Чтобы быть в курсе последних событий в мире альпинизма и горного туризма, читайте Новостную ленту на Mountain.RU

Автор: Павел Самойлович Зак
Мы связались с Павлом Самойловичем и с его согласия публикуем этот рассказ о первопрохождении маршрута "Крест Ушбы" (6А к.сл.) по тексту альманаха "Ветер странствий" №22 1987г.

Не сдаваться !

Не вспомнить. И это не случайно, и очень присуще тому общему состоянию и ощущению единства, когда не отделить свои чувства от эмоций партнера.

Первый открыл глаза и увидел чистое небо. Раннее утро. Солнце высветило гребни гор, но в ущелье еще сизая мгла.

Разбудил второго.
Тело окоченело, руки сведены, ноги не чувствуются. Не только встать, пошевелить рукой невмочь. Язык ворочается тяжело. Видимо, и голова работает плохо, хотя солнечный мир виден так ярко. Тем не менее до сознания доходит, что, если не принять меры, этот прекрасный мир уйдет. Точнее, мы из него. Спасти нас может только движение. И только немедленное. К тому часу, когда солнце доползет до нас, будет поздно. Мы замерзаем. Нас даже не знобит. Мы не чувствуем холода...

А ВЕДЬ ВЧЕРА ВСЕ НАЧАЛОСЬ ТАК ХОРОШО

г.Ушба © Фото Олега Фомичёва

Выспались. Уже вторую ночь лежа. И так хорошо простились с группой свердловчан, делившей с нами эти два бивака на перемычке. Им предстояло еще работать и работать на гребне. А нам — пустяк: шурануть вниз по пусть не очень безопасному, но тем более подстегивающему пути. Отдали им все, без чего могли обойтись. Оставили себе баночку марокканских сардин да последнюю пригоршню чернослива.

Крючья — зачем они нам? А ведь как жадно выбивал я их позавчера. К выходу на седловину от нашего богатого набора крючьев остался всего десяток перекореженных от многократных забиваний-выколачиваний, кое-как выправленных. Естественно, начав движение с гребня по ребру Южной Ушбы, я набросился на торчащие из трещин старые крючья. Как мне казалось, ребро все было ими усеяно. Прямо широкая дорога.

К концу лета ребро оттаивает, осенью его снова залепляет мокрый снег, ночами он схватывается, сверху в солнечный день брызжут струйки тающей воды от снега и льда, замерзает натечным льдом. Толстая корка смерзшегося снега и льда покрывает к весне это ребро. Но вот начинают работать солнце, теплые ветры, и скалы с гульской теплой стороны постепенно обнажаются.

Как выбирают здесь свой путь альпинисты? Конечно, по кромке оттаявших скал. И влево уходить не хочется — там крутизна обрывается на ледник Гуль километровой пропастью. В разные годы и по ходу сезона эта граница перемещается левее или правее по ребру. Параллельные цепочки крючьев — это следы разных групп. Популярнейший маршрут — траверс с севера на юг — очень способствовал накоплению таких россыпей. А нам после трудностей контрфорса шлось легко, и частота крючьев казалась излишеством. Когда мы спустились с вершины на перемычку, на груди у меня болталась увесистая мотня выбитых крючьев. Немного отдохнув и придя в себя, я понял, что, если их не отдать свердловчанам, моя деятельность может квалифицироваться только как жадность. Тем более что на спуске, как тогда казалось, скальные крючья вроде бы и бить-то негде. Мы оставили себе четыре крюка да три антикварных (пару выбитых малеиновских и немецкий), выбитых на контрфорсе. На память.

В ледовом желобе © Фото Сергея Щепачкова

Заглянули в горловину желоба, тянуло туда простотой и прямолинейностью пути. Настораживала опасность его как сборника падающих с гребня камней и ледышек. Решили прочистить путь спуска. Потрудились ледорубами, надрубили здоровенный карниз метров в десять длиной. Многотонный ледовый обвал захватил в обозримой части склона всю ширину. Ободренные внушительным звуковым эффектом, помахали на прощание свердловчанам ледорубами и нырнули в желоб.

Первый сюрприз: для ледовых крючьев желоб в верхней части не очень подходит, надо снимать рыхлый верхний слой. А скальных крючьев всего четыре. Жмемся к скальному ребрышку, к рантклюфту, по борту которого можно забивать ледовые крючья без особых хлопот. Как бы здесь пригодились скальные крючья...

Тем не менее спуск шел шустро. Несколько веревок такого спуска, и крутизна уже вроде поменьше. Еще часа полтора-два такого темпа, и мы внизу...

ВНЕЗАПНО...

Не раз проводил я занятия по всем тем предметам в обучении альпинистов, что объединяются общим понятием — безопасность. И там обязательно я включал (первым принципом) формулу безопасности. Так, для мнемонической наглядности представил я один из принципов обеспечения безопасности горовосхождений. Формула представляет собой неравенство. Левая, большая, часть — то, чем располагает альпинист: физические силы и продукты питания, техническая подготовка и снаряжение, моральный дух бойца и чувство команды. В правой же, меньшей, части — то, что надо преодолеть: тяжелая работа на высоте, холод и сырость, опасности и Непогода. Когда команда выходит на восхождение, это неравенство должно быть хорошо выражено (в математике такое выражают двукратным знаком неравенства). Но вот группа на маршруте, прошла часть его. Вспомни, альпинист, формулу безопасности! Заново оцени свое теперешнее неравенство. Сохранилось ли оно? Пусть не так выражено, но есть ли оно? Ведь продукты на исходе, крючьев осталось мало, одна веревка перебита. Оглянись, пока не поздно! Пусть сработает спасительное чувство опасности. Не будем называть его страхом, это унизительно для человеческого достоинства, да и просто неточно. Чувство опасности должно одернуть альпиниста: прими меры! Ведь у тебя всегда есть средства восстановить и усилить спасительное неравенство: встать на отдых или перейти на попеременную страховку, наконец, прекратить восхождение. Мало ли средств у находчивого восходителя?

Читал я и лекцию “Альпинизм как вид спорта”. Есть такая тема в нашей программе подготовки альпинистов. В каком еще спорте добьешься достижения, не выложившись полностью, без остатка сил (и средств)? А в альпинизме это недопустимо. До самого конца восхождения ты должен иметь резервы. Мало ли что может произойти, когда уже, казалось бы, все трудности и опасности позади... И не в пренебрежении ли этой мудростью объяснение несчастных случаев на спусках, технические и физические трудности которых всегда меньше подъема?

Мы с Виктором Галкиным должны были встретить любую неожиданность во всеоружии своих резервов.

НАЛЕТЕЛА НЕПОГОДА

Приметы непогоды обычно дают нам время на подготовку к ней. Когда несколько дней назад, на подъеме, мы наконец вылезли на “конек”, единственное место на стене, где можно сравнительно безопасно устроить сидячий бивак на двоих, то увидели фронт, идущий со Сванетии. У нас было три часа на подготовку. Да и повезло, ибо “конек” — лучшее место на всей стене.

И двое суток бешеной бури нас не сломили.
Хоть мы и не сомкнули глаз за эти двое суток, а наша палатка Здарского, то облепляющая нас под напором ветра, то вздымающаяся парашютом от его завихрений, обледеневшая, превратилась в решето, но, как только буря стихла, мы бодро продолжили подъем.

На этот раз непогода подкралась исподтишка, налетела с запада, изза гребня, неожиданно. Враз потемнело. Сейчас все закроет. Как мы будем ориентироваться в этом лабиринте трещин и опасных пятен обстрела Ушбой склона нашего спуска? Последний взгляд вниз, последний односложный обмен мнениями. Видимость ноль. Теперь один ориентир — линия падения воды, выраженная желобом. Пока сверху не начало сыпать — наш путь здесь. Вниз, вниз. Веревка, другая... Туман плотный и тяжелый. Находясь на концах веревки, не только не видим друг друга, но и плохо слышим. Выручает чувство партнера: по еле выраженному движению или даже натяжению веревки воссоздать его действия, его намерения.

И тут вдобавок Ушба ударила с перемычки камнепадом. Сначала камни покатились по одному, потом пошли партиями. Дождались мы затишья и быстро побежали в ближний бергшрунд под защиту его борта. Там уютней слушать музыку камнепада. Камни идут через нас. Большие рокочут, помельче гудят или свистят. Как пули над окопом: фитьфить. Когда пуля просвистела, она уже не опасна. Так и камни, когда их скорость больше скорости звука. Умом это понимаешь, а инстинкт сильнее — пригибает от каждого посвиста.

Сидим, отсиживаемся. А время наше утекает. Скоро начнет темнеть. Дождавшись затишья, по очереди быстро уходим левее, подальше от камнепада. Видимости все нет. Опять ориентир — желоб. По линии падения воды. Веревка, другая...

Но тут пошла крупа, и желоб наш превратился в ловушку. Потоки крупы шли по склону, стекались в кулуар. На нашем пути шел все усиливавшийся ручей крупы. Очередной ледовый крюк был уже забит в желобе. Осталось повесить петлю из репшнура да продеть через нее спусковую систему — веревку, связанную с репшнуром (это даст уверенность еще на сорок метров спуска), и внизу выдернуть веревку из петли. А сейчас надо всего лишь наладить систему.

Налаживает Витя, я его страхую рядом через ледоруб. Но ему уже невмоготу, поток сбивает его. Осторожно ли мы поступили? Становлюсь над Витей, расставив ноги, упираюсь в забитый ледоруб. Поток крупы идет через меня. Витя работает. Напор все сильней. Витя выдергивает веревку из верхней петли, сразу пропускает в новую, уходит влево. Вовремя! Я уже не столько ухожу, сколько прыгаю на веревке. Под Витю. Отдышались. Пришли в себя. Там, где мы стоим, тоже идут струи крупы. Конечно, послабее, чем в желобе, но не стоит искушать судьбу, крупа может и усилиться. Надо уходить еще левее.

Неожиданно туман рассеивается, и мы с жадностью выглядываем путь спуска. Ясно, что до темноты с ледника не уйти: после участка закрытого ледника с выступающими бараньими лбами виден нижний ледопад, испещренный трещинами; в темноте его проходить нельзя.
Глянули вверх: как бы могли быстро и просто обойти сложные и трудоемкие участки, если бы была видимость...

Вниз, вниз. С каждой сотней метров спуска теплее. Но не так-то это и хорошо. Крупа сменяется мокрым снегом. При движении одежда быстро напитывается водой. Натекло в ботинки, ноги в них хлюпают. Темнеет. В глубине впадины Гульского ледника как в колодце. Сверху мгла висящей над нами тучи. Уже почти в полной темноте выходим на скальный остров.

ПЛОХОЙ БИВАК

Это заглаженные многовековой работой ледника бараньи лбы. Крутизна плиты градусов сорок пять. И не очень круто, но ни одной площадки — гладкий отполированный склон. Ищем трещины. Забили крюк. Антикварный. Цепляем к нему рюкзаки и пристегиваемся сами. Налаживаем бивак: сели на рюкзаки, к ногам приладили стремена, тоже из репшнура, разрубили его о скалу на куски — беречь его больше нечего. Накрылись “здаркой”. На коленях у меня газовая кухня. Ее мне подарили французы в благодарность за выручку — было дело. Съели баночку сардин. Очень маленькие баночки делают в Марокко. Сосем чернослив. Чтобы есть, не так его и много.

Холодает. Сквозит на леднике. А мы мокрые, даже не насквозь, а напитаны водой как губки. Сняли по очереди ботинки. Выжали их. Выкрутили носки, сменили на сухие. Относительно сухие — в насквозь промокшем (и протекшем) рюкзаке. Обулись. Пока это все делали — грелись движением. Прижались друг к другу: Витя склонился ко мне на колени, я прилег на его спину, холодно. Вытащили кухню. Еще есть резервные газовые баночки. Они для того, чтобы добывать воду из льда. Греться кухней — последнее дело. Но уже и не до шуток. Топим лед, греемся жаром пламени, чернослив в разогретом виде тоже идет хорошо. Но баночек газа не так много. Последнюю решили сберечь — мало ли что будет завтра, ведь мы еще не внизу.

Вите хуже, чем мне. И я не сверхупитан, а он-то вообще в основном из костей и сухожилий. Его уже начало колотить.

Процесс замерзания естествен. Когда наступает предел борьбы организма с переохлаждением, включается автоматический механизм озноба: появляется непроизвольная дрожь. Организм в своей борьбе за жизнь включает этот последний резерв, путем которого идет активное выделение тепла за счет оставшихся возможностей организма. Что же дальше? Когда последние калории сожжены, дрожь прекращается. Организм сдался. Сначала отказывают периферийные сосуды. Кровь перестает циркулировать в конечностях. Дальше обедняется кровоснабжение мозга. Нарушаются речь и координация движений. Организм еще жив, но уже обречен. Температура тела прогрессивно снижается. Сердце все с большим трудом проталкивает загустевшую кровь. Пока способно это делать...

Пересаживаемся. Оба рюкзака почти пустые, все, что можно, — под меня. Под меня и веревку, тоже напитанную водой как губка. Сажусь на это сооружение. Витя садится боком ко мне на колени. Мы обнимаем друг друга грудь к груди.

Мы понимали опасность заснуть: заснуть — значит не проснуться. Усталые и промокшие, на голом скальном островке среди ледника, открытые его мертвящему дыханию при любом ветерке, мы были легкой поживой Ушбы. И уговор наш был трезвым: как только один задремлет, другой тут же должен будить. Так и делали несколько раз. И заснули, наверное, одновременно...

Повезло нам — проснулись. Конечно, в альпинизме, да и вообще в спорте, на везенье нельзя рассчитывать. Но, бывает, что и везет. А могло и не повезти! Непогода бы ударила или просто ветерок? Но ночь была безветренной, и мы проснулись.

МЫ

г.Шхельда зимой © Фото Сергея Щепачкова

Нам никогда не было скучно вдвоем: всегда находили общий интерес. Как мы нашли друг друга? Сначала просто встречались в горах. Я рос в традициях замечательного альпиниста Погребецкого в коллективе лагеря “Эльбрус”. Витя тогда ходил в группах “Локомотива”. В первой моей попытке траверса Шхельды, когда мы должны были сойти из-за болезни товарища, я увидел Витю в работе. Он шел первым при подъеме на Центральную вершину, а мы сидели на плече Третьей Западной, как в ложе на представлении. Смотреть и слушать подъем хорошей группы — захватывающее занятие! Витя шел вдохновенно, красиво.

Через несколько лет судьба свела нас на “оргработе”. Витина неугомонная инициатива вывела, его на пост председателя оргкомитета альпсекции “Труда”, нового общества. А меня он нашел достойным возглавить будущую секцию (до того я вел секцию “Шахтера”). По этому поводу начали общаться близко и удивились. сходству наших взглядов на альпинизм.

К тому времени мы оба дозрели до высшего уровня подхода. Тут надо пояснить. В нынешнем спортивном альпинизме начинают обычно с интереса: на “двойку” или на “тройку”. Все перевешивает категория трудности, ступенька в разрядных нормах. Альпинист растет и когда-то дозреет до понимания, что восхождение на вершины Эльбруса интереснее траверса Виатау, хотя оба маршрута — 2А. Это вторая ступень: на какую гору. А третья: с кем пойти! Ибо наслаждение, которое дает близость партнера по творчеству, ни с чем не сравнимо.

Но и на третьем уровне цель должна соответствовать. Мы по отдельности походили около Ушбы. Я, например, дважды покушался на ее траверс. Один раз хватило ума вернуться: лавины висели над нами. Второй раз вернул нас уже с “подушки” сигнал тревоги, и мы без передыху за день пробежали аж на Джантуганское плато. Оба мысленно не раз прошли траверс Ушбы. Даже как будто и неинтересно стало. Перегорели. Но Ушба стояла.

УШБА — ГОРА

Северный склон Ушбы © Фото Олега Фомичёва

И вот стоит она, Ушба. Двурогая, как грозный шлем Искандера Великого, поднимает вершины свои над Главным хребтом. Это если глянуть со склонов Эльбруса. А из Сванетии; куда направлен весь ее хребет, куда обрываются ее двухкилометровые стены? Над всей Верхней Сванетией царит она — мрачный готический храм, увенчанный снежноледовой крышей, сверкающей в солнечных лучах. Если от вершин ее потянулись белоснежные флаги, сван, жди беды. Скоро превратятся они в бурлящие вихри ошметков снежных туч, а потом обрушатся на скудные ячменные посевы ливнем и градом.

Сколько легенд и преданий связано с этим олицетворением могучих сил природы! Благороднейший Амирани, превращенный в греческих переложениях в Прометея, прикован к скалам за то, что людей возлюбил более господина своего. Сказочный охотник Бекиль, в память которого поется и танцуется мужской хоровод, Бекиль, сложнейшая легенда о котором венчается его самоубийством: не выдержал он плена богини Дали, бросился со скалы. И кости Бекиля — снега и льды Ушбы, а кровь его — бурые натеки на зеркалах скальных стен ее. Да и сам святой Георгий, в образе которого христианство причудливо сплелось с верой пращуров, а сванский быт и характер наделили его вдобавок всеми качествами олицетворения истинно мужского начала народа, во всю свою историю не допустившего на свою землю никого, кто бы пришел туда с мечом.

Уже скоро столетие и альпинистской Ушбы, с первых сведений о ней, поразившей воображение Европы своей грозной красотой. На стенах Ушбы собран обильный урожай золотых медалей чемпионов. Пройдены все стены, и “зеркала”, и нависающие. Славные имена связаны у нас с Ушбой: В.Семеновский (1929 г.), Алеша и Александра Джапаридзе (1934 г.), В. Кизель (1935 г.), династия Хергиани (с 1937 г.).

Но все же самым логичным маршрутом на Ушбе остается ее траверс, диктуемый своеобразной “архитектурой” горы. Начав движение по гребню, нигде не ощущаешь ни малейшего желания что-либо упростить, облегчить или обезопасить. Путь однозначен. Гребень круто обрывается по обе стороны. Правда, при подъеме на Северную вершину ее возможен вариант — обойти взлет гребня справа через скалы Настенко, но целесообразность его зависит от состояния гребня, да и, выиграв что-то на обходе ненадежных карнизов, как знать, что потеряешь, если такой карниз обрушится на скалы Настенко...

Траверс с севера на юг стал популярнейшим маршрутом на Ушбе, обычно его делают с подъемом через Шхельдинский ледник, Ушбинский ледопад и Ушбинское плато, со спуском через Мазерскую зазубрину в Сванетию и возвращением через перевал Бечо.

КРЕСТ УШБЫ

Но есть еще один логичный для специфической формы горы маршрут. Это Крест Ушбы: подъем по одной стене на перемычку, поочередный выход на вершины, спуск по другой стене. Еще логичнее подъем с запада, где есть сложный, но относительно безопасный центральный контрфорс, а спуск — по Гульской стене, где объективные опасности лавин и камнепадов можно компенсировать быстротой спуска.

Крест еще не был пройден. То есть по элементам всё уже проходилось, и даже неоднократно, а в целом оказывалась некоторая принципиальная непреодолимость. Вот уже ты на перемычке, главное сделано, осталось пустяки — выйти на вершину (всего по две с половиной сотни метров подъема при длине перемычки не более трети километра). Но еще в 1937 году специально приехавший в венце своей тогдашней спортивной славы австрийский альпинист Шмадерер в паре с лучшим профессиональным проводником прошел этот контрфорс и, не выходя на вершины, спустился на Гуль. Трудно представить, чтобы тщеславный барон отказался от чести взойти хоть на одну из вершин самой Ушбы без особо уважительных причин.

Мы с Витей призадумались: где же здесь собака зарыта? Изучали отчеты, публикации, расспрашивали участников. И пришли к главному выводу: для прохождения Креста надо выйти на перемычку в таком состоянии сил, жизненного обеспечения и, главное, желания, чтобы быть способными к прохождению маршрута высшей категории сложности, 5Б. Долго обсуждалась численность команды, сравнивались варианты: четверка или двойка. Есть свои соображения в пользу каждого варианта. Двойка перевесила в последний момент: четверка равноценной не получалась.

Дальше — подготовка. Снаряжение и питание, физическая подготовка — уже перед контрольными восхождениями ежедневно бегали из лагеря на почту и обратно, а это более десятка километров, с перепадом высот метров до четырехсот. Да в темпе. Сделали первовосхождение на Букабаши (“Тещины зубы”, около Тырныауза), Джайлык с запада. Тоже в хорошем темпе.

У Вити было много интересных придумок, в которые радостно было включаться. Например, его принцип борьбы с ослаблением организма из-за обезвоживания на высоте. Ведь на высоте легкие работают как отсасывающий водяной насос: выдыхают влажный воздух, а вдыхают сухой, высотный, “Вечером надо напиться вдоволь, сколько влезет. И еще поллитра”. А что? Не так уж глупо: бороться с обезвоживанием активно. Но водопровод на Ушбе, как известно, пока не проведен. А воды навалом — в виде льда и снега. Проблема сводится к горючему. Значит, надо иметь его с запасом.

А путь подъема? Так ли все однозначно? Группа Алексея Малеинова шла по стене подъема по диагонали, справа налево. Сначала пересекала вправо склон под контрфорсом по направлению под Южную вершину, затем, используя трещины висячего ледника, набирала высоту, постепенно приближаясь к центральному контрфорсу и выйдя на него в его верхней части.

По словам Виктора Лившица, участника предшествующей попытки, их группа в основном придерживалась контрфорса, в трудных местах выходя на ледовые поля или навешивая лестницы.

На стене © Фото Кирилла Фильченкова

Мы с Витей Галкиным были идейные противники искусственных точек опоры (для нас это не альпинизм), надеялись на свою скальную технику. В прежних группах я обычно ходил первым на скалах. А Витя на скалах был сильнее меня. Шлямбуров и лесенок решили не брать. И уже под самой стеной утвердились — только контрфорс. Пусть сложно, но безопасно: вся летящая с гребня дрянь обтекает контрфорс справа и слева. И даже подход под контрфорс, в отличие от всех предшественников, сделали в лоб. Это удлинило подъем на несколько сот метров, но избавило от судорожного траверса обстреливаемого камнями и льдом нижнего северного склона.

БОРОТЬСЯ!

Но все это теперь позади. И планы, и подготовка, даже штурм контрфорса и вершин. Теперь наша задача — достойно завершить восхождение. Вернуться. Сначала надо вернуться в жизнь, ведь мы уже на полдороги из нее. Что заставляло нас бороться за жизнь? Страх? Нет, его мы не ощущали. Все притупилось. Но что же тогда? Хотя действовали мы в тот момент безотчетно, но ведь были же какие-то двигательные силы? Надо полагать, это было чувство собственного достоинства, самоутверждения. Конечно, говорить о потере самоуважения на краю жизни, может, и беспредметно, но тем не менее это так. Ведь утверждал же Хемингуэй, что дело жизни человека важнее самой жизни.

Итак, чем мы располагаем? Мы в сознании. Еще живы. Даже языки шевелятся. Правда, довольно вяло. Может быть, и соображаем не совсем полноценно. Но все же ясно, что если у нас хватит сейчас сил расцепиться, то скатимся по плите и повиснем на страховочных репшнурах. Скорее всего, наше положение окажется еще хуже. Нет, решительные действия сейчас не для нас.

Руками мы не владеем. Они закостенели в нашем взаимном объятии. И разогнуться тоже не можем, даже не чувствуем своего тела. Как будто оно не твое. Но надо шевелиться. Иначе конец.

Солнце еще далеко, косой край освещенного склона внизу на правой морене. Но, может быть, быстрее солнечные лучи спустятся к нам сверху? Пытаюсь глянуть вправо. Шея не поворачивается... Нет, повернулась. Со скрипом, будто несмазанная. Но немного повернулась. Вот оно — первое шевеление.

Дальше дело пошло. Какое было наслаждение двинуть плечом. Вот и локоть можно отвести. Вот мы уже трясем друг друга.

Виктор поднялся. Еще как деревянный, опираясь на меня. Собираемся. Какие сборы? Крюк выбивать? Забрать репшнур? Даже не возникало это. Помог Вите надеть рюкзак, кое-как он взял в руки ледоруб. Страхую сидя, через крюк, хотя склон такой простой. Первые шаги Витя делает нерешительно. Потом, буквально с каждым шагом, все увереннее. Обернулся ко мне: “Пошли!” И мне было трудно встать и сделать первый шаг...

Оживаем на ходу. По нижней пологой части ледника мы почти бежали. Тянуло нас вправо, где бортовая морена была уже освещена солнцем. И почти одновременно ближних ее камней достигли мы и солнце. Встали и огляделись.

Южная вершина повисла над нами. Северная рисовалась на фоне неба, окантованная сияющим ледовым кружевом гребня. Под ним насупилась свинцовая стена, как будто бы сожалея о незавершенности своего вчерашнего чёрного дня. Так и хотелось ей крикнуть: “Что? Не вышло? Бросай теперь свои камни!”

ПО УЩЕЛЬЮ ВНИЗ

А по другой стороне ущелья, чуть ниже, увиделся кош и стадо овец. Мы даже не присели. Смотали веревку и побежали туда. Пока путь шел вниз, все было бодро весело. А к кошу вел небольшой подъем. Тут мы ощутили тяжесть накопившейся усталости.

Когда подошли к кошу, в двери появилась женщина. Мы поздоровались. Она показала на гору: “Оттуда?” — “Да”. На разных языках, но мы понимали друг друга. Настолько, что без нашей просьбы и даже намека она тут же вынесла мацони, сыр и лепешки. Потом принесла еще. Мы старались не торопиться, а есть могли еще и еще. Что может лучше утолить жажду, чем мацони? И что быстрее насытит, чем сыр и лепешка? И силы у нас прибывали.

Наверное, наш искренний аппетит был хорошей наградой этой доброй женщине. Сказано у Саади: хочешь испытать наслаждение, иди в пустыню, побудь в ней три дня, и первая мутная лужа будет тебе источником высшего наслаждения.

Мне хочется сказать читателю: хочешь получить наслаждение от питья и еды, сходи на свою Гору, а на спуске зайди в такой вот кош. Не будет вкуснее питья и еды! И будет память на всю жизнь.

...Мы шли вниз по тропе, и мир сиял. И не только потому, что мы победили. Гульское ущелье прекрасно! Ни в какое сравнение не идут рекламные альпийские фотографии в самом что ни на есть “кодаковском” исполнении. Свежесть и разнообразие красок гор, ручьев, водопадов, цветущих горных лугов, деревьев не поддаются описанию.

Мы шли в состоянии эйфории... Греки утверждали, что для нее нужна амброзия. Не сомневаюсь, что ее греки пили в горах, и, видимо, просто спутали их эффект. Мы не шли, а летели, скользили.
До нас наконец дошло, что такого уже не будет никогда. Еще Мориак предостерегал людей: не пропустите звездной минуты своей жизни. Он горько сетовал: почему, когда наступает мгновение, в котором выражается смысл твоей жизни, никто не скажет тебе от этом. А минута пройдет, и ты ее не отметишь и не прочувствуешь, а когда вспомнишь и оценишь, если оценишь, будет поздно, ибо она неповторима. Будут и другие кульминации твоей жизни, но такой уже не будет. Никогда.