Публикации Яна Рыбака на Mountain.RU: ► Огород соседа. Окончание Шамони, ты моя Шамони Боливия - 2001 Грабли

Начало читайте здесь

Каньон Фейд.

Прекрасен наш поход суровый:
Узды не зная и подпруг,
С надменной кривизною губ
Роняя матерное слово,
Мы там гуляли без подруг -
Как без берёзы стройный дуб,
Как бык могучий без коровы!

В отличие от Хейдана, который не похож ни на что ни в каком смысле, каньон Фейд – просто-таки образцово-показательный объект для каньонинга: порядка десяти спусков по верёвке, большинство из которых необходимы в самом прямом смысле – их невозможно обойти. Некоторые спуски оборудованы сиротского вида крюками, другие – не оборудованы вовсе, так что требуют навески собственных петель. Впрочем, и большинству встреченных нами крюков жизнь свою доверяешь не без некоторого трепета.

Каньон красив и разнообразен – много воды, много сочной зелени. Базальтовые и гранитные пики по сторонам ущелья иногда столь высоки и остроконечны, что напоминают вполне серьёзные горы.

Самый высокий и самый эффектный из водопадов представляет собой узкую пятидесятиметровую струю, падающую вдоль впечатляющей, словно ножом срезанной базальтовой стены. Струя проточила в стене столь глубокий желоб, что в некоторых местах она просто исчезает, полностью уходя в скалу. Спуск вдоль этого водопада – "пять звёздочек"! Всё время скользишь вниз в туче брызг вдоль отполированного желоба, упираясь ногами в его стенки.

Запомнились также два красивых, заросших сочной зеленью каскадных водопада, и ещё один - поросший мхом, причудливо расцвеченный во все оттенки зелёного. Спуск по нему – дело довольно мокрое, что нам было не слишком приятно, поскольку он был у нас завершающим, вечерним. Последний из нас дюльферял его уже в сумерках, и сразу за этим водопадом мы стали на ночевку. На следующий день мы прошли оставшиеся три-четыре водопада и вышли в долину Арава – пустынную равнину, отделяющую иорданские горы Эдом от Эйлатских гор и Негева. Очень странное это впечатление – буйный, зелёный каньон прямо на глазах превращается в безжизненное песчаное вади, за очередным поворотом которого открывается мрачная серая пустыня, покрытая лиловой окалиной и усеянная камнями.

Это был замечательный поход абсолютно во всех отношениях. Нас было четверо, мы были дружны и веселы. И беззаботны, и легки на язык, поскольку женщин с нами не было... И за два дня, проведенных в каньоне, мы не встретили ни одной живой души, что само по себе замечательно в наше время и в наших краях.

Вади Рахма. Розовые дюны.

Брожу один в плену равнин,
Гляжусь в пески я словно в воду,
И солнца зимний мандарин
Свершает круг по небосводу.

Здесь ночь не означает сон,
А днём всего лишь блекнут луны,
Суетных, торопливых волн
Застывшее подобье – дюны,

Хоть недвижимы и латунны,
Но те же задевают струны.

Вади Рахма – мир песка. Песок похож на море, но переменчив не во времени, а в пространстве. Вы идёте – и мягкая бархатная кожа песка морщится, штиль сменяется лёгкой зыбью, лёгкая зыбь – просторными океаническими валами, с которых ветер сдувает прозрачную песчаную позёмку, словно брызги с гребня волны. Меж скальными островами – песчаные протоки. Розовая река, гонимая неторопливыми, как всё пустынное, ветрами, спадает с обрыва песчаным водопадом.

Удивительно, но этот чудесный заколдованный мир, расположенный прямо у автострады в получасе езды от Акабы, мало кому известен и редко посещаем.

Всё, что удалось раздобыть Лёхе Чинкову о Вади Рахма – несколько строчек описания, устный рассказ очевидца, да космический снимок, распечатанный из Google Earth .

Ах, да – ещё была схемка района из одной давно уже не переиздававшейся книги. Точностью и информативностью она напоминала карты, которые в чингачгуковы времена рисовали ирокезы на бизоньих шкурах.

Поход наш начался с ресторана в Акабе, куда нас затащил неугомонный Тарек.

Ресторан мне понравился. Если не считать еду, всё в нём было прекрасно: вид из окна на вечернюю Акабу, безупречно вежливый официант, бесстыжего размера зеркала в туалете. А еда… что ж – не хлебом единым сыт человек.

Сладостями мы догнались в уличном кафе. Заказали баклауа, каждой твари по паре, и по порции кнафе. Кнафе – это такое арабское лакомство. Очень вкусная штука: слой хрусткой медовой вермишели на тягучей сырной подложке (вспоминая сглатываю…).

В кафе мы сидели долго – работали над кнафе и болтали за жизнь с Тареком, его братьями и весёлым армянином по имени Джозеф, который знает про Арарат и про Ереван, но никогда не бывал в Армении.

Тарек и его братья задают Томеру и Данику различные полушутливые вопросы. Их интересует жизнь израильского школьника. "Израильские школьники" не знают, как держаться в такой непривычной компании. Ответы их то вежливы, то колючи, то шутливы. Друг друга они с радостным энтузиазмом называют Толян и Данила – нарочито грубыми голосами, весомо хлопая друг друга по плечу. Накануне мы проинструктировали их в плане безопасности: "в Акабе на улице на иврите не болтать, говорить только по-русски!.."

"Ты, Томер, будешь Толяном, а ты, Даник, - Данилой" – добавил я серьёзно, конспиративно пониженным голосом…

Есть такие маленькие забавные африканские зверьки сурикаты, за которыми можно наблюдать бесконечно, поскольку они похожи на нас, людей. Живут они на равнине, а потому любят смотреть вдаль, хотя, понятное дело, не все живущие на равнине любят смотреть вдаль. Так вот, эти сурикаты периодически отрываются от своих домашних дел, от житейской суеты (а животные они крайне суетливые и гиперактивные), взбегают на соседний холмик и, вытянувшись вверх тревожным живым столбиком, долго вглядываются в бескрайние саванны, их окружающие.

Так и мы, каждые полчаса, а также – когда очередной наш географический прогноз не оправдывался, взбегали на соседний холм и тревожно вглядывались в простирающийся до горизонта инопланетный пейзаж, пытаясь уложить его на клочок космической карты. Удалось нам это только к концу дня, когда всё вдруг нашлось и сложилось, и выяснилось при этом, что мы десантировались утром на пару километров дальше запланированного места высадки, за пределами имеющейся карты… Впрочем, трудно заблудиться в этой пустыне, с запада ограниченной автотрассой Акаба – Мёртвое Море, а с востока – горами Эдом. В худшем случае мы рисковали не выйти к вечеру к нужному нам каньону, который планировали пройти на следующий день, и нам пришлось бы топать обратно к автостраде.

Растительный мир пустыни экзотичен и изощрён, а в конце зимы в период цветения ещё и красив. Всё построено на контрастах, на противоположностях, на их единстве и борьбе (хм…). Острые, как кинжал, колючки обрамлены нежным изумрудным жабо, а крохотные белые цветочки – прохладное облако мотыльков на фоне жаровни. Прямо из песка, с мужской бескомпромиссностью проломив плотную пустынную корку, торчит растительное НЕЧТО, размером с уважающий себя огурец. Мы поражены, топчемся вокруг и чешем затылки. Лёва интересуется природой вещей и задаёт серьёзные вопросы, а Лёха, настроенный цинично и легкомысленно, вопрошает с двусмысленной ухмылкой, подразумевающей однозначный ответ: "И что ж это тут у нас торчит, блин?.."

"Это бедуин ловит на живца иностранных туристок…" – предполагаю я.

Поход наш закончился неожиданно и печально к концу первого же дня. Сын мой, Томер, полетел кубарем, сбегая наперегонки с другом своим, Даником, вниз по песчаной дюне, и сломал себе руку. Кто бы мог подумать, что можно сломать себе что-то на песке! Тем не менее, это случилось, и, наложив Томке шину, симпровизированную из алюминиевого каркаса Иришиного рюкзака, мы поспешно ретировались – напрямую, через пески, на запад, к автостраде.

Продолжение следует...