Пишите в ФОРУМ на Mountain.RU

Автор: Джон Миддендорф
Перевод: А. Гейфман
Редакция И. Старожилец (IStar)

The Grand Voyage

Крики вдалеке смешались с сильным порывом ветра в тот момент, когда мы с Ксавером Бонгардом (Xaver Bongard) устанавливали последнюю станцию на скальной части маршрута на Грэт Транго (Great Trango Tower) в Каракоруме. Под нами лежало 1200 вертикальных метров прекрасной гранитной стены. Над нами - несколько верёвок микстового лазания, которые вели к месту, бывшему центром нашей вселенной в течение нескольких предыдущих месяцев: к когда-то эфемерной, но сейчас столь близкой вершине. Смесь удачи, упорства, альпинистских и бигвольных навыков, а также отлично спланированный план действий привели нас сюда. Крики становились всё громче и стали распознаваемы по слогам: "RAID DEE OH!" Это были наши швейцарские компаньоны - Ули и Студи, выбравшие маршрут на расположенную рядом Безымянную Башню (Nameless Tower), и бывшие сейчас на пол-пути на девятисотметровой юго-восточной стене. Мы включили наши двухватовые УКВ- радиостанции, ожидая услышать поздравления с выходом на “крышу”. Вместо этого мы стали свидетелями переговоров между Студи и Эйсом Квэйлом (Ace Kvale), который находился на леднике, глубоко внизу.

- У Ули раздроблена щиколотка . Он упал на полку, пролетев шесть метров. Мы в ж-пе.

- Ты уверен?

В его голосе слышались неверие и шок. То же самое можно было сказать и про нас.

Излишне упоминать о том, что наше с Ксавером приподнятое настроение по поводу выхода на “крышу” было уничтожено, поскольку мы стали подумывать о том, что придётся отступить - чтобы принять участие в спасении друзей. Мы так долго боролись, дабы попасть сюда, проведя 15 дней и ночей на вертикальной стене, и очень близко подобрались к вершине. Спустившись к нашему висячему бивуаку, находившемуся четырьмя верёвками ниже и оставив висеть перила, закрепленные до “крыши”, на своем месте, мы так и не смогли принять однозначного решения. Стемнело; это была четвёртая ночь, которую мы провели в самом высоком из наших лагерей - на платформе, подвешенной на стене. В предыдущие три дня мы пережидали неистовую гималайскую бурю, когда нас трепало сильными ветрами и избивало падающими обломками льда. В это утро мы проснулись под чистым небом, извлекли снаряжение из под груды льда и вышли на “крышу”. Наш тесный и холодный штурмовой лагерь, находившийся на высоте 6000 метров над уровнем моря, довольно сильно отличался от жаркого и пыльного Равальпинди, в котором начиналось наше приключение.

Примерно двумя месяцами раньше, 10 июня 1992 года, в ужасающую жару, я прилетел в аэропорт Исламабад/Равальпинди, имея громоздкий багаж, состоящий из двух гигантских бигвольных баулов, экспедиционного баула, рюкзака на моей спине и платформы под мышкой. В “Парадайз Инн”, дешевом отеле в Равальпинди, чьё имя не совсем точно отражает предлагаемый комфорт, я встретился с Тото, Франкисом Стадимэном (Francois Studiman) или “Стади”, Ули Булером (Uli Bhler) и нашим экспедиционным фотографом Эйсом Квейлом. Страстно желая начать экспедицию как можно раньше, мы составили диспозицию по делам, которые надо было сделать в городе. Оптимистично настроенные, мы планировали выдвинуться на автобусе в Скарду (Skardu) в ближайшие день-два. Однако нас поджидало несколько сюрпризов.

Выяснилось, что мы прибыли как раз на Ид (Ede) - начало большого Мусульманского праздника, отмечающего ритуальное жертвоприношение Авраамом своего сына, которое тот совершил некоторое время тому назад. Волей Аллаха в последнее мгновение сын Авраама был заменён бараном. Создавалось впечатление, что руки всех местных жителей изменили окраску из-за какой-то странной болезни, но позже мы наблюдали кровавые жертвоприношения баранов на улицах и пакистанцев, церемониально втирающих кровь в свои ладони. Магазины были закрыты на праздники, и мы осознали, что придётся взять новый, более медленный темп в продвигании наших дел. Между тем, местная газета опубликовала статью о нашей поездке, и мы были впечатлены опубликованными там фотографиями предстоящего нам маршрута. Заголовок у статьи был такой: “Бигвольщики готовы ко встрече с опасностью”, и в ней описывалось отличие нашего стиля от традиционной гималайской тактики, известной тут.

После окончания трёхдневного праздника мы меняли деньги, встречались с нашими офицером связи Мухтаром и поваром Ибрагимом, закупали посуду для кухни и продукты на диких и пыльных базарах, организовывали наш автобусный переезд в Скарду и раз за разом сталкивались с равальпиндской бюрократией. Затруднения были во всём, и это задержало нас в городе на неделю. Однаком нам ещё повезло: Американо-Российская экспедиция на К-2 застряла в Равальпинди на 3 недели. Бюрократические препоны, безусловно, могут стать решающим фактором, который определяет успех или провал отлично спланированной экспедици, истощив боевой дух и финансовые ресурсы её участников.

Мы видели, как боролась Американо-Российская экспедиция, и сами боролись за то, чтобы продвинуться к конечной цели. Мы плакались другу другу на наших офицеров связи, - армейских добровольцев, с нулевым альпинистским опытом. Обычно именно офицер связи был “ярмом” экспедиции. Мухтар (которого мы между собой называли “мальчик” - для того, чтоб можно было говорить о нём в его же присутствии) был той ещё сволочью. Нам требовалось снарядить его согласно архаичному списку, состоящему из 33 пунктов, который предоставило Министерство туризма; и Мухтар не давал нам окончательного разрешения на выход экспедиции, пока мы не предоставили ему всё указанное в списке, включая две “шерстяные майки” и пару “перчаток для ног”. Когда в конце концов наш автобус стоял, загруженный и готовый выехать, мы уже были довольно серьёзно заинтересованы в том, чтобы вырваться из жары и хаоса Равальпинди.

Нам сказали, что переезд до Скарду занимает 18 часов. Когда мы выехали из города, оказалось, что наш волшебный автобус, раскрашенный так, что Кен Кизи мог бы быть горд, и издающий какофонию трубных звуков, - резвая “лошадка”. Боевой дух и уверенность в победе вновь были на высоте. Однако, когда десятью часами позже у автобуса закончилось горючее - по причине национального топливного дефицита - нам опять стало казаться, что эти заветные Гималаи недосягаемы. Мухтар начал производить впечатление полезного участника экспедиции после того, как попытался раздобыть солярку на близлежащем армейском блокпосту, но из этого ничего не вышло. Мы прозвали пакистанцев: “Мастерами Дураковаляния” из-за их потрясающего умения в мгновение ока спонтанно собираться и чесать языками. Частенько мы были центром их внимания. В конце концов грузовик привёз топливо для уже гигантской армады стоящих грузовиков и автобусов, и вскоре мы вновь были в пути. На каждом из армейских КПП (которых было немало) нас надолго задерживали для паспортного контроля и общей проверки. Ведь мы могли быть шпионами, доставляющими грузы индусам, с которыми пакистанцы вели бои в районе Кашмира. Капитан Мухтар получал удовольствие от соблюдения формальностей и на каждом КПП не давал покоя солдатам срочной службы. Позже мы ещё раз встали с пустым баком, но на этот раз было неоткуда взять топливо, и тогда водитель состряпал топливный суррогат из машинного масла и керосина, и мы опять поехали. Водитель нашего автобуса, вероятно, впечатлённый нашей решимостью попасть в горы, устроил леденящий душу беспрерывный 24-часовой марафон, быстрый и дикий, по горным дорогам страны третьего мира. После многих остановок, на которых мы поглощали чай и сомнительно выглядящие продукты, при этом наблюдая потрясающие виды вдоль берегов могущественной реки Урдус, мы в конце-концов вползли в город Скарду - примерно через 36 часов после выезда из Равальпинди.

Скарду, показавшийся нам раем, является столицей Балтистана - северной провинции Пакистана, в которой распологается горный массив Каракорум. Чистое небо, прохладный климат и отсутствие толкотни и сводящей с ума суматохи, которая обычно встречается в большом городе. Мы упаковали 1250 килограммовов нашего экспедиционного груза в 27-икилограммововые баулы (максимальный вес, который носильщик может нести) и наняли 3 джипа. Мы опять столкнулись с отсутствием топлива.

- “Завтра мы найдем топливо, Иншалла” (так было нам сказано), но только несколько дней спустя мы тронулись в десятичасовое турне на джипах в маленькую деревушку Аскол - последний форпост цивилизации и ворота в Каракорум.

Сначала мы были рады слышать пакистанцев, с которыми контактировали по делам экспедиции, часто добавляющих выражение “Иншалла” к своим фразам, которое мы переводили как “Во имя Аллаха”. Мы были впечатлены их призывами к своему Богу помочь нашей экспедиции. Например, узнавая состояние просёлочной дороги в Аскол, мы могли услышать в ответ:

- “Дорога сносная, да, Иншалла”. Позже мы осознали, что “Иншалла” на самом деле означает “может да, может нет” и дословно переводится “Если Аллах пожелает” и стали рассматривать заявления, дополненные таким образом, с подозрением.

В Асколе мы наняли 46 носильщиков и, нагрузив их, начали наш 3-ёхдневный 80-тикилометровый трек в горах. Красота окружающих гор и невероятный масштаб всего вокруг постоянно отвлекали нас по мере того, как мы продвигались, и заставляли нас спотыкаться и путаться в собственных ногах. Мы были поражены стойкостью носильщиков, которые шагали в наидешевейших из всех самых дешевых пластиковых ботинках, тащили свои громоздкие грузы, привязанные к спине наитончайшими из самых тонких верёвок и устраивались на бивуак в холодных условиях, иногда под дождем, укрываясь самыми убогими одеялами.

На третий день перехода мы поднялись на массивный ледник Балторо, один из самых больших в мире, более километра в ширину и 100км в длину, и на несколько часов потерялись, бродя среди гигантских трещин. В конце концов мы добрались до базового лагеря - маленького оазиса плоского пространства на леднике Данги (Dungee), притока ледника Балторо. Там уже была испанская команда, которая планировала залезть на Безымянную Башню, и мы отпраздновали с ней нашу встречу.

Прибытие в базовый лагерь было потрясением для нас. В течении предыдущих недель мы частенько переставали верить, что нам вообще удастся добраться сюда со всем нашим снаряжением и так долго ждали этого момента , что он стал казаться недосягаемым.

На севере были видны вершины Грэт Транго и Безымянной Башни. На востоке, на противоположной стороне ледника возвышался Тунмо (Thunmo), впечатляющий, абсолютно треугольный гранитный обелиск. А к югу вырисовывались угрожающие очертания Машербрума (Masherbrum). Мы попали в отличное место. Между тем, носильщики втянулись в лагерь, скинули тюки на землю и с нетерпением ожидали вознаграждение. Я , как исполняющий функции бухгалтера в экспедиции, выплатил каждому портеру причитавшиеся ему 50 долларов, и с наступлением вечера, покончив со всеми делами, портеры двинулись в обратный путь, оставляя позади себя нас - со всем нашим снаряжением и смешанным чувстсвом того, что отступать некуда. Чувство удаленности места, в котором мы находились, казалось, учетверялось, когда мы наблюдали за последним уходящим портером.

На следующий день мы немедленно начали работы по строительству кухни и обустройству нашего лагеря. Испанцы оказались дружелюбной компанией и за многочисленными чашками чая мы, обмениваясь продуктами и историями, расспрашивали их о восхождении. У них были провешены веревки на Безымянной Башне,и несколько последних дней они пережидали непогоду.

Позже мы с Тото прогулялись вверх по леднику Данги для того, чтобы взглянуть на цель нашего путешествия. Ледник представлял собой лабиринт, состоящий из трещин и морен, и после нескольких часов прогулки мы стояли под нашей конечной целью: Восточной стеной Грэт Транго. Мы даже представить себе не могли, что стена может быть такой большой и страшной. Гигантская, прекрасная стена возносилась на высоту 6231 метра. На вершине развевались снежные флаги, и мы стояли онемевшие и раздавленные её величием.

Со страхом смотрели мы на Норвежский Контрфорс (Norwegian Buttress), Северо-Восточное ребро Грэт Транго.

Вспоминалась трагедия, унёсшая жизни первопроходителей этой стены. В 1984 году четверо норвежцев задались целью пролезть один из самых впечатляющих маршрутов в мире. После трёхнедельного пребывания на стене запасы их пищи истощились, и двое членов команды, самоотверженно пожертвовав своим восхождением, отступили, позвлоляя двум оставшимся альпинистам продолжить восхождение с остатками провизии. Эти двое действительно достигли вершины, но исчезли на спуске, и судьба их до сих пор неизвестна.

С тех пор три разные команды осаждали Норвежский Контрфорс. Испанская и Японская команды выходили на “крышу”, но не дошли до вершины.

Прикидывая маршрут, мы с Тото обшаривали стену в бинокли в поисках новых путей. Можно было разглядеть несколько вариантов в нижней части стены, которые вели к гигантской полке, покрытой снегом и находящейся на полпути к вершине. Над полкой, которую мы прозвали “Снежной” (норвежцы также использовали это название), был всего один возможный путь вверх: длинная система трещин, ориентированная на север, справа от Норвежского маршрута. В районе Балторо не существовало ещё ни одного маршрута с северной ориентацией. Возможно ли выстоять в таких условиях, находясь на подвесной платформе на северной стене в Каракоруме? Мы решили для себя, что в случае чего - со снежной полки всегда можно будет свалить на Норвежский маршрут, с восточной ориентацией, и сконцентрировались на более насущных делах.

Подход под маршрут сам по себе выглядел как самостоятельное восхождение: почти километр крутого, сильно разорванного ледника и прохождение кулуара. Два гигантских нависающих серака периодически обрушивали десятки тонн льда, которые летели прямо по пути нашего подхода. Выяснилось, что этот кулуар является мусоросборником для основной массы снега и льда, падающих с восточной стены Транго. Лавины шли без перерыва в теплые солнечные часы, а иногда и ночью. Мы назвали его “Кулуаром Али Бабы” из-за его закрытого характера. Подход под маршрут однозначно выглядел как игра в “Русскую Рулетку” - на полном серьёзе, и мы сразу поняли, что нас ждёт в основном ночное лазание.

В последующие три недели мы установили Первый и Второй лагеря, подтащили снаряжение под маршрут, переждали несколько периодов плохой погоды и пролезли первые верёвки маршрута. Первый лагерь был назван "Пляж" - из-за того, что он распологался на солнце, на высоте 4100 метров и находился на скальном поясе над первым сераком. Второй лагерь был на высоте 4900 метров и распологался под началом настоящего маршрута. Мы рассчитывали провести на стене 25 дней и ночей и брали с собой 45 килограммов еды. У нас была подвесная горeлка фирмы Markill Stormy и 25 баллонов с бутаном для неё, а также примус MSR XGK с шестью литрами керосина. Топлива хватило бы даже в том случае, если пришлось бы топить снег на все наши нужды (при условии, что мы сможем найти его на стене без полок). В сочетании с бигвольным и бивуачным снаряжением у нас набралось 110 килограммов груза. Подъем груза к началу маршрута требовал самоотдачи, был скучным и опасным. Однажды, основательно нагрузившись, мы вышли из Первого лагеря в 3:30 утра, позже, чем следовало. Когда в 7:30 пошли утренние лавины, мы только подходили ко второму лагерю. Тото, шагавший впереди меня и бывший близко от безопасного второго лагеря крикнул "Решай: вверх или вниз, или через минуту ты труп!"

Я рванул вверх и через несколько минут после того, как мы достигли второго лагеря, гигантская снежная лавина, вызванная утренним солнцем, пронеслась по кулуару, осыпав меня снегом.

Изначально планировалось, что мы полезем вчетвером, одной командой. Но в течение этих дней, заполненных тяжелой работой, Ули и Студи решили лезть на Безымянную Башню, на которой было проложено много прекрасных маршрутов, и имевшую более простые подходы. Мы с Тото ничего не имели против. В прошлом мы уже проходили в двойке некоторые из самых сложных маршрутов в Йосемитах (Yosemite) и Сионе (Zion). Все же было ясно, что теперь нагрузка на каждого из нас будет больше, и предстоящий маршрут будет серьёзнее всего, что мы прошли до этого.

В конце концов всё наше снаряжение находилось под маршрутом, и мы были готовы перейти в вертикальное измерение. Мощный камнепад прогрохотал над нами в то время, когда мы занимались последними приготовлениями под стеной. Над нами пролетели и исчезли в кулуаре ,среди тонн камней, пара блоков размером с Фольксваген. Транго заговорила! Не смотря ни на что, 13-ого июля, через месяц после нашего прибытия в Пакистан, мы поднялись по перилам и провели первую ночь на стене в платформе, подвешенной по окончании пятой верёвки.

Мы лезли в самом чистом стиле, требовавшем полной отдачи: группа из двух человек, со всего шестью верёвками для лазания и вытаскивания грузов. Некоторые восхождения на высочайшие стены мира опирались на провешивание перилами многих сотен метров, позволяя восходителям быстро и безопасно спускаться с маршрута. Эта техника (также известная как осадная) показалась нам слишком громоздкой и осторожной. Мы знали, что на следующий день, после того, как мы пролезем ещё несколько верёвок, обратный путь будет отрезан, так как отступление потребует спуска после с кровью и потом пройденных верёвок (спуск с больших стен, не имея закрепленных веревок по всей длине маршрута - всегда представляет из себя серьёзную, отнимающую много времени задачу). Также мы знали, что наших запасов воды, частично состоящих из растопленного снега в 200-отлитровой экспедиционной пластиковой бочке, хватит только на неделю. Мы были готовы к тому, что содержимое бочки замёрзнет, и нам придётся разбивать лёд, но всё равно существовала опасность того, что мы останемся без воды еще перед тем, как доберёмся до снежной полки в семистах метрах над нами. На высоте обезвоживание может превратиться в серьёзную проблему. Каждый дюйм продвижения вверх уводил нас всё дальше от безопасности базового лагеря – места, по которому мы начинали скучать всё сильнее и сильнее.

В нижней части контрфорса маршрут проходил по тонким трещинкам и нашлёпкам, включая в себя всего одну верёвку свободного лазания сложностью 5.10. Лазание характеризовалось использованием скайхуков и копперхедов, а также часто встречающимися участками А4. Из-за постоянных ледово-снежных лавин и случающихся время от времени камнепадов многие станции располагались в суицидальных местах, однако для ночёвок нам удавалось находить относительно безопасные участки. Мы использовали “капсульный стиль” восхождения, закрепляя верёвки над платформой до тех пор, пока не принималось решение, что безопаснее и удобнее перетащить платформу на новое место.

Заканчивая прохождение восьмой верёвки, слева от себя я заметил старую, изорванную в клочья верёвку, свисающую из расщелины, которую мы позже прозвали “Расщелиной Голомба”. Загадка. Я поставил станцию и, сделав маятник, ухватитился за эту верёвку и взглянул вглубь этой расщелины, оказавшейся гигантским внутренним углом, забитым живыми камнями и льдом. Верёвка намертво вмёрзла в лёд, и на первый взгляд стало ясно, что: во-первых - этот внутренний угол является гигантским мусоросборником собирающим массы льда и снега, падающие со “Снежной Полки”, и, во-вторых - впереди нас ожидало крутое и объективно опасное лазание. Это выглядело полным самоубийством.

Возникший снизу Тото полез в “Расщелину Голомба”, используя вмёрзшую верёвку. Скорее всего, эта верёвка была скинута со “Снежной Полки” одной из групп, которые лезли по Норвежскому маршруту. Вскоре верёвка скрылась подо льдом, и Тото перешёл на свободное лазание, уйдя правее, на крутой контрфорс. Внезапно мы услышали близко и прямо над собой так хорошо знакомое нам громыхание. Казалось, на нас скинули десять тысяч баскетбольных мячей с высоты в пару сотен метров. Тото вцепился в скалу, и прошла вечность, наполненная страхом и болью, прежде чем многотонная снежно-ледовая лавина не исчезла внизу. Учитывая новые условия игры, мы торопливо отступили к платформе. После чаепития и обдумывания ситуации стало ясно, что единственный способ пролезть эту 150-тиметровую систему углов и расщелин - это лезть по ночам.

Полная луна, отлично расположенная по отношению к нашему маршруту, так что её свет падал прямо в расщелину, светила три последующие ночи. Продвижение было напряжённым и опасным: почти вертикальное ледовое лазание, ненадёжный, опасный микст без всякой возможности организовать страховку и ИТО в обход гигантских “живых” глыб. Станции были в неудобных местах, так как нам приходилось ставить их на нависающей правой стене расщелины - для того, чтобы не быть на пути лавин. В конце концов верёвки были закреплены почти до “Снежной Полки”, и на седьмой день лазания мы втащили баулы и установили на ней наш первый (и единственный) за всё время восхождения не висячий лагерь.

Снежная полка была длиной в 300 метров и представляла из себя крутой снежный гребень, связывающий нижнюю часть Норвежского Контрфорса с вершинным бастионом. Наш маршрут выводил прямо к основанию бастиона, и таким образом отпадала необходимость в длинных перемещениях по снегу. Мы укрыли платформу и отпраздновали выход на полку, приготовив сыр “фонду”. Возможность пользоваться вещами без того, чтобы пристраховывать их, была большим облегчением по сравнению с предыдущими днями и ночами, когда мы были как-будто на иголках, боясь что-нибудь уронить.

На стене такого рода не только успех восхождения, но и выживание участников может подвергаться опасности, если хотя бы что-нибудь будет уронено вниз. Потеря закладки или ёмкости с топливом безусловно усложнит жизнь, но не будет непоправивым. Однако, если вы уронили рукавицу, ботинок или спальный мешок - то можете попрощаться с пальцами на руках и фалангами пальцев на ногах, даже в случае немедленного спуска. На следующий день бушевала непогода, и мы устроили давно ожидаемую днёвку и дали себе день отдыха который был нам так необходим, топя снег на воду. По рации мы переговаривались с Эйсом, находившимся далеко внизу, что помогало перенести отрыв от дома. Тут, наверху, лавины уже не были такими страшными. Над “Снежной Полкой” наш маршрут на протяжении трёх веревок совпадал с Норвежским, а затем уходил направо, в гигантский rockscar, имеющий очертания Африки, на северной стене. Мы закрепляли верёвки над “Снежной Полкой” до тех пор, пока они не закончились. 22 июля мы расстались с уютом “Снежной Полки” и вышли на штурм вершинного бастиона.

В этом месте наш маршрут был ориентирован точно на север. Прямые солнечные лучи падал на нас только утром и вечером. В остальное время дня был холод, холод, холод. Казалось безумием лезть по северной стороне любой из стен такого рода в Каракоруме. При восхождениях в больших горах альпинисты обычно могут найти на северных склонах сносное укрытие, которое защитило бы их от непогоды. Но на вертикальной стене нашим единственным прибежищем была титановая платформа фирмы А5 весом три с половиной килограммова. Я спланировал её для самых суровых условий, которые только возможны, но здесь наша жизнь зависила от того, выдержит ли мой дизайн этот экзамен. Мы бы не отказались и от девятикилограммововой платформы, сконструированной с бОльшим запасом прочности, так как было ясно, что если во время одной из бурь платформа не выдержит - это скорее всего приведет к фатальному исходу.

После нескольких серьёзных верёвок ИТО, чередующихся со сложным свободным лазанием над “Снежной Полкой”, мы подошли под камины в верхней части маршрута, требовавшие напряженного и неудобного лазания. Мы пролезли несколько веревок сложностью 5.9 и 5.10, включая многократное применение техники "Harding Slot" на одном из питчей, и это на высоте более 19.000 футов! Хотя основной сложностью, делающей лазание тяжёлым, была не высота, а необходимость свободного лазания в тяжёлых ботинках, будучи основательно одетым , с большим количеством “железа” на себе.

В конце 24-ой верёвки стало ясно, что мы поднялись достаточно высоко для того, чтобы провесить верёвки до “крыши” и перетащить платфрому на новое место в последний раз. У нас заканчивался снег, который мы топили, и ощущалось наступление плохой погоды. Платформа была установлена в камине, и поэтому нам было тесно и неудобно передвигаться. В несколько последующих дней штормило, и мы прозвали наш дом “Yellow Submarine” из-за того, что нас окружала океаноподобная среда (к тому же мокрая) и слабый свет, пробивающийся сквозь жёлтый тент платформы. Временами мы чувствовали себя загнанными и подавленными, и это побуждало нас вылазить наружу каждый раз, когда наступало затишье. Однажды мы таки полезли наверх в непогоду. Шёл дождь и сверху моросило, но условия были менее суровыми чем те, в которых нам когда-то пришлось побывать. Оправдание этого нашего поступка была фраза: “Это не лучшая погода, но это лучшее из того, что мы имеем!”. Я закончил прохождение участка сложностью 5.10, А3 под ледяными брызгами грязного водопада из только что растаявшего снега, который заливал значительную часть стены над нами. Моя штормовая одежда выдержала очень суровое испытание. Страшно закоченевший, я закончил верёвку и спустился прямо на платформу, опасаясь переохлаждения, но с удивлением обнаружил только конденсат внутри моего штурмового комбинезона, покрытого толстой ледйаной коркой снаружи. Эйс, наблюдавший снизу, был поражён, увидев как мы лезем, периодически появляясь в разрывах облаков.

27-ого июля, на 15-ый день, проснувшись и увидев чистое небо, мы закончили выход на “крышу”. Последняя верёвка была странной смесью свободного лазания с ИТО через сильно нависающие полки, которые я прозвал "норами червяков". Достигнув “крыши” и узнав, что стряслось с нашими товарищами на Безымянной Башне, мы обсудили ситуацию. Потом мы вернулись на платформу и стали с Тото жутко ворчливыми - вероятно потому, что никто из нас не хотел выходить на связь завтра утром, окажись погода хорошей.

Рассвет следующего дня обещал прекрасную погоду, и мы в 5 утра почти без колебаний пожумарили наверх, захватив с собой ледовые инструменты, кошки и немного скального снаряжения для штурма вершины. То, что снизу выглядело как сотня-другая метров до вершины - вылилось в в шесть верёвок сложного ледового лазания, микста и топтания снега. Нам попадались крючья и петли, оставшиеся от Норвежцев, что подтверждало факт их выхода на вершину. Последний кусок маршрута состоял из топтания толстого, неоднородного слоя снега, лежавшего на крутых и хлипких гребешках - в изматывающем темпе по 5 минут шаг.

28-ого июля, незадолго до заката, мы вышли на вершину и с волнением посмотрели на открывшиеся вокруг виды: прекрасная панорама на восток в сторону Биале (Biale) и Мустанг Тауэр (Mustang Tower) с громадными гигантами: К-2, Броуд Пик, Гашербрум 4, 1 и 2. На юг - Машербрум. На западе виднелись мистические недосягаемые вершины, а позади них - группа Латок/Огр (Latok/Ogre).К востоку от нас открывался отличный вид на Безымянную Башню. Внизу был виден базовый лагерь, который мы покинули сто лет тому назад. Время на вершине пронеслось быстро, и с закатом солнца мы осознали, что нас ещё ждёт долгая дорога вниз и непростой спуск к лагерю. Мы спускались вниз и лазанием, и дюльферяя, оставляя на станциях по одному крюку, и, отчаянно маневрируя, достигли “крыши” намного позже наступления темноты. Дюльферяя и снимая перила, мы добрались до платформы к 10-ти часам вечера. Это был длинный, тяжелый день на высоте выше шести километров.

В три последующих дня мы спускались по маршруту, узнавая новости от наших друзей, которые вернулись в базовый лагерь, устроив беспрерывный 36-ти часовой спуск. Спустя 18 дней с того момента, как мы оставили Второй лагерь под стеной, мы вернулись в него только для того, чтобы увидеть что кулуар, по которому проходил подход под маршрут, превратился в гигантский мусоросборник по которому с постоянной частотой прокатывались волны полурастаявшего снега и льда. В этот день мы выбросили баул, наполненный снаряжением: включая наши спальные мешки и бивуачное снаряжение - в попытке облегчить наши рюкзаки и с надеждой, что нам удастся спуститься и пересечь кулуар и к ночи достигнуть базового лагеря. Вместо этого мы просидели эту ночь, трясясь от холода в ожидании того момента, когда волны грязной воды пойдут на убыль.

Всю ночь мы дрожали и слушали, как примерно каждые полчаса водяные валы сходили по кулуару. Никто из нас в жизни не видел ничего подобного. Перед рассветом на какое-то время всё стихло, и мы решили, что настало время для спуска. В этот момент прошла особенно большая волна, очистившая кулуар от всего мусора, которым могли бы оказаться и мы. Было понятно, что с рассветом грязевые волны станут более частыми, и мы решили что надо идти - сейчас или никогда (в буквальном смысле слова) и двинулись вниз.

Вместо спуска в кулуар, который был бы полным самоубийством, мы переместились восточнее, на на шестисотметровый скальный контрфорс. Траверсирование кулуара включало в себя дюльфер с 25-тиметровых вертикальных стен с одной его стороны и ледолазание (с 45-тикилограммововым рюкзаком) - на другую сторону. Чувство беззащитности охватило нас в те минуты, когда мы были на дне грязевого канала. Мы вылезли на контрфорс с гигантским чувством облегчения и сделали несколько дюльферов, которые вывели нас к леднику, спускающемуся к лагерю. К нашему счастью, мы не выкинули пробойник и шлямбура. Совершив в сумме 44 дюльфера с момента спуска с вершины, мы спустились на ледник только затем, чтобы обнаружить гигантские трещины, обнажившиеся из-за тёплой погоды и на первый взгляд казавшиеся непреодолимыми. Близкие к истощению, мы сползли по леднику и оказались на "Пляже", где с удовольствием отпраздновали первый момент относительной безопасности - впервые за последние несколько недель.

Бодро мы вошли в базовый лагерь, напевая "The Yellow Submarine", намереваясь попить чаю и поесть настоящей еды. Ули всё ещё был здесь, так как вертолёт задержался из-за боевых действий в районе Кашмира. Ули до сих пор не собрал вещи, оправдывая своё раздолбайство так: "Я целыми днями жду вертолет - так что уж вертолёт-то подождёт меня 20 минут!". Мы с Эйсом пытались переубедить его словами о том, что может быть тут, в третьем мире, вещи работают не так, как в ЕЭС, но не смогли преодолеть его гордое упорство. Вертолёт появился неожиданно, на следующий день. В хаосе ураганного ветра, шума и крутящейся пыли он опустился на один полозень, оттуда выскочил член экипажа, схвативший первого попавшегося человека с шиной на ноге, и потащил его внутрь. Все были парализованы этим внезапным, ошеломяющим вихрем, но я в замешательстве успел схватить первую же попавшуюся сумку и запихал её в ту самую дверь, которая поглотила Ули. По счастливой случайности, в этой сумке были его вещи и паспорт, а вся его одежда состояла из штанов и майки.

Когда в лагере наконец опять стало тихо, мы обалдев смотрели друг на друга и вдруг начали конвульсивно смеяться. Лагерь пребывал в беспорядке: палатки, бумаги и экспедиционное снаряжение разбросаны повсюду. Каким-то образом иное измерение нашей жизни в последние месяцы стало очевидным, и воспоминания о суровом времени, проведённом на Грэт Транго, начали увядать по мере того, как мы сфокусировались на возвращении домой.