На душе у него было муторно. Вдруг помимо воли представилось, что она там сейчас... с каким-нибудь другим мужиком. А что – если уж быть реалистом, то этого исключить нельзя. Как-то раз, несколько месяцев назад, когда он позвонил ей из Америки и под конец разговора в очередной раз стал полушутя-полусерьезно допытываться, сколько у нее в жизни было мужчин, Юля тоже полушутя-полусерьезно ответила «ну... сколько-то было. Двузначное число, если уж это тебе так интересно». Антон, хоть умом и понимал, что это вполне ожидаемый результат, все-таки не смог тогда сдержать какого-то болезненного удивления. Вот, получи, романтик фигов... Кроме того, из каких-то ее обмолвок и полунамеков можно было сделать вывод, что и мужу она была... не совсем всегда верна, так скажем. Еще до этой истории с разводом. Так, достаточно - только ревности ему сейчас не хватало.

За собственными переживаниями он и не подумал о том, что должна была чувстовать она после того, как, переспав с ней, он пропал, исчез, лег на дно. Что написать «люблю» после двух дней бесплодного ожидания для гордой Юли означало переступить через многое...

Угрюмый, пытаясь заглушить наступающие сразу с нескольких сторон мрачные и тоскливые мысли, Антон подходил к палатке. Внутри в это время звенела гитара, все дружно и самозабвенно пели песню про самолет, который заведен и дышит жаром и так далее. «Так пожелай мне нелетной погоды! Расскажи, как быстрее вернуться!» - довольно стройно, словно в колокол ударили, грянул припев. Вернуться... быстрее... эх, куда же мне теперь возвращаться?

Тут Антон увидел, что одновременно с ним к палатке подходит Ира. Маленькая и полная, да к тому же одетая в толстую пуховку, она была похожа на... что? Все сравнения выходили не особо лестными – то ли колобок, то ли хомячок... Но Антон все равно почувствовал к ней какую-то дружескую нежность. И плевать, кто как выглядит. Душа важнее... Ира тоже заметила его и спросила:

- Ну что, Антошка, дозвонился?
- Дозвонился... – угрюмо ответил Антон, не сумев совладать со своей интонацией.
- А что ты грустный такой? Дома что-то случилось?
- Да нет, слава богу, все живы-здоровы...
- Ну, а что тогда? Я же вижу, ты с самого начала похода время от времени делаешься просто сам на себя не похож... С тобой такого раньше не бывало.
- А это... так заметно?
- Мне, во всяком случае, заметно.

И вдруг Антон почувствовал, что ему просто необходимо облегчить душу. Никогда и ни с кем он не обсуждал свою личную жизнь. Ни с родителями, ни с друзьями, ни с кем. То ли не хотелось походить на некоторых женщин или безвольных, на его взгляд, мужчин, которые готовы говорить об этом с кем угодно, то ли просто страшно было открываться, то ли не находилось в нужный момент того, кто бы выслушал... Черт с ним, попробую, подумал он. В конце концов, Иру он знает уже больше десяти лет, она к нему очень хорошо относится, и при этом, несмотря на всю свою разговорчивость, язык за зубами, когда надо, держать умеет...

- Ну ладно, тогда слушай... – с усилием произнес он, и потом, волнуясь и путаясь, кое-как изложил события последних месяцев. Вначале у Иры даже глаза округлились от удивления, но дальше она слушала внимательно и молча, не перебивая, что обычно было ей совсем несвойственно.

- Такая история, - закончил, наконец, Антон. – И не знаю, что теперь делать... – это прозвучало даже чуть-чуть жалобно, ну да ладно.
- Ну... если честно, я бы на твоем месте не парилась. По-моему, тебе просто надо спокойно вернуться домой. Единственное, о чем тут можно вообще думать – это что тебе говорить Лене, если она что-то заподозрит. Я бы ничего не рассказывала. Как говорится, ложь во спасение. Вернее, молчание. Мало ли что, с кем не бывает. Мальчик ты большой... так что болезнь, надеюсь, никакую не подхватил... да не сердись, я любя... В общем, забудь и расслабься.
- Иришка, да ты не понимаешь, что ли? Как я теперь к Лене вернусь? Я же вообще не пойму, что я к ней теперь чувствую! Я раньше точно знал, что люблю ее... даже если мы ругались... а теперь, вот не знаю, ничего не чувствую. Все ушло. Даже странно от этого. Или страшно. Как я ей в глаза-то буду смотреть?
- Чувствую, чувствую! – передразнила его Ира. – Ты что, кисейная барышня? Знаю я вас, мужиков, где у вас там чувства. Из какого места растут...
- Да ладно – можно подумать, у женщин, все сильно по-другому.
- У женщин, понимаешь ли, еще есть такое чувство, как ответственность. Особенно за детей. Ты об этом подумал?
- Немного подумал, – мрачно ответил Антон. – Вот тут я вообще не знаю что делать. Но с другой стороны, ну предположим, что я даже вернусь. И что тогда – детям созерцать вечно мрачную рожу родителя, который не любит их мать? Ни с кем не разговаривает, хочет неизвестно чего...
- Опять-двадцать пять, любит-не любит! Да с чего ты вообще решил, что ты вот так Лену взял и разлюбил? Или, - Ира, видимо, решила переменить тактику – с чего ты взял, что ты без этой, как ее, Юли, теперь жить не можешь?
- Ну... меня к ней очень сильно тянет. Причем не чисто физически, а вот как-то... все вместе. То есть она мне и как женщина нравится, и, ну, не знаю, разговаривать с ней интересно, - Ира скептически усмехнулась, но Антон, распалившись, продолжал: - И вот - я сейчас вдруг, что называется, заново с ней ощутил себя мужчиной. Таким, не знаю, сильным, остроумным – в общем, настоящим. А не зачуханным программистом и родителем. Не могу я ее забыть, вспоминаю о ней все время! Причем я ведь помню, что вначале, полгода назад, этого не хотел, опасался, что затянет, ну и вот... затянуло. Ничего не могу с собой поделать. А вообще, - Антону надоело все время оправдываться, - разве кто-то может, что называется, своему сердцу приказывать? Кого любить, а кого нет?
- По-моему, до некоторой степени можно. Особенно в нашем возрасте, - ответила Ира, и Антон вдруг вспомнил, что Юля говорила нечто очень похожее про собственного мужа. Почему-то раньше эта столь очевидная аналогия ему в голову не приходила...

В палатке тем временем допели очередную песню, потом возникла пауза, смех, и голос Андрея позвал изнутри:

- Антон, ну что, ты дозвонился?
- Дозвонился, все нормально!
- Ну отлично. Вы там на спирт вистуете? А то мы решили еще по тридцать грамм перед сном накатить.
- Да нет, спасибо, ребята, я пас.
- Я тоже, - сказала Ира.
- Ну ладно, как хотите...

- Так, вернемся к нашим баранам, - деловым тоном продолжала Ира. – Ну, допустим, ты в нее действительно втрескался без памяти. Но как насчет взаимности?
- Как это? – даже немного опешил Антон, забыв все то, что думал о Юле буквально несколько минут назад, после неудавшегося телефонного звонка. – По-моему, иначе ничего этого и быть не могло. Ну и... не знаю, эсэмэску она мне прислала в последний момент, даром что я после той ночи ни разу ей не позвонил даже. Написала, что любит. Да и вообще, все остальные ее слова...
- Слушай, Антоша, а тебе не говорили раньше, что ты слишком серьезный?
- Говорили... да я сам знаю.
- Так вот, ты по-моему и других людей иногда слишком всерьез воспринимаешь. А они совершенно не обязательно вкладывают в свои слова то же, что и ты. И вообще... кроме слов, есть дела. Я, знаешь, неверующая, но одну цитату из Библии помню. «Вера без дел мертва». Так что вот, смотри, есть такой совсем простой тест. Сейчас вспомню, что там было... – Ира на минуту наморщила лоб. – Вроде вспомнила. Только честно отвечай. Готов?
- Ну, готов...
- У тебя день рождения был несколько месяцев назад. Она тебя поздравила?
- Да... то есть нет.. в общем, поздравила, но с опозданием дней на десять. Что-то у нее прямо в тот день не сложилась, а потом она улетела кататься на горных лыжах, по е-мэйлу оттуда написать не могла, а телефона моего у нее не было... – Антон вдруг сам почувствовал, что все это звучит как-то неубедительно. – Но она потом долго извинялась, вообще очень нежно себя вела, - добавил он, словно оправдываясь.
- Понятно. Второй вопрос. Она тебе когда-нибудь что-нибудь дарила?
- Нет... – с некоторым недоумением ответил Антон. – Вообще-то никогда.

Тут он вспомнил, что Лена довольно часто дарила ему всякие мелочи. То рубашку, то ремень, то бумажник. Антон вообще-то ко всему этому барахлу относился равнодушно, но он видел, что Лена явно вкладывает в эти подарки больший смысл, чем просто покупка ему какой-то вещи. Поэтому он старался показать, как мог, что оценил ее дар. А вот Юля... н-да. Тут было даже наоборот. В прежние времена он ей что-то иногда дарил, она ему – никогда. Хотя тогда это его не очень заботило. А в нынешние... Помнится, когда-то осенью она ему рассказывала, какие замечательные аудиокнижки слушает у себя в машине. Антон заинтересовался и попросил прислать копию одной или двух – в Америке этой русской продукции было мало, и продавали ее втридорога. Юля ответила, что без вопросов. Антон нашел в интернете какой-то сайт, через который можно было перекачать хоть целую александрийскую библиотеку, прислал Юле его адрес, потом еще пару раз напоминал ей... и все так как-то и заглохло. Тогда он, помнится, немного обиделся, но потом забыл за другими делами. А сейчас как-то некстати всплыло...

- Так... Ну и такой еще вопрос. Прямо скажем, интимный, так что отвечать или нет, на твое усмотрение. У тебя как было... в смысле секса? С одной и с другой?
- Ну... даже не знаю, что и ответить. Ладно, рассказывать, так уж все... просто тут ситуация такая... запутанная. Ну, с Леной-то никогда никаких проблем в этом смысле не было. Скорее наоборот. Вначале я так просто счастлив был, и только в последнее время иногда стало казаться что как-то... приелось мне немного. А вот с Юлей... не знаю, как объяснить... одним словом, раньше, давно, было... никак. Ей, я так понимаю, со мной не хотелось. Черт его знает почему. Но вот когда мы, так сказать, возобновили знакомство – тут я, знаешь, почувствовал разницу. Не знаю, как описать... но, в общем, давно я такого не испытывал. А может, и вообще никогда.
- Понятно... Ну, в общем, так. Два из трех ответов точно не в твою пользу. Если женщина тебя действительно любит, она всегда – всегда – помнит всякие твои знаменательные даты. Это, знаешь, мужчины могут про них иногда забывать, а женщины – никогда. У них память по-другому устроена. Так что если уж забыла, или там «не сложилось» - значит, ты, мой дорогой, при всех своих достоинствах, в ее сознании занимаешь мало места... Теперь второе. Женщина, которой ты действительно нужен, обычно просто не может удержаться и не сделать тебе какой-нибудь подарок. Что-то маленькое, безделушку какую-нибудь, хоть собачку плюшевую... но обязательно подарить. Может, это инстинктивное стремление, что-то вроде желания место застолбить. Но это факт. Вот насчет последнего...
- Насчет последнего я вам могу дать квалифицированную консультацию, - неожиданно раздался голос сзади. Антон и Ира, вздрогнув, обернулись. Около выхода из палатки стоял Сергей. По-видимому, он вылез какое-то время назад и слушал, о чем они говорили.
- Серега! – укоризненно воскликнула Ира. – Как не стыдно подслушивать!
- Стыдно, - с обезоруживающей, слегка пьяной (или наигранно пьяной) улыбкой согласился Сергей. – Но у меня в нетрезвом виде все реакции замедляются. Я пока понял, что у вас интимная беседа, уже все и подслушал... Но, обратите внимание, на моем месте мог бы быть кто-то другой. И он мог бы это все неправильно истолковать. Слышимость тут хорошая, так что я вообще удивляюсь, как это все общество еще не в курсе ваших проблем... Давайте отойдем немного.

Антон, решив, что терять уже нечего, молча сделал несколько шагов в сторону. Остальные последовали за ним.

- Так вот. Я, господа, хочу объяснить вам свое видение проблемы, - Серега вдруг начал выражаться чрезвычайно вычурно. Было похоже, что он сильно волнуется и пытается это скрыть, прикидываясь более пьяным, чем на самом деле. Антон еще никогда не видел его таким. – Мне кажется, что Антон тут слегка запутался. Он долго жил с одной женщиной. Это, как мне известно по собственному опыту, может, э, немного утомить. И вот ему теперь попалась другая, и, видимо, довольно симпатичная. Организм отреагировал на нее так, как и должен реагировать организм нормального джентльмена. Гм, да.. мужика. Возбуждение после долгого, в некотором смысле, воздержания, бывает весьма сильным. А Антон, ввиду уже отмеченной предыдущим оратором серьезности... ой, как это я такое выговорил... одним словом, он принимает простое возбуждение за нечто большее. И готов уже дров наломать. Я, господа, протестую! – Серега даже потряс в воздухе пальцем в теплой перчатке. - И считаю, что если человеку захотелось разнообразия в сексе, совершенно не стоит ради этого все бросать. Это твоя семья, и ты за нее отвечаешь, - последнюю фразу он вдруг произнес другим, трезвым и очень серьезным голосом. Антон слушал его странный монолог, разинув рот от удивления.

– Но с другой стороны, господа, - продолжал Серега, переходя опять на прежний нарочито-развязный тон, - я вполне могу понять это самое, как бы сказать... утомление от моногамности, вот. И я хочу вам сказать, что это как бы излечивается довольно простым методом... хотя он и требует некоторых расходов. Но не то чтоб очень больших. Так вот, не знаю, как там у вас в Америке, а у нас теперь полно самых разных заведений, в которых молодые и красивые девушки успешно исцеляют всякие такие закидоны. Пробыв некоторое время в их обществе, вы возвращаетесь домой отдохнувшим, просветленным, с зарядом новых сил и интереса к собственной супруге... и при этом не наносите никому никакого вреда. Главное, рецепт-то такой же древний, как человечество, вот только вечно на него смотрят как-то не так... Короче, Антон – я тебе скажу пару адресов, сходишь туда, поймешь, какие есть на свете девочки, и враз про свою эту… роковую женщину забудешь, - последнюю фразу Серега опять произнес безо всякого кривляния, как врач, прописывающий лечебную процедуру.

Антон окончательно обалдел. От своего молчаливо-надежного друга он менее всего ожидал услышать такие откровения, притом с подведенным под них философским базисом. Серега вообще был довольно закрытым и никогда ничего не рассказывал о своей личной жизни. Женился он сравнительно поздно, когда Антон уже был в Америке его жену, кстати довольно красивую, Антон мельком видел всего раз или два… и тут вдруг такое. Ира тоже не разделила энтузиазма новоявленного адепта платной любви:

- Фу! – воскликнула она. – Ну, Серега, ты даешь! Чтобы ты по проституткам шлялся...
- А что, было бы лучше, если бы я в один прекрасный день вот так, как Антон, с катушек слетел? – спокойно ответил Сергей. – Кроме того, я не так уж часто и шляюсь, и даже, в общем, не совсем по проституткам. Я после некоторого анализа рынка остановился на так называемых стриптиз-клубах...

Тут в разговор вмешался Антон, решивший пока не спорить о принципах:

- Ну, если уж на эту тему говорить... По-моему, разницы особой нет. Я в такие заведения из интереса заходил пару раз. Один раз в Америке, а другой раз в Чехии, в Праге, когда в командировке был. Во втором случае это, правда, оказался не столько стриптиз, сколько бордель... Но, короче, и там и там – это же был какой-то ужас! Там у каждой, такое впечатление, одно было на уме – как бы с меня денег побольше слупить. Пристают постоянно, но сразу видно, что все их улыбки, все насквозь фальшивое. Какое расслабление и просветление – я оттуда еле ноги унес!

Серега отвечал с прежней непробиваемой уверенностью:

- А ты, наверное, не в то место сунулся. Надо было выбирать тщательнее, отчеты почитать... Как у нас в туризме. Ну и навык какой-никакой требуется... Потом, это ты про заграницу говоришь. А ты не знаешь что ли, что русские женщины – самые душевные в мире? В том числе и в этих самых клубах. Нет, я серьезно. Конечно, у нас тоже и места разные попадаются, и девицы... Таких «цифр», как их называют, у которых одни бабки на уме, в принципе, вагон. Но есть и очень, очень неплохие девушки. При некотором опыте их легко отличить. И потом, они вообще-то не обязаны с тобой, извиняюсь, трахаться. Они могут согласиться, а могут нет. Или могут согласиться не на секс, а только на нечто промежуточное. Как, впрочем, и ты. Мне вот в последнее время обычно хватает просто, как это называется, слово такое есть забавное... да, петтинга. Насколько оба понравитесь друг другу, как договоритесь... в общем, простор для творчества.
- Все равно это как-то... мне даже представить сложно. Любовь за деньги... вот так запросто, как не знаю, в парную по субботам ходить... Да и вообще – при чем тут моя ситуация?
- Повторяю: при том, что, по-моему – извини меня, пожалуйста – ты сейчас путаешь чувства и элементарные инстинкты. И если твою тягу к разнообразию удовлетворить другим способом, то очень быстро поймешь, кто тебе на самом деле нужен в этой жизни.
А насчет денег - ну да, товаро-денежные отношения, и слава богу. И только с правильными особами, которые тоже это дело любят. В конце концов, тебя же не смущает, что за билет на концерт, чтобы там оторваться, ты выкладываешь свои кровные? Артистам тоже жить надо, и мне за искусство заплатить не жалко! А моя, прошу прощения за пафос, любовь и забота остаются жене и детям.
- Сравнение некорректное, - не выдержала Ира. – Сцена – это одно, а тут ведь отношения между двумя людьми. И потом – ты подумал, что спрос со стороны таких, как ты, он и предложение стимулирует? Ты бы хотел, чтобы твоя дочь занялась таким ремеслом?
- Нет, не хотел бы, - посерьезнел Сергей. – И постараюсь сделать все, от меня зависящее, чтобы не занялась. Но мне вообще-то кажется, что дело не только в спросе, но еще в элементарной экономической ситуации. Сейчас просто избыток предложения. Работают-то в основном приезжие. Из Украины, Молдавии, Средней Азии... оттуда, где денег мало. Девушкам из крупных городов это уже неинтересно, невыгодно. Если в других местах ситуация тоже исправится, то, боюсь я, останутся в этой профессии в основном уродливые тетки, которые больше ничего делать все равно не научились, да приезжие из далекой Африки. В Европе, говорят, уже так. Не знаю, что тогда и делать буду...

Наступила пауза. Антон и Ира переваривали услышанные откровения и чувствовали какое-то внутреннее несогласие с Серегой, но не знали, что возразить. В конце концов Антон собрался было сказать нечто вроде «ну, ты всегда умел лучше всех владеть собой. Или вообще по-другому устроен. Но я – не такой». Он уже открыл рот, но его опередила Ира:

- Ребята, - с женской непосредственностью сказала она. – А у вас какое-то сюрное ощущение не возникает от этого всего? Стоим мы тут по колено в снегу, посреди тайги, на морозе – и обсуждаем темы, как, я не знаю, в фильме «Секс в большом городе». В жизни не думала, что такое может случиться!

Сергей усмехнулся. Антон, хоть ему по-прежнему было не особенно весело, тоже улыбнулся.

- Да уж... – сказал Серега. – Стоило воссоединиться после такого перерыва, и сразу масса новых тем для разговоров.

Но тут из палатки послышался недовольный голос Андрея:

- Эй, граждане, вы там долго еще трепаться будете? Отбой уже пять минут как наступил. И завтра у нас, кстати, не самый легкий перевал.
- Идем, идем! – крикнула в ответ Ира. – В общем, Антошка, - повернулась она к нему, - ты подумай как следует. Хочешь, еще потом поговорим. Но, как видишь, у нас с Серегой мнение довольно схожее. Решать, конечно, тебе, но ты... постарайся объективно взглянуть на ситуацию.
- Спасибо, ребята, - искренне сказал Антон. У него и вправду как будто немного прояснилось в голове после этого разговора. Или ему сейчас так казалось. – Я подумаю. Я правда постараюсь все взвесить...

Но когда он заснул, ему приснилась Юля. Во сне он засмеялся от счастья, протянул к ней руки, обнял ее, почувствовал тепло ее тела, все его изгибы – и не было в мире для него ничего лучше и желаннее...

***

До конца похода оставалось всего несколько дней, когда они подошли под последний и самый серьезный перевал. Он носил странное название РКТ-2. Никто не знал, что это означает. Загадочные буквы поселяли в душе легкое почтение, вызывая ассоциации у одних с каким-то оружием (РПГ, БМП и прочее), у других со второй в мире по высоте и первой по числу жертв вершиной К-2 в горах Каракорума. А когда они наконец увидели этот перевал, почтения сразу прибавилось.

Мощная стена Талаканского хребта, возносящаяся над подперевальным цирком больше чем на пятьсот метров и сверху утыканная заостренными скальными зубьями, в этом месте не имела сильных понижений. Перевал выглядел как небольшая дыра в гребне, словно один или два зуба выпали из челюсти. Судя по нескольким найденным перед походом описаниям, другие поднимались туда по длинному и неширокому кулуару. Он был полностью завален снегом. И снег, как назло, шел весь день накануне. Все, не сговариваясь, вспомнили слова спасателя, напутствовавшего их: «не поднимайтесь по всяким желобам...» Этот кулуар и был тот самый желоб. И он был куда страшнее того лавиноопасного склончика, который Антон не без страха преодолел на пятый день похода. Если бы лавина сошла здесь, она бы похоронила всю группу.

Оставалось одно – не лезть в опасный кулуар, а подниматься правее, по ребру, или скорее валу, идущему вдоль желоба. На ребре, как было отсюда видно, там и здесь торчали камни. Значит, снега на нем было мало, и лавины не грозили. Вело оно почти к самому перевалу. Вот только отсюда казалось, что кое-где там крутовато, скалы выступают в паре мест... но очень трудно правильно оценить крутизну, когда смотришь на гору «в лоб».

Какое-то время они сидели, глядели вверх и совещались. Погода была солнечная и безветренная – для восхождения идеально. Перевал явно стоил того, чтобы на него залезть, а запасной вариант, попроще, был отсюда далеко. Подъем по ребру им, уже освоившимся в этих горах, казался вполне посильным. На крайний случай в запасе была веревка, которую можно было повесить для страховки, если бы попался особо крутой участок. И они решились.

Подойдя поближе к подъему, где снег стараниями солнца и ветра сделался тонким и спрессованным, они сняли лыжи, заткнули их в рюкзаки и пешком цепочкой пошли вверх. Уже минут через двадцать стало ясно, что просто в ботинках тут идти опасно - слишком скользко. Опять остановились, достали из рюкзаков кошки, надели и вновь двинулись друг за другом.

Кошки держали хорошо, и даже когда подъем сделался круче, а склоны по сторонам широкой и плоской спины ребра превратились почти в обрывы, Антон не особенно забеспокоился. Правда, он жалел, что в руках были только лыжные палки. Если упадешь и заскользишь вниз, они тут едва ли помогут. Вот ледоруб спасет везде – но, по соображениям экономии веса, ледоруб у них в группе был всего один, на маловероятный случай, если бы понадобилось провешивать и закреплять на нем веревку. Так что если бы кто-то оступился и полетел, был некоторый риск пострадать. Но в опытной группе вероятность подобных нелепых происшествий очень мала. Намного страшнее было бы попасть под лавину там, куда они не стали соваться...

Время шло. Подперевальный цирк был уже глубоко внизу. Полуденное солнце заливало ярким светом окрестные бело-синие горы, испещренные черными точками камней, соседние хребты и далекий лес. На голубом небе не было ни облачка, ветра тоже не было, мороз слабый, кошки при каждом шаге уверенно вгрызались в лед и фирн, и лишь иногда под ними скрипели камешки. Все им благоприятствовало, и Антон, периодически задирая голову, с удовольствием видел, что гребень хребта хоть и медленно, но приближается.

Путь неожиданно преградил скальный выход, похожий на бастион, слишком крутой, чтобы брать его в лоб. Кажется, это его они увидели снизу, и он тогда заставил их усомниться в простоте подъема. К счастью, скалы можно было обойти слева – поперек склона, или траверсом, как говорят в альпинизме. Дальше за скалами был опять не очень крутой подъем по снегу.

Андрей, который шел первым, помедлил, а затем осторожно двинулся вперед, траверсируя склон. Метрах в пятидесяти ниже он заканчивался обрывом. Антон глянул туда один раз, не обрадовался и решил больше не смотреть. Вслед за Андреем прошло еще двое, а затем и Антон, для страховки взяв обе лыжные палки наперевес, остриями к склону, пошел по их следу.

Один шаг, другой, третий... Все шло нормально. Еще несколько шагов... Правая ступня вдруг ощутила какое-то странное покачивание, и послышался вроде бы негромкий хруст. Антон, не успев сообразить, что что-то не так, сделал шаг левой, перенеся весь вес на правую ногу, и...

Все дальнейшее произошло очень быстро. Треснуло погромче, и Антон вдруг почувствовал, что нога потеряла опору. Не успев ничего сделать, он совершил в воздухе нелепый пируэт и упал, больно ударившись. В следующий момент он уже скользил на животе вниз по склону, все быстрее и быстрее.

Это было страшно, этого никогда с ним раньше не случалось, но в долю секунды он понял, что надо бороться, во чтобы то ни стало задержаться, остановиться – иначе он побъется о камни или долетит до обрыва внизу, а что там за ним... Палки он, к счастью, из рук не выпустил, и теперь попытался, повернув их вертикально, зацепиться остриями за снег, как якорем. Но снег был больше похож на лед, концы палок никогда не были особенно острыми, и, самое главное, не удавалось надавить на них так, чтобы они действительно начали тормозить. Тяжелый рюкзак беспощадно прижимал Антона сверху, не давая приподняться и навалиться на острия всем весом. Наконец ему все-таки удалось подтянуть их к себе, почти к самой голове, и сверхъестественным усилием, приподнявшись на локтях и коленях, нажать сверху. Из-под концов палок прямо ему в лицо брызнули фонтанчики снежной крошки, скорость вроде бы начала падать... но тут его правая нога с разгона ударилась о камень, и от дикой боли в голени Антон на секунду потерял контроль над собой. Когда он очнулся, оказалось, что он уже не тормозит и летит все быстрее. С каким-то странным звуком, смесью стона и рычания, он опять подтянул руки к себе, опять острия палок заскрипели по льду и мелким камешкам... но в следующую секунду другой камень, покрупнее, зацепил его, ударив куда-то под ребро, в солнечное сплетение, и перевернув набок. От этого удара дыхание сбилось, в глазах потемнело, и Антон, как боксер в нокауте, на несколько секунд лишился сознания...

***

Семь лет назад, весной, Юрий Барашев, старший товарищ Антона, Иры и остальных, спускался с двумя друзьями с покрытой снегом вершины Эльбруса. Из-за того, что внимание притупилось от кислородного голодания, он не заметил, как снег перешел в лед. По льду Юра успел сделать всего один шаг. Затем поскользнулся, упал и полетел вниз. Метров через сорок он угодил в камень и остановился, сломав ногу. Отделался в итоге внушительной суммой за операцию и несколькими титановыми болтами в костях.

Через два года после этого, зимой, на Приполярном Урале, на подъеме на вершину Манарага, другой общий знакомый, Михаил Разуваев, оступился и заскользил. Врезался в камни, ничего не сломал, но получил многочисленные ушибы, и, главное, сильно ударился головой. Через два дня его эвакуировали вертолетом в город Печора. Похоже, у них в группе были не самые лучшие отношения, и в больнице с ним никто не остался. Ехать выручать его пришлось Вадиму и Ире. Условия в больнице оказались такими, что к моменту их приезда Миша, пребывавший из-за травмы головы в полубреду-полубеспамятстве, едва не загнулся от элементарного отсутствия ухода. Отмывать, откармливать и выхаживать его им пришлось почти неделю, и еще месяц после этого он лежал в больнице в Москве.

И в том же году, в начале сентября, на Кавказе, в самом конце сложного, почти в месяц длиной похода, связка-двойка, в которой был парень по имени Коля Погодин, спустилась в конце дня со скал на ледник. Он был некрутой, но метров через пятьдесят был резкий перегиб, фактически обрыв в пропасть. Коля, не сказав напарнику, выстегнул связывавшую их веревку, видимо, решив, что все сложности позади. Ледоруб он достать не успел. Дальше никто ничего толком не понял – просто увидели, что Коля упал и заскользил вниз. Напарник автоматически бросился на свой ледоруб, чтобы затормозить связку - но что толку, веревка болталась свободно... Упавший исчез за перегибом. Через несколько часов группа сумела спуститься к нему. Вернее, к его телу. Сделать уже ничего было нельзя. И даже поднять его наверх из-за неожиданно начавшейся затяжной осенней метели им не удалось. Это смогли сделать только следующей весной...

***

В красно-коричневом тумане шевелились темные тени. Потом послышались звуки. Как будто вдали кто-то кричал. Несколько голосов. Антон почувствовал, что нога и весь левый бок страшно болят. Он лежал как раз на этом боку. Щеку тоже саднило, она была липкая и теплая, а под ней был холодный снег. В общем, было жутко плохо и неудобно. Антон пошевелился, пытаясь распрямить согнутую ногу...

- Антон, не двигайся! НЕ ШЕВЕЛИСЬ, ТВОЮ МАТЬ!!! – раздался сверху панический крик сразу в несколько глоток. – А то сорвешься!!! Мы сейчас к тебе спустимся с веревкой, только не шевелись!

Антон окончательно пришел в себя. Он понял, что все-таки за что-то зацепился. Непонятно как, может какими-то деталями лыжи, которая была засунута сбоку в рюкзак. Под телом никакой надежной опоры не чувствовалось, лишь неудобно согнутая нога во что-то упиралась. Судя по крикам сверху, положение его было очень опасным. А сделать он ничего не мог. Сердце заколотилось, как бешеное, бок жутко болел, безумно хотелось перевернуться на живот, но делать этого ни в коем случае было нельзя...

Потекли секунды ожидания, боли, страха и надежды. Сознание теперь работало четко. Он сообразил, что что-то сломалось в правой кошке, она соскочила с ноги, и из-за этого он упал. Он слышал о чем-то подобном с такими же старыми кошками. Вспомнить бы заранее – купил бы новые, самые лучшие, денег бы не пожалел...

Затем он стал лихорадочно думать о том, можно ли что-то сделать. Но любые действия означали движение, а он теперь даже головой двинуть боялся. Наверху ребята о чем-то быстро переговаривались, и мимо Антона по искрящемуся под солнцем льду время от времени скатывались маленькие камешки и комки снега. Видно, они там ждали тех, у кого ледоруб и веревка, а потом возились, закрепляя ее. Время текло нестерпимо медленно. Ох, как же тут фигово...

Мысль рывком переключились на Лену и детей. И тут случилось неожиданное. То ли из-за короткой потери сознания, то ли под влиянием всего, что он сейчас переживал, но оказалось, что он думает о них совсем не так, как две недели назад.

Он понял, что страшно боится не только за себя, но и за них. С поразительной, фотографической резкостью он увидел и осознал, что если с ним сейчас случится непоправимое, то им будет от этого хуже всех в мире. И в первую очередь - ей. Детская психика пластична, а вот она... она взрослая, она уже не изменится, и она единственная женщина, которая по-настоящему любит его. Всегда любила. Несмотря на семейные ссоры, несмотря на заедающую повседневную жизнь – в ее чувствах он всегда был уверен. Ее душа, он знал, всегда принадлежала ему одному.

А с его собственной душой, получается, недавно что-то случилось. Поломка, как с этой чертовой кошкой. Трещина в металле. Он, Антон, оказался ненадежным. И вот этот мир, мир суровых гор, оценивающий людей по своим вечным законам, где выше надежности нет ничего – этот мир был оскорблен. И отплатил за оскорбление.

Эти странные, неожиданные мысли короткими вспышками проносились в его потрясенном сознании. В другое время и в другом месте они показались бы бредом. Но здесь и сейчас... За обычной реальностью, за мертвыми камнями и снегом словно забрезжил какой-то иной свет. И словно бы кто-то с прицельным вниманием сейчас наблюдал оттуда, из-за призрачной завесы, и думал, что делать с единственным камнем, удерживающим распластанного на склоне горы человека...

***

Антон никогда не мог определенно ответить на вопрос, верит ли он в Бога. Он иногда смутно чувствовал или хотел чувствовать, что в жизни как будто бы есть что-то, какая-то сила, которая выше людей с их обычной суетой. Без отблеска которой они лишь стадо технически продвинутых обезьян. Его очень трогала история Иисуса Христа, и ему, пожалуй, хотелось верить, что и на самом деле все было так, как описано в Евангелиях. Но, зная по опыту, как могут перевирать и приукрашивать даже недавние, ничтожные и всем известные события, он подозревал, что между тем, что действительно произошло в древней Иудее две тысячи лет назад, и многократно переписанными текстами из Библии – скорее всего, мало общего. Его рациональный ум противился тому, чтобы поверить в нечто, принципиально не подлежащее проверке.

Но в горах, где человек внезапно понимает, как он мал и слаб перед лицом могучих первобытных сил – высоты, холода, расстояний – и где в то же время его захватывает, покоряет красота и величие окружающего мира, заставляя возвращаться опять и опять – верить в присутствие чего-то высшего начинают многие. Это, впрочем, больше похоже на языческие обряды или простое суеверие, желание подстраховаться и задобрить могущественных горных духов - все эти тосты за Мать-Моржиху и прочее.

И сейчас, когда Антон, лежа на холодном льду и рискуя в любой момент соскользнуть вниз, в смертельном страхе молился всему, чему мог, вряд ли можно было сказать, что он истинно уверовал. Но то, что он молился не столько о себе, о спасении собственной шкуры, сколько о тех, кто его любил и кто ему доверял – о спасении души - возможно, решило его судьбу. Тот, кто наблюдал из-за призрачной завесы, не сделал последнего, смертельного движения...

***

Заскрипели, приближаясь, поспешные шаги. Скосив глаза, Антон увидел, что это Андрей. Он держался за веревку, закрепленную где-то выше. Андрей остановился рядом, быстро завязал на веревке узел, встегнул туда карабин и осторожно застегнул этот же карабин на лямке Антонова рюкзака. Затем он протянул ему свободный конец веревки. Антон кое-как намотал его на руку.

- Ты сам встать можешь? – спросил Андрей ненатурально спокойным голосом.
- Попробую... – прохрипел Антон.

Он осторожно перевалился на живот, и сразу же соскользнул вниз. Веревка натянулась под его весом. Антон запоздало облился холодным потом при мысли, что было бы, если... Но веревка держала крепко. Бок продолжал сильно болеть. Ребро он сломал, что ли? Черт с ним, вот что у него там с ногами… ушиб на правой жутко болит, да и другую как будто сапогами топтали… но вроде хотя бы двигаются.

Все-таки самому встать с рюкзаком ему не удалось. Сверху спустилось еще двое. Совместными усилиями они освободили Антона от рюкзака, и он, наконец, кое-как сумел подняться. Действительно, ноги-руки были целы. Хвала Матери-Моржихе, господу Богу и всем, кому только можно… Держась за веревку, поддерживаемый с двух сторон, хромая и иногда непроизвольно постанывая, он начал взбираться наверх.

Когда, после нескольких перевешиваний веревки, они наконец добрались до сравнительно безопасного места и напряжение спало, всех словно прорвало. Ребята заговорили одновременно, перебивая друг друга. Ира, едва сдерживая слезы, прижалась к нему. Потом, увидев, что лицо у Антона местами ободрано, она принялась хлопотать над ним, заклеивая наиболее крупные ссадины. Остальные наперебой обсуждали, как Антон кувыркнулся и летел. Его хвалили за то, что он все-таки сумел хоть как-то затормозиться. Не сделай он этого – почти наверняка не застрял бы в камнях. Артем нашел его сломанную кошку и уже успел в первом приближении ее починить. «Никогда такого не видел...» - несколько раз с удивлением повторил он, глядя на треснувшую стальную скобу толщиной в несколько миллиметров. Антон вдруг вспомнил про прицельные камнепады на Алтае. Такого тоже раньше никто не видел...

Он испытывал странную смесь ощущений. Избитое тело сильно болело – в другое время он с такими ушибами мог бы только лежать без движения, но тут надо было держаться, и это было мучительно трудно. Еще ему было неудобно, что он подвел остальных. Был бы внимательнее – успел бы сообразить, не сделать последнего шага, и не было бы падения и всего, что за ним последовало. Но с другой стороны, было невероятное облегчение человека, вернувшегося с того света. И было еще одно, не забытое... похоже, и в другом смысле он тоже вернулся оттуда, откуда редко возвращаются. Он почему-то боялся об этом подумать более четко, да и не до того сейчас было... но время от времени он словно слышал какой-то спокойный и ободряющий голос внутри, который повторял: вернулся. Молодец, вернулся. И от этого неизвестно почему тоже было гигантское облегчение.

Надо было спуститься обратно – ни о каком перевале сегодня уже нельзя было и думать. Антонов рюкзак почти полностью разгрузили, но он все равно был не уверен, что сумеет пройти всю дорогу вниз. Когда он поднялся, то еле-еле смог сделать первые несколько шагов – так болели и дрожали побитые ноги. Серега и Артем поспешно взяли его под руки. К счастью, идти вниз было куда легче, чем вверх. Постепенно он кое-как разошелся, так что помощь ребят уже почти не требовалась. В несколько переходов они дошли до подножия перевала. Часть группы в это время уже ушла вперед, до первых деревьев, ставить палатку. Идти по пробитой лыжне было сначала тоже легко. Но потом спуск пошел крутыми серпантинами, и приходилось то и дело переступать боком и разворачиваться. Эти приседания и повороты, без которых невозможно было обойтись и которые за него никто не смог бы проделать, окончательно доконали Антона. Пару раз он падал в глубокий снег и с трудом поднимался. Еле-еле, качаясь, как пьяный, и мало что соображая, он дошел до палатки, вполз внутрь и повалился, обессиленный болью и усталостью...