Mountain.RU
главная новости горы мира полезное люди и горы фото карта/поиск english форум
"Горы в фотографиях" - это любительские и профессиональные фотографии гор, восхождений, походов. Регулярное обновление.
Горы мира > Кавказ >
Всего отзывов: 9 (оставить отзыв)
Рейтинг статьи: 5.00
Автор и перевод: Игорь Паша, Москва

Восхождение на Эльбрус в 1829 г.
Архивные материалы. Часть 2: Показания Беша и Потто
Ссылки по теме:

Восхождение на Эльбрус в 1829 году. Часть 1
Восхождение на Эльбрус в 1829 году. Часть 3
Восхождение на Эльбрус в 1829 году. Часть 4
Часть 7. Военная подоплека Эльбрусского похода

Прямых участников экспедиции 1829 года генерала Емануеля, оставивших дошедшие до нас свидетельства о восхождении на Эльбрус, несколько. Это ученые Санкт-Петербургской академии Арнольд Яковлевич Купфер и Эмилий Христианович Ленц, венгерский путешественник Янош Карой Беш (он же Жан-Шарль де Бесс в своей французской ипостаси) и «некий аноним» А. Щ-в. Источники второй руки – «Жизнеописание генерала от кавалерии Емануеля» (1851), составленное князем Николаем Борисовичем Голицыным, глава «На Эльбрусе и Арарате» из пятитомной книги «Кавказская война», написанной в конце 1880-х гг. военным историком и в те годы еще полковником Василием Алексеевичем Потто, а также многочисленные публикации в периодике и книгах 1830-1850-х годов, воспроизводящие фрагменты из первоисточников.

В этой заметке я отыграю по одной карте первой и второй руки – представлю показания Беша и Потто. Такой тандем не случаен: их эльбрусские тексты имеют один и тот же источник – свидетельства Беша, «живого» участника экспедиции. Потто по факту не добавил к ним ничего, но, сохраняя их событийное наполнение, он настолько элегантно поджал аляповатый слог оригинала и положил его на русский язык, так профессионально обрамил частные путевые заметки канвой общеисторической характеристики экспедиции 1829 года, что я нашел оптимальным – и, надеюсь, интересным читателю – пересказать эльбрусскую главу Беша устами Потто. Лишь в части описания собственно восхождения на Эльбрус я сполна воспользуюсь текстом Беша.

Приводимые ниже выдержки из Беша я перевел сам. Желающих ознакомиться с более полным переводом его эльбрусских главок отошлю к книге Гориславского и др. [3], в которой кропотливо собран целый ряд важных исторических материалов. Там, правда, отдельные переводы местами не очень техничны, что усугубляет и без того непритязательную стилистику французского оригинала. Кроме того, в русской версии Беша без всяких указаний обрезаны необязательные по мнению переводчика или авторов "длинноты", в том числе те, которые на самом деле показательно характеризуют автора как весьма пристрастного рассказчика, - его этнографические откровения и поучения. В моем тексте все места изъятия отмечены многоточием в квадратных скобках. Под вынужденное сокращение (ради концентрации внимания на главной теме статьи) у меня попали легенды, обычаи, некоторые описания деталей на дальних подходах к Горе, а также лирические выходы авторов за пределы Кавказа.

Потто как военного историка научная начинка экспедиции Емануеля интересовала мало. Поэтому, представляя в своей книге это по сути военизированное предприятие описываемого им периода, он ограничился сочинением де Бесса, сполна удовлетворившим его как источник живой, пусть зачастую и некритической информации. Он даже поставил его в пику ученым отчетам, «которые отличаются сухостью и доступны пониманию немногих», при этом не раз и не два с насмешкой отзывался об аналитическом и исследовательском уровне путешествующего венгра.

Приводимые ниже тексты Потто даны на белом фоне, тексты Беша – на сером (полные ссылки в конце статьи). Сохранена авторская орфография: у Потто – Эльбрус, Киляр и Эмануэль, у Беша – Эльбруз, Киллар и Емануель (которого Беш чаще называет не просто генералом, а генерал-аншефом). Мои пометки выделены курсивом.

­­­­­­­­­­­­­­­


Генерал от кавалерии
Георгий Арсеньевич Емануель
Долгое время окрестности Эльбруса были страной неведомой, куда не проникало русское оружие, и даже пытливый взор ученого, останавливаясь на нем, только издали любовался его белоснежной порфирой. Но время шло – русские штыки наконец проложили себе путь к его заповедным предгорьям. Это было в 1828 году, во время покорения Эмануэлем Карачая. Эльбрус, считавшийся не более как одной из вершин главного хребта, каким он представляется издали, оказался самостоятельной нагорной областью. Это исполин, не только смело рванувшийся ввысь, в заоблачный мир, но и захвативший своими отрогами целую страну, населенную различными племенами, говорящими на различных языках и наречиях. Покорением этих племен выполнялась одна из важнейших стратегических задач наших за Кубанью, но Эмануэль этим не удовлетворился. Просвещенный генерал, не будучи ученым по профессии, был одним из выдающихся меценатов своего времени. Он хотел покорить самый Эльбрус, обозреть все его окрестности, побывать на его вершине, исследовать природу его во всех отношениях, словом, сделать его достоянием науки.

Для выполнения задуманного плана у Эмануэля как у высшего административного лица в крае были все вспомогательные средства: войска, проводники, вьючные животные, но не было людей, которые своими исследованиями и открытиями могли бы принести пользу науке, не было ученых и специалистов. Без них же восхождение на Эльбрус было бы подвигом, достойным удивления, но подвигом бесцельным и безрезультатным. […] Эмануэль снесся с Академией наук, приглашая членов ее принять участие в экспедиции, которую он намерен был предпринять летом к Эльбрусу и его окрестностям для открытия прямых и безопасных путей через этот центральный узел Большого Кавказа. Академия сочувственно откликнулась на его приглашение и с изволения Императора Николая Павловича командировала на Кавказ успевших завоевать себе почетное место в науке четырех своих членов: Эмилио Ленца, совершившего с Коцебу кругосветное путешествие и впоследствии издавшего прекрасное руководство по физике, Адольфа Купфера, также профессора физики и химии, Карла Мейера, директора ботанического сада в Петербурге, и Эдуарда Менетрие, энтомолога, занимавшего должность консерватора в Кунсткамере, которую он обогатил замечательной коллекцией бразильских насекомых. От Министерства финансов для геологических и минералогических исследований назначен был горный инженер Вансович, и, кроме того, к экспедиции присоединился еще один иностранец, известный венгерский путешественник де Бесс, посланный наследным принцем Габсбургского дома эрцгерцогом Иосифом в Крым, на Кавказ и в Малую Азию.

Генерал встретил меня с необычайной добротой, которую не переставал выказывать все то время, пока я пребывал на кавказской линии. [ Беш здесь же приводит имена штабных чинов экспедиции .] Офицерами штаба были полковник-адъютант главнокомандующего кавалер Зельмих, командующий экспедиционными войсками и начальник крепости Нальчик подполковник Ушаков, офицер обоза г-н Щербатов, офицер медицины кавалер Земки и служащий в Горячеводске архитектор г-н Жозеф Бернадацци, итальянец по происхождению.

Это была вторая русская ученая экспедиция на Кавказ, первую совершили академики Гюльденштедт и Гмелин, посетившие Кавказ в 1769 году. Но восхождение на Эльбрус до Эмануэля никто никогда не предпринимал, да и самая мысль о подобном предприятии никому никогда не могла прийти в голову. Отчеты об ученой экспедиции в 1829 году помещены в мемуарах Санкт-Петербургской академии наук, но они, как и вообще отчеты ученых и специалистов, отличаются сухостью и доступны пониманию немногих. […] Зато другие стороны этой академической экскурсии весьма любопытны, особенно в тех местах, о которых сохранились мемуары венгра де Беса, туриста без всяких претензий на какую-либо ученость. Непогрешимости его путевых заметок и наблюдений несколько вредит довольно странная мания видеть во всех народах, с которыми ему приходилось встречаться на Кавказе, племена, родственные венграм, – остатки великого рода маджар, или мадьяр, владевшего будто бы всем Северным Кавказом, до берегов Дона и Каспия. Всех их он приветствовал как своих единоплеменников. Карачаевцев он уверял даже, что в Венгрии и теперь сохранилась фамилия их древнего родоначальника Карачая, представители которой поныне служат в армии австрийского императора. Наивные горцы с немым удивлением внимали речам словоохотливого туриста, но не разделяли его национальной гордости. Довольные своим положением и внутренним устройством, они не желали никаких перемен и начали подозревать в навязываемом им родстве с мадьярами коварный умысел посадить к ним владетелем венгерского Карачая, о котором они не имели никакого понятия. Тревога их, вызванная открытиями иностранного путешественника в области этнографии, была так сильна, что Эмануэль нашел необходимым гласно вывести их из этого заблуждения и запретить де Бесу впредь вести разговоры о таких щекотливых предметах.

Сей страх части этих мадьяр с очевидностью доказывает их мадьярское происхождение. […] Народ этот отличают видная осанка, выразительные лица, приятные черты и гибкий стан. В этом отношении ни один народ не похож так сильно на венгров, как карачаевцы и дунгуры. […] Среди всех жителей Кавказа карачаевцы, возможно, наиболее восприимчивы к цивилизации, ибо они не так пристрастны к грабежам, как их соседи Черкесы и Абазы.

В настоящее время восхождение на Кавказские горы не только с научной целью, но даже для удовольствия альпийской прогулки, полной приключений, происходит часто и производится не только русскими путешественниками, но и разными иностранными учеными, посещающими Кавказ во время летнего перерыва их кабинетных занятий. Но во времена Эмануэля, когда прогулки вне стен укреплений происходили только на местности, огражденной казачьими пикетами, подобное восхождение на Эльбрус могло быть совершено только в виде военной экспедиции. К началу июля в Константиногорске [станция близ Горячеводска (Пятигорска)] собран был отряд из шестисот человек пехоты, четырех сотен казаков и двух орудий, под начальством подполковника Ушакова, занимавшего в то время должность нальчикского коменданта. Из Караногайских степей пригнали верблюдов для поднятия тяжестей, и небольшой отряд, сопровождавший ученую экспедицию, выступил 9 июля утром по пути к Бургустану, [… а потом] несколько дней простоял на урочище Хассаут. […]

Палатки и кибитки были расположены полукругом, причем кибитки впереди палаток войсковых офицеров и казаков. Одну из трех кибиток занимали генерал и его четырнадцатилетний сын, вторую – господа академики и архитектор (генерал-аншеф любезно присоединил меня к ним), а третья кибитка предназначалась для господ штабных офицеров.

16 июля караван двинулся дальше и после трудного трехчасового перехода поднялся на высоту семь тысяч фотов над уровнем моря. Это была вторая ступень исполинской лестницы, ведущей на Эльбрус с востока. Она состояла из обширного плато, известного под именем Зидах-тау, и была ограждена такими теснинами, что небольшая горсть людей, вооруженных винтовками, могла бы здесь остановить напор целой армии. На Зидах-тау, так же как и у Хассаута, войска нашли все необходимое для бивуака. [… Ночной ливень…] На другой день утро было чудесное. […] Около семи часов утра отряд стал подниматься выше, на следующее плато, известное у туземцев под именем Карбиза. Дорога, огибая пропасти и выступы скал, делала переход тяжелым и утомительным. [… Бивак …] Всю ночь бушевала буря и только к утру, точно утомленная напрасной борьбой с человеком, притихла. Войска поспешили оставить это негостеприимное плато и поднялись еще выше, на новую ступень. […]

Датировка переходов лучше прослеживается по тексту Беша: Ранним утром 16 числа лагерь был поднят, кибитки собраны и погружены на спины шести следовавших с нами верблюдов. […] Мы перешли к подножию горы Бермамыд. По прошествии трех часов тяжелого марша мы встали лагерем на плато Зыдахту. […] На следующий день погода улучшилась, […] мы продвинулись на двадцать верст и поставили лагерь на плато Карбыз. […] 18 числа лагерь был перенесен еще на 18 верст вперед.

Утро опять было чудесное. Опасаясь, однако, новых метеорологических сюрпризов, солдаты деятельно занялись устройством своих шалашей и, навьюченные ворохами свежих древесных ветвей, сновали взад и вперед по лагерю, точно муравьи перед ненастьем. Другого рода деятельность шла внутри палаток, поставленных несколько в стороне от военного бивуака: то была деятельность людей, посвятивших себя науке и открывавших перед ней новые и новые горизонты. Из них двое трудились над своими коллекциями: один, ботаник Мейер, бережно укладывал между тонкими листами своего гербария собранные им по дорогам образчики растений, никогда прежде ему не встречавшиеся, другой, страстный, неутомимый француз, зоолог Менетрие, вооруженный булавками, прикреплял к картону всех возможных сортов и величин букашек, бабочек, пауков, кузнечиков и других представителей энтомологического мира. Ленц приводил в порядок принадлежности своего походного физического кабинета. Купфер, самый симпатичный из четырех членов ученой экспедиции, мягкий, приветливый, с манерами настоящего джентльмена, все время не выпускал из рук пера: добровольно приняв на себя звание секретаря экспедиции, он готовил для академии мемуары, куда заносил каждый факт, каждое новое приобретение науки. Горный инженер, вооруженный геологическим молотком, с утра отправлялся бродить по окрестным горам и возвратился перед вечером с известием, что им открыты еще в четырех местах богатые залежи каменного угля и что вообще каменноугольный бассейн Хассаута и Малки не уступит в богатстве бассейну верхнего течения Кубани и ее четырех притоков – Мары, Хумары, Кента и Аракента. Что же касается ученого венгра, то ему оставалось только применять к делу неистощимый запас своих этнографических познаний.

К своему описанию занятий академиков сам Беш от себя добавляет: «Чудесное в целом нравится людям. Вот почему мы видим мужей ученых, но воодушевленных, любящих возводить начало своего народа к моменту сотворения мира. Да позволят мне процитировать на этот счет венгерского ученого, г-на Хорвата. Трудолюбивый и неутомляемый муж, он вот уже многие годы, справляясь по книгам древнееврейских, арабских и халдейских авторов, работает над доказательством того, что первоначальный язык людей был венгерским и что имена Адам и Ева чисто венгерские. Возможно, я доставлю удовольствие этому ученому академику, если добавлю здесь, что и слово Арарат по своему смыслу должно быть венгерским. Вот этому доказательство [ далее приводится доказательство ] ».

Предусмотрительность нижних чинов, употребивших здесь два часа на устройство своих шалашей, оказалась очень кстати. К вечеру полил дождь. Целую ночь шумел он по ущельям, напоминая шум горных каскадов. Но к утру небо прочистилось. Солдаты поспешили развести большие костры, чтобы обсушиться перед выступлением, которое назначено было ровно в восемь часов. Но в половине восьмого новые тучи скопились над террасой и полил дождь, хлынувший на бивуак, мгновенно загасил костры, и выступление было отложено. […] Дождь не переставал в течение трех дней, и только в ночь на 20-е число показались наконец звезды. Заря светлая, безоблачная предвещала вёдро, и с восходом солнца барабаны ударили давно желанный генерал-марш.

Жители предупреждали Эмануэля, что предстоящий переход будет самый трудный, потому что дорога едва доступна для всадников и совершенно недоступна для артиллерии и обоза. Кроме того, с той стороны, с которой предпринято было восхождение, Эльбрус окружает природный вал, который достигает девяти тысяч футов над уровнем моря. Отряд двигался медленно. […] Тропинка, по которой взбирались к верхнему уступу, чрезвычайно скользкая, шириной не более аршина, ползла мимо страшной пропасти с одной стороны и отвесных скала с другой. Люди вооружены были длинными посохами с железными наконечниками и, несмотря на эту предосторожность, ступали шаг за шагом. Странствование по таким местам, помимо военных целей, может быть оправдываемо только любовью к науке, которая требует от своих жрецов такого же самопожертвования, как война от солдата. Караван растянулся версты на полторы. Шествие открывал старшина племени уруспиев Мурза-Кул, бодрый и свежий старик, полюбившийся всем своей веселостью и неистощимым юмором. За Мурза-Кулом шел генерал со свитой, а за ним, вытянувшись в нитку, поднимался отряд, останавливаясь через каждые десять-пятнадцать шагов, чтобы перевести дух. […]

С трудом, но без приключений добрались наконец все до гребня обводного вала. Спуск с него был так же крут, как и подъем, но представлял еще большие опасности, так как спускаться приходилось по скользким и обледенелым камням. У подошвы спуска скалы сходятся так близко, что образуют узкий коридор, едва доступный для движения одного пешехода. Природа точно намеревалась совсем загородить доступ к Эльбрусу, но потом раздумала и оставила проход, известный у местных жителей под именем железных ворот. За этими воротами местность образует новое плато – последнюю ступень лестницы, ведущей к заповедной грани. Теперь уже не оставалось никаких преград, которые заслоняли бы от взоров грандиозную фигуру Эльбруса. […]


Генерал Емануель,
портрет работы Дж. Доу, 1821 г.
Террасу, или плато, со всех сторон обступали высокие остроконечные утесы, на отвесных боках которых снег никогда не задерживался, и потому они сохраняли свой черный цвет, представлявший мрачный контраст с окружающими их снежными пустынями. Из-за угрюмых пиков этих утесов выглядывали купола и пирамиды покрытых вечным снегом гор в одиннадцать и двенадцать тысяч футов каждая, и эти исполинские горы казались пигмеями перед колоссальной фигурой самого Эльбруса. […] На этой террасе отряд расположился лагерем. Теперь Эмануэль не сомневался более в возможности достигнуть кульминационной точки Кавказа, и восхождение на Эльбрус назначено было на другой день. […] Рассыпавшись по окрестным ущельям, солдаты набрели на какой-то лесок и стали возвращаться в лагерь по одному и по два с охапками хвороста. […] Громадные костры запылали между шатрами, и Эльбрус, может быть, в первый раз увидел на своих равнинах огни, кроме тех, которые каждое утро и каждый вечер зажигались на куполах окружающих его высоких гор.

Эльбруз […] более всего должен был удивиться необычайной храбрости того, кто вознамерился ступить ногой на его гордую главу. […] Генерал от кавалерии Емануель – вот кто первым замыслил добиться такой победы. […] Поистине нужно было взять от неба столь решительный и твердый характер, коим обладал сей генерал, смогший встретить со спокойным челом все опасности и сделать то, что все путешественники и все жители Кавказа доселе считали невыполнимым.

На следующий день, еще не начинала заниматься заря, как все уже были на ногах. И людям, просвещенным наукой, и темным простолюдинам одинаково хотелось хоть один раз в жизни насладиться видом Эльбруса при первых лучах восходящего солнца. И вот звезды стали гаснуть одна за другой. На востоке протянулась белая полоса рассвета, и снеговые горы, окутанные синеватой мглой, стали окрашиваться в такой нежности розовый цвет, что издали казались прозрачными. И вдруг ледяная корона Эльбруса зажглась мириадами ослепительных искр, и весь он предстал во всем блеске утреннего наряда, одетый в серебро, как в златотканую глазетовую ризу. То же явление повторилось и на соседних, покрытых снегом вершинах. Даже черные остроконечные утесы на несколько мгновений утратили свой угрюмый вид и казались отлитыми из флорентийской бронзы. […]

В восемь часов утра 22 июля Эмануэль вышел из лагеря с небольшим конвоем и, поднявшись на крутой и высокий холм, долго и внимательно осматривал в подзорную трубу восточный склон Эльбруса. Осмотр убедил его, что впереди препятствий не было, что всё, что могло остановить или задержать его предприятие, было пройдено ранее. Оставался один корпус горы, но этот корпус поднимался на девять тысяч футов, почти вертикально над террасой, где стоял отряд. […] В одиннадцать часов утра генерал вернулся в лагерь и тотчас приступил к снаряжению небольшого каравана, который должен был сопровождать ученых натуралистов на Эльбрус. Вызваны были охотники [т.е. добровольцы]. Вышло двадцать казаков и один кабардинец по имени Киляр. К академикам присоединился еще итальянский архитектор Бернадацци, но зато ученый венгерский турист предпочел остаться внизу в роли простого наблюдателя.

После завтрака генерал созвал всех, кто должен был составить сей маленький караван, выстроил их в присутствии штаба и пообещал тому, кто первым поднимется на вершину, сто рублей серебром, второму пятьдесят и третьему тридцать пять. Для сопровождения господ натуралистов и примкнувшего к ним господина Бернадацци, архитектора, были отобраны двадцать казаков-добровольцев, и их снабдили провизией на этот и следующий дни. Текст-оригинал, как видим, описывает этот момент детальнее, но «кабардинца Киляра» не только не выделяет, но и вообще не упоминает.


"Вид горы Эльбруса с севера [с верхнего базового
лагеря Емануеля]. Рисовал с натуры 21 июля
бригадный прапорщик Голиков". (Подпись на
рисунке, воспроизведенном в книге Гориславского и др. [3]).

Запасшись на два дня провизией, караван выступил из лагеря, напутствуемый пожеланиями генерала и всех присутствующих. Прямо с террасы пришлось подниматься на так называемые черные горы, среди крутых и скалистых утесов, на которых не было ни малейших признаков тропинки. […] Не только академики, но даже казаки и проводник Киляр не решились доверить свою жизнь животным, и потому все спешились и вели лошадей в поводу. К вечеру черные горы были пройдены, и на площадке одной из них, под навесом выступившей громадной скалы, экспедиция заночевала. С этого момента генерал, наблюдавший за ней все время в телескоп, потерял ее из виду.

Описание дня восхождения воспроизвожу по книге Беша – полностью, без купюр.

На следующий день 22 числа, в три часа утра, начался подъем по заснеженным горам. Солнце сияло и ни единого облачка не было вокруг горы, вершина которой терялась в выси. Можно было решить, что это само небо благоволило первому начинанию людей в сих священных местах. Мы долгое время не видели экспедицию и лишь в полдень ясно разглядели в телескоп, как возникла четверка пытавшихся достичь вершины Эльбруза. Было четко видно, что трое из них, не в силах противостоять разрежению воздуха, стали отдыхать на снегу, а один продолжал идти верным шагом, поворачивая то в право, то влево – туда где можно было надежнее ступать в размягченный солнцем проминавшийся снег.

Генерал постоянно находился у телескопа и с удовольствием видел, что тот, кто казался уже столь близким к вершине, не упустит своего шанса получить приз [ выделено мной – И.П. ]. Сидя на траве подле генерала, я писал восторженное письмо «Пишу сие на коленях, у подножия Эльбруза, и т.д.», и мне то и дело хотелось полюбоваться смельчаком, который шел вперед, не страшась льда и проминавшегося снега, тогда как трое других храбрецов лежали в снегу, не в силах следовать за первым. Не отходивший от телескопа генерал-аншеф ждал, когда сей смельчак достигнет цели. И вот мы увидели, как в торжество над всеми трудностями, которые казались непреодолимыми, он оказался на вершине. Генерал-аншеф тут же велел приветствовать это завоевание Эльбруса тройным ружейным залпом.

Мы вновь увидели господ академиков лишь по их возвращении в лагерь, они были мокрые от стаявшего снега, измученные усталостью, с распухшими глазами и багровыми пятнами на лицах. Воздадим им должное: они сделали все, что было в их человеческих силах. Также выразим восхищение отвагой простолюдина родом из Большой Кабарды, живущего в вольном селении на Нальчике. Имя его Киллар, он единственный из всех восходивших в тот день к вершине Эльбруса имел счастье достичь ее. Память о нем должна сохраниться для потомков. Он принес с вершины кусок базальта, и генерал-аншеф велел расколоть его на две равные части, одну из которых он отправил в Санкт-Петербург, а другую передал мне для хранения в национальном музее Пешта. (Я с удивлением прочитал в Одесской газете заметку, перепечатанную из Тифлисской газеты, в которой Киллар описан горбатым и хромым. Не знаю, с какой целью тот милый корреспондент представил отважного кабардинца уродцем. Да, он невелик ростом, но крепок и без телесных недостатков.)

По возвращении господ академиков вечером в лагерь мы поздравили их с успехом и счастливым исходом. Киллара поразила глазная болезнь, он настолько устал, что не явился в тот день за обещанным вознаграждением. Эту церемонию отложили на следующий день. [А этим утром], пока экспедиция была на восхождении, генерал-аншеф вместе со мной и двумя офицерами штаба осматривал водопад на Малке в двух верстах от лагеря. Мы стояли на краю пропасти, отделявшей нас от горы, с которой низвергалась река, и с особенным удовольствием взирали на падение воды c о стофутовой высоты.


«Вид на каскад Турлук Шапап близ горы Эльбрус».
Подпись на рисунке Дж. Бернардацци,
воспроизведенном в книге Гориславского и др. [3].

23 июля, на другой день по возвращении экспедиции с вершины горы, у Эмануэля был парадный обед, на котором присутствовали представители Кабарды, Карачая, Уруспия и других закубанских народов. За обедом пили шампанское, замороженное в снегах Эльбруса. […] После обеда Киляру вручен был с особенной торжественностью заслуженный приз, а затем состоялась церемония раздачи подарков всем почетным горцам, принимавшим участие в экспедиции. […] В тот же день, в три часа пополудни, назначено было обратное выступление. […]

* * *

Вопросы. Пока без ответов.

1. Беш не раз детально описывает свои встречи и беседы с горцами, но нигде ни словом о разговорах ни с взрослым сыном благоволившего ему сородича-генерала, ни с петербургскими учеными. Почему? Потому что они не в его этнографической мадьярской теме? Но почему тогда, упоминая и расхваливая Килара, он обходит молчанием других проводников-участников восхождения?

2. Почему Беш не присоединился к группе восходителей? При его экзальтированном желании восславить мадьяр у их исторической колыбели личное участие в покорении Эльбруса явилось бы логичным и действительно славным венцом его усилий. Не отказались ли от его участия управлявшие сопроводительным отрядом академики? Или, может, так распорядился генерал-аншеф? Почему?

3. Сколько времени гуляли утром 22-го, в часы восхождения, генерал и Беш с конвоем в сторону водопада на Малке? Неужели они действительно все это время неотрывно следили в телескоп за восходителями? Не потому ли Беш первым увидел четверку штурмующих только в 11 часов, что к этому времени генеральская прогулка закончилась?

4. Беш восторгается восходителем-Киларом. Хорошо. Но почему он не пытался заговорить с ним? СТРАННО.

5. Потто с видимой улыбкой пишет о том, что «к великому смущению местных жителей […] Киляр никого и ничего не видел на Эльбрусе», ни прикованного к скале старика с белой бородой, ни джинна-падишаха и полчищ подвластных ему духов. Но, если без улыбки, почему не смутились господа академики? Почему покоритель вершины ничего на ней не увидел и ничего не рассказал ? Почему не дошедшие до вершины ученые, которым сам Бог велел «допросить» Килара (пусть через переводчика ) о том, что там, наверху, не сделали этого?

6. Беш не отметил (мог не знать, на это указали участники-восходители), что Килар вышел ночью на подъем раньше других, что Ленц большую часть пути (если не всю дорогу) сам нес на гору свой тяжелый и неудобный барометр, хотя проводникам вменялось помогать ученым. Не это ли помешало ему раньше подняться на «скалы Ленца», чтобы успеть добрать остающуюся до вершины высоту? Ради чего вообще восходили, ради науки или престижа? Зачем генерал-аншеф торжественно – перед общим строем – обещал 400 рублей победителю и 200 второму призеру (Беш напутал с суммами)? Была необходимость в таком стимулировании участников? Такие суммы могли повысить мотивацию вполне обеспеченных и к тому же обремененных научной ответственностью ученых? Или расчет был на охочих до денежных наград вольных горцев? Кровь из носа, а взойти – мысль генерала ясная. Но не эти ли посулы дезорганизовали марш восходителей?  

7. Беша возмущают слова «милого корреспондента» тифлисской газеты о горбатом и хромом Киларе, хотя он и признает, что тот был мал ростом. Но что мешало Бешу самому описать Килара? Описывал же он внешность видных горских князей, причем с настроением!

8. Для Беша главное в экспедиции Емануеля – его личное соучастие в покорении вершины исторической мадьярской колыбели. Для Потто главная, вековечная заслуга экспедиции – завоевание Эльбруса, причем реальное, политическое, а не только «механическое», и лишь потом уже все эти утратившие практическую ценность (слова Потто) неточные высотные измерения академиков и их музейные коллекции. Поэтому Килар ему важен как символ, как герой, которому выпала честь поднятия флага над поверженным бастионом.

Использованные источники :

1. Jean - Charles de Besse. Voyage en Crimée, au Caucase, en Géorgie, en Arménie, en Asie-mineure et à Constantinople, en 1829 et 1830, pour servir à l'histoire de Hongrie . Chap. VI-XIII. Paris, Delaunay, 1838.

2. В.А. Потто. Кавказская война в отдельных очерках, эпизодах, легендах и биографиях. Том 5: Время Паскевича или бунт Чечни . Тифлис, 1891. Переиздание: В.А. Потто. Кавказская война. Том 5: Время Паскевича или бунт Чечни . Гл. XXX – На Эльбрусе и Арарате. Москва, Центрполиграф, 2007.

3. И . А . Гориславский , С. А. Зюзин, А. В. Хаширов. Первовосхождения на Эльбрус : лето 1829 года , зима 1934 года . Нальчик, Изд-во М. и В. Котляровых, 2007.

Написание отзыва требует предварительной регистрации в Клубе Mountain.RU
Для зарегистрированных пользователей

Логин (ID):
Пароль:
Если Вы забыли пароль, то в следующей форме введите адрес электронной почты, который Вы указывали при регистрации в Клубе Mountain.RU, и на Ваш E-mail будет выслано письмо с паролем.

E-mail:

Если у Вас по-прежнему проблемы со входом в Клуб Mountain.RU, пожалуйста, напишите нам.
Отзывы (оставить отзыв)
Сортировать по: дате рейтингу

Просто Супер!!!

Замечательная статья! Вопросов больше, чем ответов! Но тем интереснее тема! Удач автору!
 
Просто Супер!!!

Замечательная статья! Вопросов больше, чем ответов! Но тем интереснее тема! Удач автору!
 
очень многие, но не все

Спасибо за отзывы и поддержу!

О своих "сборах" с Гумбольдтом Беш сам поведал в своей книге 1838 года, так что его позднее прибытие в лагерь Емануеля ни для кого не секрет - ни как факт, ни как цепочка его подъездных маршрутных передвижений. Свой вопрос я ставил в связи неприсоединением Беша именно к группе ВОСХОДИТЕЛЕЙ НА ВЕРШИНУ, а не участников похода вообще. Что же до венгерских источников, то хорошо бы, конечно, знать, как они описывают и оценивают своего известного нам предка, а то биографические сведения о нем просто-таки равны нулю. Был бы признателен конкретным ссылкам.

К вопросу о Пушкине. Да, был он там в том году "где-то рядом", а еще тогда же "где-то рядом" был Грибоедов. Погиб вот только там. Исторический был тот 1829-й год.

У Суворова генерал Карачай, может, и был венгром, но чтобы все мы венгры - нее!! Я так точно не венгр - ну вот совсем не люблю сильно острую пищу :)

 
Очень интересно!

И там ведь еще Пушкин где-то рядом был в том году! Он их на горе в трубу не разглядывал? :)
 
еще детали

""Почему Беш не присоединился к группе восходителей?"" Изначально Беш (или в венгерской транскрипции Бессе) собирался в экспедицию с А.Гумбольтом на Урал, но опаздал и решил самостоятельно поехать на Кавказ. В Ставрополе он узнал об экспедиции Эммануэля и решил присоединиться, тем более что сам Эммануэль родом из Вершице (Венгрия) Инфа из Венгерских источников
 
Спасибо!

Спасибо, очень познавательно.
 
Спасибо!

Спасибо, очень познавательно.
 
Спасибо!

Интересно.
 
Отличная работа

Спасибо ! Очень интересно. Отмечу, что в Итальянской кампании 1799 года под командованием у Суворова был австрийский генерал Карачай. Венгр, наверное. как и все мы :)
 
© 1999-2024Mountain.RU
Пишите нам: info@mountain.ru