Карельскими тропами

* * *

В Космос ушли ракеты,
К волнующим ум высотам.
А ты одеваешь кеды,
Идёшь по таёжным тропам.

Зимой ли, весной, под грозами
Живёшь по лесной грамматике.
И спишь под открытыми звёздами
Не ведомой нам Галактики.

Да! Вот такие парни,
Без хвастовства и фарса,
В куртках из прочной ткани
Пойдут по дорогам Марса.

Бьёт их дождем и градом,
Топит в болоте зыбком.
Но с ними вечно рядом
Солнечная улыбка.

Солнечной и лучистой
Быть ей всегда с тобою,
Даже когда не чисто
Небо над головою.

1961

* * *

В голубой весенней дали
Плыли тучки – северянки.
Под берёзами стояли
Две палатки – «серебрянки».

Надувал рубаху ветер
И разглаживал морщины.
Беззаботные, как дети,
Мы смеялись без причины.

Речка в гальке ворожила,
Заговаривала зубы.
Говорила, как поила,
Освежала наши губы,

Рассыпала изумруды,
Умывала наши лица
И прижала у запруды
Краснопёрую плотвицу.

Плавники её устали,
Речка стала ей мученьем.
Брюхом кверху, по спирали
Рыбу вынесло теченьем.

Пробежал по лицам ветер,
Собирая лбы в морщины.
Говорил он людям: «Дети,
вы смеетесь без причины».

Прошептал он речке: «Лада,
Ты ж отравлена в истоке,
Не мани ж своей прохладой
К берегам своим высоким».

В фиолетовой одежде
Ходят тучки-северянки.
Под березами как прежде
Две палатки «серебрянки».

Там, где новая запруда
Речка память ворошила,
Вспоминала, с кем дружила:
Кто же здесь из нас Иуда?

1961

* * *

Подними же нас, День, скорее,
Подари нам пути далёкие,
Дай нам мир посмотреть острее,
Широко раздвигая лёгкие!

Разбуди нас с зарёй, с рассветом,
Дай студёной водой умыться,
Белый снег подари нам летом,
А зимою – загар на лица!

1961

* * *

Ноченька туманная. В миске каша манная.
Смоляными иглами колется сосна.
Ничего нет странного, ничего туманного,
Если в ночь холодную просто не до сна.

Где-то над озёрами струны переборами,
Тихие и громкие песни до утра.
Сапоги промочены в лужах за заборами.
Сушим их на камне около костра.

Под сосной дремучею обижать девчонку
Шуткой неуместною просто не хочу.
Вся дрожит от холода, похожа на зайчонка.
Прислонись, усталая, к моему плечу.

Пусть тебе запомнится у костра бессонница
И как засыпается в кипяток крупа,
Как она разварится, а потом посолится,
И в высоких зарослях узкая тропа.

1961

Праздничный поход по Карелии

Я сегодня вместе с теми,
У кого бродячий зуд.
По кустам мелькают тени,
У костра всех ждёт уют.

Ночь, как в дебрях Уругвая,
Ночь – хоть выколи глаза.
До какого-то сарая
Мы идем уж два часа.
Под ногами грязь и глина.
Ноги врозь, как у телят.
Наша прима-балерина
Полный делает шпагат.
Наконец, все пируэты
Группа кончила. Ночлег.
Но, к несчастью, есть приметы:
Нас тринадцать человек.

В каждом юность, в каждом сила.
Но, увы! Случилась так:
Кровь туриста оросила
Злополучный бивуак.
Чтобы лучше разгорался
Ярким пламенем костер,
По валежнику метался
Очень острый наш топор.
На руке пробита вена.
Быстро к лекарю, в совхоз.
Он укол всадил мгновенно
С этикеткой «Бруцеллёз».
Значит рана необычна,
Значит будет все отлично.
Тот укол или не тот:
Все до свадьбы заживет.

После краткого привала
Дотянули, наконец,
До сарая-сеновала.
Кому как, а нам – дворец!
Рюкзаки распаковали.
Здесь была вторая ночь.
Пир пошел на сеновале,
Отогнали скуку прочь.
В общем, было всё нормально.
Были тосты, были речи.
Скажем, «интеллектуально»
Провели мы этот вечер.
Под ветвями старой ели
Каждый пил и доедал.
Все немного охмелели.
И пошли на сеновал.

Холод гонит со двора:
В сене сделана нора.
Уж кому-то сон приснился.
Вдруг сарай зашевелился.
Видно место здесь не чисто.
Раздался ужасный вой –
Призрак сонного туриста
Встал над самой головой.
В деревянные стропила
Носом била голова
И орала и вопила.
В жилах призрака бурлила,
Вероятно, «Акстафа».
Брось гудеть, дурной ты что-ли?
От вина в такой «завод».
Посиди ты в чистом поле
Может быть, скорей пройдет.

Сырость, сырость отовсюду,
На горе и под горой.
На не мытую посуду
Наступает костровой.
У костра сидит Алёнка,
Развернув портянок складки,
А усталые глазёнки
Смотрят в сторону палатки.
Ей турист слагает песни.
У туриста сердце – печь.
Но, Алёнушка, хоть тресни
Хочет спать скорее лечь.
А вокруг неё девчонки
Все чумазые, как золушки,
Запевают песни звонкие.
Разве тут уснуть Алёнушке ?

Чьи-то сушатся ботинки.
От ходьбы в ногах усталость.
На извилистой тропинке
Чьё-то счастье затерялось.
Далеко ль от этих елей
Петроградская сторонушка?
Не за тридевять земель ли
Завела ты нас, Алёнушка?
Здесь как-будто в самом деле
Тёмный лес из доброй сказки…
Чьи-то руки огрубели,
Чьи-то руки просят ласки.
Нос не три - измажешь в саже.
Прислонясь к плечу плечом,
Спать теплее. Утро скажет,
Где мы спим и спим на чем. Нет места в твоей палатке.
Ты даже меня не узнала!
Туристские голые пятки
Ты прячешь под край одеяла.
Пойду я в сырую темень
Носить для костра дрова -
Жалкий потомок племени,
Что любит искать слова.
Так вновь коротаю ночи
В карельской лесной стихии.
Возьмите, прошу вас очень,
Носки в рюкзаке сухие.

Паровоз от Приозерска.
Спим на полках как сурки.
Проводник кричит премерзко:
«Уберите рюкзаки!
Вам бы дома спать в постели,
Из домашней есть посуды.
До чего ж вы надоели,
Одногорбые верблюды».
Проводник, да что ты, милый!
Мы, щетинами обросшие,
Просто выбились из силы.
Мы советские, хорошие.
Понимаешь – анемия:
Мало ходим, много дел…
Нам от гиподинамии
Быть в верблюдах врач велел.
В Ленинград мы едем мыться,
Закупать продукты грудами,
Чтобы снова возвратиться,
Чтобы снова стать верблюдами.

Стучат колеса паровоза,
Бегут столбы за рядом ряд,
В окно поклоны шлет берёза,
А ели выстроились в ряд.
Дорога мокрая, сырая
Ведёт через прозрачный лес.
Прощай, Карелия родная,
Я снова скоро буду здесь.

1961 - 1963

Зверобой
(Ореховская Гренада)

Новые песни
Придумала жизнь…,
Не надо, ребята,
О песне тужить.
Не надо, не надо,
Не надо, друзья…
Гренада, Гренада,
Гренада моя!

М. Светлов.

Мы мчались на лыжах
В мороз и в метели,
Сезон закрывая
С дождями апреля.
Минутами – в гору,
Секунды – с горы.
Мы песен своих
Не поем до поры.
А вечером песни.
На нашей эстраде
Звучат под гитару
Стихи о Гренаде.

Но песню иную,
Однажды услыша,
Возил мой приятель
С собою на лыжах.
Он пел, озирая
Родные края:
«Орехово – это
Гренада моя!
Орехово - это
Зимою бахилы,
И солнце весеннее
В полную силу.
Орехово – это
Весенней порой
Трава луговая –
Трава зверобой.

Откуда, приятель,
Песня твоя:
«Орехово – это
Гренада моя»,
Откуда приносишь
Ты ранней весной
Траву луговую -
Траву зверобой?
Лукавит приятель,
Смеётся в ответ:
«Где взял я траву?
Там её уже нет.
Под снегом глубоким,
За дальней горой
Нашел я случайно
Траву зверобой».

Восход поднимался
И падал опять.
Мы лыжи устали
Наверх поднимать.
Железные канты
И слаломный «Ботос»
Весь наш выходной
Превратили в работу.
А вечером песни,
Стихи и гитары.
Приятель и я
Взгромоздились на нары.
И ноги и руки
Гудели до боли.
Гитары звенели,
Но нам до того ли?

Уснул мой приятель
И видит во сне:
Он в дальнем походе
На белом коне.
В долину спускается
Узкой тропой
И топчут копыта
Траву зверобой.
Там белые горы,
Там синяя даль,
Там в горных озерах
Вода как хрусталь.
Приятель коня
Своего разнуздал.
Пасется на сочной
Траве Буцефал,
В росе искупался,
Мотнул головой,
Губами коснулся
Травы зверобой.

«Не трогай ты эту
Траву, Буцефал!» -
В испуге приятель
Во сне закричал.
«Трава зверобой
Для тебя – это раны.
А нас ждут дорога
И дальние страны,
Тропа над обрывом
По самому краю.
Траву зверобой
Я себе собираю».

Проснулся приятель.
Гитары звенели
И тихую песню
Товарищи пели.
И пили, к горячим
Стаканам припав,
Пахучий настой
Из ореховских трав.

За окнами полночь.
Ночною порой
Деревья, чуть слышно,
Шептались с горой.
У мудрой горы
Узнавали рябины,
Откуда у нас
«Мукачи» и «Альпины».
У мудрой горы
Узнавали берёзы,
Откуда у нас
Появляются грёзы,
Откуда походы
И песни и сны,
Трава луговая
Ещё до весны.

Седая гора
Отвечала рябинам:
«Причем тут «Металы»*,
Причем тут «Альпины».
Ни слаломный «Ботос»*,
Ни даже «Эланы»*
Они не берут
С собой в дальние страны.
Капроновых курток
Не носят с собой,
Когда собирают
Траву зверобой.
Их тихие песни
От чуткого слова,
Походы и песни
Живут от Светлова.

Весенние грёзы
От ясного взгляда.
Живет под зелёной
Штормовкой Гренада».

1974

Горная болезнь

* * *

Серою тарелкою небо перевёрнуто.
Неуютно в городе под косым дождем.
Но в тепло и нежность прошлое завёрнуто,
В памяти уложено ценным багажом.

Солнце над долинами, солнце над вершинами,
Солнце над снегами, солнце надо льдом.
А на снежной бровке божии коровки,
А на горной осыпи парень с рюкзаком.

Мокрые троллейбусы, мокрые трамваи.
И печаль плетётся мокрой мостовой.
Я рюкзак зачем-то снова одеваю,
Жалкий рюкзачишко, тощий и пустой.

Горные ботинки, горная обвязка.
По пустой квартире я иду в поход.
Для соседа-мальчика я – живая сказка,
Я – живой волшебник, я же Дон-Кихот.

А по окнам сыплет, а по окнам хлещет.
Будь же другом, дождик, перестань дурить.
На земле, ты знаешь, есть такие вещи,
От которых сразу трудно уходить.

Солнце над долинами, солнце над вершинами,
Солнце над снегами, солнце надо льдом.
А на снежной бровке божии коровки,
А на горной осыпи парень с рюкзаком.

1962

* * *

Удивись же, удивись!
Удивись же, хоть слегка.
Посмотри в какую высь
Нынче гонит облака.

Посмотри, раскрылись дали
В чётком вырезе вершин,
И озёра как медали
За отвагу, за почин.

Удивись загару тела,
Красоте и силе рук.
Видишь в розовом и белом
Купола вершин вокруг.

Удивись глухим ударам,
Голубым расколам льдов.
Удивись привычкам старым -
Уезжать из городов.

Убегать из дома в горы,
Брать с собою соль и спички.
Брать билеты в поезд скорый
И не брать их в электричке.

Удивись, ну удивись же!
Ты, придуманная мною.
Факел мой ещё не выжжен
И горит перед тобою.

196…

Запись в книге на Местийской хижине

Я забыл уж давно,

197…

* * *

Сижу и целу ночь скучаю
На неприступной вышине.
А струйки мутные так медленно стекают
За воротник и по спине.

Теперь, укрывшись по палаткам,
Весь лагерь спит в сухих мешках.
Я ж на уступчике сижу довольно шатком,
Терплю холодный бивуак.

Передо мной гора Белалакая
Стоит в туманной вышине.
А струйки мутные так медленно стекают
За воротник и по спине.

Моим страданиям нет предела.
Терпеть уж больше мочи нет.
Вай – вай – вай – вай! Сижу без дела.
Скорей бы наступил рассвет.

Сижу и целу ночь скучаю
На неприступной вышине.
А струйки мутные так медленно стекают
За воротник и по спине.

197…

* * *

Рядом спит товарищ, утомленный борьбой.
Я ж сижу, мечтаю, на скале под Ужбой.
Ещё ночку - другую и окончится мой путь.
Так какого же чёрта не могу я уснуть.
А вокруг бушует вьюга, разрываясь в ушах.
Во всю глотку кричу ей: «Не чирикай и ша!
Все равно не окачурюсь, был труднее мой путь.
А теперь одного хочу я, поскорее уснуть»

197…

Рассказ о неоформленном походе по Западному Кавказу

Пролог

Захочешь – верь, а нет – не верь:
Сбежал Иван-дурак из книжки,
Обложкой хлопнул - да за дверь,
И зашагал без передышки,
Пока не прибыл наконец
В наш ленсоветовский дворец.
Сейчас он дурью мается:
Вести поход пытается.
Приключилося тут чудо:
В группу шел невесть откуда
Разный сказочный народ.
Все хотят идти в поход.
Тут и молодец лихой,
Ступа с Бабою-Ягой,
Змей Горыныч с рюкзаком
Со сгущенным молоком.
Все говорят: «В поход пойдем,
Хвост завяжем булинём»*.
В ПКТ все собирались.
Там верёвкой обвязались
И, прищурив левый глаз,
Покатили на Кавказ.
Нынче ж нету дурачков
Водить зелёных новичков.
Но был Иванушка простак:
Повел он группу просто так.

Я очень долго ждал отчета,
Мечтал о справке, засыпая,
И наконец решил, зевая:
Возьму и напишу хоть что-то,
Хоть это не моя забота.
Чтоб все понять не как-нибудь,
А видеть за словами суть,
Позвольте в дружеской беседе
Напомнить вам об Архимеде.
Нас занимал его закон -
Вода была со всех сторон.
И мы лежали на веревках.
Закон был в трех формулировках:

1

Тело, впёрнутое в воду,
Выпирает на свободу
Силой выпертой воды
Телом, впёрнутом туды.

2

Тело, втиснутое в лужу,
Вытесняется наружу
Силой выпитой воды
Телом, втиснутым туды.

3

Тело, вдавленное в лёд,
С интервалами орёт,
Если вдавлено туда,
Силой стаявшего льда.

Вот так в тумане Кара-Кая
Живём мы третий день, страдая.
Под нами лёд, над нами тучи,
По флангам каменные кручи.

Журчат ручьи вокруг палатки,
Подмокли трикони* и пятки.
Перила мокнут в водопаде,
Ждут телеграммы в Ленинграде.
А со скалы летит туман,
За «чемоданом» «чемодан»*.
Любили ль Вы такой порой
Бывать наедине с горой?

В тяжёлый час, когда вся группа
Друг другу в ноги смотрит тупо,
Наш командор А.И. Болтов
Подать совет всегда готов.
Он нам сказал: « Поймите сами,
Продуктов нет. Даю деньгами».
Все очень просто, лаконично:
Раз нет так нет, ну и отлично.
Погоды нет, продуктов тоже.
Зато есть борода на роже.

А что же думает начпрод?
Она должна кормить народ.
Откройся нам, скажи Людмила!
«Еще осталось сублимыло,
Совсем не съедена аптека,
По сухарю на человека,
Лапша, глюкоза, шоколад.
А под Аксаутом продсклад.
Однако, этот санаторий
Весь ликвидируется вскоре.
К чему Вам сытная еда?
Не есть же Вы пришли сюда!».

От сырости, безделья, скуки
Ломает спину, ноги, руки.
Чихаться стало почему-то.
Так за минутою минута.
Свече гореть осталось мало.
Когда же двинем к перевалу?
Но вот всё, кажется, минуло.
Лукаво солнце подмигнуло.
Кричим восторженно: «Ура!
В тумане синяя дыра!»
Между палаток всё ликует:
«Ура, ура, сейчас раздует».
Но зря не радуйся, народ,
Судьбою брошенный на лёд.
Забудут Боги про Кавказ,
Уйдя на ужин на Парнас.

Да так и вышло. Нас забыли.
Мы приумолкли и остыли.
Вновь небо тучами закрыто.
Как у разбитого корыта,
Сидим, горюем сотый раз.
Да что там Боги, что Парнас,
Коли они забыли нас!
Возник в нас зверь, погиб художник
И командир у нас безбожник.

От сырости заныло тело,
Лежать уж сильно надоело,
И мы поднялись для атаки
Через ледовые сераки*.
Из сна и сырости восстав,
Пошли показывать свой нрав.
Сейчас, когда болят суставы,
Я вспоминаю эти нравы.
Да, Боги видели и знали,
Они нас просто презирали.
Сосульки были в бороде,
Все остальное же в воде:
Ремни, верёвки, карабины,
Колени, животы и спины.
Так с Кара-Кая во весь дух
Мы отступили на Марух.

Был крепок на Марухе сон.
И сухо с четырех сторон.
Вот Эос* юная с утра
Пришла в объятья к богу Ра.
Над Кара-Каем голубело.
Нет, поздно уж идти на дело.
Мы, как побитые рабы,
Благославляли дар судьбы,
Траву зеленую у ног
И жалкий колбасы кусок.
Перекусили и опять
Пошли «активно отдыхать».
Шагаем бодро без страховки.
Но где же, черт возьми, верёвки?!
Верёвки далеко. Не ждите.
Как раньше шли, так и идите.
И мы идем. Красив закатик…
Я без страховки, как лунатик.

Так постепенно наш отряд
Шел под вершину Сулахат*.
Чего-то запершило в глотке
При виде этой странной тётки.
По ней, как будто и не горы,
Толпой ходили альпинёры.
Я был не прочь залесть и сам
К её устам по волосам.
Но видно так велели Боги
Идти сквозь каменные ноги*.
Не обойдёшь и не раздвинешь,
Но должен быть какой-то финиш.

Здесь в самый раз сказать по-русски
Два слова о немецком спуске.
Верёвка тело обвивая,
Скользит по ж…. как живая.
А если с верху сиганёшь,
Она врезается, как нож.
Я, претерпев такие муки,
Спускаюсь только по науке:
Плечо – бедро – два карабина.
Не спуск, поверьте, а малина.
Но если честно с этих «ног»
Катился каждый, кто как мог,
До самых пяток. А под вечер
Уже виднелся новый глетчер.
Внизу Домбай занялся светом,
А там вино, прощанье с летом.
Глядишь – ни отпуска, ни денег.
На службу в первый понедельник.

И оглянулся я назад
К ногам лежащей Сулахат.
К её гранитным босоножкам
Сбежала лунная дорожка.
Вершины призрачны и строги.
В тумане судьбы и дороги.
Новорождённая река
Спит на ладонях ледника
И ждет тепла в холодном теле
Своей огромной колыбели.
Уснула безмятежно связка.
Она устала… Что там сказка!
Она с Богами в вечном споре.
Судьба распорядится вскоре:
Кого-то вырвет из уюта
Сигнал тревожный - «Шесть в минуту»*.
И всё на свете матеря,
Придут в движенье лагеря.

Но вам и «КСС»* не скажет,
Кого и где судьба накажет:
Лавина, камень или кочка,
Или простуженная почка,
Инфаркт, работа, наконец
Дорога в ЗАГС иль во Дворец.
И вся туристская карьера
Судьбой поставлена к барьеру.
Ну, а пока, товарищ мой,
Любуйся голубой горой,
Гуляй по цирку Чунгурджара,
Как по снегам Килиманджаро,
Сиди у речки молчаливо,
Да помни, что судьба строптива.

Эпилог

Судьбу за фалды теребя,
Спешим мы испытать себя.
На камни лезем и лавины,
Под рюкзаком сгибаем спины,
Спешим из дома и «публички»
Куда-то к черту на кулички.
А наше время всюду рядом
Готово выстрелить снарядом,
И темпе бешенном, и в быте,
И в околоземной орбите.
Век будоражит, век тревожит.
Нам в санатории быть может
Покрепче ухватить синицу?
Но мы идем ловить Жар-птицу!
Электровек и век урана
Наносит нам и лечит раны.
Мы не хотим у тихих речек
Весь день гулять среди овечек.
Неугомонный мы народ.
Несет куда-то? Пусть несет!

1983-1984

Откровения

* * *

Мне весна не навеяла

Для неё все одно:

1959

* * *

Я – котёнок. У края крыши
На стрижа я веду охоту.
Упаду, поломаю лапы
И в подвал уползу мяукать.
Не знакомо мне чувство страха.
Лишь волненье и страсть охоты.
Замирать будет сладко сердце
До последних секунд паденья,
До безумного чувства боли.

1960

* * *

За полный курс черчения
Не сдан чертёжный лист.
Чертить весной – мучение.
А воздух свеж и чист.

К утру стрижи неистово
Кричат: «Работать бросьте!».
Молчи. Листай да слистывай
Страницы в старом ГОСТе.

Весною жизнь меняется,
Всё дышит каждой клеткою.
Зачётка пополняется
Пометкой за пометкою.

Бегу вприпрыжку весело,
Играл так в детстве в «конники».
Девчонка ножки свесила,
Сидит на подоконнике.

Склонилась над тетрадкою,
Над сложными эскизами.
Но всё ж глядит украдкою
На зелень под карнизами.

Глаза смеются Танины.
Ах, если б был я не радист!
Ах, если б был я гармонист!
Ах, если б сдать экзамены!

1960

* * *

Очень трудно мне привыкнуть:
Я – студент и я – рабочий.
Я с утра чиню машину,
А потом черчу до ночи.
Очень трудно мне привыкнуть
Быть студентом каждый вечер.
Я влюблен в одну дивчину,
В ту, которая диспетчер.
В Ленинграде Има Сумак*,
А в кино идет «Бабетта».
И увидеть, и услышать
Нужно то и нужно это.
И опять не сдал зачёты.
Каждый раз вопросы строже.
Очень трудно мне привыкнуть:
Я – студент и я – рабочий.
Ну и что же!

1961

* * *

Мерзнут камни голые,
Мост раздвинул спину.
Мысли невесёлые.
Дует под штанину.

Ветер в тёмной нише
Песнями не радует.
Плюнул бы повыше,
Да на Землю падает.

Я на Землю ноги
Ставлю с уважением.
Стали все дороги
Выше положением.

Нам по ним расхаживать
Нужно поспокойнее.
Да и жизнь налаживать
Нужно подостойнее.

А Земля-толстуха
Заварила дело...:
Вымпел в лунье ухо*
Как серёжку вдела.

Тихо… Небо лунное,
Невка мирно плещет.
Личико латунное
У Луны не блещет.

Ей бы непременно
Вымыть с мылом рожицу.
Как её Вселенная
Терпит, не тревожится?

В нашей современности,
В мире обязательно
Пересмотр ценностей
Нужно сделать тщательно.

В Космосе отмечено:
У Земли – отдушина,
А молчанье вечное
Спутником нарушено.

Кораблем космическим
Небо перечерчено.
Но стихом лирическим
Сердце не залечено.

Мысли не засушены,
Трудности как надолбы.
Для души отдушину
Тоже сделать надо бы.

1961

* * *

Тихонько дождик капает
За шиворот ко мне.
Троллейбус не торопится,
А капли на спине

196…

* * *

Передвигая тихо ноги,
Иду по городской дороге
В обломках солнечных лучей
Я с ржавой связкою ключей
От тех дворцов, где содержали
Сердец восторженных скрижали.

Весенний путь мой к вдохновенью
Накрыт давно вечерней тенью.
К проблемам быта и прогресса
Не возникает интереса.
Ушла любовь в который раз.
И вдруг, сквозь шум и стали лязг…
Неужто крики журавлей?
Зажёгся луч в душе моей!

Печальный и тревожный крик
Над тучей копоти и сажи.
Никто не обернулся даже:
У человечества час пик -
Цивилизованный Эдем
Эпохи атомного века,
Где человечность человека
Украдена, не знаю кем.

В обломках солнечных лучей,
Не слыша криков журавлей,
Несутся люди по планете
На форде, бьюике, ракете.
А я жалею журавлей
И вместе с ними тихо плачу.
Обломки солнечных лучей
Я собираю наудачу.

197…

* * *

По дороге каменистой
Я иду судьбой бродячей
Только с палкой и собакой,
Что пристала на лугу.
Я ушел зарёй лучистой
В голубой архипелаг
В сердце с милой и тоскою
За великую дугу.
Поменял я меч на посох,
На лохмотья пилигрима.
Я красу свою былую
Не в одном сгубил краю.
Но мечту о чёрных косах
В сердце бережно храню.
Я тоскую, вспоминаю.
Вспоминая, я пою.
Ты была надеждой чистой,
Огоньком моей свечи,
Искрой света в царстве мрака
И колодцем на пути.
Можжевеловую палку
Выбрал я себе недаром,
И недаром сшил хламиду
Из соленых парусов.
Славу выбросил на свалку,
Распрощался с домом старым
И задвинул, не для вида,
Крепко-накрепко засов.

197…

* * *

Я уйду от тебя в метель
На смолёных надёжных лыжах.
И знакомая синяя ель
Станет мне и дороже и ближе.

Я уйду от тебя в пургу
В сердце снегом тушить огонь.
Мне приложит зима к виску
Ледяную свою ладонь.

Все быстрее иду и быстрей.
Где кустарник угрюм и нем,
Там где спит подо льдом ручей,
Я забыл о тебе совсем.

Я ручья потревожил сон.
Тонкий лед топором разбит.
Пить хочу из ручья, а он
О тебе подо льдом журчит.

197…

* * *

Море шлет за волной волну,
Колдует ночной прилив.
У моря Черного ты в плену,
Грустишь, обо мне забыв.

Зачем вам, волны, печаль людская?
Зачем о печали уныло вторить?
Её так долго во тьме искал я.
Не нужно, волны, со мною спорить.

К её ногам я приду прибоем,
Её улыбку ей подарю я,
Её печаль я возьму с собою
И не заметно уйду, горюя.

197…

* * *

Врач долго в карточке пишет,
Что сердце мое натружено,
Что нужно ходить мне тише,
А бегать совсем не нужно.

Опытный врач, со стажем,
А чушь ведь несёт, не более.
А что, если вдруг мы сляжем
От этой сердечной боли?

Сердце в тоске не спит.
Сердцу не скажешь: “Брось!”
По самую щляпку вбит
Горечи ржавый гвоздь.

Страницы недель листаю.
Если диагноз верен,
То просто, я это знаю,
Закрылись в прошлое двери.

Конец 1980-х

КАЗАРМА.
(Лирика солдатская)

* * *

Девушка милая,
Ты быстрокрылая
Счастье далекое.
Вьёшься снежинкою
Белою – белою,
Лёгкой снежинкою,
Лёгкой пушинкою.

Долог мой путь -
И не уснуть.
Время дорожное,
Время тревожное
Будет без снов,
Без орденов.

Мне бы теперь
Вьюгою в дверь,
Но не суметь,
Не долететь.
Дам тебе весточку –
Тополя веточку.
На, моя милая,
В косы на ленточку!

1953

Знамени 55-го Красногвардейского ордена А.В. Суворова III степени авиационного полка.

Укрывая прах героя,
Молча ты ласкаешь раны.
И стоят в шеренгах строя,
Хмуря брови, ветераны.

Ты в ладонях огрубелых
Оживаешь не надолго.
Так на век бессмертье смелых
Остается в складках шёлка.

Ты спокойно и красиво.
Величавый твой покой
Неусыпно и ревниво
Охраняет часовой.

1954

Казарма

Во тьме дома. Ряд чёрных крыш
Равняет серая дорога.
Родная, если ты не спишь,
Прошу: побудь со мной немного.

Один твой взгляд, одно лишь слово
Рукам даст силу, мысль –уму.
В казармах Нового Олова
Глубокую тоску уйму.

Иду, тропы не выбирая,
В раздумьи головой поник,
На лёд, на камни наступая,
Подняв шинели воротник.

Приду, уткнусь лицом в подушку.
Со стороны смешно смотреть.
А друг, налив в стакан и кружку,
За тумбочку предложит сесть.

1954

Жаворонок

Поднялся жаворонок с поля,
Сверлит лазурь живая трель.
Тепла и солнца стало вволю.
Пришел апрель! Пришел апрель!

Тебе, товарищ расторопный,
Своей строкою вторю в лад.
Облокотясь на вал окопный,
Я, как и ты, апрелю рад.

Когда же вечер бросит тени
И спрячет месяц шуба туч,
Стрелком в дозорном отделении
Я буду ждать восхода луч.

1954

* * *

Кто ритм весны не понимает?
И глупый телеграфный столб
Поющим проводам внимает,
Подставив солнцу лысый лоб.

Услышал тему разговора
И скалят зубы в ряд и в два
Розетки белого фарфора.
Весной болтливы провода.

На сопках старая трава
Под солнце вылезла погреться.
Она по-своему права:
Куда же от весны ей деться?

А новой зелени росток
Взошел нарядный, как невеста.
Увядшую толкает в бок:
«Подвинься, бабушка, дай место!».

1954

* * *

Путем извечным, неизбежным
Пришла в военный городок
Ночная тьма и очень нежно
Бойцов укрыла от тревог.

Шинели сняв, солдаты спали.
Солдатский быт суров и прост.
Лишь, как всегда, во тьме шагали
Два часовых на первый пост.

Бойцам не светит Млечный путь,
Вдали лишь шепчется лоза.
Диск автомата давит в грудь:
Нельзя, нельзя сомкнуть глаза.

1954

Самолету

1

В сумерках раннего утра
Бледные чахнут зарницы.
Пыль от моторов, как пудра,
Села на мех рукавицы.

Свои острокрылые «ИЛы»
С ночи готовлю к полёту.
Турбины взревут в пробе силы
И вновь позовут на работу.

День на широкой бетонке
Солнцем заглянет нам в лица.
День улыбается тонко,
Небо увидев в петлице.

2

Разинув жадно пасть турбины,
Постройки громом сотрясая,
Вминая в землю шасси шины,
Рулит машина боевая.

Свои сомнения похеря,
Диктуя волю рычагам,
Большого огненного зверя
Уводит летчик к облакам.

3

Моторов гул над головами.
Да, это он – “Семьсот девятый”.
Вираж последний над домами
Вновь совершает конь крылатый.

И снова мнет и жжет ковыль
Могучий конь разгорячённый,
Над лётным полем вздыбил пыль
И встал, хозяину покорный.

Я – конюх твой, тебя лелею,
Сметаю пыль с твоих колен
И чистой ветошью своею
Касаюсь нежно до антенн.

Я – конюх твой. Мне суждено
Руками согревать копоты,
Но по уставу не дано
С тобою уходит в полеты.

1954

* * *

Стою спиной к железной койке,
Не слыша гула голосов.
Лишь песня русская о Тройке
Летит сквозь шум, волнуя кровь.

Вот так и жизнь, как вороные,
Летит, летит … А раз живём!
Ловите ж радости земные
И заливайтесь соловьем.

Лети быстрее жизни Тройка,
Без остановки мчи вперед.
Товарищ, громче пой, да только
Крутой возможен поворот.

1954

* * *

Ночами свет разлит безбрежно
Над полем, рощей и рекой.
До солнца дремлющего нежно
Хочу дотронуться рукой.
Сегодня - светлые берёзы,
Сегодня - светлая трава.
Я светлые роняю слёзы,
Я светлые ищу слова.
Во мне сегодня свету столько,
Что не сомкнуть усталых глаз.
Одним сегодня словом – Ольга
Я называю Свет и Вас.

1955

Возвращение

Вдыхая влажную прохладу,
И без шинели под дождём
Иду навстречу Ленинграду
В вокзальном шуме городском.

Огни бутонами гвоздики
Вокруг горят. И чей-то смех.
Трамвай. Такси. Асфальта блики.
И всё вдруг сразу: много, сверх.

Я пульс услышал Ленинграда
И в резонанс настроил свой.
Боюсь: не выдержит ограда
Из мышц и рёбер сердца бой.

1955