Пишите в ФОРУМ на Mountain.RU

Автор: Олег Малышев, г.Усть-Каменогорск

Всего одно восхождение

“И сердце готово к вершине бежать из груди…”

Конечно, готово. И не потому, что так уж на вершину хочется, а просто замучил этот придурок – носитель организма. Он, наверное, думает, что пульс за 200 – это норма? А для сердца это сплошные синяки и шишки набитые об рёбра. Потому и готово к вершине… Хотя, почему именно к вершине, скорее наоборот вниз, в базовый лагерь или ещё ниже – на травку, к тёплой водичке и ласковому солнышку.

Время, то тянется как резиновое, то скачет как взбесившаяся лошадь. Идём уже 3 часа, а на часах только 8 утра. Разбудил всех затемно, распалил примус, набрал снега в котелок, сварил чай. С утра все сонные, еле шевелятся. Кто ищет обувь, кто пытается свернуть спальник. Попили чай с шоколадом – больше ничего не охота. Вышли, постояли, посмотрели на звёзды, поёживаясь от утреннего мороза. Тронулись, по одному вытягиваясь на узкой тропинке пробитой в снегу. Редко кому по душе ранние выходы и если есть возможность выспаться, я сам готов зарываться с головой в спальник и стараться урвать ещё часок сна, даже если со стенок палатки или пещеры на тебя льёт, как с крыши в марте. Но сегодня случай не тот. Сегодня нам надо выйти на перемычку или, если хватит сил, на 6400. А для этого надо миновать мульду под склонами пика Чапаева, ледопад и сковородку над мульдой.

Понемногу разогреваемся. Останавливаюсь, снимаю пуховку, упаковываю её в рюкзак. Подходим к первой трещине. Если Вам будут рассказывать, что альпинисты полные идиоты, можете в этом не сомневаться – это, наверное, правда. Ну в самом деле, кто в здравом уме, может подойти к трещине в одиночку ( каждый идёт своим темпом и мы уже растянулись на сто – двести метров) и, перекинув предварительно рюкзак, прыгнуть на ту сторону? Если заглянуть в трещину, в зависимости от освещения, можно увидеть или черноту или голубые стенки расширяющиеся к низу и теряющиеся в глубине, но дна всё равно не увидишь. Так что падение не сулит ничего хорошего. А противоположный край отстоит от тебя на полтора метра и выше этого края на 20 – 30 сантиметров. Но… прыгаем. Ух… пронесло (не в том смысле, что Вы подумали). Надеваю рюкзак и, не спеша, продолжаю набирать высоту в прежнем темпе. Приблизительно каждые полтора часа, скидываю рюкзак, который к этому времени от 16 кг. кажется, поправляется до центнера, падаю на него, с каким то даже садистко – мстительным чувством: не всё тебе на мне ездить, достаю сигареты и минут 15-20 блаженствую. Так бы и не вставал, но начинаю подмерзать – всё-таки не май месяц – июль! Да и время поджимает. Внизу уже видны точки остальных участников нашей группы, они отстали метров на сто пятьдесят по высоте. Правда и сам я отстал от одного из нас на добрую сотню метров. Когда впереди была видна его удаляющаяся спина, сначала было завидно: вот лось, наверное, успеет пройти сковородку до солнца. Пробовал прибавить темп, сначала расстояние сократилось, но потом понял, – нет, не угнаться. Сегодня он в лучшей форме. Да и не гоночная это трасса, её бы просто пройти и всё.

Ну вот, наконец, и мульда. Это весьма своеобразное место на маршруте. Через 2 года, именно здесь, погибнет один из лучших альпинистов всего мира Валера Хрищатый. Его не найдут… Эта мульда – воронкообразное углубление между склоном пика Чапаева и ледопадом ледника Семеновского, размером приблизительно 50 метров в длину и 15 в ширину, является естественным сборником всего того, что летит со склонов пика Чапаева. Лавины, куски льда и камни. Лететь начинает, как только солнце освещает склон. Эта мульда одна из главных причин нашего раннего выхода. Все стараются проскочить её затемно, хотя риска всё равно хватает. Сажусь перед мульдой, закуриваю. Сегодня вроде бы пока тихо, только одиночные мелкие камушки, видимо сдутые ветром, время от времени, с противным шелестом шмякаются в снег на дне мульды. Надеваю каску. Уже накопившаяся усталость, несколько притупляет внутренний страх. Ну, с богом… Почти бегом, хотя на этой высоте бег получается таким быстрым, что черепаха бы умерла от смеха, преодолеваю нижнюю часть мульды. Подхожу к пятиметровой фирновой стенке, и используя, чью то старую верёвку выползаю из мульды. Всё, проскочил. В общей сложности, мне пришлось 12 раз проходить это место и каждый раз удовольствия это не доставляло. Наверное сходные чувства испытывает солдат, преодолевая открытое простреливаемое место. По аналогии с китайской пословицей “не дёргай тигра за усы”, я называл эти забеги дёрганьем за усы Чапаева.

А время то уже 9 часов. Впереди ещё о-го-го сколько ползти вверх и прохлаждаться некогда. Каждая потерянная минута здесь обернётся потом десятками минут на сковородке. Дальше путь лежит через ледопад. Здесь трещины уже не перепрыгнешь. Приходится или петлять в поисках более менее крепких снежных мостиков или навешивать верёвку, опускаться на 10-15 метров в трещину, до прочной заклиненной пробки и затем подниматься на ледовом молотке, ледорубе и кошках на другую сторону. К счастью, такая трещина оказалась только одна. Пройден ледопад. Вот мы и на сковородке. А время уже 11 часов и солнышко вовсю сияет над головой. Да… подзадержался, сейчас буду расхлёбывать. Сковородка – это довольно ровное фирновое плато, с трёх сторон ограниченное склонами пиков Чапаева, Хан-Тенгри и перемычкой. Есть ещё одна сковородка под пиком Ленина, и хотя они расположены в абсолютно разных горных системах, ощущения одни и те же. Когда светит солнце, на человеке находящемся на плато концентрируются все лучи отражённые от окружающих склонов и от ослепительно белого снега под ногами. Ветра там, где он больше всего нужен, как правило, не бывает. Начинаю раздеваться, остался в одной рубашке. Снять бы и её, но нельзя, сгоришь за пять минут. Сначала мокрая от пота рубашка приятно холодит тело, но через десять минут она уже высыхает. Несмотря на то, что пот льётся ручьём, рубашка намокнуть уже не успевает. Далеко впереди видна точка – это тот кто опередил меня. Он уже проскочил сковородку и сейчас поднимается в блаженной тени к перемычке по гигантскому фирновому склону. В душе шевельнулась зависть, но сил нет даже завидовать, тем более, что я понимаю – совсем от солнца убежать не удастся даже ему. Оно настигнет его где-то на середине этого склона и там тоже будет не сладко. Поворачиваюсь и смотрю вниз. Вижу, что уже все благополучно проскочили мульду и ледопад и теперь собрались в начале сковородки вместе.

Скорее всего, они уже не пойдут дальше до 5 часов, пока не уйдёт солнце. Пройти, конечно, можно, но это отнимет столько сил, что может и не хватить на само восхождение. Ну, мне деваться некуда, я на середине сковородки. Господи, больше никогда не буду есть жареную рыбу. Мороженых альпинистов в горах хватает, а вот жареных ещё не было, хотя сейчас я думаю, что это упущение может быть исправлено мною и прямо сейчас. Двигаюсь как сомнамбула. В голове практически пустота, одна единственная мысль помогающая передвигать ноги: - “всё равно это когда ни будь должно кончиться, не может же это длиться вечно” – и рефреном – “а может быть может?” – и совсем уже посторонняя – “и дольше века длится день…”. Пульс за 200, дыхание – как у загнанной лошади, пот заливает очки – приходится время от времени останавливаться и зажмурившись, снимать и протирать их. Снять бы их совсем - в них так жарко... Нельзя сожжешь глаза за минуту. Останавливаюсь каждые полчаса и уже не снимая рюкзака, валюсь в снег. Господи, какой он блаженно холодный. Натереть бы им лицо, шею и руки… Нельзя. Видел я таких, кто сделал так – без врача не обойдёшься. Курить не хочется, но курю просто, чтобы чем ни будь заняться. Страшно хочется пить. Дым от сигареты, кажется, со скрипом продирается по обезвоженной глотке. Что бы подняться, приходится влезать в рюкзак, переворачиваться на четвереньки и при помощи лыжных палок вставать на ноги. Двигаюсь,… двигаюсь… Как-то не заметно оказался на склоне. Вовка, счастливчик, уже наверное в пещере, наверное чай пьёт. Мысли какие то отрывочные и почти все о воде. Тут ещё откуда-то наполз туман. С одной стороны он спрятал меня от прямых солнечных лучей, но с другой – ещё не известно, что лучше - жариться на сковородке или вариться в густом супе из тумана. Прохладнее не стало. Посмотреть на часы сил не хватает. Закрадывается мыслишка: бросить рюкзак и налегке подняться к пещере, останавливает лень – потом ведь придётся спускаться за ним. Иду… И когда сил уже кажется не осталось даже на то, что бы лечь и умереть, вдруг слышен скрип шагов и перед моими глазами появляется рука с фляжкой. Рассматривать остальные детали некогда. Трясущимися руками отвинчиваю крышку и… Вы видели когда ни будь как ведёт себя вода, пролитая на растрескавшуюся иссохшую землю? Она просто исчезает, почти не смачивая её. Вот так и эта вода из фляжки. Что такое для меня 800 грамм? Зрение проясняется. Вижу, что до пещеры остаётся от силы 20 метров. Пытаюсь сказать спасибо, но подумав о том, сколько на это потребуется сил – просто моргаю и двигаюсь к пещере. Через 5 минут я уже в пещере. Как быстро восстанавливаются силы! Много ли надо человеку для счастья – скинуть рюкзак, свалиться на каремат и вволю напиться – всё! Выхожу из пещеры и пытаюсь рассмотреть, где остальные. Туман. Ничего не видно. Время уже 4 часа. Ну что же подождём. В пещере ждать хорошо. Сочувствуем тем, кто внизу, им ещё идти и идти. Начинаем прикидывать, что делать дальше. На 6400 уже явно не успеваем. Значит, завтра пойдём сразу на 6700. Площадка там, правда, похуже, но одну ночь перебиться можно. Между делом, варим чай, ещё чай и ещё чай. Иногда всё это разбавляем растворимым соком. Есть всё ещё не охота. Но это дело поправимое, вечером аппетит появится. Выходим из пещеры на солнце и, расстелив карематы, устраиваем сиесту. Около 7 часов появляются и остальные. Они, конечно, устали, но не так уж и сильно. Самую жару они переждали, натянув верхний тент от палатки, и даже умудрились поспать там. Отпаиваем их чаем и соком и начинаем готовить ужин. Плотно подзаправившись, вдоволь нарассказывавшись анекдотов и историй, начинаем готовиться ко сну. Лучше лечь пораньше, завтра тяжёлый день. Перед сном выхожу из пещеры покурить. “Господи… красота то какая, - воскликнул поручик Ржевский, и эхо привычно отозвалось – мать…мать…мать…” Красота действительно не обыкновенная. Совершенно сумасшедшие закатные краски: от тёмно фиолетового до оранжево красного. Абсолютно отчётливо вырисовывается отстоящий от нас на 20 км. массив пика Победы. Вся вершина залита огнём заходящего солнца. Белый снег, иссиня голубой лёд, рыжие до красноты скалы, мраморное ребро Хан-Тенгри – цвета топлёного молока. Абсолютная тишина. Смесь самых разных чувств: от восхищения этим чудом и до чувства полного ничтожества перед вселенскими масштабами. Мураши на дереве смотрятся куда более значительно, по сравнению с нами. Ведь эти горы даже не замечают, что мы по ним ползаем. Ты взошёл на вершину, ты говоришь я покорил её – а она этого и не знает… Твой друг погиб на горе, ты говоришь гора убила его – а она не знает и этого. Масштабы несоизмеримы: тысячелетия и секунды, километры и сантиметры, миллиарды тонн и килограммы. Но то что горы дарят нам, пусть даже и не зная об этом, остаётся в нас навсегда – это вечно.

Ночью ещё несколько раз просыпаюсь и, поневоле вылезая из спальника, тоже природа - мать её…заставляет. Выхожу наружу. Зато, какие звёзды можно увидеть ночью в горах. С непривычки хочется пригнуться, звёзды, размером с кулак, почти физически давят сверху, а сколько их…!

У Азимова есть рассказ, где человечество одной из планет, где никогда не заходило солнце, впервые видит звёздное небо при солнечном затмении. Человечество сходит с ума, не выдержав этого великолепия. Почти такие же ощущения испытываешь ночью в горах.

Утром повторяется привычная процедура подъёма, одевания и выхода. Идём наверх. Сегодня нас ждут совсем другие ощущения на маршруте. Жарко уже не будет, зато будет ветер. Топтать снег уже не надо, зато придётся полазить по скалам. Да и высота уже сказывается посильнее. И идти уже надо всем вместе, потому как иногда хочется и верёвку пристегнуть, благо лететь есть куда, а человек, как известно, существо не очень летающее. Пока идём одновременно. Верёвку ещё не доставали, она мирно покоится под клапаном моего рюкзака. Лёгкий морозец взбадривает, идётся легко. Мешает правда рюкзак, да иногда приходится снимать рукавички – иначе не пройдёшь по скале. Довольно быстро набираем 600 метров и уже к 3 часам сидим в палатке и пьём чай. До вечера, успеваем ещё подняться чуть выше и оставить там верёвку и кое какое снаряжение – утром не тащить. Ночь проходит на удивление спокойно, несмотря на ветер и то, что иногда, кто нибудь начинал кашлять или дышать, так называемым, дыханием Чейн-Стокса (это когда время от времени забываешь дышать, а потом пытаешься нагнать упущенное). Утром проснулись довольно поздно. Собственно торопиться особенно и не было нужды. Позавтракали, собрались и, часов в 10, вместе с солнцем вышли на маршрут. У Хан-Тенгри есть одна особенность, – чем выше, тем сложнее. И сегодня нам предстояло пройти до вершины не так уж много по высоте, но довольно сложные участки в техническом плане. Временами, на гребне можно видеть одновременно и восхитительно величественную и суровую Северную стену, и наш Северо-западный склон. Падать можно в любую сторону, особой разницы я не видел. Скалы - сначала 2-3 категории, постепенно становились круче и после небольшого траверса подводили к стенке около 40 метров. Здесь висит с десяток старых верёвок, но пользоваться ими – не настолько уж мы идиоты, как о нас говорят. Короче, проходим лазанием и навешиваем свою верёвку. Дальше идёт ещё одна стенка около 60 метров. Её мы проходим со страховкой и выходим на предвершинное ребро 6900. По острому снежному ножу, около 15 метров длиной, перебираемся на более широкое место и по фирну крутизной около 40 градусов начинаем подъём к вершине. На каждый шаг приходится делать около 6-7 вздохов. В голове опять звенящая пустота. А если и появляются какие либо мысли, то в основном типа: какого чёрта меня сюда занесло? Что мне не сиделось дома? Да что бы я…Ещё раз…Сюда…Господи…Да когда же это кончится? Но кончается всё. Вот она вершина. Восклицательного знака нет, потому что на восклицания сил не было. Просто пройдя последние несколько метров по довольно ровному фирну, понимаешь, что ты уже на вершине. Вот она и тренога, правда от неё, из снега торчит всего сантиметров 50. А ведь когда-то была, говорят, двухметровой. Подхожу к треноге, сбрасываю рюкзак, смотрю на часы – 2 часа. Закуриваю. Немного проясняется в голове. Ни к селу, ни к городу вспоминается приказ спорткомитета СССР, запрещающий альпинистам Усть-Каменогорска курить на вершинах района. Разбирает истерический смех. Сейчас придёт дядя из спорткомитета и поставит в угол за курение в неположенном месте! Встаю. Подхожу к треноге. Достаю фотоаппарат и, повернувшись спиной к треноге и солнцу, поднимаю фотоаппарат на вытянутую руку и делаю снимок. (Кстати, вот ещё один вариант ответа на вопрос – зачем идёте в горы Вы? Сфотографироваться на вершине. Такие вот профессиональные фотомодели. Уж больно антураж там хорош.) Сознание всё ещё заторможено, иначе бы сообразил, что фотографирую солнце. Не настолько уж я яркая фигура, чтобы плёнка увидела меня на фоне солнца. Но это я узнаю потом, а пока надеваю рюкзак и, подобрав по дороге несколько мраморных обломков, начинаю спуск. Спуск хорош тем, что усталость от движения компенсируется сбросом высоты, поэтому, чем ниже, тем быстрее двигается альпинист. И тут важно удержать чувство меры – не превратиться в лавину. Та ведь тоже - чем ниже, тем быстрее. Но ей то всё равно, во что она превратится внизу. А вот нам, как правило, не всё равно.

Но всё хорошо, что хорошо кончается. Проскочив, сходу наш лагерь на 6700 мы оказались в пещере на 5100. Можно было бы спускаться и дальше, но уж очень неохота было проходить мульду в это время. Ну, ничего, лишняя ночёвка в пещере, зато не будет ночёвки на 4200, проскочим сходу. У Валерия Хрищатого в одной из книг, есть очень точное выражение –“утром поднялись как мячики, подпрыгнули и покатились” – вот так и мы, на следующее утро, именно подпрыгнули и покатились. Небольшая задержка вышла около мульды, пришлось провести разъяснительную работу с группой японцев, которые вздумали фотографировать и позировать в мульде, ну да всё обошлось. На 4200 попили чай и, к 5 вечера были уже в базовом лагере. Там организмы очень долго не выпускали нас из кают компании, пытаясь съесть все продукты за раз. Но, наконец, поздно вечером, раздувшись, как пиявки, мы отвалились от стола и доползли до палаток. До следующего восхождения оставалось ещё уйма времени.

И был вечер, и была гитара, и были друзья.

И увидели мы, что это хорошо.

Аминь.