Восхождение на Эльбрус в 1829 году. Архивные материалы.
Часть 7. Военная подоплека Эльбрусского похода.
В предыдущих частях этой серии были представлены отчеты об эльбрусском восхождении 1829 года, сделанные участниками экспедиции Емануеля: самим генералом (Часть 6), штабным поручиком Щербачевым (Часть 5), репортером газеты «Тифлисские ведомости» Щастливцевым (Часть 1, Часть 4) и венгерским путешественником Бешем (Часть 2). Теперь же, используя документы Российского Государственного Военно-исторического архива и сборник Актов, собранных Кавказской археографической комиссией, я опишу, как на общероссийском военно-политическом фоне подготавливалась, проводилась и оценивалась экспедиция к Эльбрусу. Такой общий обзор поможет понять некоторые важные детали, связанные непосредственно с эльбрусским восхождением.
Касаясь военных событий затрагиваемого периода, я буду опираться на вышедший в конце 19 века фундаментальный труд В.А. Потто «Кавказская война», его 5-й том. Для краткости, ссылки на Потто будут содержать только номера страниц этого тома. Аналогично, ссылки на документы дела №1014 из фонда РГВИА, будут указывать листы этого дела, а ссылки на собрание Кавказской археографической комиссии – номера документов 7-го тома ее «Актов».
1. Военные действия Емануеля на исходе 1828 года.
По завершении персидской и турецкой кампаний 1826-1828 гг. Россия взялась наводить порядок на своих южных рубежах. В том числе на Северном Кавказе, народы которого еще симпатизировали Турции, вплоть до готовности принять ее подданство, и совершали из-за Кубани губительные набеги на русские поселения у вверенной генералу Емануелю Кавказской военной линии. Оплотом и цитаделью закубанцев был Карачай, по его горным теснинам пролегали кратчайшие пути, соединявшие запад и восток Кавказа. «Трущобы Карачая казались неприступными. В его гнездах, свитых на голых, почти отвесных утесах, находили себе убежище все закубанские хищники, все абреки и люди беспокойные». Карачаевцев было «числом до восьми тысяч душ обоего пола», они «считали себя выходцами из Крыма, были мусульманами, говорили на татарском языке и находились в полувассальном положении к кабардинцам, на земле которых паслись их стада» (с.290).
«Закубанцы, отправляющиеся в набег». [2], Том 7.
«Горцы». [2], Том 8.
Покорять Карачай Емануель пошел в середине октября 1828 г. Это было удобное время: суровая осень препятствовала неприятелю долго находиться в сборе. Небольшой отряд Емануеля был отправлен для отвлечения вверх по Кубани, а сам он выступил из Бургустана к террасе Эль-Джурган-сырт на северном склоне Эльбруса и оттуда в боевом порядке двинулся к Карачаю. 20 октября он разбил оборонительные заслоны на высотах у реки Худес-Су, и через три дня Валий карачаевцев принес ему присягу на подданство России. «Термопилы Северного Кавказа взяты нашими войсками, и оплот Карачаева у подошвы Эльбруса разрушен», – объявил тогда Емануель в своем победном указе, однако не успел он с войсками вернуться, как полтысячный отряд горцев атаковал Ахадуковское укрепление Кавказской линии, и набеги из-за Кубани приняли после этого «положительно эпидемический характер» (с. 300-301).
Генерал от кавалерии Емануель. Портрет работы Дж. Доу, 1821 г.
«Тип кавказского солдата времен Ермолова». [5].
В ответ Емануель предпринял ряд экскурсий в земли закубанцев для «обуздания их разнузданности». Не обнажая линии, он мог выставить не более 2800 человек пехоты, 1800 казаков и до 12 орудий. Исход отдельных операций при такой ограниченной общей силе был непредсказуем, но сам Паскевич признал их целесообразность, тем самым «как бы слагая ответственность за них с Эмануэля» (с. 301). Все четыре экскурсии генерала сложились более или менее удачно. Две из них провел 39-го Егерского полка подполковник Ушаков: именно ему, уже Нальчикскому коменданту, Емануель препоручит свой “научный” эльбрусский отряд. К середине декабря трехнедельные русские репрессалии завершились. Были «истреблены все попавшие нам на глаза аулы», и «три враждебных нам народа – бесленеевцы, башильбаевцы и баракаевцы – вступили в подданство России», при этом «даже отложившиеся от нас кабардинцы не могли не задуматься над участью, которая ожидала их в будущем» (с. 310). Реально «обуздать разнузданность» репрессалии Емануеля не смогли, но, так или иначе, в его регионе (как в целом на Кавказе и Закавказье) установилось годичное затишье.
14 декабря Паскевич доносил Императору Николаю: «О чем всеподданнейше донося, повергаю Высочайшему Вашего Императорского Величества воззрению успехи генерала Эмануеля. Он благоразумно пользуется зимним временем для усмирения народов сих, которые, имея возможность летом удобно укрываться в вершинах Кавказа, произвели столько хищничеств на Кавказской Линии» (№ 855).
Военное укрепление русских войск на Кавказе. [2], Том 6, Часть 2.
Титульная страница 4-го Тома Актов. [2].
Присягая на подданство России, валий Карачая Ислам-крым-шамхал заметил тет-а-тет Емануелю, что если бы тот не нашел дороги к северным предгорьям Эльбруса и избрал путь по Кубани, то все еще стоял бы у Каменного моста (с. 298). Емануель захотел осмотреть на обратном пути ведущие в Карачай дороги. С небольшой частью пехоты и двумя сотнями линейных казаков он совершил экскурсию к Каменному мосту и, обозрев прослывший неприступным вход в Карачаевскую теснину, убедился в правомерности ее названия: Гибельный путь (с. 299). И вот, когда на исходе года на вверенной Емануелю линии установилось затишье, он решил основательно исследовать края Эльбруса, этого «центрального узла и кульминационной точки Кавказа» (с. 290-1). 29 декабря он направил в Главный штаб рапорт с предложением специальной летней экспедиции для выяснения кратчайших связующих путей при Эльбрусе и обследования Кинтал-горы, «содержащей в себе большие количества свинца, и из которой горские народы извлекают оный кубками для военных потребностей» (л.1).
2. По сценарию Дибича.
Иван Иванович (Иоганн Карл Фридрих Антон) Дибич, 1785-1831. Родился в Силезии, в 1797 г. отдан в Берлинский кадетский корпус. В 1801 г. отпущен к отцу, барону Дибичу, в Россию и зачислен прапорщиком лейб-гвардии в Семеновский полк. С 1805 г. участвовал в военных действиях против Франции, в 1810 г. перешел в Свиту Е.И.В. по квартирместерской части, в должности дежурного штаб-офицера в корпусе графа Витгенштейна, под знаменами которого – в чине полковника, а затем генерал-майора – участвовал в Отечественной войне. В Берлин 26-летний Дибич вступил уже в звании генерал-квартирмейстера. Наполеоновские войны упрочили его боевую репутацию и снискали уважение и доверие к нему у Александра I: с 1821 года Дибич его неразлучный спутник.
Генерал-фельдмаршал граф Дибич. Портрет работы Дж. Доу.
Весной 1823 г. Государь по придворной интриге отправил начальника своего Главного штаба князя Волконского в отпуск "для излечения от болезни," а исполнять эту должность поставил Дибича, через год утвердив его на этом посту. После смерти Александра I (в ноябре 1824 года) генерал-адъютант Дибич сыграл одну из ключевых ролей в своевременном раскрытии армейского заговора и принял деятельное участие в нейтрализации “декабристов”. Престолонаследник Николай I возвел Дибича в графское достоинство и именно ему поручил в 1828 г. разработать план действий 2-й армии Витгенштейна для новой турецкой кампании, подспудно решив заменить старого фельдмаршала на посту Главкома армии – «по совершенно расстроенному трудами прошедшей кампании здоровью» (формулировка из Высочайшего приказа). 9 февраля 1829 г. из нескольких кандидатов на пост Главнокомандующего был выбран активно стремившийся к этому назначению граф Дибич. Он незамедлительно отбыл в армейское расположение и после надлежащей подготовки провел – с мая по август – блестящую военную кампанию, начав ее с побед за Дунаем, продолжив ошеломляющим переходом через Балканы и завершив уверенным продвижением к столице Порты, принудившим турок к капитуляции. По словам историка А.А. Керсновского, Дибич, занимаясь многие годы преимущественно организационной и штабной работой, «провел целиком всего одну кампанию – свой Забалканский поход, но эта кампания блестяща по синтезу замысла, простоте плана (принесению второстепенного в жертву главному) и решительности выполнения».
Два слова о Балканском переходе Дибича. Он был осуществлен двумя колоннами в течение 11 дней движения – 150 верст. 10 июля – именно в тот день, когда эльбрусские смельчаки Емануеля штурмовали вершину Европы! – колонны Дибича перевалили через Эминс-даг (восточная оконечность считавшегося непроходимым главного хребта Балкан).
Генерал-фельдмаршал Дибич умер от холеры в разгар Польской кампании в конце мая 1831 г.
Переход Дибича через Балканы. Источник не установлен.
К середине января 1829 г. предновогодний рапорт Емануеля поступил к начальнику Главного штаба графу Дибичу (две недели – характерное время хождения важных бумаг между столицей и Кавказом, будем прибавлять их далее). Тот прекрасно знал структуру военных и гражданских министерств и ведомств и рапорту Емануеля дал четкий, закономерный ход – инициировал участие в предположенной им экспедиции Министерства финансов и Академии наук. Почему Минфин? Потому что Емануель ставил одной из экспедиционных задач исследование залежей руд у Кинтал-горы, а эта сфера державных интересов находилась в ведении Департамента горных и соляных дел при Министерстве финансов. Почему Академию? Потому что Емануель заявлял топографическую разведку местности. Да, это работа профильных военных специалистов, но в России на таковых была острая нехватка, корпус военных топографов при Генштабе только создавался (см. Часть 6). Зато наука имела признание с екатерининских времен. Она пусть и составляла «достояние немногих избранных лиц» и «работала в тиши академии, процветавшей только под эгидой русских венценосцев» (с.325), но для локальной задачи – обзора Приэльбрусья – ее потенциал был достаточен.
Горный департамент был создан в июне 1806 г. при Минфине – главным образом, для управления горными заводами. Когда в 1811 г. Минфину было передано и соляное дело, управление преобразовалось в Департамент горных и соляных дел. В 1863 г. ему возвращено прежнее название, а в 1918 г. департамент ликвидирован большевиками.
Начало февраля было горячим для Дибича, он был поглощен борьбой за место Главнокомандующего 2-й армии (см. справку выше). Но необходимые первичные консультации по делу Емануеля он, безусловно, провел и на их основе сделал представление Государю Императору. Получив Монаршее одобрение, Дибич 2-го февраля снесся с Министром финансов Канкриным и с «исправляющим должность Президента сей Академии Тайным Советником Шторхом» (л.5). Передав им Высочайшее изволение «считать полезным воспользоваться оной экспедицией», Дибич запросил у Академии ответа, «не признает ли она за благо командировать от себя нескольких ученых мужей для наблюдений и изысканий» (л.2), а Минфин уведомил о повелении «назначить на сей конец несколько горных чиновников […] для точнейших исследований об открытии вышеупомянутых сокровищ». Канкрин уже 7-го числа сообщил в ответ, что командирует «в ведение генерала Эмануеля с Луганского литейного завода обер-гиттенфервалтера 8-го класса Вансовича» (л.3). (По табели о рангах горных чиновников (инженеров), обер-гиттенфервалтер – штаб-офицерский чин VIII класса, соответствующий майору.)
Генерал от инфантерии граф Канкрин. [6].
Егор Францович Канкрин (1774 – 1845), граф с 1829 г., в должности Министра финансов с 1823 по 1844 год. «С целью прочной постановки горного дела Канкрин предпринял преобразование горных учебных заведений, улучшил казенные горные промыслы, организовал геологические исследования (напр., в 1827 г., разведки месторождений каменного угля в новороссийском крае). По его почину приглашались иностранные естествоиспытатели, в том числе Александр Гумбольдт, совершивший в 1829 г. путешествие по России с научной целью. Позднее Е.Ф. Канкриным было преобразовано горное управление, учрежден Корпус горных инженеров (Главнокомандующим этим Корпусом он был назначен в 1834 г.) (сб.к 100-летию, с. 195).
Справка об А.К. Шторхе будет приведена в следующей Части, посвященной академической стороне экспедиции Емануеля.
3. Емануель мне друг, но истина дороже.
Завершают отдельные тома “пятикнижия” Потто «Кавказская война» не батальные главы: в томе IV – «Турецкая война 1828-1829 гг.» – это глава «Пушкин на Кавказе», а в томе V – «Время Паскевича, или бунт Чечни» – глава «На Эльбрусе и Арарате». Эти художественные эссе отличает особенная романтико-патриотическая поэтика и свято-державная трактовка. Увы, при этом порой страдает фактическая точность, что мы встречаем в преамбуле рассказа Потто об “ученой” экспедиции к Эльбрусу.
Фотопортрет В.А. Потто.
«Долгое время окрестности Эльбруса были страной неведомой, куда не проникало русское оружие, и даже пытливый взор ученого, останавливаясь на нем, только издали любовался его снежной порфирой. [… Этот исполин] захватил своими отрогами целую страну, населенную различными племенами, говорящими на различных языках и наречиях. Покорением этих племен выполнялась одна из важнейших стратегических задач наших за Кубанью, [… и] русские штыки, наконец, проложили себе путь к заповедным предгорьям Эльбруса […].
Но Эмануэль этим не удовлетворился. Просвещенный генерал, не будучи ученым по профессии, был одним из выдающихся меценатов своего времени. Он хотел покорить самый Эльбрус, обозреть все его окрестности, побывать на его вершине, исследовать природу его во всех отношениях, словом, сделать его достоянием науки. Для выполнения задуманного плана у Эмануэля как у высшего административного лица в крае были все вспомогательные средства: войска, проводники, вьючные животные, но не было людей, которые своими исследованиями и открытиями могли бы принести пользу науке, не было ученых и специалистов. Без них же восхождение на Эльбрус было бы подвигом, достойным удивления, но подвигом бесцельным и безрезультатным».
«Эмануэль снесся с Академией наук, приглашая членов ее принять участие в экспедиции […] к Эльбрусу и его окрестностям для открытия прямых и безопасных путей через этот центральный узел Большого Кавказа. Академия сочувственно откликнулась на его приглашение […]. Это была вторая русская экспедиция на Кавказ, первую совершили академики Гюльденштедт и Гмелин в 1769 году» (с. 324-5).
Воздадим должное художественным достоинствам, но отметим:
1. С Академией генерал от кавалерии Емануель не сносился, это было не в его полномочиях. Может даже, он вообще не высказывался о соучастии Академии, поскольку интересовала его в связи с Эльбрусом не наука как таковая, а возможность квалифицированного обзора местности. Привлечь Академию счел уместным Дибич, и Государь одобрил это именно с его, начальника Главштаба, подачи.
2. Изначальное желание Емануеля покорить вершину Эльбруса – из области домыслов: может, это было потайной мечтой боевого генерала (легенда ходит, что Тимур тоже когда-то желал взойти на Эльбрус и – кто-то верит – даже сделал это). Но в своих служебных рапортах такой задачи Емануель не ставил, даже намеком.
3. О каком меценатстве речь? Даже если бы вопрос о помощи науке действительно поднимался Емануелем (или Дибичем): разве это меценатство – воплощать свои большие и малые помыслы о благе общества за казенный счет, используя служебное положение? Сколько бы тогда объявилось у нас по стране меценатов!
И ведь интересно замечает сам Потто, но почему-то не в привязке к своему тезису о меценатстве Емануеля:
«Отчеты об ученой экспедиции в 1829 году помещены в мемуарах Санкт-Петербургской академии наук, но они, как и вообще отчеты ученых и специалистов, отличаются сухостью и доступны пониманию немногих. К тому же наблюдения, сделанные во время этой экспедиции, сравнительно с позднейшими исследованиями, уже потеряли цену, и самое определение высоты Эльбруса [главное достижение походных ученых в физических науках, которым потом отчиталась Академия – И.П.] показывает, что ныне руководствоваться данными этой экспедиции […] невозможно. Зато другие стороны этой академической экскурсии весьма любопытны, особенно в тех местах, о которых сохранились мемуары венгра де Бесса, туриста без всяких претензий на какую-то ученость» (с. 326).
Поразительно – Потто, славящий научное меценатство Емануеля и его шефство над экспедицией ученых, отзывается об их результатах как о потерявших цену! Ценит же он другие, «весьма любопытные» стороны «этой академической экскурсии», освещенные не в «сухих ученых отчетах», а в мемуарах «туриста без претензий на ученость».
4. «Для лучшаго и подробнейшаго узнания Кавказа».
Генерал-адъютант граф Чернышев. Портрет работы Дж. Доу.
Итак, 2 февраля Дибич снесся с Академией и Минфином на предмет одобренной Монархом Эльбрусской инициативы. 9-го числа Государь назначил Дибича Главнокомандующим армии, а на смену ему – Товарищем начальника Главштаба и Управляющим военным министерством – поставил графа Чернышева (о нем см. Часть 6). Уже 10-го тот, реагируя на только что поступивший ответ Минфина (см. п.2), направил Емануелю уведомление о Высочайшем одобрении его экспедиции и соизволении «командировать для собрания при сем случае горных сведений опытного горного чиновника» и, добавив, что направлен будет горный инженер Вансович, просил сообщить, «куда и к какому времени должен прибыть означенный чиновник, дабы сопутствовать предположенной экспедиции» (л.4). Для Емануеля это был и знак одобрения, и сигнал к началу экспедиционных приготовлений на Линии. 27 февраля он рапортовал в Главштаб о своем намерении выступить в поход «между 15-м и 25-м числом июня месяца смотря по времени» и просил распорядиться о прибытии Вансовича к 15 июня (л.29).
По получении этого рапорта Чернышев 18 марта обратился к Канкрину с просьбой «сделать согласно с сим предписание г-ну Вансовичу» (л.30) (тот «долгом поставил ответствовать», 29 числа, что распорядиться об оном «ныне же предписано Горному начальнику Луганскаго Литейнаго Завода» – л.31), а 24 марта он уведомил Паскевича и Емануеля о Монаршей воле утвердить предположение Академии касательно ее участия – «составить сию экспедицию из четырех членов Академии по части Минералогической, Зоологической, Ботанической и Физической с тем, чтобы Генерал от Кавалерии Эмануель имел попечение о перевозке сих ученых и инструментов во внутренность края, с того времени как экспедиция прибудет в Ставрополь». Чернышев также донес до кавказских начальников Государеву озабоченность тем, что «по нынешним обстоятельствам могут встретиться неудобства в предполагаемой экспедиции», и испросил их мнение о том, «будет ли вышеупомянутая экспедиция отправлена, когда именно и в каком числе войск и сколько времени может продолжаться» (л.21). По сему предписанию Емануель в предотвращение «возможных неудобств» в экспедиции полмесяца прорабатывал вопрос о составе и численности адекватного тому отряда, и 25 апреля он рапортовал Чернышеву:
«Довести честь имею, что отряд для экспедиции в Эльборусу составлен из 650 человек пехоты, 350 линейных казаков, и 2-х орудий 3-х фунтоваго калибра для удобнейшаго провоза их чрез Горы [для поднятия тяжестей из Караногайских степей были пригнаны верблюды – И.П.]. Войска сии взяты слеваго фланга Линии, ибо со стороны Чеченцев неожидаю безпокойств, кои посие время неделают набегов в Границы наши а для удержания непокорных России народов, живущих за рекою Кубанью, предпринять все возможныя меры предосторожности. Ипосему Предмету расположены в Главнейших пунктах отряды как для поддержания покорных нам Народов, атак же для наблюдения задвижением, изборищами непокорных а посему в отправлении экспедиции непредвиденные затруднения, в особенности с покорением Карачаевцев, кои прежде сего моглибы сему воспрепятствовать, носовремени покорения иот смежных с ними народов, не токмо не может встретится никаких препятствий, нодаже сами Старшины карачаевского народа могут оказать ныне полезныя услуги в открытиях. Войскам же назначенным в отряд к Эльборусу, предписано назборном месте в Укреплении Каменнаго моста на Малке к 23 числу будущаго июня месяца. И как сие время года есть самое лучшее в Горах, то Экспедиция может продолжаться месяц, в продолжение коего Г.Г. академики могут окончить свои изследования. Относительноже перевоски их в Горы и находящихся приних Инструментов, мною зделано должное распоряжение». Апосему покорнейше прошу распоряжения, дабы чиновники Академии наук, назначаемые по Высочайшему повелению в экспедицию для изследования окрестностей Эльборуса и Кинжал-горы, прибыли в Ставрополь к 20-му сего июня» (л.32, 33).
В Части 5 я воспроизвел по оригиналу, со всеми его грамматическими огрехами, экспедиционный рапорт штабного поручика Щербачева. Грешил грамматикой, как видим, и много старший по чину и выслуге генерал Емануель. Грешил и стоявший над ним Паскевич. Вот что пишет Потто о положении Грибоедова, отправленного Николаем I в Грузию под начальство Паскевича (женатого на двоюродной сестре Грибоедова). «Паскевич вел обширную переписку, и Грибоедов был завален работой. Ему преимущественно и принадлежат все те необыкновенно литературно и умно составленные донесения из канцелярии Паскевича, который, как известно, сам писал по-русски весьма неправильно» (том 3, с. 425).
Апрельский рапорт Емануеля лег в основу отдельной статьи, которая 19 мая в рамках Общего доклада была Николаю I и утверждена им 27-го числа пометкой “велеть быть“ (Государь в то время посещал Варшаву и Берлин в связи со своей коронацией, он вернулся в Петербург только в середине июля). 5 июня извещение о Монаршей воле было направлено в Генштаб Шуберту (л.33), в Министерство просвещения Ливену (л.34) и на Кавказскую линию (л.35). Емануеля оно достигло уже перед самым выступлением 26 июня.
5. Емануель при восхождении.
28 июня 1829 г. «составленный у Каменного моста на Малке» отряд Емануеля выступил на маршрут и 8 июля встал лагерем у северо-восточного склона Эльбруса. На следующий день оттуда к его вершине была отправлена четверка ученых с сопровождением. Я уже приводил свидетельские записи об этом восхождении, сделанные газетным репортером Щастливцевым (Часть 1, Часть 4), поручиком Генштаба Щербачевым (Часть 5), мадьярским туристом Бешем (Часть 2) и биографом Емануеля князем Голицыным (Часть 3). Воспроизведу теперь сводный, “исторический” пересказ Потто как финал всей темы «Экспедиция глазами и помыслами Емануеля».
"Вид горы Эльбруса с севера [с верхнего базового лагеря Емануеля]. Рисовал с натуры
«Мифы доказывают пытливость человеческого ума, который до тех пор не даст себе покоя, пока не разрешит представившейся ему загадки. Той же пытливостью объясняется и предпринятое Эмануэлем восхождение на Эльбрус». […]
«В восемь часов утра 9 июля Эмануэль вышел из лагеря с небольшим конвоем и, поднявшись на крутой и высокий холм, долго и внимательно осматривал в трубу восточный склон Эльбруса. Осмотр убедил его, что впереди препятствий не было […]. В одиннадцать часов утра генерал вернулся в лагерь и тотчас же приступил к снаряжению небольшого каравана, который должен был сопровождать ученых-натуралистов на Эльбрус». […]
Посвященный Емануелю «вид на каскад Турлук Шапап близ горы Эльбрус». Подпись на рисунке Дж. Бернардацци, воспроизведенном в [7].
«К вечеру черные горы были пройдены, и на площадке одной из них, под навесом выступившей громадной скалы, экспедиция заночевала. С этого момента генерал, наблюдавший за ней все время в телескоп, потерял ее из виду».
«Утром 10 июля, в то время как натуралисты, опираясь на свои длинные шесты, взбирались по обледенелым крутизнам Эльбруса [а войска армии Дибича – по иронии Господа, в этот же день – переходили через Балканский хребет], Эмануэль со своей стороны предпринял также небольшую экскурсию. Он не мог оставаться праздным, когда другие, может быть, с опасностью для жизни, предавались своим бескорыстным исследованиям в интересах науки. […] Уже давно он обратил внимание на глухой, однообразный шум, нарушавший молчание ночи […]. «Что это такое?» – спросил он одного горца. «Это Малка шумит», – ответил тот. В ту сторону генерал и отправил свою экскурсию. [Вернулся генерал ближе к полудню – И.П.] В самый полдень де Бесс первый заметил в телескоп на сверкающих снеговых покровах Эльбруса четырех человек, которые пытались достигнуть самой вершины горы. Трое из них скоро исчезли из вида, но четвертый поднимался всё выше и выше – и вдруг фигура его рельефно обрисовалась над самой короной Эльбруса. То был, как оказалось впоследствии, кабардинец Киляр, уроженец Нальчика. […] Киляр никого и ничего не увидел на Эльбрусе [днем в ясную погоду – И.П.], но на память о своем восхождении принес оттуда черный с зеленоватыми прожилками камень, оказавшийся базальтом.»
Но разве это праздность – следить за ходом беспрецедентного, исторического продвижения своих славных храбрецов к эпохальной цели? Разве это не обязанность отца-командира? И неужели это от воспетой Потто «пытливости ума, не дающей покоя, пока не разрешится загадка» – взять да устроить конную прогулку к шумящему где-то вдали водопаду на всё то время, пока отважные герои с риском для жизни возносят к вершине Европы корону России? Или, может, всё то время Емануеля жгло неугасимое беспокойство? Как оно тогда вообще позволило ему оставить ответственный дежурный пост?.. И как, скажите, понимать ту решимость, с каковой генерал заявил о покорителе Эльбруса, который в ясный полдень ничего не видел на вершине и не мог ее описать?
6. Подведем итоги.
Зачем Емануелю нужна была экспедиция.
Временное затишье на всем Кавказе и поддерживаемое замирение с Персией – война лишь на Балканах, а это далеко. Появляется возможность осмотреть недавно присоединенные к Короне приэльбрусские земли – прописать их рельеф, разведать естественные ресурсы, сделать наметки по дорожному устройству. Иными словами, в этот период Кавказский начальник Емануель востребован в ипостаси стратега-хозяйственника.
Значение экспедиции.
Получена карта местности, собраны сведения для наметки дорог, найдены рудные залежи и запасы других военно-значимых материалов. По этим основным позициям эльбрусская экспедиция – несомненно, полезное мероприятие. Но рутинное, без номинаций на высшую похвалу и награды. И оно кануло бы в Лету, не участвуй в нем Академия и ее посланцы. Это добавило экспедиции не размаха и значимости, но новизны и светскости (о том, чего добились при Эльбрусе ученые академики, речь пойдет в следующей Части).
Восхождение к вершине.
Емануеля досаждала маршрутная рутина. 10 дней со старта, путь “туда” пройден – всё стабильно, буднично. Почему бы перед обратной дорогой не устроить презанятнейшее рейтинговое действо? Рискованная забава? Но в условиях войны всё рискованно. Однако забава – это забава, а не должностные функции, это не прикажешь, для этого должны быть добровольцы. Но с ними не бывает проблем, когда есть денежный стимулятор. Восхождение тогда, правда, приобретает характер призового забега, шоу – и хорошо, задорно! И совсем не надо изнурять себя долгим слежением за тем, как карабкаются к престижной цели лихие участники, можно вместо этого совершить приятную конную прогулку к пикантному водопаду, а потом, воротившись, решительно и эффектно занаблюдать в трубу славную историческую победу. И всех тогда охватит радость, всех поглотит праздничное настроение – и троекратно вознесется всеобщее ура с оглушительным пушечным залпом, какого еще не слыхивал Эльбрус. А что и как там, на вершине, не суть важно: главное – завизированный факт победы.
Остался ли доволен Емануель экспедицией?
Во многом да. Экспедиция прошла организованно, без ЧП, задачи выполнены, результаты в должном виде представлены. В виду рутинности задач – краток и рутинен рапорт Емануеля, он на две трети о восхождении к вершине Эльбруса. О работе ученых в нем всего строчка, отсылающая к их собственным отчетам: ну а что Емануелю до их сугубо академических изысков? Зато Академия – та, да, по осени примет Емануеля в свои ряды почетным членом. (В ту же наградную осеннюю пору, Государь, принимая на Царицыном лугу военный парад по случаю победы над турками, произвел Дибича в фельдмаршалы и пожаловал ему миллион рублей. Чуть позднее в фельдмаршалы был произведен и “отец-командир” Паскевич.)
Но должно было остаться у Емануеля и горьковатое послевкусие – чувство сожаления, неловкости. Его “ученая” экспедиция не была обязательной и в некотором смысле была праздной. Поэтому он становился открытым любым начальственным ветрам критики, укорам и взбучкам, найди хоть какое-то облачко тревоги на “брошенную” им Линию. Так и вышло. 31 июля – через несколько дней по прибытии в Горячеводск – Емануель рапортовал в Тифлис Паскевичу об успешном завершении своей экспедиции, увенчанной беспримерным восхождением на Эльбрус (№ 900, см. Часть 6), и уже 2 августа ему было направлено ответное предписание (№ 884).
Генерал-фельдмаршал граф Паскевич. [2], Том 7.
В нем Паскевич обошел экспедиционную тему глухим молчанием, но ясно дал понять, что не был рад отлучке “эльбрусского куратора”. Емануелю ставилась в вину несогласованность его действий в отношении чеченцев, заставившая Паскевича предпринимать корректирующие меры – вызвать в Тифлис ряд чеченских старшин и держать их при себе в военных действиях против турок, «дабы, отвлекши их сюда, лишить племя сие возможности в случае неудовольствия предпринять что-либо враждебное и успокоить с сей стороны Линию вашу от хищнических покушений на все лето».
Особо строгим Паскевич был в финальном пассаже предписания Емануелю. «По настоящим военным обязательствам с Турциею и по политическим отношениям с Персиею Вашему высочеству не могло не быть известно, в каком развлечении находятся военныя наши силы: следовательно, вам постижимо о сей необходимости внутренняго спокойствия и тишины. […] Выиграв тишину сих племен в течение целаго лета, я не сомневаюсь, что они останутся покойными и на зиму. Между тем я буду ожидать требуемых от вас объяснений и по получении не замедлю приступить […]к составлению решительнаго постановления для восстановления спокойствия в сих местах Линии».
Вот такую уничижительную, пусть и в солидных чинных рамках, взбучку получил от своего начальника генерал Емануель в ответ на свою победную эльбрусскую реляцию. А пришла новая зима – об “ученой” экспедиции прошлого лета северокавказскому начальнику пришлось вовсе забыть: в начале января 1830 г. он доносил в Тифлис Паскевичу – а тот в столицу Императору – и «о новых сильных впадениях Закубанцев в Черноморие» (№ 856) и о том, что уже отправил генерал майора Антропова (командующего правым флангом Кавказской линии) «в экспедицию для наказания Кизылбаевского племени Черкес за участие в набегах, учиненных сим народом в границы наши обще с другими хищниками» (№ 857).
И напоследок. Так все же: почему не опросили эльбрусского восходителя?
А зачем, если это было шоу? Ну, залез “один отчаянный черкес” на страшащую гору, сорвал куш. Ну, спросили смельчака, как звать его – и всё, для протокола о трате казенных денег хватит. Ну да, вне протокола посудачили о том, что верхолаз и неказист и хромоног (Часть 1), а уж что он там реально видел на вершине и как она конкретно устроена – кому дело?
– Генералу Емануелю? Нет. Главное для него – чтобы говорили о завизированной им победе.
– Штабному топографу Щербачеву? Нет, это не предмет его должностной отчетности.
– Газетному репортеру Щастливцеву? Нет: козырь репортера – то, чему он сам свидетель.
– Физику Ленцу? Нет: он отвечал за науку, а ей от Килара Хаширова помощи не было, тащил к вершине свой тяжеленный ртутный барометр Ленц в одиночку.
– Академику Купферу? ДА. Как ученый секретарь экспедиции он готовил исчерпывающий академический отчет о походных работах и подробно описал в нем все стадии восхождения, кроме вершинной.
И вот это последнее настораживает. В плане непозволительной скупости – читай, достоверности – сведений о кульминационной, вершинной части эльбрусского восхождения.
АРХИВНЫЕ И ЛИТЕРАТУРНЫЕ ИСТОЧНИКИ:
1. РГВИА ВУА, Фонд 846, Дело № 1014. Опись Дела составлена в 1835 г. Она дает список всех вошедших в него документов и заканчивается словами «В Деле № 1014 проверено 49 листов. 13/IV 35 Синицын», скрепленными печатью Военно-топографического депо. Цитируя конкретные документы Дела, я для краткости ссылаюсь только на номер листа, напр.: (л.4).
2. Акты, собранные Кавказской археографической комиссией: Том VII. Тифлис, 1878. Репринтное переиздание – М., Книга по требованию, 2011. Ссылки в тексте – на номера документов, напр.: (№ 900).
3. В.А. Потто. Кавказская война. Том 5: Время Паскевича или бунт Чечни. М., Центрполиграф, 2007. Первое издание – Тифлис, 1891. Ссылки в тексте – на номера страниц нового издания, напр.: (с.325).
4. Н.К. Шильдер. Император Николай I. Его жизнь и царствование. М., Захаров, 2010. Первое издание – 1903.
5. Утверждение русского владычества на Кавказе. Том IV, Часть 1. Тифлис, 1906.
6. Министерство финансов 1802-1902. Часть первая. СПб, 1902.
7. И.А . Гориславский, С.А. Зюзин, А.В. Хаширов. Первовосхождения на Эльбрус: лето 1829 года, зима 1934 года. Нальчик, Изд-во М. и В. Котляровых, 2007.
Спасибо Вам, Игорь! С большим вниманием прочла все части Вашего исследования Эльбрусского похода 1829 года и думаю, что Вы достойны самых искренних похвал. Для меня было особенно интересно всё, связанное с личностью Э.Ленца и я узнала немало для себя нового. К примеру, его отношение к студентам университета и их просьбам пользоваться оборудованием физической лаборатории. Вы, Игорь, молодчина! Продолжайте исследования и свои публикации. Буду следить в интернете.
С уважением И.М.Я.
Все четко написано и красивые иллюстрации. А с кем генерал Емануель ездил в тот день на водопад? Там был его сын? Если да, то это надо учитывать, ведь сыну было целых 14 (если не путаю) и он мог сильно попросить папу. Может и в связи с восхождением это надо учитывать. Емануелю могло показаться, что гора не очень сложная, и он устроил соревнование, чтобы всем было интересно и чтобы оно запомнилось. Но ученым конечно надо было помогать на подъеме всю дорогу. Наверно Емануель четко не дал такого распоряжения. Интересно порассуждать о том, как там могло быть на самом деле, занятная история. Спасибо за статью.
При вводе Логина и Пароля,
