Всего отзывов: 2 (оставить отзыв)

Рейтинг статьи: 5.00

«А счастье, по-моему, просто
Бывает разного роста:
От кочки и до Казбека -
В зависимости от человека».

Э. Асадов.

Так всё-таки Казбек ли изображён на пачке? Вряд ли художник видел эту гору, поскольку изображение далеко от истинной картины. Сравните сами. Вершина Казбека – округлая заснеженная шапка, хотя и двуглавая, но никак не остроконечная. Да созерцал ли её сам Сталин? Его родное село Гори находится достаточно далеко от этого района. И всё же он не мог не видеть вершину из Владикавказа. Сталин бывал там. А в хорошую погоду Казбек выделяется на фоне прикрытых серовато-синеватой вуалью гор. На пачке - некий символ, с реальной горой папиросы связывает только название. Тогда возникает вопрос: «Почему же именно эта, а не иная гора?» Ответ достаточно прост: Казбек был и остаётся первой по высоте вершиной Грузии. Он же был наиболее известен массовыми восхождениями, заложившими основы альпинизма в Советском Союзе.

Прошло время. Изменились приоритеты. Папиросы «Казбек» практически исчезли с прилавков магазинов. По спортивной известности Казбек уступил место Ушбе, той самой Ушбе, гордостью Сванетии и всей Грузии, символу неприступности и спортивного мастерства. И всё же речь пойдёт о Казбеке…

*

Не знаю, как Вам, а мне о Казбеке хочется сказать что-то тёплое и приятное. Такая аура исходит от него. Лучше, чем сказал Пушкин, вряд ли удастся. Поэтому я напомню его стихи, но сначала приведу цитату из главы V «Путешествия в Арзрум»: «…Переезд мой через горы замечателен был для меня тем, что близ Коби ночью застала меня буря. Утром, проезжая мимо Казбека, увидел я чудное зрелище. Белые оборванные тучи перетягивались через вершину горы, и уединенный монастырь (*), озаренный лучами солнца, казалось, плавал в воздухе, несомый облаками».

Кто не читал чудесные строки стихотворения «Монастырь на Казбеке»? В них и гора, и монастырь возведены в ранг чудного зрелища. Творенье природы и творенье рук человека вознесены на одну высоту. Они неразлучны. Неразлучны и сейчас, хотя прошло уже … ох, как много веков.

В глубокой теснине Дарьяла,
Где роется Терек во мгле,
Старинная башня стояла,
Темнее на чёрной скале.

*

Мне дважды довелось подняться на вершину Казбека. Первый раз - глубокой осенью 1979 года, после окончания сборов по подготовке горных спасателей. Второй раз – летом, спустя три года, работая в качестве инструктора воронежской спортивной группы. Столько же раз я видел прекрасное создание грузинских зодчих - Гергетскую Самебу. С Казбеком связаны запомнившиеся мне истории. Что произошло? Ничего особенного. Жизненные эпизоды, связанные с альпинизмом, и не более того. О них и рассказ.

«СПАСАЛОВКА»

1979 год стал вторым годом, как я включился в альпинистскую жизнь Воронежа. Жизнь здесь бурлила. Круглогодично проводилась череда соревнований, что заставляло постоянно держать себя в спортивной форме. Бальная система при подведении итогов соревнований способствовала объективной оценке при отборе кандидатов в будущие экспедиции и на различные сборы. Вот и в тот год после завершившегося летнего сезона мы собрались на методсборы по подготовке горных спасателей. Для продвижения по альпинистской лестнице нужен был жетон «Спасательный отряд». Сборы проходили в альплагере «Торпедо», который расположен в Цейском районе. Лагерь стал базовым для воронежцев, поскольку благоустраивался при активном участии наших альпинистов старшего поколения. Здесь даже баня - ядрёная, с высокой температурой, с уютным каминным залом, с заводью горного ручья вместо бассейна - построены их руками.

Позже мы перебрались под Казбек.

И вот мы, вновь испечённые одиннадцать СПАСАТЕЛЕЙ плюс инструктора, 6 ноября поднялись на казбекскую метеостанцию. Надо сказать, что пришли как нельзя кстати. Будто нас там ожидали, чтобы обратить приобретённые теоретические знания в практическую плоскость.

В монументальном строении 1933 года (сейчас, кстати, закрытом) на высоте 3657 м ветер гулял в просторных комнатах и длинных коридорах. . Не метеостанция, а холодильник в виде вытянутой гондолы. Точнее – морозильник. Ни окон, ни нормальных дверей там не было. Подвешенные к потолку бараньи туши усугубляли и без того серовато-мрачную обстановку. Зрелище не для слабонервных. Одновременно туши не могли не радовать нас. Мясо всё же. Уж чему, а баранине мы найдём применение!

На метеостанции «отбывали срок» два метеоролога. Они ютились в двух небольших смежных комнатушках, согреваемых буржуйкой. Это были молодые, заросшие, забытые миром энтузиасты своего дела. Работа на метеостанции для них - очередная практика перед окончанием Новосибирского метеорологического училища. Ребята, проверяя себя на прочность, дали согласие на зимовку в том убожестве. Ими двигала романтика больших дорог и голый энтузиазм. Подобное пребывание не считалось ссылкой, хотя, по существу, было таковой. С Большой Землей они общались на языке Морзе, отстукивая собранные данные о температуре, уровне осадков, силе ветра и пр. Был и радиоприёмник. По приёмнику внимали иной жизни. Ребята несли людям ценную информацию, как и сотни других таких же метеорологов в десятках точек на задворках огромных просторов Советского Союза. Внешний вид патриотов не вселял в нас патриотизма. Скорее наоборот, напоминали они то ли бомжей, то ли хиппи. Глядя на ребят, я вспоминал строчки Вознесенского: «Мы хиппи, не путайте с хэппи. Не путайте с нищими, деньги не суйте…».

Так они и жили. Или мучились. А точнее – жили мучаясь.

В ночь на 7 ноября вышли на восхождение. Почти одновременно с нами выдвинулась группа калужан. В праздничные даты в больших городах – парады, в малых – гражданские колонны маршируют с транспарантами и портретами вождей. Праздник хотели встретить, как подобает - возвышенно. Потом отрапортовать через местные СМИ, что, мол, «группа альпинистов поднялась на пятитысячник…». Модно было. Все мы подвержены этой эпидемии и по сей день. Маршрут на вершину прост: от метеостанции он, как бы спиралью, идёт по юго-западному склону и левому краю морены, а затем снова по правому краю ледника на перевал Казбекский далее – по склону к вершине. Сначала шлось ни шатко, ни валко. Сумерки ещё не рассеялись, и спросонок тяжело впрягаться в рюкзак. Только разошлись, как погода начала портиться. Вокруг запуржило. Стало тоскливо, да и холод доставал. Поразмялись и хорош, надо возвращаться на базу. Порою лучше отступить, чем безрассудно переться вверх. С нами вернулась здравая часть калужской группы, а экстремалы устремились к перевалу с напутствием остающимся: если через 3-4 часа не вернёмся, то значит, что-то случилось. При этом руководитель трижды сплюнул через левое плечо… Вскоре их скрыла метель.

Под вой ветра время тянулось мучительно долго. Его коротали по-разному. Кто-то, закутавшись в пуховые мешки, навёрстывал упущенные сны, кто-то брал аккорды на гитаре… Уже и минутная стрелка пошла по пятому кругу, а их всё нет. Беспокойство нарастало. Гитара умолкла. Затихли шутники. Нервишки стали пошаливать у оставшихся калужан. Они вносили раздражение в напряжённую атмосферу. Обсуждение рождало лишь вопросы. Ответов не было. В ходе разговора выяснилось, что квалификация наших попутчиков не столь высока, а у некоторых, кроме энтузиазма и куда-то исчезнувшего гонорка, за плечами не было, извините, ни шиша. И обозначенное время «Ч» прошло. И всё равно - сверху ни слуху, ни духу…

Вопрос «что делать?» не возникал. Надо выходить. Вышли с надеждой на скорую встречу c заблудшими и на совместное возвращение. А снег метёт пуще прежнего. Погода – для разгулявшихся чертей. Пурга не унимается. Беспросветная серо-свинцовая муть затянула всё. Ледник с открытыми трещинами слился воедино с окружающим пространством. Трещины замело. С того момента воронежцы начали месить снег. Месили с чувством ответственности. Вновь испечённые спасатели - народ неизбалованный. Выходили и возвращались. Одна группа меняла другую. Пробирались на ощупь по леднику, словно по минному полю, прощупывая ледорубами (палки тогда не были в моде) путь перед собой. Вешками обозначали траншею в снегу. Возвращались и снова отправлялись… И вновь приходили на базу без результатов. В таком режиме прошли почти двое суток... Время тревог, разочарований и тающих надежд казалось нескончаемо.

Очередная группа поисковиков который раз уже возвращается на базу ни с чем. Выложились. Сидим у печки, греемся. Даже огонь не бодрит. Настроение паршивое. Мысли крутятся вокруг одного: где они застряли? Что же случилось? Версий много, одна мрачнее другой. Последние надежды улетучиваются. Хуже нет, когда чувствуешь себя беспомощным, будучи в физическом здравии и хорошей спортивной форме. И вдруг, как гром среди ясного неба: девятого вечером на очередном сеансе связи узнаём, что эти… находятся в Орджоникидзе (ныне Владикавказ) и завтра планируют подняться на метеостанцию. В это не верилось. Оказалось, что они смотались туда ещё 7-го, махнув через перевал на Военно-Грузинскую дорогу, и потом уехали в город (!?). И радость, и злость. Хорошо, что живы-здоровы! Обидно: дубы и те умнее. Связь-то не пропадала! Нервное напряжение, копившееся эти дни, перерастало в откровенную неприязнь. Неприязнь «просилась» вылиться. Нам казалось, что при встрече мы им всё объясним по-мужски.

Ночь прошла спокойно. Утро 10-го ноября выдалось на удивление прекрасным. Света столько, что без очков глаз не откроешь. Замершие белые просторы... Штиль, тишина и солнце вселяли в наши души спокойствие. Вот уж действительно - горная идиллия. С метеостанции видно на многие километры: всё как на ладони. Мы увидели точки далеко внизу. Они поднимались. Наша группа спускалась. Точки росли, контуры вырисовывались всё чётче и чётче. Встреча приближалась… Желание поговорить по-мужски сгладилось, и почти всё спустили на тормозах. С их стороны ни слова раскаяния… Говорят, что дружба рождается в горах. Всегда ли? Да, чаще всего рождается и крепнет. Только убедился, что не всегда. Так я и мои коллеги получили горький урок горного хамства. Они хоть бы ради приличия… но… (остаётся поставить лишь многоточие).

Далее >>