Дмитрий Томский

Случилось так, что настоящий текст создается больше года (а редактируется чуть не два года спустя) по описываемым в нём событиям. Я не утаивал - просто не доходили руки. Утаивать, впрочем, там было особо и нечего, однако шокирован поначалу всё же немного был.

В конце 2009-го, после похода к Манараге, написав отчет и зажив привычной жизнью, как-то порастерял состояние эмоционального равновесия. Как понимаю копаясь в давешней переписке ныне - в самом конце октября, после не пройденного ММБ, соревнований по спортивному ориентированию. Дождь в последние выходные месяца лил два дня - и я сошел с трассы. Видимо, упавшая самооценка и сподвигла засобираться в горы вновь, в Ергаки, - и оставшиеся на флэшке понатасканные из интернета описания маршрутов на Звездный и Птицу датированы началом ноября. Я и позже подмечал в себе подобное: чем хуже лезу - тем больше тянет куда-либо смотаться, - и надо думать, желание побродить по свету способно коррелировать с потребностью поддержания самооценки. И одновременно - а именно, аккурат после ММБ - и воскресла волна социальных аномалий, едва ли способных укреплять душевное равновесие. Поначалу стараешься держаться, не обращаешь внимания - но силы человека не бесконечны, им тоже есть предел. Сам называю это хаосом - когда вместо отправленной кому-либо смс-ки в памяти телефона наблюдаешь иную - ту, что отправлял двумя неделями прежде, причем совершенно иному человеку и весьма болезненного содержания, когда в интернете пишешь письмо, перечитываешь - и обнаруживаешь, что только что прописывал совершенно противоположное по смыслу! Дивишься, понимаешь, что так не бывает, влазишь в не так что уже и совсем свой текст и посредством частицы "не" несколько раз исправляешь написанное. Джессика Уотсон, девчонка 16-ти лет из Австралии за неделю до ММБ в кругосветку на яхте оправилась - и восторгался всё: вот как жить надо! - но в один из понедельников ноября, первый его понедельник, одноклубник из Демченко в беседе удивительным образом воспроизвел почти мою мысль о том, что все мы в альпклубе занимаемся ничем по сравнению с ней! Я не тянул его за язык, не наводил на тему! - и единственное, мысль свою воспринял чуточку искаженной: это мои сольные выходы - детский лепет в сравнении с кругосветным плаванием 16-летней, чем занимаются в горах прочие - я просто не знаю. Аномалии, в целом привычные по жизни, наверное, можно было бы не упоминать в тексте, когда бы не неясность в вопросе, что развинтило эмоциональный строй: они или предчувствие беды, несчастного случая, какой, не исключено, мог бы являться продолжением продуцируемого на равнине хаоса.

Следующая серия материалов по Ергакам осела на флэшку 11 декабря, а 12-го один из новичков в клубе, указывая на мою постановку на зацепах ног, спросил у хорошо лезущего, Марата: "И так можно тоже?" - "Не привыкай делать неправильно!" - прозвучало ему в ответ. "Два с половиной года! - ужаснулся я. - Не исправил никто!" - и уже через несколько дней в письмах (с немалым удивлением и для самого себя) я прописывал эту сквозную, неожиданно открывшуюся и преследующую меня вот уже более двух лет реальность:

1. никто ничему не учит
2. приветствуется всяческий экстрим
3. вся лажа в горах исходит от другого.

В недавнем походе на Приполярный Урал мужик на Народе, палатка его группы на краю плато стояли так, что идя правильной дорогой на спуск, миновать их было невозможно! - и дальше вспоминалась и страховка через карабин случайной напарницей Машей из Питера, и многое другое, - так что (вопреки своему же устоявшемуся мнению) я констатировал, что хаос, преследующий в городе, в горах не прекращается - наоборот, и что до сих пор я очень счастливо отделывался, возвращаясь из гор непобитым и непокалеченным.

Мой альпинизм с самого начала был отстроен от позитива. При общей неустроенности жизни он существовал как отдушина, как некий оазис благополучия, когда начав постигать для себя эту новую сферу деятельности я наблюдал, как неустроенность жизни словно идет на спад, становятся проще финансовые, жилищные проблемы. Когда второе десятилетие, присутствуя в социуме, из социума ты исключен, старательно ограждаем от любых форм социальной адаптации, любая подвижка к возвращению к нормальной полноценной жизни - она слишком значима. Ничего удивительного в том, что два с половиной года кроме гор знать я ничего не желаю, и всё связанное с горами неизменно ассоциируется с позитивом. И вдруг, в одну неделю: ба! да ведь это же - тот сыр, какой мышь находит для себя в мышеловке! - причем понимание мышеловки сопровождается (в ту пору еще не вербализированным) пониманием, что если хаос закрадывается в какую-либо сферу твоей жизни - дальше он неизбывен, как вирус он остается там навсегда.

Итак, я не знаю, что развинтило эмоциональный строй, и не могу точно зафиксировать момента, когда началась та откровенная паника. В середине декабря помимо описанного проявилось и некое странное: несколько ночей кряду я просыпался в три ночи (плюс-минус три-четыре минуты, причем в сторону полночи - 2:57) - и дальше заснуть не мог. Понятно, не высыпался, не выспавшийся прежде времени уходил из библиотеки - но вновь просыпался в три. Относительно последнего гипотеза возникала уже тогда: я живу по часовому поясу Абакана. Мистика - но опровергнуть себя, придумать что-либо правдоподобное я не мог. И действительно, ложишься спать и мыслишь: а как оно будет там? - и наступает то состояние, какое сам именую "поплохело", когда картинки - до тошноты, где вот перед тобой - ровная гладкая стена, и хода ни вверх, ни вниз нет. Настрой относительно Ергаков в декабре уже очевидно иной: "Поеду или нет, будет зависеть от уровня подготовки и от уверенности в собственных силах. На сегодняшний день делать мне там абсолютно нечего". Приблизительно то же - и относительно Крыма: "Не знаю, может, весной и соберусь в Крым, а может, плюну на все, и пока хаос в жизни не уляжется, в горы - ни ногой". Как видно из цитаты, дергаюсь я уже конкретно, но непонятно, уже ли предчувствую беду, или покуда лишь возмущен циничностью обращенного ко мне террора.

Совсем незадолго до Нового года сам для себя я постановил учиться лазить. Вообще, решение разумное крайне: в Ергаках альпинист не "бредёт уныло по склону с ледорубом" - там надо лезть. "Пусть скалы будут пластмассовыми - год, два, сколько нужно, покуда не научусь". Ничего подобного в прежние времена просто не было. В прежние времена как раз наоборот - считал, что лезу и сил в руках достанет на всё. Упомянутая случайная напарница Маша из Питера: годом прежде осенью в Крыму на Соколе мы лезли по "Гребневой Смотровой двойке" - и у девушки не было страховочного устройства при этом она утверждала, что всегда и всех страхует через карабин - и лишь не узлом UIAA: просто прощелкивая в карабин веревку. "Ну, хорошо хоть веревку кто-то держал..." - несколькими днями позже по телефону воспринял я чуть шокированное от Бориса Павловича, мастера спорта по альпинизму, когда поезд мой уже приближался к Москве. После, при личной встрече, Борис Павлович сказывал, что страховка такая работает, но не на первых оттяжках и если веревка не проведена вертикально: при срыве трением веревки об оттяжечные карабины гасится энергия рывка. На скале всех этих тонкостей я, конечно, не знал. Не знал я и об узле Гарда, когда сам бы мог принимать девушку, хитрым образом пропустив веревку через два вщелкнутых в себя одинаковых карабина, ей же отдать свою восьмерку. "Нахрена я вообще закладываюсь, если меня никто не страхует?" - гуляла в сознании мысль уже под вершиной на веревке с F5с лазанием. Но лезлось - лезлось всё равно: не паниковал. Да и на "Деревянной тройке", что с Галей Когутяк, девушкой из Ивано-Франковска, мы шли на следующий день: чуть понижая голос, взволнованно уже после восхождения на КСС о первой веревке Галя сказала так: "Если бы ты оттуда упал - ты убился бы наверняка. В худшем случае - очень тяжело покалечился". Высоты у первого найденного мною крюка (маршрут начинался по внутреннему углу, я же полез по водостоку), наверное, было метров двадцать, внизу - одна сомнительная точка страховки ("зацепился за какую-то соплю, а щель под френду пропустил!"), но страшно не было всё равно. Страшно не было нигде! - и Галя, отмечая, что закладываться я особо не люблю, удивлялась, зачем на восхождении мне еще и жумар. Знала бы она, с каким в лазаньи столкнулась чайником! Когда год спустя в начале января, какой и последовал за описываемым в тексте декабрем, я появился на большом скалодроме, то и через месяц тренировок не лез с нижней и F6а-! "Ну силён!" - сказывал мне Тарас, одноклубник из Демченко, наблюдая, как на полусогнутых и вщелкиваясь из блока, наверняка же подтягиваясь, я всё же прохожу половину трассы. Там, на большом скалороме, я с удивлением постигал, что третий год занимаясь альпинизмом, ни сном ни духом не ведал о том, что боулдеринг и трудность - различные дисциплины в лазаньи!

Ближе к середине января я вышел из Демченко. По принципу: "Зачем мне состоять в альпклубе, если я не хожу в горы?" И действительно, зачем - если альпинисты не учат лазить? И начал регулярно бывать в ДДСе. Не скажу, что в тот год меня кто-то чему-то учил, но именно тогда и наработалась моторика движения от ноги. Нарыл, обнаружил сам: пока не поднимешь ногу - трассу не пройдешь. К середине марта пролез F6b, появилась уверенность, засобирался в горы вновь - и в марте было уже очевидно: стоило лишь осознавать себя готовящимся к выходу, как улетучивался покой, поднималась жуткая паника, унять какую можно было лишь одним: я не умею лазить, я никуда не еду! Одно из писем моей мартовской переписки фиксирует, к примеру, следующее: "Я паникую - и в последние пару-тройку месяцев это далеко не первый, не второй, не третий, и даже не четвертый раз. Напарник (а точнее, нормальная веселая компания), долги, умение лазить - все это, по большому счету, вздор: как только я понимаю, что действительно куда-то собираюсь, начинается паника. До тех пор, пока это не прекратится, в горы я не ходок".

Вопрос весеннего выезда, тем не менее, продолжал оставаться актуальным (ну, если добродетель альпиниста - ходить в горы, то не ходить, согласно статусу, я не могу), и к середине апреля с поездкой нужно было определяться. 7-го числа я всё еще сомневаюсь: "В Карелию я не хочу - там будет холодно и дождливо. Я не люблю лазить, когда мерзнут руки. Если уж куда-то ехать, то ехать в Крым". Однако уже к 10-му апреля ситуация воспроизводится в ее классическом варианте: "Не помогает уверенность в лазании. Намедни встал вопрос о весеннем Крыме - и та же паника". В том же письме мелькает гипотеза, что паника связана с интуитивным знанием, а 12 апреля о причинах невыезда я прописываю следующее: "Я не еду в Крым - у меня нет денег, но если бы они и появились, я потратил бы их на йогу, на тренера, на канатоходную стропу, но не на стрёмный выезд в горы, когда как в том анекдоте: а летать-то вы умеете?"

В итоге на майские состоялась Карелия. Скальный фестиваль питерцев, их ежегодное мероприятие: без малого сотня боулдеринговых трасс, какие лазишь три дня, фиксируя всё, что вылез. Позитива - море, вернулся довольный как слон, и подвела лишь погода: прежде никогда не лазил по таким мокрым скалам. Однако еще до фестиваля, ввиду отмененности и Ергаков, и Крыма, как свидетельствует переписка, "в июле порешил ехать в Хибины" - и далее и начинается интригующее, потому что Хибины с самого начала воспринялись мною легко. "Паники - никакой", - писал я в одном из писем в самом начале мая. После, как и сказано, на вторые майские была Карелия, после - удачно пройденный ММБ, а еще несколько позже, не желая (ну, потому как Хибины) оставаться в отрыве от альпинистской среды, я вернулся в альпклуб. Вот фрагмент одного из писем от самого начала июня: <<Я вернулся в Демченко. Это было в понедельник. Несколькими днями раньше купил две длинные станционные петли. Полгода не покупал, чуть не демонстративно: зачем, если я не собираюсь в горы? А вчера, вот, зашел на сайт демченковский, новость, представь, увидел: Ромка разбился на майский выезд в Крыму, лежит в больнице, четыре перелома. Шел "Триангуляцию" на Мшатке, 4Б...>> - Упал Ромка Алымов, как сказали, на каких-то очень простых скалах, где вообще непонятно, как можно так сильно побиться...

Вот, собственно, мысль о том, что в Крыму должен кто-то упасть, думалась мною и прежде: в самом ли начале апреля, в марте или же вообще зимой. Быть может, и еще раньше - не помню. Что-то из серии: если в отчете о Малом Кильсе (сломанная, там, нога, Симферополь) всё истинно, то судьба - она ведь не денется никуда, воплотится всё равно, и лишь в ином модусе, в иной ипостаси. И если упаду не я - стало быть, кто-то иной, в неких (возможно, скрытых) чертах очень похожий на меня. Клуб Демченко - ближе всего: хотя бы по тексту объявления, с каким на сайте столкнулся сам, узнав, что человек из клуба разбился и лежит в больнице. Судьба - она предрешена и в то же время не предрешена, держится на всё той же прошивающей миропорядок дихотомии структуры, - и я вообще подозреваю: не случись у Пушкина дуэли с Дантесом, не попади он в эту западню - дожил бы до 1841 года, - однако тогда в культуре не возникло бы Лермонтова. По срокам всё совпадает: в год смерти Лермонтова Пушкину исполнялось бы 42, - а 42 - второй после тридцатисемилетнего рубежа пик смертности творческих людей. И потому как погиб - творческий потенциал, какой, согласно "скрижалям бытия", и должен был исчерпаться к 1841 году, попал в культуру через Лермонтова. И остается добавить, что мысль прийти в клуб и рассказать свои опасения возникала, но была отвергнута, ибо: ну что за глупости! - да и как об этом расскажешь? Покрутят недоуменно у виска пальцем - да и скажут еще, дескать, деморализую народ. После, когда узнал, что Ромка в больнице, когда пересказал друзьям случившееся, мне возражали: так можно притянуть за уши всё что угодно, - и да, наверняка же можно - когда бы не паника, преследовавшая несколько месяцев и отпустившая лишь весной, перед Карелией и Хибинами - где, как показали события, всё прошло благополучно.

2011 август-сентябрь 2012 апрель