, два, …пять,…- уговаривал я себя, пытаясь ускорить движение.
Но вновь я услышал предупреждение моего оппонента:
- Вершина рядом. Ты поднимешься. Точно поднимешься. Не суетись. Нельзя ходить без оглядки. Вершина – не финиш, а лишь полпути. Думай о спуске. Он лёгким не будет и сил отнимет много. К тому же погода надломилась. Дай то Бог, засветло вернуться к пещере. Думать надо головой, а не ногами и эмоциями.
Так мы и ходим с ним годы вместе. Он идёт сзади, наблюдая за мной, и ни разу не вырвался вперёд, чтобы проторить тропу. Зато он доподлинно знает все мои слабости, постоянно терроризирует душу, корректирует поведение и мои поступки, настроение, самочувствие и бьёт точно, действуя на подсознательном уровне. Он – моя интуиция. Это мой напарник и постоянный собеседник, сдерживающий противовес и главный оппонент, которого не проведёшь на мякине и от которого не отмахнёшься так просто, ибо он живёт внутри меня. Мы общаемся с ним без посредников. Он – это моё второе «я». Признаюсь, что если нам не удавалось найти общий язык, то я чувствовал себя скверно, как не в своей тарелке. Внутри всё бурлило: как же он, этот всезнайка, достаёт меня всю дорогу! Но проходило время, остывали эмоции, и я осознавал, что при всём прочем он постоянно оберегает меня и мою душу, как исключительно преданный и готовый к решительным действиям телохранитель.
Иду так, как позволяют силы. Трое уже у самой вершины: Заев, Величко и Румянцева. Вершина в виде снежной площадки с камнем - пьедесталом по средине. Надо догонять. Легко сказать «надо». Разве на высоте разбежишься? И всё же, остаток пути одолел. Быстро? Вряд ли. Скорее – добрёл. Как у страха глаза широки, так в порыве к заветной цели ход времени ускоряется. С боку видна обвязанная вымпелами, флажками и ещё чем-то тренога. Подошёл к ребятам. Обнялись, поздравил с вершиной и, тут же, моё тело плюхнулось на снег. Усё…выше идти некуда. Сижу и не дёргаюсь. Прихожу в себя, вдыхаю обжигающе свежий тянь-шаньский воздух и испытываю лё гкое головокружение от взятого рубежа и понимания того, что волею судьбы очутился совсем в другом мире, в ином измерении. В том мире, о котором мечтал годы. Да, это факт - Гора под ногами и ты чуток выше её самой. Цель достигнута, а с ней исчезает порыв к единоборству. Сброшен груз борьбы со своими сомнениями: надо терпеть и идти вверх или пора, сдавшись, поворачивать вспять. Ничто тебе не мешает, никто не довлеет над тобой. Ты «возвеличил» себя до уровня вершины. Ох, уж это сладкое чувство победы. На вершине оно возбуждает и пьянит. При спуске - пьянит и губит.
Странную смену состояния души испытываешь на вершине Хана. Чувства, вызывавшие ранее смятение в душе и внутреннее напряжение, трепет перед величием вздымающейся к небесам белой пирамиды, уважение при одновременном желании потягаться с ней, трансформируются в состояние раскрепощённости, душевного согласия с самим собой и удовлетворённости собой за то, что всё же поднялся. Поднялся вопреки всему. Я бы назвал это чувством высотного умиротворения. Оно, как раскатистое горное эхо, вдруг обуревает тебя всецело и объёмно, но также скоротечно сходит на нет. Кажется, что ты один, что куда-то исчез ветер, смягчился мороз. Остро ощущаешь внутреннюю тишину и спокойствие от созерцания могущества природы и понимания, что сам-то ты не творец той самой природы, а всего лишь крошечная частица мироздания. Также быстро острота восприятия ослабевает и всё возвращается на круги своя. А в голове всё крутится одно и тоже:
- Дошёл! Или взошёл! Так звучит приятнее и даже с неким героическим оттенком. - А где же радость победы? Где же триумф и фанфары? Почему не слышен звон труб медных? – спросите Вы.
Скажу прямо, эйфории не было. Как не было и всплеска неконтролируемых эмоций. До радости ли тут на паперти неприветливого космоса? Облака и позёмка лишили нас той феерической панорамы, что демонстрируют в фильмах об альпинизме. На экранах те кадры символизируют апофеоз всего процесса восхождения. Вершина, вымпелы, флаги, корпоративная символика, героические лица с приподнятыми очками, ледорубы и руки, обращённые к небу…- где-что. А он, реальный мир, ограничен минимальным обзором. В серости теряется чувство высоты. Не повезло нам. Жаль. В ожидании всей группы ветер загнал меня и моих друзей в «укрытие» между скалами, что ниже вершины. Колотун здесь, однако. Встали в круг. Так теплее. Хотя это иллюзия. То ли психология толпы или коллективизма, то ли древнее стадное чувство срабатывает. Ветер урывками продолжал швырять в нашу сторону колючую снежную дробь. Похлопываем друг друга по плечам. Подбадриваем. Пытаемся шутить. От холода с ноги на ногу переминаемся, что-то вроде в «два притопа, три прихлопа». Помните, так учил Евгений Леонов, он же Доцент, своих подопечных Косого, Хмыря и узбекского «бизнесмена-новатора» - Василия Али-Бабаевича, что разводил бензин ослиной мочой. Взглянул бы кто со стороны, и я уверен, сплюнув, высказался б скептически: «Тоскливая картина - приплыли. И на черта у Вас в крови сидит эта тяга к самоистязанию»? Впрочем, оценка оптимиста вряд ли чем отличилась бы от мнения циника или скептика. Тут они единодушны.
Для восходителей заоблачные картины притягательны своей магической красотой. Они надеются на то, что уж с вершины-то окружающий мир обязательно предстанет перед ними во всём своём величии. Мы тоже надеялись. И не зря. Тянь-шаньские боги преподнесли нам подарок. Воистину, расщедрились, раздвинув вал облаков и приоткрыв величественную панораму хребтов из череды седых гигантских исполинов. На севере, нарушая ранжир, выстроились пики длиннющей сары-джасской пилы, прикрытые снежным манто. Ущелье между хребтами с уникальным озером затянуто насупившейся облачностью. Мрачно там. Вдоль китайской стороны растянулось огромное вздыбленное белое пространство, уплывающее вдаль на воссоединение с небом. Там Меридиональный хребет, место, где берут начало известные реки азиатского региона. Истоки ледников Иныльчек, ползущих внизу по ущелью, тоже зарождаются в здешних снегах. Напротив купол Победы. Нас разделяют почти два десятка километров. Сейчас видна лишь вершина. Ни с той, ни с другой стороны гребня нет. Их будто обрезали. Длиннющие и опаснейшие пути, выматывающие силы и изнуряющие души альпинистов при восхождении, сокрыты облаками. В их отсутствии вершина предстала огромной лопатой не столь опасной, как выглядела ранее. Мистика - не иначе, но стоя на ветру, замёрзшие, мы всматривались в далёкую Гору. Не зарождение ли это новой мечты? Здесь важна преемственность. Не будь её, то есть новой мечты-цели, человек закиснет. Мечта тем привлекательна, что всегда выше тебя и витает в облаках. Ей тут привольней. Завлечь тебя ввысь – её удел. Возвысить себя до её уровня – твоя задача. А за Победой, до горизонта, разлились серые волны плотных облаков и лишь редкие пики выглядывают в правом ответвлении хребта. Природа – не человек и не скупится на подарки. Открывшийся с вершины вид вновь убедил меня в силе художественного мастерства природы - не превзойдённого ваятеля нашей планеты.
О, Хан – Властелин небес, низкий поклон тебе за подарок. Ты приоткрыл нам свой божественный мир, где царят гармония и величие, в котором властвуешь сам и твои небесные собратья.
Вполне резонно, что мысли на высоте зашкаливают и рассудок тормозит. Мозг восприимчив к недостатку кислорода. Как следствие - теряется логическая нить суждений. Та нить, которая связывает тебя с настоящим и прошлым. Я пытался вспомнить слова того самого Бэла, произнесённые им на вершине Эвереста. Мозги выветрились, а дефицит кислорода придушил память. Может быть высотная амнезия достаёт или адекватность восприятия реалий нарушена? Смысл помнил, а вот всю фразу вспомнил с трудом. Ах, да, это было обращение к базе и руководителю экспедиции Игорю Тамму. «Во все стороны идут пути только вниз…. Что будем делать»? Слова выстроились в крылатую фразу. Представляете, как надо было ухайдакаться выдающемуся горному асу, чтобы изречь такое? Вы возразите, что, мол, Хан-Тенгри и Эверест совершенно разные горы. Соглашусь с Вами: по высоте и климатическим условиям, продолжительности подъёма, техническим нюансам и пр. – разные. Не сопоставимы. Однако и Хан – не подарок. Не самый низкий и далеко не самый простой из мировых заоблачных гигантов, куда он входит. Не даром его знают альпинисты всех континентов. Знают и уважают профи, потому-то их тянет в музтагские края. У каждого свой Эверест, свои цели и мечта своя.
Окрылил нас Хан на время, распахнул безбрежные горизонты, побаловав красотой, и хватит. Небесные ставни захлопнулись. Блистательная по красоте и размаху панорама потускнела, горы насупились и начали теряться в нескончаемых потоках проносящейся мимо нас серости. А сами облака, как тесто, поднявшееся на добротных дрожжах, всё лезли и лезли, всё выше и выше, завоёвывая всё большее пространство.
При вводе Логина и Пароля,
